I. Великий изобретатель

Том Хэд, главный инженер Арктической Компании холодильных машин, нервно ходил по своему рабочему кабинету. Он что-то обдумывал и машинально насвистывал популярную в Америке песенку: «Ну и жара!»

Наружность Хэда невольно возбуждала к нему симпатию. Ясные глаза его, с отливом голубой стали, сохранили свой блеск и смотрели спокойно и уверенно. Чувствовалось, что Хэд не растеряется в минуту опасности и победит все препятствия обаянием своей личности и силой воли, закаленной в испытаниях жизни. Нервное, подвижное лицо его ясно указывало, что жизнь далась ему не легко.

Изредка Хэд останавливался перед чертежами, развешанными по стенам его. кабинета. Тогда он начинал торопливо гладить уже седеющую голову, как будто помогая процессу мышления, а губы его слегка вытягивались вперед, что придавало лицу детски-наивное выражение.

Как знакомы и близки ему эти огромные бумажные простыни, на которых были изображены непонятные другому «иероглифы техники», какая-то паутина линий, извилистые кривые, кружочки и длинные полоски, закрашенные различными цветами, имеющими свое определенное значение.

Против одного чертежа Том задержался немного дольше, потом быстро подошел к рабочему столу и принялся за продуманный только что эскиз детали усовершенствованной им холодильной машины, над которой он работал более десяти лет.

Том так был увлечен порывом своего творчества, что не заметил светового сигнала и характерного гудения приемника радиофона, и только особый электрический звонок, наполнивший воздух серебристыми звуками, указал ему, что его вызывают для разговора.

Он вернулся к действительности и, как бы недовольный, быстро перевел рукоятку аппарата, висевшего около его стола.

Последние усовершенствования мембраны и микрофона давали возможность переводом этой рукоятки вести разговор без всяких слуховых трубок, так, как будто собеседник находился рядом.

Вот какой разговор произошел между инженером Хэдом и лицом, нарушившим его работу.

— Бостон, К-1-72, Том Хэд, инженер Арктической Компании.

— Нью-Йорк, С-8-79, инженер Комов из России. Когда могу видеть вас, чтобы передать заказ на холодильные машины для Туркестана.

— Могу назначить свидание завтра, в 8 утра.

— Хорошо, выезжаю поездом молния № 5.

— Счастливый путь.

Том перевел рукоятку радиофона в первоначальное положение и принялся было за прерванную работу, но «порыв не терпит перерыва», — и пропало недавнее вдохновение.

С прежним увлечением Том не мог уже продолжать обдумывать свое усовершенствование.

Взгляд его случайно упал на термометр, который показывал температуру наружного воздуха 131° по Фаренгейту.

«Да, сегодня совсем не холодно», и Том со злобой стал рассматривать голубое небо без малейшего облачка, как будто бы оно было виновно в той необычайной жаре, которая вот уже целый месяц стояла по всей Америке.

Бедствия, вызванные этой жарой, были неисчислимы. Деревья лишились своего зеленого наряда, поля высохли, исчезла вода из колодцев и водоемов, и скот тщетно искал укрытия от зноя и жалобно мычал.

Ежедневно от солнечного удара погибало только в одном Нью-Йорке несколько тысяч человек. Санитары Летучей Скорой Помощи выбивались из сил и не могли принести облегчения и спасения жертвам этого грозного явления разгневанной чем-то природы.

Хэду показалось жарко и душно в кабинете. Он резко повернул регулятор температуры, находившийся в маленькой нише у окна, и впустил сильный поток охлажденного воздуха, который получался от работы холодильной машины и служил для понижения температуры во всех помещениях завода.

Из отверстий, сделанных в карнизе потолка, заструились невидимые воздушные каскады и принесли благодетельную прохладу — спасение от жары, которая всех измучила и лишала трудоспособности.

— Жара и холод… Ну-ка, кто победит… — Том улыбнулся, задумавшись о своих грандиозных планах, и откинулся на мягкую спинку удобного кожаного кресла.

Привычка к кипучей энергичной работе, однако, скоро вывела его из мимолетного бездействия, — он нажал одну из многочисленных кнопок, расположенных на особой распределительной доске, чтобы вызвать заведующего текущей корреспонденцией.

Мистер Уайт, понятно, не заставил себя ждать и принес целую папку с деловыми письмами для просмотра и подписи Хэда.

— Благодарю вас, я пришлю вам их обратно через час для отправки. Да, а сейчас вы пошлите приглашение инженеру-конструктору Леру из Всеобщей Компании Электричества в Питсбурге, чтобы он прибыл сюда для переговоров относительно заказа электромоторов большой мощности. Когда бы нам назначить свидание? Я могу принять его в среду между 4 и 7 часами вечера. Отмечу это себе, а вы пошлите не пневматической почтой, а лучше дайте телефотограмму. Дело это важное. Вот и все.

В Америке давно уже знали, что «время — деньги», и не тратили его попусту сами и у других не отнимали. Едва Том закончил свою фразу, как мистер Уайт быстро скрылся, чтобы исполнить полученное приказание.

Хэд был в курсе всех дел завода, следя за исполнением новых заказов, и легко разобрался в груде полученных и отправляемых писем, ставя свои условные значки, которые обозначали то или другое приказание.

После этого он еще дополнительно сделал на диктофоне несколько письменных распоряжений для инженеров монтажного отдела и испытательной станции.

Диктофон получил уже полное признание и распространение, так как представлял незаменимые удобства при деловых сношениях. Аппараты эти заменили малоудобные для пользования пишущие машины старого типа и представляли новое соединение их с фонографом, когда слова диктующего человека воспринимаются сначала чувствительной мембраной и воспроизводятся одновременно через передаточный механизм в виде обыкновенных букв на бумаге.

Было уже около 6 часов вечера, когда вызванная им миловидная конторщица Эдит Той пришла за бумагами.

— Сейчас я отправлюсь осматривать завод. В случае срочной надобности меня можно вызвать по радиофонам линии С.

— Слушаю, мистер Хэд, но я прошу у вас две минуты для личного дела.

— Даю, говорите.

— Я выхожу замуж: прошу отпуска на пять дней, с сохранением содержания.

— Выходите замуж? Хорошо, это бывает не часто.

— Благодарю вас, — и Эдит ушла, невольно обвеяв Тома воспоминаниями о его молодости.

Он захватил сделанные утром эскизы и велел подать свой автомобиль, так как завод раскинулся на громадное пространство в несколько десятков гектаров, а густая сеть подвесных путей и электрических проводов делали затруднительным пользование воздушными аппаратами.

Завод холодильных машин Арктической Компании был построен Хэдом двенадцать лет тому назад на месте небольшой механической мастерской и сельскохозяйственного опытного поля; завод справедливо считался его детищем и отнял у него немало сил, но в то же время это была его заслуженная гордость.

Там, где было раньше открытое частое поле, теперь поднимались к небу высокий башни-приемники электрической энергии и расползлись своеобразные серые гусеницы из стекла и железобетона — целый ряд огромных заводских сооружений, вытянутых в длину.

Железная паутина подвесных путей и электрических проводов нависла над ними, и сотни вагонеток скользили по всем направлениям. Бесчисленные, извергавшие клубы черной колоти трубы фабрик XX столетия отошли уже в область предания, так как во всех случаях, где в заводском деле требовалась теплота, последняя получалась из электрической энергии со специальных электрических станций.

Завод жил своей особенной жизнью, и в шуме машин и каком-то гуле и лязге металла рождались и принимали реальную форму создания творческого гения человека.

Пока Том мчался к главной мастерской по специальным асфальтированным для автомобилей дорожкам, многое вспомнилось ему из его прежней жизни.

Том Хэд родился в 2137 году. На опытном сельскохозяйственном поле, где теперь вырос этот громадный завод, прошли детство и юность Хэда.

Отец его был агрономом и, как заведующий полем, занимал небольшой домик около шоссе на Бостон. Том рано лишился матери, а 14 лет ему пришлось поступить в соседнюю механическую мастерскую, потому что отец его случайно попал, возвращаясь из города, под автомобиль, и он остался без средств к существованию.

Труд никогда не пугал Тома, и скоро он сделался хорошим механиком.

Его первое изобретение — ветряной двигатель большой силы с особыми выгнутыми крылами — обратил на него внимание инженера профессора Дика, который и помог ему поступить в Бостонский Инженерный Институт.

Том Хэд избрал в Институте своей специальностью холодильное дело, которое достигло высокой степени развития в Америке.

На дипломный проект он разработал конструкцию холодильного турбокомпрессора производительностью в пять миллионов фригорий. Том вскоре получил широкую известность своим изобретением, которое устраняло образование вихрей на лопатках турбины, — и уступил право на него известной далеко за пределами Америки Арктической Компании холодильных машин.

Завод Арктической Компании находился в окрестностях Буффало.

Вследствие быстрого увеличения своего производства, выражавшегося выпуском свыше 700 компрессоров в год, и недостатка места для расширения завода, было решено построить новый завод, согласно последнему слову техники.

Так как холодильные турбокомпрессоры с усовершенствованием Хэда обещали явиться опасными соперниками компрессорам прежней конструкции, то молодой инженер Хэд вскоре был приглашен для постройки нового вида холодильных машин.

Испытания построенного холодильного турбокомпрессора, произведенные известнейшими профессорами, дали блестящие результаты: на одну лошадиную силу получилось 10 000 фригорий.

Положение Хэда на заводе упрочилось: он сделался инженером-конструктором, а затем и шефом отдела холодильных турбокомпрессоров.

На балу в клубе Союза Инженеров Хэд встретился с дочерью мистера Броуна, одного из крупных акционеров Арктической Компании.

— Так это вы — инженер Хэд, — спросила его Мод, когда он был представлен ей. — Я так много слышала о вас от моего отца, — и она улыбнулась, слегка откинув голову с ласковыми, как будто влажными глазами и вьющимися золотисто-рыжеватыми волосами.

Когда Том возвращался к себе с бала, он невольно высказал вслух свои мысли:

— Женщины! Какой это сложный, тонкий и капризный механизм!

А образ прелестной Мод манил его и сулил много радостей.

Это случайное знакомство закончилось через месяц счастливым браком.

Мод и Том тогда впервые совершили путешествие в Европу и заглянули даже в Сибирь.

Семейная жизнь их отличалась скромностью и не омрачалась ничем, никакими скорбными событиями. Но Том, хотя по-прежнему любил свою жену, не мог жить без работы, и его постоянно влекло на завод, а Мод принимала это за равнодушие, ей хотелось обожания.

— Трудно служить двум богам, — говорил Том и все-таки шел на завод.

И вот однажды, после пяти лет бездетной супружеской жизни, произошла катастрофа, которую Том как будто предчувствовал. Мод бесследно скрылась. Газеты, жадные до сенсаций, впрочем, довольно прозрачно намекали по поводу загадочного исчезновения, что крупный скотопромышленник из Аргентины вернулся недавно с молодою супругой, которая была очень красива и имела рыжеватые волосы.

Том твердо решил, что не станет тревожить Мод, и забвения своему горю искал в творчестве, в создании нового мощного генератора холода.

Броун, отец Мод, умер через два года после исчезновения дочери, оставив Хэду по завещанию очень крупное состояние.

Хэд продолжал работать на заводе Арктической Компании и образцово поставил отдел холодильных турбокомпрессоров, которые понемногу стали вытеснять в больших производствах старые поршневые компрессоры с возвратным движением и массой движущихся частей, неудобные для обслуживания и громоздкие по размерам.

Во время испытания одного генератора холода вследствие явления технического резонанса произошла поломка дисков с лопатками турбины, и ядовитые газы холодильного агента едва не погубили Хэда и его помощников, несмотря на то, что все они были снабжены предохранительными кислородными масками.

Хэд проболел около месяца; крепкая натура его одержала верх, и он снова вернулся к жизни и своей любимой работе.

Дивиденды, которые получали акционеры Арктической Компании, все увеличивались, и имя инженера Тома Хэда, знаменитого конструктора холодильного турбогенератора, получило еще более широкую известность.

На торжественном собрании акционеров Арктической Компании, когда праздновался столетний юбилей существования завода, Том Хэд был единогласно избран главным инженером. Тогда же решили, в виду увеличения производства, построить в окрестностях Бостона новый грандиозный завод.

Разработка проекта постройки нового завода была поручена инженеру Хэду, который, после подробных обследований места для будущего завода, остановился на сельскохозяйственном опытном поле, так как оно непосредственно примыкало к двум линиям железной дороги и представляло много других удобств в смысле получения энергии и обилия материалов для производства.

И вот там, где Том бегал бойким мальчуганом за мотыльками, в течение трех лет выросла «сказка техники» из стекла и железобетона.

Хэд очнулся от своих воспоминаний, вызванных тем, что хорошенькая конторщица Эдит напомнила ему Мод, и сразу остановил автомобиль, едва не промчавшись мимо сумрачных литейных зал, откуда доносилось злобное шипение расплавленного металла и вырывались огромные огненные языки.

Навстречу ему вышел заведующий литейным отделом инженер Штраль, красный от жары и черный от грязи и копоти.

— Как дела, Штраль? Кончилась отливка станины для последнего генератора типа Д?

— В самом разгаре, вот посмотрите сами.

Хэд, в сопровождении Штраля, вошел в литейную. В глубине громадного зала тяжело дышала исполинская электрическая печь, сложенная из магнезита, и сверкала своими слюдяными окнами. Внутри печи, под действием сильных вольтовых дуг, кипела сталь.

Когда оба инженера вошли, процесс плавки стали уже кончился, дуги были погашены и сталь перегревалась и рафинировалась перед отливкой действием сильных индукционных токов, возбужденных в жидкой массе действием многочисленных катушек.

— Сейчас начнем отливку, — произнес инженер Штраль и повернул рукоятку электрической сирены.

Резкое и характерное завывание сирены заглушило гудение печи. Рабочие по этому сигналу заняли свои места у стен, а старший литейный мастер стал поворачивать рычаг контролера электрических механизмов печи. На мгновение затихло гудение индукционных токов, и только злобное ворчание расплавленного металла производило таинственное, жуткое впечатление.

Хэд и все присутствующие надели кобальтовые очки. В этот момент вверху печи открылась небольшая дверка, через которую ушли скопившиеся газы и часть вредных шлаков, после чего, под действием пущенного в ход электромотора, поднялся щит, закрывавший фронт печи; ослепительно яркий поток металла, сопутствуемый мириадами искр, полился на пол и причудливым огненным узором стал заполнять русла литников и формы. Из разных мест пола, где находились формы, показались, как маленькие извержения, пламенные языки. Это жидкая сталь вступала в соединение с особым веществом «металлитом», положенным предварительно в формы для получения плотных отливок нужного качества.

Когда окончилась отливка, по другому сигналу сирены рабочие покрыли литники асбестовыми щитами, и Хэд направился к выходу.

Сделав знак рукой в виде прощального приветствия, Том пустил автомобиль полным ходом к главным мастерским по обработке и сборке генераторов холода.

Здание это имело высоты 20 метров, а по ширине 100 метров; в длину оно тянулось около километра и было снабжено вместо стен громадными окнами. Высокие колонны через каждые 10 метров поддерживали огромные своды, которые также были застеклены. Такое обилие света давало возможность производить самую тщательную обработку и точную сборку особенно важных частей, а именно, бесконечного числа лопаток из закаленной иридиевой стали.

Для удобства перемещения машинных частей имелось свыше сорока подъемных кранов, расположенных один над другим в два ряда, огромной грузоподъемности в 200 тонн и выше. Кроме того, было проложено вдоль здания несколько параллельных железнодорожных путей.

Вдоль стеклянных стен высились исполинские машины — токарные, фрезерные и строгальные станки необычайных размеров, которые захватывали в свои щупальцы подлежащие обработке части турбины. Резцы закаленной инструментальной стали, едва уступающей по твердости алмазу, сдирали со своих жертв длинные стружки, которые извивались, как змеи, и падали с глухим шипением. А ненасытные стальные чудовища своими острыми зубами-резцами опять принимались терзать куски металла, то издавая скрежещущие стоны, то взвизгивая от радости, что жертва принимала предназначенную ей форму и размеры.

Электромоторы с несколькими десятками полюсов и невероятным числом оборотов давали станкам движение и вторили им легким гудением, как бы одобряя их работу.

— Как поживаете, дружище? — сказал Хэд старому монтеру, который устанавливал новый резец для обточки турбинных дисков.

— Благодарю, мистер Хэд. Но время берет свое, и вот глаза стали слабеть. Боюсь, что вскоре из-за них буду не в состоянии доводить обработку до требуемой точности. Это очень грустно, — продолжал он, — я так привык к своему станку «Тобби», изучил все его капризы, сжился за десять лет работы с ним. Я мог бы управлять им, даже совсем лишившись зрения, но за должную точность я уже не ручаюсь.

— Вы достаточно поработали, Томсон, — ласково заметил Хэд, — и заслужили право на отдых. Я подумаю о вашей дальнейшей судьбе. Я не забыл, как мы вместе работали в механической мастерской мистера Карлея. Вы учили меня обращаться со сверлильным станком.

— Да, это было давно, мистер Хэд, — и Томсон включил электромотор, который проснулся с каким-то визгом, и на пол заструились извивающиеся змейки длинных стружек.

Хэд прошел дальше и выслушал объяснения старшего инженера монтажного отдела Джона Муррея о новом способе насадки турбинных лопаток, предложенном молодым рабочим Сумнером.

В то же время разговор со стариком Томсоном невольно перенес его в далекое прошлое и напомнил ему его первые шаги в механической мастерской Карлея, дружеское отношение здоровяка Томсона, его советы и наставления, как закладывать сверла в станок и по стружкам узнавать «переживания металла».

Проверив лично кривизну лопаток турбины и правильность насадки их, Хэд, в сопровождении нескольких инженеров, пошел к выходу. По дороге он посмотрел на термометр, который показывал температуру воздуха в мастерской 95° Ф. (35°Ц.), между тем как на открытом воздухе было более 131° по Фаренгейту.

— Вот что, Смит, — обратился он к одному из инженеров, — для увеличения трудоспособности рабочих надо, чтобы в мастерских температура воздуха поднималась не выше 86°. Поставьте для этого в каждом монтажном зале автоматические регуляторы температуры и добавочные озонаторы Хьюза. Пожалуй, следует включить днем и резервный генератор для охлаждения воздуха.

— Слушаю, мистер Хэд.

Уже начинало темнеть, когда Хэд окончил инспектировать монтажный отдел и, не заезжая на трубопрокатный завод, подъехал к испытательной станции.

Он прежде всего направился к лаборатории по металлографии, которой заведовала молодая полька Мария Чарская, окончившая физико-химическое отделение Инженерного Института в Чикаго.

Знаменитый профессор Уэй, под руководством которого она завершила свое образование, обратил внимание на ее работы по исследованию строения металлов и рекомендовал ее инженеру Хэду, когда он построил свою огромную испытательную станцию и металлографическую лабораторию при ней.

— Какие результаты, мисс Чарская, получились по исследованию нового сорта стали для турбинных лопаток?

— Очень хорошие, мистер Хэд! Термический коэффициент самый ничтожный. Удлинение одного погонного метра, при разности температур в 200° Цельсия, не превышает 0,1 миллиметра.

— Отлично, отлично, — радостно заметил Хэд, — значит, мы можем пренебречь расширением при нагревании от трения газов и еще уменьшить зазоры между лопатками и кожухом, а это на много поднимет коэффициент полезного действия.

— Вот только исследования по кристаллизации нового сорта стали показали, что нельзя увеличить числа оборотов выше 80.000 в минуту, — добавила Чарская.

— И это меня радует: для новых генераторов типа Д не потребуется больше 60.000 оборотов. Благодарю вас, мисс, за вашу работу. Да, кстати, — вспомнил Хэд, — профессор Уэй просил меня разрешить напечатать в Журнале Союза Инженеров ваше последнее исследование о кристаллизации и усталости металлов, произведенное в нашей металлографической лаборатории. Я охотно соглашаюсь на это.

— Тогда я приготовлю через два дня протоколы своих испытаний для печати, — и на лице Чарской, в больших голубых глазах, промелькнул огонек радости и удовлетворения.

— Сегодня я не успею зайти на испытательную станцию, так как вскоре должен быть на заседании Металлургического Синдиката. Я буду здесь завтра, после 8 утра вместе с вашим соотечественником инженером Комовым. Пусть мистер Руддик приготовит к испытанию генератор типа В для экспорта.

— Хорошо, мистер Хэд.

Том взял копии протоколов испытаний, сделал жест рукой, вместо упраздненных постановлением всемирного Медицинского Конгресса рукопожатий, и помчался обратно.

В кабинете Хэд имел еще несколько разговоров по радиофону.

Управления больших городов в виду непрекращающейся жары начали устраивать центральные установки большой мощности для охлаждения воздуха и снабжения им всех общественных и частных зданий.

Для осуществления этого требовалось большое число турбогенераторов, и Хэд получил несколько выгодных заказов, подтвержденных сейчас же телефотограммами.

Телефотограф представлял громадные удобства, так как давал возможность моментальной передачи точных фотографических копий деловых бумаг, и телефотограмма, согласно законодательству Америки, служила документом, имеющим юридическую силу наравне с оригиналом.

— Да, осталось только два часа до начала заседания, надо поторопиться, — сказал Том вслух и поднялся в бесшумном лифте на плоскую площадку, где была устроена небольшая воздушная станция для аэропланов.

К тому времени в Америке воздушный способ передвижения получил самое широкое распространение, хотя существовали еще и подвесные железные дороги и поезд-молния французского инженера Башлэ.

Полная победа над воздухом была одержана после изобретения легкого и надежного в работе двигателя типа «Бэби» и исследований полета насекомых, произведенных при помощи кинематографа немецким профессором Блитцем. Эти съемки, произведенные в количестве свыше 100 в секунду, показали, что насекомые летают не так, как птицы. С увеличенных кинематографических снимков была перенесена на бумагу каждая точка крыла различных насекомых, и получены кривые этих движений. Оказалось, что большинство насекомых не машет своими крыльями, а вращает наподобие воздушного винта. Это открытие дало возможность осуществить новый вид летательной машины, отказавшись от поддерживающих плоскостей, как было в аэропланах начала XX века, и заменить их комбинацией из воздушных винтов с повышенным коэффициентом полезного действия.

Важное преимущество нового аппарата заключалось в том, что можно было подниматься прямо по вертикальной линии и парить неподвижно в воздухе.

Для уменьшения скорости при спуске был устроен особый модератор. Скорость полета доходила до 200 километров в час. Распространено было несколько систем воздушных аппаратов под общим названием «аэро».

Компания «Воздушный путь» приняла более тяжелый и устойчивый тип наемных аэро-кэбов. У частных лиц аэро были самой различной грузоподъемности и конструкций мотора.

Том внимательно осмотрел свой аэро типа Флай и включил мотор. Аппарат легко отделился от площадки и стал забирать высоту, а мотор продолжал сердито жужжать, словно колоссальный шмель.

Огромные огненные квадраты с цифрами из электрических лампочек позволяли легко взять правильное направление. Карта воздушного пути была разработана великолепно.

Несмотря на то, что было уже около 10 часов вечера, для городов Америки как бы не заходило дневное светило, и они представляли собой феерическое зрелище.

Ажурные легкие мачты невероятной высоты простирали к небу свои железные руки, к которым были подвешены «электрические солнца Тесля». Такое сильное освещение достигалось тем, что электрический ток накалял до ослепительного света сферическую паутину из тугоплавкого металла «гелиофор». Площадь, освещаемая одним таким солнцем, равнялась целому гектару.

Если бы случайно исчезло дневное светило, то его, по удобству и равномерности освещения, для жителей больших городов с успехом могли бы заменить эти маленькие «электрические солнца».

Том обращал мало внимания на освещенные, как днем, города; его больше интересовала скорость движения. Таксометр показывал 230 километров. Но даже такая быстрота полета не вызывала ощущения прохлады. Земля, измученная за день зноем, отдавала теперь все воспринятое тепло, чтобы на следующий день опять томиться и тщетно ждать облегчения.

И в тишине ночи, под сердитое жужжание мотора, Том еще глубже задумался над возможностью борьбы с жарой — грозным явлением, несшим бедствия миру.

— Надо жаре противопоставить холод, — рассуждал Том. — Это ясно. Тайна холода постигнута, мы умеем создать искусственный холод. Значит, это и надо сделать, но в грандиозных размерах, и мой последний мощный турбокомпрессор будет способствовать победе.

«Ведь это — борьба за жизнь с разгневанной природой», решил Том и нажал рукоятку модератора хода. Уже промелькнули огни Бруклина, и аэро находился над воздушной станцией Металлургического Дворца.

Том включил затем мотор, сделал спираль, и аэро плавно опустился на площадке.

— Жара и холод. Ну-ка, кто победит? — и он улыбнулся немного лукавой улыбкой.

Когда Том спускался в залу заседаний, он уже что-то обдумывал; и насвистывал, не замечая этого, популярную песенку: «Ну и жара».

 

II. На заводе

— Вот что, Бобби! — сказал Том Хэд мальчику воздушной площадки, спускаясь на следующее утро в свой кабинет. — Вскоре должен прибыть сюда инженер Комов из России. Надо немедленно сообщить мне тогда.

— Слушаю, сэр, — и мальчик откатил аэро Хэда под брезентовый навес, чтобы почистить мотор и предохранить резиновые части его от порчи, вследствие непосредственного действия солнечных лучей.

В своем кабинете Том быстро просмотрел текущую корреспонденцию и вызвал заведующего чертежной.

— Нам надо в два дня непременно по этим эскизам изготовить полные рабочие чертежи нового турбокомпрессора.

— Это трудно, мистер Хэд, но я постараюсь.

— Это трудно, я согласен, но это необходимо сделать во что бы то ни стало, — заметил Хэд тоном, не допускавшим возражения.

— Хорошо, будет исполнено, — и заведующий чертежной вышел, получив еще несколько указаний относительно эскизов.

Том повернул рукоятку радиофона и вызвал Бюро Союза Инженеров.

— Нью-Йорк, Б-93–40, Секретарь Союза Инженеров.

— Бостон, К-1-72, инженер Хэд. Когда назначено торжественное заседание Союза Инженеров?

— 24-го, 12 ночи, Дворец Науки.

— Благодарю, передайте председателю Союза, что я, Том Хэд, главный инженер Арктической Компании, приготовляю свой доклад. Точное название сообщу 23-го.

— Очень приятно, сэр.

Хэд повернул обратно рукоятку и взглянул на электрические часы, на которых не было стрелок, а каждую минуту автоматически менялись святящиеся цифры на доске.

— 8.10, а инженера Комова нет, — недовольно вслух подумал Том, — свидание назначено в 8 часов.

— Бобби, — сказал он по радиофону, — посмотри на горизонт, в юго-западном направлении. Не видно ли аэрокэба?

— Сейчас наведу трубу, сэр, — послышался голос «воздушного мальчика». — Да, к нам направляется аэро системы Скарабей.

Даже простым глазом теперь стало видно сверкание полированных частей мотора на солнце.

— Передай инженеру Комову, что он опоздал на 12 минут.

— Слушаю, аэро сейчас опустится.

Том после этого разговора стал ходить из угла в угол и рассчитывать, когда может быть готов для испытания его новый генератор холода, чертежи для которого уже исполнялись.

— При форсированной работе, — вычислял Хэд, — изготовление форм для отливки займет три дня, отливка — день, обработка и сборка — неделя. Отлично. Значит, до дня доклада я успею еще произвести испытание моего сынка.

Так нежно назвал он свое детище — мощный генератор холода, производительностью полмиллиарда фригорий.

— Мистер Хэд, — услышал Том, — инженер Комов извиняется за опоздание и просит принять его.

— Хорошо, я жду.

Через несколько секунд в кабинет вошел Комов, слегка смущенный непривычной воздушной поездкой и раскрасневшийся от жары.

Лицо его было удивительно добродушное и приветливое, невольно располагающее к себе.

Длинные волосы и бородка Комова делали его похожим на поэта прежних веков и указывали, что он с другого материка и другого миросозерцания, так как давно уже в Америке, вследствие жары, из гигиенических соображений, уничтожали всякую растительность на лице с помощью различных депилляторов или бритьем. Только женщины считали почему-то длинные волосы красивым украшением и, несмотря на большую возню по уходу за ними, ни за что не хотели отрешиться от этого пережитка старины.

— Я немного опоздал, — начал он, удивленный тем, что Хэд не поздоровался с ним за руку. — Поезд-молния прибыл в Бостон вовремя, но аэрокэб оказался не вполне исправным, нам пришлось спуститься, чтобы охладить мотор.

Чувствовалось, что он не вполне владеет языком Америки.

Надо заметить, что уже к концу XX столетия язык Америки представлял некоторое видоизменение английского языка и эсперанто, как влияние и следствие разнородного состава народонаселения Америки.

— Это теперь случается нередко: такая жара стоит, — заметил Том, слегка улыбнувшись вступлению Комова и чувствуя к нему невольную симпатию.

— О, да, действительно жарко, — живо подтвердил Комов, — в Туркестане, откуда я прибыл, всегда жарко, но за последние годы стало еще хуже. Прямо нечем дышать. Вот я и прибыл сюда, чтобы заодно посмотреть, как в Америке борются с жарой. Впрочем, в двух словах я изложу в чем дело. Я сам не специалист по холодильному делу, а был производителем работ по орошению одного участка Мургабской степи. Знаете, если удастся осуществить орошение всей степи, то человек в награду за труд получит рай земной. Там будет всегда тепло и создастся роскошная растительность. Можно ходить без всякого костюма, как первый житель рая Адам, и питаться дивными фруктами.

