#img_6.jpeg
1. «НУЖНЫ МАЛЬЧИКИ»
В воскресенье во всех номерах нью-йоркских газет на последней странице появилось мелко напечатанное объявление:
Нужны мальчики
для легкой
и выгодной работы.
Обращаться в контору завода 173
с 9 часов утра.
А в понедельник с шести часов утра множество юных американцев, отмытых и отчищенных заботливыми мамами, сестрами и бабушками, терпеливо стояли перед закрытыми воротами.
Самому младшему из толпы нехватало трёх месяцев до девяти лет, старшему едва перевалило за тринадцать.
Ребята старались походить на заправских рабочих: одни лихо курили дешёвые сигареты, другие мрачно жевали резинку.
Того, которому не было девяти лет, звали Джим Бойд. Сначала он, как и все, пыжился и до отказа расширял плечи, но по мере прибытия рослых мальчиков надежда на лёгкую и выгодную работу таяла, как мороженое на горячей ладони.
Джим Бойд был безнадёжно мал и худ. Поэтому, когда ровно в девять в железных воротах открылась маленькая дверца, Джим не бросился в толпу, а прижался к забору…
С того дня, когда его отец был уволен с фабрики, Джим целыми днями бродил по городу в поисках работы. Но его маленькая фигурка, узкие плечи и растерянный взгляд одинаково неприятно действовали и на хозяина крохотной сапожной мастерской и на управляющего огромным автомобильным заводом.
Всюду, куда бы Джим ни обращался со своим неутолимым желанием работать, предлагая свои услуги, он получал поспешный отказ.
Джим так к этому привык, что и сейчас, когда перед ним открылась дверь в тот желанный мир, где за работу платят доллары, когда ему вместе с другими мальчиками предлагали запросто войти в эту дверь, он, измученный неудачами, оробел и не решался сдвинуться с места.
2. «МУЖЧИНА ДОЛЖЕН УМЕТЬ ДЕЛАТЬ ДОЛЛАРЫ»
Деньги обладают волшебной силой. Их чудесный звон преображает окружающий мир.
Десятицентовик, шикарно брошенный на прилавок, заставляет толстого джентльмена угодливо поклониться и предложить на выбор лучшие сорта жевательной резины.
За пятьдесят центов в любом кино разрешается принять горячее участие в великолепных похождениях неуловимых убийц, похитителей детей и бесстрашных сыщиков.
Три доллара! Их можно обменять на никелированный пневматический револьвер системы «Эрликон», в лакированной кобуре, с сотней патронов.
Такой револьвер всего на двести граммов легче настоящего. Его убойная сила несоизмеримо выше жалких пистолетиков типа монтекристо, пробивная способность… Да что там!..
Самая коварная крыса не уйдёт от пули «Эрликона», а о воробьях нечего и говорить. Величественная мощь его выстрела вызывает тревожные свистки полицейских всех соседних кварталов.
Но Джиму деньги нужны не для того, чтобы жевать резинку, трепетать за судьбу любимых киногероев и вызывать зависть ребят усовершенствованным оружием. Джим мечтает о другом.
Как все герои экрана, Джим любит пышные эффекты. В его сознании, каждый раз с новыми подробностями, возникает созданная мучительными поисками работы картина.
…Джим приходит домой. Ещё никто не знает, что он получил лёгкую и выгодную работу. В маленькой кухне около плиты сидит мать. Джим моет руки.
За столом обычный разговор:
М а т ь (не глядя на Джима). Маленький Мак поступил к зеленщику. (Вздыхает.) Он всего на полгода старше Джима.
О т е ц. Глупое занятие для мальчика. Мужчина должен уметь делать вещи, а не торговать петрушкой.
М а т ь. Мужчина должен уметь делать доллары. (Уходит на кухню.)
(Отец здоровой рукой ищет в кармане табак. Смотрит на сына, виновато улыбается. Оба знают, что табаку давно нет. Мать ставит на стол жидкий суп.)
Д ж и м (оглядывает сидящих за столом. Задерживает взгляд на матери). Мэм! Не кажется ли тебе, что такой обед не годится для мужчин, которые делают доллары? (Мать краснеет. Она не любит неуместных шуток. Джим неторопливо выкладывает на стол пачку денег.) Я попрошу тебя купить кусок ветчины, сыру, пару бутылок доброго пива… Кстати, захвати отцу пачку лучшего табаку и верни матери маленького Мака тридцать семь центов. Да прибавь ей десять центов на кофе: мальчишки в зеленных лавках зарабатывают не очень-то много…
В этом месте видение обычно расплывалось.
Джим вздохнул и нетвёрдой походкой вошёл во двор завода.
3. УХО ВЕЛИКАНА
У серой стены, на расстоянии взмаха руки один от другого, длинной цепочкой растянулись ребята с непокрытыми головами.
Вдоль цепочки смешными шажками быстро ходил коротконогий человечек. Иногда он внезапно останавливался и, покачиваясь на носках, пристально разглядывал замершую в ожидании фигуру мальчика, громко щёлкал языком и, круто повернувшись на толстой ножке, продолжал свой стремительный обход.
Коротконогий сразу заметил появление Джима и мотнул головой.
Джим понял приказ, стал рядом с крайним мальчиком и сорвал с головы кепку.
Сосед не выдержал и громко фыркнул.
Коротконогий очутился около Джима и с изумлением уставился на его волосы. Они вспыхивали золотыми искрами, переливались всеми жёлтыми оттенками…
Мама называла эти непокорные пряди золотыми. Общество, членом которого Джим состоял восемь лет и девять месяцев, определило редкий цвет его волос проще: «Рыжий».
Коротконогий задержал быстрый бег маленьких глаз на стоптанных женских башмаках Джима, вскинул вверх короткие брови и краем рта выдохнул воздух, как бы сдувая надоевшую муху.
Джим сообразил, что это движение означало улыбку, и с надеждой смотрел на странного человека.
Но тот по-воробьиному запрыгал в другой конец цепочки, и Джим услышал короткую команду:
— Ты… Два шага вперёд… Марш!
Мальчик, на котором останавливался палец Коротконогого, поспешно выходил из ряда.
Джим горестно заметил, что палец задерживается на высоких и широкоплечих ребятах.
На два шага оторвался от Джима и его сосед — рослый парень с большими красными руками.
Потом последовала новая команда:
— За ворота… Марш!
Джим рванулся с места, но его остановил резкий окрик:
— Ты… Рыжий… Смирно!
Джим прирос к земле.
