#img_10.jpeg

 

1. ПРЕДРАССВЕТНЫЙ ВЕТЕР

Солнце уже наполовину вылезло из-за моря, а люди, живущие в долине, видели только его розовые отсветы на вершинах гор.

Свежий ветер вырвался из ущелья, прижал к земле густой кустарник, поиграл верхушками сосен и помчался над полями, оставляя в пшенице узкий дрожащий след.

На краю города Сеула ветер разметал сухие листья, завернул в узкую улочку и вылетел на площадь. Здесь он набросился на белый каменный дом, смахнул с потемневшей черепицы пыль, постучал в закрытые ставни и стал свирепо дуть на полотняную вывеску, прибитую между первым и вторым этажами.

На жёлтом полотнище ядовитой киноварью пылали английские буквы:

«ВЕСЕЛАЯ ЦАПЛЯ»

До прихода в Южную Корею американских войск ветер трепал другую вывеску — та висела на позолоченном шесте, и от крыши к земле по чёрному фону бежали японские иероглифы:

Ж    Д

Ё     Р

Л     А

Т     К

Ы    О

И    Н

Хан Хо Сан, хозяин лучшей в Сеуле гостиницы и ресторана, умел приспособиться к любым обстоятельствам.

Хозяйничали в Корее японцы — он служил японцам.

Советские войска прогнали из Северной Кореи японцев — Хан Хо Сан отнесся к этому спокойно: его поместья, дома́, гостиница и ресторан — хвала судьбе! — находятся на юге.

Пусть на севере происходят неслыханные вещи — у помещиков отняли землю и поделили её между крестьянами (так рассказывали бежавшие сюда богатые корейцы) — Хо Сан может спать спокойно: здесь, на юге, американцы этого не допустят.

Правда, зараза проникает и на юг. Хо Сан, проезжая по своим полям, чувствует и знает, что если бы не порядок, заведённый американцами, вся эта голытьба, живущая его землёй, его милостями, утопила бы своего хозяина в ближайшей речке…

Ветер несколько раз обежал площадь и вновь закружился около «Весёлой цапли».

Теперь он пробивался во двор и раскачивал низенькие ворота. Ветер хитрил: он отступал, прятался в другом конце площади, пробирался по стенам и внезапно обрушивался на старые доски. Ворота вздрагивали и скрипели.

Наконец, ветер изловчился и распахнул калитку…

Во двор вышел мальчик в короткой белой курточке. На вытянутых руках мальчик тащил груду всевозможной обуви. Придерживая подбородком свой неудобный груз и высоко поднимая ноги, чтобы не зацепиться за камни, он добрался до тутового дерева. На бурую низкорослую траву шлёпнулись ботинки, туфли, щётки и бархатные лоскутья. Звеня, разбежались круглые жестяные коробочки…

Расправляя затёкшие руки, мальчик подошёл к морщинистому стволу. На тёмной коре видны засечки: маленькие, похожие на летящих жуков, обозначают недели; столбик нз кружочков — месяцы.

Мальчик пересчитал жуков, задумался и кривым ножом вырезал под столбиком ровный семнадцатый круг.

Он семнадцать месяцев живёт в гостинице «Весёлая цапля» и давно привык к тому, что следует откликаться не на своё имя Ли Кай Су, а на собачью кличку «бой».

Кай Су целыми днями прибирает номера, вытряхивает цыновки, бегает по городу с поручениями, помогает повару и судомойке, колет дрова, носит воду и ловко подаёт на блестящем подносе кофе и письма. Он умеет угодить даже длинному американцу из девятого номера. Но это его не радует.

Подумаешь, работа!

У себя в деревне он просыпался ещё раньше, чем здесь, а работа в поле и огороде куда тяжелее — не разогнёшься…

Кай Су швыряет в сторону туфель и надевает на руку жёлтый тяжёлый башмак.

Из-за забора до него доносятся пыхтенье горна и весёлая песня. Это поёт Син Пек Чан, земляк и друг Кай Су, слесарь. Ему можно петь… Он сирота и никого не ждёт из деревни.

Бабушка должна была навестить Кай Су ещё месяц тому назад… Он со злостью сбрасывает с руки вычищенный башмак и напяливает на руку другой.