— Да, так вот, — как бы спохватившись, продолжал Комов, — я командирован сюда, в «страну чудес техники», чтобы познакомиться, главным образом, с гидротехническими работами Америки и применить ваши методы у нас в далекой России. Но попутно Акционерное Общество «Туркестан» поручило мне посмотреть в работе ваши холодильные турбокомпрессоры и заказать 4 штуки производительностью по 1½ миллиона фригорий для оборудования нового холодного склада, рассчитанного на охлаждение миллиона пудов фруктов и производства искусственного льда.

— Очень приятно, мистер Комов. Значит, вы имеете полномочия передать сейчас же заказ?

— Да, если Арктическая Компания даст такие же гарантии, какие получило Русское Общество «Юг» и примет срок доставки не позднее восьми месяцев.

— Вы в России не торопитесь, — заметил Том. — Мы можем исполнить этот небольшой заказ через три месяца.

— Отлично, это очень хорошо. При таком сроке Общество «Туркестан» согласно на цены, которые вы заявили на наш запрос.

— Относительно цен и условий платежа вы сговоритесь с нашим коммерческим отделом, мистер Комов, а сейчас я хочу предложить вам отправиться на испытательную станцию, чтобы посмотреть уже собранные генераторы холода такого же типа и производительности, какие нужны Компании «Туркестан».

— Я готов, мистер Хэд, — ответил Комов.

По дороге к испытательной станции Комов пытался задать Хэду ряд вопросов относительно завода и тех отделов его, мимо которых они мчались, но Хэд ограничивался только отрывистыми фразами, которые едва можно было разобрать, вследствие быстрого движения авто, и которые заключали в себе только название отделов: чертежный, силовой, модельный, литейный, трубный, монтажный и т. д.

Когда они вошли на испытательную станцию, то Комова бесконечно поразил вид собранных и уже испытанных в действии холодильных машин.

Для экономии в месте они соприкасались по длине одна с другой и образовали какую-то бесконечную ползучую змею необычайно фантастического вида. Этому способствовала форма отдельных турбокомпрессоров, представлявших собою короткий цилиндр с горизонтальной осью, лежащий на низкой станине и скрепленный с ней гигантскими лапами, а также несколько приливов с крючками, которые служили для захвата цепями и подъема кранами при перемещении.

— Вот они — чудеса техники, — сказал восторженно Комов, подойдя вплотную к генератору холода и стал с любопытством рассматривать его.

Комов едва мог достать рукой конец блестящего отполированного вала, который оканчивался муфтой с несколькими лапами для соединения с электродвигателем. Массивные подшипники были влиты в тело генератора и выдерживали на своих вкладышах всю тяжесть целого ряда дисков с бесконечным числом лопаток изменяющейся величины.

— Мистер Хэд, я буду вам очень признателен, если вы поясните мне способ действия вашего генератора холода, — сказал Комов и вопросительно посмотрел на Тома, который в это время расспрашивал мистера Руддика о предстоящем испытании.

— Охотно, сэр, — ответил Хэд, улыбнувшись. — Мы будем сейчас присутствовать при испытании генератора нужного вам типа и величины, и я попутно дам вам описание устройства. Если вы интересуетесь расчетом их и конструкцией и желаете получить более полные сведения, то я могу указать вам для этой цели мою книгу издания Американской Ассоциации Холода под заглавием «Расчеты и конструкции холодильных турбогенераторов».

— Благодарю вас, кстати, не откажите сообщить, какая книга пользуется в Америке наибольшей известностью по истории искусственного холода. Мне хочется ближе познакомиться с этим вопросом.

— Да вы хотите действительно сделаться специалистом, — произнес Том, и лицо его стало серьезным. — Пожалуй, для будущего человечества это и нужно. Надо теперь уже создавать «холодную армию», чтобы приготовиться к борьбе за жизнь, которой угрожает разгневанная природа своей беспощадной жарой. По истории искусственного холода я могу рекомендовать книгу профессора Вильямса. Она разошлась за 10 лет в нескольких миллионах экземпляров, написана простым, понятным языком, без технических подробностей. Скорей это убедительная проповедь, что холод — друг человечества. Да вы сами познакомитесь с ней, — и Том со своими спутниками перешел в другой зал, где все уже было приготовлено для испытания.

На огромной плите находились уже установленные вместе турбокомпрессор и электромотор, для приведения его в действие. Кабели высокого напряжения толщиной с толстый корабельный канат, были бронированы особым изоляционным материалом и подводили электрическую энергию, скрываясь затем под распределительной доской с точными саморегулирующими электрическими приборами, которые записывали колебания напряжения тока, расход электрической энергии, а также число оборотов турбокомпрессора, давления его на различных ступенях дисков, изменения температуры, количество воды, скорость воздуха и прочие данные.

В глубине испытательного зала находился своего рода лабиринт, стены которого были составлены из трубчатых змеевиков, сваренных автогенным способом. Сквозь эти ажурные стены продувался охлажденный воздух, а сверху они орошались водой. В этих трубах, длиною в несколько километров, сжатый работой турбокомпрессора холодильный газ превращался в жидкое состояние, чтобы потом снова начать испаряться и произвести этим полезный холод.

В другом конце испытательного зала был устроен бассейн площадью в 1/100 гектара и глубиной около двух метров. Бассейн был наполнен незамерзающей жидкостью, и на дне его кишели спиральные змеевики, несколько гребных винтов приводили жидкость в сильное движение и способствовали этим усиленной холодоотдаче змеевиков, в которых происходило испарение холодильного агента.

Верхний этаж испытательной станции представлял собою громадный воздухоохладитель, по которому через системы таких же трубчатых змеевиков прогонялся воздух помощью вентиляторов системы «Вихрь». Лопасти этих вентиляторов были причудливо изогнутой формы и насажены в несколько рядов по оси вентилятора в определенной последовательности.

Диаметр входного отверстия составлял около 10 метров. Поток воздуха при работе вентилятора был так силен, что легко изгибал и разрывал лист котельного железа толщиною в 1/8.

Перед началом испытания Хэд рассказал Комову принцип действия холодильной машины, устройство турбокомпрессора и аппаратов, хотя в общих чертах Комов уже слышал об этом.

— В настоящее время, — так начал Хэд, — во всех областях жизни произошла полная специализация, и «герою нашего времени», инженеру, трудно быть сведущим по всем вопросам техники, но знать главные законы физики обязательно для каждого инженера.

— Итак, — продолжал Том, — охлаждение посредством машин основано на том общеизвестном законе физики, что жидкости, превращаясь в газы, отнимают от окружающей среды тепло, т. е. понижают температуру ее. Для получения такого искусственного охлаждения и применяют жидкости, точка парообразования которых при известном давлении лежит ниже нуля; жидкости эти должны обладать свойством легко переходить в газообразное состояние и обратно — из газа обращаться в жидкость — вследствие воздействия механической силы и некоторого охлаждения воды.

По существу способ действия моего турбогенератора таков же, как и работа давно известных поршневых компрессоров, где необходимо для осуществления физической идеи процесса, чтобы давление газа достигалось путем сравнительно медленного уменьшения занимаемого им объема. Разница лишь в том, что я для получения необходимого эффекта сообщаю в лопатках быстро вращающегося турбинного колеса частицам газа громадную скорость и затем на лопатках другого колеса плавно и равномерно перевожу эту скорость в давление; газ сам себя таким образом сжимает. Этот процесс я повторяю много раз на следующих комбинациях вращающихся и неподвижных лопаток.

Вот здесь вы видите трубу, куда в моем турбокомпрессоре поступают газы, только что перед этим отдавшие свой холод в бассейне испарителя. В этом кожухе помещаются диски с лопатками. Лопатки в каждом диске отличаются кривизной и постепенным сужением выходных отверстий сообразно уменьшающемуся все более и более объему сжимаемого газа. Нахождение необходимой правильной кривизны и формы лопаток составляло главную трудность моих теоретических изысканий. Много лет конструкторской работы пришлось потратить также на выработку рационального расположения и сопряжения рабочих элементов. Теперь в нашей лаборатории уже побеждена последняя трудность: найден такой сорт стали, который как нельзя лучше осуществит мои идеи в произвольном масштабе и создаст турбокомпрессор невероятной производительности.

— Вот из этого отверстия, — продолжал Хэд, — выходят окончательно сжатые газы, чтобы превратиться в жидкость в змеевиках в конденсаторе, снова расшириться, пройдя регулятор давления, и опять поступить в турбокомпрессор, чтобы начать свой цикл сначала.

— Сейчас начнем испытание, — сказал Хэд после небольшой паузы и отдал необходимые приказания, чтобы были приготовлены и приведены в порядок все авторегистрирующие приборы.

Затем Хэд сам подошел к распределительной доске и пустил в ход электромотор, который увлек в своем движении и диски компрессора.

В это время инженер Руддик производил все остальные манипуляции, необходимые для действия испытательной установки: пустил воду для конденсатора, открыл запорные вентили и включил мелкие моторы мешалок и вентиляторов.

Когда работа всех аппаратов установилась и на контрольной часовой доске ярко вспыхнуло 9.30, Хэд нажал кнопку электрического арретира, и все измерительные приборы начали свои записки.

С этого момента началось испытание, которое должно было продолжаться всего 30 минут. Такой короткий срок для испытания сделался возможным благодаря применению тончайших методов измерительной физики и самому усовершенствованному процессу получения холода, при котором в работе не принимали существенного участия тяжелые массы, и движение устанавливалось почти моментально.

В течение этого времени Хэд ходил между турбокомпрессором и аппаратами, весьма внимательно прислушивался к работе их и смотрел на показания измерительных приборов, стрелки которых почти не отклонялись от раз принятого положения.

Даже для неавторитетного в этой области наблюдателя, каким был инженер Комов, становилось почти очевидным, что испытание протекало благоприятно.

Своеобразную тишину испытательного зала не нарушал ни один резкий звук, слышалось только гудение электрического тока в моторе и низкий ток от вихря проносившегося между лопатками газа; сквозь эти мягкие и своеобразные шумы из глубины громадного зала доносились звуки дождя, орошавшего конденсатор, и от работы вентилятора, но ничто не врывалось диссонансом в этот спокойный и уверенный хор могучих рабочих шумов.

Когда контрольная часовая доска показала ровно 10.00, Хэд снова нажал кнопку арретира.

— Испытание кончено, — сказал он, — мистер Руддик, пришлите ко мне все диаграммы. По-видимому, мы получим еще более благоприятные результаты, чем в прошлый раз.

Комов был очень заинтересован ходом испытания и сердечно благодарил Хэда за все, что он сообщил ему о холодильных машинах.

— Кстати, зайдемте и в металлографическую лабораторию, — предложил Хэд. — Надо там получить еще некоторые данные об исследованных свойствах нового сорта стали, до и после работы ее.

— С большим удовольствием, сэр.

В лаборатории их встретила Чарская.

В лаборатории их встретила с веселой улыбкой Чарская, одетая в рабочий костюм, в котором можно было заметить изящество, поскольку оно возможно в рабочем костюме.

Чарская подобно остальным женщинам своего времени не отказалась от ношения волос, но стригла их так, что напоминала собой хорошенького пажа королевы средних веков.

— Вы наверно, сразу узнали своего соотечественника, — сказал Хэд и представил ей инженера Комова. — Вы, русские, всюду чувствуете себя чужими, между тем как мы — представители реального, несколько прозаического народа, даже на чужбине считаем себя, как дома. Поэтому я полагаю, что вы оба рады встрече, и каждый из вас представляет для другого символ далекой родины, к которой вы, ирреалисты, питаете какую-то мистическую любовь.

— Каждый человек, народ и раса, — заметил Комов, — является следствием воздействия многих властных причин, тех факторов, которых нельзя произвольно уничтожить, и поэтому мы, русские, не можем быть другими и отрешиться от тех качеств, которые вам, народам Америки, непонятны, несвойственны и чужды.

Чарская посмотрела с одобрением на Комова, и ее голубые глаза засветились теплыми лучами, проникая в сердце и согревая его какой-то душевной теплотой.

— Мистер Комов, сейчас не время для беседы, хотя бы и приятной, — мило заметила она, — я думаю, что вы пришли по делу, и поэтому я к вашим услугам. Вы наверное желаете получить еще некоторые данные о новом сорте стали?

— Да, мисс, — и Хэд прошел в зал, где стояли машины для испытания образцов стали, и задал ей ряд вопросов о полученной вязкости материала.

Комов в это время рассматривал диаграммы со странными кривыми, которые походили на извивы горной тропинки, то поднимаясь вверх, то круто обрываясь, как бы играя неожиданными поворотами. Эти кривые изображали «переживания металла» при тех инквизиционных пытках, которые устраивала для них Чарская, растягивая бруски стали, раздробляя их, изгибая или заставляя носиться в безумном вихре десятков тысяч оборотов в минуту.

Через несколько минут Хэд окончил деловую беседу с Чарской, и она, провожая их до пределов своей лаборатории, сказала Комову с приветливой улыбкой:

— Я буду иметь 20 свободный день. Если вы тогда тоже не будете заняты, то мы могли бы встретиться и поговорить о нашей далекой России; я уже несколько лет совершенно ничего не знаю, что там делается. А к газетам Америки я отношусь недоверчиво.

— О, благодарю вас, буду бесконечно рад, — и Комов, не зная постановления Медицинского Конгресса об отмене рукопожатий, с чувством глубокой признательности порывисто пожал ее тонкую руку.

— Вот вам адрес и номер радиофона, а пока меня ждет моя работа, до свиданья, — и Чарская легкой походкой скрылась за испытательными машинами.

В руках Комова осталась тонкая алюминиевая пластинка с надписью:

Мисс МАРИЯ ЧАРСКАЯ.

ЗАВЕДУЮЩАЯ МЕТАЛЛОГРАФИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИЕЙ АРКТИЧЕСКОЙ КОМПАНИИ ХОЛОДИЛЬНЫХ МАШИН.

Радиофон Е-38 Бостон, линия М-12д № 3-44.

Какое-то особенно радостное, приятное чувство испытал Комов от встречи с Чарской, которая ему показалась такой простой, милой и уже близкой.

Он бережно спрятал алюминиевую пластинку с ее адресом и ничего не расспрашивал Хэда на обратном пути. Невольно Комов ловил себя на мысли, что он слишком заинтересован Чарской, и старался объяснить это просто радостью встречи с соотечественницей.

— Вот все, что я мог показать вам на нашем заводе, — сказал Хэд Комову, когда авто остановился у подъезда конторы. — Вы видели турбокомпрессор и даже испытание его. Коммерческую сторону вашего поручения от Компании «Туркестан» вы урегулируете с мистером Террей в Коммерческом отделе, кабинет № 43, — а теперь всего хорошего, я очень занят, а дело не ждет, — и Хэд быстро исчез от изумленного неожиданностью Комова.

«Да, быстрота, ускорение темпа жизни», — подумал Комов и направился к кабинету мистера Террей.

Мистер Террей разговаривал с Комовым быстрыми отрывистыми фразами, выдвигая какие-то ящички, где находились все нужные для дела бумаги, согласно последней усовершенствованной карточной системе. Для вычисления общей стоимости всего заказа на турбокомпрессоры и доставку их он применял счетчик с кнопками для отдельных цифр, и ловко уверенно нажимая их, и результаты различных арифметических действий появлялись при повороте ручки в небольшом стеклянном окошечке и отпечатывались на талоне, который служил для проверки.

Когда все было выяснено, мистер Террей передал Комову небольшой валик фонографа, который записывал их деловой разговор и исключал возможность недоразумений.

«Люди с механизмами вместо души и сердца, — невольно подумал Комов, — явление мимикрии — уподобления окружающим их машинам; приближается критическая точка в развитии человечества».

Комов поднялся на воздушную площадку, «воздушный мальчик» Бобби вызвал наемный аэрокэб.

А в это время Том Хэд вел разговоры по радиофону.

Особенно его интересовал разговор с директором Компании «Железобетон», его личным другом, с которым его связывали воспоминания молодости, веселые полеты на гидропланах по Гудзонову заливу и ряд холодильных сооружений, где Компания «Железобетон» исполняла строительную часть, а Арктическая Компания производила холодильное оборудование генераторами холода.

— Итак, Фред, — продолжал Том, — на основании твоих слов я заключаю, что Компания «Железобетон» располагает нужным для задуманного мной грандиозного проекта числом бетоньерок, подъемников и армией обученных рабочих, по крайней мере, в 10.000 человек. По приблизительным подсчетам нужно возвести около 100 миллионов кубических метров железобетонных сооружений. Срок исполнения не более 3 лет. Я опасаюсь, хватит ли строительного материала. Металлургический синдикат, впрочем, может свободно дать требуемое количество железа для арматуры, а как цементные заводы?

— Нельзя сразу ответить на твой вопрос, Том, надо запросить об этом; через 5 дней я буду иметь возможность дать тебе точный ответ, — послышался голос Фреда, по которому можно было догадаться, что это говорит весельчак и человек добродушного характера. — Но что же ты задумал? Уж не хочешь ли ты своими машинами охладить весь земной шар. А не мешало бы. Право, сделалось чересчур жарко, и я начинаю высыхать. Ну, старина, посвяти меня в тайны твоего нового проекта.

— Любопытство — не добродетель, Фред. Все узнаешь в свое время и ждать уже недолго, это будет 24, когда я на заседании Союза Инженеров прочту свой доклад. А через пять дней, — продолжал Том, — я буду ждать твоего ответа, хватит ли цемента на мою постройку в 100 миллионов кубических метров. Ну, Фред, какие результаты получились у тебя относительно крепости бетона, когда производят литье его под давлением? Может быть, для нашей будущей работы это найдет применение?

— Любопытство — не добродетель. Том, отвечу я тебе твоей же фразой. Узнаешь об этом в свое время, а я еще раз проверю результаты своего испытания. Ну, желаю успеха, Том.

— Благодарю, Фред, — и Том вызвал заведующего текущей корреспонденцией.

— Мистер Уайт, — сказал он, когда тот явился на его вызов, — надо немедленно разослать пневматической почтой эти запросы на заводы изоляционных материалов и в рабочие союзы. Получили ли вы ответ инженера Леру от Всеобщей Компании Электричества?

— Да, сэр, инженер Леру подтверждает, что он прибудет в указанное вами время, — и Уайт оставил кабинет, захватив пачку диктограмм с различными запросами.

А Том принялся энергично готовиться к своему докладу. Диктофон заработал, записывая выдержки из сочинений известных ученых о причинах повышения температуры на земле, наблюдения метеорологических станций всего мира и результаты расчетов Хэда. Все это было необходимо как материал для проекта борьбы с надвигающимся бедствием, призвав на помощь великое завоевание человека — искусственный холод.

Во время осмотра завода Том отдал приказание о заготовке материалов и приготовлениях к выполнению последнего типа исполинского генератора холода, рабочие чертежи которого спешно заканчивались десятками чертежников под наблюдением опытных инженеров.

— Мистер Хэд, — передал по радиофону заведующий чертежной, — работа идет очень успешно. Завтра чертежи будут вполне закончены: можно с часа дня приступить уже к изготовлению моделей для отливки.

— Благодарю вас, — ответил Хэд и опять погрузился в свою работу.

Когда надо было решить какой-нибудь важный вопрос в осуществлении задуманного проекта, Том Хэд принимался нервно ходить по своему кабинету, торопливо гладил седеющую голову и машинально насвистывал свою любимую мелодию.

В восемь часов он заметил световой сигнал радиофона, повернул рукоятку и сказал:

— Я очень занят, прошу быть лаконичным в изложении сути дела.

— Да, сэр. Я — конторщица технического отдела, Эдит Той, — послышался приятный голос, — я только что вышла замуж. Мистер Хэд, вы не будете сердиться за то, что я захотела от вас первого услышать пожелания счастья и поблагодарить вас за разрешенный мне отпуск. Мой муж, доктор Бик, свидетельствует вам свое почтение.

— Милая Эдит, — вдруг неожиданно для себя нашел Том ласковые слова, — я от всей души, от всего сердца желаю вам много радостей и возможного на земле счастья. Благодарю за внимание ко мне. В свою очередь свидетельствую свое почтение вашему супругу.

И этот разговор, такой, казалось, ничтожный и обычный, опять невольно разбудил далекие воспоминания о том, как он совершил счастливое свадебное путешествие вместе с ласково-капризной Мод.

— Попробуем продолжать работать, — произнес Хэд, как бы сам сознаваясь, что ему вряд ли теперь это удастся.

Действительно, целый день кипучей нервной деятельности, томительная жара и несколько сентиментальный, несвойственный Хэду, элемент разговора с Эдит заставили его скорее обычного закончить свои работы.

Он поднялся на воздушную площадку, стал уже осматривать мотор своего аэро, но потом вдруг решил возвратиться в свой небольшой особняк самым необычным способом — пешком, чтобы побыть одному, не слышать шума мотора, привести свои мысли в порядок и успокоиться немного.

Небольшой особняк Тома находился в 5 километрах от завода по линии К-4 под № 122. Дорога к нему пролегала по склону довольно крутого холма. Выжженную зноем растительность его скрывала темнота тихо подошедшей ночи.

Том Хэд, главный инженер Арктической Компании, знаменитый конструктор холодильного турбокомпрессора, задумавший силой искусственного холода бороться с разгневанной природой и победить жару, тихими усталыми шагами направлялся в свой одинокий домик, размышляя о том, что на свете трудно жить без личного счастья; можно найти удовлетворение, забвение в кипучей деятельности, в творчестве, а все-таки прорвется наружу жажда личного счастья, жажда ласки, участия к себе и понимания.

— Что мне Арктическая Компания, что мне вся Америка, все человечество, — размышлял Том, — если они не могут дать мне того, в чем я так нуждаюсь сейчас. Мне скучно без работы, и я стараюсь забыться в ней, найти радость в своих проектах, в творчестве. Но, если быть искренним, променял бы я все это на возможность иметь свое личное счастье. Да, надо сознаться в этом. И то, что я делал до сих пор, — нужно ли это человечеству. Разве эти «чудеса техники» приблизили нас к лучшему будущему?

— Милая Эдит, — продолжал Том, поддавшись своему настроению, — как я завидую сейчас доктору Бику и как я искренно и горячо желаю вам счастья и радости.

Прогулка и тишина ночи подействовали на Тома успокаивающим образом, и когда он подходил к себе, у него сорвалась такая фраза.

— Заработался я немного, перегрузка мозгового мотора, стал давать перебои. Надо его осмотреть и отремонтировать. А это, пожалуй, может сделать «счастливый доктор» — муж хорошенькой Эдит.

 

III. Холод благодетель

 

Когда Комов очутился на площадке, воздушной станции Бостона и отпустил аэрокэб, он остановился в нерешительности и стал думать, как ему провести сегодняшний день, одному, в чуждой ему обстановке среди чужих людей, которым до него не было никакого дела.

— Ну и жара же сегодня, — признался он, — и нет от нее спасения.

Напрасно он старался вытереть градом кативший с него пот, в горле пересохло, клонило ко сну и как-то разморило.

Вдруг около него раздался голос:

— Костюм «Фриго» — спасение от жары.

— Что за наваждение? Какой это костюм «Фриго»? — удивился Комов.

При выходе из кабины лифта опять раздался этот назойливый голос, убеждавший, что костюм «Фриго» — единственное спасение от жары.

— В чем дело? — спросил Комов и обратился за разъяснением к господину, который в вестибюле просматривал, не торопясь, «летучую газету».

— Как? — в свою очередь удивился этот господин. — Вы, очевидно, иностранец и в первый раз слышите фонорекламу. Это очень просто. В бюро фирмы «Фриго» установлен граммофон, который каждые две минуты повторяет одну и ту же фразу, а параболический резонатор усиливает звуки и посылает их по фонопроводам.

— Еще одно чудо техники, — сказал изумленный Комов и отчего-то покачал головой.

Следует заметить, что реклама еще в конце XX века была поставлена на строго научных основаниях, с приложением знания психологии.

После светящихся слов из электрических лампочек над домами стали пользоваться для этого фоном неба в темные ночи, на котором вспыхивали огненные слова, вещавшие: «Чудо-вакса Блэк», «Препарат Ласлей — красота, сила, здоровье», «Долой подтяжки — брюкодержатель Кех» и т. д.

Такие световые рекламы сделались возможными, когда физикам удалось получать стоячие световые волны в любом месте свободного пространства.

В приморских городах вдруг показывалась на горизонте целая эскадра судов с огромными щитами высотою более 10 метров. На каждом щите была только одна буква или слово, а вся эскадра представляла собой огромную движущуюся вывеску.

Трудно передать все остроумные выдумки человека в области рекламы; если бы энергию, затраченную на создание новых способов рекламы, перевести на световую, принимая, что час мозговой работы для рекламы соответствует часовому горению лампочки в 100 свечей, то вся огромная площадь Америки ни на минуту не осталась бы в темноте.

С развитием успехов экспериментальной психологии и гипнотизма, создался новый вид рекламы — внушением.

Иногда сильный психический возбудитель, чаще всего представитель одного из народов Азии, заставлял обывателей целого города покупать зубной порошок «Блеск» или питательные галеты «Прелесть»: получался род массового гипноза или вернее психоза.

Однако правительство Америки издало законодательным путем постановление о запрещении так называемых «непосредственных психо-гипнотических реклам», разрешая воздействие только на основные пять внешних чувств человека.

Реклама, назойливая, навязчивая, так действовала на нервы, что образовались «Общества защиты от рекламы», которые гарантировали своим клиентам отсутствие ее в пределах некоторых районов. Однако эти самые общества рекламировали себя на общих основаниях самым беззастенчивым образом.

Понятно, что на Комова не могла не подействовать реклама, обещавшая в костюме «Фриго» спасение от жары. Он зашел в одно из многочисленных отделений этой Компании и приобрел себе благодетельный костюм. Материалом этого костюма, обычного в то время покроя, служила какая-то особая пористая материя, которая пропитывалась легко испаряющейся жидкостью производившей вследствие этого охлаждение тела. Понятно, что жидкость эта была патентована. В состав ее входили эфир, спирт и другие летучие вещества, которые были секретом Компании «Фриго».

Процесс испарения жидкости и связанного с этим охлаждения продолжался около 3–5 дней, после чего надо было отдавать костюм для нового импрегнирования, по особому абонементу.

Комов быстро переоделся в новый костюм и сразу почувствовал значительное облегчение. Свой старый костюм он просил доставить в отель «Виктория», где был заказан им на ночь номер.

Когда он по самодвижущемуся тротуару достиг «Авеню Инженеров», его внимание привлекла странная группа каких-то дикарей, которых сопровождали полисмены.

Опять Комова поразило необычайное зрелище: с одной стороны «чудеса техники», а с другой — дикари в центре города.

— Это «адамиты», — ответили ему на его вопрос. Но слово «адамиты» ничего не говорило Комову, и только дня через два он узнал о них следующие интересные подробности.

«Адамиты» — первобытные люди, «новые дикари», получили свое название от имени первого легендарного человека Адама, обитавшего в земном раю. Уже в одном названии сказалась тоска, неудовлетворенность человека, его искания далекого манящего рая.

Причина этого широко развившегося движения была в том, что внутренняя жизнь человека не отвечала быстрым изменениям внешней жизни, со всеми ее завоеваниями техники… Человек, в развитии своих душевных способностей, отстал и оторвался от безостановочного бездушного шествия жизни и его потянуло назад к примитиву, где все было понятно и просто. Он захотел отдохнуть от этой спешки жизни, не находя в ней удовлетворения и забвения.

И вот из Европы проникло в Америку новое течение — бежать к природе от культуры, от всех усовершенствований техники, стать здоровым дикарем.

Проповедником этого учения приближения к природе был немецкий ученый Госсман, который положил начало обществу «Naturmenschen» — людей природы.

Человек, решивший стать для здоровья тела и духа дикарем, выходил за город, отрясал прах от ног своих, оставлял все, что создала культура, воротнички, ботинки, белье, и начинал новую жизнь, добывая себе пропитание собиранием плодов, кореньев и охотой.

Понятно, что многие не выдерживали и умирали или возвращались обратно в город; но число последователей этой проповеди оздоровления и спасения от культуры все увеличивалось и создало много хлопот правительству, так как «новые дикари», живя в землянках и шалашах, прикрытые шкурами, понятно, не платили налогов, не исполняли общеобязательного прохождения военной службы (2 месяца в год), подрывали этим основы государственности, государственной религии и нравственности.

Через несколько десятков лет одичавшие люди образовали маленькие «государства внутри государства», самого беспокойного буйного характера. Постоянно можно было наблюдать, как по городу проводили нескольких загорелых «новых дикарей», обросших волосами, со слабым намеком на одежду.

Эти дикари энергично жестикулировали, издавали странные гортанные звуки, набрасывались на полисменов, кусались, отбивались, но все-таки их доставляли в суд, где они обвинялись в том, что они забрались в фруктовый сад и причинили убытки, поломав деревья, или похитили с фермы кур и баранов. Судьи были поставлены в затруднительное положение, так как новые дикари образовали какой-то новый язык, которого судьи не знали, и на все вопросы только грозили кулаками и порывались бежать. Почти под каждым городом образовалась такая колония интернированных приверженцев к природе, которые при первой же возможности убегали из-под стражи.

Ученые объясняли это явление массовым психозом, болезнью века, когда, разочаровавшись в культуре, в способности ее устроить лучшее будущее, люди бросались в другую крайность — искали забвения в близости к природе.

Во всяком случае эти новые дикари были ярким протестом против многих противоречий жизни в развитии ее внутренней и внешней сторон и как бы зарождали сомнение в том, что блага культуры, выражавшиеся, главным образом, в успехах техники, приблизят лучшее будущее, «золотой век человечества».

