Гибель Дракона

Комацу Сакё

Часть пятая.

Тонущая страна

 

 

1

В одной из комнат резиденции премьер-министра, еще не полностью отремонтированной после землетрясения, за столом сидели измученные, осунувшиеся от бессонных ночей премьер, начальник канцелярии и управляющий делами. На столе лежал лист бумаги.

– Как быть с этим вопросом?.. – устало произнес премьер. – Мне докладывали, что дальнейшие исследования потребуют дополнительных ассигнований от одного до десяти миллиардов иен…

– Ничего другого, наверное, не остается, как передать это дело Управлению обороны… – ответил начальник канцелярии. – Фундаментальные исследования по плану Д уже начаты… Теперь нужно срочно расширить руководящую группу, увеличить людской состав, материальную часть и ассигнования…

– Но совершенно очевидно, что одно Управление обороны с планом Д не справится, – сказал управляющий делами. – Да и ассигнования, если они превысят пределы секретного фонда, станут проблемой. А самое главное, нужно точно определить, когда и в какой форме это произойдет. Тут не обойтись только кабинетной разработкой проекта эвакуации. Потребуется сотрудничество огромного количества ученых. А вот как собрать этих ученых…

– Н-да, придется обратиться к Научно-техническому совету, никуда не денешься… – премьер скрестил на груди руки. – Значит, мы должны посвятить в тайну, в определенных пределах, конечно, председателя и членов коллегии совета и просить их о сотрудничестве. Впрочем, я думаю, в Управлении метеорологии, Государственном институте геодезии и картографии, Институте сейсмологии и Институте изучения защиты от бедствий уже, наверное, есть люди, которые начинают кое о чем догадываться…

– Кто знает… Ученые в основном заняты недавним землетрясением, – задумчиво произнес управляющий делами. – А это… Это – явление грандиозное и небывалое… Если и найдутся, скажем, двое или трое таких, которые способны догадаться, так они сами себе не поверят. И уж во всяком случае не станут об этом распространяться. Ведь их за сумасшедших могут принять.

Премьер молча продолжал смотреть на лежавший перед ним лист бумаги.

– Я ведь тоже сомневаюсь… вернее, никак еще не могу поверить… – пробормотал он. – Слишком уж чудовищно все это. Ну, пусть мы страна вулканов, но чтобы такая территория за такое короткое время…

Остальные двое тоже уставились на бумагу. В середине листа была напечатана единственная строчка: «Dmin –> 2».

– Да, действительно… совершенно невероятно… – сказал управляющий делами, потирая пухлой ладонью подбородок. – Если это правда, то, конечно, кошмар… а если невероятная ошибка, или, вернее, фантазия или просчет, этого самого ученого, Тадокоро, то тогда…

Начальник канцелярии острым взглядом посмотрел на премьера. Он тоже беспрестанно об этом думал – а вдруг ошибка, заблуждение, фантазия… Он уже давно сопутствовал премьеру на политической арене. В свое время, окончив то же учебное заведение, что и премьер, он был многим обязан последнему. И теперь он никак не мог отделаться от мысли, что его патрон – высшее в государстве лицо – в минуту слабости поддался грандиозной афере… Во всяком случае, пока все происходит за кулисами и втайне, от этого еще можно отречься. Но в дальнейшем, когда размеры ассигнований и круг втянутых в исследования лиц увеличатся, когда все это приобретет официальный характер, бить отбой будет гораздо труднее. Могут призвать к ответственности, а это неминуемо кончится политической смертью премьера и всей правительственной партии в целом.

Кого тогда принести в жертву?.. Начальник канцелярии, рефлекторно следуя долголетней привычке, начал мысленно подыскивать подходящую кандидатуру. Кто возьмет на себя ответственность в худшем случае? Кого избрать «козлом отпущения», чтобы спасти премьера?.. Он готов подставить собственную голову… Но хорошо, если этого окажется достаточно…

А если оно все-таки произойдет, тогда…

– Проведенные до настоящего времени исследования не дают оснований для определенных выводов… – премьер поднял голову. – Как бы то ни было, пока исследования надо продолжать. Может быть, мы действительно немного увеличим ассигнования и численность сотрудников?

Премьер, как всегда, осторожничал, и все же начальник канцелярии почувствовал, что он решился. Решился действовать достаточно смело, подвергаясь политическому риску.

– Очень хорошо! – кивнул управляющий делами, сотрясаясь своим огромным телом. – Да, кстати, о завтрашнем заседании секретариата партии…

– Я бы хотел прежде… – премьер вдруг задумался. – Свяжите меня с вице-премьером и секретарем партии?..

– Вице-премьер, наверное, уже спит, – взглянув на часы, ответил начальник канцелярии. – Вызвать секретаря?

– Нет, пока не нужно, может быть, немного позже…

Премьер встал, достал бутылку коньяку и вместе с тремя рюмками поставил на стол.

– Устал я что-то… – он разлил коньяк. – Может, завтра поговорим?

– Давайте завтра, – согласился управляющий делами, беря рюмку. – Вам лучше отдохнуть. Мой вопрос до завтра терпит…

Они молча подняли рюмки… Огромный, как профессиональный борец, управляющий делами выпил свой коньяк одним духом, поднялся и направился к двери. Минутой позже поднялся и начальник канцелярии, а за ним и премьер.

Начальник канцелярии, оторвавшись в коридоре от управляющего делами, шепнул премьеру:

– Собираетесь преобразовать кабинет?

Премьер удивленно посмотрел на своего ближайшего помощника, отличавшегося безошибочным чутьем.

– Да, как только уляжется нынешняя суматоха… – лицо премьера напряглось. – В определенном смысле, мне кажется, момент для этого подходящий. Вот встречусь завтра с вице-премьером и секретарем партии…

Когда оба члена кабинета ушли, премьер, вернувшись к себе, выпил еще рюмку коньяку. В его огромном доме сейчас было пустынно. После землетрясения семья уехала, остались только прислуга, управляющий, он же камердинер и охрана. Он приказал им всем не появляться на людях. Создавалось впечатление, что в резиденции он один. Тишина.

Странно все складывается… Чувствуя, как алкоголь выявляет усталость, премьер закрыл глаза и потер пальцами веки. Усталость сразу навалилась на него, обрушилась на спину и затылок, словно пытаясь столкнуть головой вниз, в пропасть. Откинувшись на спинку кресла, он отдался этому падению. В свинцовом водовороте мыслей что-то начало смутно вырисовываться.

Выбор… Он все время думал об этом загадочном выборе.

«Делать выбор в полном одиночестве» – это ведь специальность профессионального политика. Во всяком случае, должно быть специальностью. Именно с этого и начинается власть. Этот пятидесятилетний – для главы государства еще молодой – человек придерживался древнего убеждения, что у политического деятеля должно быть что-то от чудотворца. Очевидно, в политике никогда не удастся провести никакой рационализации. Какого бы высокого уровня развития ни достигли компьютеры, но даже тогда чутье людей определенного склада и принимаемые ими решения в каких-то случаях будут превосходить возможности даже целых автоматизированных систем. Ибо в политическом выборе присутствует «момент прыжка» в темное будущее, которое даже компьютер не в состоянии полностью прогнозировать. Компьютер на основании данных о прошлом и настоящем с какой-то вероятностью моделирует будущее. Но в ряде случаев человеческое чутье, совершая скачок, обнаруживает «ближайший путь», смоделировать который компьютер не способен. Принимая решение на основании представленных компьютером данных, человек меняет процесс развития ситуации, а следовательно, и распределение вероятностей. Тут производится новый расчет и делается новый прогноз, которые подсказывают направление нового выбора… Установить это направление удается методом последовательного приближения зигзагообразно, по типу «броуновского движения», что в конечном итоге приводит к выбору «наилучшей из всех возможных» ситуаций. Но порой человек способен сам увидеть наилучшую ситуацию и сделать выбор, который ведет к ней «наикратчайшим путем». В этом случае потери, как правило, сводятся до минимума. Действительность состоит из бесчисленного множества больших и малых, отличных по амплитуде и скорости явлений, которые, взаимно влияя друг на друга, образуют гигантскую и сложную систему. В настоящее время в компьютер еще нельзя вложить все возможные и мыслимые составляющие действительности. Компьютер пока еще пребывает в пеленках и не имеет особых заслуг перед историей. И если даже в него вложат абсолютно все данные, все равно он не сможет представить полной картины будущего – в ней останутся непредсказуемые темные пятна, как на это указывает «демон Лапласа»…

Какое облегчение, думал премьер, принес бы компьютер, которому можно было бы целиком и полностью доверить все прогнозирование будущего… Тогда человеку не пришлось бы заниматься тем, что сейчас именуется политикой, и настали бы, наверное, счастливые времена. Интересно, придет ли на самом деле такой день, когда человек освободится от мучительного морального бремени политической ответственности, как некогда благодаря машине освободился от тяжелого, изнурительного физического труда?..

Скорее всего, такого дня не наступит…

Пока компьютеры и огромное число способных работников бюрократического аппарата только усугубляют сложность ситуаций, зависящих от «выбора», и еще больше увеличивают бремя тех, кто принимает «решение». Премьер-министр, не раз встречавшийся с главами правительств, вспомнил, как он внутренне содрогнулся, подсмотрев на лице президента Соединенных Штатов тень трагического отчуждения и мрачного, никакими словами не выразимого одиночества, спрятанного за ослепительной улыбкой. А ведь этот человек располагает наиболее совершенной информационной системой и наиболее высокоорганизованным и способным штатом работников. Это было в Белом доме во время беседы, завершившей ужин. Президент, всех подряд одарявший улыбкой, на несколько секунд отвлекся. Случайно оглянувшись, премьер увидел, как он улыбается пустому пространству, в котором никого не было.

И тогда премьеру открылось нечто жестокое, как бы застывшее где-то на полпути между привычной улыбкой губ и ледяным холодом глаз… А за этим холодом – трагическое одиночество, выскользнувшее вдруг наружу, как рукав грязной нижней рубашки из-под белоснежного крахмального манжета. Захотелось не видеть этого. Премьера больно кольнуло ничем не объяснимое чувство вины, словно он ненароком подсмотрел, как президент справляет естественную нужду.

В этот момент премьеру показалось, что он видит самого себя, давно и беспрерывно страдающего от такого же нечеловечески уродливого одиночества, подметить которое могут только люди одинакового положения, и то пользуясь особым ключом…

Премьер продолжал сидеть, откинувшись на спинку кресла, и думал, что сейчас у него, наверное, такое же лицо, какое было тогда у американца. Безобразное лицо старой колдуньи с жесткими, но нечеткими чертами… В те времена японскому премьеру было гораздо легче, чем американскому президенту. Тогда Соединенные Штаты Америки завязли в болоте безобразной войны, и от решения президента зависела жизнь десятков тысяч как его соотечественников, так и их противников.

Однако теперь он очутился в более сложном положении… Премьер всей рукой потер свой далеко не свежевыбритый влажный подбородок. Страна, именуемая Японией, может исчезнуть. Государственная территория физически будет потеряна, погибнет огромная часть народа, а выжившие утратят родину… Им придется скитаться по чужим землям, по всегда тесным для изгнанников землям других пародов…

Вероятность этого все больше увеличивается, однако и вероятность, что ничего подобного не случится, тоже достаточно велика. Но сейчас не время размышлять, да или нет, надо всесторонне подготовиться к возможной катастрофе. Впрочем, готовиться, может быть, уже поздно, если D=2. Но, если начать, и… ничего не произойдет… Япония окажется в нелепом положении, и всю ответственность ему придется взять на себя.

Принимать такие решения – задача непосильная для одного человека, думал премьер, медленно покачивая рюмку с коньяком. Невозможная для нормального человека. Поэтому-то, как бы ни совершенствовались компьютеры и бюрократическая система, «власть» все равно остается чем-то чудодейственным, иррациональным и надчеловеческим, что зиждется на хладнокровном безумии. Нормальному человеку недостает смелости в принятии решения по такому жестокому вопросу. И чем яснее будет становиться положение, тем больше будет угасать смелость. Ведь один должен решать за всех. Сыграть бесчеловечную роль бога может лишь тот, кто наделен могучей, не знающей жалости духовной силой и неиссякаемой энергией. Такой человек способен внушить окружающим какой-то иррациональный страх перед «святостью» власти. И вместе с тем, если его решение, как подброшенная монета, упадет не на «орла», а на «решку», исполнитель роли «святого» с легкостью превратится в козла отпущения, в жертву, которая будет брошена на кровавый алтарь богини судьбы… Но… если человек, прекрасно сознавая все это, все же становится на такой путь, он уже властелин…

Премьер считал себя самым обыкновенным человеком. Его расчеты всегда были строги, точны и рациональны. Про себя он даже гордился этим. Когда он только ступил на политическую арену, ему казалось, что время политических деятелей эпохи Мэйдзи, умевших широко мыслить и далеко видеть, прошло. Он считал, что политикой можно управлять – так же как и предприятием – рационально, на основании строгих и точных данных при соответствующей их обработке, и публично распространялся на эту тему. Но когда он, к собственному удивлению, выдвинулся – победил на выборах старейшину правящей партии и сам стал ее главой, а затем и премьером, – то, еще не успев воспринять свое выдвижение как реальность, вдруг осознал особые свои способности, которые, по его мнению, не делали ему чести. Свои называли его «неустрашимым и отважным», политические противники – «холодным, жестоким, расчетливым». Однако массы начали испытывать к нему доверие с некоторой примесью почтительного страха. Окружающие – исподволь, потихоньку – навязали ему роль бессердечного «вершителя судеб», на которую другие были не способны, и он наконец это понял. К тому же интуиция редко его подводила, его решения в большинстве случаев оказывались правильными, а если порой он и ошибался, то не терял удивительного хладнокровия и не колебался, как прочие, и в результате выходил из сложных ситуаций с минимальными потерями. А иногда даже умел превратить поражение в победу. Ему самому нередко казалось, что он вовсе не «неустрашимый и отважный», а просто-напросто лишенный некоторых эмоций, например чувства страха, человек. Но дело было, конечно, не только в этом. У него было своего рода духовное обаяние, привлекавшее людей и в сочетании с его недюжинным бесстрашием создававшее вокруг него ореол таинственности.

Пожалуй, он сам никогда особенно не стремился к власти и очутился на своем высоком посту не потому, что добивался этого, а потому, что незаметно для себя был выдвинут другими. Во всяком случае, такое ощущение не покидало его в течение двух сроков. В определенном смысле это был путь «жертвы». Он сам не понимал, отчего все произошло. Возможно, причиной этому были гены, возможно, воспитание. Он знал, что его кандидатуру выдвинул и оказывал ей закулисную поддержку тот самый старик, однако не придавал этому особого значения. Конечно, он не игнорировал старика – и ездил к нему, и слушал его рассказы о былом, и беседовал с ним об искусстве, однако вовсе не считал себя его подопечным. Уж очень далек был мир старика от того мира, в котором он ежедневно принимал решения. Эти миры находились как бы в разных измерениях, и не верилось, что они могут как-либо влиять друг на друга… Биография премьера была очень скромной. В решении государственных проблем он действовал с крайней осторожностью, словно шел по вновь построенному мосту и, прежде чем сделать шаг, простукивал его молотком, проверяя на прочность. В политической истории страны он был на редкость неприметным канцлером. Правда, он разрешил несколько труднейших проблем и с честью вышел из нескольких кризисов, по сам не придавал этому особого значения. Япония – мирная и спокойная страна, думалось ему, и следовательно, его политическая биография должна завершиться мирно и спокойно.

Но сейчас положение внезапно изменилось. Громадных масштабов землетрясение, исковеркавшее столицу и прилегающие к пей районы, было не только стихийным, но и политическим бедствием. Однако с ним еще можно было бы справиться, если бы не это нечто, угрожающее будущему даже не страны, а земли, на которой эта страна находится. Если это действительно произойдет, перед Японией и ее руководителями встанет еще не виданная в истории государств политическая проблема.

Может физически исчезнуть огромная по численности населения экономически мощная страна, страна с многовековой историей и культурой… Были ли в мировой истории подобные случаи? Перед кем из политических деятелей стояла подобная проблема?

Возможно, ему это окажется не по плечу… Премьер смотрел в пустоту, медленно покачивая рюмку с коньяком. Достанет ли у него сил?.. Конечно, он не будет сидеть сложа руки. Но сумеет ли он довести дело до конца?.. Или где-нибудь по пути, по ходу событий, попросит личность более сильную взять на себя его полномочия?..

А есть ли такой человек?

Ни одна кандидатура не приходила на ум… Вот разве что лидер малочисленной оппозиционной партии – он постепенно добивается все большего влияния. Этот человек, проведший годы войны в тюрьме, в послевоенное время сумел укрепить партию, преодолев тяжелейшую внутрипартийную борьбу, выстояв под ударами и правого, и левого крыла. Но что он такое на самом деле? В нем есть нечто непонятное… Да, так сразу никого не назовешь, подумал премьер, опустошая рюмку. Возможно, когда положение еще более усложнится, усилятся волнения, кто-нибудь выплывет на арену. Но во всех случаях пока исполнять роль «вершителя судеб» придется ему… А это значит – цепь мучительных, жестоких решений.

Премьер продолжал размышлять. Как странно, он совсем не испытывает «героического» подъема. Да у него и нет желания стать героем. Просто ему ничего больше не остается, как играть эту роль. Сейчас вопрос даже не в том, сумеет ли он исполнить ее. Пока что «рок» заставляет именно его, нынешнего премьера, нести это бремя… Как и все политические деятели Японии, он был убежден, что дела не «творят», а «творятся», хотя об этом никто не говорит вслух… И «воля», и «усилия» занимают незначительное место в гигантской игре судьбы, особенно в тех случаях, когда надвигаются события, которых предотвратить нельзя…

Премьер был убежден, что смелость – величина непостоянная и необходима лишь для того, чтобы не ошибиться. Надо выкроить время и поехать дня на два куда-нибудь в тихое место, посидеть в позе «дзэн», подумал премьер, разглядывая пустую рюмку. Да… и со стариком надо встретиться…

 

2

Второе большое землетрясение Канто – в народе его стали называть Большим токийским землетрясением – некоторое время находилось в центре внимания мировой общественности. Стихийное бедствие, разрушившее почти мгновенно большую половину предельно модернизированной столицы с самой высокой численностью и плотностью населения в мире, уже само по себе явилось сенсацией. Некая западная газета поместила статью под трагически броским заголовком: «Токио превращен во вторую Хиросиму».

Специалисты обсуждали вопрос, какую опасность представляет собой суперсовременный, чудовищно разбухший город, хотя случившееся бедствие считалось «сугубо японским». Весь мир содрогнулся, узнав об огромном числе жертв.

Со всех концов света в адрес японского правительства посыпались телеграммы с выражением сочувствия. Американские газеты и телеграфные агентства, пристрастные ко всякого рода «помощи», начали кампанию за оказание помощи Японии «в любом виде». Японцам, проживающим за границей, каждодневно приходилось выслушивать слова соболезнования, среди которых порой проскальзывало и откровенное злорадство. Шли дни, и сочувствие сменилось любопытством: что станет с Японией теперь, какое влияние может оказать это великое бедствие на будущее страны? Вот что интересовало теперь мировую общественность.

Япония не сходила с уст. Не сходила с уст эта единственная на Дальнем Востоке страна, которая преуспела в модернизации своего хозяйства, победила в двух войнах, а будучи раздавленной в мировой войне, так быстро восстановила свою экономику, что достигла третьего места в мире по национальному валовому производству. Всеобщее внимание привлекала эта неумеренно работающая, неумеренно производящая, оказывающая влияние на мировую экономику, в общем какая-то уж слишком «назойливая» страна… Находились и такие, кто не без удовольствия принял сообщение о постигшем ее бедствии. Одна английская газета так прямо и написала: «Сами виноваты, что довели до этого».

И еще:

«Япония, продолжая развитие своей экономики в стиле „камикадзе“ и в традициях „харакири“, другими словами, игнорируя человека и совершенно не уважая человеческую жизнь, создала гигантский, безумный, противный человеческой природе, подобный военному кораблю город и, надеясь на „банзай“, пошла в атаку на мировой рынок. Однако авантюра кончилась крахом и привела к многочисленным жертвам. То же самое некогда случилось с огромным дредноутом „Ямато“, который, игнорируя военную тактику, действовал без воздушного прикрытия истребителей. Национальный характер и после совершения ошибок не меняется. Япония и в двадцатом веке без конца повторяет свои „типовые“ ошибки – от осады русских крепостей во время русско-японской войны и до сегодняшнего дня. По-видимому, потребуется еще немало лет и много ошибок, прежде чем Япония сделает вывод из этого весьма болезненного урока».

Тем не менее внешне весь мир сочувствовал Японии. В фонд пострадавших поступали вещи и деньги. Америка заявила о безвозмездном предоставлении двух тысяч разборных домов и медикаментов, Советский Союз – пассажирского теплохода водоизмещением в двадцать тысяч тонн, который мог служить временным жилищем для лишившихся крова.

Правительство сделало срочный заказ японским и заграничным фирмам на пятнадцать тысяч разборных и пять тысяч переносных домов. Дело шло к зиме, необходимо было обеспечить жильем всех, кто оказался на улице. На складах насчитывалось три тысячи так называемых «капсульных домиков», месячное производство которых еще не превосходило семисот-восьмисот единиц. К сожалению, более половины предприятий, производивших эти дома, погибло в Канто. Но в Америке, Канаде и Европе такие дома изготовлялись по японскому патенту. Там оказалось пять тысяч уже готовых домов. Срочно был заключен договор на их закупку. Хотя разборные и капсульные дома уже стали предметом международной торговли, в таких размерах они импортировались впервые.

Одновременно Япония начала закупать подержанные пассажирские суда. Несколько десятков таких судов были приобретены по объявленной цене в Бразилии, Австралии и Скандинавских странах. Суда покупались независимо от стоимости. Ажиотаж был настолько велик, что резко поднялись в цене акции корабельных компаний.

Когда аэропорт Нарита, пострадавший намного меньше аэропорта Ханэда, через два дня после землетрясения был восстановлен, в Японию началось паломничество финансистов и промышленников, которые хотели собственными глазами оценить последствия катастрофы. Роль Японии в мировой экономике, особенно в экономике Дальнего Востока, в последнее время уже нельзя было игнорировать. Сейчас положение несколько изменилось. Огромный ущерб, нанесенный политическому и экономическому центру страны, в дальнейшем мог повлиять на экономические связи с ней.

Среди прибывших иностранцев были два неприметных человека. Оба высокие, с портфелями «дипломат», в скромных, на все сезоны плащах, надвинутых на глаза шляпах и солнечных очках. Они ничем не отличались от бизнесменов. Но на машине «линкольн-континенталь», в которую они уселись вместе с встречавшими их тремя востроглазыми молодыми людьми, был дипломатический номер.

«Линкольн» двинулся по забитому шоссе Токио – Тиба, посередине его круто свернул на север, в районе Адати проехал по временному мосту и в районе Тиода, пострадавшему сравнительно мало, проскользнул во двор одного посольства. На поездку ушло около полутора часов, а еще через десять минут эти двое уже беседовали с послом и секретарем посольства в одной из дальних комнат особняка.

– В общем нужно досконально изучить, какое влияние окажет Токийское землетрясение на дальнейшее развитие Японии… – повелительным тоном говорил немолодой мужчина с залысинами, обращаясь к послу. – Разумеется, в пашем департаменте этим уже занимается специальная группа, но для более тщательного изучения я хочу оставить здесь на некоторое время одного из наиболее способных ее сотрудников…

Он указал на сопровождавшего его блондина лет тридцати.

– Конечно, ущерб достаточно велик, – сказал посол, разливая вино из стоявшего на каминной доске графинчика. – Пить будешь? Токай… Но Япония – экономически мощная страна. Она быстро оправится. Возможно, это даже послужит своего рода стимулом для дальнейшего развития.

– Однако после прошлогоднего Кансайского землетрясения прошло слишком мало времени… – сказал немолодой мужчина, взяв поданный послом бокал. – И тогда было локальное землетрясение. Пострадали в основном Киото и районы от Киото до Осаки. Экономический ущерб был незначительный. Но, знаешь ли, два сильнейших землетрясения за столь короткий период – это уж слишком. Ведь пострадали два крупнейших центра страны, и это не может не отразиться на экономике. А уж о настроении людей и говорить нечего…

– Безусловно! – кивнул посол. – Волнения и тревога растут. Оппозиция пока воздерживается от нападок, но вскоре, без сомнения, пойдет в атаку, объединившись с рабочими профсоюзами.

– А нынешняя правительственная партия сумеет преодолеть кризис?

– Когда определятся перспективы восстановительных работ и жизнь столицы до некоторой степени нормализуется, я думаю, начнется большое наступление под лозунгом: «Призвать к ответственности правительство, которое не выполнило план мероприятий по защите от стихийных бедствий». На мой взгляд, оппозиция мобилизует все свои силы к осени будущего года, чтобы приурочить правительственный кризис к годовщине землетрясения. Да и пресса дремать не будет, газетчики уж постараются с шумом и треском отметить это событие. Во всяком случае, будь я в оппозиции, я поступил бы именно так. Сейчас, конечно, все сотрудничают с правительством, чтобы преодолеть трагическое положение. А вот когда «чрезвычайное положение» останется позади, народ вернется к повседневным своим заботам и сможет размышлять, тогда его и начнут подстрекать.

– И что же?.. Правительственная партия сумеет выстоять?

– Не знаю… – посол покачал головой. – Трудно сказать.

– Прямой ущерб, говорят, оценивается в восемь, десять триллионов. Но, по нашим прогнозам, на деле эта сумма окажется в несколько раз большей… – немолодой мужчина вынул из кармана сигару и обнюхал ее со всех сторон. – В этой столице сосредоточены центральные нервные узлы страны, и, чтобы после полного паралича привести их механизм в действие, потребуется по меньшей мере пять-шесть лет. А в перспективе это неизбежно окажет влияние на экономический рост Японии. И еще… возможность подлинной, настоящей инфляции… Существует опасность, что частичная инфляция превратится в жесточайшую всеобщую…

– Мы об этом думали, – сказал секретарь посольства, открывая записную книжку. – Несмотря на принятые правительством временные меры, рыночные цены на сталь, цемент и нефть повысились достаточно резко. Самое главное, что от цунами значительно пострадало новейшее оборудование самых крупных предприятии, так что они начнут нормально функционировать далеко не сразу. Очевидно, вскоре вступит в силу действенный правительственный контроль над экономикой, но правительство все же будет осторожничать: ведь основательно пострадал только один район Японии – Токио. Что касается стали, то импортировать ее в срочном порядке по удастся, поскольку во всем мире наблюдается некоторый ее недостаток. Далее. По всей стране стремительно поднимаются цены на предметы первой необходимости. Кроме того, у японцев существует странный обычай: в конце года они каждый раз, словно к большому празднику готовятся, развертывают борьбу за годовые наградные. Так что перед новым годом по всей стране возникнет острая нехватка наличных денег. А тут еще почта десять миллионов человек бросились снимать свои сбережения с банковских счетов. У многих банков пострадали компьютеры, это катастрофически усложнило операции по выплате и оприходованию. Предприниматели не успевают выплачивать деньги в помощь пострадавшим, и выплата наградных в конце года тоже задержится.

– Итак, новый год ознаменуется наступлением оппозиции на правительство, – подвел итог немолодой мужчина. – И что же тогда?

– Кажется, правительство уже начало действовать, чтобы расколоть единый фронт оппозиции… – ответил посол, нахмурив брови. – Но вряд ли ему это удастся… Правительство пытается привлечь на свою сторону две оппозиционные партии центристского направления, но и они в любую минуту могут отказаться от сотрудничества, как только учуют, что правительство пошатнулось. Разумеется, теперешний кабинет бросит наживку: предложит сформировать коалиционное, так сказать, «всенародное правительство», но вряд ли оппозиция на это клюнет.

– А вы считаете, что нынешний премьер способен на столь крупную игру? Я думаю, что такие масштабы ему не по плечу.

– Да, в сегодняшней Японии нет личности, которая могла бы выступить в подобной роли… – пожал плечами посол. – Государство переживает нелегкий момент. Японское общество уже начинает трещать по всем швам. Да и студенты могут, воспользовавшись случаем, натворить бед. Достаточно будет малейшей ошибки, чтобы исторический курс Японии круто изменился. Ведь и экономика, и жизнь народа развивалась достаточно долго ценой предельных усилий, и, может быть, именно сейчас иголка коснулась бесконечно раздувающегося воздушного шара…

– Но стоит ли так преувеличивать? – сказал молодой специалист. – Ущерб действительно огромен, и «осложнений» выявится немало, но, что ни говорите, землетрясение есть всего только землетрясение. Самое большее, что может произойти, – это понижение коэффициента роста национального валового продукта в течение некоторого времени. Ведь Япония – экономически мощная страна.

– Конечно, землетрясение есть землетрясение, но кто знает, что оно за собой повлечет, – посол вновь разлил вино по бокалам. – Я сейчас вспоминаю, что было полвека назад… Я тогда был совсем молод… Служил здесь же в нашем посольстве больше десяти лет… Незадолго до моего приезда случилось первое в новое время большое землетрясение Канто. Токио был тогда застроен жалкими деревянными и бамбуковыми домишками… Да, страшное это было бедствие, погибло сто тысяч человек. Из-за нелепой утки были убиты тысячи корейцев; воспользовавшись всеобщей суматохой, перебили немало социалистов, которых преследовало имперское правительство. Но привычный к стихийным бедствиям народ этой страны, несмотря на огромные размеры катастрофы, с небывалой энергией взялся за восстановительные работы. И все же людей охватила тревога, положение стало чрезвычайно напряженным. Был усилен закон «Об охране общественного спокойствия»: запрещалась всякая антиправительственная пропаганда, а также высказывания против существующей власти, дабы революционеры не могли подогревать народ. Финансовый кризис, страшный экономический спад, а вслед за этим страх перед иностранной агрессией. Тотчас подняли голову военные круги. Когда режим экономии себя не оправдал и Япония стала катиться вниз, правительство попыталось восстановить экономическую активность гонкой вооружения и само перешло к агрессии на материке – захватило Маньчжурию. В результате Япония не только не вышла из опасной ситуации, но докатилась до трагической войны…

– Вы хотите сказать, что первое землетрясение Канто явилось причиной фашизации Японии?

– Просто я считаю, что такой вариант не исключен. Безусловно, первое землетрясение Канто и последовавшее за ним смятение не оказали решающего влияния на историческое развитие Японии…

– Но нынешнее японское общество несравнимо с довоенным, не говоря уже о масштабах экономики, – запротестовал молодой специалист. – Не думаю, что фашизм может вдруг поднять голову. Да и пересмотр ныне действующей конституции сейчас совершенно невозможен. А у государственной администрации большой опыт по восстановлению и развитию экономики, она только этим и занималась все послевоенное время. Очень даже может быть, что это бедствие сыграет и некую положительную роль – увеличит гибкость общества. Разве не то же самое случилось после войны?..

– Но между войной и землетрясением есть существенная разница, – сказал пожилой, закурив сигару. – Поражение в войне обернулось для Японии прямо-таки счастьем, о котором никто даже и мечтать не мог. Оно сняло всякие древние наслоения, под которыми японское общество задыхалось со времен феодализма. Ведь Япония пошла даже на отказ от вооруженных сил. Но землетрясение – дело другое. Оно не влечет за собой коренных изменений в государстве и обществе. После стихийного бедствия общественные противоречия не только не перевариваются, а наоборот, усугубляются…

– Если мы способны на такой анализ, то уж японское правительство и правящая партия тем более это прекрасно понимают, – подхватил посол. – Вот японское правительство и постарается укрепить во всех областях ныне действующую общественную систему, чтобы выйти из критического положения. Это укрепление, иными словами, усиление контроля и регламентации, чревато всякими неожиданностями. Достаточно незначительной ошибки, и социальный кризис увеличится. А тогда Япония повернется… никто не знает куда.

– Вот-вот, именно это нам и хотелось изучить поглубже, – сказал пожилой. – Ведь изменения во внутреннем положении Японии могут оказать большое влияние на распределение сил на Дальнем Востоке. Во всяком случае, надо думать, экономическое выдвижение Японии в район Юго-Восточной Азии затормозится. Сильно понизится и экспорт в Америку, Европу и Африку. Кто заполнит этот вакуум? Китай, естественно, потянется к Юго-Восточной Азии. Советский Союз занят своим собственным развитием… Откровенно говоря, нам прежде всего надо знать, что предпримет Китай. Понижение темпов роста экономики Японии и уменьшение ее участия в международной торговле одних обрадует, других огорчит. В некоторых районах кое-кто будет пытаться вернуть свое прежнее влияние. На европейских валютных рынках и в Юго-Восточной Азии уже обнаружились признаки появления японской иены. Ее курс на этой неделе очень упал, Один доллар стоит двести пятьдесят пять иен.

– Вы ожидаете каких-либо изменений в сложившейся в Азии ситуации? – спросил секретарь посольства.

– Трудно сказать. Если где-нибудь произойдут ничем не прикрытые, грубые попытки восстановить свое былое влияние, это, само собой, вызовет ожесточение и приведет к ответному отпору. А нам нужно знать, во что выльются в дальнейшем последствия этого землетрясения. В своих долгосрочных экономических планах и дипломатической тактике мы учитывали выдвижение Японии на мировые рынки… Если положение изменится, нам нужно будет внести коррективы.

– А от ослабления позиций Японии на мировых рынках мы что-нибудь выиграем? – спросил молодой специалист.

– Нет, я не могу сказать, что наша страна от этого получит прямую выгоду. Туда, где отступит Япония, придут другие страны. Но в любом случае, хотя это может показаться жестоким, совсем неплохо, когда слишком сильное государство ослабевает. А в данном случае для нашей страны это просто хорошо.

Посол, широко улыбаясь, поднял бокал.

– Ах да, сегодня в двенадцать было сообщение о преобразовании кабинета министров, – сказал секретарь посольства и взял со стола три скрепленных вместе, отпечатанных на машинке листа. – Как вы приказали, мы в деталях проследили биографии новых членов кабинета, в пределах возможного, конечно.

– Ото! – воскликнул пожилой при первом взгляде на бумагу. – Крупную фигуру вытащили на пост министра иностранных дел. Этот все прекрасно понимает. До войны работал в Маньчжурии, потом был послом в Бразилии и Австралии.

– Но возраст уж очень большой, а? – сказал посол. – Сдержан, немногословен, говорят, неплохой теоретик. Я слышал, в бытность свою в Канберре он развернул бурную дискуссию по азиатской проблеме с Макмилланом, когда тот туда приезжал…

– Так, так… министр строительства, самообороны… А пользующееся дурной славой министерство промышленности и торговли отдали умнице. Транспорт теперь в руках крупнейшего финансового воротилы…

– Я думаю, вы уже обратили внимание, – заметил секретарь посольства, – что преобразование кабинета проведено при полном игнорировании внутрипартийных фракций. Такое впечатление, что премьер объединил все фракции в новом кабинете «восстановления»…

– Стойте, стойте, – покусывая пальцы, пожилой просматривал листки. – Странно… В сообщении о преобразовании кабинета еще нет ничего о перемещениях внутри министерств…

– Слухи уже ходят, кого куда должны назначить, – сказал секретарь посольства. – Думаю, опубликуют примерно через неделю. Во время землетрясения погибло и пострадало довольно много высших чиновников.

– Как только опубликуют список перемещенных, самым тщательным образом познакомьтесь с биографиями всех, кто выше начальника отдела, – произнес пожилой, продолжая покусывать палец. – Начальник канцелярии премьера и управляющий делами кабинета министров остаются на местах. Так… А начальником Управления обороны… постой, постой… такого прожженного типа назначили?!

– А ты его знаешь? – заглядывая в список, спросил посол.

– Еще бы не знать! Он неплохо поработал в тени, когда Исороку Ямамото перед нападением на Америку закупал в Мексике нефть. Кончил интендантскую школу военно-морского флота, потом околачивался в спецслужбе или еще где-то. Тогда мне так и не удалось поймать его за хвост.

– Ну, знаешь, если начать копаться, чем они все занимались во время войны, то и в правящей партии, и в оппозиции немало найдется таких, от которых – только тряхни – столбом пойдет пыль. Ведь военные власти самую способную молодежь, особенно морских офицеров, силой заставляли заниматься всякими такими вещами.

– Ты в японские шахматы играешь? – спросил пожилой у посла.

– Нет. Просто в шахматы играю. Если не ошибаюсь, за тобой шахматный должок числится…

– Это гораздо сложнее и любопытнее, чем шахматы. Если возьмешь фигуру противника, то можешь ее использовать как свою. Совсем как в теории партизанской войны. И комбинации фигур очень интересные…

– И что же?

– Да вот смотрю я на этот список и замечаю кое-какие странности… Послушай! Если бы ты был премьер-министром Японии, какой бы ты себе подобрал кабинет, на что бы делал основной упор?