Мимо уныло шли ребята, которым он только что завидовал. Когда последний из них скрылся за воротами, Джим перевёл дыхание и оглянулся.
У стены стояло не больше десятка мальчиков. И самым маленьким и тщедушным среди них был он, рыжий Джим Бойд.
Коротконогий сделал страшные глаза и громко крикнул:
— Шаго-о-о-о-м… арш!
Джим очутился впереди колонны. Он видел перед собой широкую спину забавного человечка и старался итти с ним в ногу. Это было легко: шаги командира равнялись длине шагов Джима.
— Стой!
Ребята недружно остановились около звена ржавой узкой трубы.
Коротконогий подробно объяснил, в чём состоит испытание.
Надо, держа в руке полуметровый обрубок рельса, быстро проползти через трубу с таким расчётом, чтобы, перевернувшись в пути, выбраться из неё ногами вперёд. Решение этой задачи даёт право н а д е я т ь с я на поступление в сборочный цех завода.
Первый мальчик скрылся в трубе.
Все впились глазами в отверстие, откуда он должен был вылезти.
Что-то случилось…
Коротконогий гулко похлопал по трубе ладонью Мальчик появился с той стороны, куда только что скрылся.
Взъерошенный, покрасневший, жалкий, он виновато улыбался.
Следующий испытуемый, плотный, коренастый, выхватил у неудачника кусок рельса и нырнул в трубу.
Через несколько секунд он выбрался из другого конца, но без рельса.
Джим дрожал, как от долгого пребывания в воде.
Двое мальчиков, один за другим, легко проскочили трубу.
Джим, всё ещё дрожа, принял из чьих-то влажных рук тяжёлый обрубок железа и скользнул в тёмную впадину.
Труба была достаточно широка для маленького Джима, и он пополз легко и быстро.
Его остановил неожиданный удар в плечо…
Джим немного отступил и стал двигаться вперёд на животе, работая локтями и плечами.
Скоро он стукнулся головой.
Ощупывая препятствие, Джим обнаружил две расчалки, расположенные крестом. Ширина прохода сократилась в четыре раза.
Сознание Джима работало стремительно и отчётливо, как это всегда бывает в секунды крайней опасности.
Джим перевернулся на спину, положил на грудь обрубок рельса и, схватившись за железный прут, резко подтянулся.
Теперь поперечная расчалка приходилась над его животом. Прижав к груди колени, Джим упёрся ногами в расчалку и выпрямился.
Преграда осталась позади.
Встав на четвереньки, Джим увидел ослепительный круг. Там был выход из трубы.
Джим повернулся к нему ногами и быстро выбрался наружу.
Это походило на сказку. Давно её мама не рассказывала.
…В дремучем лесу прячется от людей скупой великан. Когда великан спит — а он хитрый, спит только раз в году! — надо прыгнуть в его левое ухо и вылезти в правое. И сразу станешь богатым…
Джим слышит голос Коротконогого:
— Вы приняты… Меня зовут Люс. Мистер Люс! Болтовня и лень остаются за воротами. Работа начинается ровно в семь. Опоздавший может возвращаться на свою виллу и продолжать охоту на райских птичек.
Джим оценил шутку и широко ухмыльнулся.
— Как меня зовут?
Семь счастливцев грянули:
— Мистер Люс!
— Всё в порядке… Шагом марш!
В это утро сборочный цех завода 173 увеличился на семь рабочих.
4. КРАСНОГОЛОВЫЙ ДЯТЕЛ
Безграничное воображение украшало жизнь маленького Джима. Он мог часами играть с мрачным, нелюдимым котом. Джим превращался в чемпиона мира, по прозвищу «Стальной кулак». Кот — наглый боксёр «Чёрный Том» — осмеливается вызвать его, прославленного, непобедимого… Хорошо! Матч состоится! Джим покажет этому самовлюблённому хвастуну, что такое настоящий, мастерской удар.
Многоголосый рёв приветствует появление Джима на ринге. Он сегодня в прекрасной спортивной форме. Под смуглой кожей перекатываются стальные шары мускулов. На нём сверкающие трусики из индийской парчи. Он улыбается; приз в миллион долларов бесспорно получит он, а не противник.
«Чёрный Том» равнодушно глядит на Джима жёлтыми глазками. Потом широко зевает. Этим он скрывает своё волнение. Но Джима не так-то легко обмануть. Гонг! Бой!
Первый раунд протекает во взаимной разведке. Все последующие схватки идут с переменным успехом. «Чёрный Том» часто уклоняется от боя, но Джим наносит серию прямых оглушительных ударов и принуждает его перейти в атаку. Раунды мелькают с преимуществом «Стального кулака», но Джим честный боксёр. Он отмечает ловкость, с какой «Чёрный Том» уходит от нападения. Нет, чорт возьми, это серьёзнейший противник!
Зрители волнуются, стучат ногами, свистят… Джим горячится и наносит могучий удар в нос «Чёрного Тома». Тот шипит и бросается на Джима. Во время отдыха Джим обнаруживает кровь на щеке. Ах, так? Бой!
«Чёрный Том» не выдерживает натиска и позорно бежит с ринга. Джим принимает поздравления, позирует фотографам и пересчитывает полученный миллион, а посрамлённый противник сидит на заборе и облизывается…
Можно совершать подобные путешествия в призрачные миры и в полном одиночестве.
Тряпичный мяч преображает крохотное пространство у ворот в необъятный стадион. Джим одновременно и знаменитый центр, и мировой вратарь, и бесстрашный судья, и восторженные зрители…
Можно отправиться в далёкую и опасную экспедицию за золотым песком. Для этого требуется небольшое снаряжение: мешок или коробка, подвязанные с таким расчётом, чтобы руки были свободны. Маршрут путешествия — самые людные нью-йоркские улицы. Это горы, леса, острова, населённые дикарями и разбойниками. Золотой песок — окурки… При возвращении домой окурки сортируются, потрошатся и сдаются отцу, который в этом случае выступает как старый морской волк, бывший пират, на отдыхе скупающий золотой песок…
Переход к бесцветной действительности Джим совершал легко и быстро.
Мир в его сознании отчётливо разделялся надвое: на мир, в котором всё можно, всё интересно и всё создано так, как хочется, и на мир запутанный, непонятный, где, чтобы быть сытым, надо делать доллары, надо терпеть и надо надеяться на удачу. Но зато придёт удача — только держись: всё пойдёт, как положено. Деньги липнут к деньгам.
