“Зверь массажа” полюбился не только Войтовичу и Феликсу. Добрая половина кремлевской знати пользовалась услугами маленького человечка — обладателя волчьих глаз и необъяснимого преступного обаяния.

Шли годы. Обслуживающий персонал Кремля менялся словно ландшафт перед глазами солдата армии Александра Македонского. Киномеханики и парикмахеры, дворники и повара по хитрому замыслу вождей, во избежание раскрытия тайн, уходили в небытие.

Но бывший курганский приказчик Павел Космаков избежал участи быть расстрелянным в подвалах НКВД. Мало того, оставаясь массажистом и парикмахером уже только троих из элиты, получил пост хранителя запасников Оружейной палаты и Третьяковской галереи.

Мечта сбежать в Китай и открыть свое дело в Харбине ушла вместе с годами. Жизнь была легкой, а то, что проходило через его руки, не могло присниться даже индийскому радже. Золотые изделия Древней Руси, усыпанные бриллиантами и изумрудами, тяжелые блюда червонного золота, утыканные пылающими рубинами гуще, чем южное небо звездами, “яйца” Фаберже, десятки картин Рафаэля, Рембрандта, Тициана, Гогена, Пикассо — все это и тысячи других произведений искусства, стоящие миллиарды, проходили через руки Космакова.

Один раз в год Павлуша Космаков и его молодая жена Руфина Иосифовна посещали родные города — Курган и Кустанай. Бывшие знакомые бывшего приказчика в Кургане покоились на кладбище. Отдав дань молодости и безвинно убиенным им людям, он отправлялся в город Кустанай.

Здесь хорошо помнили Войтовича, а его посланник имел власть, граничащую с самим Аллахом.

Руфина Иосифовна отъезжала на пикник в чудесный сосновый лес возле станции Семиозерка, а Павел Космаков один, на черной “Эмке” отправлялся к “брату” в поселок Джетыгара.

Земля вокруг ствола старой шахты заметно осела. Деревянный сруб совершенно сгнил. Теперь, чтоб спуститься в шахту, приходилось брать канатную лестницу огромной длины. Один конец Космаков прикреплял к штанге железной лебедки, сохранившейся со времен англичан, другой — сбрасывал в черный провал.

Глубокой ночью с рюкзаком за спиной маленький человечек спускался в отпугивающий зев шахты.

Теперь подземелье второго горизонта напоминало сказочную пещеру графа Монте Кристо. В маленьких сундучках вдоль стены сверкали груды драгоценных камней, украденных в кремлевских хранилищах. Десятки картин, античные скульптуры странно и зловеще смотрелись в мраке подземелья.

До рассвета у него как всегда оставалось два часа. За это время маленький человек пытался физически ощутить свое богатство. Тысячи золотых монет, издавая жалобный звон, просачивались через его пальцы. Словно шах соски наложниц он ощупывал драгоценные камни, оставляя на пальцах и ладонях бороздки от острых граней.

Картины он не любил, но, зная их ценность, смотрел на них с уважением. Скульптуры античных мастеров, также стоящие миллионы, вызывали у него удивление своей хрупкостью, несоответствующей, по его мнению, с огромной ценой.

Система, по которой наиболее дорогие произведения искусства оставались непроданными, срабатывала безотказно. Когда сумма достигала предела, на аукционе появлялся работник аппарата внутренних дел и объявлял, что та или иная вещь по государственным соображениям продаже не подлежит.

К тому времени связи кремлевского “кладовщика” были неограниченны. Расплачиваться приходилось щедро, но золота из заброшенной шахты хватало. Бизнес Павла Космакова процветал.

И все же бывали моменты, когда кремлевского Гобсека охватывал панический страх. Как правило, такое ощущение он испытывал после бесед с плотным человечком, обладателем круглых очков. Казалось, змеиные глаза видят все. В такие моменты Павел Космаков врывался в кабинет старого друга:

— Пора завязывать, Ян!.. Толстый хорек что-то подозревает. Ты уедешь за границу, а меня он в Бутырках подвесит за яйца и снимет шкуру.

Человек без нервов Ян Войтович был несокрушим:

— Брось гнать пургу, Павел. Он сам боится. Не сегодня-завтра генералы его пустят в расход.

Слова Войтовича успокаивали расшатанные нервы. Для полного расслабления Космаков выпивал стакан Греми, закусывая сушеной дыней.

— Убери Гриневича. После последнего аукциона он затребовал сумму, которая больше твоей доли.

Наполовину латыш, Ян Войтович обладал дикой скупостью. Желваки под пергаментной кожей вздулись.

— Сколько?!. Сколько запросила эта мразь?!

— Двадцать тысяч золотом.

— Ладно, сделаем по-старому принципу. Отправлю его в командировку, с которой он не вернется.

— А как быть с каталогом оставленных вещей за последние пять лет? Пожар уже не пройдет.

Войтович поморщил лоб. Но в гениальности этого человека Космаков не сомневался.

— Отправим якобы на экспертизу в Ленинград. По дороге устроим налет. Кстати, Павлуха, по каким ценам ты сплавляешь это барахло? — улыбнулся мертвой улыбка садиста. — Может, увеличим мою долю?

Войтовича Космаков не боялся и хорошо знал. Возиться с товаром инквизитор-латыш в жизни не станет. Звонкое золото с рук компаньона — другое дело.

— На десять процентов согласен. А если ты не согласен, попробуй сам. Кроме головной боли ничего не наживешь.

— Ладно, ладно, Павлуха, не горячись, — хлопнул его по плечу Войтович. — Проценты я принимаю и пусть каждый занимается своим делом.

В 1952 году сотрудница кремлевского отдела кадров, его законная жена Руфина Иосифовна, родила Павлу Космакову сына. Вглядываясь в бесцветные близко посаженные глазки младенца, бывший приказчик думал: “В стране пролетариата родился новый миллионер. Кем вырастет этот человек, что скажет, когда отец покажет ему сокровища казахстанского подземелья?”