Прежде всего можно было констатировать, что человек не стал сильнее физически от благ культуры, а постоянно прибегал к искусственным возбудителям своей деятельности, лишившись душевного покоя, крепкого сна и многих радостей здорового нормального человека.

Действительно, во всех больших городах от шума трамваев, подвесных дорог, авто и аэро, от звонков радиофона, криков фонореклам и прочих шумов и гулов большого города образовалась особая болезнь — «болезнь города», которая выражалась в повышенной чувствительности, нервозности, ускоренной пульсации крови и уменьшения объема легких, как от отравленного городского воздуха, так и от неудобного, стесняющего костюма.

Комов провел несколько часов среди уличной сутолоки и почувствовал себя разбитым и смертельно усталым, — так на него, привыкшего к простору и тишине степи, подействовала жизнь большого города.

Вагончик подвесной дороги быстро доставил его в отель «Виктория», откуда он сказал по радиофону на станцию поездов молний, чтобы прислали его вещи, а в книжный магазин — относительно книг Хэда и профессора Вильямса.

Отель «Виктория» представлял собой громадное здание высотою около 100 метров с массой небольших окон, что несколько поразило Комова. Из роскошного просторного вестибюля он прошел в читальный зал с газетами и журналами всего мира. Зал ресторана также поражал своими большими размерами и роскошью отделки, впрочем, не совсем художественного вкуса.

Вскоре Комов захотел пройти в свой номер, чтобы раньше лечь спать, так как наутро у него был взят билет на поезд-молния к Ниагарскому водопаду, где он хотел осмотреть гидротехнические сооружения — и затем поехать к Панамскому каналу.

Лифт-экспресс поднял его в 14 секунд на 43-й этаж, а маленький негритенок провел, сверкая своими белками и зубами, к занятому для него номеру.

— Вам доставили ваши вещи со станции и покупки, сэр, — доложил он и исчез за поворотом коридора.

Когда Комов вошел в помер, его очень удивило, что там не было никакой мебели, даже стула, а на стенах виднелся только ряд кнопок и наставление, как обращаться с ними.

Комов быстро разобрался в этом наставлении и нажал несколько кнопок. Как по мановению волшебника, от стены отделился стул, стол и постель, которые складывались и заходили в особые стенные ниши, чтобы не занимать места, и для удобства чистки номера.

Размеры номера были очень невелики, это скорее была какая-то ячейка исполинского человеческого улья, оборудованная согласно последнему слову техники и медицины. Для удаления продуктов выдыхания углекислоты были устроены вытяжные каналы, кроме того, поступал охлажденный воздух для вентиляции.

Нечего говорить, что номер был снабжен радиофоном и имел электрическое освещение.

Комов с чувством громадного удовольствия разделся и растянулся на мягкой пружинной постели.

— Что, разве почитать на ночь? — спросил себя Комов и с интересом принялся рассматривать купленные книги.

Обе книжки были роскошно изданы со многими диаграммами, чертежами и снимками.

Вот что прочитал Комов в «Истории искусственного холода» профессора Вильямса, бегло просматривая некоторые главы ее.

 

Глава 1

На заре человечества холод не был другом человека, который, прикрывшись звериными шкурами и греясь у огня, старался побороть зимнюю стужу и дождаться теплых, радостных дней.

Тьма и смерть — вот что олицетворял в представлении первобытного человека холод.

Но с развитием знания человек, стремившийся еще с незапамятных времен подчинить своей воле стихийные силы природы, наконец, постиг тайну холода, овладел им, стал управлять им и стал применять его к своим многообразным потребностям. Главное применение холод нашел в деле сохранения продуктов питания, которые щедрая природа-производительница дарила человеку для поддержания его жизни.

Первоначально человечество считало лучшим местом хранения скоропортящихся продуктов свой собственный желудок и не задавалось целью продолжительного их сбережения. Впоследствии стали прибегать к действию холода, замораживая пищевые, запасы, зарывая их в землю и засыпая снегом.

Но широкое применение холода в тех грандиозных размерах, в которые оно вылилось еще в начале XX века, сделалось возможным только с развитием техники после изобретения и усовершенствования специальных холодильных машин (в 1834 и 1871 году). Холодильное дело стало тогда важным фактором культуры и приобрело значение крупного экономического явления чрезвычайной важности.

……

 

Глава 2

Многие государства Европы, преимущественно промышленные, с давних пор уже стали чувствовать недостаток в пищевых продуктах отечественного производства. Им на помощь стали приходить страны сельскохозяйственные, которые отправляли избытки производства пищевых продуктов в страны промышленные.

Несмотря на громадные расстояния, разделяющие страны-кормилицы и страны-пожирательницы и жаркий тропический пояс, сделалось вполне возможным организовать перевозку скоропортящихся продуктов питания, и это все, — благодаря применению искусственного холода. Целые эскадры турбоходов-рефрижераторов бороздили воды океанов, неся в себе для утробы народов громадные количества мяса, масла и фруктов.

В начале XXII века официально было зарегистрировано 40 «белых эскадр» специально предназначенных для этой цели. Общее водоизмещение их составляло свыше 16 миллионов тонн.

«Белые эскадры» получили свое название от окраски, которая должна была отражать лучи жаркого тропического солнца при переходе через океаны.

На суше бесконечными нитями тянулись такие же «белые поезда», перевозя из районов производства страны в города — центры потребления — продукты питания. По вычислениям известного экономиста и статистика Цузаменштеллера длина белых поездов на земном шаре, умноженная на количество обращений их в год, составила бы длину окружности земли у экватора.

Таким образом, осуществив сохранность продуктов неопределенно долгое время и допуская перевозку их на бесконечные расстояния, можно признать, что искусственный холод победил пространство и время.

……

 

Глава 3

Понятно, кроме сохранения пищевых продуктов при производстве их в большом количестве, холод нашел себе самое разнообразное применение также в других отраслях.

Ниже приводится только краткий перечень специального применения холода.

Резиновые фабрики.

Химические.

Клееваренные заводы.

Морги.

Устройство фильтровальных сооружений.

Переработка ртути.

Замораживание шахт в горном деле.

Цветоводство.

Охлаждение воздуха в театрах и других общественных зданиях.

Экспериментальные работы на станциях и производство взрывчатых веществ.

Кроме того, искусственный холод нашел применение в медицине для лечения тропических болезней, а также: для испытания частей авто и аэро, для испытания изоляционных материалов, термометров, оптических приборов, электрических аппаратов и батарей; при производстве механических инструментов, бумаги, целлулоида, свечей, стекла, ацетилена, парфюмерии, лекарств, шелковых тканей, жидкого воздуха и др.

Уже из приведенного достаточно ясно видна огромная роль искусственного холода в жизни человека.

……

 

Глава 5

Так как язык цифр — самый убедительный, то для полноты характеристики значения холода, приведем несколько официальных данных.

В Америке к концу XXI столетия стоимость предметов, обработанных при помощи искусственного холода более чем в 200 отраслях промышленности, за год составляла свыше 30 миллионов долларов.

Стоимость продуктов, хранившихся в гигантских холодных складах Америки, колебалась между 60 и 90 миллиардами долларов.

Число холодильников превышало 100.000.

Для холодного транспорта в 2134 году было 1.420.000 изотермических вагонов «Компании белых экспертов», грузоподъемностью 18 тонн каждый.

Потребление льда натурального и искусственного составляло за год свыше миллиарда тонн, вследствие неизменно возраставшей жары в летние месяцы.

……

«Ну-ка, что написано про матушку Россию, как использовала она блага искусственного холода?» — подумал Комов, просматривая соответственную главу, и вспомнил невольно рыбные промыслы своего отца, богатого промышленника, который выстроил на берегу Каспийского моря несколько громадных холодильников для замораживания рыбы.

 

Глава 8

В Европе наибольшего развития холодильное дело достигло в необъятной России, стране по преимуществу сельскохозяйственной, обладавшей громадным богатством пищевых продуктов.

В начале XX столетия искусственный холод сделал свои первые робкие шаги. При громадной площади России в ней имелось тогда не более 500 холодильников и 5000 примитивных вагонов-ледников.

На миллионы рублей пропадали ее богатства во время летнего улова, вследствие невозможности сохранить его от действия солнечных лучей, а дивные нежные фрукты, дары ее благодатных окраин, Туркестана, Крыма и Кавказа, гнили и служили кормом для обжорливых свиней.

«Великая война», начавшаяся в 1914 году, всколыхнула и Россию. Все поняли важность значения холодильного дела для питания армий и городов, и вот оживилось холодильное строительство, стали появляться один за другим и в Сибири и на Кавказе холодные склады с бойнями для скота, замелькали «Белые поезда», соединяя гущу России с ее богатыми окраинами.

Этому много способствовало еще и грозное экономическое явление, взволновавшее весь земной шар, а именно общее вздорожание жизни и подъем цен на пищевые продукты, как одно из следствий великой войны, когда многомиллионные армии уничтожили все запасы продуктов питания.

Надо заметить, что здесь искусственный холод смягчил остроту этого вопроса и явился великим благодетелем для широких масс населения в городах.

Однако недостаточное понимание задачи скорейшего использования благ искусственного холода вызвало, временное расстройство в питании населения и следствием этого явились недоступные массе цены на мясо и другие пищевые продукты, повлекшие за собой так называемые «мясные голодные бунты».

Следует отметить, что трудная победа над Германией с ее почти идеальной организацией техники и дисциплинированностью населения была во многом обязана недостатку пищевых продуктов для питания, хотя искусственный холод был использован в значительной мере.

В последний период этой колоссальной борьбы перешли к новому виду самоистребления, не довольствуясь смертоносными 42 сантиметровыми орудиями, а именно к удушающим средствам. Война химиков заменила войну техников. И здесь холод нашел себе применение при разжижении удушливых газов: хлора, фосгена и др.

Когда затянулись немного раны после великой войны, — и Россия получила возможность развиваться своими самобытными путями, закипела жизнь на окраинах и в крупных центрах. Общественные силы, города, земства и частные компании стали ковать звенья холодильной цепи, которая должна была состоять из: 1) холодильников в местах производства пищевых продуктов, 2) перевозочных средств, сухопутных и водных и, наконец, 3) холодильников в центрах потребления.

К концу XX века холодильники Москвы при народонаселении ее в 5 миллионов жителей могли вместить около 4 миллионов пудов различных скоропортящихся пищевых продуктов, т. е. примерно около пуда на душу.

Одобренные Законодательными Палатами проекты оборудования холодильными устройствами Сибири, Туркестана, Крыма и Кавказа, получили свое полное осуществление.

Кроме 110 огромных холодильных складов, было построено 60 ледоделательных заводов, со средней производительностью 3000 пудов льда в сутки и льдохранилищ натурального льда на 2 миллиона куб. саж. Механическое оборудование холодильными машинами новейшей конструкции было произведено заводом Компании «Могучий Русский Холод» с основным капиталом в 1 миллиард рублей.

Число усовершенствованных изотермических вагонов возросло до 70.000.

……

 

Глава 12

Вследствие огромного прироста населения и уменьшения площади земель под посевы, пастбища и фруктовые сады и сокращения улова рыбы, появился грозный призрак грядущего голода, так как пищевых продуктов могло не хватить. Тогда Международные Ассоциации Холода созвали 21-й Всемирный холодильный конгресс, который состоялся в России, вследствие огромной ее роли в экспорте пищевых продуктов для питания других государств.

На этом конгрессе обсуждался вопрос о борьбе с грядущим бедствием — голодом, и многими учеными было доказано такое основное положение.

«Сохранение пищевых продуктов для благосостояния страны имеет большее значение, чем охрана лесов и минералов». После целого ряда докладов, подтверждавших официальными статистическими данными грядущую опасность, была вынесена такая резолюция: «Констатируя надвигающуюся для человечества опасность от недостатка пищевых продуктов для питания его, конгресс указывает правительствам государств всего мира на необходимость издания закона, который обяжет всех производителей и торговцев скоропортящихся пищевых продуктов применять искусственный холод, согласно последним усовершенствованиям, для хранения, производства и перевозки, что единственно может парализовать надвигающуюся опасность от недостатка пищевых продуктов, а также будет способствовать оздоровлению городов и понижению цен на предметы питания».

Благодаря очевидности значения этого вопроса, а также волнению, которое было вызвано газетами всего мира при обсуждении его, уже через два года состоялось соглашение между государствами о распределении пищевых продуктов и изданы новые государственные «холодные законы».

Приводим извлечение из «холодного закона», принятого правительством Америки:

«Нарушение изданного правительством Америки закона о применении холода при производстве, хранении и перевозке скоропортящихся пищевых продуктов вредит интересам государства и человечества, угрожает уменьшением годных для питания продуктов и приближает опасность грядущего голода. Поэтому нарушение „холодного закона“ является преступлением против государства и человечества. Наказание заключается в конфискации соответствующего сельскохозяйственного имения и производства в пользу государства и уменьшение питания населения данного округа, чтобы восполнить потери, вызванные плохим применением искусственного холода».

Целая армия правительственных пищевых инспекторов следила за тем, чтобы не происходило нарушения «холодного закона».

 

Глава 14

Итак, надвигается опасность голода вследствие того, что человечество разрослось, явилось много новых ртов, требующих пищи, а способность земли производить стала уменьшаться, несмотря на все химические удобрения, калийные соли, фосфаты и т. д.

Одно время человечество возлагало много надежд на изобретение французского химика Маро о добывании белка из азота воздуха. Однако эти надежды не оправдались, и различные суррогаты пищевых продуктов из дерева, соломы, травы и листьев с примесью мясного сока, фосфора и др. веществ не явились достаточным утешением человечеству.

Естественно, что нам надо с упованием смотреть на холод, который может сохранить не дары, а скорее подачки усталой земли и все чаще поэтому мы говорим «холод — друг человечества, в борьбе за жизнь — надежный верный союзник».

 

Глава 18

В 2093 году много шуму наделал и принес горьких разочарований способ профессора биолога Вильсона временного прекращения жизни человека. По этому фантастическому проекту предложено было ограничить продолжительность жизни человека 25 годами, т. е. — период детства 5 лет, период юности — 5 лет, период зрелости — 10 лет, период старости — 5 лет. Когда ребенок достигал 5 лет, его, по проекту Вильсона, надо было особыми способами приготовить к замораживанию, которое не мешало бы его естественному развитию, т. е. росту, процессу образования извилин в мозговом веществе и т. д. Преимущество же такого состояния было в том, что не требовалось затрачивать пищевых продуктов для питания. В таком состоянии на гранях жизни и смерти ребенок лежал в особых холодильниках с температурой 6 °C. до 15 лет, когда его со всевозможными предосторожностями возвращали к жизни. От 16 до 20 лет была нормальная жизнь юноши со свойственными ей радостями, страданиями и увлечениями. В 20 лет юноша подвергался «процессу аннулирования» и возвращался к своей индивидуальной жизни зрелого мужа в 30 лет. После 10 лет самой яркой жизни, когда разрешалось вступать в брак и иметь детей (не больше одного) повторялось «аннулирование», чтобы еще раз испытать радость жизни при закате ее.

Как будто была осуществлена справедливость в смысле одинаковой для всех продолжительности жизни.

Однако следует отметить, что еще в 1912 году было известно явление анабиоза, открытого профессором Бахметьевым, который сумел проделывать свои замечательные опыты только над бабочками, лягушками, рыбами и летучими мышами.

Это загадочное явление — состояние между жизнью и смертью, — понятно, привлекло к себе внимание. Были оборудованы специальные лаборатории для изучения действия низких температур на живые организмы.

Опыты над сусликами, как животными, подверженными зимней спячке, увенчались известным успехом, если насытить до некоторых пределов организм углекислотой; но кролики и обезьяны уже не возвращались к жизни.

В XX столетии главное значение анабиоза видели в уничтожении болезнетворных микроорганизмов, полагая, что они погибнут при низких температурах, например, коховские палочки, холерные вибрионы и друг.

Практическое значение анабиоз и все же имел в пчеловодстве и шелководстве, чтобы пчелы и грена в зимнее время не ели мед и шелк и допускали удобную перевозку даже на далекие расстояния.

Профессор биолог Вильсон вернулся к оставленным было опытам по анабиозу после своего открытия, заключавшегося в том, что при известном кровяном давлении и вдыхании нового газа, названного им «неазон», температура человека без опасности для жизни могла быть понижена до 32 °C.

Профессор Вильсон свои опыты сделал над лицами, которые добровольно изъявили свое согласие и застраховали свою жизнь в крупную сумму. Точнейшие термографы записывали ход понижения температуры, чтобы уловить ту критическую точку перегиба, после которого неизбежно наступала смерть.

Уже погибло десять мучеников науки, отдав свою жизнь для достижения новых откровений на пользу человечества.

Выяснилось, однако, что это замораживание жизненных соков удалось бы, если бы сердце человека, этот своеобразный насос, был рассчитан с большим запасом на перегрузку.

Кроме того, нельзя было гарантировать правильного развития во время анабиотического состояния.

Таким образом все эти опыты окончились признанием своего бессилия перед великими законами жизни, но в течение года держали человечество в напряженном ожидании возможного чуда.

 

Глава 20

Уже с конца XX столетия, вследствие неустановленных точно причин, стало наблюдаться повышение температуры воздуха и удлинение жаркого времени года.

К началу XXII столетия неизменно продолжавшееся повышение температуры вызвало сильную тревогу всего человечества, так как почти в течение шести месяцев стояла такая сильная жара, что погибали посевы, высыхали реки, и земля, истомленная зноем, не могла питать человека.

Для борьбы с этим грозным явлением природы человек стал принимать соответствующие меры, прежде всего призвав на помощь создание своего творческого гения — искусственный холод.

Борьба сначала выразилась в устройстве охлаждения воздуха для общественных зданий. Затем в каждом доме считалось необходимой принадлежностью иметь холодильную установку, подобно тому как в XX веке были печи для нагревания.

……

Следует отметить весьма интересные опыты по охлаждению посевов и фруктовых садов на сельскохозяйственной станции в Калифорнии.

Это сделалось возможным вследствие громадных успехов холодильной техники и сравнительно дешевой электрической энергии для приведения в действие холодильных машин.

Холодильное устройство на этой сельскохозяйственной станции заключалось в четырех турбокомпрессорах Арктической Компании, которые производили холод в низких камерах воздухоохладителей, имевших в длину каждая по 100 погонных метров. При помощи многочисленных исполинских вентиляторов охлажденный воздух прогонялся по фруктовому саду и полям с посевами. Вследствие того, что холодный воздух тяжелее теплого, он стлался по земле и образовал род освежающей пелены.

Достигнутые результаты были весьма благоприятны и без сомнения охлаждение садов и полей получит самое широкое распространение.

……

 

Глава 21

Вместо символа тьмы и смерти холод сделался источником великих чаяний человечества в борьбе за свою жизнь.

И теперь более, чем когда-либо справедливо считать холод другом человечества.

……

— Да! — произнес задумчиво Комов, закрывая интересную книгу профессора Вильямса, — я поражен ролью искусственного холода и невольно верю, что борьба возможна.

Когда он выключил электрическое освещение, из темноты перед ним выплыл милый образ Чарской, с глубокими, как море, голубыми глазами и золотыми волосами, как у пажа королевы.

Куда-то далеко ушло от него чувство тоски и одиночества, а на душе сделалось так хорошо и радостно.

Скоро Комов заснул крепким молодым сном, и в складках его сжатых губ притаилась счастливая улыбка.

 

IV. Приготовления

Том Хэд только что вернулся в свой кабинет из литейного отдела, где уже готовили формы для предстоящей отливки турбокомпрессора последнего типа.

От различных заводов и Рабочих Союзов поступило много ответов на запросы Тома, и он принялся разбираться в них и делать свои пометки.

Работу его прервал голос «воздушного мальчика» Бобби:

— Мистер Хэд. Сейчас прибыл аэрокэб инженера Леру.

— Проси мистера Леру в мой кабинет, Бобби, — ответил Том.

Через несколько секунд вошел инженер Всеобщей Компании Электричества, мистер Леру.

Это был человек высокого роста, необычайно худой, с бледным изможденным лицом и горящими каким-то экстазом глазами.

Словно постоянное пребывание среди электрических машин оказало на него свое влияние, он производил впечатление наэлектризованного человека, несущего в себе запасы нервной силы, готовой произвести разряд.

— В чем дело, мистер Хэд? — спросил он, нервно потирая себе руки и делая частые вдыхания, что указывало на малый объем его легких.

— Дело в том, мистер Леру, что для моего последнего турбокомпрессора требуется электромотор очень большой мощности. Я несколько сомневаюсь, можно ли будет в одном электромоторе получить такую мощность. До сих пор Арктическая Компания получала от вас электромоторы не более 25.000 киловатт. Я просил бы вас посвятить меня в последние новости электротехники в области построения электрических машин.

— Отлично, — сказал Леру. — Как вам известно, благодаря достаточно широкому развитию теоретических основ электротехники, уже в XX столетии построение электрических машин отличалось сравнительным совершенством, и трудно было ожидать особенного улучшения, в смысле увеличения отдачи машины или даже существенного изменения установившихся конструкций. Главной задачей электротехников грядущих поколений следовало считать изыскание лучших материалов для электрических машин и увеличение мощности их.

Вначале внимание было обращено на железо и увеличение его магнитной проницаемости. Между тем при постройке тоннеля в Скалистых горах Техаса были открыты залежи меди с содержанием какого-то родственного ей металла, но еще не исследованной природы.

Знаменитая лаборатория Металлургического Синдиката сделала подробнейшее исследование свойств нового металла, согласно последним успехам металлографии и физики, и после целого ряда экспериментов нашла в нем огромную электропроводность, примерно в два раза превосходящую таковую же меди, и удельный вес около 14.

Электротехническая лаборатория Всеобщей Компании Электричества пришла к аналогичным результатам и только недавно закончила постройкой первый электромотор с применением нового металла, получившего название «Джек» (General Electric Company).

Значение применения этого металла сразу сказалось в уменьшении размеров электрических машин, а также дало возможность повысить мощность генераторов электрической энергии до 50.000 киловатт.

Следует отметить, что предыдущий опыт постройки громадного генератора на 30.000 киловатт не дал положительных результатов, вследствие сильного нагревания коллектора, несмотря на энергичное охлаждение его работой специальной холодильной машины.

Этот новый металл позволит также избежать больших потерь в напряжении при передаче электрической энергии на расстояния даже свыше 1000 километров, — закончил Леру.

— Вы очень обрадовали меня, мистер Леру, — сказал Том, благодаря его за интересное сообщение, — теперь я могу успокоиться: значит для осуществления моего проекта, благодаря металлу «Джек», обеспечены электромоторы по 50.000 киловатт, а это как раз то, что мне необходимо для моего последнего турбокомпрессора на полмиллиарда фригорий.

— О, электротехника не может отстать от других завоеваний инженерной науки, — сказал Леру восторженно. — Если удастся построить двигатель даже на миллион лошадиных сил, то, верьте, что мы — электротехники, создадим и динамо и электромотор еще большей мощности.

— Итак, мистер Леру, я буду 24 в Союзе Инженеров читать доклад и позволю себе сослаться на ваше заявление, что вы, электротехники, можете дать электромотор на 50.000 киловатт. Мне думается, — продолжал Хэд, — что следствием моего доклада будет громадный заказ Всеобщей Компании Электричества на 24 таких исполинских электромотора.

— Ничего не имеем против, — улыбнулся Леру, но в улыбке его сквозило какое-то затаенное страдание. — Я также буду 24 в Союзе Инженеров: меня очень интересует ваш доклад; можно будет выяснить там некоторые детали.

Леру поднялся и направился к выходу быстрой, нервной походкой.

Через несколько минут удаляющееся жужжание мотора дало знать Тому, что Леру уже направлялся на своем аэро к Бостону, чтобы скорее продолжать работы по сооружению своих исполинских электромашин.

После его ухода Том Хэд продолжал рассматривать многочисленные ответы на свои запросы и прочую корреспонденцию.

Его прежде всего заинтересовали полученные им выписки из наблюдений метеорологических станций Америки и Европы за 200 лет относительно средних месячных температур воздуха и почвы.

Вследствие некоторых причин, о которых, понятно, не говорилось в сухих по содержанию сведениях метеорологических станций, ясно выступало медленное, но неизменное повышение температуры почвы и воздуха.

Например, в Нарымской области на крайнем севере России в начале XX столетия средняя температура за зимние месяцы была около 35° Цельсия ниже нуля. Такая низкая температура превращала обширный край в снежную пустыню со слабыми намеками на растительность, без всякого следа культуры и редким населением, примерно, 2 человека на 1 квадратный километр.

Уже к концу XX столетия заметно удлинилась продолжительность теплого времени года, и средняя температура за зимние месяцы повысилась до 25° Цельсия ниже нуля. Это дало толчок к заселению края, так как создавались возможные для существования условия. Кое-где задымились небольшие заводы и фабрики, образовались новые поселки и города, которые через несколько десятков лет соединились железными дорогами с остальной сетью.

В начале XXII столетия средняя температура за зимние месяцы достигла 15° Цельсия ниже нуля.

Если такие большие изменения произошли для северных окраин, то для центральных мест они достигли угрожающих размеров.

Том долго рассматривал таблицы и диаграммы повышения температуры для различных городов Америки и качал своей седеющей головой.

— Да, — подумал он, — это то, что мы констатировали, но это дает уже указания, что через несколько столетий при таком же ходе повышения температуры жизни земле угрожает опасность и даже катастрофа.

Отложив в сторону предложения рекламного характера о питательных плитках, вечных пуговицах, «Удобство» и проч., Том, однако, обратил внимание на письмо некоего Роберта Дрим, который сообщал о своем новом изоляционном материале «Атермит», прозрачных стекловидных кирпичах со многими ячейками безвоздушного пространства. «Через 1 квадратный метр поверхности, — указывалось в письме, — при толщине стены в 1 метр и разности температур в 1° Цельсия, проходит только 0,02 фригории».

— Если действительно этот «Атермит» обладает такими хорошими свойствами и коэффициентом теплопроводности = 0,02, то его потребуется в будущем невероятное количество, — и Том сейчас же на диктофоне сделал запрос относительно размеров производства этого материала и просил прислать образцы для поверочных испытаний изоляционных свойств.

Различные Рабочие Союзы сообщали Тому о количестве рабочих, которые они могли предоставить в его распоряжение, и на каких условиях.

Том Хэд подсчитал приблизительно требуемое количество рабочих разных категорий и с удовольствием убедился, что предложения со стороны Рабочих Союзов превышали его предварительные соображения о необходимой численности рабочей армии.

Рабочие Союзы Америки объединяли в своих центральных учреждениях около 90 миллионов человек, занятых самыми различными профессиями, и представляли грозную силу, с которой приходилось считаться и капиталу и правительству Америки.

Том Хэд отметил у себя численность тех армий, которые он мог бы мобилизовать при содействии Рабочих Союзов для исполнения задуманного проекта.

— Ну, старина, могу тебя порадовать, — раздался по радиофону сочный голос Фреда, директора Компании «Железобетон», — цементные заводы в два года могут даже без форсированной работы получить нужное количество цемента для возведения 100 миллионов кубических метров.

— Благодарю тебя, Фред, — ответил Том, — пока все идет как нельзя лучше.

Незаметно проходило время, электрическая часовая доска показывала уже 10.26, а Том все еще работал в своем кабинете, внимательно рассматривая подробную карту Америки с отметками сейсмографов, записывавших малейшие подземные колебания почвы.

— Вот, — сказал радостно Том, — счастливое место, для которого сейсмографы не показали даже малейшего колебания. И положение его прекрасное: у линии Тихоокеанской железной дороги, между заводами Металлургического Синдиката. И от нашего завода всего 700 километров. Чего же лучше?

Вскоре Том закончил свои занятия. Чувствуя приятную усталость от успешно подвигавшейся работы, он поднялся на воздушную площадку. В глубине навеса он заметил около своего аэро спящего Бобби. Том не хотел тревожить его, но Бобби проснулся от жужжания мотора и вскочил.

— Простите, сэр, я не заметил вашего прихода.

— Иди скорее спать, милый Бобби, — крикнул Том, отделяясь от площадки, — уже поздно, мы немного заработались с тобой сегодня.

Аэро Хэда быстро взял высоту и скрылся в темноте душной, знойной ночи.

 

V. Борьба с океаном

Комов прибыл на станцию поездов «молния» задолго до отбытия экспресса к Ниагарскому водопаду.

С большим интересом он рассматривал грандиозные электрические сооружения, которые позволяли человеку спокойно переноситься с невероятной скоростью в 450 километров в час.

Эта «Молниеносная дорога», соединявшая Нью-Йорк, Бостон и Буффало, являлась некоторым видоизменением проекта французского инженера Эмиля Башлэ, проект которого был признан в XX столетии фантастическим и неосуществимым. Главную часть электрического оборудования составляли громадные катушки-соленоиды с большим числом витков и диаметром около 4 метров. Посредством особой системы автоматических выключателей через эти катушки последовательно пропускался ток высокого напряжения, и катушки, находящиеся на расстоянии друг от друга около 100 метров, втягивали в себя вагон сигаровидной формы. Когда «вагон-сигара» достигал середины одной катушки, размыкался ток в ней, и следующая катушка начинала под действием электрического тока всасывать в себя летучий вагон, чтобы затем передать его дальше.

Вся дорога эта напоминала собой исполинскую трубу, разрезанную каким-то шалуном на мелкие отрезки с последовательными перерывами по длине.

Во время движения вагон совершенно разобщался с внешним миром. Сношения с ним герметически запертых пассажиров происходили только посредством радиоволн. Для предохранения от вредного действия индуктивных токов, раздражавших нервную систему человека, приходилось одевать специальный анти-электрический костюм.

