Путь к дому семьи Руфди сохранился в моей памяти смутно. Я помню, что мы неслись во весь опор, но улицы были похожи друг на друга, и казалось, что это одна лишь гигантская улица, которой не будет конца. Если бы не командир стражников, то, думаю, в одиночестве я бы не смог найти дорогу.

Герр Кнопп, которого мы оставили раненным; мой господин, ставший жертвой коварного удара; фрау Эльза, вынужденная во второй раз пережить похищение с еще большими последствиями. Судьба всех этих людей волновала меня, но все же сильнее был страх перед зверем, встреченным нами. Клаус фон Дирк назвал эту сущность Великим Сентименталем, хотя я думал, что это сам Сатана. Он читал мое сердце, как открытую книгу и, более того, он писал в нем так, будто имел на то право.

Когда ворота усадьбы возникли перед нами, то я так резко осадил лошадь, что едва не свалился с нее.

— Открывайте! Открывайте! — кричали мы наперебой, а взволнованные слуги суетились, не понимая, что от них требуется.

Наконец кто-то догадался, что они не понимают немецкого, и перевел на арабский. Тотчас же один из слуг поспешил к дому, но это было уже лишним. Услышав шум, к нам спешил Хасим Руфди.

— Что случилось? — произнес он, не удивляясь нашему визиту.

Я быстро пересказал ему произошедшие события и заметил, как загорелое лицо купца побледнело.

— Мой брат, — произнес он сокрушенно. — Мой брат, каких демонов ты выпустил?

— Нам надо спешить, — прервал я его. — Пока не случилось что-нибудь еще. С такой силой в руках он способен многое сотворить.

— Ваша правда, — кивнул купец.

Он обернулся и выкрикнул несколько слов на арабском. Из конюшни вывели коня, а вместе с ним вышел отец семьи Руфди. Они о чем-то заспорили с сыном. Несколько выражений были мне знакомы, но полностью я не улавливал суть.

— Они говорят о том, что гнилую ветвь давно пора отрезать. Сейчас или некогда, — шепнул мне командир стражников, заметив мое замешательство. — Хотя, признаюсь, я не очень-то им доверяю. Семейные узы — слишком прочная вещь, чтобы так вот просто от них отказаться.

— У нас нет другого выбора, — возразил я. — К тому же, один раз они уже спасли жизнь Кериму, когда ваш господин намеревался прикончить его. И этот урок ничему его не научил.

— Хотелось бы верить, что этот урок научил их. Как и в то, что они знают, что делать с демоном.

Тем временем Хасим Руфди закончил споры с отцом, вскочил на лошадь и выехал к нам.

— Скорее, — сказал он. — Мои люди догонят нас.

— Но как они найдут дорогу?

— Я думаю, это будет очень просто.

Купец ткнул пальцем куда-то за наши спины, и мы обернулись. Над городом светилось странное облако. Приглядевшись, я понял, что это и есть Великий Сентименталь, взлетевший вверх и ставший подобным облаку. Мало того, зарево поднималось с той стороны, словно там разгорался пожар.

— Не представляю, что там происходит, но в скором времени весь Багдад будет знать об этом, — сказал Хасим Руфди. — Люди устремятся туда, чтобы посмотреть на происходящее. Нужно поспешить, чтобы не попасть в давку.

— Скорее они будут бежать от этого места, как от чумы, — возразил командир стражников. — Вы не сталкивались с этим демоном. После одного общения с ним, желание встречаться еще раз пропадает.

— Тогда тем более надо поспешить. Пока толпа не хлынула нам навстречу.

Едва отдохнувшие от дикой скачки лошади с неохотой помчали нас навстречу опасности. Однако двигались мы все же быстро, несмотря на то, что животные боялись приближаться к огненному зареву. Вдобавок, люди действительно бежали нам навстречу, и немало их пострадало от копыт наших лошадей, а так же от ударов, которыми стражники, не церемонясь, разгоняли встававших на пути.

Добравшись, мы увидели площадь, а в центре ее Керима Руфди с клинком в руке и фрау Эльзу, лежавшую у ног своего пленителя. Великий Сентименталь взирал на все это с высоты, а в глазах его повелителя плясало безумие.

Заметив нас, Керим усмехнулся.

— Вот и ты, брат мой, пришел посмотреть на триумф дома Руфди.

— Я смотрю на его позор, — спокойно возразил Хасим. — На тот позор, который возможно смыть только кровью.

Он спрыгнул с лошади и обнажил меч. Мы все последовали его примеру, хотя, вынужден заметить, в наших действиях было меньше твердости, чем у купца. Все же мы, в отличие от него, уже встречались с Великим Сентименталем и понимали, что, как бы безумен Керим Руфди не был, он не станет драться без помощи этой силы.

