В октябре 1917 г. по притоку Волги Шексне плыл караван барж с лесом. Была среди них и небольшая деревянная барка, на которой наша семья перебиралась из Череповца в Москву. Мой отец, Николай Александрович Комаровский, в свое время окончил Ленинградский институт инженеров путей сообщения, строил шлюзы и плотины на Мариинской водной системе. И вот теперь, сразу после революции, получил новое назначение — в Московско-Окский округ путей сообщения. Разумеется, старый водник предпочел для переезда именно этот вид транспорта — по реке.

Взрослые с волнением обсуждали отрывочные сведения о положении в Петрограде, получаемые во время стоянок. В разговоре мелькали слова «революция», «большевики», «народные комиссары». По мере приближения к Москве тревога родителей росла. Что ждало их в Москве? Что сулило хотя бы ближайшее будущее?..

Меня же, одиннадцатилетнего мальчишку, целиком захватило это необычное путешествие. С интересом глядел я на живописные берега Верхней Волги, на Рыбинск, на встречные большие пароходы: белые — пароходства «Самолет» и розовые — «Кавказа и Меркурия»… Совершенно новой для меня рекой была извилистая неширокая Москва…

И уж конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, что спустя несколько лет я снова буду здесь, но уже в качестве гидростроителя!

Но вот и Москва. Поселились на Никитском бульваре. А буквально на следующий день здесь загремели выстрелы. Красногвардейцы под руководством большевиков начали наступление против контрреволюционных офицерских частей и юнкеров.

Налево от нашего дома, у Никитских ворот, горели два больших дома. Справа, у Арбатской площади, большевики вышибали белых из Александровского юнкерского училища (ныне здание Министерства обороны СССР). Поперек бульвара были баррикады, на крышах некоторых домов стояли пулеметы. Почти пять дней шли ожесточенные перестрелки. В минуты затишья, несмотря на строжайшие запреты домашних, мы с мальчишками норовили выскочить за ворота «собирать пульки».

В первый же месяц установления Советской власти мой отец был утвержден в ранее намеченной для него должности начальника Москворецко-Окского округа водных путей сообщения и много лет работал в этой системе.

Мои школьные годы проходили в трудное время становления Советского государства. Мы, мальчишки, наряду с учебой в средней школе, старались, как умели, помочь семьям. Счищали снег с крыш домов, пилили и кололи дрова, работали подмастерьями в распространенных тогда велосипедных мастерских.

Мне очень повезло, что я попал в опытно-показательную школу имени Фритьофа Нансена. Размещалась она недалеко от нашего дома в старом школьном помещении с прекрасно оборудованными кабинетами и возглавлялась обаятельным профессором географии московского университета Александром Сергеевичем Барковым, оставившим у меня самые светлые воспоминания.

В школе был довольно сильный состав преподавателей, многие из которых уже тогда были профессорами университета. Несмотря на то что эта школа родилась на базе бывшей гимназии, а не реального училища, учебная программа акцентировалась на точных науках. Большой удельный вес занимали, например, математика и физика. Помнится, в последнем классе активно работал у нас кружок высшей математики, которым руководил один из преподавателей университета. Может быть, поэтому большинство моих одноклассников в дальнейшем стали инженерами, учеными.

В старших классах очень были распространены доклады, чтения рефератов школьниками. Запомнился мой собственный первый доклад на тему «Есть ли жизнь на Марсе?» (как видите, эта тема и тогда была злободневной!). Готовясь к докладу, перечитал ряд книг, и прежде всего замечательную книгу профессора Ловелла, и даже изготовил несколько диапозитивов. Увлекались мы и школьными любительскими спектаклями. Помню, как я, маленький, худенький, подложив под камзол подушку, играл Фамусова в «Горе от ума» и старательно басил своим ломающимся голосом. Школа для нас была вторым домом, и в ней мы проводили большую часть нашего времени.

В последнем классе в 1922 г. перед всеми выпускниками встал обычный вопрос: кем быть? Что касается меня, то тут казалось все ясным — хочу быть инженером-судостроителем. Сказывались и мальчишеское увлечение морской романтикой, и многократные поездки с отцом на речных пароходах, которые я в свое время облазил от трюма до капитанского мостика, и то, что уже в последнем классе я старательно изучал известную книгу профессора Бубнова «Строительная механика корабля»…

Но моим мечтам не суждено было осуществиться. В Москве судостроительного вуза не было, а отпускать меня одного в Петроград родители категорически отказались. Пришлось остановиться на запасном варианте — пойти по стопам отца и поступать на водный факультет Московского института инженеров транспорта (МИИТ).