– На охрану порядка внутри страны в первую очередь, – сказал посол. – На ее укрепление. Подобрал бы человека, который имеет огромное влияние на печать. Этой страной нельзя управлять без сотрудничества с органами массовой информации. Далее я бы, само собой, сделал упор на министерства строительства, транспорта, здравоохранения. Усилил бы позиции министерства финансов и Национального государственного банка, чтобы избежать валютного кризиса. Разумеется, и министерство промышленности и торговли пришлось бы укрепить. Ведь до восстановления промышленности импорт будет играть очень важную роль. И министерство сельского хозяйства и лесоводства…

– Ну да, естественно, – кивнул пожилой. – Для восстановления необходима расстановка фигур, укрепляющая внутреннюю политику.

– На первый взгляд так и подобран кабинет, – вмешался секретарь посольства. – Все места, о которых сейчас говорил господин посол, укреплены.

– Это если смотреть с точки зрения японца, – лицо пожилого выражало сомнение. – Впрочем, японский народ и не способен смотреть на свои внутренние дела глазами внешнего наблюдателя, да и политические обозреватели у них такие же, за исключением разве нескольких… Но с точки зрения внешнего наблюдателя, состав нового преобразованного кабинета говорит о его внешней направленности. Например, новый министр иностранных дел… Я думаю, его имя мало кому известно в Японии, а вот за рубежом его хорошо знают как одну из крупнейших фигур…

– Японцы одновременно с укреплением внутриполитического положения хотят укрепить и свою внешнюю политику.

– Нет, не так это просто. На наш взгляд, расстановка сил такова, что основное внимание уделено иностранным делам, торговле, промышленности, транспорту и обороне. Все эти новые четыре министра – крупнейшие знатоки международной политики. За рубежом их авторитет гораздо выше, чем внутри страны. Так что укрепление внутриполитических дел служит только ширмой для укрепления внешней политики.

Поставив на стол бокал, посол задумался.

– Не кажется ли тебе, – спросил пожилой у посла, – что эта расстановка свидетельствует о подготовке Японии к крупному дипломатическому наступлению? Но почему? Почему Японии нужна именно такая комбинация фигур, когда внутри страны настоящее столпотворение?.. Чтобы понять это, одной только логикой не обойдешься…

– Кстати, – сказал молодой специалист, – когда мы уже выезжали, была получена несколько странная информация. Правда, она не показалась мне особо важной, и я не стал изучать ее во всех подробностях. Но наш экономист обратил на нее внимание. Дело в том, что темпы японских инвестиций в зарубежную промышленность после землетрясения снизились только на одну неделю, а потом восстановились до прежних норм. Оказывается, это произошло за счет того, что правительство, не предавая делу огласки, предоставило заем гражданским предприятиям, вкладывающим свой капитал в иностранную промышленность.

– Этот вопрос, пожалуй, заслуживает более досконального изучения… – сказал пожилой, покусывая губы.

– Есть еще кое-что странное. Это тоже выяснилось только в последнее время. Японское правительство, используя чрезвычайно сложную систему подставных лиц, скупает земельные участки за границей. Общая площадь земель, купленных японским правительством по всему миру, уже достигла очень больших размеров.

– Недвижимое имущество за границей? – посол нахмурился. – Странно! Я знал, что японцы покупают рудники в Африке и Австралии, но чтобы земельные участки…

– Да, закупают целинные равнины…

– А-а, переселять людей собираются, чтобы избежать демографического взрыва. Или для беженцев…

– Одну минуточку, – остановил посла пожилой. – Население Японии уже третий год не увеличивается, а уменьшается. Непонятно. Этот вопрос придется изучить самым подробным образом.

– Что же они собираются делать, эти самые японцы… – пробормотал посол. – О чем думают?.. Я с ними общаюсь уже больше полувека, а вот что они думают, не всегда понимаю.

– Н-да, все очень сложно… – задумчиво произнес пожилой. – Такое впечатление, что в Японии что-то происходит. Неспроста все это делается…

 

3

В Токио, где еще были свежи раны бедствия, пришла зима.

В конце года, словно нанося дополнительный удар, наступили сильные холода. Из двух миллионов лишенных крова людей около полутора миллионов рассеялись по префектурам. Тут им предстояла беспокойная жизнь в чужих семьях или в сдающихся внаем комнатах. Остальные временно поселились в переносных или разборных домиках. Некоторые встретили суровые холода в бараках, наспех сколоченных на пожарищах. По всей стране были почти полностью приостановлены строительные и земляные работы. Со всех концов Японии, по суше и по морю, в Токио доставляли подъемные краны, экскаваторы и прочую технику, необходимую для восстановительных работ. Люди трудились день и ночь, однако пока только четвертая часть хайвеев стала проезжей и лишь десять процентов пострадавшей подземки вновь вошло в строй. В основном восстанавливались жилые дома и портовое оборудование. Недавно начала работать вторая ТЭЦ, но пока с половинной нагрузкой. Экономия электроэнергии продолжалась. Дома отапливались плохо, и это сказывалось на здоровье и настроении людей. Из-за острой нехватки жидкого топлива отопительные системы, как в былые времена, перешли на каменный уголь. При каменноугольных шахтах Тикухо был экспериментальный завод по сжижению угля, но его производительность, конечно, была крайне низкой. Но в эту зиму никто не жаловался на копоть, хотя трубы большинства каменных громад изрыгали черный дым.

Колючий снег сеял с холодного неба. Онодэра, тщетно пряча лицо в поднятый воротник пальто, спешил из канцелярии премьер-министра в Управление морской безопасности. Ему не удалось пройти кратчайшим путем – прилегающий к зданию парламента район был затоплен демонстрантами. После землетрясения это была первая крупная демонстрация. Кое-где уже происходили столкновения между студентами и мобильными полицейскими частями, и он решил проскользнуть мимо Патентного управления и через Тораномон пройти в Касумигасэки. Университеты пострадали сравнительно мало, и в большинстве из них шли занятия. Правда, в некоторых учебных корпусах все еще размещались пострадавшие. Погибло немало преподавателей, так что лекции часто отменялись. Многие учащиеся, лишившись крова, уехали в родные места, поэтому среди демонстрантов студентов было не очень много, и, несмотря на свою обычную экипировку – шлемы, маски и шестигранные палки, – они не проявляли особенной активности. Тем не менее, поначалу смешавшись с рабочими и служащими, они постепенно собирались группами и нападали на мобильные полицейские отряды. У парламента в нескольких местах шли стычки. На этот раз у студентов не было бутылок с горючей смесью, и они забрасывали полицейских кирпичами и кусками бетона.

Но Онодэра почти не смотрел на студентов. На него произвели гнетущее впечатление остальные демонстранты. Подавленные и мрачные, они накатывали волна за волной в гнетущем молчании… Люди шли с плакатами: «Требуем жилищ!», «Каменные громады – народу!», «Пострадавшим – зимнее вспомоществование!». Их серые окаменевшие от холода лица внушали неодолимую тревогу.

Может быть, они что-то подспудно ощущают, подумал Онодэра. Он знал, что японский народ обладает обостренной чувствительностью. Да, ущерб от землетрясения действительно огромен, но Япония – экономически мощная страна, и через несколько лет все станет на место, как заявляет правительство… Но в души людей стало закрадываться какое-то недоброе предчувствие, что на свете что-то не так, что происходит нечто, не должное происходить. И такие настроения чувствовались во всем обществе.

Этому способствовали и газеты, писавшие в своей излюбленной предостерегающе-пророческой манере. Обычно люди пропускали мимо ушей громогласные, порой сбивавшиеся на откровенно грубую брань «предостережения» газет. В эпоху переизбытка всякого рода информации люди обрели эмоциональный иммунитет против «громких заголовков» и считали, что такова уж природа журналистики. Как бы газеты ни изобиловали мрачными, полными яда статьями, народ умел отмахнуться от истеричной прессы, если интуитивно чувствовал, что «на свете» в общем все в порядке, больше этого, приобрел способность кожей чувствовать то, что на самом деле кроется в запутанном клубке информации.

Нет, подумал Онодэра, на этот раз они наверняка учуяли, что здесь что-то не то. Тревога, исходившая от демонстрантов, их замкнутые, серые от холода и тоски лица, казалось, свидетельствовали о том, что люди начинают терять уверенность в завтрашнем дне. И эти плакаты с такими категорическими требованиями в трудный для всей страны момент… Нет, нет, они чувствуют приближение чего-то недоброго, каких-то трагических перемен… Они по-прежнему относились к броским заголовкам, вроде «Наступит ли большой кризис?», или «Свежие продукты на черном рынке повысились в цене на сорок процентов», или «Опасность продовольственного кризиса будущей весной», но сделались более внимательными, пытаясь прочитать за ними признаки чего-то страшного.

Тонкий народ, с болью в сердце думал Онодэра, проходя мимо демонстрантов и чувствуя – всей своей кожей – их настроение. А что если они… если народ узнает об этом?.. Ведь вероятность теперь уже превысила пятьдесят процентов?.. Не приведет ли это к гигантской панике?

В одной из комнат Управления морской безопасности Онодэра встретил пришедшего сюда минутой раньше Катаоку. За короткое время этот веселый, по-мальчишески круглолицый, дочерна загорелый парень страшно изменился. Его ослепительно яркая улыбка погасла. Всегда плотно сомкнутые губы скрыли белизну ровных зубов. Глаза стали тусклыми, кожа серой, словно он постарел на десять лет. Катаока, как и все сотрудники группы, работал день и ночь до полного изнеможения, но не только в этом было дело – он потерял в Тамати всю семью.

– Демонстрацию видел? – спросил Катаока лишенным интонации голосом. Онодэра кивнул.

– Как ты думаешь, газетчики еще ничего не пронюхали? – Катаока смотрел на снег, облепивший оконную раму. – Сегодня один приходил в Управление обороны. Конечно, никто из главных плана Д с ним не виделся. А он, газетчик-то, побывал на заседании Совета по восстановлению столицы, потом в сейсмологическом институте, а оттуда явился в Управление обороны и долго торчал в отделе прессы…

– Подозрительно… – пробормотал Онодэра. – Что это он вдруг положил глаз на Управление обороны?

– Кажется, увидел там профессора и Юкинагу. С Юкинагой этот репортер еще раньше был знаком. Ему было известно даже, что тот вдруг уволился из университета…

– Прежде чем дойдет до газет, я думаю, будут приняты меры, – сказал Онодэра. – Куниэда-сан шепнул мне, что сегодня вечером у начальника канцелярии кабинета министров состоится секретное совещание с главами крупнейших газет. Договорились, наконец, и о совершенно секретной встрече руководителей оппозиции с премьер-министром…

– А сколько вообще можно скрывать? – все так же холодно произнес Катаока. – Ощущение такое, что вот-вот поползут всякие слухи. Тревога ведь все усиливается. А тут еще неизвестно, будут ли наградные за прошедший год выплачивать… Может начаться так называемый «ножничный» спад из-за свирепого кризиса и страшного повышения цен на предметы первой необходимости…

– Но, говорят, телевизоры и радиоприемники раскупают вовсю, – сказал Онодэра. – Странные дела. Автомобили, например, почти не покупают, хотя почти ни у кого сейчас не осталось нормальной исправной машины.

– В группе Д-2 сегодня был скандал. Сцепились сотрудник, откомандированный из министерства иностранных дел, и молодой парень, которого прислали из Генштаба, да так, что чуть не подрались, – потирая щеки ладонями, все тем же бесстрастным тоном сказал Катаока. – Когда штат увеличивается, такие стычки неизбежны. И ни талант, ни знания тут значения не имеют. Очень даже возможно, что подобные недоразумения могут привести к разглашению тайны.

– И в Д-1 тоже не все гладко. Молодые ученые и технические специалисты из государственных служащих – эти ничего, с ними все в порядке. А вот ученые из Научно-технического совета отвергают мнение профессора Тадокоро. Держатся высокомерно…

– Зачем только таких взяли? Ведь Тадокоро-сан очень вспыльчив…

– В том-то и дело, что он совершенно спокоен, больше того – тих и смирен. Видно, ни о чем другом думать не может…

– А что с этим ученым, Фукухара, которого притащили из Киото?

– Он в Хаконэ, у старика Ватари.

– Что он там делает?

– Точно не знаю, – усмехнулся Онодэра. – Но Куниэда подозревает, что он целыми днями спит.

Открылась дверь, в комнату вошел заместитель начальника отдела гидрологии.

– Простите, заставил вас ждать, – сказал он, положив на стол бумаги. – Все оформили. «Сэйрю-мару» завтра в восемнадцать часов прибудет в Йокосука.

– Благодарю вас… – Онодэра придвинул к себе бумаги. – Значит, послезавтра можно будет произвести погрузку аппаратуры и принять на борт специалистов.

– Мы связались и с исследовательской группой, – заместитель кивнул на бумаги. – У нас тут было возникло одно препятствие. Хотели арендовать глубоководное исследовательское судно и подводную лабораторию у фирмы «Джейкоб», но они нам отказали. Кажется, вмешался американский военно-морской флот… Но, к счастью, подобное судно освободилось у одной отечественной фирмы, мы его и арендовали, правда, не без некоторого применения силы. И подводную лабораторию тоже.

– Отечественная фирма, говорите? – спросил Онодэра. – А что за фирма?

– Фирма КК по исследованию шельфов. Арендовали «Вадацуми-2».

Онодэра глотнул воздух. «Вадацуми»… КК – фирма, в которой он служил, откуда уволился, вернее, удрал…

– Глубоководное судно забрал американский военно-морской флот? – как бы между прочим спросил Катаока. – Если не ошибаюсь, суда фирмы «Джейкоб» занимались разведкой нефти у Марианских островов. А морской флот собирается использовать эти суда в Тихом океане?

– Точно не знаю, но думаю, что да, – пожал плечами заместитель. – Как будто бы несколько дней назад за ними пришел корабль Седьмого тихоокеанского флота США… По словам инженера из «Джейкоб», они собираются в срочном порядке исследовать дно в районе Японских островов. Может быть, собираются проверить, как повлияли землетрясения на подводные указатели для подлодок «Поларис»?

Онодэра и Катаока невольно переглянулись.

– Догадались, что ли… – пробормотал Онодэра, выйдя из комнаты с бумагами в руках. – Они всегда неплохо знали морское дно поблизости от Японских островов. Изучали его в стратегических целях…

– Ну, так сразу не догадаются, – сказал Катаока. – Изменения в морском дне, они, конечно, обнаружат, но чтобы сразу догадаться…

– Э-э, не говори, у них тоже есть специалисты, да и система анализаторов получше нашей… Очень даже возможно, что для нужных выводов им хватит нескольких незначительных признаков. И… у нас сразу все обо всем узнают… из зарубежной прессы.

– Ну, не беспокойся, вероятность этого Наката-сан не мог не учесть. А вообще, что мы можем сделать? Не пойдем же топить американское исследовательское судно под покровом ночи?!

Как только они переступили порог управления, Онодэра почувствовал удар в грудь. Он удивленно остановился. Дорогу преградил чернявый маленький мужчина с пылающими от гнева глазами. Онодэра тут же получил второй удар по левой скуле. Следующий удар пришелся справа по носу.

– Что ты делаешь?! – Катаока бросился было на мужчину, пытаясь схватить его за руки.

– Нет… Катаока, стой. Не вмешивайся! – крикнул Онодэра, прикрываясь руками от сыпавшихся на него градом ударов. – Иди… Бумаги… Я тут сам!..

Вокруг начинал собираться народ, и Онодэра, принимая все новые и новые удары, отступил за угол здания. Краем глаза он видел, как Катаока, на минуту оглянувшись, стал удаляться. Мужчина бил не разбирая – по глазам, по носу, в живот. В конце концов Онодэра, обо что-то споткнувшись, упал.

– Встать, подлец! – заорал маленький мужчина, стоя над ним во весь рост.

– Сколько лет, сколько зим, Юуки… – сказал Онодэра, продолжая лежать на спине и шмыгая окровавленным носом. – Ну как вы там, все здоровы?

Замерзшая земля холодила спину. Онодэра лежа смотрел на мелкий, как пыль, темный на фоне серого неба снег, и ему казалось, что тупая, горячая боль в лице воскрешает его, возвращает ему былую веселость и бодрость.

– Идиот… – Юуки, тяжело дыша, смотрел сверху на Онодэру. – Идиот! Надо же, мне, даже мне не сказал! Уволился!.. Дал переманить себя…

Онодэра медленно и неуклюже поднялся, Юуки вытащил из кармана брюк скомканный платок и приложил ему к носу. Онодэра улыбнулся, взял грязный платок и вытер нос.

– Идиот!.. Хоть слово-то мог сказать! Я… сначала думал, что ты пропал во время землетрясения… Беспокоился, сколько раз ездил искать тебя в Киото. И потом разыскивал, когда узнал, что тебя подцепила на удочку другая фирма. И хоть бы слово… ни ответа, ни привета… И с квартиры съехал… Друг я тебе или нет?!

– Прости, – искренне сказал Онодэра, положив руки на плечи Юуки, который был на голову ниже. – Виноват! И твои письма и записки читал, но обстоятельства не позволяли с кем бы то ни было связаться…

– Собираешься «Вадацуми» управлять? – отводя глаза, пробормотал Юуки. – Тебя видели в последнее время на улицах бюрократов… А теперь говорят, Управление обороны арендует «Вадацуми». Ну, думаю, раз так, то он обязательно появится в Управлении морской безопасности.

– Как там поживает Есимура-сан? Здоров?

– А он уволился. Какая-то там неприятность у него была. Уехал служить за границу. Будто и ты там замешан…

Вон оно как обернулось, подумал Онодэра, вспоминая красавца и ловкача Есимуру. Ничего, этот где угодно устроится…

– Ты… – Юуки поднял глаза на Онодэру. – Что случилось? Обязательно что-нибудь должно было случиться. Я тебя знаю – ты не стал бы увольняться так по-хамски… Наверное, это что-то очень серьезное, иначе ты бы так не поступил. Я все время так считал. И сейчас, как только тебя увидел, сразу почувствовал, что-то было. И вообще… что с тобой?.. Ты очень изменился!

– Разве? – Онодэра через силу улыбнулся; все лицо болело, распухал глаз. – Вроде бы с тех пор я не мог особенно постареть…

– Пошли ко мне домой, – сказал Юуки. – Прошу тебя! Хочется поговорить в спокойной обстановке. Я теперь в Сугамо живу, дом в Готанда сгорел. В общем, пошли. И если можешь, расскажи толком, что же все-таки случилось.

Онодэра колебался, и Юуки, отведя глаза, как разобидевшийся мальчишка, пробормотал:

– Я тоже увольняюсь из фирмы… Короче говоря, тоже буду в экипаже «Вадацуми-2»…

– Что?! – остановился пораженный Онодэра. – Ты уже подал заявление об увольнении?

– Завтра подам. Я уже решил. А кто может управиться с «Вадацуми», кроме нас с тобой? Один остается на вспомогательном судне, поддерживает связь, второй погружается…

– Спасибо!..

В это мгновение Онодэра решился. Ведь «Кермадек» тоже придется использовать… Да и группу Д-1 хотят увеличить. А Юуки – на него можно положиться.

– Так, значит… согласен…

Юуки стыдливо отнял руку, которую Онодэра невольно пожал, и вдруг просветленно улыбнулся.

– Опять будем вместе работать!

– Завтра приходи в Управление обороны, – вновь сжимая Юуки руку, сказал Онодэра. – Не называя моего имени, попроси майора Яги, он будет в курсе.

– Управление обороны? – взгляд Юуки сделался подозрительным. – Ты имеешь отношение к такому учреждению?

– Пошли к тебе… – сказал Онодэра, первым трогаясь с места. – И с твоей оку-сан хочу повидаться, давненько не виделись.

– Да, кстати, – догоняя его, проговорил Юуки. – Ты знаешь некую Рэйко? Несколько раз приходила в фирму, справлялась о тебе.

Рэйко? Онодэра сразу даже не вспомнил, кто это. Но постепенно в памяти всплыли темный лифт, кусочек песчаного пляжа, белизна открывшихся в полуулыбке зубов, горячее тело… Вся девушка в мокром купальнике…

Ночь в Хаяма. Вечеринка. Молодая элита, и он, чувствовавший себя там совершенно чужим… Как она далека, та ночь! Как будто все это было в другой жизни. И ночь, и девушка… Уцелел ли особняк Рэйко в Хаяма? Район Конаи почти не пострадал от цунами, но…

– В каких ты с ней отношениях? – спросил Юуки. – Она и позавчера приходила во временное помещение нашей фирмы. Спрашивала, нет ли от тебя вестей?

– Позавчера? – почему-то испуганно спросил Онодэра. И только тут перед его глазами явственно встало лицо Рэйко с нежными, но четкими чертами.

Земля закачалась. Ноги вдруг ослабли. Затрещали уцелевшие здания. В глубине раздался гул, и разом погасли уличные фонари и померкли окна, в которых только зажегся свет. Отовсюду послышались крики. Особенно явственно прозвучал голос женщины: «О-о, сильное!»

Онодэра услышал, как Юуки досадливо щелкнул языком.

– Опять повторный толчок! Ну, разве не безобразие?!

– Нескладно получилось с Управлением метеорологии, – сказал Куниэда, вешая на рычаг телефонную трубку. – Там отдали приказ о неразглашении информации, а газетчики решили, что это неспроста, и сразу стали разнюхивать.

– Естественно, они не оставляют в покое отделение сейсмических станций, – заметил Наката, следя за «блохоискателем»; он обнаруживал и исправлял мелкие ошибки в программе, прежде чем заложить ее в компьютер. – Да и члены Общества по прогнозированию землетрясений, должно быть, не могут отделаться от газетчиков.

– Представь себе, что общество живет довольно спокойно. Ведь в газетах этими вопросами занимаются репортеры отдела местных новостей. А они, видно, не очень понимают роль Совета по геодезическим проблемам при министерстве просвещения.

– Не скажи! В последнее время и они стали кое-что смыслить в науке. – Наката потер обросшие щетиной щеки. – Во всяком случае они знают, что после большого землетрясения наступает передышка, а если и трясет, то не в полную силу – не трясет, а потряхивает.

– Их, кажется, очень волнует, перенесут ли столицу в другое место, вот они и стараются разматывать клубок, ищут конец ниточки… – просматривая подшивки бумаг, сказал Куниэда. – А слухи такого рода уже ходят. Наверное, кто-нибудь из правительственной партии проговорился. Но может, и сознательно пустили слух… Во время землетрясения прямо-таки чудом уцелел научный городок. И вот я слышал, как директор находящегося там Государственного центра по защите от стихийных бедствий говорил о возможном переносе столицы…

– Было бы хуже, если бы они стали крутиться возле Государственного управления геодезии и картографии… Ну вот и все, – Наката передал оператору последний лист Программы и прикрыл воспаленные глаза. – Правда, геодезическая лаборатория в Канояма сильно пострадала…

– Как бы то ни было, кто-нибудь из геологов догадается, – Куниэда на минуту перестал перелистывать бумаги. – И кто-нибудь из технических специалистов Управления метеорологии или сотрудников местных наблюдательных станций рано или поздно обратит внимание…

– А что, есть какая-нибудь подозрительная информация?

Наката, отпив остывшего чаю, обернулся к Куниэде.

– Да как сказать… Разве что вот это. Международное океанологическое общество предлагает сотрудничество в исследовании изменений рельефа морского дна после землетрясения в прилегающем к краю Канто районе. В общем, предлагают помощь, поскольку, мол, у японских ученых сейчас дел по горло.

– Ведь это дочерняя организация Международной геодезической и геофизической ассоциации? – Наката, держа чашку у рта, нахмурился. – Ну и дела! Так, пожалуй, обо всем станет известно из-за границы.

– Здесь следует опасаться Америки. Их военно-морские силы уже давно усиленно исследуют морское дно в районе Дальнего Востока. Да и специальные суда нефтяных компаний рыщут по дальневосточным морям в поисках нефти.

– И не только Америки, но и Советского Союза, – сказал технический специалист, прикомандированный из Управления обороны. – В последнее время к востоку от Курил плавает советское научно-исследовательское судно в сопровождении крейсера. И кажется, еще несколько подводных лодок.

– Н-да, обе стороны стараются установить подводные ориентиры… – пробормотал Куниэда.

Зазвонил телефон. Технический специалист поднял трубку.

– Звонят из Государственного управления геодезии и картографии, – сказал он, слушая. – С завода поступил гравиметр типа Т.

– Один?

– Да. Еще два поступят немного позже. Сейчас он проходит испытания.

– Передайте, чтобы после испытаний его отправили в Йокосуку, – Наката поднялся из-за стола и нажал кнопку звонка. – Постойте! А нельзя ли его отправить из Мэгуро в Йокосуку на вертолете? Тогда полетел бы кто-то из нас и провел испытания в воздухе.

– Ну и беспокойный же ты, – усмехнулся Куниэда.

– А когда они закончат испытания?

– Сегодня, после полудня.

– Прекрасно. Передай, что после полудня пришлем к ним вертолет.

– …Наката-сан, Наката-сан, пришел заместитель начальника канцелярии премьера, – заговорил интерфон. – Просим на совещание, все в сборе…

– Прошу подождать пятнадцать минут! – сказал Наката, нажав кнопку обратной связи. – Программу уже заложили в компьютер. А в комнате для совещаний есть вывод от компьютера? Очень хорошо…

В комнату вошел Катаока. Его темные обветренные щеки запали, глаза потускнели от усталости.

– Катаока, извини, пожалуйста, но тебе придется слетать на вертолете от Мэгуро до Йокосуки. Поступил гравиметр. Мне бы хотелось, чтобы ты провел испытание во время полета.

– Как бы ни спешили, все равно установить гравиметр удастся только завтра, – бесстрастно произнес Катаока. – У сторожевого гидроплана, который находится в Йокосуке, барахлит двигатель. Мы просили прислать гидроплан из Майдзуру.

– А установку геомагнитометров закончили?

– Да, установили три штуки на сторожевых самолетах. Когда снимали магнитный обнаруживатель подлодок, один из них сломали. Здорово попало, пришлось писать объяснение.

Зазвонил телефон на столе Куниэды.

– Управление по науке и технике, – досадливо щелкнул языком Куниэда. – Комитет технических средств исследования океана опубликовал сообщение о необычном погружении континентального шельфа Бофуса. Ну и ну! Штаб проекта по разработке океана организует исследовательскую группу…

– Ну и что? Не так-то просто начать исследования. Мы же захватили все имеющиеся батискафы, – сказал Наката.

– А у них есть подводная лаборатория, способная работать на трехсотметровой глубине, – заметил Катаока.

– Не самоходная же! Ничего, пока ничего страшного, – Наката задумчиво остановился у выхода. – Пожалуй, час пробил – пора переходить к демонстративной тактике.

– Демонстративная тактика? – Куниэда обернулся к Накате. – Это еще что такое?

– Я уже докладывал о своем проекте. – Наката открыл дверь. – Число участников плана Д превысило сто человек, а вскоре перевалит за тысячу. Тогда хочешь не хочешь, а держать все в тайне станет просто невозможно.

Фигура Накаты исчезла за дверью. Технический специалист, все это время молча слушавший другой телефон, передал Куниэде записку. Взглянув за нее, Куниэда помрачнел.

«…Взрыв рифов Медзин, Байонез и атолла Смита, извержение острова Аогасима, появились признаки извержения вулкана Нисияма на острове Хатидзе. Начата эвакуация населения с обоих островов».

 

4

Сообщение об извержении на Хатидзе Онодэра услышал под водой, на глубине двух тысяч метров, в пятидесяти километрах от острова Тори. Разговаривать со вспомогательным судном «Есино» было трудно из-за помех, но все же Онодэра понял, что из двенадцати тысяч жителей острова многие пострадали.

И в тот самый момент, когда с «Есино» поступило это сообщение, Онодэра ощутил толчок: «Кермадек», испытывавший давление в двести атмосфер, как-то странно дернулся.

– Послушайте… – сказал Онодэра своему напарнику, бледному, совсем молодому парню. – Здесь не наблюдается каких-нибудь аномалий в морском дне?

– Что?..

Молодой человек, поглощенный показаниями опущенных на дно приборов, удивленно обернулся. Онодэра кивнул ему, и он поспешно переключил телеметр.

Опущенные на дно на глубину от пяти до десяти километров приборы регистрировали изменения температуры, колебания геомагнитного и гравитационного полей и посылали их наверх по двум каналам связи – на сверхдлинных волнах и через фонон-мазерное устройство. Технический специалист начал читать показания ближайшего прибора.

– Опасно… – пробормотал он. – Величина теплового потока резко возросла, да и угол склона увеличивается. А геомагнит…

– Может произойти землетрясение?

– Нет, скорее не землетрясение, а взрыв.

Корпус «Кермадека», сделанный из высокопрочной легированной стали, загудел, словно гонг, и судно, продолжая раскачиваться, изменило направление.

– Может, закончим наблюдения? – спросил Онодэра, включая прожекторы и глядя в иллюминатор. – Здесь, кажется, тоже становится опасно.

– Еще бы немного. Вообще-то я закончил, но хорошо бы проверить, где произошли изменения, – прямо под нами, на дне, или…

– Сейчас некогда этим заниматься, – Онодэра запустил двигатель. – Гашу свет. Выпущу подводные ракеты, а вы смотрите в иллюминатор, может быть, что-нибудь увидите.

Таща за собой по дну цепь, «Кермадек» медленно удалился от опущенного измерительного прибора. Определив четыре направления, Онодэра нажал кнопку запуска ракет, четыре легких толчка отдались в корпусе «Кермадека». В темной гондоле засияли бледно-голубым светом девять иллюминаторов.

Молодой человек издал возглас удивления.

– Видите что-нибудь? – спросил Онодэра. – В каком направлении?

– В сорока градусах правее нашего курса…

Рассчитав в уме скорость всплытия, Онодэра выпустил в этом направлении оставшиеся четыре ракеты. Став легче, «Кермадек» немного всплыл, цепь теперь едва касалась дна. Постепенно стала увеличиваться и горизонтальная скорость судна.

– Взгляните, – в голосе молодого человека чувствовались подавленность и испуг. Гори в гондоле свет, можно было бы заметить, что он стал еще бледнее.

Оставив свое место за рулем, Онодэра подошел к иллюминатору. В свете четырех ракет он увидел дно и уходивший во мрак пологий склон невысокого подводного холма. В одном месте над этим склоном вздымалась муть. Из темных клубов вверх тянулись мириады пузырьков. Иногда происходил взрывной выброс пузырьков, и тогда «Кермадек» начинал слегка покачиваться.

– Будет взрыв? – спросил Онодэра, возвращаясь к своему месту.

– Надеюсь, пока ничего страшного… – ответил специалист, торопливо проверяя температуру воды и донных отложений. – Если взрыв и произойдет, то, думаю, небольшой. А батискаф выдержит?

Онодэра выбросил цепь и, срочно связавшись с «Есино», стал один за другим открывать магнитные клапаны. «Кермадек» начал всплытие. Ощущая легкий холодок в сердце, Онодэра пытался вычислить безопасный предел для скорости всплытия и насколько эту скорость можно ограничить двигателем горизонтального хода. Слишком большая скорость всплытия может привести к деформации поплавка. Тогда гондола, весящая несколько тонн, опустится на дно и всплыть уже не сможет. Онодэра попытался снизить скорость. Потом вдруг решил комбинировать вертикальное и горизонтальное движение. Мысль оказалась удачной. После нескольких поворотов руля «Кермадек», чуть накренившись, начал боком всплывать. Однако при этом гондола могла опрокинуться, и приходилось иногда переходить на горизонтальное движение.

– Держитесь покрепче за что-нибудь, – сказал Онодэра напарнику. – Может качнуть…

На глубине три тысячи триста метров Онодэра опять выбросил немного балласта. «Кермадек» стрелой пошел вверх. Онодэру тревожило, что резкое снижение давления может привести к взрыву: находившийся под давлением в двести атмосфер охлажденный на морском дне воздух в поплавке начинал адиабатически расширяться. Когда до поверхности оставалось восемьсот метров, Онодэра решил его стравить. Несколько уменьшив скорость всплытия, он хотел выжать бензин, соприкасавшийся с морской водой на открытом дне поплавка. Следом за воздухом из поплавка стал уходить бензин, а клапан никак не хотел закрываться.

– Онодэра-кун! – сдавленным голосом крикнул за его спиной молодой специалист. – Вода, вода!

Порой при всплытии, когда резко уменьшается давление на корпус, крепость швов батискафа ослабевает, и в гондолу проникает вода. А «Кермадек» подвергся непосильной для него перегрузке.

– Из иллюминатора?

– Вроде бы нет, не знаю откуда, но ее довольно много.

– Ничего, не беспокойтесь, скоро перестанет течь.

Утечка бензина продолжалась, скорость всплытия упала до восьмидесяти метров в минуту. Проверив остаток балласта, Онодэра мысленно представил себе схему масляного клапана. На глубине пятисот метров он перешел на горизонтальное движение и включил полную скорость. При таком режиме аккумулятора могло хватить только на три минуты. Онодэре хотелось по возможности сохранить скорость горизонтального движения до всплытия на поверхность. «Кермадек» стало подбрасывать. К этому прибавился еще боковой снос. Онодэра потратил целых две минуты, чтобы выровнять батискаф. Аккумулятор почти сел. В корпусе звоном отдавались ультразвуковые сигналы эхолота «Есино». Переключив телефон на УДВ, Онодэра вызвал командный пункт.

– Постарайтесь нас поймать! Возможно, мы выпрыгнем из воды.

– Понял. Беспрерывно следим за вами. Не меняйте направления. Задним ходом идем к месту предполагаемого всплытия.

– Как на море? Погода?

– Качает. Высота волн превышает полтора метра, ветер северо-западный, смотри, как бы тебя не укачало! Поймаем вас под водой, на десятиметровой глубине.

Когда оставалось уже сто пятьдесят метров, из бака с поврежденным клапаном вышел весь бензин. Чтобы сохранить равновесие, Онодэра выпустил бензин и из двух других баков. Скорость всплытия упала до сорока метров в минуту. Оставалось только одно: используя инерционную скорость в три с половиной узла и выбросив остатки воздуха, регулировать всплытие. Начало сказываться волнение на поверхности – «Кермадек» стал подпрыгивать и раскачиваться.

– Держитесь крепче! – крикнул Онодэра.

Операторы «Есино», словно волшебники, ловко поймали батискаф. На двенадцатиметровой глубине его поджидали два водолаза на подводном скутере. С помощью магнитного якоря они прикрепили к корпусу буксирный канат и подсоединили телефонный кабель. Выбросив остатки воздуха и маневрируя рулем, Онодэра погасил скорость всплытия. На глубине пяти метров закончилось крепление подъемных тросов, поплавок соединили со шлангом и началась откачка бензина.

– Волны высокие, подъем будет опасным, – сообщили с палубы «Есино». – Выходите из люка. Крепление судна проведем под водой.

Механические рули подъемного крана крепко схватили «Кермадек». Оба члена экипажа через люк выбрались на палубу и тут же насквозь промокли: море было неспокойно. Когда они перешли на «Есино», механические руки отпустили «Кермадек». Его подтянули к корме и начали крепить.

Онодэра осмотрелся. В море на довольно большом пространстве плавала пемза.

– Говорят, извержение на рифе Косю, – сказал кто-то из стоявших на палубе. – Странно, в таком месте…

– Да и из этого района лучше поскорее уйти, – Онодэра вытер лицо мохнатым полотенцем. – Вы слышали, что я передавал?

– Да. Как только батискаф установят на палубе, мы так и сделаем.

Когда Онодэра, выпив горячего кофе, поднялся в радиорубку, «Есино» уже быстро удалялся из опасной зоны.

– Можно вызвать «Сэйрю-мару», где он сейчас? – спросил Онодэра радиста.

– В пятидесяти милях к северу. Попробую вызвать.

– А как там на Хатидзе? – в рубку заглянул напарник Онодэры по погружению.

– При извержении Ниси-яма там погибло около двухсот человек. Но опасность не миновала. Сейчас на пассажирских и военных судах эвакуируют всех жителей острова… Двенадцать тысяч человек. На сборы не дают ни минуты… На других островах Идзу тоже тревожно. Оттуда, говорят, людей будут эвакуировать в район Сидзуоки…

Двенадцать тысяч человек… Это подстать трем-четырем первоклассным пассажирским лайнерам. Онодэра хорошо помнил этот субтропический остров, покрытый густой зеленью. Ограды из крупной гальки, яркие декоративные растения в каждом саду. У него больно сжалось сердце. Даже и предположить нельзя, какой мощности достигнет извержение и когда оно прекратится. Гибнет остров, и думать об этом невыносимо. Неважно, что он такой маленький. Остров – это ведь не просто высунувшаяся над мором вершина скалы. Это плоды вдохновенного труда многих поколений. Это живая история мирно сосуществующих людей и деревьев, зверей и птиц. Остров – это приют всему живому, которое захотело и смогло здесь поселиться. Он и сам стал от этого «живым». И теперь он гибнет, умирает насильственной смертью, и его обитатели должны либо бежать, либо погибнуть вместе с ним… Пока один остров, но если…

– На связи «Сэйрю-мару», – прервал мысли Онодэры радист.

