— А Москва здорово изменилась — сказал Константин Василию. — Посмотри на эти супермаркеты, на одежду и лица людей.

Прежний оптимизм Василия с потерей глаза исчез. В словах звучали сарказм, ирония и

горечь.

— Да куда там! В этой стране никогда ничего не изменится. Просто витрины лучше вымыты, мы же, как были, так и остались здесь чужими.

Константин промолчал. К плохому настроению Василия он уже привык. Но о разлуке не могло быть и речи. Мало того, зная о проделках как американской так и вездесущей русской мафии, свое наследство по завещанию Харасанов оставлял Василию Коваленко.

Заполучить картину Бялковского “Революция на Земле глазами марсиан” стало его навязчивой идеей. Даже исходя из цветного снимка, сделанного неизвестным фотографом, он понял, что полотно — шедевр. Сначала Харасанов хотел показать снимок Францу, но потом понял, что подобное было бы ударом ниже пояса. “Опять обрекать счастливого человека на моральные мучения. Это подло, — рассудил Харасанов. — Но как разыскать полотно?!”

Перебирая сотни вариантов поиска, Константин неожиданно вспомнил, что старый петербургский прокурор Артур Джавахишвили неоднократно выступал обвинителем по делам расхитителей художественных ценностей, контрабандистов, переправляющих эти самые ценности за рубеж. Необходимо было показать Артуру снимки полотна, навести справки о таинственных московских аукционах. Василий решение Харасанова принял скептически.

— Ты не успокоишься, пока твой прокурор нас не сдаст. Видать, соскучился за цириками?

— Если хочешь, оставайся в Москве. Я же сегодня в двенадцать ночи поеду на Питер.

Василий неожиданно разозлился.

— Кончай, Костя, гнать пургу. Ты прекрасно знаешь, что один здесь я не останусь. А если отшиваешь меня из-за денег, доли с картины мне не нада!

Эти неожиданные вспышки гнева, дух противоречия раздражали Харасанова все больше и больше. Но Харасанов ловил себя на том, что его злость, достигнув апогея, исчезала. На смену приходила жалость отца к сыну, покалеченному судьбой.

— И все же, Василий, я настаиваю. Тебе необходимо обследоваться у академика Обнорского. Он один из лучших учеников Федорова. Как ни странно, он не желает эмигрировать в Америку…

Василий перебил Харасанова.

— Опять ты за свое. Мы ведь договорились не затрагивать эту тему.

— Плевать, что договорились. Вчера я был у Обнорского, показывал заключение нью-йоркских офтальмологов.

— Ну и что?

— Операция возможна и он берется ее сделать.

— Небось, хочет сдрючить миллион, чтоб послать сына или дочку в Оксфорд.

— Думаю, ты не прав. Он офтальмолог от Бога, да и детей у него нет.

— Тогда есть сыкса — любовница или куча алчных родственников.

На этот раз вспылил Харасанов:

— Замолчи, Василий! Ты, кажется, приехал из Нью-Йорка, а не из Куу-Чека. Он а-ка-де-мик! Делает блестящую карьеру. О нем говорит весь мир.

Василий замкнулся.

— Ладно, там будет видно. Ты как знаешь, а я прогуляюсь по Москве.

* * *

Тишинский рынок пестрел разношерстной толпой. Убогий товар, предлагаемый стариками и старушками, перемежался с вещами, стоившими больших денег.

Этот рынок, известный как самый дешевый в Москве, был известен тем, что здесь можно было купить вещь “тепленькую”, только что украденную или подпольно привезенную из-за бугра.

Пиратский вид Василия здешнюю публику не отпугивал, наоборот, призывал к общению. Василий долго присматривался и наконец выискал людей, которых можно было не опасаться. Испещренные монастырями и перстнями руки говорили сами за себя.

— Мужики, нужен ствол! Плачу баксами по большому счету.

Парни засуетились, куда-то исчезли. Но вскоре на арене появилась старая кикимора, одетая по моде 20-х годов.

— Ты, милок, интересовался наседкой с цыплятами? — сиплым голосом в полтона спросила она. — А поточнее, чего бы ты хотел?

— Давай что-то заморское… Берету, например, или, на худой конец, тэтэшник.

— Берета дорого стоит. Не потянешь.

— Мать, не гони дуру! Говори сколько, и дело с концом.

— Ладно, милок. Берета тянет на семьсот долларов, а за тэтэшник нужно пятьсот.

— Годится, показывай одно и другое.

На дне сумки лежали пистолеты — новенькая “беретта” и в хорошем состоянии ТТ.

— А где патроны?

— Под газетами, в целлофановом мешке.

— Ладно, мать, пересчитывай бабки, и разбежались.

* * *

Покупка Харасанова явно расстроила.

— Вот и криминал приехал. Зачем ты купил эти игрушки?

Василий резким ударом ладони толкнул Харасанова в плечо.

— Костя, очнись! Мы едем в Питер по криминальным делам. Не иметь оружия в таком городе, практически приравнивается к самоубийству. Если нам суждена удача, так и будет. Если обложат менты — предупреждаю, лично я застрелюсь. Садиться в тюрьму, да еще наполовину слепым — я не намерен.

От его слов руки и лоб Харасанова покрыла испарина. Ему страшно захотелось отменить намеченное, бросить все и немедленно уехать в Америку. Но какая-то неведомая сила парализовала мозг, свела челюсти и язык. Он молчал.