1923 год был первым годом решительного изменения социального состава учащихся, и прежде всего в технических вузах. Примерно четыре пятых вновь поступающих студентов пришли в институт после окончания рабочих факультетов. Зачисление в институт шло, конечно, после успешной сдачи экзаменов и только по путевкам профсоюзов (в данном случае профсоюза водников). Мне, как сыну старого инженера-водника, такую путевку дали.

Вступительные экзамены в вуз от выпускников средней опытно-показательной школы принимала тогда специальная комиссия при Московском отделе народного образования. Было это довольно страшновато для ребят. Меня беспокоили еще и возрастные нормы, так как я немного «не дотягивал» до установленного возраста… Но в конце концов все уладилось, экзамены были сданы хорошо, и осенью 1923 г. я стал студентом МИИТа.

И еще одно событие тех лет навсегда осталось в памяти. Рано утром 22 января 1924 г. радио и экстренные выпуски газет разнесли по всему миру печальную весть о кончине Владимира Ильича Ленина. «Его больше нет среди нас, — говорилось в Правительственном сообщении, — но его дело останется незыблемым…» Позднее была осознана эта мысль. А тогда, в те траурные дни, было лишь отчаянное горе, растерянность, не хотелось мириться с мыслью, что Ленина больше нет.

Как сегодня, помню тот студеный, сумрачный январский день, костры на улицах, Колонный зал Дома Союзов, бесконечный поток скорбящих людей у гроба Ильича, его спокойное, восково-матовое лицо, надрывающие душу торжественно-траурные гудки московских заводов, фабрик и паровозов во время похорон Владимира Ильича Ленина…

И наверно, каждый, кто проходил у гроба Ильича в Колонном зале или на Красной площади, думал: «Как же мы будем жить без тебя, Ильич! Что же надо сделать, чтоб твое дело жило вечно?!»

Тогда, в 1924 г., уже виделись реальные результаты титанической работы В. И. Ленина, большевистской партии и Советского государства по преобразованию страны. Успешно завершалось восстановление разрушенного народного хозяйства. Воплощался в жизнь знаменитый план ГОЭЛРО, ставший, по определению В. И. Ленина, второй программой партии. Об этом убедительно свидетельствовало строительство Каширской, Шатурской и других электростанций…

Забегая вперед, напомним, что к концу 1935 г. план ГОЭЛРО по выработке электроэнергии был перевыполнен почти в четыре раза!

Страна была на подъеме. Закладывался экономический фундамент социалистического общества. И это не могло не пробуждать творческой энергии у советских людей. Дыхание страны чувствовалось и в нашем институте.

В МИИТе трудились профессора Ф. Е. Максименко (гидравлика), П. А. Велихов (сопротивление материалов), И. П. Прокофьев (строительная механика), А. И. Фидман (гидротехника), А. В. Лебедев (химия) и многие другие знаменитые в то время ученые и педагоги. На многих кафедрах МИИТа велась активная научно-исследовательская работа. К ней на общественных началах привлекали студентов. Проблемы, над решением которых мы работали, зачастую были тесно связаны с насущными задачами советской промышленности, энергетики и транспорта.

Думается, что и сегодня такая деятельность является важнейшей частью работы наших высших технических учебных заведений. В те же годы, когда еще практически не были сформированы научно-исследовательские институты, вся основная научно-исследовательская работа базировалась на кафедрах вузов. Помню, что в то время я увлекался теорией статического расчета бетонных высоконапорных плотин. Даже нам, студентам, было ясно, что в ближайшем будущем на ряде горных рек нашей страны начнется строительство гидроэлектростанций. И эта тема представлялась не только теоретически интересной, но и практически актуальной.

В институте практиковалось чтение студентами докладов (иногда публичных) на отдельные технические темы, обязательно связанные с наиболее современными и прогрессивными (по тому времени) методами расчета, конструирования или производства работ. Это расширяло круг технических интересов и знаний студентов сверх вопросов, предусмотренных учебной программой, помогало стройно формулировать свои мысли, приучало к выступлениям перед аудиторией, иногда весьма критически настроенной, что несомненно было полезно будущим инженерам.