Через 2 часа этого бешеного «пожирания пространства» Комов достиг Буффало, который был расположен вблизи Ниагарского водопада.

По радиофону он спросил разрешения осмотреть электрические сооружения, что и удалось ему после некоторых усилий.

Чувствовалось, что дали согласие на осмотр весьма неохотно, расспросив предварительно, для какой цели это понадобилось ему.

Комова встретил при входе на силовую установку молодой инженер, который дежурил по всей станции и следил за получением электрической энергии.

Молодой инженер, дежурный по станции, показывал Комову устройство гидроэлектрической станции.

— Гидроэлектротехническая станция Компании «Ниагара» является самой мощной во всем мире, — сказал он, давая необходимые объяснения Комову.

— Общая мощность ее составляет 12 миллионов лошадиных сил. У нас установлено более 200 усовершенствованных турбин двух различных систем, которые представляют собой естественное развитие турбин Френсиса и Пельтона, но понятно, что по размерам своим они превосходят даже самое сильное воображение строителей первых турбин XIX века.

— Вряд ли в Европе использование «белого пара» достигло таких размеров, — добавил он. — Я даже не знаю ни одной крупной гидроэлектрической установки в Европе, кроме Рейнского водопада, а в России, кажется, все только собираются что-то сделать.

— Да, я признаю, — ответил Комов с раздражением и обидой в голосе, — что Россия сильно отстала от Америки в техническом отношении, но водные силовые богатства России использованы уже в полной мере, и бесспорно опыт Америки оказал нам в этом большую услугу. Прежде всего я назову гидроэлектрические станции водопада «Иматра», «Кивач» и Днепровских порогов. Первые две станции снабжают электрическим током весь северо-запад России, а последняя вырабатывает громадные количества селитры для удобрения из азота воздуха. Кроме того, есть еще несколько крупных станций на Кавказе и в Сибири. В то же время у нас производятся такие гидротехнические работы по орошению безводных степей, о которых я пока ничего не слышал в Америке. У вас, американцев, только все в увеличенном масштабе и большая быстрота сооружения, но своего, самобытного гениального, не очень много. Все пришло к вам из Европы, — закончил Комов, желая задеть молодого американца.

— Отчасти это правильно, — невозмутимо ответил молодой инженер, — но если вы в России орошаете безводные степи, то мы создаем новые земли, поднимая их из глубин океана… Очень советую вам проехать в город Феникс, возникший там, где еще несколько лет тому назад было водное пространство. Там работает сейчас мой товарищ, инженер Копп. Вам удастся кое-что увидеть, если вы покажете ему мою визитную карточку, — и он с спокойной улыбкой написал на ней несколько слов и передал Комову.

Когда они прошли далее для осмотра подводящих воду каналов, невольно разговор их принял более непринужденный характер, чему способствовало, может быть, равенство лет, одинаковая специальность и чувство взаимного любопытства друг к другу, так как они были представителями различных миросозерцании.

— Мне кажется, — заговорил с увлечением Комов, — что в Америке и Европе создался какой-то культ техники и преувеличенная вера в возможности ее. А я, говоря откровенно, сомневаюсь в этом. В чем сказался прогресс техники за последнее время? Только в увеличении масштаба и большей разработанности деталей, — закончил Комов и посмотрел на молодого инженера, который внимательно следил за его словами.

— Пожалуй, надо согласиться с этим, — ответил он Комову, — но я хотел бы отметить одну сторону техники, которая, может быть, уже приближает к нам лучшее будущее, это — демократичность и общедоступность ее. Надо, чтобы завоевания творческого гения человека были общим достоянием человечества, а техника имеет стремление к этому. Кроме того, — медленно, как бы обдумывая свои слова, продолжал он, — успехи ее делают возможным только теперь вступить в борьбу с океаном, чтобы создать новую сушу, и с теми явлениями природы, которые стали угрожать уничтожением жизни на земле. Вы сами понимаете, что я намекаю на жару, которая всех нас измучила и которую надо победить, а в этом нам поможет «Искусственный холод», т. е. создание той же техники.

Окончив осмотр каналов, подводивших воду к шахтам и представлявшим собой как бы новые реки, созданные рукой человека, Комов и инженер Компании «Ниагара» продолжали на обратном пути свою беседу о тех же интересовавших их обоих вещах, т. е. о ближайших возможностях техники, о новых путях человечества, которые откроются перед ним в далеком будущем.

Комов сердечно благодарил инженера за все то, что тот показал ему, и, получив из конторы Компании «Ниагара» описание гидроэлектрической установки, отправился на юг — к Панамскому каналу, испытывая большое удовольствие от быстрой езды в удобных комфортабельных вагонах Компании Электрических Железных Дорог.

Мимо огромных окон вагона мелькали города с многоэтажными зданиями, линии подвесных путей и ажурные мачты для электрических солнц и приемников радио-волн.

В течение двух дней Комов проехал всю Северную Америку и прибыл в город Феникс, расположенный на берегу Великого океана, где продолжались знаменитые гидротехнические работы — получение суши на месте водного пространства.

Эту смелую борьбу с океаном вела Компания «Океан-Суша», которая имела в своем составе несколько наиболее крупных миллиардеров Америки и представляла собой капитал в 100 миллиардов долларов.

Работы были вызваны сильным увеличением населения в штате Никарагуа, — что можно отчасти объяснить близостью законченного недавно переустройством Панамского канала, по берегам которого быстро создалось несколько крупных городов.

Так или иначе, но в штате Никарагуа становилось тесно: здания в высоту уже достигали возможных пределов, и надо было создать новую поверхность для заселения.

И вот один из инженеров Компании «Железобетон» задумал отнять землю у океана. Около года он производил какие-то таинственные работы по исследованию дна океана и горного хребта, который тянется параллельно берегу. Вскоре после этого созданная им компания «Океан-Суша» сделала сообщение Управлению штата, что она берется получить новую землю поверхностью в 1200 квадратных километров. За каждый квадратный километр Компания эта запросила б миллионов долларов и право на 100 лет производить разработку найденных в горном хребте ископаемых богатств. Срок всей работы был обусловлен в 7 лет.

Глубина океана в этом месте не превышала в среднем 100 метров и, согласно вычислениям, объем части горного хребта мог бы вполне заполнить это водное пространство.

Когда обе стороны, вызвав необычайную газетную шумиху, пришли, наконец, к соглашению, наступила горячка лихорадочной спешной работы, которая, однако, предусматривала все мелочи и поражала своей налаженностью.

Прежде всего в склонах гор, спускающихся к океану, были проложены, через каждые 100 метров, глубокие штольни длиною в 2–3 километра. После эвакуации населения и всех промышленных заведений в этих штольнях было заложено невероятное количество нового взрывчатого вещества «Аут».

Простым нажатием кнопки директор Компании «Океан-Суша» — банкир Фульд разворотил горный хребет на протяжении 100 километров. Огромные каменные глыбы падали в воды Тихого океана, поднимая столбы брызг разгневанной водной стихии. Взрывы ощущались на расстоянии до 1300 километров, а точные сейсмографы Японского Физического Института в Токио отметили эти колебания почвы, несмотря на расстояние в 7000 километров.

Сейчас же к местам взрыва устремилась рабочая армия в 60.000 человек и стала сооружать паутину подвесных путей.

В то же время производилось очень тяжелое, по условиям работы под водой, сооружение молов, которые шли вдоль берега в несколько рядов и образовали добавочными плотинами квадраты со стороною в 100 метров.

Предварительно устанавливались громадные кессоны, которые походили на башни замка, застигнутого страшным наводнением.

Своими стальными ножами кессоны глубоко врезались в дно океана. Мощные воздушные насосы нагнетали в них воздух и заставляли воду уходить. В эти глубокие шахты спускались рабочие в особых костюмах и респираторах и плели из железных прутьев арматуру.

Затем шахта вся заполнялась бетоном, и из глубины океана поднимались к небу части мола, который должен был отделить землю от воды.

Работа была очень трудная и опасная.

Через три месяца над водой уже появился первый мол, — представлявший собой три стороны квадрата, а четвертой стороной была линия берега.

Одновременно с кессонными работами строили насосную станцию производительностью в три миллиона ведер в час, чтобы выкачивать воду из квадратов отвоеванного у океана пространства.

Насосы типа «Ниагара» в течение двух суток беспрерывной работы выкачали всю воду из первого квадрата. Тогда в нем был устроен еще ряд железобетонных перегородок, которые неразрывно связывали материк с молом и дном океана.

К этому времени над первым квадратом уже нависла паутина подвесных путей, по которым бесконечной вереницей мчались вагонетки, выбрасывая в глубокие колодцы каменные потоки.

И скалистый горный хребет стал как бы опускаться в землю и превращаться в равнину, обнаруживая скрытые в своих недрах богатства.

Прошло только шесть месяцев с начала работ, а к земле уже было присоединено 10000 квадратных метров.

После пяти лет беспрерывной работы новая земля врезалась на 10 километров в глубь океана, но в нескольких местах еще оставались своеобразные озера, площадью около 200 кв. километров.

Предполагалось, что в течение оставшихся по договору двух лет их удастся вполне ликвидировать.

Город Феникс, который появился со дна океана, на 2-й год работы сделался самым модным в Америке и был несколько месяцев злобой дня. Акции Компании «Океан-Суша» давали огромный дивиденд и считались самыми надежными. Компания банкиров во главе с директором своим Фульдом и главным инженером Руджем удачно рекламировала свое предприятие и взвинтила цены на акции до невероятных размеров. На биржах всего мира шла усиленная спекуляция, которая пока продолжала только служить на пользу Компании.

Вскоре Металлургический Синдикат приобрел от этой Компании за 43 миллиарда долларов право на разработку серебряных руд, найденных в развороченном горном хребте на глубине 400 метров.

В ходе работ, понятно, иногда встречались непредвиденные затруднения, которые значительно увеличивали стоимость сооружения, но финансовый гений Фульда помогал приближаться к победоносному концу и изыскивал все новые и новые средства по финансированию предприятия и рекламированию его, чтобы постоянно поддерживать к нему общее внимание и тем повышать стоимость акций.

Так, например, он передал за 12 миллионов долларов право производить кинематографические снимки гидротехнических работ компании «Кинофон», а вездесущие кинофоны этой компании служили самой лучшей рекламой.

За пять лет непрерывных работ произошло только семь крупных несчастных случаев, повлекших за собой 1820 человеческих жертв. Если принять во внимание огромную численность рабочей армии в 210.000 человек, то приходится признать потери около 1 % самыми ничтожными, что следует приписать как принятым мерам предосторожности, так и совершенству организации работ.

Комов прежде всего осмотрел по прибытии в Никарагуа город Феникс, который возник со сказочной быстротой в три года и представлял собой нагромождение железобетонных громад, забиравшихся высоко в небо. Город этот, самой последней формации, ничем особенным не отличался от многих других городов Америки: те же отели — человеческие ульи с тысячами небольших окон, магазины, конторы, кинофоны, а между просветами зданий над широкими сравнительно улицами — вагоны подвесной дороги, аэро различных типов.

Город рождал какой-то гул, целый хор шумов, от работы бесчисленных моторов.

Среди этих, так сказать, механических шумов Комов различил более глухой, но грозный и своеобразный ропот прибоя волн океана.

Быстро достиг он набережной и увидел перед собой необъятную водную даль.

— Как это все волнует душу, — воскликнул он, — разве это не сказка жизни — укрощенный океан, который в бессильной злобе принужден смириться и лизать новые берега.

После осмотра города Комов прибыл в здание Компании «Океан-Суша», где находилась и главная контора всех сооружений.

По радиофону Комов узнал место нахождения инженера Копп, к которому он имел рекомендательную карточку. Ему выдали разрешение на осмотр происходящих гидротехнических работ, и с первым отходящим поездом подвесной дороги он отправился на место борьбы Океана с Сушей.

— Инженер Копп находится на плато Рудж, — ответили ему и показали направление дороги.

Еще издали Комов заметил человеческий муравейник, который неутомимо копошился в широких траншеях.

Копп заведывал отделкой плато «Рудж», названного по имени главного инженера Компании, и носился по всему участку своих работ на легком аэро системы «Комар».

С большим трудом удалось Комову представиться ему и просить его познакомить с ходом работ.

Инженер Конн был человек неприветливого характера и открыто заявил, что не любит, когда ему мешают, но по просьбе своего товарища он кое-что покажет ему.

— В общем все это так просто и понятно, что никаких особенных объяснений не требуется, — говорил он.

— Если вы не слепой, вы увидите в траншеях линии обыкновенных железных дорог. На платформы помощью экскаваторов нагружается земля. Электровозы уводят поезда из 60 платформ, наполненных камнями и землей. Их разгружают под колодцами, подлежащими заполнению.

В сутки отправляется 24 поезда. Общий объем земляных работ на моем участке за день составляет 3000 кубических метров.

— Если хотите, — продолжал он, — то поедемте этим груженым поездом туда, к озеру Фульда. Его сейчас превращают в сушу.

— Еще бы не хотеть, — ответил Комов, — это все меня очень интересует.

Они прошли мимо чудовищных экскаваторов и кранов с особыми щупальцами для захвата камней. Тысячи китайцев и негров, почти голых, мокрых от пота, задыхающихся от пыли и жары, приводили плато «Рудж» в законченный вид.

— Мы торопимся, — заметил Копп, — поскорее сдать этот участок земли для постройки нового города. Каменистая порода несколько задержала нас.

Быстро промчались они по новообразованной равнине, где заметно было сильное оживление и производилось уже много построек. Скоро перед ними открылось большое озеро, а на горизонте чуть была видна полоска мощного мола-водораздела, и даль океана сливалась с небом.

Поезд замедлил ход. Они очутились на своеобразном мосту над железно-бетонными колодцами различной глубины, от 60 до 200 метров. Автоматически открылись днища груженых платформ и раздался оглушительный грохот каменных потоков, заполнявших зияющие пустоты.

Осмотрев работы, Комов поблагодарил Коппа и отправился обратно в город Феникс.

Несмотря на то, что тот старался представить ему все работы чем-то заурядным, не заслуживающим удивления, Комов все-таки был о них другого мнения.

Виденные им гидротехнические работы глубоко поразили его воображение своими размерами, своей грандиозностью и организованностью.

Эти работы говорили о смелости человека, указывали на дерзость его изменить «лицо земли» и на возможность и успешность этой работы.

Комов еще к вечеру того же дня прибыл к Панамскому каналу, который напоминал собой широкую реку с быстрым течением.

Переустройство Панамского канала продолжалось более 100 лет, встретив много препятствий вследствие неблагоприятного геологического строения почвы.

В 2084 году было приступлено к полному переустройству и расширению его, и тогда совершенно отказались от устарелой системы шлюзов.

Работам то и дело мешали обвалы.

Кроме того, много препятствовала неумелая финансовая организация, которая несколько раз из-за неудачных биржевых спекуляций губила дело.

Только в 2163 году было закончено полное переустройство Панамского канала.

Когда стали подводить итоги, то оказалось, что стоимость канала равнялась половине всех военных расходов за время великой войны.

Число человеческих жертв при гидротехнических работах составляла свыше 85.000.

Вследствие некоторой разности в уровнях вод океанов получилась возможность создать новую мощную силовую станцию. Кроме того, образовалось новое течение, которое как бы усилило действие теплого потока Гольфстрема.

Между прочим профессор Эдинбургского университета Румфор еще до начала работ по переустройству канала высказал научно обоснованные им опасения, что прорытие канала окажет влияние на повышение средних месячных температур воздуха и земли.

Кроме гидроэлектрической станции осматривать было нечего, так как все работы давно уже были закончены. Переночевав в отеле, напоминавшем вполне по своему оборудованию отель «Виктория» в Бостоне, Комов отправился ь поезде Компании Электрических Железных Дорог на север.

Сначала он предполагал проехать на остров Ванкувер, который отличался очень изрезанными берегами, с заливами и бухтами, имеющими узкие проходы. Эти свойства берегов Ванкувера, в связи с большой высотой приливов, достигавших около четырех метров, побудили предприимчивых американцев использовать и этот род энергии водной стихии.

Когда кончался прилив, и уровень воды поднимался на несколько метров, узкий проход в бухту закрывался щитами разъемной плотины, которые отделяли воды бухты от вод океана, запасая таким образом энергию. Через четыре часа после начала отлива, создавалась уже значительная разность в уровнях вод бухты и океана, и получалась возможность использовать даровую силу прилива на гидроэлектрической станции.

Следует отметить, что мощности этих станций были невелики, вследствие сравнительно небольшой высоты падения воды. Примерно с 1 кв. километра водного пространства бухты получали около 2000 лошадиных сил, но дешевая стоимость энергии была очень заманчива.

Комов много читал об этих устройствах в специальной технической литературе, и личный осмотр поэтому многого ему не дал бы.

Была и еще одна причина, может быть, самая важная, почему Комов решил прямо направиться через Нью-Йорк в Бостон.

Эта причина заключалась в желании не опоздать к 20 числу, когда Чарская, заинтересовавшая его, имела свободный день, и он мог встретиться с ней.

Итак, Комов уже мчался обратно, с интересом рассматривая через громадные окна вагона уже виденные им картины, которые свидетельствовали о пышном расцвете промышленной жизни в Америке.

В вагон-ресторане Комов познакомился с профессором геологии Токийского университета Сирокики, который приехал из Японии для осмотра города Феникса. В Японии тоже собирались отвоевать немного земли от океана, в воды которого погрузилось от землетрясения два цветущих острова «Страны Восходящего Солнца» вместе с населением в 8 миллионов человек.

Скоро между Комовым и японским профессором завязалась оживленная беседа о причинах такого пышного расцвета Америки.

— Скажите, профессор, — обратился к нему Комов, — чем вы объясняете, что Америка обогнала Европу и занимает как бы роль руководительницы мира. Почему Европа, родина величайших побед человеческого гения и в области техники и социологии, не могла в такой же степени развить успехи науки, осуществить у себя новый социальный строй, основанный на свободе личности человека. Что остановило главенство Европы над миром?

— Мне кажется, — отвечал профессор, пристальна рассматривая свои ногти на длинных сухих пальцах, — что одна из главных причин этому лежит в том опустошении Европы, которое произвела великая война, опустошении не только цветущих стран с чудными памятниками искусства, но опустошении и нравственном — погибло много духовных ценностей, произошло крушение культуры, создававшееся веками. В Японии, — продолжал профессор, — с напряженным вниманием следили за исходом великой войны и дальнейшим развитием событий в Европе, так как чувствовалось, что приближается очередь за народами Азии снова занять подобающее им место в мировой жизни.

Профессор замолк и смотрел немигающими слегка раскосыми глазами куда-то вдаль, словно старался увидеть уготованные судьбой пути своих соплеменников.

— Я слушаю вас с большим интересом, — сказал Комов, — но каким же образом великая война Европы создала благополучие Америки?

Профессор вздрогнул, как бы очнувшись от своих видений будущих судеб Азии, и продолжал спокойным, ровным голосом, как он наверно привык у себя в университете читать лекции.

— К концу XX столетия, — начал он, — Европа все еще продолжала залечивать раны, нанесенные жестокой и длительной войной, начавшейся в 1914 г.

Потрясения, вызванные этой войной, были настолько велики, что лишили временно народы Европы творческого гения в создании новых форм жизни, в завоевании тайн природы и постижении высоких откровений в области духовной жизни.

Прошло уже 20 лет после кровавого самума, пронесшегося по Европе и уничтожившего цветущие страны, а Европа еще не очнулась от этого кошмара и не дала миру ни одного крупного открытия и изобретения.

Даже торжествовавшая свою победу техника, которая сыграла такую решающую роль в исходе великой войны, как-то ничем не проявила себя в Европе.

Чувствовалось такое утомление, такая прострация вследствие перегрузки работы нервов, что народи Европы прежде всего жаждали покоя, тишины, как колоссальный коллективный неврастеник, помещенный в великий санаторий «Жизнь».

Мало-помалу, с забвением ужасов прошлого, Европа невольно присоединилась к Америке, которой как более здоровой и сильной духом, естественно, предстояло занять трудную, но вместе с тем и почетную роль руководительницы мира.

Кроме такого временного ослабления духовной мощи Европы и ее некоторой отсталости, когда жизнь, никого не дожидаясь, продолжала, все ускоряя, свой бег, пышному, почти сказочному расцвету Америки много способствовала и другая причина.

Эта причина заключается в том, что не было препятствий для развития пытливого в своих исканиях и стремлениях духа человека, который закалялся в борьбе за существование, и в атмосфере свободы человеческой личности черпал новые силы и достигал великих возможностей.

Справедливость требует указать еще и на другую причину, пожалуй, не менее важную, — это колоссальный поток золота, принесенный народами Европы в Америку за военные заказы во время великой войны.

Военные заказы дали работу массе безработных, создали новые отрасли промышленности, подняли благосостояние страны, обеспечив принесенным золотом для каждого минимум жизненных благ и человеческого, а не скотоподобного, существования.

Как будто по неизбежному, таинственному в основах своих, закону о справедливости и возмездии в Америку вернулся тот «Золотой гольфстрем», который со времени завоевания Мексики испанцами понесся к берегам Европы.

И это золото, создав несколько новых миллиардеров, способствовало открытию целого ряда научных институтов и экспериментальных лабораторий, грандиозно оборудованных и поставленных согласно последнему слову науки.

В этих научных учреждениях шла упорная настойчивая работа выдающихся ученых, которые изучали еще непонятные явления и разгадывали тайны все еще сопротивляющейся человеку природы…

Профессор как-то внезапно оборвал свою своеобразную лекцию и торопливо сказал Комову, показывая длинные желтые зубы.

— Мне не удалось окончить, сейчас будет город Эдисон, куда я еду, — и он быстро направился к выходу.

Действительно, через несколько минут поезд внезапно остановился и помчался затем с прежней быстротой в надвигавшуюся тьму знойного вечера.

Комова укачивало от быстрой езды, и он невольно погрузился в какую-то дремоту с милыми сновидениями, в которых участвовала Чарская и ласково кивала ему головой.

А поезд электрической железной дороги продолжал «пожирать пространство» и приближать волновавшее его свиданье.

 

VI. В Бостонском парке

Комов отправился на утреннюю прогулку в самом радостном настроений. Еще бы! Сегодня ему предстояло свидание с Чарской.

Он зашел в кафе, сплошь убранное тропическими растениями. По стенам висели огромные зеркала, которые увеличивали число деревьев и создавали иллюзию тропического леса.

Просмотрев газеты и журналы, Комов повернулся, чтобы переложить их на соседний свободный столик.

Из-под пальмы на него смотрело раскрасневшееся от жары лицо с растрепанной бородкой и густыми волосами, которые разметались в поэтическом беспорядке.

— Да ведь это я сам, — сказал он себе, рассмеявшись. — И в таком виде я хотел отправиться на свидание! Хорош бы я был. Нет, я в Америке, надо быть американцем, а то меня примут за «адамита». Итак, долой волосы и бороду.

Комов быстро отыскал парикмахерскую, где его встретили шумно и весело.

— Кто это? Раскаявшийся адамит, — раздался ряд игривых замечаний.

На лице Комова по-прежнему играла добродушная улыбка.

— Будьте добры, сэр, — несмело обратился он к мастеру.

— Через две минуты вы не узнаете себя, — был краткий ответ, и его разложили на каком-то высоком операционном столе.

— Пусть со мной делают, что нужно, — подумал Комов и дался в руки оператора.

Голову его смочили сначала какой-то освежающей жидкостью, затем по ней быстро забегал валик с ножами, которые косили волосы, как траву на газоне.

— Закройте глаза и рот, — приказали Комову, и поворотом стола окунули голову в шипящую пену. Он почувствовал шуршание нескольких безопасных бритв. Затем голова его очутилась под душем и сильной струей воздуха, которая мгновенно высушила ее.

— Готово, сэр, — весело произнес оператор.

— Вот так штука! Что бы сказала моя покойная бабушка, — вырвалось у Комова, когда он снова увидел себя в зеркало.

— А как будто легче голове стало, — признался он.

Вернувшись в отель, Комов переоделся в новый, более изящный костюм «Фриго» и, немного отчего-то волнуясь, вызвал Чарскую по радиофону.

— Это вы, мистер Комов, — приветливо говорила она, — вы не забыли, что мы хотели встретиться сегодня, я очень рада. Приезжайте.

— Я сейчас же прилечу к вам, — ответил радостно Комов.

— Лететь не советую, у меня нет площадки для аэро. Ведь я живу очень скромно. Лучше отправляйтесь подвесной дорогой до линии М.

— Отлично, — крикнул он и через минуту уже выходил из отеля.

Чарская повернула рукоятку радиофона и внимательным взором осмотрела свой уютный кабинет с репродукциями произведений любимых художников и небольшой библиотекой.

На легком японском столе около портретов ее родителей виднелась изящная ваза с пышно-золотистыми хризантемами.

Листы бумаги с начатой научной работой и чертежи различных диаграмм, — все было приведено в порядок и аккуратно сложено около диктофона.

Кресло перед столом было причудливого вида, патент Компании «Сиди-лежи», и по желанию быстро и просто превращалось в постель.

К кабинету примыкала небольшая столовая, которая, благодаря электрической плите, соединяла в себе и кухню. В стенных нишах были устроены шкапы для запасов провизии. Охлажденный воздух, получаемый от холодильной подстанции пригорода Бостона, гарантировал сохранность пищевых продуктов в шкапах и, кроме того, давал возможность понижать температуру во всем маленьком домике, который занимала Чарская.

Над столовой находилась еще миниатюрная ванная и комнатка для прислуги — старого китайца Чао-Шун-Шена, который был в течение десяти лет слугой в доме ее родителей и остался после их смерти доживать при ней свои дни, проявляя безграничную преданность и заботливость.

— Нам сегодня не будет работа, будет весело, будет гость, — говорил он за Чарскую и вышел на маленький дворик, смешно семеня ногами.

— Ах, славный Чао, — сказала она с оттенком нежности в голосе.

Поправив немного перед складным зеркалом свои волосы, она выглянула в окно и еще издали узнала Комова по его торопливой нервной походке.

Во дворе с несколькими цветниками, за которыми был виден хороший уход, Комов встретил старого Чао.

— Гость моей госпожи, она будет рада, — сказал он, низко кланяясь.

Комов улыбнулся на такое своеобразное приветствие и направился к дому, заметив мелькнувшую в окне голову Чарской.

— Вам не жаль было расстаться с своей пышной шевелюрой? — засмеялась она серебристым смехом. — Право, теперь вы настоящий американец. Ну, садитесь, придите в себя от жары. Нет, в самом деле — мне очень приятно вас видеть, — сказала она уже серьезно.

— Что же мне тогда сказать? — наивно сознался Комов.

Легкая улыбка опять промелькнула по лицу Чарской.

— Знаете, когда я повернул на линию М, я почему-то сразу решил, что вы непременно должны жить в этом милом домике с белой крышей. Простая случайность, наверное, — сказал он и стал оглядывать кабинет Чарской. — Как хорошо у вас, — невольно вырвалось у него. — Я заметил уже, что вы очень любите цветы. Как жаль, что хризантемы без запаха. Зато, когда у нас в Туркестане цветет весной миндаль и акация… Какой аромат… Прямо рай…

У них быстро завязалась простая непринужденная беседа. Комов с увлечением рассказывал ей про свою поездку. В особенности он поражался грандиозностью работ Компании «Океан-Суша».

— Это большое торжество человека. — говорил он. — Океан смирился и уступил.

Чарская заинтересовалась его рассказом и внимательно слушала. Потом она пригласила его перейти в столовую.

Старый Чао ждал приказаний своей госпожи, готовый исполнить малейшее ее желание, но она отпустила его и принялась хозяйничать сама.

Комов пытался помочь ей.

Чарская непринужденно, с милой улыбкой, сервировала стол и достала из шкапа несколько банок.

— У нас сейчас будет яичница, — весело сообщила она. — Видите, этот желтый порошок — натуральные сушеные яйца, а в этой банке — растительное масло. Сюда мы добавим несколько кусочков ветчины. Вам понравится это?

— Я вас еще угощу, — продолжала она, — мясными консервами знаменитых в Америке боен Армура и персиками из Калифорнии. А потом будем пить кофе.

Комову все казалось необычайно вкусным.

— Скажите мне, как вы проводите дни своего отдыха? — спросил Комов, когда она предложила ему чашку кофе.

— Я обыкновенно отправляюсь далеко за город, чтобы отдохнуть немного душой и не видеть этих надоевших мне железобетонных громад. Я потому и переехала в этот пригород, что они мне сделались чересчур противными. Я очень люблю наш общественный парк, который находится в 40 километрах от Бостона.

Комов слышал уже про этот парк, который, несмотря на страшно высокую цену земли и недостаток в ней, занимал площадь более 900 гектаров и существовал около 200 лет. Естественно-исторический Институт в Бостоне, который немало потрудился над созданием его, справедливо считал этот парк своею гордостью.

Следует заметить, что в Америке давно уже были очень озабочены уничтожением лесов, в связи с развитием промышленности и увеличением народонаселения.

Поэтому почти при каждом большом городе создавали эти заповедные рощи, которые в то же время служили для целей науки естественным ботаническим и зоологическим садом. Может быть, в этом сказалась и бессознательная тоска по природе, желание отдохнуть и забыть каменные громады городов.

— Я могу бродить целыми часами среди его роскошной растительности, — продолжала Чарская. — Как будто я превращаюсь тогда в другое существо. Когда я возвращаюсь, у меня отличный аппетит, я весела и пою песни, которые так нравятся моему Чао.