– Попросите вызвать штурмана «Вадацуми» Юуки. Юуки быстро оказался на связи.

– Ну, как там «Вадацуми»? – спросил Онодэра.

– Отлично… – ответил Юуки. – Уже три раза погружался. Жаль, что не вместе работаем.

– Возможно, скоро будем вместе. «Кермадек» расшатался. Думаю, придется отправить его в док. Впрочем, еще надо проверить. Но на это уйдет не меньше недели.

– Тогда сюда переберешься? – в голосе Юуки прозвучала надежда. – Когда?..

Онодэра не успел ответить – поступил другой вызов. Кажется, на связи был самолет.

– Поблизости находится гидроплан сил морской самообороны, – доложил радист офицеру связи. – Просит навести его на место посадки, чтобы взять данные об исследовании дна…

Офицер передал сообщение капитану. «Есино» стал сбавлять скорость.

– Онодэра-сан, – радист поддерживал связь с гидропланом. – Там у них Катаока-сан, он просит вас пересесть к ним.

– Катаока? – Онодэра, уже переступивший порог радиорубки, обернулся.

Протопали несколько пар ног, над головой послышался гул.

Онодэра поднялся на палубу. Ветер усилился, дыбились и плясали высокие волны. Четырехмоторный гидроплан быстро снижался.

– А не опасно садиться при такой волне?.. – поинтересовался Онодэра.

– Абсолютно безопасно, – улыбаясь, ответил ему один из офицеров. – У него на носу волногаситель. Такой гидроплан взлетает и садится при высоте волн в три с половиной метра. Лучше наших гидропланов нигде не сыщешь!

Поднялся столб водяной пыли, гидроплан сел и, повернувшись носом к судну, побежал по воде.

– Онодэра-сан, спускаем лодку, – крикнул хриплый голос.

От волн разлетались тучи брызг. Онодэре пришлось надеть плащ. Едва он сел в надувную лодку с подвесным мотором, она сразу заныряла. Онодэра крепко ухватился за борт. Обогнув гидроплан спереди, с трудом подрулили к дверце. Как только погрузили непромокаемые мешки с материалами исследований, тут же взревели двигатели. Гидроплан пробежал по нескольким волнам, и шум бьющейся о дно корпуса воды прекратился – он уже парил над «Есино».

Онодэра прошел через неширокий, забитый аппаратурой проход в радиорубку. Катаока был здесь. Он смотрел, как возится с прибором один из членов экипажа. Онодэра хлопнул приятеля по плечу. Тот обернулся.

– А-а… – сказал он равнодушно и тут же опять повернулся к прибору.

– Точно, – сказал член экипажа. – Большая подлодка. Не меньше четырех тысяч тонн.

– Четыре тысячи тонн, говоришь? Ну, тогда это атомная подлодка, – все так же равнодушно произнес Катаока. – Преследует «Есино», что ли? Всего на расстоянии восьмисот метров… Страшно близко.

– А это не наша «Удзусио»? – спросил Онодэра. – Она же должна участвовать в плане Д?

– «Удзусио» сейчас у полуострова Кий, – ответил Катаока. – Да она и не такая огромная. Всего тысяча восемьсот пятьдесят тонн.

– Что же она здесь делает? – задумчиво склонил голову член экипажа. – Может, следят за нами?

– Очень возможно. Следует сообщить шифровкой на «Есино», – сказал Катаока.

– Не иначе, как нами заинтересовалась какая-то страна, – заметил Онодэра.

– Точно. Лодка недавно в двух километрах на глубине сорока метров следовала за «Есино». Ты ее не заметил во время погружения?

– Нет… К тому же при всплытии пришлось попотеть – была опасность взрыва на дне.

– Сигнал от нее был такой силы, что едва не сломалась стрелка магнитного обнаруживателя подлодок. И тебя попросили пересесть, чтобы выиграть время. Ведь материалы можно было просто спустить на канате. Пока спускали лодку, пока ты добирался, мы спустили за борт активный эхолот и убедились.

– А я, значит, для камуфляжа? – усмехнулся Онодэра.

– Не только. Юкинага-сан просил, чтобы ты, если сможешь, присутствовал сегодня вечером на чрезвычайном совещании штаба. Да, «Кермадек», наверное, на ремонт поставите? Я слышал, ты разговаривал с «Сэрю-мару».

– Впереди слева по курсу извержение! – крикнул громкоговоритель. – Взрыв…

Все бросились к иллюминаторам. Над темно-зеленым морем пятнами висели разорванные крепким западным ветром кучки белых облаков. Под ними прямо из океана вырывался, словно джин из волшебной лампы Алладина, желто-коричневый клуб дыма. Разбухая и поднимаясь все выше, он прорывал кучевые облака. Даже здесь, на высоте пять тысяч метров, воздух сотрясался от взрывов, а на поверхности воды в дыму заплясали языки пламени. Видно было, как из колыхавшегося дымового столба в воду сыпалось что-то белесое – наверное, пепел и пемза. В крутящемся дымовом смерче, казавшемся густым и липким, сверкали сполохи. Поверхность моря покрыли вулканические бомбы и пемза. Кругами разошлось, несильное цунами.

– Скала Смита? – спросил Онодэра.

– Нет. Аогасима, – ответил Катаока. – Второй раз после вчерашнего. Остров, наверное, почти целиком исчезнет.

– Остров Аога? А люди?

– Там было человек двести семьдесят. Видно, все погибли. Разве кто-нибудь успел уйти в море на рыбачьих лодках… Но, не проверили…

– Бросили на произвол судьбы?!

– Поблизости не было судов. Буквально через десять минут после радиограммы с острова о признаках извержения пассажирский самолет международной линии сообщил о начавшемся извержении, – лишенным интонации голосом пояснил Катаока. – Аога в отличие от Хатидзе лежит в стороне от морских линий…

И такое теперь будет происходить без конца, подумал Онодэра, чувствуя мучительный холод в желудке. Аога – это еще цветочки. Масштабы последующих извержений и взрывов будут в сотни тысяч, в миллионы раз больше…

– Весь вулканический пояс Фудзи одновременно стал изрыгать огонь, – Катаока хмуро кивнул в сторону иллюминаторов. – Правда, и раньше бывало, что он активизировался, но не в такой степени.

Гидроплан, набирая высоту, накренил крыло. Глазам открылось еще одно извержение. Дым, уже оторвавшийся от поверхности моря, вздымался южнее Аога. И к северу от острова Хатидзе тоже виден был столб дыма.

– А это? – спросил Онодэра, судорожно проглотив комок.

– Остров Миякэ. Часа два назад началось. Извержение вершины Акабаке… Птицы все чувствуют. В этом году так и не прилетели на остров…

– Да, дела… – сказал Онодэра, голос у него, как и у Катаоки, стал бесстрастным. – Все острова Идзу разом… А Осима?

– И остров Осима. В вулкане Михара три раза были небольшие взрывы, а пепел до сих все еще сыплется. Того и гляди произойдет большой взрыв. Население эвакуируется, даже внутренние воздушные линии, проходящие над островом, закрыли.

Гидроплан достиг восьми тысяч метров и все продолжал набирать высоту. Дальше к северу облаков стало меньше и вскоре открылась ясная поверхность зимнего океана, раскинувшегося под чистым небом. Гидроплан продолжал лететь на север, время от времени делая правые и левые круги. Когда он в очередной раз лег на правый круг, из иллюминаторов открылся вид на всю цепочку островов Идзу, протянувшихся с севера на юг. С пяти из них высоко в небо поднимались тускло-черные столбы дыма. Столбы эти ломались под западным ветром, и казалось, что на север движется гигантская военная флотилия.

На самом же деле эта цепочка островов билась в судорогах, прежде чем исчезнуть в темной пучине океана. Онодэра невольно закрыл глаза. А когда открыл их, увился вдали, словно белый призрак, силуэт Фудзи со скользящими по склонам легкими облаками. Эта непостижимо прекрасная в белизне свежего снега гора, казалось, парила в прозрачном зимнем воздухе. Неужели есть на свете такая сила, которая способна нарушить, осквернить этот неземной покой?.. Однако выстроившаяся внизу флотилия, изрыгая столбы черного дыма, двигалась на север – на эту прекрасную, благородную гору. Огромная огненная змея, притаившаяся на неизмеримой глубине под океаном, сейчас изрыгала огонь, дым, пар и пепел и с каждой секундой подбиралась все ближе к Фудзи, символу Японии…

– Высота девять тысяч метров… – сообщил громкоговоритель из штурманской. – Переходим к горизонтальному полету.

– Ну как? – обратился Катаока к инженеру-электронику.

– Пока что ведет себя прекрасно, – ответил пожилой мужчина, возившийся с каким-то большим прибором. – Если так пойдет и дальше, то будет отлично работать и на высоте пятнадцать-двадцать тысяч метров.

– Гравиметр типа Т, – объяснил Катаока заинтересовавшемуся Онодэре. – Совместная разработка геолаборатории Токийского государственного университета и лаборатории воздушных съемок Института национальной картографии. Наша страна создает наиболее совершенные приборы этого вида. Не случайно в Японии впервые в мире были обнаружены гравитационные изменения с качающегося судна. И я думаю, такого прибора, как этот, способного работать на высоте десять тысяч метров, тоже пока ни у кого нет. Сплошная электроника. А вот эта приставка устраняет все, даже самые слабые шумы. Сегодня мы испытываем его впервые, но вскоре такие же приборы будут установлены еще на двух самолетах. А обнаруживатели геомагнитных аномалий уже установлены на двух противолодочных сторожевых самолетах.

– Полученные данные одновременно регистрируются и поступают на наземную станцию, откуда передаются компьютеру в штабе, – сказал технический специалист.

– И что же? – спросил Онодэра. – Изменения гравитации значительны?

– Колебания просто чудовищные, – Катаока почему-то вдруг улыбнулся. – Потом в штабе просмотришь их на дисплее. Отрицательный пояс аномалии в районе Японского желоба сейчас со страшной скоростью перемещается на восток. А с востока вулканического пояса происходит перемещение в противоположном направлении – на запад. Кажется, эти перемещения в основном и послужили причиной пожаров на островах Идзу и Бонин. В открытом море в районе Канто отрицательная аномалия увеличивается с каждой минутой. Пожалуй, дно Японского желоба с восточной стороны уже опустилось метров на двести-триста… Иди-ка сюда.

Катаока за руку потащил Онодэру к правому иллюминатору.

– Видишь море на востоке? – указал он пальцем.

– А туман-то какой! – сказал Онодэра. – Это что, течение тормозится, что ли? Впрочем, не может же Курильское течение заходить так далеко на юг…

– Нет, это не то. Вот посмотри на метеорологическую карту. Пояс обнаруженной большой гравитационной аномалии и участок возникновения тумана почти полностью совпадают…

– Гравитационная аномалия и… туман?! – удивился Онодэра. – Но какая тут связь?

– На этом участке морская поверхность из-за резкого уменьшения гравитации вогнута, – Катаока втянул шею в плечи. – И температура воды распределяется по вертикали очень неравномерно. Из-за малой гравитации холодные воды глубинных участков поднялись в верхние слои. Возможно, в какой-то степени произошло и адиабатическое расширение. Короче, вдоль пояса отрицательной гравитационной аномалии появляется огромная масса холодной воды, с которой сталкиваются теплые воды Куросиво, и в результате возникает туман.

Гидроплан зигзагообразно пересекал пояс гравитационной аномалии, расположенный вдоль вулканического пояса Фудзи.

– Пока мы тут возимся, – негромко заговорил инженер-электроник, – американцы запустили подряд три геодезических спутника. И все они под разными углами пролетают над территорией Японии.

– Искусственные спутники! Да… нам бы такой макроизмерительный аппарат… – сказал Катаока. – Им ужо случалось обнаруживать крупномасштабные гравитационные аномалии. Однако не так просто понять, к чему это может привести, а?

– Это вопрос времени. Просто у них сбор информации опережает ее комплексный анализ.

– В провинциях Ниягата и Томияма произошло землетрясение, – послышалось из громкоговорителя. – Сила его 7 баллов, эпицентр расположен в шестидесяти километрах на север от города Ниигата на глубине пятидесяти километров. Исследовательское судно сообщило о поднятии скалы Ямато.

– На этот раз со стороны Японского моря… – глядя на громкоговоритель, проговорил Катаока. – В клещи попали…

На даче одного из членов австралийского правительства в пригороде Канберры, на Рэдхилле, встретились премьер-министр Австралии, хозяин дачи и смуглый миниатюрный гость. Уже минут пять длилось молчание, только было слышно приглушенное гудение кондиционера – февраль выдался необыкновенно жаркий.

Премьер, словно желая избавиться от внезапно нахлынувших мыслей, рывком поднялся с низкого кресла. Огромный, в два метра ростом, в этот момент он походил на вырванное с корнем могучее дерево. Заложив руки за спину, премьер зашагал из угла в угол.

– Япония… – он подошел к кондиционеру. – Вот он тоже – «Сделано в Японии»… – и, обернувшись к миниатюрному гостю, добавил: – Трудно себе представить, мистер Нодзаки… Да и разрешить проблему будет весьма нелегко.

Японец, к которому обратился премьер, был маленьким, худощавым мужчиной с полуседой головой и мелкими морщинками у глаз. Его ясный взгляд, казалось, следовал за тобой, куда бы ты ни повернулся. Этот миниатюрный немолодой японец просил премьера о конфиденциальной встрече через хозяина дачи. Людей, которым премьер не отказал бы встретиться, можно было пересчитать по пальцам не только в Австралии, но и во всем Содружестве Наций. Премьер понятия не имел, как старик Нодзаки об этом узнал и почему получил поддержку владельца дачи. Видимо, японец потратил на это немало сил и средств… Как бы то ни было, но встреча произошла. И вдруг старик передает ему секретное послание своего премьер-министра и министра иностранных дел и сообщает совершенно невероятные вещи, а под конец обращается с поразительной просьбой.

– Думаю, вам известно, что население Австралии за последние десять лет увеличилось почти на миллион человек. Сейчас оно превышает двенадцать миллионов… – сказал премьер, меряя шагами ковер.

– Да, мне это известно… – ответил старик с бездонно ясными глазами. – За те же десять лет в Японии население увеличилось на восемь миллионов человек. В настоящее время оно составляет почти сто десять миллионов.

– То есть почти в десять раз превышает население нашей страны… – премьер нахмурился.

– А плотность населения выше почти в двести раз. Площадь вашей страны составляет семь миллионов семьсот тысяч квадратных километров, что в двадцать раз больше площади Японии.

– Но, я думаю, вам известно, что семьдесят процентов этой площади – бесплодная пустыня.

Какой смысл говорить об этом, подумал премьер, глядя за окно. В еще светлом сиренево-синем небе поднималась красная луна.

– Япония… – опять повторил премьер. – Край чудес. Крупнейшая индустриальная страна на западе Тихого океана, высокоразвитое современное государство… Кстати, мы с вами на одной долготе. Вы, вероятно, помните тему Австралийского павильона на Экспо-70?.. Мы собирались сотрудничать с вами, собирались воспользоваться вашей помощью – финансовой и индустриальной… Вы участвуете в разработке железных руд у нас на севере и нефтяных промыслов во внутренних районах… Да и ваши автомобили… «тойота», «ниссан», «мацуда», как видите, разъезжают по нашей стране в большом количестве. В настоящее время в Австралии проживает шестьдесят тысяч японцев.

– Я знаю, – кивнул Нодзаки. – В последние двадцать лет Австралия была для нас хорошим партнером. И мы высоко ценим ваш личный вклад с эту дружбу.

– Я прилагал и прилагаю все усилия, чтобы превратить Австралию в открытый для всего мира «континент новых возможностей», хотя мои дед и отец были сторонниками так называемого «превосходства белой расы»… – сказал премьер, вытащив из нагрудного кармана сигару. – В начале века на севере нашей страны вспыхнула золотая лихорадка. К нам хлынули переселенцы из Юго-Восточной Азии. Я думаю, ни дед мой, ни отец не были откровенными расистами. Но… подумайте сами! Австралия издавна была местом ссылки, на ее пустынных просторах обитали только кенгуру да аборигены. Белые на этих относительно безграничных землях разводили овец, крупный рогатый скот, неторопливо увеличивая территорию, необходимую для спокойной жизни. Они не могли угнаться за непоседливыми и вечно спешащими рабочими китайского происхождения. Белых это не могло не раздражать, а тут еще разгорелся пожар дискриминации монголоидов, докатившийся до нашей страны как международное поветрие. В результате – закон об ограничении иммиграции и немало трагедий… Поэтому мы не раз советовали руководителям японской промышленности не опережать время…

Премьер усмехнулся, заметив, что сам увяз в этой проблеме. Он почувствовал даже некоторое раздражение против японца, который, оставаясь на редкость немногословным, сумел направить разговор в нужное ему русло. Кроме того, в английском языке премьера, безвыездно прожившего в Мельбурне до зрелого возраста, ощущался австралийский акцент, близкий к кокни. А английский этого маленького японца был безупречен, в нем порой даже проскальзывал оксфордский акцент. Это странным образом подавляло премьера.

– И что же… – сказал премьер, чиркая спичкой. – На какую цифру вы рассчитываете?

– На миллион для начала, – как бы вскользь заметил старик. – А если окажется возможным, в дальнейшем довести ее до двух-пяти миллионов.

Премьер молча раскуривал сигару. Пять миллионов?! Это же сорок пять процентов нынешнего населения Австралии! Австралия на треть превратится в страну желтой расы!

– Ну, предположим миллион человек… Это уже составит восемь процентов нашего населения, – премьер выдохнул густой клуб дыма. – И это в течение двух лет?..

– Желательно, в течение более короткого времени, – на лице старика впервые появились следы глубокого страдания. – Если это возможно, хорошо бы уже в нынешнем году частично начать переселение. Хотя бы первых ста тысяч человек. Под предлогом развития глубинных, девственных районов страны…

– Это будет довольно сложно, – впервые вмешался в разговор хозяин дачи. – Парламент может не согласиться принять такое число иммигрантов, если не открыть карты. Во всяком случае, для этого потребуется время.

– Нет, почему же, возможно это и удастся провести через парламент, – премьер ткнул в пространство сигарой, словно ему в голову пришла удачная мысль. – Ну, трансконтинентальная железная дорога, например…

– Действительно, – кивнул хозяин. – Тем более что проект еще не полностью разработан. Устроить международные торги и подряд на строительство на самых выгодных для Австралии условиях передать Японии.

– До этого придется заключить с Японией соглашение о совместном развитии внутренних районов нашей страны или что-нибудь в этом роде, как бы расширяя ныне действующее соглашение об экономическом сотрудничестве между нашими странами.

– Можем и не успеть, – сказал старик. – А что если вы утвердите проект строительства в срочном порядке, получив кредит от Японии на самых выгодных условиях? Разумеется, всю технику и специалистов Япония предоставит. Если бы вы только сумели провести это через парламент в течение полугода…

– Такая поспешность и слишком выгодные для нас условия могут насторожить, – вмешался хозяин.

– Мне кажется, здесь можно найти подходящие предлоги. Скажем, Япония вынуждена пересмотреть в целом проекты строительства новых железных дорог из-за участившихся землетрясений. Тем более что строительство повой суперскоростной магистрали уже фактически приостановлено. Вот и получается, что излишки средств на выгодных условиях мы предоставляем Австралии. Разумеется, одновременно на тех же условиях мы будем вести переговоры и в Африке, и в Южной Америке. Возможно, нас обвинят в демпинге, но и здесь есть выход: можно будет в качестве компенсации заключить долгосрочное соглашение о закупках в больших количествах австралийской шерсти и баранины. Баранина действительно потребуется для наших беженцев. У нас существует проект строительства большой морозильной базы в Океании. Будем хранить баранину там…

Этим стоит заняться, подумал премьер. Сделка, безусловно, выгодная. Получить высококвалифицированных прилежных рабочих вместе с высокоразвитой техникой и строительными материалами… А пока суд да дело, эти люди потеряют родину, а Австралия – кредитора, с которым она должна расплатиться… И все же возникает масса тревожных вопросов… Что будут делать эти люди, когда закончится строительство железной дороги? Какое влияние они окажут на будущее Австралии?

– И все-таки я не уверен, возможно ли переселение ста тысяч человек сразу, – премьер задумчиво покачал головой. – Тем более иммиграция целого миллиона… Думаю, для этого потребуется специальное законодательство. А как обстоят ваши дела в ООН? Я надеюсь, вы уже установили там соответствующие контакты?

– С генеральным секретарем ООН мы уже имели три приватные беседы. С ЮНЕСКО контакт будет установлен и самое ближайшее время. Связь с постоянными представителями Совета безопасности, очевидно, тоже налажена. ООН, конечно, сумеет призвать к выполнению международного «морального долга», однако сомнительно, что ей удастся принять срочные эффективные меры. В настоящее время ведутся переговоры с президентом США и с главами некоторых южноамериканских и африканских государств. Было бы весьма желательно переселить хотя бы несколько сот тысяч человек до того, как это на нас обрушится. Разумеется, это сугубо одностороннее желание. И сейчас я… нет, вся Япония на коленях молит о помощи вас, вашу страну, весь мир. Спасите жизнь нашему народу… он на грани гибели…

Старик говорил с надрывом, казалось, еще секунда и он, рыдая, бросится на колени перед премьером…

Но старик сидел совершенно прямо, соединив худенькие коленки, на которых спокойно лежали руки. На его губах застыла легкая улыбка. И лишь глаза пылали в трагической мольбе. Поразительное для нашего века самообладание, подумал премьер. Пожалуй, оно характерно для этого загадочного народа… Так называемая «восточная улыбка» скрывает всякое проявление чувств. Никогда не поймешь, что и в какой мере волнует японца…

– И все же это уж очень невероятно, – премьер глубоко вздохнул, будто хотел скрыть, что ему трудно дышать, и загасил сигару о пепельницу. – Неужели Япония, подобно легендарной Атлантиде, на самом деле исчезнет под водой? Ученые вашей страны утверждают это с полной ответственностью?

– Пока я ничего определенного сказать не могу, – лицо старика впервые исказилось страданием. – Вопрос беспрерывно изучается в совершенно секретном порядке. Народ еще ничего не знает. Вы, конечно, можете себе представить, к каким волнениям и беспорядкам приведет любая неосторожность, тем более сейчас, когда после большого землетрясения люди и так встревожены. Впрочем, даже хорошо, что народ взбудоражен – ему некогда задумываться над страшным. Единственное, что я могу вам сообщить, – катастрофа с вероятностью в семьдесят процентов произойдет в течение двух лет. Это все, что мне известно. Для уточнения прогнозов требуется время. Однако положение неуклонно ухудшается. Иными словами, срок укорачивается. Мы с нашим планом, видно, очень опоздали. С каждым днем убеждаемся в этом.

– Мистер Нодзаки, я вас хорошо понял, – премьер положил свою огромную волосатую руку на тонкое худенькое плечо старика. – Мы сделаем все, что в наших силах. Это я вам обещаю. Я попробую также поговорить с главами государств, входящих в Содружество Наций. Во всяком случае, я буду рекомендовать странам Содружества оказать помощь Японии. А мы, как самая большая и самая близкая к вам страна в Содружестве, конечно, постараемся сделать все, что в наших возможностях.

– Благодарю вас, – старик поклонился, в его глазах блеснули слезы. – Я на некоторое время останусь в японском посольстве. Я очень надеюсь на великодушие вашего превосходительства и на высокий гуманизм, который вы постоянно проявляете перед всем миром.

– А переговоры с Советским Союзом еще не начинали? – спросил хозяин дачи. – Эта страна владеет обширными территориями в Азии.

– Думаю, уже начали, – кивнул Нодзаки. – Откровенно говоря, мы многого не понимаем в этой великой стране. Но мы возлагаем надежды на ее исторические заслуги в решении проблемы национальных меньшинств.

– А на Китай, по-видимому, надеяться не приходится, – заметил хозяин. – У него своего населения восемьсот миллионов… Да и исторически сложившиеся отношения между вашими странами не позволяют рассчитывать на положительное решение…

– Ваше превосходительство, позвольте преподнести вам от лица нашего премьера, – Нодзаки встал со стула. – Вернее, от имени японского народа…

Он взял со столика, стоявшего в углу комнаты, длинный деревянный футляр и открыл крышку.

– Это же… – имевший представление о древнем восточном искусстве премьер на мгновение замер, потом вынул из нагрудного кармана очки. – Великолепно! Тринадцатый век, если не ошибаюсь?

– Вы совершенно правы. Начало камакурского периода. Эта статуэтка Будды хотя и не зарегистрирована в качестве национального сокровища, но по праву может быть причислена к таковым… – тихо произнес старик. – Мы приобрели ее в провинциальном буддийском храме. Такие предметы еще иногда встречаются в отдаленных префектурах Японии. Прошу принять на память.

Когда Нодзаки ушел, договорившись о следующей встрече, премьер с явным удовольствием вновь принялся разглядывать небольшую, высотой в тридцать-сорок сантиметров статуэтку.

– Потихоньку начинают вывозить свои культурные ценности, – сказал хозяин дачи, встряхивая шейкер. – В этом году в Европе и Америке состоятся три выставки древнего японского искусства. Редчайшие вещи будут вывезены. Видно, это не без умысла. Кое-какие ценности, как бы между прочим, уже проданы или принесены в дар. В последнюю минуту будет уже не до их спасения.

– А нельзя ли сейчас купить несколько старинных храмов? – задумчиво произнес премьер. – Ведь в Японии есть такие сооружения, которым нельзя дать погибнуть.

– С этим нужно поторопиться. Ведь в таких делах американские музеи и различные фонды действуют весьма оперативно.

– Как было бы хорошо принимать только статуэтки… – вздохнул премьер, снимая очки. – Но миллион, два миллиона японцев… Что с ними делать… А если пять миллионов, то в нашей стране образуется еще одно государство. Им же нужны жилища, продукты питания… Да и численность их будет постоянно расти. К тому же жизненный уровень у них тоже не из низких…

– Не знаю, какие формы это примет… Будут ли это лагеря для беженцев, нечто вроде лагерей для заключенных, или гетто, трудно предсказать… Ясно одно: мы берем на себя весьма тяжкое бремя… – хозяин поставил перед премьером бокал. – Самое лучшее, конечно, изолировать их. В глубинных районах страны у нас есть обширные девственные территории. Рассеять пять миллионов по разным участкам и использовать для развития пустынь…

– И все же, как можно переселить сто десять миллионов человек? Кто в мире примет такое огромное количество людей? – премьер удивленно уставился в пространство. – Ты только представь себя на месте руководителя этой страны, на месте человека, ответственного за судьбы своей родины. Что бы ты смог сделать? Одних кораблей сколько потребуется…

– Наверное, больше половины людей погибнет. Придется принять очень жестокое решение, – проговорил хозяин, словно убеждая самого себя. – А те, кому удастся переселиться, станут обузой для всего мира… Ох и натерпятся они… И преследования, и гонения, и ненависть… И между собой не все у них будет гладко, будут бороться за жизнь, уничтожая друг друга… А родины не будет… не будет ее больше на Земле… Им придется испить горькую чашу страданий до дна. Да, этому народу, потихоньку, со вкусом лепившему свою историю на маленьких, очень замкнутых островах востока, придется испытать такие же страдания, какие мы, евреи, испытываем уже не одно тысячелетие…

– А не могут ли столь резкие изменения в земной коре оказать влияние и на Австралию? – премьер взял в руку бокал. – Надо, чтобы наши ученые изучили этот вопрос…

 

5

Переступив порог общего отдела штаба, Онодэра сразу почувствовал что-то неладное. Сотрудники, сбившись группами, взволнованно, с раздражением говорили о чем-то.

Снимая куртку, Онодэра спросил у соседа:

– Что-нибудь случилось?

– А вы еще не знаете? – удивился тот и протянул Онодэре журнал. – Прочитайте! Вчерашний, вечером поступил в продажу.

Это был массовый еженедельник, который выпускало одно весьма уважаемое издательство. Он был уже изрядно потрепан, побывав, как видно, во многих руках. Сразу бросался в глаза крупный, на весь разворот заголовок:

«Японский архипелаг утонет?! Предсказывает профессор Тадокоро, крупнейший специалист в области вулканологии».

Пальцы Онодэры, державшие еженедельник, невольно сжались в кулаки. Почувствовав, как меняется в лице, он набросился на статью, но волнение мешало сразу уловить смысл. В статье почти полностью, правда с некоторыми искажениями, излагалась теория профессора «об аномалиях во встречных потоках мантии» с сенсационной приправой, характерной для массовых еженедельников.

– Разглашение государственной тайны! – сказал парень, сосед Онодэры. – Он, может, и большой ученый, но настоящий дикарь. По слухам, проболтался спьяну.

Профессор Тадокоро напился?! За те полгода, что он знал профессора, Онодэра ни разу не видел, чтобы тот выпивал…

Внимательно перечитав статью, Онодэра заметил, что профессор ни прямо, ни косвенно не обмолвился о плане Д и его штабе. В статье был и комментарий Управления метеорологии, который сводился к тому, что на Японском архипелаге действительно концентрировались землетрясения и заметно активизировались горообразовательные процессы, а также происходят сдвиги земной коры в прилегающих участках. В настоящее время прилагаются все усилия для изучения возможных в будущем стихийных бедствий. Однако современная наука не считает погружение Японского архипелага на дно океана сколько-нибудь реальным…

Статья заканчивалась интервью с известным ученым Оидзуми. «…Исследования и теории профессора Тадокоро, – сказал он, – никогда не пользовались доверием в научных кругах Японии. Ему пришлось даже подрядиться на работу в группу стратегических исследований для военно-морского флота США… Настоящее высказывание вообще ставит под сомнение, в здравом ли он уме. Если да, то это можно расценить только как желание приобрести дешевую популярность в трудную для нашей страны минуту. Подобных людей решительно необходимо брать под надзор, поскольку они, высказывая совершенно нелепые с точки зрения науки теории, усиливают тревожное состояние масс…»

Далее следовали беседы с директором фирмы по торговле недвижимостью, домохозяйкой, популярным актером, писателем-фантастом… Короче говоря, статья в целом была написана так, чтобы подчеркнуть фантастичность и полную несостоятельность выдвинутой профессором теории.

– В прежние времена на разглашение государственной тайны его бы без разговоров арестовали и швырнули в тюрьму, – сказал молодой, но уже грузный майор штаба армии.

– А что профессор? – подавив раздражение, спросил Онодэра.

– Вчера после обеда явился вдрызг пьяный в Управление метеорологии и через участников плана подал в штаб заявление об увольнении, – грузный майор сложил руки на груди. – Видно, явиться прямо сюда постеснялся.

Был в Управлении метеорологии? Онодэра недоуменно пожал плечами.

– Если он от нас уйдет, то его уже ничто не будет сдерживать, – заметил сотрудник НИИ Управления обороны.

– Вот, вот, из-за этого со штатскими и нельзя работать! – высокомерно произнес майор, выпятив грудь и глядя прямо в лицо Онодэре. – Они совершенно лишены чувства ответственности, даже если родина в опасности. Его следует немедленно изолировать.

– Говорят, кто-то из руководства отправился к нему уговаривать…

– Разве можно урезонить этого штатского дикаря? Подобные типы, когда с ними миндальничают, как раз и начинают выламываться. Помяните мое слово, он таких дров наломает!..

– Постойте, – вмешался Онодэра. – В этой статье Тадокоро-сан высказывает свою личную точку зрения, не упомянув ни о плане, ни о штабе.

– Ну и что? Репортеры со временем и до нас доберутся.

– Они и так уже разволновались, – сказал молодой парень. – За профессором сейчас по пятам ходят сотрудники органов безопасности, а ему-то что? Он после обеда будет выступать по телевидению.

– Как это по телевидению? – брови майора угрожающе поднялись. – В какой программе?

– В программе «Послеобеденная всякая всячина».

– Скотина! – выругался майор, стукнув кулаком по столу. – Его необходимо остановить! Поручить бы это контрразведке!

– Какая там контрразведка! – усмехнулся еще один сотрудник, чиновник министерства иностранных дел. – Любая возня вокруг профессора может привести только к обратным результатам. Пусть себе плывет по течению, а мы – ничего не видели, ничего не знаем.

– Все же мне непонятно, – проговорил Онодэра, – почему профессор решился опубликовать свою теорию… и так внезапно…

Все четверо сразу к нему обернулись. Казалось, они только теперь вспомнили, что Онодэра работал вместе с профессором еще когда не было никакого плана Д.

– Быть может, виной всему уязвленное самолюбие? – предположил сотрудник министерства иностранных дел. – Нельзя не признать, что на сей раз Тадокоро оказался провидцем. Собственно, именно он открыл правительству глаза. Однако когда его открытие было признано делом государственной важности и им стали заниматься в организованном порядке, профессор лишился главенствующей роли. Ведь после создания группы Д профессору в сущности печем было заниматься. Мне кажется, самым сильным его желанием было доказать правильность своего прогноза… Прогнозируемое явление он рассматривал с чисто научных позиций, ни мало не заботясь о судьбе Японии. И вообще, профессор Тадокоро типичный «ученый чудак», да к тому же еще устаревшего типа, который как следует не может управиться с компьютером, не знает системного анализа. Естественно, он перестал быть стержнем плана, а ему, видно, хотелось оставаться центральной фигурой. Работу по этому гигантскому плану он, вероятно, представлял себе как наблюдение за «великой трагедией природы»… Но ведь речь идет не о солнечном затмении!.. И вот, когда дело стало обретать совершенно конкретные черты, он оказался за бортом… В результате – крушение честолюбивых надежд и этот последний взрыв…

– Может, его взбесило, что Наката-сан отнял у него руководящую роль?.. – сказал молодой парень. – Ребята не раз слышали, как профессор ругался с ним.

– Все они такие, эти дикие ученые… – прищелкнул языком майор. – Никаких сдерживающих центров. Сделают какое-нибудь открытие и обалдеют от радости, а до интересов государства им никакого дела нет…

Не-ет! Все это неправда! Онодэра не мог с ними согласиться. Тадокоро-сан не такой человек. Да, он ученый. Но не «безумный ученый» и тем более не «ученый чудак». У него широкая, открытая миру душа. Это не представитель официальной науки, выпестованный в башне из слоновой кости. Но почему, почему он повел себя так странно?..

– Идите скорее сюда! – крикнул кто-то из соседней комнаты. – Тадокоро-сан устроил потасовку со своим собеседником! По телевизору показывают!

– Что, что? – оживились все. – С кем?

– С профессором Ямасиро. А сейчас дубасит диктора, который бросился их разнимать.

– Другого не следовало и ожидать! – заключил кто-то.

Онодэра, вспыхнув, обернулся, но так и не понял кто. Он но пошел смотреть передачу и одиноко продолжал стоять у своего стола. Что же это такое!.. – беззвучно шептал он. Перед его глазами стояло лицо профессора Тадокоро. Широкое, некрасивое, но бесконечно печальное – лицо человека, привыкшего «созерцать» природу и разгадавшего немало ее тайн. Онодэра вдруг со щемящим чувством вспомнил, как профессор сказал про него Юкинаге: «Ему можно доверять». И Онодэра сам проникся безграничным доверием к профессору… Они были вместе на десятитысячеметровой морской глубине, вместе видели то, чего никто не видел. Профессор вообще видел многое. И многое знает… Но он глубоко проник не только в душу природы, но и в душу человека. Он прекрасно понимает, что такое «общество» и по какой системе оно строится. Но ему чужда борьба за власть, чужда эта мышиная возня. Честолюбие, слава – это его не волнует. У него есть его «великая природа» и есть душевная широта – он готов без боя уступить место другому. Все это Онодэра подсознательно чувствовал. Что же с ним вдруг сделалось?.. Или он на самом деле «дикий», «чудак-одиночка», который никак не может ужиться с этим брюзгливым и сварливым, как свекровь, обществом?..

– Кажется, профессора Тадокоро арестовали! – крикнул вбежавший из коридора мужчина.

– Что, что ты сказал? – Онодэра невольно бросился к нему и схватил сзади за плечо. – Почему арестовали? За что?

– В вестибюле телецентра после выступления он опять подрался. Оказавшийся там случайно сыщик арестовал его на месте преступления, – ответил тот. – Кажется, и сыщику досталось. Говорят, профессор явился в телестудию вдрызг пьяным.

Все заговорили разом возбужденными, пожалуй, даже радостно возбужденными голосами. Онодэра не мог здесь больше оставаться и выскочил в коридор. Здесь он столкнулся с Юкинагой.

– Пойдем! – схватил его за руку тот. Таким Онодэра его еще никогда не видел – бледный, с подергивающимся лицом, горящими глазами. – Пойдем, я говорю! Эту сволочь Накату избить надо! Понял?.. Избить…

– Да что с вами, Юкинага-сан?

