В дверь постучали. Это могла быть только Катя.
Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: «Да! Войдите!» – и подбежал к двери, которая уже открывалась.
– Можно войти? – спросила Катя, все еще стоя в коридоре.
– Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже…
Женщина вошла и остановилась в растерянности.
– О! – коротко сказал Бакланский. – Вот это явление! Недурно, Григорьев.
– Я… Простите…Я за чемоданами…
– Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?
– Виктор Иванович, перестаньте, – попросил Григорьев,
– Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?
– Да, я приехал за этой женщиной, которую зовут Катя.
– Дайте мне мой чемодан! – потребовала Катя.
– Значит, Саша приехал за Катей… А вы, Катя, знаете, что здесь из-за вас вытворяет товарищ Григорьев, или как вы его там зовете в интимной обстановке?
– Это гнусно, – тихо сказала Катя. – Дайте же мне чемоданы!
– Катя, но вам же их не донести. Я помогу?
– Не нужна мне ваша помощь?
– Катя…
– На государственный счет этот самый Григорьев катается за женщинами, заваливает темы! – кричал Бакланский. – И вы, Катя, хороши! А поди, и муж у вас есть в каком-нибудь Усть-Манске?
– Вы это нарочно устроили? – спросила Катя Григорьева.
– Катя, как вы можете?
– Господи, – сказал она, – как я устала…
Григорьев взял чемоданы, все три.
– Стойте! – крикнул Бакланский. – Вы что-то здесь оставили!
Катя толкнула дверь и выбежала в коридор, прижимая ладони к лицу. Григорьев выскочил за ней. Бакланский хлопнул дверью и глухо выругался. Катя пробежала несколько шагов, остановилась и, когда Григорьев догнал ее, повернулась к нему.
– За что он так?! – с рыданиями выдавила она.
– Катя, не плачьте.
Она уткнулась к нему в грудь и заплакала, затряслась, судорожно вцепившись в его рубашку. Плечи ее вздрагивали, волосы рассыпались по спине, и столько горя, обиды и отчаяния было во всей фигуре, в бессвязных словах, что Григорьев выпустил из рук чемоданы и не услышал звука, с которым они упали.
– Успокойтесь, Катя.- Он гладил ее волосы, плечи, а она все крепче прижимала свое мокрое лицо к его груди, постепенно затихая.
И вдруг оттолкнула его и выпрямилась. Слез на лице не было, остались их следы, и отчаяние, и ненависть.
– Уходите! Слышите? Никогда не появляйтесь больше! Я вас ненавижу!
– За что, Катя? – только и сказал он.
Из, дверей выглядывали люди. Дежурная по этажу уже шла к ним, чтобы выяснить, в чем тут дело.
– Вы все, все одинаковые! Слышите?
Она взяла два чемодана и сказала подошедшей к ним женщине:
– Помогите мне, ради бога…
Женщина подняла чемодан и косо посмотрела на Григорьева. Потом они обе повернулись и пошли, а Григорьев все стоял. Он рванулся было за ними. Катя услышала звук его шагов и еще раз обернулась.
– Санчо! Ну что ты за мною ходишь? Разве ты не видишь, что из этого получается?
– Катя…
– Идите, молодой человек, идите, – сказала дежурная по этажу. – Потом все успеется.
– Санчо.. – сказала Катя и больше ни слова. Они дошли до лифта и остановились. Григорьев повернулся и пошел к себе в комнату.
Кирилл Петрович курил, Бакланский расхаживал по комнате.
– Вот оно, Кирилл Петрович, и объяснение. Труд сотен людей угробить, извиняюсь, из-за этой…
В одну секунду Григорьев оказался возле Бакланского и ударил его по лицу. Бакланский еле устоял.
– Вы что, сдурели? – крикнул Кирилл Петрович и бросился их разнимать. – Ну, Григорьев?
– Гад? – рычал Григорьев. – Какое право ты имеешь так говорить о ней?!
Начальник СКВ наконец разнял их.
– Я тебя уничтожу, – тихо пообещал Бакланский Григорьеву.
– Чтоб вас? – крикнул начальник СКБ. – Одевайся, Бакланский. Поехали. Завтра я сам буду на защите, хоть я и не член комиссии. А в Усть-Манске я с вас обоих штаны спущу! Выговорами вы не отделаетесь.