Всемогущие миллиардеры начинали с малого: один чистил сапоги, другой торговал газетами. Мама читала это в книжке. А уж печатать неправду никто не позволит. Так говорит мама, а уж она-то никогда не врёт. Такова Америка, здесь каждый может заработать… Для этого надо только быть послушным, усердным и ждать удачи.
Удача пришла к Джиму. Упрятанный по горло в комбинезон, он стоит в сборочном цехе. Ему сказали: «Жди здесь».
Чтобы время шло быстрее, он переходит в свой мир, не ограниченный скучными правилами. И сейчас же сборочный цех превращается в огромную площадь неведомого города.
Путаница из стекла и железа разлетается на мельчайшие частицы. Они вспыхивают, образуя на чёрном бархате неба дрожащие слова: «Джим Бойд».
Почему такая реклама? Очень просто: окончилось состязание по лазанию сквозь трубы. Джим — победитель. Он прополз по самой тонкой трубе девять километров триста семьдесят метров за два часа тринадцать минут семь секунд. Мировой рекорд!
Если считать по два с половиной доллара за метр, получается…
Джиму не хочется возиться с цифрами. Он переносится в глубь веков, на опушку первобытного леса… Над его головой шумят длинные листья, извиваются жирные змеи. Перед ним в папоротнике, — перевитые лианами, обглоданные скелеты огромных рыб… Готовятся к прыжку гигантские кузнечики. Они стрекочут оглушительно и грозно. На этот раз переход из придуманного мира в действительность происходит помимо воли Джима и так неожиданно, что он в испуге пятится назад…
Из брюха гигантского кузнечика вылезает мистер Люс. Он замечает Джима и сгибает всемогущий палец.
Сейчас Джим в мире, основа которого послушание и усердие.
Джим бежит к мистеру Люсу, круто огибая стоящие на пути фюзеляжи самолётов. Его заносит по скользкому полу, как автомобиль в гололедицу. Он лихо тормозит и застывает в двух шагах от своего повелителя. Мистер Люс кричит:
— Филипп!
Около Джима появляется мальчик в клетчатом берете.
Мистер Люс коротким вздохом выбросил ворох непонятных слов, из которых до сознания Джима дошло только одно: «пистолет», — и ушёл.
Стрекотанье заглушается истошным, въедливым звоном. Когда звон обрывается, наступает короткая тишина, и сейчас же цех наполняется шелестящим шарканьем… Из фюзеляжей самолётов вылезают мальчики и взрослые рабочие.
Мальчик в клетчатом берете пристально смотрит на Джима, кривит рот, со свистом выдыхает воздух и отрывисто говорит, ловко передразнивая Коротконогого:
— Меня зовут Фил. Мистер Фил! Кто не хочет работать, может ехать во Флориду загорать… Как меня зовут?
Джим со смехом ответил:
— Мистер Фил.
— Ну вот… Сейчас завтрак. Пойдём во двор, покурим, а потом я превращу тебя в «дятла».
Джим не понял шутки, но на всякий случай улыбнулся. Он пошёл за Филом. Пока тот молча дымил зловонной сигаретой, Джим посматривал на рабочих. Они сидели на рельсах, на ящиках и просто на земле и медленно жевали.
Фил швырнул окурок и повёл Джима в цех.
Около фюзеляжа он остановился, поплевал на руки и сказал:
— Полезай за мной!
К хвосту фюзеляж сжимался и напомнил Джиму трубу, в которую он вчера лазил.
— Крысиное дело! — вздохнул Фил.
Он с трудом умещался в фюзеляже.
— Смотри внимательно: вот это — клепальный пистолет. Держи… Теперь прижми его к заклёпке… Так…
Пистолет запрыгал в руках Джима и застрекотал по металлу мелкой дрожью.
— Клёпку производят вдвоём. Я буду теперь работать снаружи.
Фил показал Джиму, как надо клепать, и вылез из самолёта. Они немного поработали. Фил научил его сверлить дрелью.
Джим быстро освоил нехитрое искусство клепальщика, и когда резкий звон возвестил конец дня, он пожалел, что увлекательная работа кончилась так быстро.
— А ты, красноголовый, ловкач! — искренне похвалил его Фил. — Из тебя получится настоящий «дятел». Моли бога, чтобы он остановил твой рост.
По дороге в раздевалку Джим узнал, что Фил был уже «на вылете» — так называлось увольнение ребят, которые вырастали и не помещались в хвосте фюзеляжа, — но его перевели наружу.
— Мой отец погиб от взрыва баллона здесь, на заводе, и они не хотят со мной связываться… Я бы им показал увольнение!
У ворот Фил познакомил Джима с хромым бледным мальчиком:
— Томми, вот ещё один «дятел».
Джим пожал горячую руку Томми и сказал:
— Джим Бойд.
Фил жалобно захныкал:
— Ну нет… У нас и так четыре Джима!
Он снял кепку с головы Джима, растрепал его огненные кудри и пропел:
— Красноголо-о-о-вый Дя-я-я-ятел!
5. «МНЕ НУЖНЫ ТВОИ РУКИ»
— Джим Бойд! Семнадцать долларов тридцать центов… Распишись.
Джим крепко зажал в кулаке хрустящие бумажки и отошёл от кассы.
В конце заводского двора он остановился. Он сморщил лоб, уставился глазами в носок башмака и шептал:
— Четырежды пять — двадцать… Пятью четыре — тоже двадцать… К четырём прибавить четыре — восемь, к восьми — четыре — двенадцать…
Джим поднял кусок проволоки и стал чертить цифры на пыльной земле. Потом сорвался с места и побежал.
Ни на секунду не останавливаясь, он распахивал двери одну за другой… Письменный стол, о который он ударился грудью, задержал его бег. Но Джим сейчас же стал размахивать рукой с зажатыми деньгами, как бы продолжая движение вперёд.
Холодные глазки мистера Люса остановились на переносице Джима.
— Семнадцать долларов… Я считал, что получу двадцать…
— Здесь считаю я, — ласково, почти нежно объяснил мистер Люс.
Со вторника до субботы — пять дней. Четыре на пять получается двадцать долларов…
— Мне не нужна твоя арифметика, мне нужны твои руки.
— Я работал…
— Значит, ты плохо работал. До свиданья.
У ворот завода на чугунной тумбе сидел Томми. Джиму очень хотелось передать разговор с Коротконогим, но он не знал, с чего начать.
— Тебе в какую сторону?
Томми показал головой.
— А тебе?
— Мне сюда.
Помолчали.