Занимаясь и до сих пор педагогической деятельностью во втузах (в частности, в Московском инженерно-строительном институте им. В. В. Куйбышева), я еще тверже убедился в обязательности широко поставленной научно-исследовательской работы в высших технических учебных заведениях, тесно связанной с запросами и интересами народного хозяйства. Может быть, следует подумать о проведении такой работы не только в «хозрасчетном порядке» по договорам с учреждениями и предприятиями, но и по так называемой госбюджетной тематике, на специально выделяемые ассигнования. Тем более что научно-исследовательские институты имеют материальную базу и кадры не всегда сильнее, чем высшие учебные заведения.

С огорчением приходится отметить, что в последнее время во многих вузах редко практикуются весьма полезные публичные (или кафедральные) доклады студентов на ту или иную тему по избранной ими специальности. Может быть, это объясняется чрезмерной перегрузкой студентов (порой второстепенными предметами) или какими-то другими причинами, но так или иначе это обедняет формирование будущих инженеров. Конечно, привлечение студентов к реальной научно-исследовательской работе практически возможно начиная примерно с середины третьего года обучения.

Безусловно, многое зависит и от самих преподавателей. Я, например, всегда с большой благодарностью вспоминаю профессора Александра Ивановича Фидмана. Наряду с педагогической работой в МИИТе (он возглавлял кафедру гидротехнических сооружений) Александр Иванович проектировал и строил крупные гидроузлы, в том числе на р. Свирь, и был известным инженером. Очень требовательный, но деликатный в обращении с людьми, Александр Иванович умел находить способных молодых инженеров и «подающих надежды» студентов. Развивая в них подлинную увлеченность избранной специальностью строителя-гидротехника, он учил сочетать практическую деятельность (или учебу) с научной и экспериментальной работой в этой области.

А. И. Фидман

При его кафедре в 1926 г. был создан Водный кабинет, который не только обеспечивал студентов и преподавателей необходимыми учебными пособиями, но и сыграл определенную роль в научно-исследовательской работе института.

В Водном кабинете при содействии крупнейшего советского гидравлика профессора Н. Н. Павловского был сконструирован прибор для исследования напора грунтовых вод под гидротехническими сооружениями методом электрогидродинамических аналогий («ЭГДА»). Этот метод был предложен Н. Н. Павловским и использован им в своем труде для математического подтверждения доказанных положений. По существу, этот метод является и сейчас единственным (кроме, конечно, модельных испытаний), дающим наиболее надежные показатели величины напора грунтовых вод, что совершенно необходимо для расчета отдельных элементов гидротехнических сооружений.

Несколько позднее под руководством профессора Фидмана в МИИТе была создана гидротехническая лаборатория. В ней продолжалось дальнейшее совершенствование метода «ЭГДА». Работали уже четыре прибора, на которых наряду с теоретическими задачами выполнялись исследования по заданиям различных производственных организаций. Так, по просьбе треста Коммунстрой была определена эпюра фильтрационного напора для запроектированной плотины в Нижнем Тагиле, по заданию московского отделения Гидроэнергостроя проделаны аналогичные расчеты для Чирчикской плотины, по заданию правления «Большая Волга» исследованы 14 представленных вариантов Волжской плотины и т. д.

Быстрота и удобство производства этих исследований обусловили практическую важность метода «ЭГДА» и целесообразность его широкого использования, в особенности в вопросах исследования фильтрации воды в неоднородной среде.

В приложении к книге дается описание установки «ЭГДА» и методики исследований. Думается, что проектные организации не должны забывать этот несложный и надежный метод.

Кроме установок по исследованию фильтрационных потоков методом «ЭГДА» в гидротехнической лаборатории в то время имелись циркуляционная установка для подачи воды, пять гидротехнических лотков разных конструкций и размеров, установки для исследования фильтрации через модели сооружений, приборы для изучения коэффициента фильтрации в образцах грунтов, а также их механических и химических свойств. Лаборатория выполняла, безусловно, интересные работы как общего характера, так и по исследованию конкретных сооружений. К их числу относятся исследования законов формирования речного русла, величины подпора, вызываемого мостовыми сооружениями, исследование водосбросов Волынцевского и Карловского водохранилищ, водослива плотины для водоснабжения Нижнего Тагила, фильтрационных показателей плотины на глинистом грунте с песчаными прослойками и ряд других работ, имевших большое практическое значение.