— Мне тоже знакомы эти переживания, — заметил Комов. — Когда приходится бывать на работах в наших необозримых степях, я как-то становлюсь проще, чувствую дыхание нагретой солнцем земли и испытываю огромное наслаждение. Как величественна и торжественна та тишина, которой объята степь вечером и на рассвете, когда угадываешь только первые лучи разгорающейся зари…

Чарская налила Комову еще чашку кофе.

— Однажды моя прогулка в этом парке, — вспомнила она, — заставила меня испытать ужасные моменты и могла кончиться весьма печально… Я, сама того не замечая, зашла в такую чащу, что невольно пришлось остановиться. Передо мной стояла какая-то зеленая стена. Громадные пальмы и кустарники были сплошь переплетены цепкими лианами. Я неожиданно почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Не знаю почему, но я сразу поняла, что встретилась с одним из «новых дикарей» — адамитов. Меня охватил ужас, я вскрикнула и пустилась бежать. Но крепкому, ловкому адамиту было нетрудно меня догнать; он схватил и понес меня, раздвигая моим телом кусты, разрывая лианы и заливаясь диким, торжествующим смехом. Я считала себя уже погибшей, и крики мои стали ослабевать. В это время выбежал другой адамит и между ними началась борьба из-за меня. Они злобно кричали и катались по земле в яростной схватке. Я поспешила скрыться в кустарниках и, едва опомнившись от ужаса, старалась уйти как можно дальше. Через час я вышла на одну из аллей и была уже в безопасности.

— Да, это жуткая прогулка, — заметил Комов, — но скажите мне, каким образом случилось, что в Америке, стране чудес техники, рядом с многомиллионными городами уживаются эти дикари? Ведь это ненормально. Значит на свете не все благополучно, и эти дикари — протест, искание, все то же томление духа, которое приводит одних к самоубийству, других к наркотикам или «адамизму». Знаете, — закончила он, — меня очень тянет побывать в этом парке, в котором можно видеть первобытного адамита и над которым жужжит современное аэро.

— Ну что же, сейчас мы и отправимся туда, — сказала Чарская.

Она захватила с собой от жары складной электровентилятор, который был не больше апельсина, и они быстро направилась к станции подвесной дороги.

— Может быть, полетим туда? — предложил Комов.

— Отлично, — ответила она, — дойдем только до линии Е и вызовем из ангара Компании «Воздушный Путь» аэрокэб.

Через десять минут они уже были высоко над землей, весело смеялись, но говорить им не удалось из-за шума воздушных винтов и ворчания мотора.

Описав над парком круг, аэрокэб спустился на небольшой поляне.

Комов и Чарская были радостно настроены и много говорили о своей далекой родине.

Незаметно во время прогулки по парку она рассказала кое-что о своей прежней жизни.

— Родилась я в России или, вернее, в Польше, — говорила Чарская. — Мои родители владели около Варшавы довольно большим имением. После пожара, который уничтожил всю нашу усадьбу, мы поехали в Америку, куда давно нас звали наши родственники со стороны матери. Мне тогда было еще только восемь лет. Я быстро выучилась новому для меня языку и довольно хорошо окончила школу.

Следующий раз я приехала в Россию уже молодой девушкой, полной самых светлых надежд и ожиданий. Как я радовалась возможности дышать воздухом моей некогда многострадальной родины, говорить на моем родном языке. Мне все нравилось тогда — и цветные костюмы наших крестьян, и строгие башни костелов, и родные поля с сочной зеленью… Несколько лет я была очень счастлива… Мне так улыбалась жизнь и все это было словно сладкий сон. Почему-то судьбе угодно было разрушить мое счастье, и я уехала обратно в Америку, полуживая от горя и страданья. Но из гордости или, если хотите, упрямства я решила взять себя в руки, быть выше своей личной скорби, и вот я усердно изучаю физику и химию, так что даже сам профессор Уэй заметил меня. А после, по его рекомендации, я поступила на завод Арктической Компании, где я очень довольна своей работой… и мной, кажется, довольны, — добавила она, мило улыбаясь.

— У каждого человека, — сказал задумчиво Комов, — кроме личного горя, должно быть и личное счастье: судьба или случай прихотливо и неожиданно соединяют скорбь и радость.

Они повернули в одну из боковых аллей и некоторое время шли молча, изредка поглядывая украдкой друг на друга.

— Я сейчас тоже вспомнил свои юношеские годы; все это кажется уже бесконечно далеким, — заговорил Комов, понемногу увлекаясь своими воспоминаниями.

Больше всего я любил выезжать в открытое море на рыбную ловлю. Отец мой имел рыбные промыслы на восточном берегу Каспийского моря. Но я мало принимал в деле этом участия, я предпочитал или наблюдать за полетами чаек или просто смотреть на кудрявые барашки волн. И часто я ощущал вокруг себя какую-то великую тайну, смущенный и взволнованный. Я многим обязан морю. Оно дало мне также здоровье, которое очень пригодилось впоследствии, когда надвинулись дни испытаний, неизбежных в жизни каждого.

— Когда я уже кончал Инженерный Институт в Ташкенте, — продолжал он, — я сильно увлекся одной девушкой. Но это очень редкое счастье — встретить родную душу, которая зазвучала бы в ответ вашей. Не скрою, я долго не мог залечить свои сердечные раны. Занятия инженерными науками дали мне некоторое забвение, и по окончании института я сейчас же решил уехать. Отец помог мне осуществить мое давнишнее желание — посетить Индию.

И вот, странствуя из одной области Индии в другую, я довольно быстро усвоил язык этой загадочной страны и мне казалось, что даже воздух ее напоен какой-то сладкой тайной. Я любовался зрелищем причудливо-узорных пагод и знакомился с легендами Индии, овеянными прелестью глубокой старины и поэзии.

Я всегда представлял себе, что эта страна как бы замерла в своем развитии, сказочна и далека от нашей прозаической жизни.

Поэтому вы можете себе представить мое изумление, когда я услышал учение Суами Вирасена — современного философа Индии, такое глубокое по своему смыслу и такое близкое мятущейся душе человека наших дней.

В поэтических отрывках его проповедей, которые он произносил на певучем бенгальском наречии, чувствовалось новое откровение и светлое радостное примирение с жизнью.

Комов в общих чертах изложил учение Суами Вирасена. Он говорил долго и горячо, а Чарская внимательно слушала его.

— Как отрадно слышать об этом примирении с жизнью, — сказала она наконец.

Они шли долгое время молча.

В наступивших сумерках стали едва видны стволы пальм. Зеленые чащи наполнились таинственными шумами.

Когда они оставили парк, — была уже тихая звездная ночь.

В кафе при станции подвесной дороги им захотелось выпить кофе с питательными галетами «Прелесть».

Оба они чувствовали приятную усталость от прогулки. Какое-то новое ощущение душевной близости незаметно подкрадывалось к ним.

— Когда же я опять увижу вас? — спросил Комов Чарскую.

— 24 я буду на докладе инженера Хэда. Мы могли бы отправиться туда вместе.

В вагоне подвесной дороги было много пассажиров. Горел яркий свет. Очарование парка и летней ночи исчезло.

Чарская вышла на остановке в пригороде Бостона, и через секунду Комов мчался уже дальше, полный смутных и волнующих впечатлений.

 

VII. Первые шаги

Шумная столица Америки, залитая волнами мягкого электрического света, очнулась от душного знойного дня и зажила ночной жизнью, пользуясь тем, что стало несколько свежее, и легкий ветерок с моря приносил призрак прохлады.

На перекрестках улиц автоматические фонографы выкрикивали последние новости.

— Крах Компании «Уайт Стар» разорил более 40.000 человек. Директор Кер покончил жизнь самоубийством, бросившись с аэро!

— В штате Никарагуа за прошлый месяц превращено в сушу еще 6 квадратных километров!

— В Японии снова ощущались подземные толчки. Профессор геологии Сиракики опасается нового землетрясения.

— Сегодня во Дворце Науки торжественное заседание Союза Инженеров. Злободневный доклад инженера Тома Хэда — «Холодный город».

Комов и Чарская шли, не торопясь, по «авеню ученых» и вели оживленный разговор. Они приехали еще в 10 часов ночи, чтобы попасть на интересовавший их доклад Тома Хэда, который был назначен в 11 часов, когда обычно из-за жары начинались всякие заседания. Пользуясь излишком свободного времени, они побывали в новом грандиозном кинофоне «Весь мир», где также демонстрировались последние работы Компании «Океан-Суша» — умелая реклама, проводимая финансовым гением этой Компании, банкиром Фульдом.

Когда они подходили уже ко Дворцу Науки, Комов обратил внимание на целый рой воздушных аппаратов, который спускался над верхней площадкой Дворца.

— Ну, словно комары после дождя, — заметил он, взглянув на Чарскую, которая не могла удержаться от улыбки.

В огромные ярко освещенные аркады Дворца продолжали вливаться новые потоки инженеров, которые спешили на заседание.

Тому интересу, который возбуждал к себе доклад инженера Хэда, много способствовало, помимо злободневности, громкое имя его, как знаменитого конструктора турбокомпрессоров Арктической Компании.

Кроме того, газеты не переставали обсуждать причины грозных явлений жары, помещая беседы с выдающимися учеными и поддерживая этим общее внимание.

Поэтому на Заседание Союза Инженеров прибыли представители самых крупных технических предприятий и заправилы финансового мира.

Они занимали нижние ряды амфитеатра и вели оживленные разговоры, интересуясь предстоящим докладом и теми заказами, которые могут последовать.

Много говорили о новой Компании, по постройке «Холодного города», которую взялся будто бы составить банкир Фульд.

А банкир Фульд прислушивался ко всему, что происходило около него, и на лице его играла постоянная улыбка, какая-то загадочная и странная.

Фред Пайк, директор Компании «Железобетон» и личный друг Тома, наливался добродушным смехом и убеждал своего собеседника, какого-то сумрачного и подозрительного миллиардера:

— Том Хэд шутить не любит, и если он скажет, что охладит земной шар, то это так и будет. Лишь бы миллиардеры дали средства для осуществления его проекта. О, вы будете благословлять Тома, когда он создаст свой «Холодный город».

Комов с любопытством рассматривал эту массу бритых голов, напоминавших собой шевелящуюся фантастическую икру, как представлялась она им с высоты 214 ряда.

Понятно, что внимание Комова привлекло и само сооружение Дворца Науки, рассчитанное на 20.000 человек.

Это было своего рода чудо строительного искусства и невольно поражало, кроме самого масштаба сооружения, и другими усовершенствованиями.

Особенным свойством этой аудитории было приспособление для улучшенной акустики ее, когда каждое слово лектора явственно доносилось до слушателей, несмотря на далекое расстояние от кафедры.

В стенах ниш для этого были помещены античные группы резвящихся тритонов, которые трубили в раковины. Раковины эти служили резонаторами и специальными приемниками звуков для радиофонов. Таким образом можно было у себя за несколько сот километров слышать все, что говорилось на заседании во Дворце Науки.

Архитектурная отделка отличалась скромностью и величавой простотой.

С потолка ее не спускались безобразные светящиеся мешки из мелких электрических лампочек, которые в XX столетии назывались люстрами и считались красивыми украшениями общественных помещений.

Однако, несмотря на это, во всех местах огромной площади было светло, как Днем. Причина такого равномерного и сильного освещения заключалась в устройстве светящихся карнизов и потолка. Свет струился мягкими потоками и обладал особым свойством: это был «холодный свет», когда 90 % электрической энергии перерабатывалось в свет и только 10 % шло на нагревание, поглощение и прочие потери. Применение его сделалось возможным, благодаря пользованию «безопасными» токами большой частоты и высокого напряжения в связи с изобретением нового изолирующего состава «антиэлектрон», ослаблявшего явления тихого разряда.

Температура воздуха внутри этой грандиозной аудитории, несмотря на присутствие 20.000 человек и высокую наружную температуру, была только около 20° Цельсия, что достигалось тем, что воздух в охлажденном состоянии посылался по особым каналам, помещенным в виде художественной резьбы над карнизами.

Не было еще 11 часов, а громадный зал Дворца Науки был полон, как улей, и жужжал многоголосными шумами.

Когда электрические часы показали 11.00, открылась дверь «ученого кабинета», и президиум в полном своем составе занял места на небольшом возвышении.

Председатель Союза Инженеров профессор Содди, известный своими научными трудами по термодинамике и создавший новый тип двигателя для аэро, медленно взошел на кафедру и произнес небольшую вступительную речь, обрисовав значение деятельности Союза Инженеров и важнейшие успехи техники за истекший период времени.

После этого должен был состояться доклад инженера Хода.

Все с напряженным вниманием искали его глазами и удивлялись, что его нет в зале заседания.

А Том в маленьком соседнем кабинете в это время просматривал свои заметки.

Когда он вошел и легкой походкой направился к кафедре, наступила общая тишина, как будто здесь не было 20.000 человек. Это служило достаточным показанием общего интереса к его докладу.

В напускном спокойствии Хэда чувствовалось невольное волнение, которое он старался побороть. Больное, осунувшееся от напряженной работы последних дней лицо его сделалось более одухотворенным и обаятельным.

В начале своего доклада Том констатировал создавшееся от жары положение, все гибельные последствия ее.

— Каждый день, — говорил он, — жара причиняет нам неисчислимые потери.

Гибнут посевы, растительность и скот, составляющий предмет нашего питания. От высокой температуры повышается нервная возбудимость человека, что влечет за собой увеличение числа преступлений. Согласно статистике в XXI столетии на тысячу жителей было только девять преступлений в месяц, а в настоящее время, благодаря действию жары, это число удвоилось. Как результат знойного влияния потока лучей, посылаемых разгневанным солнцем, происходят бесконечные случаи солнечных ударов.

— За последний год согласно статистическим данным, — продолжал Том, — число новых жертв жары, пострадавших и погибших от лучей жестокого огненного светила, составляет в Америке 182.600 человек.

Мы все являемся свидетелями и страдательным лицом грозной и гибельной силы природы — нашей частой и неприятной гостьи — жары, которая приняла размеры народного бедствия, лишает нас возможности спокойно работать, грозит нашему достоянию и жизни.

Время не ждет, мы все чувствуем настоятельную необходимость, поскольку это в силах человека, немедленно же принять меры, хотя бы для уменьшения ее гибельного действия.

Надо вступить с жарой в планомерно организованную борьбу на научных основаниях. Но прежде всего следует изучить, что представляет собой наш враг — жара и те причины, которые вызвали усиление ее.

Итак, я позволю себе сначала сделать научный обзор различных теорий об этих явлениях, приведу результат наблюдения метеорологических станций и исследования знаменитых ученых. Затем я предложу вашему вниманию свой проект по постройке и оборудованию «Холодного города», как вполне осуществимую меру борьбы с этим грозным явлением природы, которое сулит в будущем еще более ужасными последствиями.

Я не стану отнимать драгоценное время и утомлять аудиторию дословным пересказом уже ранее опубликованных мнений выдающихся ученых о причинах всеобщего бедствия. Приведу лишь сводку всех фактов и положений об этом гибельном феномене. Итак, причин несколько.

Со стороны внешнего нашей планеты мира, по данным метеорологических станций, стала с недавнего сравнительно времени заметна внезапна увеличившаяся инсоляция.

Таким образом наша земля стала получать большее количество тепла, доходящего извне и поглощаемого атмосферой и почвой нашей планеты. С одной стороны, увеличилась теплопрозрачность зимней атмосферы. Причина этого заключается в давно ожидавшемся обеднении воздуха водяными парами, в связи с уменьшением свободного зеркала вод в океанах и внутренних бассейнах. С другой стороны, как сообщили астрономы, вековая и постепенная контракция ядра солнца внезапно сделала резкий скачок. Сильное уменьшение диаметра светила освободило громадные запасы тепловой энергии.

Как на причину этого явления, спектральный анализ и усилившиеся северные сияния показали на какую-то химическую реакцию, происшедшую в массе солнца.

Следующее, что повлияло на повышение средней температуры воздуха, это уменьшение масс льда, которые поглощали много тепла и умеряли климат северного полушария.

Исполинские ледяные горы и поля, служившие некогда для человека неодолимым препятствием, мало-помалу были унесены на юг новым мощным течением, образовавшимся после известного землетрясения 2015 года.

Наконец и сами недра земли явились нашим врагом, послав на поверхность потоки тепла. Как уже было замечено в начале нашего столетия в самых глубоких угольных шахтах и при новых буреньях обнаружилось увеличение теплового градиента, что само по себе служило указанием на новые процессы, совершавшиеся в ядре земли.

Одновременно сильные землетрясения и извержения вулканов старого и нового образования явились достаточным подтверждением, что происходит сильное стягивание земной коры, аналогичное контракции солнечного ядра.

Чтобы показать более убедительным и наглядным образом ход повышения температур почвы и воздуха, начиная с 1900 года, я предложу вашему вниманию эти диаграммы составленные на основании данных, заслуживающих безусловного доверия.

При помощи эпидиаскопа Том Хэд проектировал на серебристом экране «кривые температур», которые неизменно стремились вверх.

— Итак, — продолжал Хэд, — нам, жителям земли, угрожает опасность и из недр земли и от жарких лучей солнца, так беззаботно разгуливающего по голубому небу, на котором уже более месяца не показывается ни малейшего облачка.

Понятно, что нам нельзя зарываться в землю, ведь там не будет прохладнее. Единственная разумная и действительная мера — это начать строить новые города и применять для противодействия жаре создание творческого гения человека — искусственный холод, который не даром давно уже признали другом человечества.

Да, это будет, если не спасение от жары, то во всяком случае облегчение и борьба с ней.

Итак, мой проект заключается в создании первого холодного города, который я предлагаю назвать «Колтон».

Для постройки его прежде всего должно быть выбрано такое место, которому, во-первых, не угрожало бы землетрясение и, во-вторых, было бы недалеко от водных источников и электрических силовых станций. И такое место я нашел, — торжествующе сказал Том и показал на экране карту Америки с отмеченным на ней кружком места постройки будущего Колтона. — Этот участок земли принадлежит Компании «Уайт Стар», которая изъявила свое согласие немедленно продать его на весьма подходящих условиях.

Тысячи глаз с необычайным интересом и с каким-то напряженным вниманием рассматривали выбранное для постройки Колтона место, которое находилось приблизительно в 40 километрах от берега Атлантического океана и к северо-востоку от Бостона.

— В этом пункте, — продолжал Том, — даже самые точные сейсмографы не дали отклонения.

Что касается размеров города Колтона, то я принял площадь его в 100 квадратных километров, считая народонаселение около 10 миллионов человек.

Колтон будет представлять собой исполинскую башню круглого сечения, диаметром 12 километров и высотой 100 метров.

Основанием этой башни служит плита, в которой заключено 5 этажей подвалов, с толстой самой лучшей изоляцией всех стен, полов и потолков. Подвалы, понятно, будут охлаждаться и предназначены для хранения запасов пищевых продуктов. Когда будет готова эта невероятная плита, имеющая высоту около 15 метров, на ней начнут сооружать стены и одновременно производить холодильное оборудование Колтона, который станет прототипом городов будущего.

По моему проекту Колтон представляет собой, таким образом, гигантский холодильник, где посредством работы моих турбокомпрессоров последнего типа будет поддерживаться температура воздуха 15° Цельсия.

При этих словах Тома вся аудитория разразилась бурными аплодисментами и криками: «Браво, Хэд».

— Что же тут необыкновенного? — как бы оправдывался Том, когда опять воцарилась тишина. — Ведь мы охлаждаем сейчас отдельные здания, многие наверное помнят опыты сельскохозяйственной станции в Калифорнии по охлаждению посевов и фруктовых садов, а я только развил эту мысль и предлагаю охлаждать целый город, изолировав его от земли и неба, но, понятно, не теряя связи с внешним миром.

— Итак, — продолжал Том, — я строю стены грандиозного города-холодильника, которые по ширине своей составляют около полукилометра. В них устраиваются многочисленные световые колодцы, но понятно, что освещение всех жилых помещений, главным образом, будет производиться «холодным светом». Собственно говоря, стены Колтона, как вы видите, представляют собой ряд наших обычных железобетонных громад, но без окон, неразрывно соединенных между собой и защищенных от действия теплоты многими слоями изолирующих материалов.

Впрочем, главным образом, с севера и с востока я в своем проекте предрешил устроить стеклянные просветы. Эти световые вертикальные щели рассчитаны такой ширины, чтобы можно было пользоваться дневным светом для главных улиц и площадей Колтона.

В холодильном строительстве появился недавно новый материал «атермит», который обладает необходимыми для этого качествами и дал при моих испытаниях блестящие результаты.

Кроме наружных стен, которые являются кольцом грандиозных сооружений с несколькими миллионами жителей, город радиальными стенами разделяется еще на ряд секторов. В плане он походит на колесо, обод которого составляют наружные стены, спицы — радиальные, а осевая втулка — самое важное место Колтона — Центральная холодильная станция со всеми машинами и аппаратами.

Такой план города позволяет сооружать постепенно сектор за сектором и заселять его по мере окончания в нем работ. Над открытыми пространствами города, на высоте 100 метров, устраиваются застекленные своды из того же материала «атермит».

Громадная практика Америки возведения железобетонных построек ручается нам за возможность выполнения строительной части в течение двух лет. Гораздо сложнее вопрос был с холодильным оборудованием, так как пришлось бы устанавливать чересчур большое число отдельных холодильных машин, что вызвало бы затруднения при обслуживании.

Но, к счастью, и это затруднение в настоящее время благополучно разрешено: мне удалось в одном турбокомпрессоре получить полмиллиарда фригорий. Чтобы вы могли представить себе холодопроизводительность этого гиганта, я укажу вам, что при работе его в течение нескольких дней можно было бы превратить всю воду озера Мичиган в один сплошной ледяной массив.

Я очень рад, что как бы параллельно с созданием мной нового турбокомпрессора, электротехники, благодаря недавно открытому материалу «Джек», могут уже строить электродвигатели на 50 000 киловатт, т. е. то, что нужно для приведения его в действие.

Инженер Леру, присутствовавший на докладе Хэда, при этих словах как-то глубоко ушел в свое кресло, улыбнулся болезненной улыбкой, одновременно служившей выражением гордости и смущения.

— Итак, согласно моим запросам, мы имеем нужное количество материала и рабочих для возведения железобетонного сооружения Колтона, кроме того, мой последний турбокомпрессор и электродвигатель Всеобщей Компании Электричества дают возможность создать требуемое количество холода.

Работа холодильных машин прежде всего должна поглотить то тепло, которое поступает извне через стены, основание и своды, благодаря большой разнице в температурах, а затем произвести охлаждение огромного объема воздуха, вводимого для освежения города.

Кроме этих двух основных расходов холода, присоединяются еще расходы холода на нагревание воздуха от работы двигателей, вентиляторов, насосов, на освещение, на пребывание людей с температурой более высокой, чем температура воздуха внутри города.

Согласно моим расчетам город Колтон мог бы быть построен и оборудован в 5 лет, при энергичной непрерывной работе и таком согласовании строительных и технических работ, чтобы возведение их происходило параллельно.

Вот в общих чертах мой проект создания «холодного города». Я уверен, что вы, милостивые государи, не сомневаетесь в возможности осуществления его, если только найдутся нужные для этого средства.

Говорить о том значении, какое получит Колтон для задыхающегося от жары человечества, излишне. Кто знает, может быть, через несколько десятков лет весь мир покроется такими новыми «холодными городами».

Итак, я призываю дать средства для постройки Колтона и дружно приняться за работу. Создание первого холодного города является также и вопросом чести для Америки, которая давно уже заняла почетное место руководительницы мира, — закончил Хэд при бурных рукоплесканиях и криках всей аудитории.

Том Хэд оставил кафедру и опустился в изнеможении на кресло одного из членов президиума. Он был очень взволнован и тяжело дышал.

Когда снова воцарилась тишина, Председатель Содди сказал следующее:

— Не успели замолкнуть ваши слова, уважаемый мистер Хэд, а радиограф и радиофон разнесли уже всему миру радостную весть о постройке Колтона. Позвольте ж от души поблагодарить вас за этот проект, я думаю, что со мной согласна вся аудитория и все человечество.

Раздались восторженные крики: «Браво, Хэд», которые скоро затихли, потому что профессор Содди еще не кончил.

— Постройка Колтона, — продолжал он, — является делом чрезвычайной важности. Чем скорее он будет осуществлен, тем меньше людей пострадает от губительной жары. Для работы дорог каждый день. Поэтому я завтра же назначаю в залах Союза Инженеров собрание представителей финансового мира и крупных строительных и технических фирм для организаций новой грандиозной Компании «Колтон». Объявляю заседание закрытым.

Профессор Содди сошел с кафедры и быстро направился к выходу.

Когда Комов и Чарская очутились под арками Дворца Науки, первое время они не сказали друг другу ни одного слова и шли машинально за живым потоком, увлекавшим их.

— О чем вы так задумались? — прервала Чарская молчание Комова.

— Нет, я положительно восхищен Хэдом! — ответил он очнувшись. — Мне так хотелось бы принять участие в постройке Колтона, чтобы следить за созданием этого «города будущего». Знаете, я вчера получил радиограмму из Туркестана, — продолжал Комов уже грустным тоном, — спрашивают, когда я вернусь. А мне теперь по некоторым причинам жаль оставлять Америку, — и он посмотрел на Чарскую долгим, как будто печальным взглядом.

Чарская все это заметила и поняла.

«Какой он милый и славный», — невольно подумала она и сказала вслух:

— А вы ликвидируйте свои дела в России и оставайтесь у нас. Для постройки Колтона потребуется ведь много инженеров различных специальностей. Я буду очень рада, должна сознаться в этом, если наше знакомство не прекратится так быстро.

Ласковый тон Чарской обрадовал Комова, и он взволнованный произнес задорно и весело:

— Нет, жить хорошо, если есть просветы, за которыми нас ожидает лучшее будущее… Надо верить…

Они продолжали, не замечая окружающего, идти по «Авеню ученых», позабыв, что им нужно возвращаться в Бостон.

Потоки электрического света заливали мягкими волнами столицу Америки, превращая ночь в день.

Потоки яркого света заливали мягкими волнами столицу Америки, превращая ночь в день.

 

VIII. За дело

На следующий день умы всех граждан в Америке были заняты «Холодным городом».

Все давно уже страдали от томительного зноя. Поэтому не удивительно, что предложение Хэда подействовало подобно внезапно разорвавшейся бомбе.

Некоторые технические предприятия уже стали обсуждать вопрос о расширении заводов и увеличении производства.

Вполне понятно, что все с напряженным вниманием ждали образования Компании «Колтона». Биржа отразила это настроение падением почти всех акций, как бы предчувствуя появление новых, сулящих невиданные дивиденды. Представители финансового мира и директора крупнейших банков вели между собой оживленные переговоры.

В 7 часов вечера экстренные выпуски газет и автоматические фонографы сообщали, что банкир Фульд — будущий директор Компании «Колтон».

И действительно это было недалеко от истины.

Банкир Фульд, директор Компании «Океан-Суша», не мог жить без борьбы и кипучей деятельности.

Дела этой Компании были в самом блестящем состоянии, и работы в скором времени заканчивались. Когда Хэд обратился к нему с предложением организовать финансовую сторону Компании «Колтон», то понятно, что он охотно согласился.

Уже одно имя Фульда, прозванного финансовым гением, вызвало у всех чувство доверия и уверенности в успехе.

К 11 часам вечера обширные помещения Союза Инженеров стали быстро наполняться виднейшими представителями финансового мира, строительных фирм и технических предприятий.

Присутствовавшие в Союзе Инженеров уполномоченными от различных торгово-промышленных Компаний представляли собой капитал около 68 миллиардов долларов.

Заседание происходило в главном «белом» зале, сплошь увешанном портретами знаменитых инженеров и изобретателей Америки, начиная с Эдисона, Райта, Тесля.

Профессор Содди, открыв собрание, предоставил первое слово банкиру Фульду.

— Общее собрание акционеров Компании «Океан-Суша», — начал он, — отнеслось сочувственно к сделанному мною предложению принять участие в организации новой Компании. В виду близкого окончания своих работ, она представит в распоряжение Компании «Колтон» свободные средства, а также своих инженеров и рабочих.

Все это достаточно указывает на то, что мы не только верим в успех постройки Колтона, но и уверены в очень хороших дивидендах.

Понятно, что изоляция и холодильное оборудование вызовут первоначально довольно крупные затраты, но, тем не менее, общие расходы по сооружению города-гиганта на одного жителя будут гораздо меньше, чем в любом из новых городов. Надо признать, что охлаждение Колтона составит крупную сумму. Но ведь 10 миллионов жителей будут не даром жить в этом раю, создавшемся коллективным усилием человека.

— Как вы думаете? — задал он вопрос и сделал маленькую паузу.

— Я повторяю, — продолжал он с увлечением, — что Колтон — это рай земной, так как только там не будет страданий от томительного зноя. Человеку прошлых веков, пожалуй, было бы странно слышать, что берут плату за воздух, которым он дышит. Но времена меняются, и вполне естественно, что пребывание в Колтоне должно оплачиваться, чтобы покрыть проценты на затраченный капитал по охлаждению города. Итак, воздух стал биржевой ценностью, впрочем, вернее температура воздуха в 15° Цельсия, — добавил он, слегка улыбнувшись.

Я не буду говорить о том, сколько надо брать за право жить в охлаждаемом городе; это составляет предмет дальнейшей разработки финансовой стороны проекта; во всяком случае, при десятимиллионном населении это даст самое меньшее миллиард долларов. Сумма приличная. Господа акционеры Компании «Колтон» не будут обижены.

Итак это дело важное, необходимое, верное.

Для «Колтона» нужны деньги и много денег. Я уверен, что они найдутся. Иначе не может быть, — закончил банкир Фульд, осмотрев слушателей взглядом, убежденным в победе.