Онодэра ошеломленно смотрел на Юкинагу, с силой тянувшего его за руку. Он никогда не видел этого спокойного, неизменно выдержанного, доброжелательного и, казалось, не слишком решительного ученого таким возбужденным.

– Успокойтесь, пожалуйста! – лепетал Онодэра, освобождаясь из рук Юкинаги. – Вы говорите, избить Накатусана? А профессора Тадокоро только что арестовали…

– Вот, вот в том-то и дело! Я этого Накате не прощу! Довести профессора до этого…

Резко распахнув дверь кабинета, Юкинага пошел прямо на Накату. Бывший там сотрудник испуганно оглянулся. Онодэра положил ему руку на плечо и решительно вытолкал из кабинета. А Юкинага уже схватил Накату за лацкан пиджака. Руки его дрожали. В таком состоянии человек не способен драться, подумал Онодэра, глядя на дергающееся лицо Юкинаги.

– Зачем… Тадокоро-сан… – сказал Юкинага и захлебнулся. – Ты… сволочь…

– Я его не просил об этом, – ответил Наката своим обычным спокойным тоном. – Он сам, по собственной инициативе, взялся за это дело. Это правда. Они о чем-то побеседовали со стариком Ватари и вдруг…

– Ты должен был его остановить! – крикнул Юкинага. – Ты только подумай, что он сделал для всех нас! И потом он мой учитель! Как ты смел не сказать мне…

– Ну, знаешь, если бы я тебе сказал, ты бы его отговорил, – Наката мельком взглянул на Онодэру. Юкинага все еще держал его за лацкан пиджака. – …Откровенно говоря, для этой роли никто так не подходил, как профессор Тадокоро. Эффект превзошел все ожидания. Не скрываю, я обрадовался, когда профессор сказал мне о своем намерении. Но, повторяю, не я его об этом просил. Он сам узнал о контрмерах, сам принял на себя эту роль…

– Ты думаешь, я не понимаю, что ты специально так подстроил…

– Неужели ты считаешь его человеком, который может поддаться на такие уловки? Или меня считаешь способным на такое вероломство в отношении профессора?! – на этот раз уже кричал Наката. – Или ты думаешь, что, кроме него, кто-нибудь в состоянии сыграть эту роль? Ну вот ты, например.

Пальцы Юкинаги, сжимавшие лацкан пиджака Накаты, разжались. Он побледнел еще больше, затрясся всем телом и закрыл лицо ладонями. И только сейчас Онодэра смог встать между ними.

– Тадокоро-сан… – Наката на секунду запнулся. – По собственному почину начал применять тактику «с открытым забралом».

– Роль болтуна, разглашающего тайну и поставляющего информацию еженедельникам?

– И выступление на телевидении… – Наката смущенно отвернулся от Онодэры. – Я никак не ожидал, что он настолько войдет в роль… Скоро нельзя уже будет скрыть, чем мы тут занимаемся… Ну, мы и решили прибегнуть к довольно банальному способу. Запустить пробный шар, намеками разгласить тайну и изучить реакцию на нее. Моя идея заключалась в том, чтобы подать информацию в скандальном виде. Выбрать для этого какой-нибудь крупный еженедельник… Но я не успел еще составить конкретный план действий, как…

– Тадокоро-сан по собственному почину взял на себя скандальную роль, хотите вы сказать?!

– Да, и только он… – Наката запнулся, даже закашлялся. – Эффект намного превзошел все наши ожидания… это, конечно, было под силу только ему… Правда, я совсем не думал, что он зайдет так далеко…

Горький комок застрял в горле Онодэры. Вот оно что! Когда никак уже нельзя сохранить тайну, ученый-одиночка, слывущий чудаком, даже сумасшедшим, и пользующийся в научных кругах сомнительной репутацией, публикует в массовом еженедельнике сенсационную статью. Именно в массовом еженедельнике. Таким образом, с одной стороны, информация воспринимается с ограниченным доверием, как обычная для еженедельников погоня за сенсацией. Здесь все учтено: и смягчение удара уклончивым отрицанием официальных органов, и насмешливое отношение академических авторитетов к ученому «со странностями». Хотя информация и из ряда вон выходящая, но воспринимается без особой тревоги, как мнение чудака. А выходка профессора в телецентре – блистательная концовка этой статьи. С другой стороны, люди все-таки прикоснулись к неизвестному им до сих пор факту, теперь у них начнется адаптация к мысли «а может быть…». Потихоньку будет вырабатываться иммунитет, как от вакцины, содержащей вредные, но ослабленные бактерии…

– Сенсей сам, по собственному почину, говоришь… – сказал Онодэра. – Мне кажется, я начинаю понимать.

– Это человек, конечно, со странностями… но большой человек, – сказал Наката, опускаясь на стул. – У него нет семьи, это тоже существенно… У него нет никакого тяготения ни к высокому общественному положению, ни к славе…

– Дело не только в этом! – категорически заявил Онодэра. – Он действительно никогда не помышлял о престиже, для него это совсем неважно… Мне кажется, основную роль тут сыграло то, что ему было очень горько.

– Горько? – обернулся стоявший у окна Юкинага. – Отчего?

– Оттого что именно он сделал это открытие.

Юкинага и Наката потрясенно смотрели на Онодэру. В наступившей тишине было слышно, как дребезжат оконные стекла. Теперь на небольшие землетрясения уже никто не обращал внимания.

Сейчас, подумал Онодэра, Тадокоро-сан в полицейском участке… Этот большой человек… Конечно, его сразу освободят, тем более он был пьян. Ну, а потом что он будет делать?

– Положим, профессор временно отвлек внимание общественности от нашего плана, от существования нашего штаба… Но неужели он к нам не вернется? Или он считает, что свое дело уже сделал?

– Он сам закрыл себе дорогу назад. Я никак не думал, что он способен на драку в телецентре, – грустно произнес Наката. – Но хочется, чтобы какая-то связь между нами сохранилась. И, я думаю, она сохранится. Надеюсь, старик Ватари все уладит…

– А старик в Хаконэ? – нахмурился Онодэра. – Туда сообщили? Ну что, вулканический пояс Фудзи с юга…

– Ах да! Извини, чуть не забыл… – Наката испуганно посмотрел на Онодэру. – Мне час назад принесли… Ты еще не видел?

Выдвинув ящик стола, Наката вытащил сложенную вчетверо газету и передал Онодэре. В разделе объявлений одно было очерчено красными чернилами:

«Тосио Онодэре
Старший брат»

Скончалась мать. Немедленно возвращайся домой.

Это было так внезапно, что Онодэра даже не удивился тому, что в такую минуту не испытывает острой боли.

– Много лет было твоей матушке? – не глядя на Онодэру, спросил Наката. – Ты, наверное, давно ее не видел?

– Шестьдесят восемь, нет, шестьдесят девять, – тихо проговорил Онодэра. – После смерти отца она очень сдала… Наверное, сердце.

– Съезди, – сказал Юкинага. – Твоя родина ведь на Кансае. Аэропорт Ханэда открыли…

– Билет на самолет достать невозможно, – Наката протянул руку к телефонной трубке. – Из Ацуги в Итами ежедневно отправляется транспортный самолет сил самообороны. На нем и лети.

– На вулкане Фудзи объявлено чрезвычайное положение, – сказал побледневший Куниэда. – На отдельных участках начались выбросы пара. С метеостанции на горе все эвакуировались, осталось только несколько человек на чрезвычайный случай.

– Отсюда, наверное, не увидеть извержения? – старик засмеялся. – А вот извержение Комагатакэ или другой вершины Хаконэ было бы видно.

– Три автомобиля стоят наготове. Очень прошу вас – вернитесь в Токио. Премьер строго-настрого приказал привезти вас. Представить себе трудно, что будет, если с вами что-либо случится…

– Не бойся, я пока не собираюсь умирать, – усмехнулся старик. – В течение двух-трех дней ничего не произойдет. Я это чувствую. Да и материалы сегодня к вечеру должны быть готовы.

– Да разве кто-нибудь работает?! – раздраженно воскликнул Куниэда. – Они только и знают целыми днями прогуливаться да прохлаждаться…

– Ну да, ходят, бродят, обдумывают… – старик окинул взглядом Куниэду. – Это-то меня и беспокоит. Последние трое суток совсем не спали. Так и организм не выдержит…

«Они» – так в этом доме называли группу ученых из Киото. Кроме Фукухары в нее входили бледный, плосколицый, неопределенного возраста человек, одетый в обычное кимоно, но сильно смахивающий на буддийского монаха, и совершенно седой, пожилой мужчина. Из штаба им придали трех помощников для сбора материалов и технической работы. Иногда премьер, несмотря на крайнюю занятость, приезжал и просиживал с учеными до утра. В таких случаях Куниэде приходилось их обслуживать. Когда он входил с чаем или легкой закуской, создавалось впечатление, что у старика Ватари просто собрались гости – сидят, неторопливо беседуют о садовых деревьях, о керамических чашках для чайной церемонии. А один раз премьер и старик весело смеялись: кто-то смешно рассказывал о своей заграничной поездке. Чем же эти люди занимаются? – не раз задумывался Куниэда. Отнюдь не казалось, что они заняты размышлениями над судьбами Японии, над будущим страны и народа…

В конце застекленной галереи появилась изящная девушка в кимоно. Она подошла к креслу-каталке, откуда старик любовался садом, и, опустившись на колени, что-то ему шепнула. Старик согласно кивнул. Девушка зашла за кресло и покатила его по галерее.

– Пойдешь со мной, – сказал старик Куниэде.

За поворотом открылся павильон-флигель. Пройдя через крытую галерею, они вошли в него и очутились в передней, из которой двери вели в две большие комнаты.

Несмотря на суровые холода, стоявшие в конце февраля, седзи и застекленные ставни были раздвинуты. Вдали виднелось озеро Асиноко. На большом лакированном столе, который стоял посреди комнаты, лежал ворох исписанных бумаг. Тут же был расписной лакированный ящичек с кисточками для письма тушью. Тяжелая темно-зеленая тушечница напоминала застывший водоворот. Куниэда вспомнил, что однажды видел такую тушечницу на выставке. На дне этого темно-зеленого водоворота, на корочке засохшей туши поблескивала золотистая звездочка. Палочка для туши – в стиле эпохи Чинского двора, но, кажется, японской работы – была украшена листьями бамбука, выведенными золотой пыльцой. На краю ящичка лежала толстая кисточка, влажная, словно ее только что окунули в тушь. В комнате было много книг, географических карт, ежегодников. Здесь можно было увидеть и европейские издания, и древние рукописи в свитках.

В комнате находились трое: в углу сидел изможденный усталый мужчина средних лет, по-видимому помощник, за столом – миниатюрный человек в стального цвета кимоно смотрел, скрестив на груди руки, за раздвинутые седзи, а рядом с ним – в стеганом ватном кимоно тот, что походил на монаха. Глаза его были полуприкрыты, ладони соединены на животе. На столе перед ними лежали три огромных конверта с несколькими иероглифами на лицевой стороне.

– В общем, почти закончили… – сказал тот, что смотрел на открывающийся за седзи пейзаж. Он опустил руки и кивнул в знак приветствия.

– О, готово? – старик кивнул в ответ и с помощью девушки пересел с кресла на пол. – Значит, августейшая семья отправляется в Швейцарию…

– Да, – ответил миниатюрный мужчина. – А младшие члены императорской семьи – в другие страны. Один в Америку, другой в Китай, а третий, если удастся, – в Африку…

Миниатюрный человек повернулся в сторону Куниэды. И Куниэду потрясло его лицо: за неделю профессор Фукухара изменился до неузнаваемости. Его еще недавно по-детски пухлые и округлые щеки впали, провалились глубоко глаза, и без того свинцовый цвет лица усугубляла отросшая щетина. Он походил на доживающего последние дни ракового больного. И только глаза его ярко пылали – два последних уголька на пепелище духовной энергии.

– Погибнет более половины… – тихим, бесстрастным голосом проговорил профессор. – Да и оставшимся в живых… придется горько…

– Вы разделили всех на три группы… – старик смотрел на конверты. – Вот как…

– Нет, это не три группы, а три возможных варианта, – откашлявшись, заговорил профессор Фукухара. – Один на тот случай, если японскому народу удастся в будущем иметь свою страну, второй – если японцы расселятся в других странах и там ассимилируются… и последний – на тот случай, если ни одна страна в мире нас не примет…

– В третий конверт вложен еще один конверт. Там – четвертый вариант, где высказывается крайний взгляд на вещи, – тихо произнес монах. – Откровенно говоря, мы все трое хотели было на нем остановиться. Но тогда наша работа совершенно не отвечала бы поставленной задаче. Так что написали в качестве особого мнения, отдельно.

– Суть его в том, чтобы ничего не предпринимать, – пояснил профессор. – Все остается так, как есть, и никаких мер, ничего…

Да вы что!.. – едва не вырвалось у Куниэды. – Что же это, все японцы до последнего – сто десять миллионов человек – должны умереть, погибнуть? Да чем только эти ученые занимаются?!.. На кой черт они нужны…

– Вот оно как, – старик Ватари не отрывал взгляда от третьего конверта. – Такое мнение, значит, тоже появилось… Да…

– Может быть, именно в этом исключительность японского народа. У японцев может появиться такое мнение… – монах приподнял веки. Казалось, он убеждает самого себя.

– А вы все трое, прежде чем сделать такое заключение, подумали о своем возрасте? – старик острым взглядом скользнул по лицам собеседников.

– Как вам сказать… – пробормотал Фукухара, вновь оборачиваясь к раздвинутым седзи.

– Ханаэда, поди сюда, – сказал старик девушке, сидевшей у порога. – Прошу вас, полюбуйтесь этим полным свежести и надежд созданием. Она еще не познала любви. О таких вот девушках вы подумали?.. Или, скажем, о детях?

– Как вам сказать… – повторил Фукухара.

Куниэда даже не заметил, что его руки, лежавшие на коленях, стали мокрыми и сжались в кулаки. Его бил озноб. Эти ученые, они что – звери…

– Как бы то ни было, это крайняя точка зрения… – монах опять прикрыл веки. – Для нас это своего рода исходная позиция, отталкиваясь от которой можно продумывать различные варианты…

– Да, исходная позиция… Она гласит: ничего не искать, ничего не требовать от мира, от других стран… Япония может надеяться только на Японию… – голос профессора стал совсем безжизненным. – Мир еще не устроен, чтобы Япония могла у него что-либо требовать. Человеческое общество на нашей планете еще не обеспечивает гражданину любой страны право жить в любом государстве. И надо полагать, что такое положение вещей сохранится довольно долго. Это исходный момент. Японскому народу, потерявшему свою территорию, придется просить другие народы, чтобы его – из милости! – пустили в какой-нибудь закоулок. Однако, если просьбы будут отвергнуты, японцы не должны настаивать. А если они все же где-то устроятся, то будут жить, рассчитывая только на себя…

– Декларация прав человека… – вмешался, не выдержав, Куниэда, – …гарантирует право на жизнь любому человеку, если он… любое правительство…

– Декларация есть декларация… – почти беззвучно пробормотал профессор Фукухара. – А такого права, на котором мог бы настаивать один человек перед всем человечеством, к сожалению, нет, оно еще даже не сформулировано. Ведь и с тех пор, как в каждой стране были закреплены законом права и обязанности граждан и правительства, прошло совсем немного времени…

– Если даже мы выживем, потомкам… им придется страдать… – тихо кивая сказал старик. – В любом случае, захотят ли они оставаться японцами или не захотят… Поведение японцев будет регламентироваться не Японией, а внешним миром… Было бы легче, если бы исчезло само понятие «Япония»… Японцы превратились бы просто в людей… Но этого не получится… Ибо культура и язык – историческая «карма»… Если бы и Япония как государство, и народ ее, и культура, и история сгинули бы разом, было бы по-своему хорошо… Но японцы все еще молодой народ, волевой народ, его «карма» жить еще не кончилась…

– Э-э, простите… – сказал до сих пор молчавший помощник. – Если позволите, нельзя ли господам ученым отдохнуть? Ведь они совсем не спали все это время…

– Куниэда, конверты… – старик кивнул девушке. – Благодарю вас! Отдыхайте, пожалуйста.

Девушка с Куниэдой помогли старику пересесть в кресло-каталку, остальные трое не шелохнулись.

– Сразу отправитесь в Токио? – спросил Куниэда, толкая кресло. – Хорошо бы взять с собой и господ ученых. Машины есть. А здесь, думаю, оставаться опасно…

– Ханаэда, – властно сказал старик, обернувшись к девушке. – Немедленно вызовите врача. Пусть осмотрит ученых.

Ватари решил не теряя ни минуты отправиться с бумагами в Токио, оставив для гостей две машины. Когда Куниэда, собравшись в дорогу, подвез кресло-каталку со стариком к машине, с неба посыпал колючий снег. Открыв дверцу «мерседеса-600», сделанного по спецзаказу, и спустив трап, он хотел было погрузить кресло, как вдруг раздался оглушительный грохот. Куниэда обернулся. Со склона Фудзи, недалеко от вершины, поднимался дым.

– Это кратер Хоэй, – спокойно произнес старик. – Судя по дыму, ничего страшного, во всяком случае пока…

Сзади послышались торопливые шаги. К машине подбежала бледная как полотно Ханаэда.

– Дедушка… – она закрыла лицо руками, – Фукухара-сенсей…

– Что?!

Куниэда испуганно обернулся к дому. Оттуда медленно шел монах. Вытащив из рукава-кармана кимоно четки, он молитвенно сложил ладони.

– Кресло, – сказал старик Куниэде, который еще не погрузил его в машину. – Ханаэда, немедленно сообщи семье сэнсэя. Тацуно-сан, прошу вас, позаботьтесь обо всем.

Монах, которого назвали Тацуно, все так же держа руки, поклонился.

Со стороны Фудзи опять послышался грохот. С легким шуршанием начал падать пепел.

 

6

На Кансае, куда Онодэра приехал после долгого отсутствия, по сравнению с Токио было относительно спокойно. Перед посадкой в Итами транспортный самолет сил самообороны сделал круг над Осакой. В панораме раскинувшегося внизу города Онодэра почувствовал какие-то изменения. В чем дело, он понял позже, после разговора с братом по пути из крематория Нада.

– Знаешь, я, пожалуй, переменю работу… – сказал ему старший брат. – На Кансае почти все проектные работы приостановлены или вовсе прекращены. Я тоже могу оказаться не у дел.

– Но почему? – удивился Онодэра. – Как же так, из-за землетрясения в Канто прекращаются работы на Кансае?!

– А ты не знаешь? В последнее время здесь происходит сильнейшее опускание почвы, – брат скрестил на груди руки. – Правда, началось это не сегодня, но сейчас темпы возросли. Кое-где почва опускается на два сантиметра в день…

– В самом деле? – рассеянно пробормотал Онодэра и подумал, что в последнее время он лучше знает, что творится на дне океана, чем на суше.

– Да. И так уже с год. Причем происходит это не местами, а повсюду. Кажется, что опускается вся земля. Очень странное впечатление… Будто Западная Япония начинает медленно тонуть. Создалась опасность для засыпанных участков у моря Хансин и для побережья Осакского залива. Проводятся срочные работы по укреплению береговых дамб. Но за опусканием не угнаться – у берега оно идет со скоростью десять сантиметров в день… За десять дней целый метр! Представляешь себе? Ученые, правда, говорят, что так долго не может продолжаться…

Онодэра почувствовал, как ногти впились в ладони. Структура основания западной и восточной частей Японского архипелага различна, следовательно, различным должен быть и характер изменений. Но то, что Западная Япония так же, как и вся…

– Давайте в аэропорт, – сказал брат шоферу. – Там у фирмы есть вертолет. Покажу тебе сверху, что происходит.

– Послушай, – повернулась к ним сидевшая рядом с шофером жена брата. – Может быть, не сегодня?

– Ничего. Церемония получения праха состоится завтра утром. Ты поедешь домой и всем распорядишься… Мы скоро вернемся.

Скоростные хайвеи Хансин, Медзин и Осака были еще в порядке, так что до аэропорта они добрались быстро. Брат из машины по радиотелефону попросил подготовить вертолет, поэтому по прибытии они сразу же поднялись в воздух.

Сверху хорошо было видно наступление моря на побережье Осакского залива. Часть побережья и осушенные земли Хансина уже были залиты водой, исключение составляли лишь участки, защищенные волнорезами и срочно сооруженными дамбами. Район Сакай, самый близкий к морю, тоже был частично затоплен. Скрылся под водой и вновь стал болотом участок, осушенный было и подготовленный для расширения нового аэропорта Кансай. От него далеко в открытое море тянулся мутный поток.

Море стремилось взять обратно, слизнуть своим огромным языком земли, некогда отвоеванные у него человеком.

В устьях рек повысился уровень прилива. В воде, постепенно разрушаясь, стояли брошенные заводы, склады, жилые дома. Тайсе, Нисиедо-гава и Амагасаки – районы Осаки, находившиеся ниже уровня моря, теперь были необитаемы. Особенно страшное зрелище представляла собой Нисиедо-гава – из воды торчали черные утесы зданий.

– Убедился теперь? – спросил брат. – Если здесь и можно что-нибудь сделать, то для этого потребуются гигантские средства. Но разве сейчас станут этим заниматься, когда все брошено на восстановление Канто. Наша фирма на грани банкротства…

– Ты говорил, что хочешь переменить работу. Что же ты собираешься делать? – Онодэра угрюмо рассматривал землю.

– Матушки теперь нет. Вот я и думаю собраться с духом и отправиться в Канаду. Есть работа по благоустройству в нефтеносных районах Манитобы. Хочу поехать всей семьей. Жена, правда, колеблется…

– Это прекрасная мысль! – не удержавшись, воскликнул Онодэра и положил свою руку на руку брата. – И когда ты собираешься?

– Из Канады-то торопят… Ну, пока соберешься, пока со здешними делами разделаешься, думаю, пройдет месяц, а то и два. На будущей неделе, возможно, съезжу туда один, присмотрюсь.

– Чем скорее, тем лучше, – Онодэра невольно крепко сжал руку брата. – Брось все дела, не раздумывай. Махни сразу в Канаду, ничего лучшего не придумаешь… Пусть жена ворчит, бери всю семью и переезжай…

– Тебе легко говорить! В сорок лет менять работу… – улыбнулся было брат, но тут же недоуменно посмотрел на Онодэру. – А ты-то что так горячо меня гонишь?

– Да ведь Япония… – начал Онодэра и запнулся.

Он чуть было не проговорился. Уж очень обрадовался, что его родные – надо же! – собираются бежать от беды, о беде не ведая. Но сказать об этом брату он не имел права…

Онодэра снова посмотрел вниз… Беги, беги, брат!.. стучало в его груди. Ему очень хотелось крикнуть это во весь голос. Беги в чем есть… Япония тонет… И не просто тонет… До того как она исчезнет под водой, произойдут страшные катаклизмы… Спасутся только те, кому особенно повезет…

Онодэра даже удивился, обнаружив вдруг в себе такой прилив родственных чувств… Поступив в институт, Онодэра сразу отделился и отдалился от родных, а когда начал работать, это расстояние и в прямом, и в переносном смысле слова увеличилось еще больше. В Токио родственников у него не было. Друзья менялись, уходили, приходили. В молодости человека ошеломляет широта открывшихся перед ним горизонтов, и в тридцать лет он порой все еще ищет перемен. А Онодэру, кроме того, захватил и понес гигантский водоворот. Судьба его сложилась так, что в ней не было места личной жизни. С родственниками он виделся за это время всего один раз – когда умер отец. Ровно через семьдесят пять дней старший брат выслал ему его долю наследства – сто тысяч иен. Эти деньги Онодэра сейчас же отослал обратно, матери, написав, что он работает и ему ничего не нужно. Он действительно работал. Изо дня в день погружался в пучину моря, поднимался в небо, вступал в единоборство с двигателями и заполнял графы бесконечных диаграмм по программе исследований. Он имел дело с гигантским куском скалы площадью в триста семьдесят тысяч квадратных километров, с беспредельным океаном, с чудовищно огромной огненной змеей под его дном. Во время работы он забывал не только о родственниках, но и о себе…

Однако сейчас, поговорив с братом, Онодэра ощутил, что в нем продолжают жить сильные родственные чувства. Онодэра никогда не вспоминал о детских ссорах и драках, а вот как брат ему помогал, как защищал его – это он помнил. Брат был старше на десять лет. Сестра, средний ребенок в семье, умерла очень рано… Память, она хранит многое… Первое воспоминание – брат вытаскивает его из канавы… А потом поздний вечер после храмового праздника, брат несет его домой на спине, а он засыпает… Брат идет босиком – у него на гэта порвались тесемки… Позже брат ловил для него жуков, учил удить рыбу, плавать, делать модели самолетов… Когда брат был уже студентом, Онодэра помнил, с каким благоговением он взирал на его книги на японском и иностранных языках… Теперь эти воспоминания разом нахлынули на Онодэру.

Мучительно трудно было молчать. Как это ужасно – не иметь права сказать ни единого слова родному брату, брату, тепло которого он помнит всем своим существом.

А может быть, произнести роковое слово?.. Сказать: «Беги, брат, с Японией конец»… Брат будет потрясен и начнет торопливо собираться в путь. Жена потребует объяснений. В запале брат обязательно проговорится. А перед отъездом он скажет самому близкому другу или самому надежному из тех, кто будет на прощальном вечере… А потом он наверняка захочет захватить кого-то из подчиненных, с кем проработал не один год. «Тайна» станет передаваться из уст в уста… Может, это не так и плохо?! Ведь тогда люди сами будут уезжать, хоть кто-то спасется… Почему этого нельзя делать?

Но ведь это не его тайна. Ее разглашение может расстроить осуществление большого плана… Это служило каким-то оправданием…

Онодэре и в голову не приходило, что он следует древнему закону: хранить верность долгу, даже принося в жертву близких.

Вертолет снижался в восточной части аэропорта, вдалеке от трассы регулярных рейсов. Онодэра, избегая смотреть брату в лицо, разглядывал землю. Красные, зеленые, серые крыши. Улицу переходит группа младшеклассников в желтых шапочках. Их ведет женщина. Дом… В окнах, выходящих на юг, развешено белоснежное белье, сушатся одеяла. Светит солнце. Какая-то женщина пальцем показывает малышу на их вертолет. Вон домохозяйки в фартуках, с платками на головах, идут за покупками… Заныло сердце. Наверное, он по-настоящему еще не понимает, что такое «груз» семьи, жизни. Семья брата… Какое место занимают жена и двое детей в его жизни… Жена у брата упрямая, с характером, сейчас начинает полнеть и до исступления занимается косметической гимнастикой… Старший сын, ученик первого класса средней школы. Дочь, в четвертом классе начальной школы. Чадолюбивый брат любит ее без ума… Только и говорит о ней: «…девочка заняла первое место на школьном конкурсе по классу рояля, а на префектуральных соревнованиях – второе… Надо купить ей концертный рояль…» А вообще он в семье играет роль матери… И все это давит на плечи брата как счастливый груз.

И таких семей, которые находятся на грани гибели, больше двадцати миллионов… Онодэра приподнялся на сидении, чтобы в последний раз, перед посадкой, окинуть взглядом простиравшуюся внизу панораму. Тесные ряды маленьких домиков, кооперативных массивов, дешевых доходных домов, кое-где разорванные зелеными пятнами холмов и лесов, тянулись до самого горизонта, переходя в затянутую коричневой завесой дыма Осаку. И в каждой из этих коробок творилась жизнь человеческая, чуть расцвеченная скромными надеждами и удовольствиями… Узы родства, совершенно неприметные в повседневной жизни, обретают вдруг свинцовую тяжесть при малейшем отклонении от нормы – таком, как супружеская ссора, болезнь ребенка или смерть близких…

И нужно спасти, переместить, переселить более двадцати миллионов семей, обремененных тяжестью многотрудной жизни. Заставить их бросить дом, за который наконец-то выплатили половину ссуды, пианино, купленное для дочери ценой огромных жертв… Все бросить и отправиться в чужие края, в неизвестное завтра?..

– Задумался? Давай выходить, – отстегнув ремень, брат хлопнул Онодэру по плечу. – Рановато немножко, но не пообедать ли нам? Как ты насчет рыбки, кузовка, а?

– А что, можно кончить пост? – рассеянно спросил Онодэра.

– А почему нет? Я вчера весь день и сегодня до двенадцати постился. Похороны фактически уже кончились… – брат легко спрыгнул на землю. – Только жене не говори. В последнее время она вдруг стала проявлять строгость в таких вопросах. Возраст, наверное, сказывается.

Пообедали в районе Хокусинти, в японском ресторане, где хорошо готовили рыбу и который славился своим сакэ. Онодэра выпил много, – давно он уже так не пил, но почему-то почти не опьянел. Они вышли на улицу и окунулись в море света, хотя его здесь было чуть меньше обычного – экономили энергию. Ведь приходилось снабжать пострадавший от землетрясения район Токио, да и в самой Осаке станции снизили выработку электроэнергии из-за опускания почвы. Тем но менее у баров, как всегда, весело звучали звонкие голоса женщин, которые провожали и встречали клиентов.

Брат предложил походить по барам, а потом заночевать у него, но Онодэра отказался – необходимо было рано утром вылететь в Токио. Номер у Онодэры был заказан в отеле при аэропорте, да и билет на самолет забронирован.

– Обойдись уж без меня на завтрашней церемонии… – сказал он брату. – Мне, правда, тяжело уезжать… Опять же родственники ворчать будут…

– Не беспокойся, положись на меня, – успокоил брат, оплачивая счет. – А сюда будешь наведываться? Или опять надолго исчезнешь?

– А-а… – издал неопределенный возглас Онодэра, думая о бесконечной и странной работе, которая вновь начнется с завтрашнего дня. – Не знаю еще… Я тебе сообщу, что и как…

Выходя из маленького кабинета, брат вытащил из внутреннего кармана пиджака узкий длинный конверт.

– В таком случае возьми вот это, – сказал он. – Память о матери.

Онодэра взял конверт. В горле что-то застряло, готовое вырваться, но сказал он совсем не то, о чем думал.

– Брат, отправляйся в Канаду, так будет лучше! Так будет лучше… – повторил он горячо и взволнованно. – Обязательно надо ехать!

– Чудной ты! – рассмеялся брат и двинулся вперед. – А ты сам-то как, какие у тебя планы? Не пора ли тебе обзавестись семьей? Холостяк после тридцати, это как-то уже нечистоплотно…

Они расстались у ресторана – брат пошел в одну сторону, он в другую… На каком-то здании бежали буквы светящихся новостей: «Извержение кратера Хоэй вулкана Фудзи».

Город тонул в леденящем февральском холоде, с неба начинал сыпать колючий редкий снежок, но на центральной улице царило обычное вечернее оживление. Все тот же поток машин. Все те же банкеты в ресторанах. Служащие фирм – дельцы и деляги – на отдыхе. Продефилировала подвыпившая компания, распевая военную песенку. Молоденькие хостэс с обнаженными плечами, дрожа от холода, отвечали визгливым смехом на фривольные шутки клиентов. Размеренной походкой прошагал господин в роскошном тяжелом пальто. Перебежала улицу официантка, старательно и зябко придерживая подол кимоно. Девочка-цветочница, закутанная в платок, предлагала прохожим букеты. Прошел бродячий певец с аккордеоном и гитарой. С передвижных лотков продавали – в расчете на хостэс – горячие шашлыки из каракатицы. Дверь общественной столовой – единственной на всю улицу – широко открыта, видно, как валит пар от только что вынутой из котла лапши.

Шагая в этом столпотворении под ледяным боковым ветром, Онодэра почему-то вспомнил, что скоро праздник Взятия воды Февральской башни храма в Пара. Эта мысль заставила его содрогнуться.

Жизнь идет, как обычно. Все живое ждет прихода весны… В этой круговерти каждый человек думает о своем завтра. После суровой зимы наступает весна, расцветает сакура, подрастают дети, наступает новый учебный год, рядовой служащий становится столоначальником, хостэс находит покровителя и открывает свое дело или выходит замуж. В неотвратимом ходе времени люди вынашивают свои скромные надежды, ждут смены времен года, размышляют о жизни, расцвеченной небольшими радостями, замутненной горестями. Онодэре опять сделалось нехорошо, как тогда в кабине вертолета. Теперь от всей этой жизни он отделен прозрачной стеной. Это не просто стена, это экран смерти. Если смотреть на жизнь с его стороны, любая самая веселая сцена обретает черты смерти. По залитой светом улице шагают бесчисленные пары туфель, каждая пара несет жизнь… И опять горячий комок подкатил к горлу Онодэры.

«Бегите! Все бегите! Спасайтесь!» – захотелось крикнуть ому.

Скоро наступит весна. А вот наступит ли лето? Или осень?.. Будет ли будущий год?.. Эта земля, по которой вы сейчас шагаете, наверно, его не увидит. Вы уверены, что для того, чтобы попасть в завтра, нужно просто идти вперед… Но завтра, наше завтра, будет не таким, каким вы его себе представляете. Гигантская катастрофа опрокинет это завтра. А что последует за ним? Пока никто этого не знает. Бегите, спасайтесь немедленно! Бросайте все, бегите, в чем есть, спасайте свою жизнь!..

Онодэра внезапно почувствовал опьянение. Его охватил страх, что он на самом деле сейчас встанет посреди толпы и начнет кричать. Начнет спьяна кидать всем подряд безумные слова, хватать всех за грудки и орать: «Бегите! Спасайтесь!»

Мучимый страхом и пьяным желанием заорать, Онодэра схватился за голову. Пробираясь сквозь толпу неверным шагом, он налетел на кого-то, выбил из рук сумку, из которой посыпалась всякая мелочь.

– Извините… – Онодэра поспешно наклонился, чтобы собрать содержимое сумки. – Простите, пожалуйста.

Потянувшись за палочкой губной помады, он потерял равновесие, чуть было не врезался лицом в асфальт. Каким-то чудом ему удалось удержаться, но, чтобы не растянуться, он присел на корточки.

– Онодэра-сан! – услышал он над головой.

Что?!

Он увидел прямо перед собой на асфальте черные дамские лакированные туфли, а над ними черные бархатные брюки. Он переводил взгляд все выше и выше, как вдруг на его плечо мягко легла рука.

– Сколько я вас искала, Онодэра-сан! Мне с вами нужно, просто необходимо поговорить…

Чувствуя тяжелое, раздвигающее черепную коробку опьянение, Онодэра с трудом поднял голову. Перехваченные обручем волосы, смуглое серьезное лицо. Улыбка.

Это была Рэйко Абэ.

 

7

Штаб Д-плана занимал одиннадцать комнат, расположенных на трех этажах в здании Управления обороны. В самой большой из них недавно установили дисплей ДЗ. Он был гораздо больше, чем на «Есино». На экранном устройстве наглядно отражались все энергетические изменения, происходившие в основании Японского архипелага. Дисплей был сконструирован лет пять назад фирмой, выпускавшей приборы электронной оптики. Однако крайняя сложность подключения к компьютеру и чрезвычайно высокая стоимость ограничивали, если не исключали, его применение.

Как только приступили к осуществлению Д-плана, Наката счел необходимым заказать дисплей ДЗ. Первый опытный образец был установлен на «Есино». А второй, уже более совершенный, сейчас установили в штабе.

От многочисленных приборов, размещенных на морском дне вокруг Японского архипелага, по двум каналам – на ультрадлинных и ультракоротких волнах – поступали данные о подземных толчках, изменениях в тепловом потоке, рельефе дна материкового склона, распределении гравитационного поля и его элементов. Эти данные принимались двадцатью скоростными судами и десятью самолетами и через наземную станцию вводились в компьютер штаба. Сюда поступали также данные о крупномасштабных изменениях в распределении гравитационного поля в пространство, регистрируемые тринадцатью самолетами и двумя вертолетами; два специализированных самолета передавали информацию о колебаниях гравитационной постоянной. Кроме того, штаб получал данные от наземных регистрирующих приборов, размещенных по всей Японии в соответствии с проектом прогнозирования землетрясений.

Анализировать всю эту информацию, на ее основании составлять трехмерную модель, а затем преобразовывать в сигналы для дисплея – было не под силу одному компьютеру Управления обороны. Пришлось привлечь НИИ Корпорации телеграфной и телефонной связи. Разработанный им компьютер большой емкости с голографической памятью соединили коаксиальным кабелем, позволяющим использовать особую систему уплотнения с верхним диапазоном частот до 60 мегагерц, с компьютером Управления обороны. Так что можно было пользоваться обоими компьютерами одновременно. Все работы проводились в невиданно короткие сроки.

В ведение штаба полностью перешла пятая лаборатория НИИ в Йокосука. За ним теперь числились, кроме «Такацуки», еще два сторожевых судна – «Ямагуто» и «Харукадзе», а также самый крупный новейший корабль сил морской самообороны «Харуна», водоизмещением в четыре тысячи семьсот тонн. В течение месяца в распоряжение штаба должны были поступить ледокол «Фудзи» и подводная лодка «Кайрю», полгода назад спущенные на воду в Кобэ и сейчас проходившие испытания. Таким образом, штаб теперь располагал третью всех судов сил морской самообороны.