Работа в Водном кабинете МИИТа, а затем в гидротехнической лаборатории стала для многих студентов серьезной школой научно-исследовательской работы, тесно увязанной с интересами народного хозяйства.

Немаловажное значение для нас, студентов, имела производственная, вернее, строительная практика. После первого курса я, например, проходил практику на сооружении глубоких железобетонных опор высоковольтной линии Шатура — Москва. А после окончания второго и третьего курсов практика была и более продолжительной и сложной. С весны до глубокой осени в 1925 и 1926 гг. группа студентов работала на строительстве Софьинской плотины в 88 км от устья Москвы-реки.

По теперешним масштабам это заурядное строительство. Плотина системы Пуарэ была однопролетной, разборного типа. Длина ее между устоями 85 м, а высота напора воды чуть больше 5 м. Но это была наша первая реальная плотина. И были мы не просто практикантами-наблюдателями. Каждый из нас назначался на определенную должность с четко очерченными обязанностями и нес полную ответственность за темпы и качество работы. Мне, в частности, пришлось сначала быть старшим рабочим по заготовке свай и шпунтов. Потом — техником по забивке их паровыми копрами и по бетонированию фундамента (флютбета) плотины. Надо ли говорить, как это утверждало нас в собственных глазах!

Да и руководители строительства — строгий и справедливый Александр Алексеевич Твердислов и его заместитель добродушный Александр Иванович Коршунов — не делали нам никаких скидок. Помню, у А. А. Твердислова была своеобразная манера воздействия на нерадивых или допускающих ошибки подчиненных: довольно злой юмор и саркастическая улыбка, что действовало обычно сильнее всякого выговора.

Душой производства был опытнейший старый путейский десятник Д. В. Бирюков, за плечами которого было немало речных гидротехнических строек. Указания этого пожилого немногословного строителя с седой окладистой бородой для нас, молодежи, были непререкаемым законом, а его скупая похвала — большой наградой. Разумеется, кроме похвал бывали и «надиры» и, кажется, на первых порах их было больше.

Работа по строительству плотины (1925—1927 гг.) шла практически в одну смену при ограниченном числе рабочих, но велась организованно, строго по графику, с применением посильных тогда средств механизации. Надо сказать, что в те годы у нас в стране все шире разворачивались крупные строительные работы. Восстановление разрушенного после гражданской войны народного хозяйства республики было в основном завершено. В декабре 1925 г. состоялся исторический XIV съезд партии — «съезд индустриализации страны». И мы с гордостью видели, что, решая самые неотложные первоочередные задачи народного хозяйства, партия и правительство развертывали работы по реконструкции транспорта, водных путей, создавая сравнительно глубоководные магистрали для пропуска многотоннажных судов.

Естественно, что ограниченность средств тогда не позволяла обеспечить быт и культурное обслуживание строителей на том уровне, как это делаем мы сегодня. Быт работающих был организован, не в пример производственному процессу, очень скудно, каждый устраивался как умел. Вместе с моим сокурсником и другом Александром Ленским мы жили в общежитии старших рабочих и десятников (по 6—8 человек в комнате), неустанно воюя с клопами и тараканами. Не было ни клуба, ни киноустановки как на стройке, так и в деревне Софьино. А чтоб попасть в Москву, надо сначала протопать 10 км до станции Раменское. Так что главным видом отдыха после работы оставалось купание в Москве-реке.

Но все это были, как говорится, мелочи быта. Главным для нас была работа. Она серьезно дополняла учебу в институте, подготавливая и к грамотному составлению ответственного дипломного проекта, и к первым шагам инженерной деятельности.

В феврале 1928 г. я окончил МИИТ, получив звание инженера путей сообщения и защитив дипломный проект «Донская лестница шлюзов Волго-Донского канала». Работа над этой темой принесла известную пользу: через три с половиной года мне пришлось проектировать и строить шлюзы на канале Москва — Волга.

В те годы требования к дипломным проектам были весьма высокими. На проект отводилось 6—8 месяцев. Уважающий себя студент должен был представить не менее двадцати — двадцати пяти ватманских листов чертежей обязательно с обводкой тушью (частично и с акварельной отмывкой) и около 400 страниц пояснительной записки, в которой упор делался на детальные статические расчеты. Оформлению проекта уделялось большое внимание, и это, пожалуй, имело немалое значение для воспитания деловой инженерной аккуратности, так как в технических вопросах за небрежной формой нередко скрываются и ошибки в содержании.