И тут раздался громкий окрик, который показался мне смутно знакомым. Пока я вспоминал, где бы я его мог слышать, на площадь выехали копейщики. Их предводитель был немцем, и мне удалось его узнать…

— Зигфрид! — вскричал я радостно.

Душа моя преисполнилась надежды. Бывалый воин не собирался держаться в стороне и наблюдать за происходящим. Пускай в этом сражении он боролся не за себя и даже не за свою страну, я не сомневался, что Зигфрид — единственный, кто может сделать что-либо в такой ситуации.

Мои товарищи тоже узнали его и бурно поприветствовали появление маленького отряда. Однако почти тут же воцарилось молчание. Мы радовались тому, что появилась сила, способная бросить вызов Кериму Руфди, но не могли не понимать, что копья бесполезны против Великого Сентименталя.

В молчаливом напряжении мы смотрели за тем, как копьеносцы выстроились в боевой порядок и, набирая скорость, поскакали на Керима Руфди. Тот, ухмыльнувшись, шепнул несколько слов, и Великий Сентименталь обратил свой взор на нападающих.

Почти тут же кони под ними дрогнули. Боевые животные, приученные к сражениям, по-видимому, тоже попали под влияние чудовища. Они перешли на шаг, а затем и вовсе остановились. Воины пытались заставить их двигаться, но все было бесполезно. Да и на самих на них напала апатия. Послышался лязг падающих щитов и копий; люди замирали на месте.

Лишь Зигфрид не сдавался. Не знаю, какое упрямство толкало его вперед, но он, борясь неведомой преградой, медленно шел вперед и не выпускал копье из рук. На лице Керима Руфди усмешка сменилась сначала недоверием, а затем уважением.

Когда воин приблизился, влюбленный безумец легким ударом меча выбил копье у него из рук. И тотчас же, будто только это и придавало Зигфриду сил, тот упал на колени и застыл, сдаваясь на милость победителя.

За всеми этими перипетиями мы упустили из виду Хасима. Воспользовавшись тем, что внимание Сентименталя занято другими, он подбежал и неожиданно напал на брата. Тому пришлось отступать. Ярость, с которой купец атаковал, не давала Кериму свободы для маневра. Он мог лишь лихорадочно отбиваться, не помышляя об атаке. Мы уже почти уверовали, что Хасим Руфди победит, но жизнь рассудила иначе.

Отскочив от брата, Керим Руфди выкрикнул несколько слов, и тотчас же, невыносимое страдание, от которого, казалось, сердце готово разорваться, обрушилось на нас. Перед глазами побежали картины ужасающего предательства. В них Клаус фон Дирк, отошедши от ран, прижимал к себе мою Агнетт и целовал ее. Напоминал, что он дал денег на нашу свадьбу, и теперь невеста должна его отблагодарить. И Агнетт, моя милая Агнетт, весело смеясь, благодарила господина со всем пылом, который у нее был. Они насмехались надо мной, обсуждая, как, наверное, сейчас нелегко приходится «этому простофиле Гансу».

Я на пару секунд очнулся и понял, что упал с лошади, и от боли в спине потерял возможность видеть ужас, насылаемый Великим Сентименталем. О боже, как приятна была эта боль. Ничего не доставляло мне большего облегчения, чем она.

Вокруг, стеная и мучаясь, люди валялись в пыли. Керим Руфди склонился над фрау Эльзой, а его брат корчился от ужаса. На миг меня посетило любопытство: что видел он там, в своих кошмарных грезах? Каким предательствам, кроме тех, что уже свершились, был он свидетелем?

Однако размышлять об этом не стоило. Я был уверен, что вскоре мои видения вернутся. И хотя я не сомневался в порядочности Агнетт и Клауса фон Дирка, это не мешало казаться тем картинам еще более омерзительными. Оглядевшись по сторонам, я попытался найти возможность подобраться ближе к Кериму Руфди, чтобы нанести удар. Я был готов даже напасть со спины, однако этого не понадобилось.

Слегка прихрамывая, на площадь ступил Клаус фон Дирк. Это не только принесло мне успокоение относительно давешних кошмаров, но и добавило уверенности. Если кто и мог расправиться с чудовищем, то только мой господин.

Клаус фон Дирк шел прямо к середине площади, где находились Керим Руфди и фрау Эльза. Когда он прошел рядом со мной, стало видно, что движение давалось господину непросто. Вены на лице вздулись, он, казалось, постарел, но при этом преисполнился неведомой мне силы.

— Довольно! — громко крикнул он, оказавшись в нескольких шагах от Керима.