Дисплеи начал работать, хотя в действие было введено менее половины цепей. Вместе с увеличением числа контрольных приборов росло и количество данных. Объем поступающей информации возрастал в геометрической прогрессии, все больше проясняя происходящее под Японским архипелагом явление.

Наката, прихватив спальный мешок, теперь поселился в штабе. Последнее время с ним творилось что-то неладное – временами его мучал странный озноб, появлялось ощущение отрешенности.

– Значительно увеличилось давление со стороны Японского моря… – проговорил Наката, разглядывая в экранном блоке светящееся трехмерное изображение Японских островов в окружении мерцающих разноцветных точек и линий. – Этого я вовсе не предполагал…

– За последнюю неделю на скале Ямато втрое возрос тепловой поток, – отозвался молодой сотрудник из Управления метеорологии. – Может произойти извержение.

– На полуострове Ното в ближайшее время возможно землетрясение, – заметил приват-доцент Масита из НИИ сейсмологии.

– Меня больше волнует накопление энергии вдоль структурной линии Итойгава – Сидзуока, – вступил в разговор сотрудник Государственного института геодезии и картографии. – Расчеты показывают, что величина накопившейся энергии давно превысила предел эластичности коры. Меж тем энергия почти не высвобождается, а, напротив, накапливается, превышая теоретический уровень. Пока происходят лишь незначительные явления – слабые землетрясения вдоль большого грабена в Мацумото и некоторое поднятие почвы между Омати и Такада.

– Наката-сан, как вы считаете… – произнес Масита. – Не происходит ли под Японским архипелагом совершенно неведомое до сих пор явление. Создается впечатление, что нижний поток вещества мантии прошел под Японским архипелагом и вырвался в Японское море…

– Нельзя сказать, что такое уж неведомое… – Наката взял мел и начертил на доске схему. – Подобные процессы мы постоянно наблюдаем.

– Фронт замкнутого циклона! – воскликнул служащий Управления метеорологии. – Но разве под землей, на глубине семисот километров…

– Возможно, на гораздо меньшей глубине образовалась горизонтальная дыра, – сказал Наката. – Давайте вечером серьезно займемся моделированием.

В числе пяти сотрудников, разместившихся в комнате с дисплеем, был и Юкинага. Все сложные расчеты производились ночью, когда компьютер Управления обороны бывал свободен, так что частенько по спали до утра. Рядом оборудовали комнату для отдыха. Юкинага пару дней назад, как и Наката, перебрался на жительство в штаб.

На этот раз к моделированию приступили только и два часа ночи. Каждый взял на себя управление двумя устройствами ввода данных. Юкинага управлял еще и видеокамерой, производившей съемку каждой координаты на дисплее. Наката наблюдал за трехмерным экраном. Не прошло и двух минут, как он изумленно воскликнул:

– Стоп! Давай все сюда!

Все собрались вокруг Накаты. Юкинага посмотрел на похожий на огромный прямоугольный водоем экран, и у него перехватило дыхание.

Очерченный фосфоресцирующей линией Японский архипелаг был расколот по самой середине и накренился. Светящаяся оранжево-красная завеса, окружавшая острова, то блекла, то становилась ярче, показывая, как распределяется энергия.

– Что, утонула? – дрожащим голосом спросил Юкинага.

– Утонула и безвозвратно! – жестко сказал Наката. – Да еще прежде, чем затонуть, раскололась…

– Не слишком ли быстро? – Масита посмотрел на стенные часы. – А это не ошибка в масштабе времени?

– Нет, откуда же, – сотрудник Управления метеорологии оглянулся на свой ввод. – Масштаб обычный, как всегда: три и шесть десятых на десять в четвертой степени… Тридцатишеститысячекратный… Секунда соответствует ста часам.

– Подсчитайте время, в течение которого это произойдет.

– Сто двенадцать и тридцать две сотых секунды, – ответил сотрудник. – В пересчете на реальное время – одиннадцать тысяч двести тридцать два часа.

– Одиннадцать тысяч двести часов… – тихо пробормотал Юкинага. – Это значит…

– Год три месяца и еще немного… – хлопнув ладонью по дисплею, заключил Наката. – Давайте проделаем все еще раз, более тщательно. С меньшим масштабом времени – ноль восемь десятых на десять в четвертой. Секунда будет соответствовать двадцати пяти часам.

Все бросились на свои места. Светящееся изображение на трехмерном экране погасло. Стрелки на всех приборах вернулись к нулевому показателю. Все началось сначала.

Задвигалась, холодно отсчитывая секунды, стрелка на часах со светящимся циферблатом, защелкали клавиши, с шумом включилось электронное печатающее устройство. Светящееся стереоскопическое изображение на этот раз двигалось гораздо медленнее. Плавно закружились, пульсируя, красные, оранжевые и желтые световые точки, между ними появилась радужная, похожая на северное сияние, колеблющаяся завеса. Струясь и волнуясь, она неторопливо приближалась к изогнутому, словно лук, изображению архипелага. Казалось, красивый светящийся, но ядовитый скат готовится напасть на очерченную голубыми линиями страну…

Изменения в светящемся изображении поначалу были почти неприметны. Желтые и оранжевые точки, чертя пунктирные линии, постепенно меркли, а красные, как и светящаяся завеса, постепенно увеличиваясь, становились все ярче.

– Стоп! – крикнул Наката. – Время?

– Триста две секунды…

– Юкинага-сан, дальше снимайте не только на видеоленту, но и фотографируйте. Изменим масштаб времени вдвое. Ноль целых четыре десятых на десять в четвертой…

– А этого будет достаточно? – спросил кто-то. – Может, замедлить в четыре раза?

– Я думаю, это ничего не даст. Когда смоделируем, подойдите. Старт!

Раздался щелчок, секундная стрелка опять побежала по циферблату. На этот раз люди подходили к экрану не спеша, как бы с опаской.

Замедлилась пульсация ярких точек, а колебание светящейся завесы стало ленивым и сонным. Через каждые две секунды сухо щелкали затворы шести фотокамер. Сияние красных точек усилилось, и они, как стеклянные шарики, выстроились со стороны берега Японского моря и вокруг островов Идзу и Бонин. Со стороны Тихого океана вдоль Японского желоба появилось светящееся облако, окрашенное сверху в зеленый, а снизу в красный цвет. С каждым мгновением оно становилось все ярче.

– Это? – спросил сотрудник института геодезии и картографии. – Я прошлый раз не заметил…

– Смотрите! – негромко воскликнул Наката. – Смотрите под архипелаг!

В верхней части мантии под Японским архипелагом, примерно на двухсоткилометровой глубине, образовав красную полосу, прошла нижняя, красная часть облака. Под Японским морем эта полоса превратилась в туманное пятно, краснота сделалась более интенсивной.

– Что значит эта полоса? – пробормотал Масита. – Почему энергия на глубине двухсот километров с такой скоростью распространяется под Японским морем?

– Почему? – покачал головой Наката. – Кто может точно сказать, что происходит глубоко под землей. По данным мониторов компьютер вычислил неизвестный нам процесс и создал соответствующую модель.

– Но почему все-таки так глубоко под землей накапливается энергия? – раздраженно повторил Масита. – Это теоретически невозможно. Энергия превышает предел упругости коры…

– Начинается… – сказал служащий Управления метеорологии. – Японский архипелаг разламывается…

По центру Японского архипелага, возникнув в восточной части залива Томияма и распространяясь к югу и северу, зигзагом побежала зловещая красная линия. Одновременно бесчисленные более мелкие линии возникли во всех частях островов, изображение архипелага исказилось. Зеленое светящееся облако на обращенной к Тихому океану стороне уходило все глубже, перемещаясь к востоку. Красное пятно под Японским морем, все больше увеличиваясь, запульсировало, словно живое. Голубое изображение архипелага, медленно скосившись, накренилось: восточная половина на восток, западная – на запад. Часы отчетливо отсчитывали секунды, щелкали затворы, а на экране тонул голубой Японский архипелаг; тонул, чуть накренившись, словно задыхаясь, скользя все ниже и ниже… И вот он замер. Зеленое свечение под Тихим океаном поблекло так же, как и красное под Японским морем. Редели цепочки красных точек, приобретая постепенно оранжевый, а потом и желтый цвет. Еще немного и они почти погасли.

– Время?

– После вторичного пуска шестьдесят две секунды… – ответил кто-то. – В пересчете на дни – тридцать два дня с небольшим.

– И такой катаклизм произойдет всего за какой-то месяц… – раздался голос Маситы.

– А на какое расстояние переместятся острова? – спросил Юкинага.

– Максимально тридцать пять километров по горизонтали и минус два километра по вертикали. Восточная часть Японии к юго-востоку, западная – к югу, а Кюсю опишет полный круг и южной частью обратится к востоку.

– Перемещение по вертикали составит два километра… Тогда вершины гор останутся над водой.

– Останутся. Но вы думаете, на них можно будет жить? – усмехнулся Наката. – Там произойдут обвалы, извержения. И перемены на этом не прекратятся. Архипелаг будет опускаться и дальше…

– Да, – подтвердил сотрудник Управления метеорологии, глядя на приборную панель. – Перемещение продолжится со скоростью несколько сантиметров в день как по горизонтали, так и по вертикали.

– А может быть, модель не верна? – резко спросил Масита. – Я не могу вот так сразу этому поверить! Да что же это за энергия, которая перемещается из-под Тихого океана под Японское море? Трудно допустить, чтобы такая масса энергии с такой скоростью переместилась сквозь скальные породы на глубине сотен километров… Да и, я повторяю, накопление такой массы энергии, далеко превосходящей пределы упругости коры…

– Да не волнуйтесь… постойте, – перебил Наката. – Вполне возможно, что модель несовершенна. Мы ведь совсем не знаем, что творится на глубине ста километров… Но такое перемещение энергии допустимо. Вам известен туннельный эффект?

– Ну, знаете, Наката-кун, я, конечно, признаю вашу гениальность, но нельзя же все валить в одну кучу! – возбужденно заговорил приват-доцент. – Туннельный эффект используется в моделировании атомного ядра. И эту модель вы считаете возможным использовать для объяснения таких грандиозных явлений, как процессы в земной коре…

– Постойте, я и не думаю прямо ссылаться на туннельный эффект! И никто не считает, что перемещение энергии в твердом теле, таком, как скальные породы, происходит только за счет переноса теплоты колебаниями кристаллической решетки. Но существует интересное явление, напоминающее туннельный эффект, которое происходит в плотных твердых телах.

– Какое?

– Перемещение энергии в пограничных участках твердой и жидкой – двухфазной – материи.

– Лед, что ли?

– Глетчер, – сказал Наката. – Говорят, внутри огромных щитов глетчера возникают водяные дыры и трубчатые образования, по которым течет вода. Разумеется, в этой воде содержится ледяное крошево, так что достаточно малейших колебаний температуры или давления, чтобы вода опять превратилась в твердое тело и трубка исчезла. И тем не менее, по-видимому, в глетчерах существуют достаточно длинные трубки, по которым течет вода…

– И вы хотите сказать, что подобное явление происходит под Японским архипелагом? – не без иронии спросил Масита. – Доказательство?

– Откуда! – Наката скрестил на груди руки. – Новы не задумывались, почему магма выступает через трубообразные отверстия? Считается, что колодцы Фудзи образовала остаточная лава. Как ей это удалось?

Юкинага слушал спор, затаив дыхание.

– Н-да… – сказал через некоторое время Масита. – Допустимо. В скальной породе, имеющей высокую температуру, под большим давлением образуется тоннель, по которому тепло с высокой скоростью перемещается потоком жидкости. Ну хорошо, пусть… Но скажите, энергия, которая переместилась в Японское море и накопилась там…

– Это тоже совсем не вступает в противоречие со знаменитой «моделью сейсмического объема» профессора Тадао Цубой… – парировал Наката. – Скопление энергии в земной коре, по модели Цубой, происходит в определенных пределах. Земная кора не может накапливать энергию беспредельно. Рассчитав модуль упругости земной коры и максимальную энергию уже произошедших землетрясений, Цубой приходит к выводу, что единицей «сейсмического объема» является шар с радиусом в сто пятьдесят километров. Ну и хорошо. Однако, если в единице «сейсмического объема» существует предел накапливаемой энергии, это не мешает энергии накапливаться в блоке, равном нескольким «сейсмическим объемам», и она намного превосходит величину, которую способна накапливать единица объема. Разве не так? Ведь при этом в каждой единице масса энергии может быть гораздо ниже допустимой. А тут еще, если предположить, что в накоплении энергии принимает участие мантия…

– Опять мантийное землетрясение? – все еще иронизировал Масита.

– Я этого не сказал… – Наката кивнул на экран. – Энергия, переместившаяся с высокой скоростью в Японское море в виде теплового потока, скорее всего накапливается в земной коре на обширном пространстве и, рассеиваясь, выталкивает Японский архипелаг к юго-востоку.

– А землетрясения?

– Естественно, они будут происходить. Поочередно станет высвобождаться накопленная в каждой сейсмической единице энергия… В целом, конечно, высвободится очень большая масса энергии.

– Короче говоря, все дело в этом энергетическом тоннеле, – Юкинага, облегченно вздохнув, подошел к грифельной доске и взял мел. – Погружение океанической литосферы вдоль Тихоокеанского побережья Японии, если исходить из строения фокальной зоны, в которой сконцентрированы гипоцентры всех землетрясений, можно представить себе как гигантский склон, уходящий в мантию. Вначале он имеет наклон в двадцать три градуса, а на глубине более ста километров увеличивается до шестидесяти градусов. Трасса этого погружения проходит под Японским архипелагом, Японским морем и заканчивается где-то под окраиной материка…

Юкинага начертил большую стрелу в центре схемы.

– В начале погружения океанической плиты из-за резкого падения температуры и давления происходит сжатие вещества мантии. Вследствие этого угол наклона плоскости погружения становится более пологим. Насколько наклонена эта плоскость, настолько Японский архипелаг окажется погруженным. До сих пор я никак не мог понять, почему не происходит поднятия восточной стороны Японского желоба, но теперь это как будто прояснилось…

– Япония будет погружаться с некоторым поворотом вокруг своей оси… – сказал Наката, вписывая еще одну кривую в схему Юкинаги. – Скорее всего разлом образуется на архипелаге вдоль этого энергетического тоннеля со стороны Японского моря, и Японский архипелаг соскользнет в Японский желоб, подталкиваемый накопившейся энергией…

– Очень уж просто все у вас получается… – с сомнением покачал головой Масита. – Выходит, что Японский архипелаг соскользнет вниз, не вызвав взрывоподобного высвобождения энергии, способного привести к невиданному ущербу. Не слишком ли все чистенько да гладенько?

– А разве природа никогда не работает гладко? – сказал Наката. – И все же, когда будет происходить разлом Японского архипелага, высвободится такая огромная масса энергии, что ни одно наземное сооружение не уцелеет.

– Э-э, какая разница… Япония все равно утонет… – хрипло сказал Юкинага. – Но когда? Когда начнется великий катаклизм?

– По данным нашей модели, на триста второй секунде… – прерывающимся голосом произнес сотрудник Управления метеорологии. Иными словами, до начала остается триста двенадцать и пятьдесят четыре сотых суток…

– Меньше года… – с трудом выговорил сотрудник Института геодезии и картографии. – Десять месяцев с небольшим…

Все застыли вокруг дисплея.

Всего десять месяцев…

Юкинага почувствовал головокружение, словно пол уходил у него из-под ног. Через десять месяцев… Если, конечно, модель правильная… А что можно сделать за десять месяцев?!

Наката все еще стоял со скрещенными на груди руками, вдруг он решительно взял телефонную трубку.

– Хочешь поднять с постели начальника канцелярии кабинета министров? – спросил Юкинага.

– Премьера… – бросил Наката, нажимая на клавиши.

– Да вы что!.. – испуганно выдохнул Масита. – Надо же соблюдать субординацию! Да и модель нужно тщательно проверить…

– Сейчас не до этого! Надо готовиться к наихудшему варианту! – Наката замолчал, прислушиваясь к гудкам в телефонной трубке.

– Вряд ли его позовут к телефону в такой час… – пробормотал Юкинага.

– А я звоню по специальному номеру, этот телефон стоит рядом с постелью премьера… – сказал Наката, глядя в пространство.

Юкинага, не находя себе места, подошел к единственному в комнате окну. Раздвинул плотные шторы. Ледяное ночное небо начало сереть. За окном светало.

В семь часов утра в «Хилтон-отеле» собрались директора и главные обозреватели крупнейших газет, телеграфных агентств и телевизионных компаний. Все прибыли скромно, словно на деловой завтрак, стараясь не привлекать ничьего внимания.

В специальном зале, почти восстановленном после землетрясения, прибывших встречали секретари и заместитель начальника канцелярии кабинета министров.

– Премьер и начальник канцелярии скоро будут, – сказал один из секретарей. – Заседание кабинета немного затянулось…

– Заседание кабинета? – переспросил один из директоров. – В такую рань?

– Да… – ответил секретарь и посмотрел на заместителя начальника канцелярии. – Оно было созвано в пять часов утра…

Все переглянулись.

– Танака-сан, – обратился один из обозревателей к заместителю. – Очевидно, положение очень напряженное?

– Да-а… – обычно веселый, известный своим остроумием заместитель начальника канцелярии сейчас был мрачнее тучи. – Даже для нас это было неожиданностью…

– Я еще рае хочу вас спросить… – премьер оглядел собравшихся в его резиденции членов кабинета. – Вы согласны с тем, чтобы официальное сообщение сделать через две недели, а в случае необходимости и раньше?

Министры застыли в трагическом молчании.

– Кошмар… – уронил министр финансов. – Так вдруг срок, отпущенный на жизнь, сократился наполовину…

– А нельзя отложить на месяц… нет, ну хотя бы на три недели? – спросил министр промышленности и торговли. – Кое с кем из представителей финансовых и промышленных кругов я имел приватную беседу, но двух недель для выработки конкретных мер и принятия окончательного решения им будет мало… Ведь после официального сообщения начнется паника…

– Смятения в любом случае не избежать, – сказал начальник канцелярии. – Самое страшное сейчас, чтобы нас не опередили за границей.

– А вероятность этого существует? – спросил министр транспорта. – Вы думаете, что какое-нибудь иностранное научное общество может сделать по этому поводу сообщение?

– В штабе говорят, что это вполне возможно, – ответил начальник канцелярии. – Правда, нам еще не известно, кто и в какой степени осведомлен. В последнее время отмечается особый интерес к исследовательским работам вокруг Японского архипелага: увеличилось число иностранных судов, самолетов, искусственных спутников. Кроме того, мы отправили в некоторые страны секретные миссии, чтобы прозондировать возможности переселения, так что главы правительств этих стран в курсе дела, хотя пока соблюдают тайну.

– Я считаю, что официальное сообщение следует отложить до последнего момента. До того момента, когда уже нельзя будет скрывать, – сказал начальник Управления обороны. – Такой же точки зрения придерживается начальник штаба. Скрывать до последнего, но готовиться изо всех сил…

– Я думаю, что две недели – оптимальный срок… – произнес наконец, словно сбросив оцепенение, министр финансов. – На международной бирже спекулянты уже начали в большом количестве продавать пены. Есть признаки того, что на биржи будут выброшены и наши размещенные за границей займы. Сначала мы было думали, что это следствие большого землетрясения, однако в конце года курс на наши ценные бумаги стабилизировался, а вот теперь, после отправки секретных миссий, он опять стал падать. Некоторые европейские банки временно приостановили финансовые операции, связанные с Японией… Надо полагать, что какая-то информация стала просачиваться. А если это так, лучше самим сделать первый ход. Две недели – это действительно оптимальный срок…

– Очевидно, Тайваню, Китаю и Корее следует сообщить заблаговременно, – сказал министр иностранных дел. – Особенно Корее. Она ведь потерпит некоторый ущерб. Это необходимо и с точки зрения международного доверия.

– Как вы думаете, когда может состояться заседание Совета по опеке ООН? – спросил премьер у министра иностранных дел.

– Я полагаю, недели через три. Благодаря содействию секретариата ООН членов совета несколько подготовили. Самыми трудными орешками для нас будут здесь представители Австралии и Китая, да еще, возможно, Индонезии – она ведь заинтересованная страна… Очень уж необычная ситуация… Если даже все пройдет удачно в Совете по опеке, в Совете безопасности или на Генеральной Ассамблее могут возникнуть возражения… Ведь, строго говоря, опека осуществляется для поддержания независимости опекаемой территории, а тут практически речь идет о своего рода вторжении.

– Но ведь на дело все так и будет выглядеть… – пробормотал министр промышленности и торговли. – Подумать только, в северо-восточную часть Новой Зеландии, где население составляет несколько сот тысяч, хлынет больше десяти миллионов японских беженцев…

– Тада-кун, ты случайно не в Рабале был во время войны? – насмешливо спросил начальник Управления обороны. – Тоскуешь, наверно, по архипелагу Бисмарка, по острову Новая Британия…

– Смотрите, будете тосковать по таким местам, так вас, пожалуй, обзовут милитаристом, – усмехнулся министр иностранных дел. – Чем больше будут нервничать другие, тем осторожнее должны вести себя мы…

Вошел секретарь и что-то шепнул на ухо премьеру.

– Итак, будем считать, что официальное сообщение состоится через две недели и что возражений против этого нет… – сказал премьер, поднимаясь. – Теперь только следите в оба за господами корреспондентами. Я сейчас отправлюсь на встречу с их боссами…

– Внутри страны, разумеется, придется провести соответствующую кампанию, но основное здесь – международное общественное мнение, – сказал главный обозреватель газеты А., помешивая ложкой корнфлекс.

– Безусловно, – согласился с ним начальник канцелярии. – Министр иностранных дел озабочен именно этим.

– А что если посоветоваться кое с кем из крупных зарубежных журналистов? – предложил директор газетной корпорации М.

– Две недели, конечно, срок самый крайний, – сказал главный редактор газеты И. – После Большого токийского землетрясения спецкоры иностранных газет и агентств просто прилипли к Японии. Положение таково, что, если даже мы войдем в соглашение с иностранными корреспондентами, не исключены случайности, следствием которых может явиться преждевременное сообщение. Помните, что творилось, когда массовый еженедельник поместил на своих страницах высказывания пьяного ученого? Иностранные корреспонденты до сих пор, не зная сна, разыскивают его.

– Кажется, этот ученый, – сказал директор телекомпании X, – в самом деле имел отношение к настоящему вопросу… Говорят, он пропал без вести после того, как его отпустили на поруки… Если он или подобные ему появятся, вновь заварится каша…

– А нельзя ли это сообщение – в качестве сенсации – отдать какому-нибудь иностранному агентству или газете? – тихо спросил премьер. – Помните, был случай, когда одна американская газета преподнесла в качестве сенсации сообщение о японских автомобилях с браком? Может быть, и здесь поступить так же? Существует мнение, что это будет более эффективно…

Наступила короткая пауза. Потом не без раздражения заговорил главный обозреватель газеты С.:

– Какой в этом смысл, господин премьер?.. Самое лучшее, если правительственное сообщение появится одновременно и у нас, и за рубежом. Мелкие хитрости в данном случае могут возыметь действие лишь на весьма малый срок.

– Да… Мы хотели бы знать, когда услышим от вас подробности плана эвакуации, – произнес директор-распорядитель телекомпании Н.

– Н-да, теперь на какое-то время взоры всего мира обратятся к Японии, как когда-то они обращались к Вьетнаму или странам Ближнего Востока, – медленно проговорил главный редактор той же телекомпании, старательно размешивая свой остывший кофе, к которому еще ни разу не притронулся.

Взор главного редактора был устремлен в пространство. В разгар войны во Вьетнаме и на Ближнем Востоке он заведовал отделом информации. И теперь в его памяти всплыли тогдашние кадры новостей. Вьетнамцы в огне войны, лагеря палестинских и бангладешских беженцев. Безымянные люди, бредущие по дорогам; за плечами – нехитрый домашний скарб, на лицах – выражение бесконечной усталости… Мрачные, полные отчаяния глаза беженцев, прозябающих в жалких лагерях без всяких надежд на будущее… Теперь эти люди представлялись его мысленному взору с японскими лицами…

– Однако… – заговорил, покашливая, директор одного телеграфного агентства, самый старший по возрасту среди собравшихся. – Возможно ли… всего за каких-то там десять месяцев… спасти жизнь наших соотечественников, жизнь ста десяти миллионов человек? Вывезти всех, кто в чем есть?

– Ямасита-сан, – тихо сказал премьер, – наверное, такого вопроса не должно быть. Мы не можем, не имеем права сказать, что такой возможности нет. Я надеюсь, вы понимаете, что ответ может быть только один: к этому следует приложить все силы…

Опять появился секретарь и что-то шепнул премьеру.

– Ну что же… – сказал, поднимаясь из-за стола, начальник канцелярии. – Надо идти на совещание с главами четырех оппозиционных партий, которое состоится на официальной квартире председателя нижней палаты…

– Когда вы нам сообщите в общих чертах план эвакуации? – спросил глава партии К. – План, наверное, вчерне уже готов. Если одновременно с официальным сообщением вы не дадите народу хоть каких-то наметок, паники не избежать.

– Разумеется, мы создадим надпартийную парламентскую комиссию в связи с чрезвычайными обстоятельствами, это само собой… – нахмурился глава первой оппозиционной партии. – Однако мы располагаем неприятной информацией. Дело в том, что правительственная партия задолго до нас в секретном порядке поставила в известность финансовые и промышленные круги. Часть промышленников сразу же начала незаметно вывозить свои капиталы за границу. Справедливо ли поддерживать только финансовые и промышленные круги? Ведь правительство обязано нести равную ответственность перед всеми. Столь неблаговидное поведение правительственной партии проявляется повсеместно. В связи с этим у нас появилось сомнение, действительно ли план эвакуации предусматривает спасение жизни каждого гражданина. Прежде чем начнется надпартийная проверка осуществления плана, нам бы, господин премьер, хотелось услышать от вас, какова основная идея этого плана.

– Нашей главной и основной целью безусловно является спасение жизни всех граждан… – сказал премьер. – К этому прилагаются все усилия. Однако правительство несет ответственность за жизнь стодесятимиллионного народа и после катаклизма…

– Однако, – сказал глава партии М., – правительственная партия до сих пор заботилась главным образом о существовании финансовых и промышленных кругов, об охране их прав, хотя и провозглашала все время уважение к правам каждой личности. Мало того, основные усилия правительства были направлены на сохранение государства и его структуры. Я думаю, вы сами понимаете, что это смахивает на политику довоенного бюрократического правительства, которое ставило во главу угла сохранение существующей структуры государства, игнорируя жизнь отдельной личности. В результате во имя сохранения структуры и авторитета государства в жертву были принесены миллионы японцев. По-видимому, дух такой политики быстро не выветривается. Сомнительно, чтобы теперешнее правительство было готово полностью отдать себя спасению жизни народа, забыв про своей авторитет, отбросив всякую амбицию и все бюрократические формальности…

– Структура государства, откровенно говоря, проблема очень сложная, – тихо сказал премьер. – Конечно, бывают случаи, когда жертв оказывается меньше, если правительство действует, отбросив всякое самолюбие… Однако, опираясь на свой скромный опыт, могу сказать, что и во время войны, и после нее и на континенте, и внутри страны нарушение порядка приводило к долговременным и большим потерям. Может, вы скажете, что у нас с вами несходство взглядов, Коно-сан, но я убежден, что роль политики – это роль театральной костюмерной… Мне ясно только одно: действовать нужно, не жалея живота своего, а самолюбие, авторитет… что ж, ими, вероятно, придется поступиться. Ведь случай у нас особый… Огромное значение приобретают взаимоотношения с иностранными государствами, и правительство должно пойти к ним на поклон, если хочет хоть как-то обеспечить японскому народу будущее. Нельзя быть уверенным на сто процентов, что все пройдет гладко. Нас будут критиковать, поносить, обливать ледяным презрением, призывать к ответственности и внутри страны, и за ее пределами. Но я считаю, что мы, как работники костюмерной, обязаны сделать все, что в наших силах. Я прошу вас о сотрудничество, поскольку сейчас все мы работаем в костюмерной одного театра.

– Мороката-кун…

Низким, густым басом заговорил глава третьей оппозиционной партии – это был голос старого политического деятеля и оратора, не раз срывавшийся на львиный рык.

– Ты говоришь, политика все равно что костюмерная для театра… Послевоенное бюрократическое правительство всегда считало, что, действуя по принципу работы костюмерной, можно решить все проблемы. В этом, я думаю, его главная ошибка и причина того, что народ воспринимает политику как нечто мрачное и коварное. Разумеется, в политике нужна и костюмерная. Кроме того, кто-то должен следить за своевременностью всех внешних эффектов, столь необходимых обществу. Особенно в таких случаях, как сейчас, когда «отечество в опасности». Здесь требуется герой, «спаситель отечества», сильная личность с несгибаемой волей, с решительным характером, способная дать смятенному народу огонек надежды, указать ему путь, поднять его и вытащить из беды. А есть ли такая личность в рядах правящей партии, включая и тебя? Обладаешь ли ты той волей и той популярностью, которые позволят тебе стать во главе отряда борцов с невиданным бедствием? Сможешь ли ты это сделать, пусть даже превратившись в Ашура, демона воинственности? Мы с тобой когда-то учились вместе, так что позволь мне быть откровенным. Ты же чиновник, способный, конечно, который умеет не попасть впросак. Но решительности, необходимой для преодоления гигантского бедствия, у тебя нет…

– Это следует понимать так, что за роль героя возьмешься ты? – спросил с натянутой улыбкой премьер. – Ацуми-сан, мне безразлично, ты или кто-то другой будет назначен главой возможного будущего надпартийного всенародного правительства. Я не считаю себя человеком, наиболее подходящим для этого. Но пока «спаситель отечества» не появился, я обязан работать в полную меру своих возможностей. А «героя», если он будет нужен, народ найдет сам. Но, мне кажется, люди, помня войну, по горло сыты «героями, спасающими отечество». Ведь они на собственной шкуре испытали, до чего довели Японию «герои» и «героизм»…

– Как бы то ни было, – сказал глава основной оппозиционной партии, – мы просим срочно познакомить наших представителей с Д-планом и существующим на сегодняшний день планом эвакуации. Не ждать же сессии парламента, которая начнется через две недели!

– Разумеется. Мы к этому готовы, – сказал начальник канцелярии. – Как только вы выберете представителей, мы сразу ознакомим вас со всеми данными.

– За два дня успеете? – спросил премьер. – Хотя мы предполагаем выждать две недели, но ситуация такова, что информация может просочиться в любую минуту. Особую опасность в этом смысле представляют зарубежные страны. Если оттуда начнут поступать какие-нибудь сведения, нам придется немедленно сделать официальное сообщение. Надеюсь на ваше сотрудничество.

Премьер поклонился. Когда собравшиеся покидали комнату, кто-то мимоходом шепнул начальнику канцелярии: «Его величеству еще не докладывали?» Тот быстро обернулся, он так и не понял, кто задал ему этот вопрос.

– Видно, европейские биржевики что-то учуяли… – сказал начальник международного валютного управления министерства финансов. – На европейские биржи начинают выбрасывать массу японских акций и облигаций. Мы через подставные фирмы стараемся поддержать их курс, покупаем ценные бумаги, но если их количество, поступающее в продажу, будет увеличиваться, это может отразиться на средствах, ассигнованных для покупки золота.

– Мне кажется, лучше отдаться ходу событий, – сказал директор одного валютного банка. – Лучше даже пойти на понижение курса, пусть начнут продавать простые держатели. Поддерживать курс, чтобы сохранить тайну, уже не имеет смысла… Надо их принимать, когда рыночные цены станут еще ниже.

– А сейчас по какой цене мы их покупаем? – спросил министр финансов.

– Скоро будем брать за пятьдесят процентов номинала.

– Нельзя доводить до этого, лучше остановиться на пятидесяти пяти процентах и прекратить поддержку, – пробормотал министр финансов. – А потом посмотрим, до какого уровня будет продолжаться падение…

– А информация о наших закупках золота не просочилась? – спросил директор Японского государственного банка.

– Да как сказать, – пожал плечами начальник валютного управления. – Мы-то считали, что действуем очень осторожно, не торопясь, дабы не возбудить подозрений, однако в ходе покупок хотя и постепенно, но уже значительно подняли цену на золото. Я не уверен, что причиной выброса на биржу массы японских акций и облигаций не послужила связь между повышением курса европейской валюты, золота и низким курсом иены в отношении доллара.

– Как посмотришь на маклерские фирмы, действующие на американских и европейских биржах, то сразу видишь, что наша поддержка собственных ценных бумаг сильно смахивает на жалость к волку, – проворчал директор валютного банка. – Я не говорю, что это равносильно бросанию денег вдогонку вору, но все же следовало бы воспользоваться случаем и их проучить.

– Да, можно было бы, если бы не наше положение, – уронил директор государственного банка. – При данных обстоятельствах, я думаю, мы должны серьезно относиться к вопросу международного доверия, памятуя о будущем японцев, которые теряют собственную территорию. Пусть даже этим воспользуются хитрецы и пройдохи. Мы не должны причинять убытки международным маклерским фирмам, не говоря уже о мелких держателях наших акций за границей. Мы просто не можем позволить себе превратить их в наших врагов. Мы должны, как это нам ни горько, большую часть убытков взять на себя, стараясь, чтобы другие страны не понесли материального ущерба из-за гибели Японии. Конечно, это не значит, что, махнув на все рукой, мы можем позволить себе превратиться в нищих. Нет, надо постараться сохранить то, что у нас есть. Это временно увеличит наши трудности, но в будущем все воздается сторицей… Наши предшественники в эпоху Мейдзи при пустых карманах поступали именно так и тем самым завоевали международное доверие…

– Не знаю, не знаю… может ли произвести впечатление такая чистоплотность на международные финансовые круги… – покачал головой начальник валютного управления.

– Разумеется, произведет впечатление! – убежденно сказал директор государственного банка, человек с великолепной седой шевелюрой. – Без этого, – не знаю, что думают по этому поводу политики, – невозможно образование международных предпринимательских обществ… Особенно когда речь идет о долгосрочных мерах… Это мое убеждение.

– К сожалению, – со вздохом произнес председатель объединения экономических сообществ, – за такой короткий срок за границу можно будет вывезти только пять процентов недвижимого имущества, принадлежащего народу. Когда Японии не будет, ее капитал за рубежом составит всего десять процентов теперешнего национального капитала, считая и ту часть, которая до сих пор тайно вывозилась.

– Но позвольте! Ведь предполагается ввести жесткий контроль за распределением судов, – с дрожью в голосе проговорил один из членов объединения. – Цифры, которые сейчас назвал председатель, окажутся реальными только в том случае, если нам будет позволено самостоятельно распоряжаться частью судов. Иначе нам и трех процентов имущества не вывезти. Мы настаиваем, чтобы при распределении транспортных средств прислушивались к нашему мнению.

– При настоящем положении вещей, – сухо сказал премьер, – первоочередное право на пользование транспортными средствами принадлежит пароду. К тому же людей нельзя сажать на суда в чем есть, как рабов в шестнадцатом веке. Люди должны иметь при себе самое необходимое плюс вещи, которые обеспечат им жизнь хотя бы на первое время. И это в отношении ста десяти миллионов человек!

– Но людей же можно перевозить на самолетах.

– Очень ограниченно. Мы ведем переговоры об использовании гигантских транспортных самолетов военно-воздушных сил США и Советского Союза. Однако это капля в море. Не забывайте, что судьба мира держится не на Японии. У нас нет права мобилизовать на достаточно долгий срок все самолеты мира, временно парализовав тем самым международную экономику. То же самое можно сказать и о судах. К тому же порты Токио и Иокогамы после землетрясения восстановлены только на сорок процентов…

– Послезавтра я вылетаю в Лондон, – сказал министр транспорта. – Сегодня туда отправился мой заместитель. Он уже начал переговоры в Международном объединении судовладельцев. По предварительным прогнозам, на аренду судов для вывоза нашего имущества надежд мало. Рыночная конъюнктура в Америке и Европе на подъеме. На широкую магистраль вышли африканские страны – в мире ощущается недостаток в судах. Заранее арендованы не только строящиеся корабли, но и работающие на нерегулярных рейсах, и даже те, у которых срок найма кончается только через полгода.

– И надо полагать, – добавил премьер, – эвакуация будет происходить в достаточно опасной обстановке и не без смятения… Мы рассчитываем на десять месяцев, но ученые говорят, еще неизвестно, что может произойти до этого…

Стаканы на столе разом легко задребезжали, с ясным звоном заколыхались тающие льдинки. В последнее время на такие легкие толчки уже никто не обращал внимания. Эта встреча между премьером и представителями деловых кругов происходила в одном из специальных залов ресторана, расположенного на последнем этаже высотного здания в центре столицы. Собрались неофициально, на обед, однако никто не притронулся ни к одному поданному блюду.

