Выставка изобразительного искусства в Киеве была поистине грандиозной. Люминесцентное освещение подхватывали огромные зеркальные шары и весь этот ослепительный свет отражался от покрытых мозаикой стен, находил пристанище на чудесных полотнах.

Время плакатного сюрреализма кануло в историю. Неотъемлемые атрибуты революции — буденовки, увешанные орденами мундиры самодовольных лидеров теперь можно было встретить только в определенном зале, отражающем “великую эпоху”. Впрочем, Франц, талант которого эта “великая эпоха” все — же покалечила, зла на нее не держал. Как подобное в душе его произошло? Кто его знает. Возможно, по незлобивости натуры, а, возможно и от того, что это самое прошлое было прошлым его родителей и частично его самого. Ну, а если брать по большому счету, у славянских народов всегда происходят всевозможные катаклизмы. Что касается России, Беларуси и Украины, — эти народы всегда метались между кнутом и пряником, всегда были многострадальными, везде им недоставало земного равновесия.

Когда Франц и Наташа увидели картину “Украинские Афины”, потрясенные они долго не могли обмолвиться словом. Неизвестный дизайнер поместил картину в раму удивительную по замыслу и воплощению. Упоминание об античных Афинах здесь нашло прямое отражение. Тонкая рама была изготовлена из скрепленных между собой в ажурном узоре хлыстов. Рабовладельческая эпоха как бы накладывала отпечаток на современный быт, а десятки напряженных страдальческих лиц усиливали это впечатление, вынуждали глубоко замыслиться. Затемненную нишу, в которой находилась картина, освещали две лампы, источая струи голубого и красного света.

Когда многочисленная толпа узнала кто автор, произошел взрыв. Люди, перебивая друг друга, высказывали Францу свое восхищение, старые и молодые, домохозяйки и директора, художники и актеры.

После того, как толпа поклонников и желающих взять автограф схлынула, подошла очередь агентов, желающих приобрести картину.

Наташа была ошеломлена. Огненно-рыжий англичанин с рыбьими глазами предложил за “Украинские Афины” пятьдесят тысяч долларов. Два вкрадчивых японца бережно взяли Франца под руки и увели в сторону.

— Даем васа картина восемьдесят тысяч долларов.

Сыпались другие предложения. Вскоре цена достигла ста тысяч долларов.

Это было выше ее сил. Ее дыхание обжигало ему шею, ухо.

— Франек, не теряй шанс!.. За такие деньги мы купим квартиру здесь, в Киеве. Еще останется на машину, мебель и все остальное.

Она не была жадной. Нет, это была не жадность. Просто подобная сумма, да еще в долларах, плохо укладывалась в мозгах, привыкших к убожеской жизни. Так бы повели себя девяносто процентов наших женщин, да и мужчин тоже.

— Наташа, дорогая, — шептал Франц, сжимая руку любимой женщины, — прошу, подожди. Выставка еще не завершена. Теперь продать картину мы всегда успеем.

Опьяненный славой, он долго не мог прийти в себя. После дикого унижения в Черновцах, где на выставке его картина “Революция на земле глазами марсиан” была признана крамольной, после стольких лет забвения слава все же его нашла. Всего одна картина — и он признанный художник! Мелькнула мысль: “Тогда тоже была всего одна картина, затем — клеймо “диссидент”!.. Враг, по которому плачет тюрьма. Но тогда было другое время… На каждом шагу требовался сюр… Необходимо взять себя в руки, вытравить комплекс страха, который все же гнездится в тайниках души”.

Они с Наташей вышли на улицу и ему сразу стало легче. Свежий воздух, неповторяющиеся лица вытолкнули навязчивый комплекс, который уже много лет мешает ему жить. Поистине прав был тот человек, который в глубине прошлых веков изрек слова, ставшие народной пословицей: “На миру и смерть красна”. Действительно, в калейдоскопе меняющихся лиц, пейзажей, в объятиях солнечных лучей, ветра мерзкие комплексы растворились.

На Киевский главпочтамт они приехали вечером. Крещатик сверкал огнями. В помещении почтамта стоял рабочий гул.

Оператор подала Францу узкий конверт и корешок почтового перевода.

Хотя письмо Харасанова состояло буквально из двух строк, у них учащенно забились сердца.

“Ожидаем с Василием в Москве 1-го октября в гостинице “Метрополь”. Спросить гражданина США Хасквела Кинга”.

Сумма денежного перевода составила восемьдесят тысяч гривен.

События этого дня были невероятны. Переварить подобную информацию вот так просто оказалось совсем не просто.

Минутную тишину нарушил Франц.

— Оказывается, Василий жив. Но ведь ты утверждала, что его расстреляли на твоих глазах.

— Франек, поверь, я действительно видела. Этот кошмар мучит меня каждую ночь.

Он улыбнулся и взял ее за руку.

— Ты меня, Наташа, извини, но после наркотиков в подвале Жарылгапова тебя могли преследовать зрительные галлюцинации. Какими наркотиками они вас пичкали?

— Точно не знаю… разными. Кажется, опий, морфин, амнапон.

— Если опий — зрительные галлюцинации вполне возможны. Впрочем, морфин и амнапон могут оказывать такое же действие.

Она молчала. Воспоминания вызывали у нее жесточайшую душевную боль.

Франц изменил тему.

— Видимо, Харасанов не знает, что на Украине уже давно функционирует система “Вестерн юнион”. Восемьдесят тысяч в гривнах — это куча денег.

Оператор предложила вызвать охрану. Вспоминая казахстанские и московские события, провоз оружия, валюты, фальшивых документов, — над ее предложением они беззлобно посмеялись. Оператор, не понимая причин смеха и отказа, обиженно поджала пухленькие губки.

Ночь они провели в безумно дорогой частной гостинице, а на следующий день опять посетили выставку картин.