Григорьев уже ни на что не надеялся… И только ноги, как заведенные, тянули на главпочтамт. Там он молча сунул в окошечко паспорт, молча выслушал отрицательный ответ, вышел на улицу, закурил сигарету, рассеянно глядя на проходивших мимо людей. И тут возникла мысль, что как только он уйдет, на его имя поступит письмо и будет лежать до самого вечера. Надежда, вероятность которой была ничтожно мала, разрасталась в какую-то нелепую уверенность. Уйти сейчас показалось предательством.

И все же он преодолел себя, поднял воротник плаща, втянул голову в плечи и зашагал по мокрому асфальту. И чем дальше он уходил от почтамта, тем настойчивее в его голове стучало: «Зачем ты сюда приехал? Зачем ты сюда приехал?» Действительно, зачем? Защищать тему? Но ведь так получилось, что его присутствие приносит Бакланскому только вред.

Значит, он приехал сюда не тему защищать. Он приехал сюда ради нее.

Александр представил, что было бы с ним, останься он в Усть-Манске. Ни мысли, ни занятия, ни встречи с друзьями –ничто не приносило бы облегчения, когда не можешь забыться даже во сне.

Он знал, что она уезжает в Марград. Он знал, что поедет за ней, несмотря ни на что. Там, в чужом городе, он мог быть ей полезным.

Приближался день ее отъезда, и сходились круги, которые он делал по городу в попытках хотя бы усталостью сбросить с себя бремя изматывающей любви к почти незнакомой женщине. Но вернуться в то время, когда ему нравилось все, что окружало, он уже не мог.

До встречи с ней он этого не замечал и, не будь ее, не заметил бы никогда.

Она не знала ничего, кроме одного-единственного «люблю», которое он сказал ей на улице, среди людской сутолоки, в зной, в совершенно неподходящем для объяснения месте. Она даже не предполагала, что сделала с ним.

Оставалось выяснить – нужен ли ей он? Нет, мир, полный красок, который она создавала своим присутствием в нем, не рассыпался бы, скажи она «нет». Этот мир, казалось, навечно останется в нем. Лишь рассказать об этом было некому.

Но она уехала, и мир начал тускнеть, странный мир, в котором он теперь жил.

Он стоял перед ее окном. Конусы света падали на него. И из ее окна падал свет. А он все стоял и не мог уйти. Он думал: а там, за этим окном, что-нибудь изменилось с ее отъездом, исчезла для кого-нибудь сказка?

Окна, одно за другим, погружались в сон. Уснуло и ее окно. А он все стоял, ему все казалось, что в следующее мгновение легкая тень, отбрасываемая ее головой, метнется по стеклу.

Он простоял до утра, и выстыло все в душе, как будто умерло, и на целом свете остался он один, без настоящего и будущего. С одним лишь прошлым. Прошлое, после которого ничего нет.

И вот Григорьев в Марграде. И мелкий дождь, образуя ручейки, скатывается по его плащу на мокрые уже брюки и туфли.

Нет ответа на его отчаянное письмо, и вероятнее всего – не будет…

Говорят, что главное – принять решение. Он принял его – на главпочтамт больше не ходить,- но облегчения не наступило. Значит, в чем-то ошибка. Или это сердце сопротивляется, не желая терять последнюю нелепую надежду?

Неожиданно для себя Григорьев оказался возле Дома Техники. И почему-то все, что он решил только что, показалось ему смешным и надуманным. А вдруг просто-напросто не получила она письма, вдруг и на главпочтамт не ходит, незачем ходить. Следовательно, ее просто нужно найти. Не ждать, а действовать!

И тогда он взбежал наверх по мокрым ступеням здания, очутился в вестибюле, не имея никакой мысли, которая могла бы привести к цели… Он знал фамилию и имя. Знал, что она работает в управлении главного архитектора Усть-Манска. Он иногда ждал ее у входа в это управление. Больше он не знал ничего.

Александр ворвался, взволнованный, в приемную Дома Техники, и все, кто там находились, повернулись к нему, а машинистка перестала стучать по клавишам.

– Здравствуйте, – сказал Григорьев. – Дело в следующем. Мне нужно разыскать в Марграде одну женщину. – Его хотели перебить, но он остановил возражение судорожным движением руки.- Я понимаю. Нет, адресный стол не годится. Она не живет постоянно в Марграде. Она приехала сюда на месяц на курсы, какие – точно не знаю. Что-то связанное со строительством или архитектурой.

– И вы надеетесь на успех, зная столь много? – с иронией спросила пожилая женщина.

– Надеюсь.

– Чем же мы можем вам помочь?

– Вот чем. Мне нужно знать какие в Марграде проходят курсы, постоянно действующие или только осенние, начиная от производства кирпичей и кончая строительством Эйфелевых башен.

– Но у нас нет таких сведений, – уже сочувственно произнесла все та же женщина. –Ничем не можем помочь, молодой человек.

– Можете, – уверенно сказал Александр. –Мне нужна хотя бы ниточка.

– Александр Петрович, возможно, знает? – спросила машинистка у пожилой женщины.

– Да, да,- подхватил Григорьев. – Александр Петрович наверняка что-нибудь знает.