После его речи инженер Хэд попросил у Председателя слово, чтобы сделать заявление по существу дела.

— Экстренное собрание акционеров Арктической Компании, — сказал он, — уполномочило меня заявить, что она изготовит на своих заводах все холодильное оборудование и согласна на расчет акциями Компании «Колтон».

Это краткое деловое заявление Хэда подействовало самым действительным образом.

После него с аналогичными заявлениями выступили представители Всеобщей Компании Электричества, Компания «Железобетон», «Атермит» и другие.

Директор Компании «Ниагара» мистер Файст сообщил, что они гарантируют передачу энергии с гидроэлектрической станции в Колтон и будут отпускать ее на самых выгодных условиях.

Председатель Союза в своей заключительной речи говорил, между прочим, следующее:

— Я очень рад, милостивые государи, констатировать, что, согласно выслушанным нами заявлениям уважаемых представителей различных технических предприятий и банков, вопрос о постройке Колтона можно считать решенным в утвердительном смысле.

Автора Колтона, мистера Хэда, мы все просим быть главным инженером Компании и немедленно же приступить к разработке технических проектов оборудования.

Единодушные крики одобрения показывали, что все согласны облечь полномочиями предложенных председателем лиц.

— Я приветствую вас, — продолжал Содди, — как учредителей первой в мире Компании, которая творит великое благо истомленному зноем человеку. Ваше участие и работа принесут новое грандиозное торжество техники, — закончил Содди, закрывая первое организационное собрание Компании «Колтон».

Само собой разумеется, что все в Америке следили за ходом этих организационных собраний с напряженным вниманием и ждали выпуска акций с лихорадочным нетерпением.

А банкир Фульд умело взялся за дело. Говорили, что он обладает счастливой рукой, и за что ни возьмется, все выходит хорошо. Он как-то гипнотизировал своей постоянной удачей и без видимого усилия привлек к участию в Компанию «Колтон» виднейших капиталистов Америки.

Уже на следующий день после доклада Хэда он оформил акт приобретения земли для постройки Колтона и громадного здания по «Авеню дворцов» для нужд главной конторы. Компания «Уайт Стар», потерпевшая крах, уступила свои права на выгодных условиях, чтобы удовлетворить хоть часть притязаний своих кредиторов.

Через день огромный дворец был обставлен конторской мебелью и к вечеру следующего дня уже горел яркими огнями. Работали сотни опытных служащих, которых Фульд хорошо знал по прежней совместной деятельности. Диктофоны и радиофоны не умолкали, выбрасывая тысячи деловых писем и распространяя радостную весть человечеству.

Фульд справедливо полагал, что для успеха даже самого верного дела реклама вреда не принесет; в этом он достаточно убедился.

Для этой цели он издал «молниеносную» брошюру, написанную известным фельетонистом Хаузом, при чем техническая описательная сторона была просмотрена одним из ближайших сотрудников Тома Хэда.

Брошюра эта с некоторыми чертежами и иллюстрациями текста была отпечатана в числе 10 миллионов экземпляров и разослана бесплатно пневматической и воздушной почтой во все уголки Америки. Часть для агитации была направлена в Европу в соответственных переводах на разные языки.

Кроме выдержек из доклада Хэда, мнений всех знаменитостей о постройке Колтона, в ней, между прочим, говорилось:

«Довольно страдать от жары! От нее пропадает здоровье, уходят силы. Вы становитесь нервным, раздражительным. Ваша трудоспособность значительно понижается. Что же делать? — Поскорее выстроить Колтон. И вы, понятно, желаете оставить там за собой местечко? Отлично! А для этого, когда Компания „Колтон“ выпустит акции, не опоздайте приобрести их. Держатели акций, кроме громадных дивидендов, получат еще преимущественное право на жительство в холодном городе».

Брошюра была составлена убедительно и толково и произвела сильное впечатление на всех, обладавших даже незначительными сбережениями.

Нет ничего удивительного, что в день выпуска акций все бросились за получением их, ничего не разбирая, имея только одну цель — обладать акцией. Подписка первого же дня дала результаты, превзошедшие все ожидания Фульда.

Не обошлось дело без прискорбных несчастных случаев. Бесстрастные отчеты газет сообщали, что от давки и духоты, царивших во всех банках и биржах Америки, погибло и пострадало несколько тысяч человек.

Во всяком случае финансовая сторона Компании «Колтон» не оставляла желать ничего лучшего.

В это время Том Хэд, со свойственной ему энергией, занялся технической организацией.

Восемь этажей огромного здания были специально отведены для инженеров и чертежников, занятых детальной разработкой проекта. Том мобилизовал для этого все свободные силы с завода Арктической Компании, но все-таки число инженеров было недостаточно. Пришлось прибегнуть к публикации.

Комов, увлекшись идеей Холодного города довольно быстро устроил свои дела в России и явился лично на прием к Хэду.

— Мистер Комов, русский инженер, — встретил его Том, силясь что-то вспомнить. — Ах, да, вы передали заказ Арктической Компании для Туркестана на четыре турбокомпрессора типа Д и были еще на испытании их. Как же, помню.

— У вас отличная память, мистер Хэд, — сказал Комов, — вы, понятно, не забыли поэтому нашей беседы о том, что, может быть, потребуется «холодная армия» для создания Колтона. Я заинтересовался холодильным делом и стал изучать теоретические основы его, осматривая в то же время различные холодильные сооружения. Вам нужны сейчас для Колтона инженеры. Я не имею права считать себя готовым специалистом, но рассчитываю, что могу принести свою долю пользы. Мистер Хэд, я хочу работать у вас.

— Это мне нравится, — произнес Том. — Охотно принимаю вас, но советую сначала поработать на заводе, чтобы ближе познакомиться с нашими турбокомпрессорами. Вот разве что, — как бы рассуждая с самим собой, продолжал Том, — я взял у Руддика сюда почти всех его помощников. Да это и для вас будет самым подходящим. Я назначу вас в испытательный отдел. Вы уже знакомы с инженером Руддиком. Сейчас приготовлю диктограмму. Когда вы можете отправляться на завод?

— Сейчас 8.12, — посмотрел Комов на электро-часы. — Я успею к поезду Молния № 3.

— Отлично, дело не ждет. Итак, всего хорошего, мистер Комов.

Довольный быстро достигнутым успехом, Комов направился к станции поездов-молний.

«Случайность это или предопределение, — думал Комов. — Какие таинственные законы управляют судьбой человека? Разве не странно, что ей угодно было послать меня из степей в далекую Америку? Эта „случайная“ встреча с Чарской, затерявшейся здесь, как цветущий островок среди угрюмого океана. Как будто и постройка Колтона нужна только для того, чтобы я имел возможность быть ближе к ней. Уступим судьбе, полагая, что все к лучшему».

А Том Хэд, окончив прием, поднялся в верхний этаж, где составлялись монтажные чертежи и подробные спецификации всех предметов холодильного и механического оборудования Колтона.

В пяти громадных залах на полу были натянуты листы особо прочной бумаги, на которых вычерчивался план отдельных секторов Колтона в 1/1000 натуральной величины.

Так как эти листы имели более 7 метров в стороне, то инженеры и чертежники в особых костюмах передвигались по чертежу на легких низеньких тележках.

Дав несколько нужных указаний, Том прошел в кабинеты инженеров, которые на счетных машинах производили свои вычисления и составляли детальные проекты, делая соответствующие эскизы.

Каждый день Том подписывал тысячи заказов. Почти все заводы Америки увеличили свои производства, что бы к сроку исполнить заказы Компании «Колтон».

Действительно, ведь требовалось на голой равнине создать многомиллионный город со всеми последними усовершенствованиями техники.

Главным же образом Том был занят заводом Арктической Компании, где работы для выполнения новых турбокомпрессоров шли полным ходом.

Тому поэтому приходилось постоянно бывать то в Нью-Йорке, то на заводе, то на месте будущего Колтона, где уже заканчивались необходимые земляные работы по планировке.

За такую подвижность его прозвали «Летучий Том». Он сделался самым популярным человеком Америки.

Его случайная фраза «Жара и холод, ну-ка, кто победит!» была дружно подхвачена печатью, и вскоре вся Америка на эти слова уже распевала новую песенку, сочиненную уличными музыкантами.

 

IX. В Колтоне

В Америке после образования Компании «Колтон» создалась какая-то мания непременно лично самому осмотреть место постройки Колтона. Поэтому над широкой равниной, которая пологим скатом спускалась к Атлантическому океану, постоянно кружились тучи различных летательных аппаратов. И любопытные, которые, конечно, имели акции холодного города, убеждались, что равнина содрогается от шума работ и кишит рабочими, как муравейник.

Над этой равниной царил весельчак Фред Пайк, «железобетонный генерал», которому была поручена вся строительная часть сооружения Колтона.

— Если бы все построенные мной здания, — говорил он улыбаясь, — можно было поставить одно над другим, то создалась бы такая высокая башня, что верхним концом своим она упиралась бы в небо.

Понятно, что огромный опыт Фреда в возведении железобетонных сооружений оказывал неоценимые услуги Компании «Колтон».

Организаторские способности и, как он говорил, «железобетонные батальоны», которые он отбыл среда гор цемента и железа, позволяли ему своевременно выполнить намеченную программу строительных работ.

Едва только состоялся акт продажи земли под Колтон, Фред двинул туда отряд инженеров, которые произвели точную съемку местности и разбили план будущего города.

Одновременно началась постройка нескольких железобетонных ветвей и сеть подвесных путей.

Чтобы можно было работать день и ночь, из-под земли выросли ажурные мачты для электрических солнц.

Численность рабочей армии первое время была в 70.000 человек. Для размещения ее с изумительной быстротой по окружности Колтона появились города, тянувшиеся лентой по нескольку километров. Рабочие бараки в них представляли собой мелкие брезентовые палатки. Чтобы умерить действие жары, они беспрерывно поливались водой с особым составом, предложенным Компанией «Фриго». При испарении его получалось значительное охлаждение внутри палаток, и рабочие, измученные тяжелой работой и зноем, за время смены успевали несколько отдохнуть в них.

Как только были готовы пути сообщения, началась подвозка различных материалов. Через несколько дней вдоль линии железной дороги уже образовались горы цемента, железа, досок. Для хранения прочих материалов вырастали склады бесконечной длины.

В южной части Колтона Фред основал контору постройки и провел радиофон.

Вследствие неподходящих местных условий, в 32 километрах от западной стороны Колтона, строился грандиозный цементный завод.

Каждый день поезда привозили все новые и новые партии рабочих. Тут были представители всех рас и народов. Для земляных работ по необходимой планировке площади города прибыли партии рабочих-китайцев. Они были все низкорослы, удивительно трудолюбивы и нетребовательны в пище. Когда к ним подходил кто-либо из инженеров, они злобно озирались по сторонам и издавали какие-то непонятные гортанные звуки.

Фред был доволен своими китайцами и старался улучшить, поскольку это представлялось возможным, жилые помещения для них и пищу. Но земляные работы на солнцепеке, несмотря на предохранительные колпаки, были убийственны, и Фреда стала смущать огромная смертность среди китайцев.

— Как идут у вас работы, Нельсон? — спросил он заведующего земляными работами юго-западного сектора Колтона.

— Довольно успешно, мистер Пайк, китайцы стараются, но быстро изматываются и мрут, как мухи, — ответил ему инженер с выдававшимся вперед подбородком и каким-то жестким колючим выражением глаз. — Впрочем, задержки в работе из-за этого нет, — продолжал он. — Мы непрестанно пополняем рабочие отряды новыми тучами китайской саранчи.

В этом презрительном названии «китайской саранчи» чувствовалась в бессознательная жестокость и какая-то смутная тревога за те грядущие времена, когда Азия грозными тучами этой «саранчи» двинется на Америку. Надо заметить, что опасения относительно Азии не были уж так беспочвенны.

Несмотря на страшные опустошения, произведенные в Китае чумой 2002 года, когда погибло до 2-х миллионов человек, народонаселение в нем быстро возросло до 800 миллионов. Под посевы риса и проса был занят каждый свободный клочок земли. В Индии неоднократно был голод, от которого вымерло население нескольких обширных областей, и все-таки численность населения скоро достигла своего предела, и к началу XXI столетия увеличилась до 230 миллионов.

Китаю и народам Азии стало тесно. Им надо было искать выхода, найти новые земли, так как им грозила опасность остаться без места, а уничтожить властный инстинкт продолжения своего рода — это не во власти человека.

Волна такого вынужденного частичного переселения Китая, чтобы несколько разредить свое население, докатилась и до Америки, где осело более 30 миллионов представителей желтой расы. Хотя труд в Америке всегда оплачивался хорошо, но китайцы в своей массе создали как бы новых рабов древности и довольствовались только самым необходимым, чтобы не умереть с голоду и иметь право жить. Чувствовалось, как в сердцах их накапливалось озлобление против белой расы за все, чего они были лишены, и азиатская жестокость глубоко притаилась под личиной рабской покорности, готовая прорваться, когда придет время.

Азия, окутав паутиной своих переселенцев Европу и Америку, поддерживала с ними самые оживленные связи и своими раскосыми глазами видела гораздо более, чем это можно было предположить.

Культура Запада со всеми ее проявлениями начала самобытно усваиваться в Азии, и это всасывание грозило миру большими последствиями.

Народы Азии с их «египетским терпением», способностью к кропотливой тщательной работе невольно грозили опередить и поглотить Европу и Америку в своей массе. Даже в Японии желтая раса, усвоив приемы производства, достигла удивительных результатов, которые ставили ее в некоторых областях вне конкуренции. В особенности это сказалось в тех предметах, где имелась масса мелких частей, и нужна была особая тщательность и точность при сборке их.

Как результаты исследований таинственных целительных сил природы, у китайцев и индусов были достигнуты поразительные успехи в области медицины.

Одним словом, чувствовалось, что в Азии происходит грандиозная внутренняя работа, еще не организованная, не принявшая вполне определенных форм, но безусловно готовившая миру как великие потрясения, так и новые откровения в области духа.

— Да, «китайская саранча», — произнес Фред и отправился на соседний южный сектор, где уже начались железобетонные работы.

От тысячи исполинских бетоньерок и лязга железа для арматуры стоял ужасный грохот, сквозь который едва можно было уловить гудение электромоторов. Над всей площадью работ нависло облако зеленоватой пыли.

Сооружение основной плиты происходило следующим образом:

Спланированный участок Колтона бетонировался и на первом слое бетона начинали укреплять железную арматуру, которая распределялась таким способом, что образовала ящики высотой в 1 метр и площадью в 1 квадратный метр. Толщина стены этих своеобразных сот была так же около метра. Промежуточные пространства заполнялись пробковой мелочью, которая должна была служить первой изоляцией от теплопроводности.

Прошел только один месяц со дня образования Компании «Колтон», а прежней равнины нельзя было уже узнать. Южный сектор города был спланирован, на нем заканчивали теперь первую изолирующую плиту и приготовляли формы для отливки колонн. Фред применял такой порядок работ, который давал возможность приступить к новым, не дожидаясь полного окончания старых. Этим он усиливал производительность общей работы и ускорял возведение города. Кроме того, само собой понятно, что Фред провел полное разделение труда. Некоторым «железобетонным батальонам» было назначено только устанавливать формы, другим плести арматуру и т. д.

Над Колтоном постоянно кружились аэро, чтобы посмотреть, как вырастает город. Но опускаться на площади работ было строжайше запрещено, чтобы не вызывать задержки в них.

Каждую неделю во всех бесчисленных театрах Компании «Кинофон» показывали, что уже сделано. Понятно, что право производить снимки сооружения Колтона было дано не даром, а уступлено Фульдом за кругленькую сумму в 60 миллионов долларов.

Когда была закончена первая изоляционная плита южного сектора Колтона, поверх нее стали устраивать перекрытие, которое шло в несколько слоев. По мере возведения их промежуточные пространства заполнялись лучшим пробковым и изоляционным материалом, пропитанным особым составом «Этернит», который предохранял от гниения и разрушения.

В работе соблюдалась быстрота, но вместе с тем и полная добросовестность, так как все отлично понимали, что город строится на долгие времена, и малейшее упущение и неправильность могли повлечь за собой гибель части города в будущем.

Наступила вскоре так называемая зима. Температура воздуха значительно понизилась и все вздохнули с облегчением. Работа пошла еще более ускоренным темпом, пользовались сравнительной прохладой, так как знали, что через три месяца опять вернется изнуряющий, губительный зной.

А за это время на заводе Арктической Компании успели расширить некоторые отделы и заготовили материалы, подвергнув их предварительно самым тщательным исследованиям.

Чарской приходилось очень много работать, и она поздно оставляла свою лабораторию.

Комов быстро освоился с своей новой работой. Понятно, что он должен был предварительно прочесть много книг и изучить методы испытаний частей холодильного оборудования.

Через два месяца инженере Руддик поручал уже ему производить самостоятельные испытания некоторых неответственных частей и был очень доволен им.

Том Хэд довольно часто извещал испытательную станцию и интересовался ходом работ.

Даже неответственные части холодильного оборудования, как, например, вал вентилятора, крылья его, подвески для труб, вентили и проч. испытывались в работе, и малейшее нарушение установленной нормы влекло за собой браковку.

— Мы должны выпустить отсюда, — говорил Комову Руддик, — только самое надежное, прочное, чтобы была полная уверенность в работе каждой части без отказа и долгое время.

Несмотря на необходимость интенсивной непрерывной работы в две смены, Том Хэд сохранил так называемые «свободные дни», отлично понимая, что отдых только повысит трудоспособность рабочих и инженеров.

Комов и Чарская встречались изредка урывками, но оба были довольны, что работают недалеко друг от друга.

— У меня седьмого будет свободный день, — сказала она Комову, направляясь к себе. — А у вас когда? Вот было бы хорошо, если бы совпали дни нашего отдыха.

— Да, конечно, — ответил Комов, — а я сейчас как раз вспомнил, как мы чудно провели вдвоем время, когда летали в парк.

— Знаете, — оживившись сказал он, — мистер Руддик может это устроить без всякого ущерба для дела, тем более, что из Нью-Йорка прибыл один из его прежних помощников.

Чарская кивнула ему своей хорошенькой головкой и исчезла за испытательными машинами, а Комов стал возиться с крыльями вентилятора системы «Вихрь», которые напоминали своей формой лепестки увядающих роз.

Через несколько дней Чарская говорила Комову по радиофону:

— Значит, завтра мы встанем рано утром, чтобы к 12 часам дня быть уже над Колтоном. Итак, завтра в 7.40 на станции подвесной дороги. Ложитесь пораньше, довольно вам увлекаться новыми книгами, — и голос Чарской замолк.

— А в самом деле надо лечь пораньше, — сказал себе Комов и открыл сильнее регулятор температуры, чтобы на ночь несколько освежить свою комнатку.

Комов жил теперь на заводе в «доме инженеров», который отличался от Бостонских отелей только своими более скромными размерами. Те же кнопки, которые вызывали из стен постель, стулья, умывальник. Было неуютно, и для человека не американской складки очень уж «механически».

Комов поэтому отдыхал глазами и душой, когда изредка после работы навешал Чарскую и сидел в ее маленьком кабинете.

На станции подвесной дороги было малолюдно.

Комов и Чарская подошли почти одновременно и невольно улыбнулись такому совпадению.

Через пять минут они уже плавно покачивались на мягких пружинах вагонных кресел и мчались с быстротой 180 километров к «городу будущего».

Мимо них проносились уже знакомые обоим картины; башни-приемники электрической энергии, ажурные мачты для электрических солнц и густая сеть проводов.

— Знаете, — начал Комов, — я теперь только вполне понял смысл и оценил мудрость фразы: «что пройдет, то будет мило». И мне, человеку XXII столетия, страшно захотелось сейчас поехать другим способом или примитивным поездом с локомотивчиком, который плюет в небо черными клубами дыма или еще лучше — на лошадях. Мне такая поездка представляется очень заманчивой, и я предпочел бы ее этому «пожиранию пространства». Нет, как-то невольно симпатия у меня к прошедшим временам, а не к будущим. Вероятно, сказывается моя «славянская натура»…

— А разве вам, — перебила его Чарская, — не нравится быстрота нашего века, кипучая деятельность, ускорение темпа жизни, которое проявляется не только в скорости возведения построек, авто, аэро, но и в прочих проявлениях внешних сторон жизни?

— Что же в этом хорошего, — возразил Комов, — когда даже душевные переживания человека, его чувства как-то ускорились в своем развитии и смене. Человек торопится теперь и жить и чувствовать. Занятому борьбой за существование, ему некогда отдаваться влечению сердца. Слово «любовь» в нашем веке утратило свой истинный смысл, и ее заменили теперь краткие вспышки чувственности.

— Да, — ответила ему Чарская, — я во многом согласна с вами, но ведь этого уже нельзя изменить. Жизнь — не поезд, ее не остановишь поворотом тормозного рычага и не пустишь на другой путь. Мне самой грустно оттого, что жизнь стала так прозаична, утилитарна: трудно чувствовать поэзию и красоту в этом неотвратимом шествии торжествующей техники.

— Все же, — перебил ее Комов, — мы, сохранившие запас ирреальных переживаний, мы — люди Востока (потому что славяне — это авангард Востока), еще можем пока чувствовать и понимать красоту и поэзию завоеваний гения человека. Но и у нас скоро атрофируется эта способность.

— Скажите мне, — продолжал он, — во что вылилось теперь так называемое чистое искусство? Разве нашло оно новые слова? А старые слова, которые забываются теперь, только красивые фразы из прекрасного прошлого. Кто считается теперь поэтом? Лицо, составляющее в рифмованных строчках указанный ему текст для объявлений о слабительных пилюлях, а художник иллюстрирует журналы и газеты типа «молния» и делает кричащие плакаты для той же рекламы, которая, как спрут, сжимает нас своими щупальцами, и в чудный вечер, когда хочется смотреть на грустное небо, вещает о том, что «нет здоровья без лепешек „Сила“».

— Вы очень милы в своих рассуждениях, — сказала ему улыбаясь Чарская, — но слишком увлекаетесь, хотя это мне в вас нравится. Ну, вот, скоро мы уже приедем в город Райтон, — заметила она после нескольких минут молчания. — Я узнала это по мелькнувшей фабрике аэро. Осталось только 80 километров до Колтона.

— Давайте сойдем на этой остановке, — предложила она. — Нам ведь все равно надо брать аэро, чтобы осмотреть работы.

Через 20 минут Комов и Чарская уже поднимались с воздушной площадки наемных аэрокэбов.

Едва они достигли высоты тысячи метров, как перед ними показался берег Атлантики, воды которой серовато-стальной полосой сливались с пепельно-голубым сводом дышащего зноем неба.

С аэро трудно было различить рельеф местности, но чувствовалось отсутствие значительных гор и холмов. На буром фоне огромной равнины можно было заметит уже правильный эллипс, каким проектировался им будущий город.

Сначала они описали круг над Колтоном и спустились, чтобы явственнее различить происходившие работы.

За эти семь месяцев успели сделать очень много. Уже были окончены земляные работы, и всю площадь будущего Колтона покрывала первая изолирующая плита. На южном секторе приступили к возведению пятого этажа подвалов, которым собственно и заканчивалась основная фундаментная плита под Колтоном.

Комов дал знак рукой перевести рычаг на мертвый ход, и аэро повис в воздухе на высоте 100 метров. С этой высоты можно было заметить формы для громадных колонн, которые поднимались с первой плиты и должны были выдерживать всю тяжесть города.

Колонны имели в диаметре около 5 метров и походили на ноги гигантского мастодонта.

Железная арматура была изогнута для лучшего сцепления с бетоном, как свившиеся между собой змеи.

— Что это за глубокая траншея идет к океану? — спросила Чарская Комова по маленькому телефону, который давал возможность разбирать слова, несмотря на шум от работы воздушных винтов.

— Это для целей водоснабжения и спуска сточных вод, — ответил ей Комов. — Кажется, по расчетам Хэда, требуется около 100 миллионов галлонов воды в час.

— А вот видите, — продолжал он, — с севера уже начали проводку для питания Колтона электрической энергией.

И в самом деле, со стороны северного квадранта, на высоких мачтах с особыми изоляторами плелась гигантская паутина электрических проводов.

В законченные уже подвалы сквозь черневшие отверстия подъемников монтеры опускали холодильные трубы. Таким образом монтаж Колтона начался тотчас же, как для этого представилась возможность.

Комов и Чарская долго кружились над постройкой Колтона, то снижаясь, то поднимаясь высоко вверх, чтобы с высоты птичьего полета окинуть взглядом этот человеческий муравейник.

Странное чувство испытывал Комов при этом зрелище. С одной стороны, какое-то удовлетворение, гордость за человека, что он успешно борется и идет к намеченной цели, а с другой стороны, невольно возникала мысль: стоит ли продолжать эту титаническую борьбу за жизнь, если разгневанная природа отвернулась от человека? Довольно поцарствовал человек, возомнив себя центром вселенной. Грозные явления жары, готовящие гибель человеку, разрушат его самомнение относительно антропоцентризма.

«Разве открыл человек новые тайны, сделался лучше, богочеловеком? — думал Комов. — Нет, констатировать этого нельзя. Скорее наоборот — жажда наживы, жажда жить своей подленькой жизнью, но лишь бы жить, усилилась в человеке. Человек не оправдал надежд, возлагавшихся на него, и достиг великих возможностей только в проявлениях внешней жизни.

А в духовной жизни его будто была перейдена та „последняя черта“, после которой „все позволено“, все можно. Жизнь сделалась похожа на грандиозное кораблекрушение, когда каждый думает о спасении только своей жизни и, озверев от ужаса перед возможной смертью, отталкивает своего ближнего от борта спасательной лодки.

Но надо сознаться, что строительство, обещающее новую жизнь измученному человеку, не могло не волновать и не поселить робкой надежды, что „золотой век“ человека еще впереди».

Может быть, невольно мысли Комова передались и Чарской, потому что они оба продолжали созерцать грандиозное зрелище созидания Колтона и не сказали друг другу ни слова.

Было уже около 3 часов дня, когда, наконец, они направились обратно в город Райтон, чтобы пообедать и вернуться домой.

— Вы грустны сегодня, — заметила по дороге Чарская. — Отчего это? Я хочу видеть вас жизнерадостным. Дни нашего отдыха так редки. Будем пользоваться ими, не огорчая себя ничем, — и она посмотрела на него ласковым взглядом, в котором было так много сочувствия и понимания его дум.

— Вы правы, — воскликнул Комов, — надо пользоваться днями отдыха и благословлять жизнь за каждую счастливую минуту, которую ей угодно подарить нам.

Руки их встретились и сказали то, чего выразить словами они не сумели бы.

 

X. Сильнее всего

Прошел год со дня основания Компании «Колтон», первый год работ по сооружению Холодного города.

Интерес к нему не ослабевал, и видные представители финансового и технического мира, вместе с полным составом Правления Компании, отправились специальным поездом к Колтону, чтобы констатировать положение работ. Понятно, что Фульд сумел обставить эту поездку как можно внушительнее. Послушные ему газеты устроили новую рекламу, которая отразилась в том смысле, что акции стали котироваться после этого на 3 % выше.

Поезд подвесной дороги остановился у самых стен Колтона. Боковая поверхность основной плиты для отражения палящих лучей солнца была покрыта эмалевой краской и сияла ослепительной белизной. Над ней в южном секторе возвышалось уже семнадцать этажей круговой стены. В радиальных стенах была начата кладка вертикальной стеклянной щели для использования дневного света.

Чтобы попасть в Колтон, надо было перейти несколько зал с огромными арками и изолированными дверями особой конструкции, которые позволяли менять площадь проходного отверстия.

Эти залы служили как бы шлюзами, предохраняющими от проникновения внутрь Колтона жаркого наружного воздуха. После этих проходов, сообщавших каждый сектор с внешним миром и стоящих на страже Колтона для защиты от излишних потерь холода при открывании дверей, глазам приехавших для осмотра представилась широкая улица, длиной в 600 метров, перекрытая железобетонными сводами и выходящая на большую площадь, называвшуюся «Южной Площадью» по положению этого сектора относительно стран света.

Хэд показал присутствующим подвалы, холодильное оборудование которых подходило к концу. В помещении воздвигаемой центральной холодильной установки начали бетонировать фундаменты для турбокомпрессоров.

Все постройки внутри Колтона были окрашены в матовый светло-голубой цвет. Для внутреннего сообщения было проложено уже две колеи электрической дороги, которые впоследствии должны были образовать замкнутое кольцо путей.

Все с особенным любопытством осматривали работы по устройству стеклянной стены из «атермита». Действие электрического тока заставляло кирпичи размягчаться и образовать однородный массив, внутри которого воздушные пузырьки создавали красивые узоры, переливавшиеся огоньками при ярком солнечном свете.

После детального осмотра, который сопровождался объяснениями Тома Хэда и весельчака Фреда и съемками кинематографа, члены Правления со своими гостями, убедившись в успешном ходе работ, направились обратно в Нью-Йорк, где вечером назначено было общее заседание акционеров.

В роскошное здание Компании «Колтон» собрались только самые крупные держатели акций, но и громадный зал, с претензией на древнегреческий храм, оказался тесным.

На этом заседании, после утверждения отчета и сметы на расходы, Том Хэд сообщил, что прежде всего решено закончить постройкой и оборудованием первый юго-западный квадрант Колтона, чтобы использовать опыт по сооружению его и избежать возможных ошибок в будущем.

Для осуществления этого надо было сосредоточить на нем все строительные и технические работы.