— Ну, пойдём вместе, — сказал Томми поднимаясь. — Домой не хочется. Только не торопись, ладно?
Томми захромал рядом.
Джим, заикаясь и размахивая руками, рассказал, как его обсчитали. Томми внимательно выслушал и спокойно ответил:
— Это ещё хорошо… Мне дали всего одиннадцать долларов, а я в среду отработал два часа лишних.
Джим удивлённо взглянул на товарища.
Оба молча дошли до перекрёстка и молча простились.
Джим выбрал самый длинный путь. Он час за часом стал вспоминать всё, что произошло от понедельника до сегодняшнего дня. Томми на заводе второй год, а Джим работает и быстрее и лучше. Но, оказывается, ещё недостаточно хорошо. Иначе бы у него не отняли два доллара семьдесят центов. Прекрасно! Теперь он покажет, как надо работать! От этого решения ему стало легче.
Он зашел в табачную лавку и купил для отца пачку табаку.
— Сколько стоит? — спросил Джим, пересчитывая сдачу.
Продавец ответил, что со вчерашнего дня табак подорожал на двенадцать центов.
Когда Джим подходил к дому, моросил гнилой дождь. Сорокаэтажные дома казались мёртвыми стволами деревьев, утерявших листву. В густом небе через правильные промежутки времени уныло загорались тупые слова, которых никто не читал:
СЧАСТЬЕ
сопутствует тому, кто покупает
жевательную резинку
ИНДИАНА!
Мать сидела у плиты на своём обычном месте. Её глаза были закрыты, но она не спала. Джим понял это по дрожанию ресниц. Он долго разглядывал её бесцветное лицо, поперечные морщины на тонкой шее.
Большие руки на острых коленях напоминали вылезшие из земли корни. Джим поразился: как изменяется человек, когда у него закрыты глаза!
Он достал деньги, сложил их веером, как игральные карты, и неслышно подошёл к матери.
Он осторожно коснулся бумажками её подбородка. Глаза тихо открылись. Перед ним была его мать…
Джим сбился с роли: вместо того чтобы торжественно произнести речь о некоторых мальчиках, которые не хуже взрослых делают доллары, он обнял мать и вдруг почувствовал горьковатое царапанье в горле… Джим считал всякие нежности проявлением слабости, недостойной настоящего мужчины, но сейчас ему захотелось, чтобы мать потрепала его волосы, ущипнула за нос или просто погладила по спине.
Но мать безразлично взглянула на Джима и сказала, как бы продолжая давно начатый разговор:
— Мясо подорожало на тринадцать центов, а кофе — на двадцать один… Как жить будем — не знаю.
Джим ничего не ответил. Но он знал, что в Америке послушание, терпение и усердие награждаются. Так написано в книжке. Так говорят в воскресной школе.
6. ГИБЕЛЬ ПРИДУМАННОГО ГЕРОЯ
В понедельник Джим попросил Коротконогого поставить его на клёпку в пару со взрослым рабочим.
Мистер Люс посверлил его своими глазками и сдул со щеки несуществующую муху, что, как известно, выражало удовольствие.
Мистер Люс несколько раз за смену подходил к самолёту, где работал Джим.
В середине недели мальчики окружили Джима, и Фил воскликнул, подражая зазываниям уличного торговца:
— Спешите убедиться! Красноголовый Дятел делает доллары!
Все засмеялись.
Томми спросил:
— Для кого?
Фил заголосил, кланяясь и прикладывая руку к сердцу:
— Только для Люса! Только для Люса!
И все разбежались хохоча. Джим остался один. Шутка была неприятна. Джим утешал себя:
«Разве я кому-нибудь мешаю? Никому не запрещено работать так же быстро и хорошо, как я… Томми скоро устаёт и часто портит клёпку. Фил может работать, но ленится. Я ведь не смеюсь над ними…»
В субботу у кассы Джим стоял сзади Фила и рассматривал кустик коротких волос на его макушке. Ему нравился этот парень. Он хотел понять, почему Фил перестал с ним разговаривать, и не мог.
— Джим Бойд! Двадцать семь долларов… Распишись.
Он хотел итти, но Фил задержал его:
— Подожди!
Это звучало приказанием, и Джим послушно остановился. Его сейчас же окружили мальчики.
— Том Гобсон! Тринадцать долларов двадцать центов… Распишись.
Когда Томми отошёл от кассы, Фил сказал:
— Пошли.
Все двинулись за ним. За воротами подождали хромающего Томми. Фил свернул в переулок.
На пустыре между недостроенным гаражом и угольным складом мальчики остановились. Фил посмотрел по сторонам и тронулся дальше.
Шли долго. Джим, опустив голову, покорно шагал за Филом.
— Здесь…
Джим поднял глаза. Он никогда не был в этих местах. Заводские стены остались сбоку и еле вырисовывались сквозь мелкую пыль. Впереди широкая канава пересекала бугорчатую поляну без травы.
Город напоминал о себе отдалённым гулом.
Мальчики окружили Джима. Все с любопытством смотрели на него, ожидая, что он будет делать.
Джим непонимающе переводил глаза с одного на другого. Сначала ему показалось, что они хотят отнять у него деньги, и он подсчитал, что на каждого придётся около двух с половиной долларов. Но они давно бы могли это сделать…
Что они хотят? Почему они медлят? Зачем Фил снимает с себя куртку? Может быть, это одна из тех его шуток, смысл которых иногда бывает трудно понять?
Но вот Фил идёт к нему. Он заложил руки в карманы и не торопится. Вот он подошёл к нему вплотную. Фил почти вдвое крупнее Джима. Не хочет ли он драться?
Фил достал сигарету, закурил, подождал, когда спичка сгорит до основания, и солидно, по-взрослому откашлялся:
— Слушай внимательно, Джим…
Он говорил сейчас просто, никому не подражая, и это было плохим признаком. Но ещё страшнее было то, что Фил называл его не так, как повелось в их компании — Красноголовым Дятлом, — а сухо, по имени.
— Слушай внимательно, — повторил ещё раз Фил, произнося слова с расстановкой, — потому что много нам говорить не придётся. Ты получил за неделю двадцать семь долларов. Это хороший заработок для новичка…
— Я старался, — пробормотал Джим.
— Да, ты старался, — согласился Фил, — мы все это видели. Но ведь Томми тоже старался, однако его оштрафовали на три доллара.
— Но я работаю лучше, я рассчитал каждый удар, это все знают — и мистер Люс и все…
— Верно. Коротконогий ставит тебя в пример. И он отнимает у Томми три доллара и отдаёт их тебе.