– Когда можно ожидать закона о контроле над распределением судов? – спросил один из присутствующих, испытующе глядя на представителей правительства.

– Через две недели, вместе с официальным сообщением правительства, – сказал министр транспорта.

Среди представителей деловых кругов произошло очевидное волнение, пробежал торопливый шепот.

– Прошу не заблуждаться, – сурово сказал премьер. – Двухнедельный срок не означает, что на это время вам предоставляется свобода действий. Ничего хорошего не получится, если в течение этих двух недель крупные предприниматели начнут наперегонки бронировать суда и сыграют роль детонатора для повышения международных цен на аренду судов и морских перевозок. Я надеюсь, вы будете держаться «регламентированного порядка», как мы с вами договорились год назад. Ведь речь идет о том, что срок «через два года плюс минус альфа» сократился до десяти месяцев. Вам даются две недели для согласования ваших действий. Внутри страны вы можете приступить к подготовке вывоза, но так, чтобы это не просочилось за границу. За последний год предельно снизились новые капиталовложения внутри страны. Чтобы камуфлировать экономический спад, вы с молчаливого согласия правительства манипулировали на бирже и получали средства из правительственного бюджета на поддержание производства и заработную плату. За это время повысился коэффициент наших капиталовложений за рубежом, что до некоторой степени компенсировало ущерб, причиненный последним землетрясением. Возможно, сейчас я говорю несколько резко, но разрешите напомнить вам, что благодаря этим мерам правительство сократило ваш ущерб от землетрясения. Я с полным основанием утверждаю, что японские деловые круги, в которые входят люди выдающихся способностей, представляют собой единый, отлично слаженный организм, функционирующий, как ни один другой подобный организм в мире. Правительство постоянно оказывало содействие развитию финансов и промышленности, однако оно несет ответственность не только перед финансовыми и промышленными кругами страны, по и перед всем ее пародом. И я призываю деловые круги как одну из составляющих японского общества к полному сотрудничеству с правительством.

– Да, национальное бедствие… – сказал председатель объединения, поднимаясь из-за стола. – Опять наступает эпоха сурового контроля над экономикой…

– И это возможно только при вашем добровольном содействии, не забывайте об этом, – усмехнулся премьер. – Сегодня правительство не обладает той властью, какую оно приобретает во время войны. А правительственный контроль при утрате государственной территории вообще бессмыслица. Представители деловых кругов еще имеют возможность свободного плавания в международном деловом море. Но какой смысл в правительстве для народа, потерявшего территорию и национальные богатства…

Премьер подошел к председателю объединения, который смотрел вниз в окно.

– Мороката-сап, мне кажется, надо положиться на народ… – не оборачиваясь, сказал председатель.

Широкая спина этого сторонника свободной конкуренции и противника контролируемой экономики, который родился в эпоху Мэйдзи, а во время войны, не поладив с военными, был брошен в тюрьму, лишний раз свидетельствовала о его упрямстве и непоколебимости.

– Я считаю, – продолжал он, – бюрократия Японии так и не сумела понять людей, работающих ради существования народа. В данном случае, мне кажется, строгий правительственный контроль приведет только к дурному бюрократическому равенству и послужит тормозом. Необходимо, чтобы народ, мобилизовав все свои силы, действовал самостоятельно, тогда станут возможны полнокровные меры…

– Я убежден в безусловной порядочности собравшихся, – ответил ему премьер. – Но если деловые круги в погоне за наживой проявят бешеную энергию, вы сможете их остановить?

– Дым над Фудзи… – пробормотал председатель, глядя в окно. – Или это облако?..

К ним подошел один из присутствующих. Подняв на лоб очки, он внимательно вгляделся:

– Нет, не облако… Кратер Хоэй… Ого… довольно сильное извержение. В Хаконэ, в районе Готэнба, должно быть, опять с неба сыплется пепел…

Все столпились у окна.

Для марта день был на редкость ясный, на западном горизонте висело одинокое облако, над ним высился белоснежный силуэт Фудзи. Поблизости от вершины рывками поднимались округлые сероватые клубы дыма. С высоты птичьего полета улицы Токио казались лучами, протянувшимися до самого горизонта. Солнце ранней весны уже начало свою работу. Все живое, хотя еще и не оправившееся от жестких когтей землетрясения, жадно ожидало пробуждения.

– И этот город… – прошептал кто-то. – Этот город… через десять месяцев не будет больше существовать на земле… Нет, не могу поверить…

– Взрыв Фудзи, надо думать, произойдет раньше, чем мы предполагали, – сказал Юкинага, не сводя воспаленных от недосыпания глаз с прибора. – Между котловиной Кофу и районом Сидзуока резко увеличилось число локальных землетрясений. На юге структурной полосы Сидзуока – Итой-гава начинает накапливаться довольно большая масса энергии. Аномальное повышение теплового потока… Происходит горизонтальное смещение западного крыла разлома к юго-юго-востоку…

В комнате ни на секунду не умолкал стук телепринтера.

– Предполагаемое время? – спросил Наката.

– В течение двухсот сорока часов плюс минус десять часов… В настоящий момент тенденция к плюсу. Весьма вероятен взрыв где-то на линии между кратером Хоэй и горой Аситака. Но все это может принять характер катаклизма.

– Если на линии Хоэй – Аситака, целиком разрушится город Нумадзу… – Наката стал нажимать кнопки телефона. – На пике Асигатакэ, что к северу от Кофу, начались выбросы пара, повысился тепловой поток, а на гряде Асама не прекращаются достаточно сильные извержения вулканов. Если вулканический пояс Фудзи начнет беситься всерьез, прервется сухопутное сообщение между восточной и западной Японией.

В комнату вошел серый от усталости Онодэра.

– О-о! – приветствовал его Юкинага. – Ты быстро! Я думал, ты дня два-три там пробудешь…

Онодэра, не отвечая, тяжело опустился на стул.

– Десять месяцев?! – сдавив ладонями глаза, спросил он.

– Так ты уже знаешь? – обернулся к нему Юкинага. – Официальное сообщение будет через две недели.

– Юкинага-сан, чем же мне теперь заниматься? – не отнимая рук от лица, упавшим голосом произнес Онодэра. – По плану на морское дно еще нужно опустить ряд автоприборов, но какой теперь в этом смысл? Ну, я инженер, специалист по глубоководным батискафам… Однако это все в прошлом… На что я теперь могу пригодиться здесь, в штабе?

Выключив прибор, Юкинага стал прикуривать сигарету. Руки у пего дрожали. Онодэра протянул ему горящую зажигалку.

– Объявят чрезвычайное положение, создадут надпартийную парламентскую комиссию по выполнению плана эвакуации… – Юкинага поперхнулся дымом. – Комиссию возглавит премьер, в нее войдут председатели, секретари и члены исполкомов всех партий. Все министры. Фактически это будет надпартийное коалиционное правительство национального единства.

– А с нашим штабом что будет?

– Думаю, он войдет в комиссию как низшее звено. Начальник канцелярии кабинета министров дал указание, чтобы Накату-сан и меня перевели в научную бригаду штаба по осуществлению плана эвакуации… Хорошо бы, чтобы и ты перешел туда вместе с нами…

– Я не государственный служащий… – усмехнулся Онодэра. – Даже не внештатный сотрудник, ведь никакого приказа не было. С вами я сотрудничал только на товарищеских началах… А вообще говоря, кто я такой? Перекати-поле, по-воровски удравший из гражданской фирмы… Здесь, в штабе, у меня нет никаких прав – подумаешь, временно нанятый водитель батискафа…

У Юкинаги рука с сигаретой застыла в воздухе. Он был потрясен. В затуманенном усталостью мозгу остро вспыхнула колющая мысль – а ведь Онодэра прав. Этот молодой человек с самого начала оказался странным образом втянутым в их работу. Тогда еще неясно было, во что выльются и чем закончатся их исследования. Но за последующее время никто так и не удосужился официально оформить Онодэру. Отчасти это объяснялось тем, что поначалу все члены штаба, кроме профессора Тадокоро, Онодэры и временно взятого на работу Ясукавы, являлись государственными служащими. Дипломированный морской инженер-подводник Онодэра, конечно, был бы зачислен в штат при первом же требовании, но ни ему, ни кому другому это, очевидно, и в голову не приходило. Юкинага даже ни разу не задумался, полагалось ли жалованье «временно работающим» в штабе. Получается, впервые подумал Юкинага, что Онодэра все это время работал у них в качестве добровольца… Юкинага был поражен. В фирме, где Онодэра прежде работал, его считали талантливым молодым инженером, у него уже были заслуги, перспективы, обеспеченное будущее. Из соображений секретности его заставили «испариться» – уйти из фирмы без соблюдения необходимых формальностей. Он был втянут в мучительную работу в тени, в безвестности, и никто не удосужился подумать о его официальном положении. Но самого Онодэру это совершенно не волновало. Может быть, сказалось легкомыслие холостяка? Или это качество человека нового поколения, отличного от «поколения нищеты», к которому принадлежал сам Юкинага? Молодые не хлебнули настоящих трудностей, не знали нищеты в самом прямом смысле этого слова, им чужда постоянная тревога и страх за свое будущее, иссушающие душу и превращающие человека в ничтожество. У этого парня начисто отсутствовало стремление обеспечить себя материально, добиться устойчивого положения в обществе. Кто знает, может быть, это новый тип духовно богатых молодых людей, порожденных эпохой достатка, каких Юкинаге не приходилось встречать в своем ближайшем окружении. Такой, как Онодэра, работает отнюдь не спустя рукава, но спустя рукава относится к своим успехам, к положению…

– Есть еще у вас работа, в которой без меня нельзя обойтись? – прервал Онодэра мысли Юкинаги. – Теперь в общих чертах все прояснилось. Правительство всерьез взялось за дело. Кончился этап, когда добровольцы тайком, спрятавшись от мира, выполняли сложную и ответственную работу… Что касается меня, то, думаю, я достаточно, отблагодарил Японию за то, что она меня воспитала.

Услышав слово «отблагодарил», Юкинага улыбнулся: это так характерно для молодого послевоенного поколения. Они не чувствуют гнета роковых уз, связывающих их со «страной», «нацией», «государством», однако отлично сознают свой долг перед родиной, и нельзя сказать, что в свою очередь не испытывают к пей благодарности, признательности… Впрочем, это не выливается у них в форму безграничной ответственности перед нацией и страной. И вообще такое понятие, как «коллективная судьба», им чуждо. У них все гораздо проще: вернул «долг», отблагодарил, и ты в расчете. При этом они не испытывают принижающей благодарности должника к своему взаимодавцу. А если говорить об Онодэре, то он считает, что свой долг вернул вполне добровольно, от всей души, да еще и с некоторой лихвой, «достаточно отблагодарил». Юкинага даже растерялся, увидев вдруг японца нового образца. Как далек он был от японца довоенных времен, опутанного узами «долга», «признательности», «обязанности», «верности вопреки всему», «жертвенности». Юкинага, был удивлен и вместе с тем обрадован. Критикуйте, критикуйте послевоенную Японию, думал он, а она оказалась достаточно демократичной, чтобы в сытости и благополучии породить таких вот молодых людей нового типа!

Эти молодые люди, простые, спокойные, с душой, ничем не замутненной, не исковерканной с детских лет исковерканными взрослыми, не испытывающие особой тяги ни к материальным благам, ни к власти, просто смотрящие на жизнь и точно знающие, чего от нее хотят, – они, пожалуй, то лучшее, что создала послевоенная Япония. Прежде чем чувствовать себя японцами, они чувствуют себя «людьми» и в том, что родились японцами, видят только вполне естественное отличие, свойственное каждому человеку или группе людей. Они не считают, что «способны выжить» только в Японии. Понятия «полнокровной жизни», «успеха», «карьеры» но связываются у них с каким-либо определенным, изолированным обществом, так что, где бы и как бы они ни жили, они не впадают в жалкую депрессию от мысли, что их жизнь не «удалась», только потому, что они оторваны от этого общества. Такие мысли просто не приходят им в голову.

Это новый тип образованных и воспитанных людей. И кто из старшего поколения осмелился бы упрекнуть их за шпроту мышления, терпимость и постоянную освежающую душу бодрость?..

– А ты что, хочешь уйти от нас? – спросил Юкинага.

– Собираюсь жениться, – чуть покраснев, сказал Онодэра. – Вроде бы немного переслужил государству, так что хочу получить наградные. То есть мы собираемся вдвоем удрать за границу до официального сообщения. Это ничего? Как вы думаете?

Юкинага неожиданно расхохотался.

– Вам смешно, что я женюсь? – спросил Онодэра.

– Нет, что ты… Поздравляю… – поспешил перейти на серьезный тон Юкинага. – А я, знаешь… всего неделю назад официально оформил развод с женой…

– А дети? – почти испуганно перебил Онодэра.

– Вчера вместе с женой выехали в Лос-Анджелес… К родственнику… Дядя жены там живет, а детей у него нет, вот и…

– Ну, тогда все хорошо, – облегченно пробормотал Онодэра.

– Да, тебе надо уходить… – Юкинага смял в пепельнице сигарету. – Тоскливо будет без тебя. Хорошо бы всем вместе вечеринку устроить, хотя…

– А вы знаете, что стало с профессором Тадокоро?

– Нет. Наверное, старик Ватари знает.

Онодэра уже собрался было подняться со стула, когда Юкинага спросил:

– А сколько лет твоей невесте?

– …Не знаю… – Онодэра растерянно взглянул на Юкинагу. – Я думаю, лет двадцать шесть, двадцать семь… А может, и больше, трудно сказать…

Когда Онодэра уже выходил из комнаты, Юкинага хотел было сказать ему, что в случае, если не удастся быстро выехать за границу, они рады будут снова видеть его в своих рядах, но не успел – высокая, плечистая фигура Онодэры уже исчезла в дверях…

…«Иди ко мне», – шепнула ому Рэйко… И ночь в Хаяма – страшно далекое прошлое – всплыла в его памяти. Вместо назойливо гудевшего возле самого уха мини-приемника в номере отеля звучала очень тихая приятная музыка. Ему казалось, что от Рэйко, как и тогда, пахнет нагретым солнцем песком. Сквозь опьянение на него вдруг нахлынуло желание. Он потянулся к ней, порывисто обнял, нашел ее губы.

– Женись, пожалуйста, на мне… – задыхаясь в его объятиях, попросила Рэйко. – Я все время только об этом и думала, искала тебя…

– Но почему? – шептал он. – Почему? У тебя столько знакомых, все они прекрасные ребята… А со мной ты виделась только один раз…

– Но ведь не только виделась… – улыбнулась Рэйко. – Потом от стыда я сквозь землю готова была провалиться. Но почему-то чувствовала, что ты плохо обо мне не подумаешь, ну, не такой ты… Тогда на берегу…

И Рэйко зашептала, что она очень любит нырять с аквалангом. Даже поставила рекорд среди аквалангисток. Она обожает чувство одиночества, которое охватывает тебя в объятиях моря, когда ты, со всех сторон окруженная холодной и мягкой водой, погружаешься в сумрачное молчание.

– Я испытываю такое чувство одиночества, что плакать хочется, и в то же время бываю страшно счастливой… Будто я стремительно падающий осколок звезды, сгоревшей дотла в просторах Вселенной, и я словно сливаюсь с мрачно-зеленой водой, с колышущимися водорослями, с проплывающими, как серебристые облака, стаями рыб… Когда я была маленькой, мне очень правились гравюры «Утерянный рай», Домье, кажется… Ты знаешь? Там есть одна гравюра… На ней самый прекрасный из ангелов, Люцифер, который восстал против бога из-за своей гордыни и был низвергнут им в ад и превращен в страшное чудовище – Сатану. Но на гравюре он все равно прекрасен! Летит сквозь перечеркнутую лучами солнца Вселенную, раскинув похожие на перепонки летучей мыши крылья, прямо вниз, в Эдем, пылая чувством мести к богу. Я почему-то всегда плакала, когда смотрела на эту гравюру… Совсем одна, отходишь от берега, а потом в воде обрыв, и дальше – бездонная пучина… Вокруг серовато-мглистая зеленая вода, она все больше темнеет, теряет прозрачность, а ты совсем одна… И уходишь все глубже, глубже… И каждый раз там, в пучине, я вспоминала эту гравюру. Даже плакала иногда под маской. Мне начинало казаться, что я вот-вот пойму нечто очень важное… И вдруг – поняла… Но, что поняла, я не умею объяснить, не умею сказать… Может быть, Вселенную… Землю… Природу… Себя… Крохотная как песчинка, и вдруг я единое целое со всем этим огромным, беспредельным… Песчинка, понимаешь!.. А если понимаешь, значит, ты уже единое целое… ну, не знаю, как это все сказать… и в эти минуты я бывала невыносимо одинока, и меня охватывала страшная тоска, и все равно я чувствовала себя до слез счастливой… Когда ты меня первый раз обнял, я тоже почувствовала, что поняла… А тогда ведь я еще и представления не имела, что ты управляешь глубоководным батискафом… В тебе я ощутила море… Это гигантское море, куда я всегда хожу, чтобы оно меня обняло… Глубокое, беспредельное, оно увидело мои слезы сквозь маску и пришло ко мне в образе юноши…

Рэйко сжала руками голову Онодэры, отстранила от себя, заглянула ему в глаза и с детской мольбой сказала:

– Ну женись на мне! Ну пожалуйста! Ладно?

Вместо ответа он обнял ее. Приник к ее губам… Он погружался в теплое тропическое море, похожее на ярко-зеленое стекло… Погружался все глубже, отталкиваясь от воды руками и ногами, пока хватало дыхания… Казалось, легкие готовы лопнуть, взорваться… Вот-вот он дотянется до черного дна, где сияют золотые, алые и синие звезды…

Рэйко молча лежала с закрытыми глазами. Он чувствовал рядом с ней глубокое умиротворение. Подобное чувство он испытывал после погружения, лежа на песке у кромки прибоя. И сейчас он ничком, обессиленный, лежал и думал о влекущей и умиротворяющей Рэйко. И вдруг он вспомнил, что больше года не прикасался ни к одной женщине. Когда Рэйко взяла его за руки и с трудом усадила в такси, ему и в голову не приходило остаться с ней. И если бы Рэйко вдруг нежно не поцеловала его в машине, и если бы поцелуй не повторился… Год? Нет, полтора года прошло после первой встречи с Рэйко… И все эти полтора года он каждый день забирался в тесную кабину крохотного стального шарика, погружался в мрачную морскую бездну, возился с двигателем, с приборами, кричал сквозь ураганный ветер… Не только он – все работали, работали, работали, не зная ни сна, ни отдыха… Всех изводила тревога… Пили только залпом, чтобы хоть чуточку расслабиться… Спали на тесных корабельных койках, а на суше – на раскладушках, втиснутых между разными машинами и приборами… И так полтора года! Как вино расслабляет мускулы и обнажает утомление, так и женщина заставляет осознать такую усталость, которую, кроме нее, никто и ничто не может снять. Онодэре до этой минуты и в голову не приходило, что он смертельно переутомлен. Он вдруг почувствовал, что мускулы его только не гудят от перенапряжения. Нехорошо, подумал он, уткнувшись лицом в подушку, ведь если тебя сдавила усталость, не только мускулы, по и душа лишается гибкости, а окоченев, дряхлеет… Такая душа становится совсем бесчувственной. Но ласковый, обволакивающий взгляд Рэйко, ее чуть хрипловатый голос, протянутые к нему руки нежно и мягко снимали с него нечеловеческий груз, стискивавший тело, как грубая смирительная рубашка. И вдруг ему захотелось громко расплакаться, как ребенку, заблудившемуся и, наконец, нашедшему свой дом, где он может рыдать, уткнувшись в колени матери…

– Как ты устал! – вдруг сказала Рэйко.

Ее прекрасно очерченные губы приблизились к глазам Онодэры и подобрали с его щеки слезу, которую он не заметил. Онодэра, как ребенок, нежно обнял Рэйко. Он будет отдыхать рядом с этой женщиной, подумал он, вместе с этой женщиной… И тут он понял, что его усталость – это боль и печаль, страх и страдание за Японию, которой суждено погибнуть, а перенапряжение – первый симптом надвигающегося невиданного бедствия… Нет, он не станет копаться в причинах своей усталости. Надо отдохнуть, как следует, отдохнуть, чтобы мужественно – пусть с показным мужеством! – пережить гибель Японии. А сейчас… уже пора повернуться спиной и бежать. И отдыхать вместе с этой женщиной… Это не предательство и не трусость. Это достойный человека поступок. Упорство, выходящее за границы разумного, и страдание ради страдания делают человека нетерпимым и твердолобым чудовищем. Онодэра, не переставая, убеждал себя, что может бежать с полным правом. Бежать и отдыхать, отдыхать до тех пор, пока совсем не обленишься, до тех пор, пока душа и тело вновь не обретут свежести и не наполнятся жаждой деятельности…

После смерти отца Рэйко вскоре потеряла и мать. Полученную в наследство недвижимость она успела обратить в наличные. И хотя цены на землю после землетрясения упали, она все равно получила крупную сумму. На эти деньги после свадьбы Рэйко и предлагала ехать в Европу.

– Немедленно сними деньги со счета, – сказал он, – и сразу обменяй на иностранную валюту, на драгоценности. И билеты на самолет купи сразу. Завтра же…

– Но у меня еще остался лес, – сквозь дрему проговорила Рэйко. – Его тоже продать?

– Да, продать, не мешкая. Пусть за бесценок…

Он хотел добавить: а если не сумеешь продать, плюнь ты на этот лес, все равно все сгорит, исчезнет, провалится в океан…

– Откровенно говоря, я не знаю, люблю ли тебя… Ну, не могу разобраться… – крепко сжав ее руки, сказал Онодэра, когда они прощались в аэропорту Нарита. – Дело в том, что я не знаю, что такое брак, – я ведь женюсь в первый раз… А раньше никогда не думал об этом… Но мне кажется, что мы будем понимать друг друга…

– А больше ничего и не нужно… – она крепко сжала в ответ его руку. – Этого достаточно…

Дня через четыре после того, как было принято решение о двухнедельном сроке официального правительственного сообщения, по стране поползли тревожные слухи: ожидается невиданное землетрясение, оно сметет с лица земли Токио, префектура Тиба и все побережье Сенан и вовсе погрузятся в море, на дно, а потому ничего другого не остается, как временно бежать за границу… Газеты молчали, но слух распространялся с молниеносной быстротой, люди встревоженно шептались на работе, дома, на улицах. Посыпался град заказов на самолеты международных рейсов. Все иностранные самолеты, приземлявшиеся в Японии, теперь вылетали переполненными. Были введены дополнительные рейсы, но удовлетворить всех желающих было невозможно. На все рейсовые самолеты международной линии билеты были распроданы на три месяца вперед. Начались трудности с билетами и на пассажирские суда. Все акции на бирже в мгновение ока катастрофически упали. И вдруг, неизвестно откуда, появились покупатели. Продажа акций продолжалась. Неизвестного происхождения деньги поддерживали уровень цен на них. Цены держались на одном уровне два дня, а потом, хотя и медленно, по стали вновь падать. Появились признаки того, что акции вовсе обесценятся. На Кабуто-мати и Китахама перешептывались, что биржи вот-вот закроются на неопределенно долгий срок… начнется паника… И вообще, наступает конец… Все застыли в ожидании, не зная, как быть, ждать или идти на риск и продавать акции по бросовым ценам.

В правительственных кругах заволновались, откуда могла просочиться информация. Но в суматохе подготовки к официальному сообщению было не до расследований. Вскоре составилось мнение, что правительственные круги специально распускают тревожные слухи. Однако прошла неделя, а слухи не стихали, а росли. И в правительстве, и в координационном совете сочли необходимым ускорить официальное сообщение.

– А я думаю, что официальное сообщение следует отсрочить еще на неделю, – заявил секретарь правящей партии на координационном совете. – Если, конечно, иностранные источники нас не опередят… Ведь за это время многие собственными силами и средствами покинут Японию.

– За неделю или там за две уехать смогут считанные семьи, – стукнул по столу кулаком секретарь главной оппозиционной партии. – Сумеют бежать только те, у кого есть деньги. А с народом что будет? Правительственное сообщение нужно сделать незамедлительно! Сделать и взять под контроль эвакуацию.

– Тот, кто способен выехать сам, и после сообщения сам эвакуируется, – заметил один из членов совета. – И вообще желательно, чтобы одновременно с сообщением были приняты чрезвычайные меры для срочного пресечения паники…

В правительство хлынули запросы относительно распространившихся слухов. Заволновались и газетчики. До открытия чрезвычайной сессии парламента оставалось еще несколько дней, но почти все депутаты были уже в сборе. Начальники управлений вконец измучились, отбиваясь от их вопросов. Никто спокойно не работал, и никто спокойно не жил. Люди чувствовали, что что-то должно произойти, и никто не сомневался, что это что-то обязательно произойдет.

Представители деловых кругов начали действовать сразу же после тайной встречи с руководителями правительства, а через неделю их действия уже приносили свои плоды. Закупка судов Японией, за которой судовладельцы различных стран уже более года наблюдали с пристальным и тревожным интересом, сейчас шла бешеным темпом. Предлагались любые деньги даже за подержанные и устаревшие суда. Общий тоннаж принадлежащих Японии судов резко увеличился. Разумеется, при этом старались пользоваться подставными лицами, приписывали суда к иностранным портам, по все равно за последнюю неделю уже наметилось резкое повышение цен на суда и комиссионных для посредников. В результате в Международный союз судовладельцев посыпались протесты. В вопросах аренды судов Япония действовала тоже с непонятной одержимостью, что грозило значительным повышением стоимости фрахта. Бешено возросли переводы наличных денег из японских отделений и фирм со смешанным капиталом в зарубежные отделения японских фирм и в головные конторы, находящиеся за границей. Двухнедельный срок рассматривался в деловых кругах как время для полной свободы действий. Дельцы, присутствовавшие на встрече, сочли наиболее удобным для себя считать, что премьер санкционировал такую свободу действий. Запрет они восприняли как своего рода перестраховку правительства на случай, если ему придется оправдываться. С другой стороны, правительство в таких условиях всегда может припомнить им «старые» грехи и принять строгие меры, да еще и потребовать проценты с прибыли, полученной благодаря предупреждению… Вообще-то такое понимание для деловых кругов было естественным, а если учитывать, что в данном случае само существование правительства гибнущей страны находилось под вопросом, то поведение деловых кругов было почти безупречным.

Однако действия японских финансистов и промышленников начали привлекать внимание международной общественности. Одно за другим стали поступать указания в японские отделения иностранных фирм расследовать и изучить истинные намерения японских деловых кругов. На мировых фондовых биржах вдруг, правда на очень непродолжительное время, подскочили цены на японские ценные бумаги.

Япония опять намеревается что-то выкинуть… На Дальнем Востоке что-то назревает. Япония вновь взбудоражила фондовые биржи Лондона, Парижа и Нью-Йорка… Японские ценные бумаги стремительно падают в цене… Акции некоторых японских фирм резко повысились… Японские волны хлынули на международный морской транспорт… К чему же готовится Япония?..

– Сообщение состоится на два дня раньше намеченного срока… – течет шепот из одного района столицы в другой по специальному телефону, гарантирующему от просачивания информации.

– Это окончательное решение? – спрашивает голос на другом конце.

– Да, к такому выводу пришли в результате анализа сложившейся обстановки…

Через несколько часов по тому же телефону опять состоялся разговор.

– Вполне вероятно, что сообщение состоится на двадцать четыре часа раньше последнего предполагаемого срока… Соответственно передвинется и созыв парламента. Почти все депутаты сейчас в столице…

– Н-да, значит, кое-какие наши планы не осуществятся…

– До правительственного сообщения, – бесстрастно продолжает голос, – появится сообщение в Европе… Правительственное сообщение будет сделано как бы вследствие этого…

 

8

И вот одиннадцатого марта, в четырнадцать часов по восточному времени, грянул гром, потрясший весь мир: Геодезическое научное общество Соединенных Штатов Америки сделало заявление о гигантском изменении в земной коре, начавшемся в районе Японского архипелага. Это произошло за три дня до первоначально намеченного японским правительством срока официального сообщения. Заявление было сделано в форме внеочередной беседы между председателем Геодезического научного общества доктором Юджином Коксом и ответственным сотрудником Комитета по наблюдению за искусственными спутниками Земли.

Беседа проходила в спокойном тоне, собеседники выбирали слова с крайней осторожностью. Суть беседы сводилась к тому, что результаты наблюдений, которые велись в последние месяцы исследовательскими судами и геодезическими искусственными спутниками Земли, свидетельствуют о резко возросшей вероятности грандиозных изменений в земной коре в зоне дальневосточного шельфа. Подобных изменений еще не приходилось наблюдать за всю историю человечества. Когда доктор Кокс сказал, на каком участке должны произойти эти изменения, журналисты тут же насторожились: не охватит ли этот процесс территорию Японии. Доктор Кокс ответил на их вопросы утвердительно, более того, отметил, что поток мантийного материала под Японским архипелагом как раз и является источником возникновения ожидаемых изменений.

От прямого ответа на вопрос о характере изменений доктор Кокс уклонился. Однако оброненная им фраза «Мы сейчас не можем не вспомнить легендарной Атлантиды…» подействовала на журналистов подобно электрическому току.

Под заголовком «Ожидаются грандиозные изменения в земной коре в районе Японских островов. Япония – азиатская Атлантида» это сообщение в мгновение ока облетело весь мир. Но в Японии из-за разницы поясного времени оно было опубликовано в газетах позднего утреннего выпуска только на следующий день. Через три часа после заявления доктора Кокса агентство Франс Пресс со ссылкой на достоверные источники передало из Парижа еще одну потрясшую мир деталь: день исчезновения Японии близок!

Утренние газеты на всех материках напечатали об этом под крупными заголовками. В статье агентства Франс Пресс подробно комментировалось заявление Геодезического научного общества США и говорилось, что в результате процессов, происходящих в мантии в указанном районе, Японский архипелаг в ближайшее время быстро опустится на дно океана. Опускание будет сопровождаться вулканическими взрывами уничтожительной силы. В статье приводилась даже схема ожидаемых разрушений. Такие гигантские изменения не могут не оказать огромного влияния на Дальний Восток и на весь западный сектор Тихого океана. В ООН ситуацию считают чрезвычайно серьезной и уже несколько дней негласно изучают, какой ущерб может быть причинен в результате катаклизма Восточной Азии. По сведениям, полученным в секретариате ООН, в течение ближайших двух недель состоится чрезвычайное заседание Совета Безопасности.

Эта сенсационная статья в Японии была передана всеми радио– и телестанциями в восемь часов утра, когда люди собирались на работу. Тридцать минут спустя передали сообщение, что в час дня состоится экстренное заседание парламента, на котором выступит премьер-министр.

Правления фондовых бирж Токио и Осаки начали свои заседания сразу же после сообщения из США, а после сообщения японского радио приняли решение о немедленном прекращении всех операций. В одиннадцать часов утра состоялось экстренное заседание парламента при полном составе депутатов. Через десять минут после начала был объявлен перерыв до часу дня. Газеты подготовились к экстренному выпуску, радио– и телекомпании разместили в зале заседаний свои телекамеры и микрофоны. Здесь же собрались и иностранные журналисты и фотокорреспонденты. Вся Япония замерла у радиоприемников и телевизоров. Никто не работал. Люди в молчании ожидали подтверждения своих тревожных предчувствий, которые после Большого токийского землетрясения возрастали изо дня в день, подкрепляемые страшными слухами. Вот и сегодня с утра в Токио ощущались значительные толчки. Говорили, что эпицентр землетрясения расположен где-то на западе, но сейчас людей волновало другое.

Без четверти час все депутаты были уже на местах. Ровно в час председатель обеих палат объявил об открытии заседания, и тут же на трибуну поднялся премьер. Он положил перед собой текст речи, откашлялся и чуть дрогнувшим голосом начал:

– Господа депутаты! От имени правительства я должен сообщить вам, что Япония стоит перед невиданной опасностью, стихийной катастрофой, которая угрожает самому существованию нашей страны…

Именно в этот момент Онодэра появился в штабе. В комнате у транзистора сидели только Наката и Юкинага. Остальные ушли в зал заседаний, где был цветной телевизор.

Увидев Онодэру, Юкинага, приветственно поднял руку.

– Сегодня уезжаешь?

– Да, из аэропорта Нарита в пятнадцать тридцать, через Москву… – Онодэра улыбнулся, но вид у него был довольно унылый.

– Ну, поздравляю. После этой речи ни билетов, ни валюты не достанешь. Иностранные авиакомпании уже с утра продают билеты только на доллары. Сейчас сообщили, что за рубежом приостановлен обмен иены…

– Да, едва успели.

– Молодец! – хлопнул его по плечу Наката. – А где решили обосноваться?

– Ну, пока в Швейцарии. Дело в том, что она почти все состояние перевела в швейцарский банк.

– Швейцария, значит, – сказал Наката. – Там тебе работа найдется. Горная страна, а весьма интересуется изучением морского дна. Там и глубоководные батискафы строят, и аквалангисты есть…

– Началось… сказал Онодэра, кивнув на приемник.

– …Как вы уже знаете из утренних сообщений зарубежного радио… – доносился из приемника голос премьера, – …в самое ближайшее время произойдут крупные изменения в земной коре в районе Японского архипелага. В результате этих изменений, как установили японские ученые и правительственный исследовательский центр, территория Японии подвергнется уничтожающему разрушению…

– Наверное, это первый в истории случай, когда речь японского премьера в синхронном переводе транслируется через спутник связи всеми теле– и радиостанциями мира… – усмехнулся Наката. – Итак, наша работа закончилась… Впрочем, самое трудное впереди. Такое начнется смятение… И весь мир будет в него вовлечен…

– …Полная картина предстоящих изменений и срок, когда они произойдут, были установлены совсем недавно. До катастрофы остается около года. В результате землетрясений, извержений и других явлений страна не только разрушится, но и почти целиком погрузится на дно океана…

– Вот еще один беспрецедентный случай, когда темой речи премьер-министра является физическая география… – сказал Юкинага. – В этом смысле Япония – весьма специфическая страна.

– Да, весьма, – кивнул Наката. – И японской политике давно бы пора опираться на науку… Очевидно, такая тенденция постепенно будет усиливаться во всем мире. Ведь сейчас все большее значение приобретают такие проблемы, как охрана окружающей среды, контроль и управление в масштабах всего земного шара… Эпохе макиавеллизма, когда все сводилось к налаживанию отношений между различными группировками людей и стран, приходит конец… Возможно, наступает время, когда знания в области социологии и естественных наук станут обязательными для любого политического деятеля?

– Вряд ли, – покачал головой Юкинага. – Пока, по-видимому, основной задачей политики по-прежнему будет оставаться приведение взаимно противоположных интересов к общему знаменателю. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Во всяком случае сейчас все силы направлены только на это и тратятся совершенно нерационально. Кстати, такое нерациональное использование энергии в качестве тормоза против взрывной волны, стихийно возникающей в обществе, характерно для буржуазной демократии. В противоположность ей диктатура расходует свои силы рациональнее, но…

– …Очутившись перед фактом надвигающегося на нас бедствия, не имеющего прецедента в истории человечества, я в качестве главы исполнительной власти обратился ко всем партиям с просьбой о сотрудничестве во имя спасения нации. Главы всех партий отнеслись к этому с полным пониманием, и нам удалось организовать надпартийную комиссию. С другой стороны, наше правительство обратилось к Организации Объединенных Наций и правительствам всех стран мира с просьбой о помощи в деле спасения жизни всех граждан Японии и части их имущества, иными словами, о помощи в эвакуации, которая должна завершиться до того, как наша страна будет полностью разрушена и погребена на дне океана. В адрес японского правительства со всех концов мира поступают заявления, где выражается готовность оказать японскому пароду предельно возможную помощь во имя единства человечества…

– После этой речи премьер вроде бы покинет парламент и по радио и телевидению обратится непосредственно к пароду… – сказал Наката. – Американский президент вообще в первую очередь обратился бы к пароду… А в Японии это невозможно…

– …В настоящее время правительство принимает все меры и прилагает максимум усилий для охраны жизни и жизнедеятельности всех граждан и для их слаженной эвакуации за границу. Господа депутаты, я обращаюсь к вам с просьбой, идущей из глубины сердца! Как лицо, облеченное высшей исполнительной властью, и как человек я призываю вас к единству, правильному осознанию положения вещей, к полной готовности отдать все силы для спасения стомиллионного населения нашего любимого отечества от этого невиданного в истории бедствия…

– А ты не опоздаешь? – спросил Юкинага у Онодэры.

– Нет, мы договорились встретиться около часа на хайвее, ведущем в аэропорт Нарита.

– Что ты такой унылый? Ты же проведешь свой медовый месяц в Швейцарии! Гляди веселее!

– Да, вот… – замялся Онодэра. – А как же вы, Наката-сан, Юкинага-сан? Что вы собираетесь делать?..

