Григорьев вошел в комнату. Почти сразу длинно зазвонил телефон.
– Тише,- мгновенно сориентировался представитель телефонной станции. Алле! Кого! Галкина? Я Галкин. Слушаю.
Говорил он недолго, короткими фразами, а по лицу его было видно, что произошло что-то значительное, если не из ряда вон выходящее. Наконец он положил трубку. Все заинтересованно и выжидающе молчали.
– Товарищи! – торжественно начал Галкин.- Только что получено сообщение. «Эффект телефона» проявился в Усть-Манске и Иркутске. Жаль, что работники телефонных станций этих городов не смогли сообщить нам об этом сразу. По предварительным данным, эффект зафиксирован в двенадцать часов пятнадцать минут.
– Игорь, пошли, – потребовала Любаша. –У меня голова кругом идет.
– Но, Люба, здесь такое! Такое!
– Пошли, и никаких разговоров.
– Сигарету, пожалуйста, – попросили у Григорьева.
– Интересно, – сказал Карин,- в чем же здесь дело?
– Я сейчас сбегаю в буфет, – ответил Григорьев.- Кончились сигареты.
– Ну и бедлам! – сказал кто-то, приоткрывая дверь.
– Сашка! Выйди на минуту!
Григорьев протолкался к двери и вывалился с клубами дыма в коридор. Перед ним стоял Бакланский Чуть поодаль – Данилов и Галя Никонова. А за Бакланским – начальник СКБ. Данилов растерянно моргал длинными ресницами.
– Здравствуйте, Григорьев, – сказал начальник СКБ Кирилл Петрович.
– Здравствуйте, – машинально ответил Григорьев.- Проходите в комнату… Тесновато, правда.
– Что у тебя там за сборище? – спросил Бакланский.
– Комиссия тут второй день работает. Ну, все с этими телефонными разговорами.
– И чем только у тебя голова забита!
– Но я не могу их выгнать, да и не хочу.
– А ты, Данилов, что здесь делаешь?
– В гости пришли к Григорьеву. Хотели на улицу вытянуть, да не удалось.
– У тебя, я вижу, тоже хобби появилось, – развеселился Бакланский, бесцеремонно разглядывая Галю Никонову.
– Фу! – сказала та.- Пойдем, Анатолий. Зови Любашу и пойдем.
– Люба! – приоткрыл дверь Данилов.- Мы уходим!
А из дверей неожиданно вывалил Карин.
– О! Виктор Иванович!.. Ох, там уже нечем дышать!
– Надо бы окно открыть, – сам себе сказал Григорьев, но с места не сдвинулся.
– Знакомьтесь… Карин Владимир Зосимович,- представил Бакланский.Начальник нашего СКБ, Кирилл Петрович.
– Очень приятно, – сказали оба, протягивая друг другу руки.
– И вы здесь? – сказал Бакланский Карину. – Странно…
– Да вот – развеселая компания, доложу я вам. И проблемка-то действительно интересная.
Из комнаты вышли Любаша и Игорь. Любаша – сердитая, а Игорь – с горящими от восторга глазами.
– Может, возле телевизора поговорим? – предложил Кирилл Петрович.
– Нет, нет! Там неудобно… Скоро кончится заседание? – спросил Бакланский у Карина.
– Ну мы пошли. До свиданья, рыцарь печального образа! – распрощалась Галя Никонова.
– До свиданья! – ответил Григорьев.- Вы меня извините!
– До свиданья!
– Скоро кончат, – утвердительно сказал Карин.- А проблемку-то, наверное, передадут в Академию наук.
– Так, значит, все это очень серьезно? – удивился Бакланский.
– Вполне. И необъяснимо, вдобавок.
– Любопытно…
– Проходите в комнату. Послушайте, – предложил Карин.
– А что, – ответил Бакланский. – Все равно ждать. Послушаем, Кирилл Петрович? Веди, Григорьев.
– Я, Виктор Иванович, за сигаретами в буфет сбегаю. Вы проходите, а я сейчас вернусь.
– У меня своих проблем хоть отбавляй, – заявил начальник СКБ. – Вы идите, а я с Григорьевым в буфет. Перекушу пока.
– Ай, Кирилл Петрович, – укоризненно закачал головой Бакланский. – Я же вам предлагал пообедать.
– Ничего, Виктор Иванович. Вы идите, идите.
Карин и Бакланский вошли в комнату, а Григорьев и Кирилл Петрович направились к буфету.
– Что у вас тут происходит? – устало спросил начальник СКБ.
– Ничего. Защищаемся. Было бы что защищать.
– Защититесь?
– Бакланский – наверное. А я – нет.
– У вас что, разные темы? Юмор мне непонятен.
Григорьев промолчал. Они зашли в буфет. Народу здесь было мало, но сигарет с фильтром не оказалось.
– Выпьем по чашечке? – предложил Кирилл Петрович.
– Спасибо. Я кофе уже наглотался. Сбегаю-ка в ресторан. Может, там сигареты есть. Я быстро вернусь.