Джим стал сердиться:
— Я не виноват, что Томми не может равняться со мной!
— А он виноват? А ты? Виноват ли ты был, когда тебе недодали два доллара и семьдесят центов? Ты забыл?
— Я делаю доллары, как могу, — нерешительно возразил Джим.
— Кому ты делаешь деньги? Себе? Нет… Ты делаешь их для Коротконогого… Для чего ты усердствуешь? Для того, чтобы Томми выбросили с завода? А так будет! Я это знаю… И многих выбросят, а наберут таких, как ты…
Джим ничего не понимал.
— Чего ты от меня хочешь?
— Слушай. Во-первых, ты должен вернуть Томми его три доллара…
Джим дёрнулся.
— Погоди… Во-вторых, ты дашь нам здесь слово не выпячиваться, не стараться быть лучше всех…
— Я не сделаю этого, — твёрдо сказал Джим.
Фил вздохнул:
— Подумай… Ведь мы б ы л и товарищами. — Фил подчеркнул слово «были».
— А если я этого всё-таки не сделаю?
Фил ничего не ответил. Он отошёл в сторону. Его окружили мальчики.
Джим стоял один и думал:
«Какое мне дело до этих мальчишек? Разве когда я обивал пороги, искал работы, они помогли мне хотя бы одним центом? Верно — Томми слабенький, хромой, его, действительно, могут выбросить с завода… Но я-то здесь при чём? Почему я не должен стараться заработать как можно больше? Потому что этого хочется Филу? Глупости! Каждый думает о себе… А если они попробуют что-нибудь со мной сделать, я завтра же пожалуюсь мистеру Люсу. Пусть пеняют сами на себя!»
Фил подошёл к Джиму. Мальчики окружили его плотным кольцом.
— Вот что, — сказал Фил: — ты сейчас же отдашь Томми его три доллара.
— Нет! — закричал Джим.
— Ты отдашь Томми три доллара. И завтра же прекратишь свои штучки!
Томми заглянул Джиму в лицо:
— Ты получил мои деньги, Джим.
Фил начал горячиться:
— Оставь его, Томми! Ты не знаешь, кто перед тобой стоит… Ведь это же мистер Люс-младший! — Фил не выдержал и толкнул Джима в плечо. Он задыхался. — Выкладывай деньги!
— Никогда!
— Мы отнимем их у тебя, червяк!
— Отнимайте… Бандиты!.. Но завтра…
— Завтра мы выбросим тебя с завода.
Фил рванул Джима за воротник и швырнул на землю. Кто-то набросил на него куртку…
Джим прижал к щекам кулаки и стиснул зубы. Он ожидал удара. Но удар почему-то задержался. Джим полежал ещё немного и осторожно приподнялся. Ребята спешно удалялись. Они оставили его одного…
Когда Джим, пошатываясь от непонятной слабости, подходил к дому, над городом, стирая звёзды, уже ширилась бледная полоса рассвета. Отец сидел на ступеньках. Джим забыл купить ему табаку. Отец не обиделся. Джим рассказал ему всё.
Отец вздохнул:
— Да, Джим, ты поступил нехорошо…
Джим поднялся со ступеньки. В голове что-то гудело. Воздух сделался красным.
Джим хотел шагнуть — ноги поднялись, как ватные, и он мягко упал на руки отца…
Ёжась под одеялом, Джим мечтал о беспощадном наказании для своих врагов. Отец положил ему на горячую голову мокрую тряпку. От невыразимой тяжести на сердце Джим заплакал…
— Мальчику совсем нехорошо. Надо сообщить на завод.
7. ФИЛ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ КУРЕНЬЯ
«Чёрный Том» не любил резких отклонений от заведенного жизненного распорядка. Обеспокоенный, недовольный, он сидит на вершине пыльного шкафа и разглядывает своего постоянного противника.
Джим лежит на широкой деревянной кровати, по подбородок укрытый одеялом. Одно это обстоятельство может вызвать тревогу — обычно Джим спит на сундуке в кухне.
Кроме того, в этот час место на кровати принадлежит не людям, а ему, Тому, — здесь он отдыхает после ночных приключений. Это правило вошло в жизнь с той далёкой поры, когда Том был малым котёнком, и ни разу не нарушалось.
Том не может сидеть на месте, волнуется, не выдерживает и прыгает на пол.
В квартире тишина. Отец сидит за столом. Он водит пальцем по клеёнке, будто рисует. Потом стирает рисунок ладонью и опять начинает выводить замысловатые узоры.
Так сидит он, почти не поднимаясь, со вчерашнего утра, когда потрясённый Джим возвратился домой.
Том идёт на кухню.
Мать Джима сидит на постоянном своём месте, около плиты.
Щемящей тоской веет на Тома из всех углов.
Молчаливо стоят кастрюли. Мисочка, из которой Том ест, пуста. Он подходит к женщине и трётся об её ноги. Она не замечает этого. Том решительно идёт к постели и прыгает на одеяло, давно утратившее свой цвет. Насторожённо глядит он жёлтыми глазками на своего хозяина и мучителя, подходит к его лицу и осторожно нюхает подбородок.
Джим открывает глаза и тихонько дует коту в ноздри. Тот отступает и укладывается в ногах хозяина. Здесь Том исподтишка поглядывает на Джима. Он не возражал бы даже против возни, хотя за последнее время не любит, когда его тискают, — староват стал. Но сейчас он готов на любую жертву, лишь бы разогнать тягостное состояние, нависшее над этим домом.
Джим закрывает глаза. Он хочет перейти хотя бы на минуту в тот мир, где ему, Джиму, куда интересней жить, где он всегда является героем и победителем… Но это не удаётся.
Он мучительно напрягает воображение, представляет себя героем, могучим, непобедимым, но вместо этого отчётливо видит во всех подробностях то, что произошло в действительности…
Джим думает об одном и том же:
«Как же я должен был поступить? Отдать Томми три доллара? Работать хуже, чем научился? А вот я завтра пойду на завод и буду работать ещё лучше… Посмотрим, кто кого одолеет. Конечно, они будут рады выбросить меня с завода. Как бы не так!.. Но почему же они не отняли у меня деньги? Не взяли даже трёх долларов, что принадлежат Томми. А ведь, пожалуй, верно, что эти деньги принадлежат ему…
Мысли Джима путаются. Он еще раз пытается вызвать в себе злобу к товарищам, но перед ним появляется смеющееся лицо Фила.