Я едва не взвыл. Господина отличало благородство, но сейчас оно могло стать губительным. Требовалось, как можно скорей расправиться с этим исчадьем ада, явившемся к нам в роли Великого Сентименталя. И я был почти уверен, что стоило лишь Кериму Руфди умереть, как вызванная им тварь канет в бездну.

Меж тем араб с немым изумлением воззрился на господина. Казалось, ему не хватало сил поверить в то, что этот человек смог не попасть под чары сентименталя.

— Ты! — обвиняюще поднял Керим палец. — Ты во всем виноват. Именно из-за тебя все началось!

— Да, — господин покорно склонил голову, и я заметил, что в голосе его прозвучало раскаяние. — Увы, увлекшись наукой, я слишком мало задумывался над тем, что происходит. Теперь я уже понял, в чем была моя ошибка. Я раскаиваюсь и собираюсь ее исправить.

— Каким же образом?

Вместо ответа взгляд Клауса фон Дирка обратился к Великому Сентименталю. Зазвучал напевный язык, и существо повернулось к господину. Тут же я почувствовал громадное облегчение. Действие заклятья пропало, и я вновь мог мыслить разумно.

— Нет! — закричал Керим Руфди.

Он тоже принялся выкрикивать приказы Сентименталю, но я чувствовал, что тот охотней откликается на слова господина.

— Никто не может укротить Великого Сентименталя, кроме того, кто укротил своего внутреннего, — на миг прервался господин, когда сущность уже уменьшилась в размере и повисла рядом с ним. — Как и всякое проявление силы, он уважает только ее одну.

— Но он меня слушался, — возразил Керим Руфди и попытался приманить чудовище обратно, однако тот более не желал подчиняться ничьим приказам, кроме Клауса фон Дирка.

— Ты его вызвал и потому он слушался тебя какое-то время. Но чем дальше, тем сильнее бы он пожирал твоего внутреннего сентименталя, стараясь удержаться в этом мире. Ты уже почувствовал, что буря страстей еще больше раздирает сердце. Поверь мне, я не отбираю силу, а спасаю, потому что этот монстр поглотит тебя, а затем отправится пожирать других людей до тех пор, пока не окажется в одиночестве посреди обезлюдившего мира.

Однако Керим Руфди уже не слышал господина. Он опустился на колени и дрожал, словно в Багдад пришла зима. Губы безумца тряслись, а слова не желали вылетать из горла. Однако ему все же удалось совладать с собой.

Керим Руфди встал и улыбнулся. Он крепче сжал меч и одним махом преодолел расстояние, разделявшее его и Клауса фон Дирка, после чего последовал удар в живот, и клинок пронзил господина насквозь.

Все произошло столь быстро, что я просто не мог в это поверить. Господин не успел защититься, никто не вскрикнул, а Сентименталь, как и прежде, парил в воздухе и взирал на происходящее.

Когда Керим Руфди откинул тело господина в сторону, я бежал к нему, сжимая клинок в руке, намереваясь жестоко отомстить. Но я не успел. Позабытый всеми Зигфрид, оправившись от влияния Сентименталя, подхватил копье и с близкого расстояния швырнул его прямо в сердце убийцы. Тот покачнулся, а затем рухнул. Острие полностью скрылось в теле, а древко так и осталось торчать.

И завершающим аккордом этой драмы зазвучал полный боли крик фрау Эльзы.

* * *

Признаюсь, мне не было никакого дела до того, происходило на площади дальше. Едва стих тревожный крик, как я подхватил господина на руки, краем глаза заметив, что Великий Сентименталь следует за мной, словно он стал тенью Клауса фон Дирка.

— Не волнуйтесь, господин. Сейчас же я доставлю вас к лучшему лекарю из тех, кого сумею найти.

— Оставь это, Ганс, — прохрипел Клаус фон Дирк. — Я смыслю в искусстве врачевания достаточно, чтобы понимать, что рана моя смертельна.

— Господин!..

— Не перечь! — у него хватило сил на этот возглас, но затем судорога пробежала по всему телу, и голос вновь стал тихим. — Лучше выслушай. Мне многое надо сказать тебе. Многое успеть.

Я хотел снова возразить или даже попросту молча поднять господина и на лошади доставить его к лекарю, но рана действительна была ужасна, и с каждым вздохом кровь толчками вырывалась наружу. Клаус фон Дирк зажимал края рукой, но это могло только отсрочить гибель. В то время как скачка наверняка убила бы господина. Мне не оставалось ничего другого, как исполнить последнюю волю умирающего.

— Сейчас нас никто не слышит, — отдышавшись, сказал Клаус фон Дирк. — Все заняты ранеными и осознанием, что этот ужас закончился. К тому же, пока рядом Великий Сентименталь, я не уверен, что кто-нибудь решится приблизиться. Перво-наперво пообещай мне сжечь те книги, которые я с таким трудом добыл. Обещаешь?