– Беги, беги, – Кирилл Петрович принялся изучать витрину буфета.
Григорьев выскочил в коридор – ну и денек сегодня выдался! – и метнулся вниз по лестнице, заметив, что у дверей лифта очередь.
В холле на нижнем этаже, в двух шагах от Григорьева на чемодане сидела Катя. Рядом с ней стояло еще два чемодана.
Весь этот взбалмошный вечер как-то успокоил Григорьева. Заботы других людей и проблемы, которые они решали, отвлекали его от собственных грустных мыслей. Все-таки на виду, на людях легче переносить свое горькое и тоскливое. Вот и суетился он, отвечал на вопросы, задавал их сам, успокаивал кого-то, и ему было легче.
А теперь в двух шагах от него на чемодане, подперев щеку рукой, сидела Катя. Она не видела его, и он еще мог уйти незамеченным. Но как уйти? Тем более что здесь, в гостинице, просто так не сидят. Здесь ждут, не освободится ли местечко.
Григорьев подошел, отодвинул один чемодан и присел на него. Катя сделала движение рукой, как бы удерживая чемодан, и увидела Григорьева. Она растерялась: слишком внезапно все произошло.
– Здравствуйте, Катя! – сказал Григорьев.
– Александр, здравствуй!.. А… а я тебя видела из троллейбуса, крикнула даже.
– И я тебя видел.
Сейчас, когда все было выяснено, когда они были просто знакомыми, разговаривать стало легче. Особенно ему. Просто знакомые – и все.
– А нас вытурили все-таки из гостиницы. Делегация какая-то приехала. Но на произвол судьбы не бросили. Обещают дать здесь три места, после десяти часов.
– А где же твои подруги?
– Они только что ушли обедать в ресторан. Потом пойду я. А чемоданы в камеру хранения не принимают, пока мы здесь не прописаны.
– Так давайте мне ваши чемоданы. Я унесу их к себе в комнату, что вам с ними таскаться. Потом вы зайдете или я сам принесу.
– А удобно ли?
– Очень даже удобно! Я живу в семьсот двадцать третьей комнате. Заходите ко мне или позвоните по местному телефону – тоже семьсот двадцать три. Я все время там буду. Только вот сигареты куплю… Надо же, какая встреча. Третий раз за день.
– Ладно. Идите за своими сигаретами.
– Я мигом.
Григорьев заскочил в ресторанный буфет, купил две пачки сигарет и вернулся..
– Вот я и готов. У меня сейчас в комнате комиссия, знакомые. Весь вечер дым столбом.
– Что-нибудь неприятное.
– Скорее – фантастическое: второе Я.
– Как второе Я?
– Потом объясню. Запомни, комната семьсот двадцать три.
– Запомнила. А не тяжело сразу три чемодана?
– Что ты?! Я лечу!
– Спасибо тебе, Санчо!
Она пошла и оглянулась, как днем на лестнице института.
Григорьев схватил три чемодана и взлетел на седьмой этаж бегом.
Начальник СКБ уже сидел в холле возле телевизора и курил. Григорьев поставил чемоданы и сказал ему:
– Кирилл Петрович, заходите, пожалуйста, в комнату.
– Я зайду. Докурю и зайду. Там и без меня дыма хватает. А ты что, съезжать собрался? – спросил он кивнув на чемоданы.
– Нет. Знакомых встретил. На время чемоданы к себе поставлю.
– Тогда пойдем.- Кирилл Петрович потушил сигарету, и они вместе двинулись по коридору.
В номере было страшно накурено. Григорьев пропустил начальника вперед, а сам, раскрыв ногой дверцу шифоньера, толкнул туда чемоданы.
В комнате спорили, то и дело упоминая Академию наук. Виктор Иванович смело и с ходу мог входить в любые проблемы. Вошел и здесь, и можно было не сомневаться, что он уже собрал всю возможную информацию и, шутки ради, будет теперь строить мысленные конструкции в поисках решения. Это для него было как вечерний кроссворд. Кирилл Петрович бросил шляпу и плащ на кровать, больше некуда было, и, заложив руки за спину, спокойно ждал, когда все выметутся вон. Бакланский начал записывать адреса и телефоны членов комиссии и этим как бы предложил им сниматься с места. Последним уходил Карин. Бакланский его остановил, но тот покачал головой:
– Я вижу, тут семейное собрание намечается. Не буду мешать. Всего хорошего…
Григорьев открыл настежь окно и дверь.
– Ну что ж,- сказал он.- Теперь и мы можем закурить спокойно. Пожалуйста, Кирилл Петрович,- и положил пачку сигарет рядом с пепельницей.
– Я чуть позже.
– А проблемка действительно интересная, – сказал Бакланский.- Подумать можно.
– Вы мне вот что скажите, – начал начальник СКБ. – Тема будет защищена?
– Тема прошла бы почти без сучка и задоринки,- ответил Бакланский.Один Громов не в счет. Но вот Григорьеву вдруг показалось, что мы не выполнили тему и втираем кому-то, то есть государству и комиссии, очки.