«Эх, Фил, — думает Джим, — почему ты не сказал мне всего этого раньше?..»
Фил подмигивает Джиму и скрывается.
«Подожди… Куда ты?», — ужасается Джим, но вместо Фила перед ним на краю постели сидит мистер Люс. Он размахивает перед носом Джима деньгами.
«Возьми их, Рыжий, — говорит Люс. — Я вычел с каждого по три доллара… Мы с тобой славно делаем доллары…»
Он кладёт пачку под подушку и склоняется над постелью. Джим хочет крикнуть, но Коротконогий расплывается в облако грязного дыма.
Джим открывает глаза. Кот принимает это за приглашение и вразвалку шагает по одеялу, прямо к лицу Джима. Кот обнюхивает его, щекочет усами и долго укладывается. От его облезлой шкуры пахнет уличной пылью.
«Сколько же времени я не был на улице?..» Джим начинает высчитывать, но в это время в соседней комнате слышатся осторожные голоса.
Отец, шаркая туфлями, подходит к двери и, не глядя на Джима, осторожно её прикрывает. Джим прислушивается, но до него долетает только сдавленное гуденье.
Джим снимает кота, ставит его на пол и садится на постели.
Он вытягивает руку вперёд, осторожно разводит и сжимает кулаки… Тихий звон в ушах.
Осторожно двигаясь, он ставит босые ноги на пол и подходит к двери.
В скважину видна только голова отца. Джим никогда не видел его таким возбуждённым, бодрым и подвижным.
— Это не борьба, — говорит отец, и Джиму очень хочется увидеть тех, к кому он обращается. — Требования рабочих не так-то велики…
У Джима горько во рту и слегка кружится голова. Он нажимает на дверь. Образуется тоненькая щёлка. Но она, пожалуй, не нужна: отец начинает говорить так громко, что Джим пугается и лезет под одеяло.
Отсюда слышны только отдельные слова, которые отец произносит как-то особенно отчётливо:
— Сообща… Стоять до последнего… Война…
Голоса опять понизились… Вдруг всё стихло. Зашлёпали отцовские туфли. Дверь открылась. Отец спрашивает, не заходя в комнату:
— Джим! Ты не спишь? К тебе пришли.
Джим ничего не успел сказать… Комната сразу наполнилась «дятлами».
К постели подошел Фил. Он смущён, но здо́рово держится. Это Джим сразу заметил.
Фил отогнул одеяло и сел на краешек кровати. Отец незаметно вышел.
Все молчали, и каждому казалось, что он слышит стук сердца соседа.
Фил взял на руки Тома. Тот начал мурлыкать, но быстро умолк — врождённая солидность и преклонный возраст удерживали его от внешних проявлений нежности.
Кто-то из мальчиков нерешительно сказал:
— Хочешь покурить, Джим?
— Что ты! — испугался Томми. — Он не курит.
После этих незначительных слов всем стало легче. Ребята рассаживались. Томми и незнакомый мальчик сели на кровать. Парень из соседнего цеха уселся на подоконник. Кое-кто непринуждённо опустился на пол.
Фил посмотрел в окно:
— Послушай… — Он начал уверенно, но Джим заметил, как голос его чуть сорвался. — Об этом после…
И несмотря на то, что все, в том числе и Джим, поняли, о чём он хотел сказать, Фил повторил ещё раз:
— Об этом поговорим после… Вот что, Красноголовый Дятел… — Он глядел на Джима, и глаза его улыбались. — Если ты не будешь говорить Коротконогому…
Все впились глазами в Джима.
Он легко, даже с восторгом, выдерживал на себе этот палящий перекрёстный огонь и больше, чем следовало, замедлял ответ. Он хотел поразить товарищей своим решением.
Джим открыто смотрел в глаза Филу. Наконец он сказал, обращаясь к Филу:
— Я ничего не скажу Коротконогому.
Вся комната облегчённо вздохнула.
Джим слышит голос Фила:
— Мы были уверены в тебе и поэтому сами сказали Коротконогому…
Фил умолкает. Джим с удивлением и испугом разглядывает широкие ноздри Фила, пухлые губы, веснушки под задорными глазами и волосы, кустиком торчащие на темечке. Он с трудом привыкает к острым поворотам речей Фила, замысловатым его шуткам…
Фил заканчивает:
— …Мы сказали Коротконогому, что ты давно жаловался на головную боль.
— Да, — отозвался незнакомый мальчик и откуда-то извлёк малюсенький букетик фиалок. — Выздоравливающим всегда дарят цветы…
Джим по очереди рассматривал своих товарищей — он не чувствовал к ним ни злости, ни досады.
Когда самая трудная часть дела была сделана, мальчики перешли на изысканный тон деловых гостей.
Фил погладил Тома:
— Это ваша кошка?
— Это кот… Том… Наш.
Фил сделал чаплинскую улыбку — одной верхней губой:
— Симпатичное животное.
Томми снял со стены двухмачтовый деревянный кораблик:
— Сам делал?
— Да. Давно уж.
— Играешь?
Джим покраснел:
— Когда дождик. Он с грузом ходит… И лавирует… А ты?
— У меня самострел.
Разговор стал общим. Гости оказались крупными специалистами в этой области. Начался жаркий спор о своевременности замены дорогостоящего огнестрельного оружия индейским луком и классической рогаткой. Нашлись сторонники австралийского бумеранга и библейской пращи…
Фил не принимал участия в беседе. Он думал о том, о чём думал весь рабочий люд, населяющий Америку… Он думал о том, что за последний месяц молоко вдвое поднялось в цене, а заработок остался прежним. Думал он и о том, что придётся ему, единственному кормильцу семьи, отказаться от сигарет, для того чтобы его больной братишка мог ежедневно выпивать пол-литра молока. От кино и кофе Фил давно уже отказался.
8. ФИЛ — АДВОКАТ
Иногда Джиму казалось, что по его пятам ходит невидимое чудовище. Он ощущал его близость. Оно наносило внезапные удары. И казалось ему также, что все эти мелкие, но ощутительные удары пока ещё — жестокая игра, подобная возне Тома с полузадушенной мышью, и что главный, последний удар чудовище бережёт.
Сознание того, что над головой висит тяжесть, готовая вот-вот обрушиться, делало жизнь бесцветной и безнадёжной.
Началось это с того дня, когда семейный совет решил купить Джиму башмаки.