Вспоминаю забавный случай. В общежитии МИИТа на Бахметьевской улице один мой товарищ, дипломник, заканчивая все чертежи проекта, нечаянно опрокинул бутылку с пивом и залил три ответственных листа, свернутых в рулон. Экстренная сушка у электрической лампочки, увы, не избавила ватман от светло-желтоватых пятен. Правда, тушь не растеклась, и тогда было принято отчаянное решение — облить пивом все чертежи и высушить. На наше счастье, у квалификационной комиссии не возник вопрос: почему проект выполнен на своеобразной бумаге светло-желтого тона, и защита прошла хорошо.

В решении квалификационной комиссии, председателем которой был начальник Управления водных путей Наркомата путей сообщения крупнейший гидротехник Константин Аполлинариевич Акулов, по моему проекту было записано: «Оставить проект в фундаментальной библиотеке института», что являлось высшей оценкой. Тогда же мне было предложено остаться аспирантом института. Однако, учитывая примеры известных мне молодых инженеров, прошедших в общем не трудный путь — аспирант, преподаватель института, доцент, и не знающих как следует практики, я решительно отказался. Твердо решил года три-четыре заниматься проектированием, чтобы закрепить теоретические знания, а дальше идти на производство. Уверен, что и сейчас такой путь оптимален для молодых инженеров-строителей.

Да и трудно было, наверно, принять иное решение. Мы видели, как энергично воплощались в жизнь решения XIV съезда партии большевиков, как все шире развертывалось гидростроение (ведь только по плану ГОЭЛРО предстояло построить десять гидростанций!). А после того как в марте 1927 г. началось строительство знаменитой Днепровской ГЭС, за ходом которого тогда следила вся страна, нетрудно было представить грандиозные перспективы и в этой области.

Вот почему я был очень рад представившейся возможности после окончания института работать в Московском проектном бюро Свирьстроя. Оно тогда разрабатывало некоторые части проекта крупного гидроэнергетического узла на р. Свирь (тоже по плану ГОЭЛРО), который должен был обеспечить электроэнергией бурно растущую промышленность Ленинграда.

Это бюро возглавлялось профессором А. И. Фидманом и состояло всего из нескольких инженеров — его учеников. Мне пришлось работать над двумя основными темами: составлять эскизные проекты плотины 3-го Свирского гидроузла, основанной на девонских глинах, и проектировать (с применением точных методов расчета на основе теории упругости) металлические ворота шлюза этого же гидроузла. Последняя работа велась под непосредственным руководством замечательного знатока теории грунтов, сопротивления материалов и статических расчетов профессора Николая Михайловича Герсеванова.

Проект плотины разрабатывался в двух вариантах: один — с глубоким бетонным зубом в верховой части плотины, другой — с развитым в верховую сторону профилем (как тогда мы говорили, с «распластанным профилем») с небольшим центральным бетонным зубом и стальным шпунтом в середине этого зуба.

Проводя тщательное экономическое сравнение и особенно учитывая производственные сложности сооружения глубокого бетонного зуба, я пришел к выводу о безусловной целесообразности второго варианта, т. е. плотины с развитым профилем. А. И. Фидман согласился с этой точкой зрения. После серьезного и, надо сказать, бурного обсуждения этого вопроса в управлении Свирьстроя (в Ленинграде) этот вариант был утвержден. Принятая и осуществленная конструкция плотины представлена на рисунке.

Поперечный разрез плотины гидростанции Свирь-3

Интересно отметить, что и в годы начала строительства крупных объектов в нашей стране, равно как и сейчас, придавалось большое значение составлению конкурирующих конструктивных и планировочных вариантов различных инженерных решений с их глубоким экономическим и производственным анализом и сравнением.

В своей дальнейшей проектной и строительной практике я не раз убеждался, что сооружения даже при большем объеме работ, но с меньшим заглублением (особенно на водоносных грунтах) оказываются экономичнее и производственно проще. Это определяется прежде всего не объемом бетонных работ, а большой трудоемкостью сооружения заглубленного зуба с неизбежным применением стальных шпунтов, креплений и обычно сложного водоотлива.

