Не успел Григорьев выйти в коридор, как к нему подошел начальник лаборатории Владимир Зосимович Карин. Голова у него была совершенно седая. А улыбался он так добродушно и понимающе, что невольно вызывал у собеседника ответную улыбку. Он подошел к Григорьеву, трудно переставляя ноги, и сказал:
– А вы, мальчики, кота в мешке привезли. – Карин не осуждал, просто констатировал факт. И не успел Григорьев возразить, как он продолжил: – Но это ничего. Защититесь. Проблемка-то модная, да и сложная. С ходу не взять.
– Должны защититься, – согласился Григорьев.
– А почему вы пошли по этому пути? Ведь метод простого увеличения параллельных блоков приведет вас к тому, что ваша аппаратура станет высотой с Монблан. И все равно с вершины этой горы решения проблемы не увидишь.
– Вообще-то мы пытались ухватить проблему с разных сторон. Для частных решений наш метод, наверное, наиболее совершенен.
– Но ведь не устройство же для программного управления станками вам нужно сделать? Для этого, конечно, хватило бы и ста слов. А так вы рискуете зайти в тупик.
К ним подошел Бакланский.
– Ну что, Владимир Зосимович? Как тут поживает Марград? Жары-то как не бывало. В такой прохладный вечер и рюмочку пропустить не худо!
– Было бы, время,- усмехнулся Карин.
– А что? Сегодня вечер занят?
– Вечером нужно успеть еще в одну комиссию.
– На износ работаете, Владимир Зосимович. А то бы поговорили, продолжал Бакланский. – Александр вот у меня еще не был.
– Спасибо, Виктор Иванович. Но мне сегодня нужно в семь обязательно быть в гостинице, – сказал Григорьев.
– Ну ладно, заняты, так заняты. Коньяк, он не испортится. А как, Владимир Зосимович, настроение у комиссии?
– Обычное. Одним поскорее смотаться надо, а другим все равно, где сидеть.
– Ну-ну,- потер руки Бакланский.
– Тут вот только представитель какого-то института на вас зуб точит.
– Какого института? – мгновенно преобразился Бакланский.
– А тот товарищ, что сидит рядом с вами. Высокий такой.
– Ростовцев? Так это же представитель института, который будет продолжать нашу работу. Они же второй этап делать будут!
– Да?.. Там хитроватые мужички сидят, – сказал Карин.
– Им бы только отбояриться от данной темы. Тема хлопотная, а денег не так уж и много.
– Было бы, с чего начинать. Может, поэтому? – спросил Карин.
– Начинать есть с чего, – твердо ответил Бакланский и добавил: Извините, Владимир Зосимович.
Он отвел Григорьева в сторону и спросил:
– Послушай, Александр. Так кто же тебе все-таки звонил?
– Не знаю, Виктор Иванович. Давайте попробуем позвонить вместе.
– Да куда звонить-то?
– По собственному номеру телефона. Может, это не только в гостинице.
– Ничего не понимаю. Толком можешь объяснить?
– Не могу. Тут надо самому испытать.
– Это в твоей гостинице, в твоем номере чудеса происходят. А весь остальной мир нормален и занимается полезными делами.
– Вы правы. Но проверить не долго.
– Сейчас не могу, да и не верю.
– Не хотите, я один схожу.
Кто-то взял Бакланского под руку, а Григорьев пошел искать телефон.
В гостинице он звонил по собственному номеру. Может, с другими телефонами ничего не получится? Да и не должно получиться.
В лаборатории он заглядывать постеснялся и поэтому дошел до приемной. Там он попросил у секретаря разрешения и набрал на диске номер, написанный на самом телефоне. Это был идиотский эксперимент. Григорьев понимал не хуже Бакланского, что ему должны, как обычно, ответить частые гудки. Но в трубке что-то щелкнуло и затем раздалось:
– Слушаю, Сашка.
– Так, значит, с любого телефона к тебе можно звонить?
– Наверное, не знаю… Как у тебя настроение? Защищаетесь?
У Александра вдруг пропало всякое удивление, и он спокойно, как при обыкновением телефонном разговоре с хорошо знакомым человеком, сказал:
– Начали потихоньку…
– Мы тоже начали. И в голове сейчас всякие бунтарские мысли бродят. Бакланский узнает – с ума от злости сойдет.
– У меня тоже всякие дикие мысли в голове… Постой, так значиот, и у вас есть Бакланский? – спрос Григорьев.
– Есть.
– А откуда ты говоришь? И нельзя ли нам встретиться? Интересно, все-таки. Такое странное совпадение.
Я говорю из приемной института. – И он назвал институт.
– В Марграде?
– Конечно, в Марграде.