Мать стала сокращать и без того сжатые расходы, и через две недели нужная сумма была накоплена. И вот здесь чудовище отвесило Джиму первый шлепок: за те две недели, в которые мать Джима экономила даже соль, башмаки вдвое подорожали. Приближалась осень. Башмаки были необходимы.
Мать Джима творила чудеса экономии. Суп, который поглощала семья Бойдов, оскорбил старого Тома, и бедняга выразил свой протест двухдневной отлучкой из дому.
Ещё через две недели Джим получил новый удар, опять у прилавка обувного магазина: башмаки подорожали ещё вдвое.
Сражение было неравным.
На заводе рабочие несколько раз выражали протест против недостаточной для наступившей дороговизны заработной платы, но это привело только к увольнению группы людей, которых немедленно обвинили в антиамериканской деятельности.
Чудовище обладало множеством щупальцев и успевало наносить удары всем, кто добывал пропитание собственным трудом.
Как-то в субботу «дятлы» стояли у кассы в ожидании получки.
— Джим Бойд! Двадцать один доллар… Распишись.
Джим робко заявил:
— Это ошибка. Мне следует двадцать семь.
— Получай деньги и не задерживай других!
Фил отодвинул Джима от кассы:
— Не бери денег, Красноголовый… А вы, — он обратился к кассиру, — объясните нам, в чём дело.
Окно кассы захлопнулось.
Фил вздохнул:
— Пошли к Люсу.
Небольшой кабинет мистера Люса не вмещал всех «дятлов». Джим стоял в задних рядах.
— Ты адвокат? — донёсся до Джима любезный голос Коротконогого.
— Нет, я клепальщик.
— Почему же ты говоришь за Бойда?
— Я говорю за всех.
— Я слушаю.
— Мы просим объяснить, почему нас всегда обсчитывают.
— Всегда? — изумился Люс.
— Вы это прекрасно знаете.
— Ребятки… — Речь Люса потекла, словно касторовое масло. — Разумеется, я всё это улажу. Но мне хотелось бы знать, кто посоветовал вам притти ко мне за выяснением всех этих мелочей? Гуд? Нет? Ага, знаю: Чарли Синг? Славный Чарли, не так ли?
Фил молчал.
— Вам не нравятся наши порядки? — Люс дышал со свистом, и Джим стал бояться за Фила. — Что ж, эта можно исправить… Сегодня суббота… — Люс шелестел листками календаря, — …завтра воскресенье, а в понедельник вы можете с утренним поездом ехать в Рио-де-Жанейро… Охотничий сезон только что начался.
Последние слова Люс выпустил со сладеньким мяуканьем, похожим на стон гавайской гитары.
Тишина.
Джим услыхал, как Фил спокойно откашлялся. Это всегда предвещало неожиданный поворот событий. Так вышло и сейчас.
— Мистер Люс, иного мы от вас и не ждали… До понедельника далеко — распорядитесь рассчитаться с нами сегодня.
Мистер Люс рявкнул:
— Что?!
Фил, слегка возвысив голос, добавил:
— И без обмана!
Мистер Люс изрыгал слова, смысла которых и сам не понимал, ломал и швырял на пол какие-то вещи, рвал бумаги, топал ногами и, собравшись с силами, выдавил с хрипом:
— Вон!..
«Дятлы» собрались против заводских ворот и, поговорив немного и спокойно, приняли предложение Фила: собраться в понедельник у проходной будки.
Когда они стали расходиться, к воротам подъехал полицейский автомобиль и через минуту увёз старого рабочего Чарли Синга, обвинённого в организации бунта клепальщиков сборочного цеха.
А через два часа в спешном выпуске газет Херста появилась статья, призывающая к немедленному увольнению с фабрик, заводов и предприятий всех коммунистов.
9. «ДО СКОРОГО СВИДАНЬЯ!»
В понедельник Джим переживал редкое и любопытное ощущение.
Стоя напротив заводских ворот, он видел, как перед ним с надеждой ходили, стояли, сидели мальчики, ожидающие решения своей судьбы.
Он видел себя, робкого, запуганного неудачами. Вот он, Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев от роду, стоит, прижавшись к забору.
Он думает о том, какая великая сила деньги. Он мечтает о том, чтобы заработать эти деньги. Он ещё не знает, какая работа его ждёт, но заранее согласен на всё, потому что она даст ему возможность ходить в кино, покупать леденцы…
Он, тот Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев, твёрдо знал правила, соблюдая которые можно добиться великого звания миллионера.
Послушание, терпение и усердие — вот основные детали, из которых монтируется самолет для полёта в жизнь.
Так написано в книжках. А в книжках не будут печатать неправду. Так говорит мама, а она никогда не врёт… Так говорят в воскресной школе…
Вздор!
Джим Бойд — не тот, который обожал когда-то мистера Люса за то, что любезный мистер подобрал его у ворот завода и дал ему работу, а этот Джим Бойд — один из лучших клепальщиков сборочного цеха, Красноголовый Дятел — отлично знает цену книжкам, где проповедуются послушание, терпение и усердие.
Мама-то не врёт, а вот маме так много, старательно и красиво врали, что она и до сих пор убеждена, что чистка ботинок и продажа газет — прямой и вернейший путь к богатству.
Джиму Бойду всего десять лет, но он год провёл на заводе с клепальным пистолетом в руках и научился тем наукам, которые от него тщательно скрывались в воскресной школе.
Трудно пришлось ему, пока он не почувствовал локтя своих товарищей, пока не осознал сердцем золотого правила: «Один — за всех, все — за одного», правила, которое в американских книжках всё чаще и чаще пропускается.
Но когда прошёл он через все мучительные для его лет испытания, когда почувствовал рабочую дружбу, прямой и ясной стала лежащая перед ним дорога.
Фил посоветовал всем «дятлам» потолкаться среди мальчиков, явившихся по газетным объявлениям. Задача была сложная: надо всеми способами добиться того, чтобы пришедшие ребята отказались от своего стремления получить лёгкую и выгодную работу.
«Дятлы» взялись за дело.
В толпе работает Фил:
— Ребята! Здесь самая настоящая стачка. Вам известно, что это такое. Мы требовали правильного расчёта, и нас выбросили… Если вы замените «дятлов», Люс ещё выше задерёт нос…
Фил подробно растолковал, что если никто из мальчиков не пойдёт работать — завод станет, и хозяева будут вынуждены принять условия рабочих.
Ребята потолкались немного и вяло стали расходиться. Осталась небольшая кучка.
За них с жаром взялся Томми:
— Я работал на этом заводе. В общем, недурно, если бы не труба.