– Что будем делать?.. – Юкинага обернулся к Накате. – Перейдем в штаб по осуществлению спасательных операций… Очевидно, будем продолжать наблюдения до окончания эвакуации. Поговаривают, что Наката-сан будет переведен в штаб по осуществлению эвакуации…

– Странно как-то… – Онодэра вымученно улыбнулся. – Еще недавно у меня было одно желание – поскорее сказать «до свидания» и исчезнуть, а со вчерашнего дня мне что-то расхотелось уезжать.

– Не смей задумываться! – с силой сказал Юкинага. – Это не в твоем характере. Ты же говорил, что сам возьмешь полагающиеся тебе наградные. Для Японии только лучше, если хотя бы один человек сумеет эвакуироваться своими собственными силами. Одним японцем, таким образом, останется на свете больше. Если хочешь что-то сделать для Японии, это можно сделать и в Европе.

– Но вы же, вы остаетесь?

– Уж мы постараемся не оплошать! – усмехнулся Юкинага. – Не дети! Давно ужо привыкли находить выход из любого положения. Конечно, мы старше тебя и тяжелее переносим подобного рода передряги, но все же не собираемся трагически погибнуть вместе с Японией. Когда нужно будет бежать, убежим, чего бы это ни стоило.

Зазвонил телефон. Наката взял трубку.

– Кажется, начинается извержение Фудзи… – сказал он, кончив разговор. – У кратера Хоэй в нескольких местах появились выбросы пара… А с утра проснулась вершина Камияма в горах Хаконэ – тоже выбросы пара и взрывы.

– Фудзи… – пробормотал Онодэра, почувствовав недоброе предчувствие.

– Еще вчера началась эвакуация населения из районов Хаконэ, Готэнба, Одавара, Восточное Фудзи. Дело в том, что на участке Тоно-сава происходит поднятие почвы – на один сантиметр в день, а на северном участке горы Аситака – на пять сантиметров в день…

– Ну, что ж… – Онодэра поднялся со стула. – Будьте здоровы. Встретимся где-нибудь – земной шар не так уж велик. Пишите в Швейцарию. Да, позаботьтесь о Юуки. Его семья уже эвакуировалась на Тайвань…

Вдруг на столе со стуком подпрыгнули чашки и чернильница. Скатился на пол карандаш.

– Начинается… – недовольно пробормотал Наката, взглянув в сторону окна. – Да, началось…

Приподнявшись со стула, Юкинага тоже посмотрел в окно.

Силуэт Фудзи, обычно хорошо видимый из выходившего на запад окна, сейчас исчез, на его месте покачивалось грибовидное облако, клубами восходившее в бледно-голубое мартовское небо.

И только тут от первой воздушной волны зазвенели оконные стекла.

– Извержение, кажется, сильное… Поднимемся на крышу?.. – предложил Наката.

Опять зазвонил телефон. На этот раз трубку поднял Юкинага. Видно, он плохо слышал. Вдруг его лицо сделалось испуганным, он протянул трубку Онодэре.

– Это тебя… – сказал Юкинага. – Женщина…

Онодэра бросился к телефону.

– Алло, алло, – крикнул он в самую трубку.

Но ответа не было слышно, только шум, гул, какие-то крики.

– Алло, алло… – вдруг прорвался сквозь них голос Рэйко.

– Где ты? – закричал Онодэра, прикрыв ладонью ухо.

– Сейчас… у выхода с шоссе Манадзуру… затор…

– Шоссе Манадзуру? – У Онодэры сорвался голос. – Как ты там очутилась? Мы же должны в три тридцать вылететь из Нариты.

– Вчера… из-за… в Идзу езд… – голос Рэйко почти не был слышен из-за помех и грохота. – …Поезд… пришлось рано утром… на машине… но… затор…

– Алло, алло… – кричал Онодэра, вдруг весь покрывшийся потом. – Алло, плохо слышно…

– Доехала… а тут извержение… камни… дорога…

Голос Рэйко звучал на фоне грохота и гула, слышались женские вопли, детский плач, звон бьющихся стекол.

– Пепел сыплется, страшно горячий… кругом все уже побелело… И раскаленные камни… – вдруг стало хорошо слышно. – Онодэра-сан, билеты на самолет ведь у вас… Вы вылетайте. А я сегодня никак не успею. Но вы непременно отправляйтесь… Что бы ни произошло, я к вам приеду…

– Глупости! – крикнул Онодэра срывающимся голосом и перехватил вспотевшей рукой трубку. – Не говори глупостей!

Протяжный гул и вопли заглушили голос Рэйко, и Онодэра расслышал только одно слово:

– …Женеве…

В трубке раздался треск, и связь прервалась.

Положив трубку на рычаг, Онодэра потерянно застыл. Кровь отхлынула от щек. Из широко раскрытых, бессмысленно глядящих в окно глаз покатились слезы.

– Что случилось? – спросил Наката.

– Да куда ты? – закричал Юкинага.

Онодэра уже бежал к двери. Он сам не знал, куда бежит. Желание быть ближе к Рэйко, которая находилась в восьмидесяти километрах от столицы, на побережье Манадзуру, под градом раскаленных камней и пепла, лишило его разума.

– Онодэра-кун! – Юкинага выскочил за ним в коридор. – Чемодан! Что делать с чемоданом?

Но фигура Онодэры уже исчезла за поворотом лестницы.

– Прошу всех граждан сохранять хладнокровие… – звучал голос премьера, обратившегося к народу после речи в парламенте.

– …Прошу сохранять дисциплину и порядок, прошу оказывать всяческое содействие властям, чтобы избежать жертв в результате паники. Правительство и парламент, что бы ни случилось, все силы приложат для спасения жизни всех граждан.

Через несколько минут после вулканического взрыва взрывная волна, покрыв расстояние в восемьдесят километров, докатилась до столицы. Комната закачалась. Юкинага, все еще по отходивший от двери, невольно оглянулся на окно. На западе небо уже покрылось серым дымом извержения.

Взрыв горы Фудзи, который произошел в тринадцать часов одиннадцать минут – в тот самый момент, когда речь премьера достигла кульминационной точки, – снес кратер Хоэй на юго-восточном склоне, на высоте двух тысяч семисот метров над уровнем моря, и до неузнаваемости изменил склон, обращенный в сторону Готэнба, где образовалось более двадцати новых больших и малых кратеров, одновременно выбрасывавших пепел, вулканические бомбы и газ. Вулкан Фудзи, дремавший более двухсот пятидесяти лет после извержения 1707 года, проснулся.

Почти в это же время начались вулканические взрывы пика Этидзэн на юго-восточном склоне Фудзи, горы Аситака и горы Ками-яма в Хаконэ. Прилегающие районы покрыл толстый слой пепла. Прервалось сообщение на хайвее Тона в районе Готэнба, на железнодорожных линиях Токайдо и Новое Токайдо – между городами Нумадзу и Фудзи. В районе Мисима разорвало рельсы. Шоссе, ведущее из Фудзи в Одавару, засыпало вулканическими бомбами. Извержение длилось два часа, затем наступил короткий перерыв, а в пятнадцать часов сорок минут вершину Фудзи вновь потряс сильный взрыв. Она рухнула. Между местом, где она прежде находилась, и горой Тайхо в северо-восточной части провинции Яманаси образовался новый кратер. Вырвавшийся из него гигантский поток лавы устремился вниз по склону и – как девятьсот лет назад, во время извержения 1083 года – превратил в море огня долину Аокихара. Лава завершила свой путь в озерах Пипино-ко и Мотосу-ко, поглотив все окрестные деревни и гостиничные комплексы.

Но эти два извержения явились всего лишь прологом к последовавшему за ними взрыву гигантской силы, который, как считали, во много раз превзошел взрыв 864 года. Второе извержение длилось около шести часов. Затем Фудзи часа четыре отдыхал. Как это часто бывает при вулканических взрывах, за эти десять часов над Хаконэ, Одаварой и западной частью префектуры Канагава пронесся страшный, похожий на потоки грязи ливень. В ночь на четырнадцатое марта в один час двадцать шесть минут в Нидзаве, Кофу, Нумадзу и Сидзуоке произошли сильные землетрясения, а через три минуты гигантский взрыв поднял на триста метров в воздух то, что осталось от вершины Фудзи. Разлом, прошедший по склону с северо-запада на юго-восток, расколол Фудзи на две части, полностью видоизменив ее облик.

Это извержение было результатом взрыва древнего вулкана, в течение двадцати тысяч лет отдыхавшего глубоко в недрах теперешней горы Фудзи. Энергия взрыва составила семь на десять в двадцать четвертой эргов, а общий объем эффузивного материала вместе с двумя предыдущими извержениями – шесть-семь кубических километров. В префектурах Яманаси, Сидзуока и Канагава от вулканического пепла, бомб, лавы и ударной волны погибло более двадцати тысяч человек. После взрыва произошло оседание Фудзи – вулкан стал ниже на семьсот метров, а весь прилегающий район опустился более чем на один метр. Облик горы стал неузнаваем. Прекрасный конус, воспетый со времени «Манъе», издавна считавшийся символом Японии, превратился в две безобразные горы. Рваный, уродливый разлом тянулся с северо-запада к юго-востоку, а со стороны префектур Канагава и Яманаси был виден страшный, как инфернальный котел, гигантский кратер с неровными краями, поперечник которого составлял несколько километров. Пепел выпал в огромном количестве. В районе Одавара его слой достиг двух метров, в Кофу – одного. На улицах Токио тоже лежал десяти-, а то и двадцатисантиметровый слой пепла. Пепел покрывал даже взлетные дорожки аэропорта Нарита, находившегося в ста сорока километрах от места извержения.

Затем произошло еще более чудовищное явление – сместились берега в устье реки Фудзи.

Однако даже гигантский взрыв Фудзи был только началом предстоящих катаклизмов.

Через три дня сильнейший взрыв потряс Асаму. Его энергия составила четыре на десять в двадцать четвертой эргов, поток лавы двинулся к востоку и мгновенно затопил шоссе Ониосидаси. Вслед за этим открылись кратеры расположенных южнее гор Иситака-яма и Ханарэ-яма, лава и пепел заполнили весь район между городами Коморо и Каруйдзава. Шоссе и туннель на перевале Усухи были засыпаны пеплом и затоплены лавой. Вулканическое извержение, начавшееся прямо под отелем, расположенным у горячих источников Син-Касава на северо-западном склоне Асамы, открыло канонаду на склоне пика Эбоси. Прекратилось сообщение через перевал Торий. Города Цумакой и Уэда на Синсю были отрезаны друг от друга. Асама бушевал целую неделю. Активизировался и вулкан Хотака-яма на севере префектуры Гумма. Лава устремилась в озеро Домото-ко и перекрыла верховье реки Тонэ-гава. Из-за землетрясения и разломов рухнула плотина Фудзивара, открыв дорогу потокам горячей воды, хлынувшим из района источников Минаками. Волны кипятка докатились до города Нумата и прервали сообщение по железнодорожной линии Дзегоси. Одновременно активизировалась группа вулканов на севере края Канто.

Пылал весь вулканический пояс Фудзи, находившийся под Кантосской грядой, которая разделяла остров Хонсю на восточную и западную части. Все основные наземные магистрали, связывавшие край Канто с Центральной и Западной Японией, были разрушены. Началось и опускание оконечностей полуостровов Бофуса, Миура и Идзу. За день они становились ниже почти на десять сантиметров, одновременно медленно перемещаясь по горизонтали на юго-восток.

Двадцать второго марта в Комитет по принятию мер против бедствия поступило сообщение о заметном смещении Восточной и Западной Японии по линии великого сброса.

 

9

В течение года Японский архипелаг скроется в водах океана…

Сообщение японского правительства потрясло мир. Однако рядовые японцы прореагировали на него неожиданно спокойно. Впрочем, их состояние правильнее было назвать душевной опустошенностью. Не было случая, чтобы человек с воплями и стенаниями выскочил на улицу. Люди слушали обращение премьера к народу, и их лица постепенно застывали, превращаясь в ничего не выражающие маски. Возможно, они просто не знали, что теперь следует делать. Все было слишком неожиданным и слишком невероятным.

Через минуту после речи премьера зазвонили буквально все телефоны Японии.

Телевизор смотрел?.. Передачу слышали?.. Япония утонет как это так?.. Что ты об этом думаешь?.. Послушай, что же делать?.. Скажи мне, что я должна предпринять?.. Как же теперь быть?.. Алло, алло, это я… Слышала новости? Да, я немедленно возвращаюсь домой. Так я же и говорю, немедленно еду домой, а ты пока забери детей из школы…

Как ни странно, нигде не возникло бурных обсуждений и споров. Люди, стараясь не встречаться друг с другом глазами, брались за телефонную трубку иди же молча барабанили пальцами по столу, уставившись взглядом в пространство.

Да это был не тот вопрос, который можно было обсуждать на работе или на улице. Удар не скользнул по поверхности буднично-повседневной жизни, а пришелся в самую глубину бытия, каждый думал в первую очередь о себе – как же теперь быть ему лично?..

Из-за неожиданно короткого дня часы пик по всей стране начались часа в два пополудни. Транспортные узлы в городах были переполнены. В Токио Гиндза, Мару-ноути, зелень императорского дворца, высотные здания, дороги, железнодорожные пути уже покрывались бледно-серым вулканическим пеплом. Вода в окружавшем императорский дворец канале приобрела молочный оттенок, белые лебеди испуганно жались к выложенным камнями стенкам.

Ступая по шуршащим под ногами хлопьям, люди с застывшими серыми лицами торопливо шли и шли по тротуарам к станциям и остановкам.

Довезет ли до дому электричка, поезд, автобус, такси?

А до какого места можно пройти, проехать?

Людьми двигал страх, пережитый во время Большого токийского землетрясения, когда в одно мгновение были парализованы все средства связи и транспорта гигантской столицы. Всеми владела одна мысль – любыми средствами добраться домой! Внешняя оболочка будней столицы в разгар рабочего дня вдруг растаяла и потекла, словно разогретый жир. Обычно по вечерам эта оболочка тает постепенно, уступая место мерцающему неону, который напоминает о бьющей ключом ночной жизни столицы. Но сейчас под горячим пеплом, который попадал в глаза, забивался в ноздри, оседал горечью во рту, люди спешили по домам. С сумасшедшей скоростью проносились пустые такси, казалось в паническом страхе удиравшие от пассажиров. Водители, как и все, торопились домой, к семьям.

Домой!..

Беззвучно кричал весь город, осыпаемый шуршащими серыми с рыжинкой хлопьями.

Что бы там ни было, домой!

А что потом? Что предпринять дома? Как быть? – вихрем проносилось в голове каждого, но эти мысли не задерживались. Самое главное сейчас – собраться всей семьей. А думать, размышлять, что-то делать – это все потом…

Нашлись и такие, кто остался на работе. Это в основном были холостяки и молодежь, живущая в общежитиях. Студенты, наоборот, покидали общежития и спешили в университеты, чтобы в кругу приятелей обсудить положение. Но если и собирались где-либо небольшие группы, люди главным образом невесело молчали. Кое-кто бросился к вокзалам, решив отправиться на родину.

Однако выехать из столицы на запад было уже невозможно. Поезда в этом направлении шли только до Хирадзука, а по линии Токио – Нагоя – только до Ацуги, да и то движение скоро прекратилось. Центральная железнодорожная линия к западу от Хатиодзи тоже вышла из строя. Двести пятьдесят тысяч приезжих из Кансая оказались отрезанными от своих городов. «Мегалополис Токайдо» был рассечен надвое, сообщение между востоком и западом Японии стало возможным только по воздушному и водному путям. Недавно восстановленный аэродром Ханэда опять закрылся. Шли работы по сооружению дамбы – во время приливов взлетные дорожки заливало из-за усилившегося опускания всего прилегающего к аэродрому района. Единственный действующий столичный аэропорт Нарита, который обслуживает и внутренние, и международные рейсы, в любую минуту мог выйти из строя из-за перегрузки. Три дня назад в городах Кисарадзу и Ирима для внутренних пассажирских рейсов открыли аэродромы военно-воздушных сил самообороны, но они могли принимать только самолеты средних размеров. Пришлось использовать военные транспортные самолеты. Из Токийского порта, который еще не был восстановлен после цунами и не мог принимать крупные лайнеры, один за другим выходили на Кансай и на Кюсю переполненные пассажирами небольшие суда.

После взрыва Фудзи слой пепла парализовал наземный транспорт столицы. Снегоуборочные машины расчищали улицы. Легковые автомобили еще могли кое-как пробираться по ним, но машин становилось все меньше – начал сказываться недостаток бензина, потребление которого уже было взято под государственный контроль и строго нормировалось.

Чрезвычайное положение, введенное в столице после Большого землетрясения и длившееся три месяца, два месяца назад было отменено, а сейчас его ввели снова и не только в Токио, по и по всей стране.

– Возможно, потребуется внести некоторые коррективы в распределение судов, – докладывал комиссии по эвакуации начальник управления морских перевозок. – После взрыва Фудзи кое-кто из иностранных судовладельцев заговорил об отмене рейсов уже зафрахтованных нами судов под предлогом, что в связи с увеличившейся опасностью профсоюзы требуют повышения заработной платы. Однако это все уловки, чтобы повысить стоимость фрахта на роскошные лайнеры, установленную до правительственного сообщения. Короче говоря, к сожалению, приходится констатировать такую тенденцию.

– Правительство ведет переговоры с американским президентом о выделении нам, кроме седьмого, еще и первого флота, – сказал председатель комиссии. – А разве у нас никого нет, кто имел бы влияние в Международном обществе судовладельцев?

– Разумеется, есть. Но чтобы заставить их сказать «да», потребуются наличные.

– Кажется, уже достаточно сунули правлению… – заметил один из членов комиссии. – А им, видно, все мало…

– Да. Дело в том, что подобные ситуации возникают в самых разных областях. События развиваются неожиданно быстро, и заготовка золота, платины и иностранной валюты, которую мы проводим за рубежом, пока дала лишь три четверти намеченной суммы. А тут еще эти судовладельцы… Мы можем оказаться перед огромным дефицитом.

– Ничего не поделаешь… – сказал другой член комиссии. – Суда следует получить любой ценой. Общий тоннаж торговых судов Японии составляет двадцать шесть миллионов тонн – это ничтожно мало, чтобы перевезти сто десять миллионов человек. К тому же львиная доля торгового флота приходится на танкеры.

– А как обстоят дела с самолетами? – поинтересовался председатель комиссии. – Авиакомпании не собираются повысить цены?

– Пока нет. Но, я полагаю, что в крайней ситуации особенно рассчитывать на авиатранспорт не следует, – начал член комиссии, ответственный за воздушные перевозки. Аэропорты, как вы знаете, – слабое место Японии. Только Нарита, Итами, Итадзукэ и Титосэ способны принимать крупные трансконтинентальные авиалайнеры. Но если начнутся землетрясения или наводнения, то и на эти аэропорты вряд ли можно будет положиться…

– А какое число машин может быть обеспечено?

– Пока точной цифры назвать не могу – еще не закончились все переговоры с авиакомпаниями… Но, думаю, речь может идти о тридцати процентах всех имеющихся в мире самолетов. Не оставаться же всему миру из-за нас без авиатранспорта. Речь идет только о самолетах гражданской авиации дальнего и среднего действия, которые нам удастся получить на неделю, когда наступит самый критический момент. Не надо забывать и о пропускной способности аэропортов. Для Нариты максимум – тысяча взлетов и посадок в сутки, а для Итами – шестьсот. Американцы обещают выделить стратегические транспортные самолеты ВВС, в частности гигантские транспортники С5-А. Но для таких машин паши аэродромы не пригодны… Так что мы просили выделить нам побольше средних машин.

– ВМС Индонезии и правительство Китая тоже предложили свою помощь… Но мы не можем возлагать на них больших надежд, – сказал начальник управления морских перевозок. – Советский Союз ответа еще не дал, но по полученным сведениям, большой транспортный флот СССР в настоящее время через Северный Ледовитый океан направляется в Тихий. Так что скоро, надеюсь, мы получим ответ.

– Советский Союз, Северная Корея, Китай… – сказал один из членов комиссии. – Наши ближайшие соседи, а мы не можем эвакуироваться в эти страны, как бы нам этого ни хотелось… Нелепо как-то.

– Давным-давно следовало позаботиться о дружбе и культурном обмене с этими странами! – в крайнем возмущении стукнул кулаком по столу член комиссии от оппозиционной партии. – А Япония со времен Мейдзи делала все, чтобы превратить их в своих врагов. То экономическая, то военная агрессия, то шли на поводу сторонников холодной войны, представляли свою территорию для военных баз… В общем, проводили типично империалистическую политику. Сами виноваты, сами уготовили Японии судьбу азиатской сироты. Даже в послевоенное время мы совершенно не занимались воспитанием молодежи в духе дружбы и терпимости к народам Азии. Так и не преодолели высокомерия и чувства превосходства по отношению к ним. В интернациональном восприятии японца страны Азии начисто отсутствуют. Что такое современные японцы? Запрограммированные на интенсивную экономическую деятельность животные с большой мошной, которые с презрением взирают на бедных и «незапрограммированных» азиатов. Что можно от них ожидать, если позволить им переселиться в свою страну?

– Теперь, пожалуй, поздновато об этом говорить, но Япония действительно стремилась лишь к тому, чтобы попасть в ряды «европейских» держав, – согласился председатель. – Надо сказать, в какой-то мере мы преуспели. Да и наша самоизоляция от Азии ничему не вредила. И потом, всегда оставалась возможность в случае чего спрятаться на наших четырех островах и спокойно себе торговать и вести дела с другой стороной земного шара, отстоящей от нас на десять тысяч километров. А теперь речь идет о том, что острова, на которых мы могли бы спрятаться, исчезнут…

– Да, в комиссии по размещению эвакуированных головы трещат, – сказал член комиссии, представляющий прессу. – Провели опрос среди населения, куда бы кто предпочел эвакуироваться. Подавляющее большинство назвали Америку, Европу и Австралию. А вот в Юго-Восточной Азии предпочитают Гонконг, Бангкок и Сингапур. По-видимому, эти люди побывали там в качестве туристов.

– Нельзя ли принять соответствующие меры против крайне правых элементов, которые распространяют клеветнические слухи о Китае и Советском Союзе. Если прежде они говорили, будто эти страны собираются напасть на нас, но теперь внушают людям, будто, поселившись там, японцы окажутся на положении рабов, – сказал член комиссии от оппозиции. – Такие типы не должны свободно разгуливать в столь ответственный момент! Разумеется, вся вина здесь падает на стоящую у власти правящую партию; как бы ни менялся за последние годы состав кабинета, правительство всегда с чрезмерным усердием поддерживало антикоммунистическую политику США и тем самым молчаливо одобряло психологию и действия подобных типов.

– Этот вопрос уже обсуждался на высшем уровне, – поглаживая переносицу, произнес председатель. – Безусловно, необходимо принять меры в отношении крайне правых, но, конечно, не нарушая конституции…

– В самом деле, ни одна страна не допускает у себя такого разгула клеветы на иностранные государства, как Япония. Япония совершенно лишена ощущения, что она член международного сообщества, – заметил член комиссии от правящей партии, представитель дипломатических кругов. – Не может ли возможность выбора места эвакуации привести к крупным беспорядкам? Ведь при данных обстоятельствах, очевидно, нельзя будет избежать и принудительного распределения.

– Ничего другого не остается, как только вбить в головы наших соотечественников, что это не туристическая поездка, а эвакуация ради спасения жизни, – нахмурился председатель. – Но давайте к делу! Прошу продолжить доклад.

– Воздушный транспорт в самых идеальных условиях за десять месяцев сможет перевезти десять миллионов человек на расстояние в пять тысяч километров, или двадцать миллионов человек на расстояние в две с половиной тысячи километров. Но повторяю, я говорю об идеальном варианте. Ведь не известно, до каких пор наши аэропорты будут в состоянии работать.

– Положение в аэропорту Осаки вам известно, но и у аэропорта Нарита тоже есть свое слабое место, – заметил начальник Управления гражданской авиации. – Это горючее. Нефтепровод из порта Касима сильно пострадал от землетрясения и восстановлен пока только на три четверти. А если сильные землетрясения будут продолжаться, горючее придется доставлять по воздуху. Надо полагать, что и внутренние водные пути выйдут из строя. Самое слабое место удаленных от морских портов аэродромов в том, что танкеры не могут непосредственно доставлять туда горючее.

– Не лучше положение и с морскими портами, – сказал начальник Управления морского транспорта. – Уже сейчас тридцать процентов причального оборудования портов тихоокеанского побережья вышло из строя, а на побережье Японского моря парализована десятая часть портов. Если опускание тихоокеанского побережья и поднятие побережья Японского моря будут продолжаться такими же темпами, то в течение четырех месяцев причальное оборудование всех портов страны станет непригодным к использованию. Тогда следует рассчитывать только на погрузку в открытом море. А сколько народу можно перевезти к кораблям на лодках?..

– Требуются десантные суда, – произнес председатель. – Ничего другого не остается, как обратиться к морским силам самообороны и к командованию ВМС США. Среди десантных есть и крупные суда, водоизмещением в две с половиной тысячи тонн… На них и тапки грузят.

– Да, во время войны во Вьетнаме на них из Иокогамы в Сайгон возили военно-стратегические материалы…

– Точно! На таком судне после войны я репатриировался в Японию с южных островов. Качает, никаких удобств. Сколько больных и раненых погибло от тропической жары, дистрофии…

– Если не ошибаюсь, тогда из-за рубежа вместе с военнослужащими было репатриировано одиннадцать миллионов человек, – заметил дипломат.

– Но за какой срок! Почти за десять лет! – горько усмехнулся председатель. – Ведь это же безумие – за десять месяцев сто десять миллионов…

Японский архипелаг била мелкая дрожь. С островов Кюсю на юге и до острова Хоккайдо на севере беспрестанно происходили землетрясения силой от двух до четырех баллов. На обоих концах Японии одновременно активизировались вулканы Асо и Токати. Уже более месяца не пользовались железнодорожным тоннелем через пролив Цугару – в тюбинги сильно просачивалась вода. Землетрясение в семь баллов, которое произошло на севере Кюсю и на западе Хонсю, вызвало сдвиг почвы на участке длиной в семь километров с горизонтальным смещением на два метра и вертикальным – на семьдесят сантиметров. В результате разрушились автомобильный и железнодорожный тоннели между Симопосэки и Модзи. Чудом уцелел только мост, опоры которого сдвинулись на полтора метра.

На Кюсю вскоре началось извержение Кирисима и Сакурадзима. Тихоокеанское побережье острова, опустившись на три метра, на какое-то время замерло, по вскоре вновь стало опускаться с еще большей скоростью.

В Центральной Японии произошло извержение Якэдакэ и Татэямы.

Люди словно окаменели. Никак не проявляя внешне своего волнения, они ждали указаний правительства. В крае Кансай почти полностью отрезанном от Токио, не получали даже столичных газет. Связь между этими районами осуществлялась теперь только по радио и телевидению, правда, еще действовали три факсимильных газетных кабеля. Был опубликован общий план эвакуации, но никаких конкретных указаний пока не поступило.

Начало эвакуации граждан намечалось на второе апреля. Согласно сообщению, в каждом районе префектуральные управления, городские и деревенские мэрии должны объявить время и место сбора и отправки. Но время шло, а объявлений все не было. Сразу после правительственного сообщения прекратили продажу билетов на международные авиарейсы. Постепенно началась эвакуация больных и необходимого медицинского персонала, однако их вывозили только в случаях готовности эвакопунктов. Люди, живущие вблизи аэропортов, все пристальней вглядывались в торопливо садившиеся и взлетавшие самолеты.

…Если транспортировка граждан временно прекращена, то почему ежедневно вылетает столько переполненных пассажирами самолетов?.. Кто эти пассажиры? Может, родственники важных правительственных чиновников, богачи со связями?.. Выходит, им можно?.. А как же мы?.. Что же, нас будут тут мариновать до последнего?.. Или того хуже – бросят на произвол судьбы?..

Вслух об этом пока не говорили, но в глазах людей, смотревших вслед улетающим самолетам, светились тревога и недоверие.

И все же люди еще не потеряли веры в общество и в правительство. Правительство как-нибудь справится… Эта надежда покоилась на глубоком сознании своего национального единства – ведь все они, и политические деятели, и чиновники, японцы.

Уж слишком долго в пароде воспитывалось представление о «целостности нации»… Чувство национальной сплоченности, чувство единства с «руководителями» заставило народ, несмотря на резкую критику правительства и военной клики, ощутить и собственную вину, когда после войны, прекращенной одним мановением императорской руки, предали казни тринадцать военных преступников. Это неискоренимое, похожее на детскую веру в родителя чувство – «он в крайнем случае всегда поможет», – все еще продолжая жить в народе, определяло «послушание и покорность судьбе» в условиях опасности.

Но наряду с традиционным непротивлением воле «заботливых отцов-правителей» в людях жила и другая система поведения. Она сложилась под влиянием резких противоречий в современном обществе. Суть этой системы сводилась к тому, что если у тебя взяли, если ты потерпел или был оскорблен, то надо поорать, потопать ногами, а то и кулаки в ход пустить… Впрочем, в подобных случаях люди почти никогда не действовали до конца всерьез. И это опять-таки определялось их подсознательным «сыновним» отношением к «отцам государства» и обществу. После бурной эмоциональной разрядки наступало некое умиротворение – мол, чего уже теперь, стоит ли безобразничать в собственном доме… Но сейчас ситуация была особой. В народе постепенно накапливались тревога и недоверие к правительству, и если пока они не находили выражения, то страх, который рос словно снежный ком, ежеминутно мог привести ко взрыву.

Тревожная атмосфера сгущалась не по дням, а по часам. Люди двигались автоматически, устремив взор в пространство. Если взгляды их встречались, то ужас, который они читали в глазах друг друга, лишь приумножал страх – каждый чувствовал себя загнанным зверем.

А земля все продолжала дрожать. И с неба беспрестанно сыпался белесый пепел…

Коммуникации постепенно выходили из строя. В городах, отрезанных от сельскохозяйственных районов, уже ощущался недостаток продовольствия. В Токио после землетрясения не прекращалось действие закона о контроле над ценами и нормированием продуктов питания, а теперь, в условиях чрезвычайного положения, все средства связи, транспорт, нормирование продовольствия и предметов первой необходимости и цены на них окончательно перешли под полный контроль правительства. Однако, как только закон о контроле был объявлен, с прилавков разом исчезли все товары. Правда, дней через десять, благодаря активному вмешательству правительства, положение удалось исправить. Но выход из строя: транспортной сети по всей стране нарушил товарооборот, превратив нехватку продовольствия в столице в серьезнейшую проблему.

– Карточная система? – раздраженно переспросил без времени постаревший мужчина и посмотрел на жену так, словно она была в этом повинна. – И когда же?

– Со следующей недели. А на этой неделе вообще не будут торговать.

Усталая, средних лет женщина вытащила из корзинки немного овощей и несколько пакетиков лапши быстрого приготовления.

– Но ведь до следующей недели еще три дня! – сказал муж, посмотрев на календарь. – Есть у нас дома хоть что-нибудь? Хоть какие-то запасы?

– Только четыре килограмма риса. С воскресеньем еще четыре дня… Ни мяса, ни овощей почти нет. Да, есть еще немного консервов…

– Почему же ты своевременно не запаслась? – муж был явно недоволен. – Ведь знала же, что так будет!

– Но в магазинах уже две недели почти ничего нет. Только очереди. Я ведь каждый день стою-стою, чтобы хоть что-нибудь купить… Стою и детство вспоминаю. Когда кончилась война, я училась в начальной школе. Кругом пожарища и очереди, очереди без конца… Голодно было… Вспоминается как дурной сон. Разве могло прийти в голову, что это повторится…

Она взяла пакет лапши.

– И это-то еле достала. Никто не хочет продавать. Хозяин магазина сказал, что оставил только для себя. Я уж потеряла надежду, хотела уйти. Но подумала о ребятах – ведь трое. Ну, стою, задумалась. Хозяин и шепчет мне на ухо: «Оку-сан, мне нет смысла брать деньги, но, если у вас есть кольцо с драгоценным камнем, могу поменять…»

– И что же… – с возмущением выдохнул муж. – Поменяла?! Какое кольцо?..

– Ну, помнишь, когда ты получил премию, то подарил мне в день рождения…

– Кошачий глаз? – хрипло спросил муж. – А-а… ну, это не очень дорогая вещь! Но… все же пятьдесят или шестьдесят тысяч иен стоила. И ты поменяла это кольцо на семь пакетов лапши?!

– Прости, пожалуйста! – тихо сказала жена, испуганно глядя на изменившегося в лице мужа. – Ну… я совсем не в себе была… и решилась…

– Мама, ужин скоро? – на лестнице раздался топот, и со второго этажа сбежал самый младший, ученик пятого класса начальной школы.

За ним спустились старший сын, ученик первого класса колледжа, и дочь-второклассница.

– Есть хочу… А что сегодня на ужин?

Родители переглянулись. Муж, вдруг вскочив на ноги, стал развязывать оби.

– Послушай… – испуганно сказала жена.

– Я отлучусь на некоторое время, – ответил он, переодеваясь. – К ужину не ждите. Отдашь детям.

– Но ведь поздно уже…

Шагая по ночным улицам в сторону станции, он злился на себя за наивный порыв любым путем добыть продукты. Когда кончилась война, он учился в четвертом классе гимназии. Ему казалось, что в памяти давно стерлись те дни, когда он беспрестанно думал только о еде. И вдруг сейчас он с неожиданной яркостью увидел, как они с отцом едва тащатся с тяжеленными рюкзаками за спиной… Потом переполненный поезд, они висят, вцепившись в поручни… И снова дорога… По горным тропам, далеко в глубь страны. Униженно просят у крестьян продать им хоть что-нибудь съестное. Наконец получают немного полугнилого горного батата и, набив рюкзаки, едут домой… Какая это радость для маленьких бледных и худеньких братьев и сестер: бататы такие вкусные!.. Грустно улыбаясь, мать смотрит на них, говорит, что сыта, ест только шкурки и хвосты… Каждый раз, отправляясь за продуктами, он вспоминал ее лицо с явными признаками дистрофии и эту улыбку… И тащил, стиснув зубы, рюкзак, лямки которого впивались в плечи… «Есть хочу», – явственно прозвучал в его ушах голос младшего сына и слился с голосами сестер и братьев, донесшимися из глубины тех далеких военных лет…

– Перестаньте! – крикнул он, останавливаясь во мраке и затыкая уши.

От собственного крика он пришел в себя, огляделся. На улице с редкими точками фонарей не было ни души. Нет, он не хочет больше слышать эти голоса. Никогда! Война давно кончилась, но путь из прошлого в сегодняшний день был долгим и мучительным. Сколько лет длился этот путь? Десять, двадцать? Наконец наступило такое время, когда он перестал видеть жуткие сны, не просыпался больше в холодном поту… Начал забывать… Неужели все это повторится?! Каждый раз, вспоминая те времена, он с удовольствием думал о детях – уж они-то не испытывают ничего подобного. И что же…

Неужели опять?.. Он стоял, застыв во мраке, подняв глаза к ночному небу, покрытому редкими облаками… Жизнь, которую он создал вот этими руками, до изнеможения трудясь в фирме, принеся в жертву все свои «желания»… Труд, упорный труд… Порой немного дешевого сакэ, чтобы как-то расслабиться… Свою жизнь с молодой женой он начал в крохотной, снятой в чужом доме комнатке, наконец дождались собственного жилья – построили двухкомнатную кооперативную квартиру… Появились дети… росли, пошли в школу… Пришлось арендовать дом. Потом наконец-то скопили деньги на задаток, купили участок земли, заплатив такую сумму, что, казалось, не содрали и себя только кожу. Построили свой дом, потом бесконечно выплачивали ссуду – полгода не прошло, как расплатились. Тридцать лет упорного труда, терпения. При одном воспоминании об этом тело покрывается липким потом. Да, он отказался от всех желаний, от всех надежд юности, вернее, сама юность принесена в жертву семье… Порой по ночам его охватывала безысходная тоска, он вскакивал и залпом выпивал стакан холодного сакэ, чтобы расслабиться. Упрекая детей в небережливом, легкомысленном отношении к деньгам и вещам, он частенько упоминал войну и тут же получал в ответ чуть ли не презрительное: «Ну и что? А мы-то здесь при чем?» И тогда он выходил из себя. Подавляя желание ударить, изображал подобие улыбки и от этого чувствовал себя еще более жалким. И опять пил, чтобы расслабиться… Но это… это все равно прекрасно… Лишь бы не те былые муки!.. Люди, словно волки, могли убить друг друга из-за гнилого батата… Дети даже представить себе такого не могут. Значит, его поколение страдало не зря… Ни за что на свете не дать детям пережить то, что пережили мы – было навязчивой мыслью его ровесников. С этой мыслью он пил горькое сакэ в дешевой забегаловке, веселился, говорил плоские шутки хозяйке заведения… Порой он даже распевал военные песни со случайным соседом по столику, человеком одного с ним возраста, и молодые парни смотрели на них с презрением. Ну и пусть, все равно было хорошо… Как бы то ни было, мы старались… Жизнь в Японии наладилась. Люди стали богаче, получили возможность чисто одевать детей и кормить их досыта. В последнее время о еде вообще не думали… Однажды, когда они только переселились в новый – собственный! – дом, он, подвыпив на радостях, крикнул «бандзай». Жена на него тогда рассердилась, а дети посмотрели с осуждением… И вот сейчас…

Неужто сейчас эта мало-мальски обеспеченная жизнь превратится в краткий сон?