Я кивнул, подавив готовый вырваться наружу вопрос. Сейчас на это не было времени.

— Хорошо. Ты наверняка хотел бы узнать: почему? Знания в этих книгах слишком опасны. К чему они привели, ты можешь видеть и сам. Я ужасно жалею, что когда-то затеял это путешествие, но меня утешает одно: ты нашел свою возлюбленную. Это, пожалуй, единственное хорошее, что случилось.

— Но как же фрау Эльза и герр Кнопп? — не удержался я.

— Не перебивай, — господин вздохнул. — Это вторая моя ошибка, и я не могу знать, как ее исправить. Жажда тайн наложила пелену на мои глаза, и я не сразу рассмотрел то, что должен был давно уже увидеть. Герр Кнопп не любит фрау Эльзу. Он вожделеет ее и ее деньги, вот и все. Этот человек не лишен ума и хитрости, но у него нет благородства и того романтичного и милого безумия, которое охватывает влюбленных. Разве мог бы он в случае любви согласиться на ритуал со своей возлюбленной? Разве мог бы он угрожать поверженному врагу, имея хоть каплю благородства? Это я должен был разглядеть сразу. Настоящее чувство или нечто близкое к этому было между фрау Эльзой и Керимом Руфди, и все мы сейчас, а я в большей степени, расплачиваемся за то, что не видели этого.

Господин зашелся кашлем. По уголку рта потекла струйка крови. Я почувствовал, как глаза мои увлажнились. Говорят, что мужчинам плакать не дозволено, но я не мог остановить слезы, да и не хотел. Я оплакивал человека, который стал для меня наставником и другом. Человека, который всегда был добр ко мне, несмотря на свою суровость. Он нуждался в моей заботе ничуть не меньше, чем я в его.

Вместе с тем, нечто внутри меня не могло не признать правоту слов Клауса фон Дирка. Я тоже, наблюдая за поведением герра Кноппа, порой невольно наталкивался на мысль — как отличается оно от нашего с Агнетт или даже от того, как вели себя фрау Эльза и Керим Руфди в те дни, когда чувство было властно над ними. В тот момент я утешал себя мыслью, что любовь приходит к разным людям в разных и причудливых формах. К тому же, говорил я себе, герр Кнопп имеет куда больше прав на фрау Эльзу; он был героем в этой трагедии, а Керим Руфди — злодеем.

— Ганс, не сожалей, — прошептал Клаус фон Дирк, заметив мои слезы. — Мы ошиблись и поплатились за это, но расплата, хочу я тебе сказать, могла быть куда большей. Я жалею лишь о неудачах, но ведь это не отменяет того, что я умираю человеком, который превзошел всех алхимиков. Человеком, который столкнулся с великой сущностью и покорил ее.

— Вы — великий человек, господин, — только и смог что сказать я. — Великий ученый, каких еще не видывал свет.

— В этом и состоит моя последняя просьба к тебе, Ганс. — чуть улыбнулся побледневший Клаус фон Дирк. — Я прошу тебя рассказать всему миру, что произошло. Не упуская ничего, что может оказаться важным. Я прошу тебя, потому что ты тот, кто участвовал почти во всех актах этой трагедии. И я верю, что твоей внутренней честности хватит, чтобы не приукрашивать события, но рассказать ровно так, как было. Это мое последнее желание. А что касается моего имущества и дома, который мы оставили в Гамбурге, поступай с ними по своему разумению. Других наследников у меня нет, кроме тебя. Ах да, еще одно — постарайся в меру сил позаботиться о фрау Эльзе.

Пока он договаривал, свет в его глазах постепенно мерк, и они превращались просто в два мертвых куска плоти. Это было очень страшно: наблюдать подобные изменения с тем, кто всегда был полон жизни и чей пытливый ум никогда не сдавался.

— Не уходите, господин, — попросил я тихо, чувствуя, что не могу сдержать дрожь в голосе.

— Не волнуйся, Ганс. Я сделаю это самым лучшим из всех доступных мне способов, — это были последние слова, которые сказал Клаус фон Дирк.

Когда взгляд его померк, я дрожащей ладонью прикрыл мертвецу веки. Сентименталь, неподвижно висевший рядом все это время, вдруг взмыл в небо. А следом за ним, понеслась маленькая белая фигура, которая отделилась от господина.

Все собравшиеся на площади, голосящие и взывающие к богам или же наоборот проклинавшие их, замерли. В благоговейном молчании я наблюдал, как сентименталь Клауса фон Дирка догнал Великого Сентименталя и слился с ним.

И как бы не звучало это кощунственно, мне все же показалось, что это была душа господина.