— Благодаря разработанному мной проекту, — говорил Хэд, — не только каждый квадрант, но и отдельный сектор имеет свое особое холодильное оборудование и полную независимость в действии, допуская, однако, возможность переключения турбокомпрессоров и аппаратов. Как на корабле водонепроницаемые перегородки дают большие гарантии при аварии, так и разделение Колтона на отдельные секторы с независимыми холодильными агрегатами способствуют безопасности существования «Холодного города».

— Едва мы закончим оборудование южного сектора, — продолжал Хэд, — что при ускоренной работе возможно через десять месяцев, как машины его пока будут использованы целиком на охлаждение подвалов.

Дело в том, что для жительства будет еще не все готово, и вряд ли строительная часть поспеет сделать стеклянные своды системы Рибо, без чего, понятно, нельзя приступить к охлаждению города.

Но само собой разумеется, что теперь уже время заготовлять запасы пищевых продуктов, тем более, что аренда подвалов даст немалый доход господам акционерам, — закончил Хэд.

После его сообщения банкир Фульд доложил собранию, что директор отеля «Эквитебль» в Нью-Йорке хочет арендовать в Колтоне по окончании его 20 этажей общей площадью до 12.000 кв. метров.

— Мистер Локвуд, — продолжал Фульд, — подал нам заявление, что за преимущественное право издавать газету «Вестник Колтона» он берется в своей заново оборудованной типографии, с тысячей ротационных машин, печатать отчеты нашей Компании и все выпускаемые нами брошюры и плакаты.

Вскоре собрание закрылось, при чем правлению было высказано полное одобрение и доверие за его энергичную работу и умелую организацию.

Том чувствовал себя разбитым и усталым после поездки в Колтон и этого заседания.

Напряженная работа пошатнула его здоровье, и уже больше месяца он страдал легкими сердечными припадками и задыхался как бы от недостатка воздуха.

Чтобы развлечься немного, он направился в один из кинематографов, где уже показывали осмотр «Холодного города» Правлением Компании Колтон.

В громадном зале было темно и прохладно, что действовало на Тома успокаивающим образом.

После видов создаваемого Колтона шла кинодрама известного американского кинодраматурга Гуча под названием «Сильнее всего».

Когда на экране появилась героиня, которая садилась со своим женихом на турбоход, Том невольно вздрогнул и впился в нее глазами, — до того она походила на Мод. Та же улыбка, та же прическа. Как будто Мод была в таком же костюме, когда они отправлялись в свое свадебное путешествие к берегам Европы.

— Мод, Мод, — шептал Том и был рад, что в темноте никто не видел выражения его лица и не догадывался о его переживаниях. — Где ты, что ты думаешь сейчас? Помнишь ли меня? Я так одинок и так мне хочется своего небольшого личного счастья, которое неразрывно связано с тобой. Увижу ли я тебя, Мод, милая Мод?

Том поспешил уйти до конца сеанса, чтобы скрыть в темноте свое волнение.

Когда он вернулся в свой особняк, ему сделалось так невыразимо грустно и тоскливо, что он застонал.

— Вы нездоровы, сэр? — спросил слуга, испуганный его видом.

— Не знаю, Джо, — ответил Том и бессильно опустился в глубокое кожаное кресло.

Обычно молчаливый и угрюмый Джо — негр с великолепным телосложением, постоял некоторое время у дверей кабинета и бесшумно исчез, покачивая на ходу из сочувствия к господину своей бесхитростной головой большого ребенка.

Том долго сидел в темноте своего кабинета и только, когда в окно робко прокрался рассвет, он забылся тяжелым сном.

На другой день, чувствуя себя разбитым и смертельно усталым, Том все-таки отправился на завод. Теперь ведь начиналось самое ответственное время монтажа холодильного оборудования. Надо было лично самому проверить кое-что, дать указания и сделать ряд распоряжений.

В испытательном отделе Том долго совещался с Руддиком и нервно делал на блокноте какие-то заметки и эскизы.

Увидев Комова, Том приветливо бросил ему.

— О, вы умеете работать. Вы быстро постигли даже тонкости холодильного дела. Я вас пошлю десятого в Колтон для испытания на месте собранных воздухоохладителей.

Затем, ощущая какую-то слабость и головокружение, Хэд усилием воли заставил себя пройти в монтажный отдел, где дал, между прочим, распоряжение инженеру Муррею послать для наблюдения за начавшимся монтажом старика Томсона.

— Это для него будет не так тяжело, а опыт он имеет огромный, — добавил Хэд.

Когда он вернулся в свой рабочий кабинет, вызванный им заведующий корреспонденцией Уайт не мог удержаться от замечания:

— Мистер Хэд, вы плохо себя чувствуете?

— Ничего, Уайт, не время думать о здоровье, когда так много работы. Пошлите мне для просмотра и подписи диктограммы.

После ухода Уайта Том хотел было приняться за работу, но его охватил какой-то знойный туман, в котором мчались вихрем его турбокомпрессоры, а рядом с ними танцевали моторы и змеевики. Далеко-далеко смутно вырисовывался манивший его образ Мод.

Когда в его кабинет вошла с бумагами хорошенькая Эдит, она увидела Тома лежащим без чувств с судорожно зажатой в руке логарифмической линейкой.

Сейчас же она вызвала по радиофону своего мужа, доктора Бика, и резко повернула регулятор температуры.

Мистер Уайт и другие бережно положили Тома на диван и пытались привести его в чувство.

— Том Хэд, ведь это душа Компании «Колтон», — говорил он, — если с ним случится что-либо плохое — не будет веры в Холодный город: только он может довести создание Колтона до победоносного конца.

К этому времени явился доктор Бик, которому с большим трудом удалось привести Хэда в сознание.

— Ему нужен покой, — сказал Бик, — он переутомился, бедняга, от работы, сердце стало устраивать забастовки.

Когда Тома с большими предосторожностями доставили в особняк и уложили в постель, Бик приказал негру Джо никого не допускать к нему для разговоров и выключить радиофон.

Джо молча кивал своей крепкой головой, которой, казалось, можно было проломить стену, и гневно сжал могучие кулаки в обиде за болезнь своего доброго господина.

А к вечеру вся Америка и весь мир уже знал о болезни Тома и понимал опасность ее для Колтона.

На всех перекрестках автоматические фонографы среди последних новостей выкрикивали бесстрастным «механическим» голосом: «У инженера Хэда — острое переутомление… Благодаря слабости сердца, доктора опасаются за работоспособность его. Болезнь Хэда — угроза благополучному окончанию „Колтона“».

Однажды вечером, когда только что ушел доктор Бик, и Том впал в легкое забытье, на площадку особняка опустился аэрокэб.

Из него легко выпрыгнула молодая женщина и, не вняв заявлению Джо, что Хэда нельзя видеть, уверенно направилась в кабинет Тома. Она была хороша собой. Ее глаза с оттенком фиалки то вспыхивали изумрудными огоньками, то потухали и таили в себе великую усталость и грусть.

Дверь бесшумно открылась. В кабинете был полумрак. У окна на низкой софе она увидела Тома, на бледном лице которого чувствовалось так много перенесенных страданий.

Она осторожно приблизилась. Том спал тревожным сном. Он во сне отдавал какие-то приказания, делал расчеты, часто произносил слово «Колтон».

Невольно она опустилась близ него на пол и стала вслушиваться, боясь потревожить его.

— Бедный, милый Том. Не легко далась тебе жизнь, и, может быть, я виновата в этом, — тихо произнесла она, пристально рассматривая дорогие и когда-то близкие ей черты лица.

Том как будто успокоился и спал спокойнее. Вдруг до слуха ее донеслось имя, которое стал шептать Том.

«Мое имя, мое имя», — радостно подумала она и припала к руке Тома, взволнованная, не в силах сдержать своих слез.

— Мод, — сказал он вслух и открыл глаза.

— Да, это я, мой милый, я здесь с тобой.

Том, не понимая действительности, считая все сном, некоторое время старался прийти в себя и нажал кнопку электрического звонка.

В дверях кабинета моментально появилась фигура Джо.

— Что угодно, сэр? — спросил он.

— Кажется, я заснул немного, Джо, освети кабинет.

От яркого света он зажмурил сначала глаза и застыл от радости и изумления, увидев около себя Мод.

— Мод, Мод, — вырвалось у него торжествующим криком, и он опять упал на софу, разрыдавшись от счастья.

А Мод ласково говорила ему простые слова, которые так приятны любящему сердцу:

— Милый, милый, нам будет хорошо. Ведь я с тобой. Теперь тебе легче, да? Со слезами уходит и горе и страдание. Милый мой, будь спокоен, я никогда тебя не оставлю.

Джо наивным сердцем своим почувствовал важность происходившего и, еще не разобравшись в своих догадках, ушел, оставив их вдвоем.

На следующее утро доктор Бик был приятно поражен переменой к лучшему в здоровье Тома.

— Ну, теперь выздоровление пойдет быстрым шагом, — смеясь сказал он, — медицине помогает то, что творит чудеса, что сильнее всего.

Мод трогательно и нежно ухаживала за Томом и оберегала его от всяких волнений. Когда наступали сумерки, они не зажигали света, а тихо в полутьме говорили о том, что пережили за время разлуки.

— Знаешь, Том, — говорила Мод, — мне кажется, что мы никогда пе разлучались, и то, что произошло за эти семь лет, — только тяжелый кошмарный сон. Все это так странно, загадочно и выше нашего понимания. Когда ты раз был занят на заводе, я в порыве тоски и одиночества носилась одна на своем любимом аэро. Вдруг я заметила, что мотор так сильно нагрелся, что необходимо было опуститься, чтобы охладить его. Я очутилась на дворе небольшого особняка, откуда вышел привлеченный жужжанием моего мотора молодой человек с какими-то необычайными глазами, так они сразу стали на меня действовать.

Это был Диего Гонзалес, богатый скотопромышленник из Аргентины, который приехал по делам в Нью-Йорк и навестил здесь своего родственника.

— Завтра я уже еду обратно, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы отправились со мной. Это так будет.

Я сначала сочла его за сумасшедшего, но его глаза заставляли обо всем позабыть и подчинили меня своей воле.

Том, ведь я не виновата, если так велика сила гипноза. Одним словом, через неделю я была в необъятных Южно-Американских прериях, по которым мы любили мчаться на горячих конях.

Диего окружил меня нежными заботами, угадывал мое малейшее желание, но он был все-таки деспот, и я его ненавидела за это. Повсюду за мной следили, я была его пленницей.

Сколько раз я пыталась дать тебе знать о своей горькой участи, но все мои радиограммы перехватывались. За помощь мне в неудавшемся побеге Диего жестоко побил молодую индианку, которая жалела меня и старалась по-своему утешить.

Я чувствовала его насильственную власть надо мной особенно сильно, когда он смотрел своими глубоко сидящими, мерцающими глазами. Когда он спал, его гипноз ослабевал, я становилась сама собой. Тогда я постоянно думала о тебе, Том, понимала все твои горькие жалобы, тоску одиночества. Но что же я могла сделать? Разве ты не чувствовал иногда моего как бы невидимого присутствия с тобой? Как только я освободилась от влияния личности Диего, мои мысли и думы были о тебе, Том.

Когда началась особенная длительная жара прошлого лета, у Диего стали погибать целые стада. Почти было не чем поить скот.

Как страдал в бессильной ярости Диего, видя, что его достояние — огромные стада — исчезает, а он не в силах остановить и помочь страданиям несчастных животных.

Впрочем, мне сообщали, что за жестокость Диего к ковбоям, они из мести способствовали уничтожению его скота, отравляя места водопоя.

Диего не вынес до конца ужасного зрелища и во время бешеной скачки на своем любимом коне Вихре бросился в пропасть.

Судьбе угодно было таким образом освободить меня. Первой моей мыслью было послать тебе радиограмму. Но почему я сразу не сделала этого? Может быть, оттого, что весь мир знал уже о твоем решении построить «Холодный город», ты был знаменит и был занят более важными мыслями, чем мыслью о бедняжке Мод. Я думала, что ты страдал после моего исчезновения, но после наверно нашел забвение и радость в любимой работе. Зачем было тревожить твой душевный покой? А потом, после долгого заточения, мне захотелось побыть совершенно свободной, оглядеться и почувствовать счастье иметь свою волю, свои желания. Я не хочу разбираться, почему я так поступила, ты ведь хорошо знаешь свою капризную Мод. Может быть, из гордости я также не явилась к тебе и надеялась, что судьба сама устроит все к лучшему.

Когда я стала свободной и могла дышать полной грудью, я любила посещать кинофоны и постоянно следила за ходом работ по сооружению Колтона.

Когда я видела тебя на экране, мне хотелось крикнуть: «Том, Том», и все сильнее вырастало у меня желание увидеть тебя самого, а не твое изображение.

Ты можешь себе представить, как я была потрясена, узнав о твоей болезни. Я решилась тогда навестить тебя и вот я здесь, снова с тобой, мой милый. Ведь ты ничего не имеешь против этого?

— Не говори так, Мод, — произнес Том и закрыл от волнения свое лицо ее маленькими ручками.

Мод почувствовала, как счастливые слезы падают на ее руки.

— Том, — нежно и ласково сказала, она, наклоняясь к нему, — знаешь, ведь жажда личного счастья и любви это — сильнее всего.

— Сильнее всего, — согласился Том.

Мод так заботливо следила за здоровьем Тома, что через десять дней он уже оправился настолько, что понемногу стал приниматься опять за работу, просматривая отчеты инженеров и посылая в день по нескольку десятков диктограмм.

Личность Хэда пользовалась таким большим уважением, что даже обычно беззастенчивые газеты не комментировали с излишними подробностями возвращения Мод и ограничивались, только помещением ее изображения с надписью: «Спасительница мистера Хэда и Колтона».

Каждый день они получали массу радиограмм самого разнообразного содержания, в которых выражалось искреннее желание восстановления сил Хэду и продолжения его полезной творческой работы на благо человечества.

— Вот радиограмма акционера Компании «Колтон», — говорил улыбаясь Том.

— Откуда ты знаешь это? — спрашивала удивленная Мод.

— Как откуда? Разве здесь не чувствуется тревога за правильный и своевременный монтаж холодильного оборудования города. Мое здоровье постольку нужно им, поскольку я гарантирую создание Колтона и большие дивиденды.

Но большинство радиограмм приятно доказало Тому, как он необходим и нужен, каким доверием облекли его и с какой верой смотрят на его способности.

Том считал себя уже преступником за то, что продолжал сидеть дома. Но Мод правильно полагала, что жара, которой нельзя избежать при поездке на завод и в Колтон, вредно отразится на его здоровье.

— Милый Том, ты должен меня слушаться и еще посидеть немного, — говорила она, подавая пачку диктограмм и газет. — Твой ранний выход будет только во вред интересам дела, и меня, конечно, огорчит.

Мод так мило дула губки, что Том соглашался с ней и, надо сознаться, был доволен сложившимися обстоятельствами.

 

XI. Монтаж холодильного оборудования

Бесконечной вереницей над Колтоном проносились вагонетки подвесной дороги, которые особыми щупальцами крепко держали огромные пучки труб. Эти трубы служили для испарения в них холодильного агента и производства этим охлаждения.

Целые батальоны монтеров разбирали их, гнули, соединяли и в оставленных для этого пространствах круговой стены образовали прихотливо извивающиеся змеевики для воздухоохладителей.

Как только заканчивался монтаж змеевиков одного из воздухоохладителей, Комов испытывал всю систему на громадное давление воздухом, чтобы убедиться в прочности соединения труб. Все подозрительные места покрывались особой жидкостью, которая ясно обнаруживала малейшие неплотности.

Одновременно с змеевиками прибыли в Колтон лопасти громадных вентиляторов, за сборкой которых Комову очень помогал еще крепкий старик Томсон.

Комов при совместной работе с ним быстро оценил и полюбил его. Он узнал, что старик Томсон одинок, и что единственным утешением его была внучка, славная десятилетняя девочка Элли.

— Элли хорошо учится, — рассказывал он Комову, — она радует мое сердце. Право, вам покажется смешно, она смотрит на меня как на маленького и рассказывает мне сказки о прошлом человечества. А я, не скрою, очень люблю их слушать.

Через месяц энергичной работы был уже вполне закончен монтаж двадцати семи воздухоохладителей и произведено тщательное испытание на неплотности в трубах и на количество прогоняемого вентиляторами воздуха. Исполненное составляло только незначительную часть всей необходимой работы.

Комов довольно часто заглядывал па центральную холодильную станцию, где инженер Руддик устанавливал первый турбокомпрессор.

«Всеобщая Компания Электричества» доставила уже ряд мелких моторов для вентиляторов, а также последнее детище Леру — электродвигатель-колосс в 50 000 киловатт.

При установке моторов для воздухоохладителей Комов познакомился с Леру, который поразил его каким-то инженерным экстазом и видом «приговоренности».

Комов так говорил о нем Чарской, с которой старался видеться при всяком случае:

— Мне кажется, у Леру бывают минуты невыразимого счастья, какое может дать творчество влюбленного в свое дело инженера, но зато он испытывает и великие душевные муки. Он живет такой обостренной жизнью, что часто в его переживаниях соприкасаются грани восторга и муки. Он чувствует какое-то «сладострастие страдания». Около него притаилась как будто смерть, овеявшая его своим крылом. Мне кажется, что он обреченный, и хотел бы, чтобы мои предчувствия не оправдались.

— Да, — произнесла задумчиво Чарская, — мир напоен страданьем и тайнами его; кто сумеет постичь эти законы и скажет, что они ему ясны и понятны? А внезапное возвращение Мод, — как бы вспомнив что-то, продолжала она, — разве это не тайна и не своего рода чудо? Впрочем, вы наверно не знаете о личной драме Хэда?

И Чарская рассказала Комову загадочную историю исчезновения Мод и ее внезапное появление, которое возродило Хэда.

— Знаете, — говорила она, — Том Хэд — замечательная личность. Он так не похож на этих бездушных «наживателей долларов». В нем есть особенно ценное качество — это детская наивность его; он, несмотря на свои огромные познания и большой жизненный опыт, все-таки во многом — большой ребенок, с простой и ясной душой. Вы заметили, как он по-детски наивно вытягивает вперед губы, когда что-нибудь соображает? Нет, право, он мне так нравится.

Комов и Чарская очень жалели, что по условиям новой работы они были разлучены расстоянием в 700 километров, и свидание их было сопряжено с известными трудностями.

Они встречались иногда в Райтоне, который как раз был по середине пути между Бостоном и Колтоном.

Случалось, что Комов начинал тосковать о России и ему хотелось вернуться, но стоило ему только заглянуть в глаза Чарской, как он чувствовал обаяние их глубины и был счастлив ее близостью и тихими задушевными беседами.

— Надо принимать жизнь радостно, без упреков, и быть бесконечно благодарным за счастье жить, — говорил он. — Я благословляю судьбу за нашу встречу, потому что присутствие родственной души является щитом от неизбежных ударов судьбы, но когда любишь и любим, то горе — пол-горя, а счастье — счастье вдвойне. Но почему, скажите мне, все-таки человек всегда одинок? И чем выше поднимается он на вершины духа, тем дальше от него душа женщины.

— Да, — сказала Чарская, — душа человека-мужчины часто похожа на средневековый замок, одиноко стоящий в заоблачных высях. Глубокий ров делает его неприступным для посторонних. Но разве иногда не опускается подъемный мост, чтобы принять друга? Я думаю, владельцу замка приятно порой встречать гостя-друга. Пусть это будет скромная роль любящей женщины, если она не может быть постоянным оруженосцем своему возлюбленному рыцарю.

Комов в порыве благодарности целовал тонкие руки Чарской и шептал ей на ухо, касаясь ее хорошенькой головки:

— Разве можно вас не любить?..

Когда они расставались, чтобы успеть отдохнуть и вовремя прибыть на работы, у обоих было какое-то хорошее чувство душевной теплоты и веры в себя и друг в друга.

Чарская по-прежнему занималась испытанием в своей лаборатории образцов материалов. Она отлично понимала важность этого дела и, несмотря на некоторое однообразие работы, относилась к ней добросовестно и с любовью.

Комов продолжал испытывать собранные воздухоохладители, следя с интересом за ходом монтажа на центральной станции.

Инженер Хорн, который строил насосные станции для Компании «Океан-Суша», уже заканчивал свои работы для подачи в Колтон воды из глубин океана.

Большие резервуары-аккумуляторы воды и кольцо мощных насосов с несколькими магистралями, уходившими к океану, достаточно свидетельствовали об его умении быстро работать, обеспечивая полную надежность действия. За насосами стоял целый ряд электрохимических опреснителей последней конструкции, сложенных Эдиссоновской Компанией.

Эта Компания возникла двести лет тому назад для эксплоатации всех изобретений гениального Эдиссона.

Получая огромные доходы и оценив выгодность эксплоатации изобретений, «Эдиссоновская Компания» выстроила свой город, который назывался Эдиссон или «Город Ученых».

В этом городе давалась возможность работать всем талантливым изобретателям. Особый комитет из прославленных ученых определял важность предлагаемого изобретения, проверяя правильность теоретических оснований, и отпускал неограниченные суммы на производство опытов и осуществление изобретения; если результаты исследований соответствовали возлагавшимся на них надеждам, то «Эдиссоновская Компания» уплачивала крупное вознаграждение изобретателю и делала его участником в прибыли по эксплоатации.

Таким образом при поддержке этой «Компании», коммерческой по своему характеру, человечество получило ряд крупных открытий и приобретений в различных областях жизни.

Понятно, что особенное внимание ученых Эдиссона было обращено на технику. Все сильнее и сильнее распространялся какой-то культ техники и веры, что благодаря ее завоеваниям возможно осуществление для человечества лучшего будущего.

К этому побуждала еще смертельная тревога Америки относительно борьбы с Востоком, с народами Азии, которые могли снести все, достигнутое ею, повторить еще в более ужасном виде кровавый кошмар великой войны, если только народам Азии не противопоставить технику во всем ее вооружении.

Америка хорошо знала преимущества более совершенной техники по опытам.

«Одно усовершенствованное орудие, обладающее большой дальнобойностью и разрушающей силой, — говорил в начале XXII столетия популярный в Америке начальник Национальной обороны Биней, — может заменить целый корпус доблестных солдат, доблесть которых теперь почти бесцельна. В технике и золоте — 2/3 победы».

Все уверовали в силу техники в сфере военной; но еще более безраздельно царил механизм во всех областях труда. Постройка Колтона, долженствовавшая спасти человечество, или показать, по крайней мере, путь к спасению, была детищем могучей механики.

Около воздухоохладителей и в различных местах Южного сектора устанавливали огромные озонаторы, конструкции той же Эдиссоновской Компании.

Оправившись от болезни, Том часто бывал в Колтоне, вникал иногда даже в мелочи монтажа и давал инженерам свои ценные указания.

Мод не раз упрашивала его взять ее с собой, чтобы осмотреть вблизи все работы, но Том отвечал:

— Милая Мод, я не в силах исполнить это твое желание. Во-первых, запрещение допускать зрителей — это постановление Общего Собрания Акционеров, во-вторых, там действительно угрожает опасность быть раздавленным и изувеченным. Поэтому мы лучше будем наблюдать работы сверху, с аэро. Я покажу тебе все и дам самые подробные объяснения.

— Хорошо, Том, я покорюсь, — сказала Мод с грустью в голосе, слегка надув свои губки. — Но ты береги себя там, я беру с тебя слово быть осторожным при посещениях Колтона.

Действительно, при монтаже нередко происходили несчастные случаи или по собственной неосторожности или по-обстоятельствам, которых нельзя было предусмотреть, отчасти это было следствием необходимости быстрой работы.

К концу седьмого месяца после начала монтажа холодильного оборудования, «старик Томсон», как его добродушно называли монтеры, зашел в центральную станцию, чтобы, по поручению Комова, спросить у Руддика о некоторых деталях. В это время там был и инженер Леру, который в рабочем костюме лично присоединял к электродвигательному гиганту шины опасно высокого напряжения. По пространству огромного зала то и дело проносились с легким электрическим пением моторов подъемные краны, которые цепко держали в своих лапах части переносных машин. Некоторые краны действовали автоматически, последовательно поднимая своими электромашинами ряд однообразных частей и опуская их в предуказанном месте.

Старик Томсон, поговорив с Руддиком, направился к выходу. Усталость от работы в течение жаркого душного дня и ослабевшее зрение его спутали в нем представление, куда следовало идти, тем более, что весь машинный зал южного сектора, составлявший часть общей круговой центральной станции, был заставлен частями машин и собранными аппаратами, среди которых легко было заблудиться.

Когда Леру обернулся, чтобы посмотреть на электрические часы, он заметил, что навстречу Томсону мчится автоматический кран с диском турбокомпрессора.

— Эй, прими в сторону, — крикнул он каким-то сдавленным нечеловеческим голосом, который затерялся среди шума и гуденья моторов.

Тогда Леру бросился догонять Томсона, чтобы успеть оттолкнуть его от надвигавшейся опасности.

Тогда Леру бросился догонять Томсона, чтобы успеть оттолкнуть его от надвигавшейся опасности.

Слабые легкие Леру заставили его вскоре задохнуться; от непривычного бега он уже смутно различал фигуру старика и стремящийся к нему диск, который в своем безостановочном движении как бы символизировал непрочность жизни и предопределенную человеку судьбу.

Леру уже ухватил Томсона за руку, но в то же время совершилось неизбежное: тяжелый диск турбокомпрессора сшиб их обоих и поволок за собой, оставляя кровавый след.

Один из помощников Руддика, видевший благородный поступок Леру, поспешил остановить автоматический подъемный кран. Из-под диска извлекли каких-то два мешка человеческих костей, — то, что всего две минуты тому назад представляло собой Томсона и Леру.

Трупы их перенесли в сторону, чтобы они не мешали работам, которые продолжались безостановочно, как будто ничего не произошло.

Руддик сейчас же сообщил Хэду о печальном случае и благородном порыве Леру, который так трагически закончил его жизнь.

— Ах, старина Томсон, мой первый учитель в области техники, как я сожалею о твоей участи, — говорил Том, — но будь спокоен за свою внучку: ради светлой памяти твоей она отныне будет моей любимой дочерью.

— Мод, — сказал он, — я хочу непременно взять к себе сиротку Элли, внучку бедняги Томсона. Пожалуйста, сообщи ей осторожно о гибели деда и утешь ее.

— Том, ты добрый, хороший, — воскликнула Мод, растроганная решением мужа. — Я сегодня же привезу ее к нам. Знаешь, милый, мне так не достает присутствия ребенка. Каждая женщина, в глубине души, хочет быть матерью, хотя бы даже чужого ребенка.

Мод сейчас же приказала приготовить себе аэро, а Том продолжал ходить по кабинету и думать о печальном происшествии.

— Какой талантливый инженер был Леру, — говорил он о другой жертве. — Как много страдания и увлечения было в его глазах; я вспоминаю так живо нашу беседу, когда он сообщал мне о новооткрытом металле «Джек». Я так хорошо помню и его частое дыхание и дергающуюся походку. Бесспорно, это большая потеря для техники.

Смерть инженера Леру была отмечена всеми техническими журналами, но, благодаря настоянию банкира Фульда, газеты поместили только краткую заметку, ничего не добавляя, чтобы не тревожить лишним несчастным случаем спокойствие господ акционеров.

Постройка и монтаж Колтона продолжались с прежней энергией. Через десять месяцев, с опозданием только на двенадцать дней, была закончена установка шести турбокомпрессоров с электродвигателями и аппаратами. Это незначительное опоздание вызвала отчасти смерть Леру, когда произошла невольная задержка в монтаже и испытании электродвигателей, отчасти вследствие некоторого неудобства одновременного ведения строительных и технических работ.

Для того, чтобы предохранить машины и аппараты от действия пыли, приходилось снабжать все помещения плотными, непроницаемыми дверями и очищать пылесосами. Во всяком случае Фред так умело и успешно вел строительные работы, что они не вызывали остановки монтажа холодильного оборудования.

Когда самые тщательные исследования собранных машин и аппаратов убедили в правильности произведенного монтажа, тогда начался весьма важный и ответственный процесс наполнения холодильных систем южного сектора химическим агентом. Сжиженный холодильный газ доставлялся в стальных цистернах, емкостью по 1000 галлонов и общим весом каждый до двенадцати тонн.

Хэд, Руддик и другие инженеры, при наполнении установки газом, надели предохранительные маски-респираторы. Том все время находился у регулирующей манометровой станции и следил за показанием регистрирующих измерительных приборов.

Весь процесс наполнения прошел быстро и благополучно. Анализ воздуха не дал показаний относительно утечки газа через возможные неплотности. В шесть часов вечера все турбокомпрессоры были пущены в ход и начали охлаждать подвалы, которые вполне были приготовлены для приема запасов пищевых продуктов и сданы в аренду Компании Армура.

Охлаждение подвалов «Холодного города» было первым торжеством Компании «Колтон» и инженера Хэда. Все газеты были полны описаниями этого события и указывали, что через пять месяцев часть города будет готова для заселения. Кинофоны демонстрировали картины: «Инженер Хэд в маске-респираторе регулирует пополнение установки холодильным газом».

Кроме того, показывали термограммы, на которых ясно был виден ход понижения температуры воздуха и быстроты охлаждения его.

Около месяца Компания Армура доставляла в «Утробу Колтона» бесчисленное количество мясных консервов, замороженных туш и других скоропортящихся пищевых продуктов.

Успешное окончание первой части программы работ придало всей рабочей армии бодрости и желания поскорее создать южный сектор во вполне законченном виде.

Банкир Фульд устроил заседание Правления, на котором, после долгого обсуждения было решено выдать всем рабочим и инженерам, находившимся на постройке более года, денежную награду в размере двадцатикратного суточного вознаграждения, если Южный сектор будет закончен через сорок дней.