– Вы мне ответьте прямо. Будет тема защищена или нет?
– Будет, если Григорьев перестанет мешать. Он уже и так много напортил. В комиссии начался разброд, – сказал Бакланский.
– Нет, – ответил Григорьев. – Если я останусь в комиссии, тема не будет защищена.
– Так! – сказал Кирилл Петрович. – Ситуация. Тема должна быть защищена. От нее зависит многое. Это самая крупная у нас тема. И строительство нового корпуса, и премия для всего СКБ, да и еще кое-что, все зависит от этой защиты.
– Пусть Григорьев уезжает в Усть-Манска, – не глядя ни на кого, сказал, почти потребовал Бакланский.
– Александр, – спросил начальник СКВ,- ты можешь уехать в Усть-Манск завтра же?
– Нет. Я член комиссии, которая еще не кончила работу.
– Это мы устроим. Никто тебя не будет винить за твой отъезд. Приказ можно изменить…
– Нет. Быстро вы ничего не сможете сделать. Приказ подписан в министерстве. Будь иначе, вы бы немедленно дали мне под зад коленом.
– Зачем так грубо? – поморщился Бакланский.,
– Тему нашу вредно защищать.
– Допустим, – сказал начальник СКВ.- Но посмотрим с другой стороны.
– Учти, – невольно перебил Кирилла Петровича Бакланский. – Я взял тебя только потому, что ты рвался в Марград. Иначе бы ты здесь сейчас не находился.
– Я еще не кончил, – заметил Кирилл Петрович.
– Извините. Не сдержался.
– Так вот. Почему и когда ты решил, что тему не стоит защищать? Ведь делал-то ее и ты! Это значит, что два года и ты занимался чепухой!
– Я составлял и настраивал схему.
– И тогда уже знал, что она «вредна»?
– Нет, не знал. У меня не было времени думать над этим. Но, наверное, чувствовал.
– Что значит – чувствовал?
– Иногда руки опускались, даже когда все шло хорошо. Но если возникала такая мысль, то я говорил себе, что это не мое дело.
– Так скажи себе это и сейчас! – воскликнул Бакланский.
– Сейчас не могу… Этот процесс ведь все время развивался. Да и борьба Соснихина и Бурлева за изменение направления работ кое-что мне подсказала… Вот ответ на вопрос «почему?» Нет у меня моральной удовлетворенности, моральной убежденности, что мы сделали эту тему. Не могу я лгать самому себе.
– А раньше мог?
– Выходит, что мог.
– И стать честным на три дня позже ты уже не можешь?
– Не могу.
– Соснихин и Бурлев, те хоть что-то предпринимали, пытались исправить, доказать. Но ведь ты-то раньше молчал!
– Я виноват, – сказал Григорьев. – Я чувствую себя подлецом, потому что пришел к этой мысли только сейчас. Но я буду чувствовать себя еще большим подлецом, если буду теперь защищать тему.
– Интересные градации, – заметил начальник СКБ, – Больший подлец, меньший подлец. Нельзя ли попроще?
– Проще не получается. Нашу машину делать не надо.
– Но ты не министр. Ты инженер нашего СКБ. И не решай чужих проблем. Люди без тебя разберутся, что надо делать, а что – нет.
– В том-то и дело, что не разберутся. Все решает наша комиссия. Если тема будет принята, никому и в голову не придет подумать над ней еще раз. Так она и покатится дальше.
– Вы хоть представляете, – сказал Кирилл Петрович, – в какое глупое положение поставили меня? Я не могу вникать подробно во все темы, которые делаются в нашем СКБ. Да это от меня и не требуется. Для этого есть вы, исполнители и руководители тем. Я могу помочь и принять меры, когда у вас что-то не идет, что-то не получается. Но ведь не на защите же! Теперь уже поздно что-либо исправлять. Виктор Иванович, почему не были приняты меры к нормальному исполнению темы? О чем вы раньше думали?
– Кирилл Петрович! Я защищаю свою тему, не кривя душой. В ней все продумано и сделано на высоком техническом уровне. Многие пункты задания сделаны лучше, чем требуется.
– Тогда о чем здесь толкует Григорьев?
– В науке много направлений и путей, Кирилл Петрович. Григорьев вдруг решил, что мы идем неправильным путем. В этом все дело.
– Григорьев… А ты?
– Проблему распознавания образа не решить методом, который мы приняли. Лучше в этом сознаться сразу.
– Отлично. Если, Григорьев, ты сейчас прав, то твоя вина от этого еще значительнее. И ни ты, ни Виктор Иванович так просто не отделаетесь. В Усть-Манске будет разговор посерьезнее. Человек, справляющийся со своим делом, должен знать это дело, а не прозревать, когда уже поздно, как Григорьев, и не дожидаться, когда ему помогут прозреть, как Виктор Иванович.
– Кирилл Петрович, – сказал Бакланский, – Я и сейчас считаю, что мы все решили правильно. И никто меня не переубедит в этом.
– Очень жаль, – сухо сказал Григорьев.