После выполнения основных задач московским проектным бюро Свирьстроя и его ликвидации в 1929 г. я некоторое время работал в Водоканалпроекте, проектируя ряд сооружений системы водоснабжения Донбасса, а затем — заведующим Гидробюро небольшого треста Гидротехстрой ВСНХ СССР. Этот трест осуществлял в основном изыскательские и проектные работы по небольшим гидротехническим сооружениям при промышленных предприятиях, а также по гидросооружениям для прудовых рыбоводческих хозяйств. Сооружения эти были мелкие, но в весьма разнообразных природных условиях и инженерных формах, что позволяло накапливать опыт гидротехнического проектирования.

В числе сооружений, по которым мы вели изыскания и проектирование, была и небольшая гидроэлектростанция в Чувашской АССР на реке Цивиль между Канашом и Чебоксарами. Железной дороги между этими городами тогда не было, поэтому наши неоднократные поездки в этот район совершались на лошадях, а зимой на аэросанях. По молодости лет это было, конечно, интересно, даже романтично. Тем более, что гидростроители должны были в буквальном и переносном смысле принести свет в эти края, в тамошние села, очень отсталые, с патриархальным укладом жизни. Здесь самовар считался тогда признаком богатого хозяйства!..

Сейчас это совершенно другой край. Бывая в последние годы в Чувашии, я увидел и процветающие электрифицированные колхозы с обильной сельскохозяйственной техникой, и железнодорожные станции вместо постоялых дворов, и новых людей — хозяев своей судьбы. И невольно вспомнились те далекие годы…

Опыт проектирования и строительства сравнительно мелких объектов убедил меня в том, что отношение инженера-строителя к порученному делу, отдача сил и знаний, проявление инициативы в поисках лучших технических решений не должно зависеть от размера поставленной задачи. Масштаб объекта может предопределять только количество инженерного труда, затраченного на него, но никак не должен снижать ответственность за выполняемую задачу. Пренебрежение, недостаточное внимание к так называемым мелким объектам всегда приводит позднее к тяжелым ошибкам, нерациональным решениям и плохой организации работ и на более крупных стройках.

Страницы о годах ученичества мне бы хотелось закончить упоминанием о первых опытах литературно-технической работы.

Зная нужду курсового и дипломного проектирования в типовых пособиях, в 1929 г. я попытался составить пособия по сооружениям, применявшимся в те годы для искусственных водных путей. Опыт удался. МИИТ издал две книжицы: «Типовой проект бетонного шлюза напором 4 метра» и «Типовой проект плотины системы Пуарэ».

Вскоре после окончания института меня заинтересовали вопросы воздействия льда на гидротехнические сооружения и борьбы с ним. Сейчас уже не могу вспомнить, что послужило толчком для работы над этой темой — интересной, но почти не освещенной в технической литературе того времени. В этих замыслах меня очень поддерживал знаменитый гидротехник Всеволод Евгеньевич Тимонов — профессор Ленинградского института путей сообщения и председатель секции ледотехники научного общества инженеров-гидротехников. Так или иначе, результатом этой четырехлетней работы явились книги, посвященные ледотехнике: «Структура и физические свойства ледяного покрова пресных вод», «Действия ледяного покрова на сооружения и борьба с ним».

А в 1933 г. Энергоиздат выпустил еще одну книгу «Зимняя работа затворов гидротехнических сооружений». По этому поводу мой отец шутил: «Ты уже который год все свободное время готовишь мороженое!..»

Я упомянул о книгах вовсе не из тщеславия. Глубоко убежден, что инженеру-строителю, конструктору следует систематически вести записи, поверять бумаге (ведь память не беспредельна!) свои наблюдения, мысли, придирчиво анализировать уже сделанное, размышлять. Они необходимы прежде всего для самого себя, для накопления опыта, для того, чтобы потом поделиться им с другими.

У меня это давно уже стало привычкой, заменившей все другие увлечения. Работал над записями и по вечерам, и во время редких отпусков, и в вагоне поезда, и в автомашине. Последние годы отлично работалось во время продолжительных перелетов на многочисленные стройки в отдаленные районы страны. Стремление к обобщению и связному изложению собственных мыслей, к изучению опыта коллег по тому или иному техническому вопросу превратилось в какую-то потребность. В этом я находил большое удовлетворение, а иногда и утешение «в минуту жизни трудную».