— Бесспорно, — говорил Фульд, — Компания «Колтон» уплатит громадную сумму, но не надо забывать, что каждый день жизни населенного Колтона, при окончании его ранее срока, даст нам еще большие выгоды.

— Далее, — продолжал он, — мне кажется теперь своевременным отпечатать планы всех квартир в Колтоне и распределить их среди держателей акций нашей Компании, выработав предварительно правила пребывания в Колтоне и, по соглашению с правительством, проект Городского самоуправления.

Понятно, сколько шуму и волнений наделало это заседание. Все хотели обитать в городе с температурой +15°, несмотря на условия, выгодные только для Компании «Колтон».

Опять все «Авеню Дворцов» было запружено народом, вернее, богачами, которые толкались, шумели, кричали, стонали, желая одними из первых проникнуть в здание Правления и обеспечить себе место.

Мистер Фульд правильно понимал психологию толпы миллионеров и не назначил поэтому определенных цен на квартиры. Указывалась только площадь квартиры и начальная цена ее, но квартира оставалась за предложившим наиболее высокую сумму.

Опять бесстрастные газетные хроники отметили, что погибло при подписке на квартиры в Колтоне столько-то человек.

«Вот счастливцы, — писал о задавленных и задохнувшихся известный, почему-то враждебно настроенный юморист Старр, под псевдонимом Пини. — Они получили уже место в раю и бесплатно, а обещанный нам земной рай — Колтон пока является адом и, в лучшем случае, чистилищем для желающих туда попасть. Боюсь я, однако, что золотой поток, который льется сейчас туда, снесет и размоет Колтон. Впрочем, за достопочтенного Фульда я спокоен: он вынырнет и осушит его. В этом у него была некоторая практика в Штате Никарагуа».

Такая шумиха не оказывала особенного влияния на ход работ в Колтоне. Все по-прежнему продолжали добросовестно делать свое дело, не радуясь чрезмерно даже обещанной награде.

Что касается специально холодильного оборудования, включая сюда озонаторные телетермометрические устройства, то все было готово к предположенному сроку.

Фред также старался не отстать от Хэда. Строительной части, чтобы вполне закончить железобетонные сооружения Южного сектора, осталось только возвести пять этажей стен и перекрыть свободные пространства стеклянными сводами из «атермита».

Последняя работа на высоте 100 метров над землей представляла по местным условиям много опасностей, и находилось мало смельчаков, чтобы из-за нескольких лишних долларов рисковать своей жизнью.

Обычно при перекрытиях системы Рибо устраивается прочная опалубка и удобный доступ к ней для рабочих. Эта система получила особое распространение для полуцилиндрических сводов и заключалась в том, что в одной стороне стены, примерно через каждый метр, прочно заделывались стальные тросы, на которые последовательно в шахматном порядке, чтобы усилить связь, нанизывались, как бусы на нитку, заранее приготовленные части перекрытия из стекла или бетона. Каждый элемент перекрытия притягивался к предыдущим особыми нажимными гайками. Швы между элементами для лучшего сцепления представляли волнистую линию и заделывались особым водо- и воздухонепроницаемым составом. После затвердевания его снималась осторожно опалубка.

В данном случае на перекрытиях Колтопа были пролеты, превосходившие в несколько раз обычные. Кроме того, устройство опалубки, не говоря о затратах, задержало бы работу на двадцать дней. Фред Пайк, полагаясь на опыт своего товарища Жаксона, перекрывшего Дворец Науки без опалубки, решил применить его способ здесь.

Для этого между радиальными стенами Колтона были натянуты в горизонтальной плоскости мощные, невытягивающиеся канаты, по которым положили деревянные мостки. Так как своды имели подъем посредине около 10–20 метров, то на этих мостках устраивали легкие добавочные леса для таких своеобразных «кровельщиков».

Несмотря на усилия придать твердость и устойчивость всей системе подмостков, они раскачивались при проходе рабочих, как корабль на мертвой зыби и таили в себе большие опасности.

К этому времени стали прибывать от Компании «Атермит» в бесконечном количестве элементы покрытия с плавными зубцами и отверстиями в толще их для пропуска стальных тросов.

На совещании инженеров Строительного Отдела Фред Пайк указывал на необходимость во что бы то ни стало успеть закончить перекрытия Южного сектора к обусловленному сроку.

— Это для всех будет выгодно, господа, Компания «Колтон» умеет держать свое слово, — закончил Фред, намекая на награду, обещанную мистером Фульдом за своевременное окончание.

Один из инженеров предложил для этого использовать китайцев.

— Все они ловкие и славные гимнасты. К возможной смерти они относятся как-то спокойно, и если слетит вниз сотня, другая этих раскосых, то, право, это беда не столь большой руки.

Инженер Нельсон, который достаточно работал с китайцами, посмотрел на говорившего своими жесткими колючими глазами и заметил:

— Пожалуй, вы правы. Я берусь перекрыть Южный сектор, если мне разрешат увеличить вознаграждение вдвое и принудить китайцев для этого своим способом.

В складках губ Нельсона змеилась жестокая улыбка.

Несколько дней уже трудились китайцы над тем, чтобы нанизывать и закреплять на стальных тросах «элементы перекрытия».

Работа требовала напряженного внимания, осторожности и ловкости. В первый же день сорвалось вниз несколько человек, которые, достигнув основной плиты, представляли собой бесформенную массу, обрызгав пол своими мозгами и внутренностями.

Перекрытие только тогда представляло прочное целое, когда части цилиндрической поверхности достигали противоположной стены, концы тросов прочно заделывались, и швы соединений уничтожались под действием электрического тока, создавая один сплошной монолит.

Работу нельзя было остановить на середине, так как тяжесть покрытия, не получившего достаточного натяжения и распора на другой стене, разрушала бы поддерживающую систему лесов, увлекая за собой рабочих и грозя при своем падении гибелью подвалов.

Понимая это, Нельсон запретил китайцам спускаться вниз, доставляя им на высоту 100 метров пищу и заставляя здесь же под начатым сводом отдыхать сменившихся.

Проволочные сетки с током высокого напряжения отрезывали китайцев от земли и делали пленниками, пока они не окончат перекрытия.

Глухое брожение пошло среди китайцев, и они прекратили было работу.

Тогда Нельсон по мегафону пригрозил им, что он их уморит голодом.

Нельсон стал уже приводить свою угрозу в исполнение. Китайцы как будто смирились и возобновили работы, затаив в душе озлобление и проклятия.

И каждый день при работах «сыпались» вниз китайцы, как выражался о них Нельсон.

Каждый день при работах китайцы «сыпались» вниз, как выражался о них Нельсон.

Наконец через десять дней перекрытие было благополучно закончено. Нельсон выпустил своих пленников, зло подсмеиваясь над ними и приговаривая:

— Это была репетиция, а завтра китайцы дадут представление.

Но китайцы, коснувшись земли и встретившись с огромной новоприбывшей партией своих соотечественников, рассказали им о своих пытках, заволновались, зашумели и направились обратно в город, в контору постройки, чтобы взять расчет и отказаться от дальнейшей работы. Одно неосторожное обидное слово вышедшего к ним Нельсона переполнило чашу и вызвало огромные гибельные последствия. В один миг от Нельсона ничего не осталось, так как каждый китаец, задыхаясь от ненависти, считал счастьем оторвать от него кусок мяса и омочить свои пальцы в его крови. Отомстив ему таким ужасным образом, обезумевшая китайская волна разлилась по всему городу, стараясь испортить машины и сооружения.

О китайском бунте сейчас же сообщили в Правление Компании, откуда было дано приказание подавить бунт во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими средствами.

И тогда началось злое дело, невиданное побоище — истребление «китайской саранчи».

Рабочие белой расы, озлобленные тем, что китайцы, вызвав задержку в работе, лишали их обещанного вознаграждения, приняли тоже участие в «усмирении», вместе с вызванным «химическим полком». Солдаты этого полка были в масках-респираторах и вооружены вместо ружей легкими стальными конусами, наполненными удушающим газом под большим давлением. Вылетая из аппарата, газ клубами стремился к цели. Встретив твердое тело, он разливался, обволакивал жертву, и через несколько секунд растворялся в атмосфере, не заражая вокруг пространство.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов. К вечеру в китайском городе с юго-западной стороны Колтона и на всей площади холодного города возвышались кучи безобразных трупов.

Бунт был подавлен совершенно. Как будто из желтой расы никто не уцелел; целый день очищали «злое место» от трупов, увозя их по подвесной дороге к океану и сбрасывая на корм прожорливым акулам.

Несмотря на огромные размеры побоища, в газетах было только краткое сообщение:

«На постройке Колтона произошел бунт китайцев. Порядок восстановлен. Работы продолжаются».

А Комов, бывший невольным свидетелем этого массового убийства, мучился сознанием ужаса происшедшего и, вследствие краткого перерыва в работах, отправился в Бостон к Чарской, чтобы прийти в себя и успокоиться.

— Какой ужас, какой ужас, — повторял он. — Чем же отличается наш XXII век с пресловутой свободой личности от темного XII века? Только в прибавлении впереди цифры X!

Чарская разделяла негодование Комова, но старалась успокоить его и перейти к другой теме разговора.

Однако вид вошедшего Чао воскресил в ней описанные Комовым ужасы. Она приняла скорее успокаивающих капель «Кинь грусть», чтобы не разрыдаться.

Старик Чао, поддерживавший тайную связь со своими соотечественниками, уже знал о страшном случае в Колтоне и тихо всхлипывал, а слезящиеся глаза его смотрели невыразимо грустно и как-то покорно.

— Госпожа, в Колтоне — злые, они убили моих, много, много, — сказал Чао. Все тело его подергивалось судорогами от подавленных рыданий, и он поспешил выйти.

Чарская с Комовым прошли наверх, и увидели, что бедный Чао лежит в каком-то оцепенении и неслышно бормочет на родном языке слова молитвы за погибших или проклятия их убийцам.

Они оба принялись утешать его, дали капель, старались убедить его, что все это преувеличено, отлично понимая его душевную драму.

— Господин — хороший, — произнес Чао, — я слышал, как он говорил, что в Колтоне злые.

Видно было, что участие к его горю растрогало сердце Чао. Когда Чарская и Комов спустились вниз, бедный старик опять стал шептать что-то и лежал без движения, подавленный страшной судьбой своего народа.

— Знаете, — говорил Комов Чарской, — мне страшно теперь возвращаться на работу в Колтон. Перед глазами я так живо представляю себе это ужасное зрелище, которое навсегда, останется в моей памяти. С каким бы удовольствием я вернулся в Россию теперь. Все больше и больше я начинаю тосковать по своей родине. Но я не могу перенести разлуки с вами. Милая, милая, разве вы позабыли Польшу? Неужели вам не хотелось бы еще раз испытать счастье дышать воздухом своей родины, в которой все овеяно такими дорогими воспоминаниями.

Чарская поддалась нахлынувшим воспоминаниям. Ее расстроенные нервы не выдержали, и она разрыдалась.

Комов не пробовал утешать ее. Он знал, что эти рыдания принесут облегчение, как после гроз жизни благодатный дождь дает земле новые силы.

Долго сидели они так, не сказав друг другу ни слова.

Прощаясь, Комов сказал ей:

— А все-таки надо жить и надо верить.

 

Эпилог

На следующий день Комов вернулся в Колтон. В городе не было уже никаких признаков ужасного происшествия. Работы шли своим порядком.

Для перекрытий оставшихся свободных пространств между радиальными стенами спешно устраивали сложную систему лесов и опалубок.

Так как окончание Южного сектора приближалось к концу, то кое-где замечались уже признаки предстоящего заселения его. В готовых этажах после предварительной работы пылесосов и дезинфекции производилась окончательная отделка и меблировка.

Все стены комнат были покрыты особой эмалевой краской; большое применение получили стенные ниши со складными кроватями, столами и умывальниками. В потолке в небольших плафонах находились источники холодного света. Почти в каждой комнате был установлен радиофон.

В семнадцатом этаже круговой стены производилось оборудование роскошного театра Компании «Кинофон». Отель «Эквитебль» устроил из мелких электрических лампионов огромный плакат по рисунку художника Ли.

В типографии «Вестника Колтона» устанавливалось несколько ротационных машин. Одним словом, по всему чувствовалось, что после периода творческой созидательной работы в Колтоне готовились к тому счастливому периоду, когда изнуряющий зной не будет в силах оказывать на человека свое влияние.

Чтобы придать Колтону больше подобия свободного города, а не огромного футляра из стекла и железобетона, Хэд, по совету Мод и с ее участием, разбил на некоторых участках его цветники и устроил аллеи из тропических деревьев.

— Видишь, Том, — говорила Мод, — и я тоже могу быть на что-нибудь полезна. В создании Колтона есть и моя доля работы.

Комов удивлялся, как могут все так спокойно работать и забыть так скоро ужасы истребления «китайской саранчи». Он считал себя обязанным, продолжать свои поверочные испытания произведенного холодильного оборудования, пока не заявит Тому о своем уходе и его не заменят. К сожалению, Хэд несколько дней не был в Колтоне, так как его присутствие требовалось в Правлении на заседаниях и на заводе Арктической Компании.

Как только Комов увидел Хэда, он, не объясняя истинных причин, просил освободить его от работы и найти нового инженера.

— Что это вы надумали оставить нас, мистер Комов? — сказал ему Том. — Мы очень ценим вас и вы нам очень нужны сейчас. Если же вы твердо решили вернуться в Россию, то, может быть, вам не мешало бы до конца использовать опыт постройки Колтона, чтобы и там создать холодный город. Право, останьтесь еще на два месяца, когда Южный сектор будет функционировать вполне нормально.

После некоторых колебаний Комов согласился. Действительно, было бы жалко оставить Америку, не дождавшись результата того дела, в котором он принимал в течение двух лет такое значительное участие.

Печальный инцидент с китайцами и необходимость устройства опалубки для «атермитовых» сводов вызывали задержку в открытии Колтона на целый месяц.

Постепенно рабочие переходили на соседний сектор, а в южном секторе шла живая работа по окончательной отделке организации гигантского человеческого улья с населением свыше миллиона человек.

Наконец газеты и автоматические фонографы известили:

«Сегодня в Колтоне убраны леса. Своды представляют полную иллюзию неба. Стальные тросы едва заметны простым глазом. Инженер мистер Хэд уже начал производить охлаждение воздуха. Через два дня состоится переселение счастливцев, имеющих право на квартиры от № 1 до № 300.000».

Мод каждый час спрашивала по радиофону, какая температура воздуха Колтона.

— Уже 35°, — кратко отвечал Том.

Хэд опять стал нервничать последние дни и не спал уже несколько ночей. Он не вернулся к себе ночью, а только немного вздремнул в кабинете на центральной холодильной станции, поминутно просыпаясь и всматриваясь в показания термометров.

— Доброе утро, Том, — говорила ему Мод на следующий день, — ты наверно опять не спал? Скорее бы кончилось это томительное время, я уже тревожусь за твое здоровье. Ну, как температура?

— Отлично, милая Мод, — отвечал ей по-прежнему кратко Том, — уже 22°.

Том для первоначального охлаждения законченного сектора заставил работать все десять установленных турбокомпрессоров, сократив даже отдачу холода на подвалы.

Поздно ночью, накануне открытия Колтона, Том радостно сообщил Мод:

— Победа, победа, уже 15°.

Радиограф моментально поведал миру весть о торжестве идеи Хэда. Газеты пели ему и Компании «Колтон» хвалебные гимны, не сомневаясь, что к намеченному сроку будет закончен и весь холодный город.

Страницы журналов и экраны театров были полны видами Колтона. Приводились подробные описания сооружения его и фамилии инженеров, которые работали на постройке.

Комову было лестно найти и себя в этом длинном списке.

С раннего утра переполненные поезда и тучи аэро выбрасывали в бесконечном количестве к стенам Колтона его новых обитателей. Магистрат Южного сектора производил строгий контроль при входе в первом же «воздушном шлюзе». Специальные указатели и путеводители, выпущенные Компанией, позволяли легко ориентироваться и находить свои квартиры.

Через несколько дней прошла лихорадка новизны, и жизнь в этой части холодного города потекла своим обычным порядком. Было уже несколько случаев рождения и смерти, рестораны и кафе шумели от посетителей, театры показывали «жуткие драмы», работали конторы, мчались авто, звенели вагоны электрической дороги.

Компания Колтон сдержала свое слово: температура воздуха была ровно — +15° Цельсия. Об этом, конечно, трубили на всех углах.

Интерес к Колтону был у всех необычайный. Как будто все другие дела отошли на задний план.

Горячим желанием многих являлось хотя бы раз побывать в этом «раю», как кричали о нем газеты.

Понятно, что ловкий мистер Фульд сумел выгодным образом использовать это стремление. Каждый день за очень высокую плату он впускал для осмотра тысячи посетителей, которые то ахали и поражались, то пожимали плечами и бросали:

— Что же тут особенного? Обыкновенный город, только вместо неба какая-то мутно-голубая вуаль.

— Важно то, — замечали некоторые, — что вся эта история с охлажденным городом набила туго золотом карманы господ акционеров.

Когда публика покидала Колтон, в душе у всех оставалось чувство зависти к «счастливчикам», и росло какое-то бессознательное озлобление.

А стены «Холодного города» отделяли его от всего мира, который задыхался от жары, дразнили и манили.

Понятно, что предприимчивый прозаик Фульд заставил и поверхность стен приносить доход. Он сдавал квадратные метры их под плакаты для рекламы. На ослепительно белой поверхности уже появились красноречивые рисунки и слова в роде:

«Подъемники „Отис“ спустят в ад, вознесут к небесам. Молниеносная быстрота и безопасность».

Чтобы питать этих «райских жителей», как называл их не без ехидства юморист Старр, в шлюзованный туннель основной плиты с подвалами входили длинные поезда, которые выбрасывали беспрерывно такое количество мясных туш и различных консервов, что из мяса можно было бы образовать большой холм, а жестянки консервов, уложенные одна за другой, соединили бы Колтон с Нью-Йорком.

При выгрузке вагонов опять работали китайцы, правда, в небольшом числе, какие-то сосредоточенные, мрачные. Чувствовалось, что они не забыли «злого дела» при окончании Южного сектора и затаили в душе тайную мысль, может быть, приготовляя ужасную месть, на которую способна бессознательная жестокость азиатов.

В огромных подвалах, под потолками которых висели заиндевевшие холодильные змеевики, молчаливые разгрузчики складывали в порядке герметические запасные резервуары с различными продуктами и наваливали замороженные туши до самого верха.

Слабое освещение подвалов давало возможность китайцам доставлять туда, под видом резервуаров с пищевыми продуктами, и кое-что другое.

А на соседних участках с Южным сектором продолжались с прежней быстротой строительные работы и параллельно подвигалось холодильное оборудование законченных этажей.

Комов, вследствие некоторого недостатка в обслуживающем техническом персонале, по распоряжению Хэда, временно исполнял теперь обязанности помощника машиниста при турбокомпрессорах № 3 и № 4. Помещался он в небольшой комнате при центральной холодильной станции.

Часто, проснувшись ночью, Комов прислушивался к работе холодильных машин и улавливал низкий тон своеобразного пения дисков и гудение электродвигателей.

Каждый турбокомпрессор работал только 20 часов в сутки.

После 10 часов работы его был перерыв на 2 часа для остывания движущихся частей и самого тщательного осмотра. Так приказал Хэд, который принимал все меры предосторожности и предусмотрительности, чтобы обеспечить безопасность и надежность действия.

Так как Тому необходимо было постоянно находиться при работах и на центральной станции, то понятно, что он переселился из своего особняка в Колтон. Он занимал с Мод небольшую квартиру в радиальной стене, против большого цветника, который получил название «Цветника Мод», так как Мод отдавала уходу за ним много свободного времени.

Том Хэд имел бесспорно первое право быть даже почетным гражданином Колтона, и присутствие его там было необходимо, чтобы у всех царила уверенность в правильном действии охлаждения.

Изредка он, по настоянию Мод, прогуливался с ней по «аллее пальм», заходил в кафе и кино. Взоры всех обращались к ним. Том испытывал тогда чувство неловкости и смущения, а Мод гордилась им, слыша, как, трогательно говорили про него: «Наш Том».

* * *

Наступал уже тринадцатый день существования Холодного города или вернее части его — Южного сектора. Улицы и площади были полны оживленной толпы, которая вдыхала прохладный озонированный воздух и спешила заняться наживой, позабыв о миллионах, томившихся за стенами Колтона жарой, и тех тысячах трупах, на которых они обитали сейчас.

Комов уже условился с Чарской о дне отъезда на родину. Она должна была ждать его дома, вполне приготовившись к далекому путешествию. Сегодня, наконец, он сдал свои обязанности новому инженеру и сердечно простился с Руддиком, который многому его научил.

Инженер Хэд сказал ему при прощании несколько приветливых слов и благодарил его, высказав мысль, что приобретенный опыт в холодильном деле он, конечно, не замедлит применить в России.

— Я, — сказал Том, — уже сделал распоряжение в конторе Правления, чтобы с вами произвели полный расчет и выдали добавочное вознаграждение, равное стократной суточной плате. Значит завтра вы покидаете Колтон? Ну-с, мистер Комов, счастливый путь!

Комов к пяти часам вполне закончил свои дела в центральной холодильной станции; он простился со своими турбокомпрессорами, которые он обслуживал с такой заботой и любовью.

— Смотрите, не нагревайтесь слишком, — сказал он громадным подшипникам, потрепав их по крышке, которая превосходила размерами спину слона в три раза.

Вернувшись в свою комнату, он задумался; ему сделалось как-то грустно и хорошо. Значит, завтра он оставит это место, где у него запечатлелось столько воспоминаний.

Может быть, думал он, через месяц мы будем счастливы, вдыхая родной воздух, любуясь родными полями. Наша любовь, родившаяся здесь, должна расцвести на любимой родине прекрасными цветами. Милая, милая, шептал он живо представляя себе образ Чарской.

Его думы прервал радиофон. Комов сначала не мог понять, кто говорит с ним.

— Это Чао, слуга госпожи, — услышал он. — Надо скорее, скорее! Госпожа нездорова.

— Что случилось? — встревоженно спросил Комов, но услышал опять только:

— Надо скорее, скорее.

Комов немедленно вышел на «авеню Хэда», взял авто и помчался к станции электрической дороги, проехав несколько температурных шлюзов.

Через 20 минут он был уже далеко, но стены Колтона еще виднелись, все заполненные рекламами и напоминавшие издали забор провинциального города XX века.

Вот уже промелькнул город Райтон. Комов сидел неподвижный, теряясь в догадках о причинах такого спешного вызова, и представлял себе ужасные картины на заре наступившего счастья.

От жары в высоте все разговоры притихли и слышалось только в стуке колес какой-то ненасытный голод к пожиранию пространства. Вдруг все пассажиры вздрогнули и переглянулись.

— Мне послышался как будто отдаленный взрыв в стороне Колтона, — заметил своему соседу худощавый господин с усталым выражением лица.

— Уж не предполагаете ли вы, что это взорвали счастливчиков, «райских жителей», — бросил ему в ответ желчный и раздражительный редактор «Герольда Мира».

Однако он сейчас же встрепенулся и прошел в конец вагона к радиофону, предчувствуя какую-то сенсационную новость.

— Странно, — сказал он, — я не могу вызвать своего корреспондента Муро. Что бы это значило?

Комов не обратил внимания на эти разговоры, так как был чересчур занят мыслью о возможном несчастье с Чарской.

Когда поезд электрической дороги на минуту остановился, все были как громом поражены страшной новостью: «Колтон взорван, погибло около 2 миллионов человек».

Но прибывшие только что из Колтона люди пожимали плечами и говорили:

— Злостная выдумка; началась борьба с Компанией «Колтон», но все это не достигнет цели. Машины Хэда работали великолепно, температура воздуха действительно была +15º Цельсия.

Комов не знал, как объяснить себе это неожиданное сообщение о гибели Колтона, но мозг его заработал напряженно, стараясь найти какую-то связь между его вызовом, гибелью Колтона и Чарской.

Он вспомнил испуганные слова китайца Чао: «Надо скорее, скорее», и живо представил себе его в воображении в тот день, когда старик узнал о жестоком побоище его соотечественников.

«Если действительно Колтон взорван, то этот неожиданный вызов Чао спас меня, — думал Комов. — Но как же это могло случиться, ведь Колтон кишит сейчас как муравейник; чтобы взорвать город, надо огромное количество взрывчатого вещества. Его можно было только доставить в охлажденные подвалы под видом резервуаров с консервами.

А это могли сделать, — пронеслось яркой молнией в мозгу его, — только китайцы, чтобы отомстить за жертвы, принесенные ими для создания Колтона.»

И Комов припомнил, что в последнее время в подвалах для разгрузки «белых поездов» почти исключительно работали китайские кули.

«Значит, — продолжал он свои выводы, — Чао вовремя для меня узнал о задуманном и спас этим мою жизнь. Он это сделал из преданности к своей госпоже, так как чувствовал, что я для нее уже не чужой.»

Поздно ночью с замирающим от волнения сердцем Комов достиг скромного домика Чарской, в окнах которого горел еще свет.

Крик восторженной радости вырвался у встретившей его Чарской; лицо ее было мертвенно-бледно, а бездонные глаза горели. В порыве охватившего их чувства они бросились друг к другу на шею и замерли без слов.

В углу стоял Чао с низко опущенной головой.

— Госпожа рада, господин хороший, Чао доволен, — говорил он сам с собой.

— Как я мучилась, — рассказывала Чарская, когда улеглось немного их волнение, — когда Чао сообщил мне уже перед сном, что сегодня хотят взорвать Колтон. Я сначала не поверила, — думала, что старик от всего пережитого стал заговариваться. Но он твердил только: «Они были злые, теперь конец злым». Наконец мне удалось заставить его рассказать в чем дело: я узнала жуткую правду, услышанную Чао от своих. Я сейчас же вызвала вас по радиофону, но мне никто не ответил. Я тогда вызвала инженера Хэда, но Мод ответила мне грустно: «Он ушел, и я не могу сказать, когда он вернется». Что я испытала, сама еще не зная, верить или не верить ужасной участи, постигшей Колтон. Я вызывала вас после этого несколько раз. В глубине души росла уверенность в неизбежном и непредотвратимом.

Чао, видя мои терзания, только недавно догадался сказать мне, что он вызвал вас, выдумав, что я больна. Я за это готова была обнять и расцеловать его.

Ко мне прокралась тогда робкая надежда на ваше спасение. Я вызвала все-таки контору «Последние Новости» и просила включить мой радиофон с автоматическим фонографом. В 11.23 ночи раздался бесстрастный голос: «Колтон взорван, погибло около 2 миллионов человек».

Итак, свершилось, — думала я. — Но успели ли вы оставить город? Я стала рассчитывать время, каким поездом вы могли отправиться. Все время тревога боролась с надеждой. Я представляла себе ужасную картину «там». Знаете, мне бесконечно жаль нашего Тома и его прелестную Мод: но большинство этих «счастливчиков» были мне безразличны и совершенно чужды. Мне грустно скорее от разрушения такого грандиозного создания творческого гения человека. Какое это было бы великое торжество техники. На Колтон затратили столько труда, энергии и мысли! Нет, мне больно говорить, — закончила Чарская.

Комов сидел перед ней, смотрел на нее и не верил: Как? Колтон погиб? Нет, это только кошмар больного воображения.

Но жуткая правда потрясла весь мир. От взрывов вещества «аут», как определили потом эксперты, была разрушена прежде всего центральная холодильная станция. Лопатки от компрессорных дисков находили впоследствии на расстоянии 20 километров от Колтона. За этими взрывами последовал ряд многочисленных новых взрывов. Это газы холодильного агента, которые прорвались наружу, отравили воздух и содействовали общей гибели и разрушению.

Стеклянные своды системы Рибо, бывшие гордостью Фреда Пайка, при своем падении превратили все в бесформенную массу, подобно библейскому каменному дождю.

Газеты целый месяц описывали гибель Колтона, указывая на причину этой гибели — месть китайцев-фанатиков.

Разорено было в Америке несколько миллионов человек, акционеров Компании «Колтон», вложивших все свое достояние в создание Холодного города.

Озлобленные, видя крушение своей мечты — найти спасение от жары и нажиться на заказах при постройке, ослепленные яростью, люди-звери обрушились на обреченных китайцев, устраивая погромы, воскрешая ужасы далекого прошлого.

Бедный Чао также погиб жертвой ненависти, затопившей всю Америку, к раскосым народам Азии.

Чарская и Комов, может быть, обязанные ему своим будущим счастьем, искренно оплакивали его участь и вспоминали, готовясь к отъезду, с любовью и тайной грустью его смешную манеру говорить, его походку и те случаи из его жизни, какими он доказал свою безграничную верность, честность и преданность.

Через десять дней после такого неожиданного и ужасного конца Холодного города Комов и Чарская уезжали на турбоходе «Вперед» к берегам Европы на свою далекую любимую родину.

Оба они были взволнованы как последними событиями, так и тем, что им сулило ближайшее будущее.

Турбоход мчался как гигантская играющая рыба, как бы выскакивая из воды, перелетая через волны и скользя по их изумрудной стеклянной поверхности.

Наступили уже сумерки. Комов и Чарская сидели молча на террасе кафе и засмотрелись на безбрежный простор океана, слушая всплески волн и их вечный ропот.

Невольно взоры их обращались с запада, который олицетворял собой то, что «было», к востоку, где их ждало то, что «будет».

«С востока — свет», — прервал Комов молчание, когда заря потухла и зажглись первые мерцания звездочек.

Эти слова таили обещания новой зари занимавшейся для них новой жизни на родине.