В замкнутом пространстве что-то происходило. Обостренный слух поначалу уловил отдаленный писк мышей. Мягкий, шевелящийся комок с верхнего яруса свалился на лоб и мгновенно исчез.

Камера спала. Взволнованная Нина села на железную койку, чувствуя, что ей уже не уснуть. Еще через минуту появился новый гость. Впрочем, огромные черные тараканы в камерах не гости, а, скорее, хозяева. Их в самом прямом смысле уважают, понимая, что эти насекомые символ терпимости и неприхотливости, как и люди, находящиеся в неволе. Насекомое подползло к ноге Нины и, словно желая что-то сказать, встало на задние лапки. Нина погладила пальцем черную глянцевую спинку совершенно не пугливого насекомого.

— Что хочешь сказать, парнишка, я внимательно тебя слушаю.

Усатый сверкнул бусинкой глаза, покачал головкой со стороны в сторону и с достоинством куда-то пополз. “А ведь это знак, — подумала Нина. — Старые зэчки говорили камерные тараканы приносят только хорошую весть.” Удивительно. Камера по-прежнему спала. Тюрьма испокон веков ведет ночной образ жизни. Народ после отбоя до утра режется в карты, передвигает нарды и шашки.

Возбужденная Нина проследила, как таракан подполз к щели возле умывальника и, что опять поразило женщину, медленно развернулся в ее сторону, и словно прощаясь, встал на задние лапки. “Господи, хоть бы плохое не случилось,” — подумала Нина, но опять вспомнила зэковское поверье — камерные тараканы приносят только добрую весть.

Нервы настолько возбудились, что она закурила. Откуда-то с верхней нары раздался голос:

— Золотоножка, ты закурила?.. Не верю своим глазам.

Заключенная спрыгнула с верхнего “этажа” и пошла на парашу.

— Не собираюсь я начинать курить, — сказала Нина, — просто нервишки сегодня сдают.

— А ты плюнь на все. Пусть будет, что будет, — послышался голос справа.

Камера просыпалась. О ночных гостях Нина рассказывать не стала. Расскажи она о мышах и тараканах, — в ее ауру полетели бы дополнительные камни. Ведь до конца никогда не знаешь, какие люди тебя окружают.

Принесли убогий завтрак. Нина с отвращением съела постную жижу, после чего выпила крутого чая из лучших цейлонских сортов. Но нервы не успокаивались. Словно в ожидании чего-то заныло сердце.

Около 11 утра металлическая дверь открылась. Показался в сопровождении охраны заместитель начальника тюрьмы. Прозвучали знакомые для всех слова:

— Никифорова, на выход с вещами!

Нервы у Нины мгновенно расслабились. Бросило в сон.

Уже на коридоре заместитель начальника сказал ей невзначай:

— Идешь на волю, Никифорова, почему не радуешься?

Нервная система, которая напрягалась тысячи раз, реагировать отказалась. Нина посмотрела в глаза майора сонными глазами и по-детски спросила.

— Честно на волю?.. А ты майор не обманываешь?

Это “честно” было для видевшего виды майора столь неожиданным, что он рассмеялся.

— Ты, Никифорова, в детском садике что ли? Я с тобой не в игрушки играю. Пошли в камеру хранения, получишь вещички и кати в свою Жмеринку.

Затем майор доверительно положил ей руку на плечо и добавил:

— Таких как ты, Нина, на моей памяти еще не было. Молодец… Никого не сдавала, прошла испытания на 5. Мой тебе совет — держись на свободе от гнилых людей подальше. Запомни, чем человек выше рангом, тем он в моральном смысле гнилее. И не обязательно, что в тюрьме не сидел. Ну да ладно об этом, — майор улыбнулся и залихватски щелкнул пальцами. — Там за тобой муж приехал с родственниками, адвокат.

Ох, и гульнешь сегодня!!!

Измочаленные нервы по-прежнему баррикадировали приход радости. Нина пока ничего не ощущала. Отсутствующими движениями она одевала на себя вольное платье, замшевый пиджак, туфли.

Когда она надела привычную одежду, в организме возник странный комплекс неполноценности. Чего-то во всем этом явно не хватало. А именно: мешали руки, она не знала, куда их деть.

— Что, Нина, — встревожено спросил майор, — чего то из вещей не хватает?

Его слова вывели ее из оцепенения. Она вспомнила. “Золото!!! Два моих перстня остались у начальника тюрьмы!”

— Все в порядке, майор, — ответила Нина. — Передайте начальнику тюрьмы, что я на днях к нему заеду с презентом. И вам, кстати, майор, также привезу отличный коньяк.

День был солнечный и теплый. За стеной Дубовского централа, на уже свободной территории, возле сверкающего лаком Мерседеса, Нину Никифорову ожидала группа родных людей. Неровным шагом Нина подошла к сыну с невесткой и молча взяла на руки Юлю. Глаза девочки смотрели куда-то в голубое небо, а лицо выражало безмятежное спокойствие. Внезапно Юля перевела взгляд на лицо бабушки и заливисто рассмеялась. Этот живой детский смех, словно растопил глыбу льда в измотанной душе Нины. Исчезла сонливость. Опять захотелось жить. Нина поцеловала внучку и подняла над головой:

— Расти большой, моя радость, пусть твоя жизнь будет счастливой и долгой!

Неподалеку от тюрьмы, в метрах сорока, стоял Джип с затемненными окнами. Двое мужчин со специфическими лицами рыцарей меча и кинжала наблюдали праздник Нины Золотоножки.

— Ну что ж, Герман Фридрихович, будем надеяться, что Мария Богуславская перед смертью рассказала Никифоровой где спрятаны картины. Вот только общались они совсем мало.

Обладатель такого же мощного подбородка, Герман Фридрихович заметил:

— Зэчки рассказывали, они в камере делали какие-то рисунки. Я приказал нашему человеку в централе ее на выходе обыскать, но старый мудак Маркушин его в смену не поставил. Теперь с паршивой перестройкой шмоны по выходу отменили. Придется включить вариант “Виктория-2”. Но Жмеринка маленький городишко, воровство на квартире Золотоножки вызовет резонанс.

— Конечно, вызовет, если ты пошлешь громил с убойного отдела. Пошли “клопа”. Сама Никифорова не поймет, что у нее на квартире побывали гости. В крайнем случае, если у нее тайник в “голове”, поедем за ней не только в Россию, но и на край света. Эти две картины на аукционе в Швейцарии потянут на миллионов 20. Недавно японец купил всего одну картину Гогена за 40 миллионов зелени. В нашем случае не хуже. Чего стоит только один Рембрандт!

— Продать будет тяжело, — бросил Герман Фридрихович. — Картины Рембрандта все на учете.

Старший по званию улыбнулся улыбкой змеи.

— Какой учет!? Бросьте ты Герман эту совдеповскую бухгалтерию. Сразу видно в ОБХЭС начинал. Есть масса полотен величайших художников мира, о которых никто не знает. Они хранятся в частных коллекциях фанатиков миллионеров, миллиардеров и Бог знает кого. Как говорится, “только свисни!” Лишь бы картины у нас были.

— Но свистеть нужно тихо, — заметил Герман Фридрихович. — Хоть в этом вы со мной согласны?

Змеиная улыбка на массивном лице обозначилась еще ярче. Открылся тонкогубый рот, показался кончик языка напоминающий жало:

— Ш-ш-ш-то-ж, Герман Фридрихович, здесь вы, пожалуй, правы.