Вот так. Он звонил из Марграда, из того же института, что и Григорьев, из той же приемной, по тому же самому телефону. В таком случае Григорьев мог разговаривать только сам с собой.
– Ну и что ты намерен делать? – спросил тот Григорьев.
Александр промолчал.
– Все ждешь письма?
– Жду, жду! – выкрикнул Александр и бросил трубку на рычаг.
Ему было плохо, ему нужно было письмо. Оно должно прийти на почтамт. Пусть на листке будет хоть одно слово «Нет!», но ответ должен быть. И как это ни нелепо было, он вдруг понял, что в командировку поехал только из-за нее…
В коридоре, когда он вышел из приемной, все еще разгуливала комиссия. Да и сотрудники лабораторий тут же курили. Словом, было оживленно, как на Главном проспекте. Навстречу попался Бакланский, уже о чем-то разговаривающий с председателем комиссии.
– Ну что ж, пора заканчивать перекур, – сказал Анатолий Юльевич.Давайте, товарищи, продолжим работу.
Бакланский задержался и сказал:
– Александр, ты выбрось всякую ерунду из головы. Сейчас начнется самое главное.
– Я снова с ним разговаривал, – сказал Александр.- Можно с любого телефона. Попробуйте, интересно ведь.
– Черт бы вас набрал! – вдруг озлился Бакланский. – У одного блажь в голове, другой из буфета не может вылезти.
Тут и у Григорьева в душе что-то взорвалось:
– Тогда зачем вы меня с собой взяли? Чтобы я как попугай повторял все, что скажете вы?
– Успокойся, Александр. Люди же смотрят.
– Постараюсь, – буркнул тот.
Он отстал от шефа и задержался возле стенда, на котором висела фотография хорошенькой девочки – Гали Никоновой. Нет, она определенно действовала на Александра положительно – успокаивала, ободряла. Настроение у него сразу улучшилось, и он спокойно вошел в кабинет, где уже рассаживалась комиссия.
Бакланский сидел возле телефона, и вид, надо честно признать, был у него жалкий и растерянный. Он положил трубку на рычаг и посмотрел на номер телефона. Александр подумал, что шеф сейчас звонил по собственному номеру. Виктор Иванович отошел от телефонного столика и сел рядом с Григорьевым.
– Чертовщина какая-то! – сказал он.
Но Бакланского не так-то просто было выбить из колеи. Он уже снова был жизнерадостен, полон сил и энергии.
– Ты вот что, – сказал он Григорьеву, – ты в прениях не выступай.
– Почему же? – удивился Александр. В другой раз он бы только обрадовался этому. Но сейчас тон Бакланского ему не понравился. – Я тоже хочу высказать свои мысли.
– Кому они нужны?! Еще брякнешь что-нибудь.
– Значит, Виктор Иванович, началась паника? Или просто плохие предчувствия?
– Конечно, – сказал Бакланский, – в нашей работе есть определенные недостатки. А где их нет? Но все-таки тему мы должны защитить. Понял?
Александр, конечно, понял. На карту поставлена не только тема сама по себе, но и труд всего СКБ, его руководителей, инженеров, техников. Одно смущало Григорьева. Никогда ранее мысль о бесполезности или явной недоработке их темы ему и в голову не приходила…
Председатель комиссии предложил задавать вопросы. Вопросы, естественно, делились на три типа. О принципиальной стороне дела, о его схемном решении и об экспериментальных результатах. Первое относилось к Бакланскому, второе – к Григорьеву, а третье, по-видимому, опять к Бакланскому. Анатолию Данилову Виктор Иванович наверняка бы не разрешил отвечать на вопросы. Тот мог или не понять существа вопроса, или ответить по простоте своей чистосердечно и честно. Анатолий на этой защите был как бы некоторым дополнением к их экспериментальной установке.
На защите не принято отвечать на вопросы немедленно. Нет. Комиссия задавала вопросы, а исполнители пока только записывали их. Причем Бакланский записывал все, а Григорьев только то, что относилось к нему. Уже в самих вопросах была некоторая путаница, неразбериха. Это означало одно: мало кто из членов комиссии удосужился тщательно изучить отчет. Многие, конечно, пролистали его мельком, а некоторые – мало заинтересованные этой темой – не читали вовсе. Совместными усилиями они, конечно, дойдут до всего. Однако сколько до этого момента наслушаешься глупых и наивных вопросов! Но Бакланский был этому только рад. Вопросы позволяли ему отвечать изящно, с юмором, занимали время. А ведь всем известно, что любая комиссия всегда торопится.
Наконец все вопросы были заданы. Комиссия немного подустала, и все мирно пошли обедать.