— Какая труба?
Томми носом набирает воздух и отчеканивает по слогам:
— Па-ра-ме-лис-то-бен-цен-три-а-но-си-сталь-фу-ро-зис-то-ва-я…
Он переводит дыхание, хмурится и закусывает губу, как бы сожалея о том, что проговорился. Фил нехотя разъясняет:
— А это вот как… Тебя загоняют в трубу… Ну, не всех, конечно… Вот я избежал трубы. Зачем же я буду рассказывать? Я говорю только: бойтесь трубы… Вот и всё.
Работает Джим:
— Эй, парень! Поступать на работу? Да и я тоже… Боязно что-то. Такие страхи рассказывают!.. Ты послушай-ка, что вот этот, в клетчатом берете, говорит… Ужас!..
После обработки новичков «дятлы» уселись на тротуаре и стали ждать результатов.
Вдруг калитка распахнулась, и оттуда с воплем выбежали ребята. Они, не оглядываясь, пустились по улице и скрылись за поворотом.
«Дятлы», хохоча, катались по мостовой. Отсмеявшись, они пошли на завод. В проходной будке их задержали. Они попросили вызвать мистера Люса.
Он быстро явился. Посмотрел на торжествующие лица «дятлов» и понял, почему отобранные им малыши, увидев трубу и узнав, что в неё надо лезть, сорвались с мест и убежали.
— Подождите здесь, — вежливо сказал он.
Фил задумался.
Через будку шли взрослые рабочие.
— Ну как, «дятлы», управились с Коротконогим?
— Управимся, — сказал Фил.
— Молодцы!
— Держитесь!
В проходную вбежал пожилой рабочий. Он отозвал Фила в сторону. Они пошептались. Фил подошёл к ребятам:
— Коротконогий вызвал полицию… Выходить из калитки вместе. Потом — врассыпную…
«Дятлы» быстро вышли за ворота. Автомобиль с открытой дверцей стоял против завода.
Как только полицейские двинулись к калитке, ребята бросились в разные стороны.
Джим легко вырвался из свалки, отбежал и оглянулся. Почти все «дятлы» разбежались. Около автомобиля отбивался от двух полицейских Фил. Остальные полицейские бросились в переулок. По замирающим свисткам Джим понял, что они увлеклись погоней.
Он пошёл по той стороне, где стоял автомобиль. Фил извивался на мостовой. Джим подобрался к автомобилю, дождался, когда полицейский, пытавшийся поднять Фила, повернулся к нему спиной, и бросился на помощь другу.
Удар сзади был настолько неожиданным, что полицейский отлетел от Фила и упал на землю. Второй полицейский схватил Джима и швырнул его в автомобиль. Вслед за ним был брошен и Фил.
Машина тронулась.
Фил отыскал в темноте руку Джима, пожал её и прошептал:
— Ну зачем ты?.. Зачем? Теперь они взяли двоих…
* * *
Один из членов суда заглянул в лежащий на столе список, поморщился и сказал:
— Детский сад… Филипп Годар — четырнадцать лет… Или вот Джим Бойд — десять лет… Дети…
Другой член суда, поосанистей и полысее, посмотрел на него со скорбным сожалением:
— А вот увидите…
Он поводил по списку пальцем и крикнул:
— Чарли Синг, Филипп Годар и Джим Бойд!
Он слегка повернулся к тому члену суда, который был менее осанист, и торжествующе объяснил:
— Все с завода Сто семьдесят три. Обвиняются в срыве производственного плана, в антиамериканской агитации, в организации забастовки.
В зал ввели Фила, Джима и старенького Чарли Синга. Чарли приветливо улыбнулся сидящим за длинным столом и поклонился.
Это сразу не понравилось осанистому. Он заворчал:
— Ну, нечего, нечего… Меня не проведёшь… Филипп Годар! Вы обвиняетесь… — Осанистый прочитал, в чём обвинялся Фил.
Фил подошёл к столу.
— Это всё? — спросил он.
— А вам этого мало?
Заседание только что началось, и обвинитель был непрочь поговорить, порисоваться перед другими членами суда и полюбоваться собой.
Фил сказал:
— А не я ли обвиняюсь ещё и в том, что рабочим нехватает заработанных денег, что они живут впроголодь, в постоянном страхе перед увольнением? А в том, что нас обсчитывают, штрафуют без причины, уж наверно я виноват?..
— Помолчите! Вот видите? Вы сказали: детский сад… А за спиной вот такого ребёнка всегда стоит взрослый.
— Верно, ваша милость, — сказал Чарли Синг, — это уж так… А за спиной взрослого стоят дети… И уж наши-то дети увидят другую Америку — свободную, счастливую… Наши-то дети не подведут, уж это так…
Старенький Чарли Синг хотел ещё что-то сказать, но осанистый член суда вдруг утомился и объявил перерыв. А во время перерыва предложил решить дела всех трёх обвиняемых заочно.
Скоро Джиму, Филу и Чарли Сингу прочитали решение суда:
— Чарли Синг за антиамериканскую деятельность приговаривается к одному году исправительной тюрьмы… Что вы имеете сказать?
— Я хочу сказать, ваша милость, что год — не такой уж большой срок. И если я до сей поры был неисправим и думал, что живу в свободной стране, то через годик я исправлюсь. Непременно исправлюсь… А за это время мои детки, это которые за моей спиной, подрастут… У меня их много. На одном нашем заводе тысячи три деток. И все растут… До свиданья!
Чарли Синга увели.
Джиму и Филу объявили, что они отдаются под надзор полиции и, если будут замечены в антиамериканской деятельности, опять предстанут перед судом, но тогда уж решение будет строгое, несмотря на их возраст.
Фил побледнел. Джим никогда не видел его таким. Во время чтения приговора он всё время порывался что-то сказать, крепко сжимал плечо Джима и не отрываясь смотрел в свиные глазки осанистого члена суда. Когда судья замолчал и положил на приговор волосатую ладонь, Фил вздохнул и поджал губы. Он всегда так делал, когда принимал твёрдое решение. Джим хорошо знал это и сразу успокоился.
В дверях Фил остановился. Остановился и Джим.
— Ну? — удивился судья.
Фил откашлялся, расправил грудь и многозначительно произнес:
— До скорого свиданья!
Джим подхватил:
— До скорого свиданья!
И хотя у «дятлов» получилось это звонко и весело, лицо у осанистого члена суда стало испуганным и озабоченным.
#img_9.jpeg