– Я позвоню, –сказала женщина. – Хотя все это смешно. Очень.

– Вы даже не представляете, как смешно, – ответил Григорьев.

Женщина стала звонить. Она пересказала невидимому Александру Петровичу просьбу Григорьева, что-то записала на листке бумаги, поговорила еще о служебных делах, а положив трубку, сказала:

– Александр Петрович не в курсе. Но он дал телефон Михаила Семеновича, который, возможно, осведомлен лучше. Только прошу вас, звоните из автомата, наш телефон и так перегружен.

– Спасибо, спасибо вам всем! – сказал Григорьев и взял листок. Теперь я найду ее!

– А кто она вам?

– Сам не знаю. Но только очень-очень нужна. Спасибо! До свиданья.

Он закрыл за собой дверь, но еще успел услышать:

– Смешной парень… Ненормальный какой-то.

Да, да. Сейчас, вероятно, он выглядел и смешным и ненормальным. Но какое это имело значение? Важно найти ее. Александр выскочил на улицу и поискал глазами телефон-автомат. Тот стоял на углу рядом с газетным киоском, и народу возле него не было. В кармане у Григорьева оказалось несколько двухкопеечных монет. Дождь уже не моросил. Ветер рвал низкие тучи, они бежали к востоку. В их разрывах проглядывало голубое и холодное, как лед, небо. Александр заскочил в телефонную будку и набрал номер телефона, который ему сообщила добрая женщина. К счастью, Михаил Семенович оказался на месте, но чувствовалось, что он куда-то торопится.

Коротко, в нескольких словах, рассказал Григорьев о том, что ему нужно. Михаил Семенович сначала произнес: «Ну, братец мой. С такими сведениями…» – затем на минуту умолк и сообщил Григорьеву следующий телефон, посоветовав спросить некую Нину Ивановну. Может, она что знает.

И Григорьев начал звонить. Колонки цифр появлялись в его записной книжке и имена людей, которых он никогда не увидит. Через десять минут звонить было не к кому. Круг замкнулся, и кончились монеты. Но Григорьева теперь уже нельзя было остановить. Он мог пойти в горисполком, обойти все марградские гостиницы. Он уже нисколько не сомневался, что найдет ее.

Итак, монеты кончились. Нужно было наменять их в газетном киоске. Григорьев пошел и разменял целый рубль, накупив при этом кипу газет, которые тотчас же опустил в урну. Он начал снова с телефона Михаила Семеновича. Но того уже не оказалось на месте. Александру терять было нечего, и он все объяснил человеку, ответившему ему. Неизвестно почему, но этот человек, как показалось Григорьеву, проникся сочувствим и задал несколько вопросов. Григорьев ответил, как мог. И в записной книжечке появилось еще несколько цифр.

Наконец он напал на след курсов, имеющих какое-то отношение к архитектуре и строительству. Теперь уже там, у другого телефона, просмотрели списки, переспросили фамилию и ответили: «Нет, в наших списках не значится, спросите там-то». И он упорно шел вперед. Неизвестно, что было в его голосе, но ему отвечали дружелюбно, участливо, чуть ли не успокаивая.

Он нашел ее. Ему сообщили, где находятся эти курсы, в какое время там начинаются занятия, номер аудитории и даже отчество и год ее рождения. Он нашел ее! Прошло тридцать минут с того момента, как он очутился возле Дома Техники. У двадцати человек он отнял по полторы минуты. Пусть они его простят за это.

Он нашел ее.

Выйдя из кабины, Александр посмотрел на часы. До начала лекций оставалось сорок минут. Через сорок минут он мог увидеть ее.

«Почему я не сделал этого раньше? – подумал он.- На что я надеялся? Ей просто-напросто незачем было отвечать мне».

Ему был все равно. Он вступил на скользкий путь и рано или поздно должен был поскользнуться и упасть, если она не поддержит его за руку. Он уже падал, оставалось совсем немного.

Занятия у нее проходили в современном – из стекла и бетона – корпусе строительного института. Возбуждение вновь охватило его, но какое-то холодное, рассудочное. Сейчас он мог бы умножить в уме два шестизначных числа и не вспомнить свое имя.

Александр вошел в красивое прозрачное здание с широкой лестницей, убедился, что курсы находятся здесь. И снова вышел на улицу, машинально отметив, что тучи исчезли, небо чистое и сияющее, что ветер высушил его плащ и лужи на асфальте. Он снял плащ, ему было жарко. Увидев телефонную будку, он вспомнил, что не звонил Бакланскому, хотя и был уверен, что тот его не ждет. Он позвонил и попросил к телефону Виктора Ивановича.

Разговор был короткий. Бакланский неожиданно приказал ему к обеду явиться на телефонную станцию, где была установлена их система. Немного помолчав, Бакланский вдруг весело рассмеялся:

– Еще не все потеряно!

Григорьев сказал, что не опоздает. И голос у него тоже был веселый, потому что Бакланский спросил:

– Нашел, что ли?

– Нашел, Виктор Иванович.

– Ну, теперь очухаешься. Может, польза будет.

– Польза будет. Не сомневайтесь, Виктор Иванович.

А на улице было такое солнце!