Япония утонет… Это совершенно невероятно, но говорят, что будет именно так. Сто миллионов человек… Эти люди с превеликим трудом выбрались из пучины всех военных и послевоенных бедствий, полжизни потратили, чтобы терпением и трудом создать благополучие своим семьям и всей стране… И теперь, через несколько месяцев, все это исчезнет, канет в бездну в самом прямом смысле слова… Что их ждет? Переполненные самолеты и суда, если только на них удастся попасть, прозябание в чужой стране, которую никогда не видел, на земле, взятой «внаем», в бараках для беженцев, в лагерях… Жизнь приживалок с постоянным сознанием своей ущербности.

А какая жизнь ждет его самого? Сумеет ли он в неведомой стране все начать сначала. Ведь у него семья – жена, уже не очень молодая, и дети, еще не очень большие. Сумеет ли он найти работу? Сумеет ли приносить домой столько, чтобы все были сыты?

Ему уже за пятьдесят… И он очень устал… Опустив голову, он тихо брел в сторону дома… Но, нет, он еще повоюет! Он отец своих детей! Он муж своей жены! Он – мужчина! Зрелый человек! Ради них он еще раз принесет себя в жертву. Ну, что ж, не будет тихой жизни «человека на покое», на которую он рассчитывал по выходе со службы. Увольнительного пособия тоже не будет. Но какая ему разница? Разве до сих пор он получал удовольствие от жизни? Так что ему все равно. Да, в неудачное время родилось наше поколение, подумал он.

Земля загудела, опять началось землетрясение. Разом погасли едва светившиеся уличные фонари, послышался звон бьющихся стекол. С тяжелым стуком посыпалась черепица. Не обращая внимания на раскачивающуюся землю, он продолжал идти. Что толку убиваться и сетовать на судьбу! В старину сколько было людей, которые терпели еще большие страдания и так и умирали, ничего хорошего не изведав. Да и во всем мире сколько угодно обездоленных… Он все же пожил и в достатке – потому что родился именно в это время и не где-нибудь, а в Японии. Даже в гольф успел поиграть. Побывал за границей, правда, всего один раз… Однажды держал в объятиях гейшу, пусть не очень дорогую… Пятьдесят лет – и все сначала. Ничего не поделаешь – сначала, так сначала…

Он шел в раскачивающейся ночи. Сначала… сначала… Из его груди вырвался стон.

Вокруг не было ни души. Значит, никто не увидит, как он, уже не молодой человек, ладонью вытирает упорно катящиеся по щекам слезы и почему-то все время старается изобразить жалкое подобие улыбки.

 

10

– Получен ответ из Китая, – сообщил Куниэда. – Согласны принять два миллиона человек, это – пока, до августа… В дальнейшем примут до семи миллионов, но наши, видно, просят это число еще немного увеличить. Ведутся переговоры.

– Куда уж больше! – покачал головой Наката. – Какая бы ни была территория, но при их доходе на душу населения не разгуляешься. Только представь себе продовольственную проблему!

– Да. Китай высказался за принятие крестьян и высококвалифицированных технических специалистов…

– И куда же? В провинцию Гуандун?

– Нет, пока в провинцию Цзянсу. На острове Чунминдао у устья реки Янцзы ведутся работы по подготовке эвакопунктов.

– Остров Чунминдао? – Наката задумчиво смотрел в пустоту.

– Да. А в чем дело?

– По-моему, это напротив Усуна.

– Да. Но что из этого?

– Нет, нет, ничего, – сказал Наката. – А как Советский Союз?

– Как и предполагали, принимают в Приморский край. Выяснилось, что южная часть Сахалина и Курильские острова тоже пострадают, там полным ходом идет эвакуация. Так что мы не можем надеяться получить оттуда большое количество судов.

Образованный при ООН Комитет по спасению Японии наконец-то начал свою деятельность. Правда, под эгидой секретариата генерального комиссара ООН по оказанию помощи беженцам кое-что уже было сделано. Доктор Бин, генеральный секретарь ООН, отверг предложение представителей великих держав создать специальную флотилию из военно-морских судов различных стран для эвакуации населения Японии. Вместо этого был организован специальный комитет при Генеральной Ассамблее, в который вместе с великими державами вошли семнадцать стран, представляющих различные районы земного шара. Председателем был избран представитель Танзании, господин Нбаен, член экономической комиссии ООН по Африке и бывший член экономического и социального совета ООН, посты его заместителей заняли представители Советского Союза и США, на пост секретаря был избран представитель Мальты. Членами комитета наряду с представителями европейских стран состояли и представители азиатских государств – Индонезии, Иордании, Бангладеша. Об этом позаботился доктор Бин – он считал, что развивающиеся страны, в памяти которых еще свежи воспоминания о собственных страданиях, сумеют оказать Японии моральную поддержку, что будет не менее ценно, чем материальная помощь крупных государств.

Основной задачей комитета являлось ведение переговоров с правительствами различных стран о принятии японских беженцев, то есть тех переговоров, которые до сих пор Япония вела самостоятельно. В качестве консультанта был привлечен вице-адмирал ВМС США Браунбергер, специалист по морским и воздушным перевозкам. В состав комитета, правда без права голоса, вошла и Япония, которую представляли специальный советник МИД Японии господин Хатирота Нодзаки и доктор математических наук господин Сакихира Коконоги, бывший атташе ООН по вопросам науки, занимавшийся на этом посту проблемами атомной энергии и сырьевых ресурсов.

Комитету сразу пришлось столкнуться с весьма сложным и деликатным вопросом распределения беженцев по странам. На первом, закрытом, заседании представитель Канады, господин Понсон, предложил в качестве рабочей гипотезы использовать принцип «пропорционального расселения». Иными словами, он предлагал расселить японских беженцев пропорционально численности населения каждой страны. Стодесятимиллионное население Японии составляет две и восемь десятых всего населения мира, равного четырем миллиардам. Следовательно, каждая страна должна принять такое количество беженцев, которое составит два и восемь десятых процента населения данной страны. При этом в зависимости от конкретного положения в стране допустимо отклонение в ту или другую сторону на один процент.

Предложение было очень характерным для господина Понсона, занимавшегося в Канаде, а затем и в ООН статистическим учетом продовольствия, однако оно получило решительный отпор со стороны малых и развивающихся стран. Как основу при обсуждении проблемы это предложение поддержали страны Западной Европы, Советский Союз, США и Австралия.

Среди представителей малых стран преобладало мнение, что распределение нужно производить не механически, а с учетом конкретных условий: климата, образа жизни, внутреннего положения и экономической мощи страны, согласуясь с непосредственными рекомендациями ООН.

Одной из причин, вызвавших возражения развивающихся стран, явилось и то, что предложение внесено Канадой. Канада ежегодно принимала сто с лишним тысяч иммигрантов. При весьма малой плотности населения она располагала самой большой на Американском континенте территорией, занимавшей почти десять миллионов квадратных километров. Правда, три четверти ее территории считались почти непригодными для жизни из-за холодного сурового климата. При пропорциональном распределении Канада должна была бы принять семьсот тысяч беженцев, но в кулуарах преобладало мнение, что при площади обитаемой территории и величине национального дохода на душу населения этого слишком мало. При непосредственных переговорах с японским правительством Канада уже изъявила готовность принять полтора миллиона беженцев. Таким образом, на основании своего предложения Канада более чем вдвое превышала полагающуюся ей норму, подчеркивая тем самым свое «моральное» превосходство перед другими странами.

– Это, конечно, был бы идеальный вариант, – сказал председатель Нбаен. – Но тогда мы просто не уложимся в срок. Вице-адмирал Браунбергер позже поделится с нами своими предложениями на этот счет. А пока я хотел бы ознакомить вас с некоторыми цифрами. В результате двусторонних переговоров Япония получила согласие восемнадцати стран принять двадцать миллионов японских беженцев. На сегодняшний день в различных странах мира проживает более миллиона японцев, сюда входят как лица, выехавшие ранее, так и те, кто уже успел эвакуироваться. На территории, которыми Япония управляет по мандату ООН, планируется переселить пять-шесть миллионов человек. Если добавить к этому те полтора миллиона, переселение которых намечено на земли, полученные Японией в собственность или арендованные легальным путем за рубежом, то оказывается пока найдено место только для тридцати миллионов человек. Куда и как будут распределены остальные три четверти стодесятимиллионного населения Японии, пока еще не решено. Разумеется, после срочной эвакуации их можно будет переселить на постоянное место Жительства в другие части света. Проблема в данном случае – именно в получении для них разрешения на постоянное жительство. Для тех тридцати миллионов, о которых я говорил, пока что найдено только место эвакуации. И не более того. Ни одно государство еще не дало Японии ответа по поводу разрешения на постоянное жительство. Наш комитет в срочном порядке – точнее, в течение шести-десяти месяцев – должен провести переговоры со всеми странами мира, чтобы обеспечить эвакуацию остальных восьмидесяти миллионов человек. А потом мы уже займемся устройством на постоянное жительство всех ста десяти миллионов японцев.

– Однако вы представляете себе, перед какой проблемой встанет страна, временно принявшая беженцев, если эвакуация затянется? – сдвинув брови, сказал представитель Иордании, господин Тсукан. – Неприязнь коренного населения, нищета в лагерях для беженцев, возможность эпидемии, волнения, преступления, столкновения с административными властями…

– Вы совершенно правы. Мне неудобно говорить вам об этом, но я очень надеюсь на трудный и драгоценный опыт вашей страны, господин Тсукан, – председатель Нбаен положил подбородок на скрещенные черные руки. – Опыт Иордании с палестинскими беженцами…

– Откровенно говоря, не знаю, что может быть тут полезного… – Тсукан, сняв очки, помял пальцами переносицу. – Беженцев в таком количестве история не знает. Опыт моей страны здесь службы не сослужит. Палестинских беженцев было всего семьсот тысяч, правда, это составило тридцать пять процентов населения нашей страны… Сколько было трудностей!.. Сейчас население Иордании приближается к двум с половиной миллионам… А мы с вами должны решить проблему размещения людей, число которых превышает эту достаточно значительную цифру почти в пятьдесят раз…

Представитель Бангладеша хотел было взять слово, но его опередил вице-адмирал Браунбергер.

– Я хочу предварительно кое о чем сказать, – начал он. – После окончания второй мировой войны, будучи лейтенантом, я был прикомандирован к службе репатриации японцев из Китая. Должен отметить, что японцы в подобных ситуациях держатся весьма спокойно и вполне управляемы.

– Да, японцы, если только они не вооружены, в массе не доставляют хлопот, – согласился представитель СССР Деникин. – Со всякими недоразумениями между собой они, как правило, сами и справляются…

– Я слышал, случались беспорядки среди японских военнопленных, но виновна в этом, кажется, была администрация лагерей, – продолжал вице-адмирал Браунбергер. – Как вам известно, оккупация японской территории союзными войсками происходила при прямо-таки неправдоподобном спокойствии!

– Однако по опыту последней мировой войны всему свету известно, что японцы не всегда мирно настроены, – вмешался господин Ардже, представитель Индонезии. – Очень сплоченный, очень энергичный народ… Решено, что станет после эвакуации с японскими силами самообороны? Они будут разоружены? Надеюсь, вооруженные отряды самообороны не будут сопровождать переселенцев на место эвакуации?

– После определенного этапа эвакуации они перейдут в ведение штаба спасательных сил ООН. Пока превалирует мнение, что в настоящее время Совет безопасности может использовать японские отряды самообороны для поддержания порядка, но с обязательным условием: на пост командующего должен быть назначен военный, рекомендованный ООН, – сообщил генеральный комиссар ООН Спополус.

– Как бы то ни было, сейчас не время бояться Японии, а время ее спасать! – страстно и убежденно произнес председатель Нбаен. – Я считаю достойным внимания предложение господина Понсона, оно может стать отправной точкой в нашей работе. Чисто арифметической стороны этого предложения я сейчас не касаюсь. Господа, речь идет не о бедствии, вызванном столкновением противоречивых интересов. Это не то явление, когда можно сказать: «Что посеял, то и пожнешь». Это гигантское стихийное бедствие, которое должно так или иначе затронуть все человечество. Речь идет об огромной территории в триста семьдесят тысяч квадратных километров, о территории, на которой японцы – один из самых способных и трудолюбивых народов мира – на протяжении многовековой истории своим трудом и потом создали и накопили несметные богатства, исчисляемые триллионами долларов. И эта территория с ее богатствами будет полностью разрушена и исчезнет. Организация Объединенных Наций уже не раз оказывалась перед лицом страшных стихийных бедствий, когда требовалась международная помощь пострадавшим. Землетрясение в Греции, тайфун в Бенгалии, нашествие саранчи в Сирии, а в последнее время крупные землетрясения в Перу и Никарагуа… Но теперь речь идет о невиданном, небывалом в историческом опыте человечества бедствии невероятных масштабов, если не считать, конечно, легендарной Атлантиды. И счастье человечества в том, что это бедствие произойдет, как определили специалисты, на ограниченном участке Дальнего Востока. В то же время это неслыханное бедствие явится испытанием для всего человечества. Действенную помощь пострадавшим можно будет оказать лишь в том случае, если все народы мира объединят свои усилия. Естественно мы будем учитывать различия в условиях, в национальном доходе, сложность внутренних проблем каждого государства. Но, повторяю, народы мира должны объединиться, как объединились они для решения вопросов ядерного вооружения, завоевания космоса и мирного использования мирового океана. Прежде всего нам следует выработать единую позицию. А тогда уже каждый народ в зависимости от своей территории и положения своей страны окажет всемерную помощь, вернее, каждый народ и все вместе. Я думаю, именно с таких позиций нам следует заниматься вопросом распределения беженцев…

Эта была горячая речь, соответствовавшая характеру и жизненному пути этого человека, который смолоду работал в органе Африканского единства в Аддис-Абебе, представляя Мозамбик. Председателя слушали с глубоким вниманием. Он продолжал:

– Прежде чем приступить к работе, мне бы хотелось достигнуть единства наших взглядов на проблему как на всемирно-историческую, общечеловеческую, являющуюся нравственным испытанием для всех народов, а не личной бедой одного из народов Дальнего Востока…

Речь председателя прервал негромкий зуммер. Из пневмотрубы выскочил лист бумаги и лег на стол рядом с генеральным комиссаром. Пробежав его глазами, господин Спопулос передал листок председателю. Последний удовлетворенно улыбнулся и сказал:

– Извините, вынужден отвлечься. Поступило прямое предложение в наш адрес, первое с момента создания комитета. Правительство Монгольской Народной Республики готово принять пятьсот тысяч японских беженцев, а смотря по обстоятельствам, и еще больше…

Раздались аплодисменты, правда не очень бурные.

– Но там у них в Монголии больше полутора миллионов квадратных километров, а население всего около миллиона трехсот тысяч… Сейчас они усиленно развивают промышленность, видно, им нужны японские инженеры.

– Так, еще от представителя Южной Кореи… В адрес Генеральной ассамблеи и нашего комитета… Просят рассмотреть вопрос о возможном влиянии бедствия на южную оконечность Корейского полуострова, – просматривая второй листок, сказал председатель. – Разумеется, обсуждение возможного влияния бедствия на другие районы стоит у нас на повестке дня. Затем…

Пробежав глазами третий листок, председатель недоуменно нахмурил брови. Потом сложил листок и сунул его в нагрудный карман.

– Извините, – сказал он. – Это частная записка от представителя Замбии, адресованная лично мне…

 

11

Если на авансцене мира энергично и вдохновенно трудился специальный комитет ООП, то за кулисами действовали иные силы. Разумеется, средства массовой информации о них ничего не сообщали…

Звонки прямых телефонов у глав государств в Москве, Вашингтоне, Пекине, Париже, Лондоне… Неприметные внешне дипломаты и закамуфлированные военные носились на самолетах с континента на континент. «Дымовые завесы», намеки, «пробные шары», а порой и заявления на пресс-конференциях – вся известная техника дипломатии была срочно брошена на выяснение намерений друг Друга.

Какое влияние окажет исчезновение Японии на положение на Дальнем Востоке и во всем мире? Не нарушится ли существующее равновесие сил? Ведь речь идет об исчезновении страны, которая оказывала немалое влияние на ход современной истории.

США, Советский Союз и Китай, каждая страна в отдельности, приступили к изучению возможного ущерба от землетрясений и цунами в восточной части Азиатского континента, особенно на Корейском полуострове, в Приморье, на побережье Желтого и Восточно-Китайского морей и на Тайване. Естественно, усилилась возня вокруг лиц, наиболее осведомленных о предстоящих изменениях. В главном штабе Д-плана стали исчезать какие-то документы или кого-нибудь из сотрудников вызывали в «холл отеля НН» на конфиденциальную беседу, чтобы выудить нужную информацию. По коридорам Управления обороны сновали иностранные корреспонденты, а то и дипломаты – надпись «Посторонним вход запрещен» их, разумеется, не останавливала. Дошло до того, что вместе с документами исчез один из сотрудников главного штаба, следом за ним «испарился» молодой географ.

Когда из органов охраны порядка было получено сообщение, что оба «похищенных» уже находятся за пределами Японии, Юкинага не выдержал.

– Для нас решается вопрос быть или не быть, а эти… Кем они нас, японцев, считают?! – истерически кричал этот обычно тихий и сдержанный ученый. – Ведь они оба необходимы нам сейчас здесь! Люди один за другим выходят из строя из-за переутомления!

– Ну, ладно, ладно, не горячись… – остановил Юкинагу Наката. – Не жги попусту нервы. Они на все пойдут чтобы хоть что-то выведать. Но, представляешь, какие у них будут кислые лица, когда они узнают, что мы не располагаем никакой особенной информацией, кроме той, что содержится в докладе, представленном Международному географическому обществу? У нас же просто не было времени изучить влияние катаклизма на близлежащие территории.

– Но проект-то был, – сказал Куниэда. – По-моему, еще на первом этапе работ…

– Да, но руки не дошли… – Наката потер обросшие щетиной щеки. – Пусть сами займутся исследованиями и составят прогноз.

Но Куниэда знал, что в ходе создания модели погружения Японии удалось выяснить, что влияние катаклизма на близлежащие районы будет неожиданно малым. Однако для более детального изучения этого действительно не хватало времени. Отправив семью в Ванкувер к родственникам, Куниэда по-прежнему работал без сна и отдыха, теперь уже в секретариате комитета по осуществлению эвакуации. Штаб Д-плана перешел в ведение комитета, но все практически остались на своих местах: начальник штаба стал вице-председателем комитета, а Куниэда был теперь при нем в качестве связного. События развивались быстро, извержения и землетрясения не прекращались, опускание и горизонтальное перемещение Тихоокеанского побережья становилось все более заметным, паралич постепенно охватывал все отрасли хозяйственной жизни страны. Люди получали ежедневный паек и ждали… Ждали, когда подойдет их очередь и они получат уведомление о времени и месте сбора…

А в международных сферах дела шли своим чередом. Президент США на одной из пресс-конференций в Белом доме заявил, что для участия в эвакуации населения Японии, кроме зафрахтованных ранее японским правительством судов, в японские воды направлен Седьмой американский флот, следом за ним туда направится и часть Первого флота. В спасательные работы, помимо Дальневосточных ВВС, включаются транспортные самолеты Седьмого и Тринадцатого флотов. На сегодняшний день еще не определено окончательно количество беженцев, которое примут США, но пока правительство решило принять на Тихоокеанское побережье два миллиона человек. Вопрос о принятии беженцев во внутренние районы страны в ближайшее время будет согласовываться в конгрессе.

Кто-то из журналистов заметил, что количество транспортных средств не соответствует количеству беженцев, которое собираются принять США. Президент ответил на это, что американские транспортные средства пока используются для перевозки населения в те страны, которые уже начали принимать эвакуированных. Силами ВМФ уже перевезено пятьсот тысяч человек.

Присутствовавший среди корреспондентов военный обозреватель спросил, чем объясняется передвижение американских военных судов в воды Тихого океана. Так, в западной части Тихого океана замечено довольно большое число крупных атомных подводных лодок. Атомный авианосец «Эйзенхауэр», входящий в состав Второго флота, покинул Атлантику и появился в акватории Азии, его заметили в военном порту Таиланда. Имеют ли вышеупомянутые суда касательство к помощи Японии? Президент ответил, что подводные лодки предназначаются для изучения возможных изменений морского дна в обширном районе, а «Эйзенхауэр» придается Тихоокеанскому ВМФ для помощи в спасательных работах.

Но было вполне очевидно, что все эти меры принимаются для создания противовеса Северному и Дальневосточному флотам Советского Союза, активизацию которых с началом японского катаклизма предполагали в северном и западном секторах Тихого океана. Действительно, были замечены четыре советские атомные подводные лодки, которые прошли через Берингов пролив из Северного Ледовитого океана. Увеличилось число советских военных кораблей в районе Цусимы. А когда японское Управление обороны сообщило командованию Тихоокеанского флота США о прохождении через Корейский пролив советского авианосца, дислоцировавшегося в Средиземном море, и двух ракетоносцев, приписанных к Балтийскому флоту, американцы занервничали. Стало известно, что оба ракетоносца вышли из Балтийского моря в Северное, прошли через Атлантику на юг, пополнили где-то в открытом море запас горючего, обогнули мыс Доброй Надежды, встретились в Индийском океане с авианосцем и достигли Дальнего Востока.

Балтийский флот прошел через Корейский пролив!

В былое время это произвело бы впечатление разорвавшейся бомбы, но сейчас Японии было не до того. Сторожевые суда Морских сил безопасности были заняты спасением населения острова Сакура, пострадавшего от извержения Ундзэн, и полуострова Осуми, где, помимо сильных землетрясений, быстрыми темпами шло опускание побережья.

Американский самолет, производивший воздушные съемки извержения пика Они-гатакэ на острове Фукусима, заметил недалеко от границы территориальных японских вод корабли, которые на большой скорости шли к северу. Самолет заснял их и передал снимки по радиотелеграфу в штаб. Один из этих трех кораблей, направлявшихся скорее всего в порт Наджин на севере Кореи или во Владивосток, вызвал всеобщее недоумение. Он прошел через пролив Цугару со скоростью тридцать пять узлов. Его видели с обоих берегов – с Сираками и с Таппи. Через час корабль исчез в тумане Тихого океана.

Управление обороны немедленно доложило о случившемся правительству и просило заявить категорический протест в целях безопасности морского передвижения. Министерство иностранных дел зашевелилось, но так ничего и не предприняло. Однако Китай не преминул заявить протест по поводу «провокационных действий» советской подводной лодки в районе Циндао.

Тем временем во исполнение великого морального долга корабли военно-морских сил Советского Союза, его транспортные, пассажирские и грузовые суда начали вывозить японских беженцев и их имущество через порты Тумои, Акита, Ниигата, Наоэцу, Тояма, Цуруга, Майдзуру и Сакаиминато в Находку.

Всеобщее внимание к северо-западному сектору Тихого океана весьма возросло. Особенно пристально следили за происходящим страны, имеющие свои интересы в этом районе. США в связи с этим явно нервничали и пристально наблюдали за Корейским полуостровом. Южная Корея объявила военное положение через двадцать четыре часа после объявления чрезвычайного положения в Японии. Обстановка в стране сделалась крайне напряженной. А через неделю была объявлена мобилизация части резервистов. На юге страны порой происходили слабые землетрясения, среди населения юго-восточного побережья ожидали паники. Жители северной части острова Кюсю самовольно начали переправляться на Корейский полуостров и в Китай. Испуганные, измученные люди невольно становились источником страшных слухов, в результате чего местные жители, бросив свои жилища, отправлялись в глубинные районы.

Правительство Южной Кореи заявило японскому правительству протест и довело до сведения, что все высадившиеся на ее территории японцы будут интернированы как нарушители границы, а все контрабандные суда будут подвергнуты предупредительному обстрелу береговой охраной. В дальнейшем будут предприняты более решительные меры: нарушителей границы предадут военно-полевому суду, а все суда, без разрешения приближающиеся к берегам Южной Кореи, будут немедленно потоплены. Однако никакие призывы японских сторожевых судов не могли остановить людей, пытавшихся переправиться через пролив на рыбацких лодках и шхунах, что привело к ряду неприятных инцидентов. Южнокорейское правительство уведомило японское правительство, что множество японских семей задержано по обвинению во «внесении смуты среди населения». Военно-полевые суды еще не начали действовать, но было очевидно намерение южнокорейского правительства использовать инцидент в своих интересах.

С точки зрения правительства, Южной Корее грозила большая опасность и с фронта, и с тыла: когда положение в Японии станет критическим, беженцы могут вторгнуться в страну и через линию перемирия, и со стороны моря, а на юго-восточном побережье начнется паника среди населения… Япония не оказывала Южной Корее прямой военной помощи, но всегда в той или иной мере прикрывала ее «тыл». Когда Япония исчезнет, такого прикрытия, на взгляд южнокорейского правительства, уже не будет, и баланс сил на Корейском полуострове сильно нарушится. Тогда полагаться можно будет только на военно-морские силы США.

Разумеется, Соединенные Штаты, желая в этих условиях продемонстрировать свою мощь, бросили якобы для спасения Японии огромные военно-морские силы. Однако такая демонстрация шла несколько вразрез с курсом ослабления давления на азиатские страны, взятым американским правительством в начале семидесятых годов, когда оно и внутри своей страны, и вне ее почувствовало всю тяжесть «бремени» этого давления. Теперь Соединенные Штаты вновь могли оказаться в нелегком положении.

США считали Китай единственной страной, способной вместо них стать на Дальнем Востоке «сдерживающим валом», препятствующим «распространению влияния Советского Союза». Уменьшив давление на Китай, предоставив ему самому выходить из внутреннего кризиса, вызванного «культурной революцией», США в какой-то мере развязывали ему руки, освобождая от «тактики на два фронта». «Облегчив себе жизнь» в Азии, Соединенные Штаты тем самым «облегчали себе жизнь» и в Европе. Китай, с его огромной территорией, протянувшейся от Тибета до Дальнего Востока, по мнению американцев, был «сдерживающим валом», охраняющим Азию от влияния с севера.

Международные отношения без конца усложнялись, делались многомерными и многополюсными. Но в своих основных моментах они, как и прежде, зиждились на простой почти физической «силе». Каким бы божественно искусным ни было мастерство канатоходца, если канат обрывается, он, подчиняясь физическому закону, неизбежно падает…

Над гирляндой островов, которая с каждой минутой все больше распадалась, над ста десятью миллионами человек, которые очутились на бомбе замедленного действия площадью в триста семьдесят тысяч квадратных километров, над теми, кто напряженно прислушивался к тиканью часового механизма внутри этой бомбы, шла, как всегда, беспощадная и неумолимая перестановка «фигур» на «доске сил». «Игральная машина» включилась для решения «предполагаемой ситуации», учитывая все разрушения, бедствия и человеческие жертвы лишь с точки зрения изменений в расположении фигур на доске. В таких шахматах гуманизм не более, чем один из ходов… Сейчас с доски должна была исчезнуть одна крепость. И из-за этой обреченной фигуры целый ряд государств могли очутиться перед новым политическим кризисом. Создались условия, когда – будь на то желание – чаша весов склонилась бы на сторону Корейской Народно-Демократической Республики. Этим объяснялась нервозность южнокорейских главарей: специальный посол отправился в Вашингтон, военные представители посещали Гавайи.

После протеста по поводу нарушения территориальных вод в районе Циндао пекинское радио заговорило о перемещении советских войск вдоль северо-восточной границы с Китаем. «Женьминь жибао» опубликовала статью под заголовком «Угроза ревизионистского империализма», повторив долголетнюю историю пограничного спора. Агентство Франс Пресс сообщило из Пекина о наметившихся передвижениях китайских войск в Северо-восточном военном округе. И как раз в это время атомный ракетоносец «Транкстон», приписанный к Седьмому американскому флоту, вышел из порта Иняхон и направился через Желтое море на юг. В Восточно-Китайском море он оказал помощь китайскому миноносцу, пострадавшему от небольшого тайфуна. Капитан «Транкстона» сообщил китайской стороне об оказанной помощи и предложил передать спасенных. В ответ на это вдруг последовало приглашение войти в важный стратегический порт Вэйхай на Шаньдунском полуострове. В Вэйхае «Транкстон» был встречен церемониальным строем военных кораблей и огромной толпой ликующего народа. И тогда капитан «Транкстона» и его помощник вспомнили о том, что их удивило, но чему они не придали сразу значения: спасенный ими миноносец был обычным легким судном сторожевого назначения, но на нем оказался молодцеватый офицер, великолепно владевший английским языком. Разумеется, они никак не прокомментировали своих мыслей вслух, а только переглянулись и перевели взгляд на грохочущий от салюта, украшенный красными и звездно-полосатыми флагами порт.

Если на Дальнем Востоке новая комбинация фигур на шахматной доске сумела вызвать бурю, то на противоположной стороне земного шара, в Европе, она вызвала легкое волнение. Состоялись откладывавшиеся было маневры НАТО; в Москве, Варшаве, Париже и Женеве происходили всевозможные встречи. Целью этих встреч было заключение соглашения о недопущении каких-либо военных действий вследствие гибели Японии. Но у них была и другая, тайная сторона: предугадать, как сложится военно-стратегическая ситуация на Дальнем Востоке и какую роль в ней будут играть Соединенные Штаты Америки, Китай и Советский Союз после гибели Японии. Каждая страна передвигала фигуры, стараясь соблюсти свои интересы, и с тревогой наблюдала за соперниками. Конечно, все ожидали наступления нового равновесия сил с молчаливого согласия заинтересованных сторон.

В особо серьезном положении оказалась стратегия США на севере Тихого океана. Если исчезнет Японский архипелаг, протянувшийся – вместе с гирляндой Рюкю – на три тысячи километров вдоль восточного побережья Евразии, то Соединенные Штаты, потеряв на нем военные базы, будут иметь на этом обширном участке лишь два опорных пункта: Тайвань на западе и острова Мидуэй на севере, и ничем не будут отделены от берегов Сибири и Дальнего Востока, принадлежащих Советскому Союзу.

В то же самое время для дальневосточной линии обороны Советского Союза Японский архипелаг играл роль своего рода «смягчающей зоны»: он в основном мог быть использован лишь для размещения американских военных баз, но почти не годился для ведения прямых военных действий. Итак, на линии большой протяженностью две великие державы окажутся лицом к лицу. Раскройте карту Дальнего Востока, найдите северный сектор Тихого океана и попробуйте закрыть пальцами гирлянду островов, окаймляющую восточную оконечность континента Евразии. Вы увидите, как обнажится побережье; Азиатский материк от восточной части Корейского полуострова до Приморья будет непосредственно омываться Тихим океаном. Попробуйте представить себя на месте лица, ответственного за «систему обороны» на этой новой, обнаженной линии побережья…

…Через неделю после входа во Владивостокский порт советского авианосца Китай неожиданно произвел испытания тактического маломощного ядерного оружия в пустыне, находящейся в автономном районе Внутренней Монголии. Через три дня в Коломбо закончилось совещание заместителей министров иностранных дел Индии, Китая, Советского Союза и США, в коммюнике которого сообщалось, что существует возможность созвать совещание представителей заинтересованных стран по дальневосточным проблемам на высшем уровне.

«Японская проблема» сказалась даже на столь отдаленных государствах, как Бразилия. Здесь среди старых японских переселенцев вдруг объявилась группка реваншистов, пустившая утку, будто японские войска наконец-то вторгнутся в Бразилию. Бразильцы японского происхождения заволновались… А потом совершенно неожиданно заволновалась… бывшая Юго-Западная Африка.

Нбаен, председатель Специального комитета ООН, на несколько минут отлучился с заседания, длившегося уже около восьми часов, и встретился с советником господином Китова. Они познакомились при обсуждении проекта строительства железной дороги в Танзании.

– Неприятные осложнения… – сообщил советник Китова, отводя Нбаена в дальний угол холла. – Получены сведения, что Южно-Африканская Республика тайно засылает отряды в Намибию…

– Неужели просочилось? – председатель сжал пухлые губы.

– Этого не может быть. Даже в совете по Намибии с этим планом никто не ознакомлен… Можно предположить лишь одно: когда по решению Генеральной Ассамблеи начал работу специальный комитет, правительство Южной Африки просто предугадало такую возможность.

Намибия, некогда называвшаяся Юго-Западной Африкой, в прошлом германская колония, граничащая на севере с Анголой, на востоке с Замбией и Ботсваной, а на юге с Южно-Африканской Республикой, после первой мировой войны по решению Лиги Наций стала подмандатной территорией Южно-Африканской Республики. После второй мировой войны в обстановке усиливающегося движения за освобождение африканских колониальных стран Генеральная Ассамблея вынесла решение о предоставлении ей независимости не позднее 1968 года. Однако, несмотря на это, Южно-Африканская Республика не признала этого решения и даже урезала автономию коренного населения. Международный суд в Гааге в июне 1971 года вынес решение о незаконности пребывания Южно-Африканской Республики в Намибии, но ЮАР, ссылаясь на свои имущественные права, продолжала оставаться в ее пределах. Организация Объединенных Наций на основании решения о передаче мандата на управление Намибией послала туда своего генерального комиссара. Так Намибия оказалась под двойным управлением.

По решению Генеральной Ассамблеи Замбия, опорный пункт национального движения в Южной Африке, вместе с соседней Танзанией приступила к разработке плана перемещения большого числа японских беженцев «с охранной грамотой» ООН в Намибию, поскольку Намибия де-юре считалась подмандатной территорией ООН. Этот план преследовал две цели: выполнить долг гуманности и дать развивающейся стране хорошо обученных технических специалистов…

– Я думаю, этот вопрос надо в срочном порядке поставить на обсуждение в вашем совете… – сказал председатель Нбаен, поднимаясь. – Одновременно и мы постараемся включить его в повестку дня в нашем комитете. Как бы то ни было, давайте обсудим этот вопрос с генеральным секретарем.

Вдруг в холле сделалось шумно. Люди торопливо направлялись к выходу.

– Что-нибудь случилось? – спросил господин Нбаен проходившего мимо служащего.

– В шесть часов начинается передача через спутник связи… – сказал тот на ходу. – Прямая передача из Японии. Сам Эд Хоркинз отправился на место событий. Говорят, просто потрясающе…

– Пойдем? – Китова сделал несколько шагов в том же направлении, куда устремились все.

– Постойте, – Нбаен своей огромной рукой схватил советника за рукав. – Взгляните…

В углу холла, куда указывал председатель, он увидел миниатюрного, восточного вида джентльмена с полуседой головой, который, отвернувшись от потока устремившихся к выходу людей, смотрел в окно на красный как кровь нью-йоркский закат. Его тонкие плечи были бессильно опущены, дужка снятых очков дрожала в руке. Мужчина вытащил из кармана платок и приложил его к глазам.

– Господин Нодзаки, особый член нашего специального комитета… – сказал Нбаен, понизив до шепота свой густой, низкий, характерный для африканца голос. – Только представьте себя в его положении! Сейчас тонет его родина. Территория… на которой из поколения в поколение жили его отцы и праотцы… Горы, реки, джунгли, степи Японии, где спят духи предков, все, все исчезнет… и домашние животные, и птицы, и дикие звери… Дома, деревни, Токио, могилы… и обезьяны, и бегемоты…

– Разве в Японии есть обезьяны и бегемоты?.. – пробормотал советник Китова, но в его тоне не было иронии. Голос его звучал печально и сочувственно.

– Этому старому человеку горько. Это понятно, – сказал Нбаен, кладя руку на плечо советника. – Его соотечественники сейчас мечутся в страхе и ждут… ждут… Матери, дети… А он должен взирать на это из тихого спокойного города, из комфортабельного зала… Смотреть, как все гибнет, да еще вперемежку с коммерческой рекламой?..

– Вы совершенно правы… – согласился Китова. – Телевизор – коробочка, годная только для развлечения. Ну, кинофильмы, комедии, но репортажи с места трагических событий… В нашей стране встал вопрос, следует ли передавать по телевидению речь президента. Обсуждают, способны ли граждане в полной мере воспринять речь главы государства, когда он говорит с телеэкрана…

– Давайте подойдем к нему, – председатель потянул советника за рукав, увидев, что старый Нодзаки прячет платок в карман. – Только без утешений. Он – мужчина. Спросим его мнение о нашем проекте.

Когда они подходили к стоящему у окна старику, из коридора донеслись голоса:

– Какое место, говорили, тонет?

– Точно не помню, но вроде Сикоку.