В ту тяжкую зиму, когда умер от голода младший брат Кай Су — Бон Хи, бабушка привела его сюда, к хозяину «Веселой цапли».

Бабушка, кланяясь, уверяла Хо Сана, что её внуку полных двенадцать лет, а не восемь, как шутит хозяин.

Жирный Хо Сан смотрел на маленького, худого Кай Су и щёлкал языком. Мальчик ему не понравился.

Хо Сан хотел видеть у себя в гостинице весёлого, толстощёкого боя. Но год был голодный, и такого мальчика, о котором думал Хо Сан, не было на всём юге.

Кроме того, Кай Су стоил очень дёшево.

Бабушка обняла внука и сказала:

— Прощай, Кай Су. Работай хорошенько.

Привязала к спине небольшой мешочек риса — годовое жалованье Кай Су — и ушла домой, в деревню.

Кай Су любит бабушку и данное ей слово держит крепко. Хозяин доволен его работой. Бабушка рада, что её любимый внук не знает голода.

Но почему она не приходит?

Кай Су вымещает свою досаду на жёлтом башмаке. Жалостно скрипит кожа, из жёсткой щётки пучками вылетает щетина.

Ветер пошумел листвой и стремительно обрушился на Кай Су. Мальчик поднял голову ему навстречу: ветер дышал полевыми цветами, он принёс привет с родины.

Вот потянуло влажной свежестью рисового поля. Теперь пахнет сладковатым дымом. Это бабушка варит куксу — густой суп с лапшой.

Кай Су закрывает глаза и слышит тихую песню бабушки:

Кай Су нежно погладил щёткой башмак. Где-то резко постучали. Кай Су открыл глаза…

На носке жёлтого башмака блестит чёрное пятно. Кай Су перепутал щётки! Он поспешно вытер кожу травой. Вакса потеряла блеск, но не отчистилась. Кай Су поплевал на башмак и стал оттирать его рукавом. Белый рукав потемнел. По спине Кай Су пробежали ледяные мурашки…

В ворота оглушительно застучали. Кай Су открыл калитку.

Вбежал кореец-полицейский. Приказал Кай Су разбудить хозяина.

Хозяин быстро вскочил, и оба побежали в девятый номер. Там живёт длинный американец.

Кай Су вспомнил: жёлтые башмаки! Бежит к двери номера. Поставил башмаки.

За дверью хриплое:

— Бой!

Кай Су боком вошёл в номер.

Длинный американец сидит на постели. Хо Сан вприпрыжку бегает по комнате и то одной, то другой рукой чешет горло.

Кай Су изумлён.

Трудно поверить, что такой жирный, такой важный человек, как Хан Хо Сан, может так быстро бегать и так смешно чесаться.

Американец хлопает себя по икрам.

Кай Су вылетает из номера и возвращается с жёлтыми башмаками. Всунув в них ноги, американец показывает Кай Су глазами на дверь.

Хозяин не обратил внимания на испачканную куртку! Американец не заметил пятна на башмаке!

Кай Су выходит, и причина суматохи остаётся невыясненной.

 

2. БУЙВОЛЫ В ОБЛАКАХ

Утренний ветер надул в голову Кай Су много новых мыслей.

До сих пор он был убеждён в прочности всего существующего. Кай Су знал, что если его отец, дядя и бабушка работают на своей пашне, а Хан Хо Сан, не работая, забирает у них большую часть урожая, то это потому, что земля принадлежит Хан Хо Сану.

Понятно ему было также и то, что он, Кай Су, должен делать хорошо и быстро всё, что ему ни прикажет Хан Хо Сан, а сам Хан Хо Сан не должен ничего делать, потому что он хозяин.

Хозяин кормит Кай Су и даёт ему ночлег.

Злись не злись, а раз уж так заведено — надо терпеть. Может быть, и дереву трудно стоять весь свой век на одном месте и хочется погулять, а вода, уж наверно, устала бежать. Однако ручьи и реки не останавливаются, и никто ещё не видел гуляющих деревьев.

Значит, каждому следует делать то, что положено.

Но сегодня всемогущий хозяин метался, как наседка при виде коршуна.

Кай Су хорошо знал привычки длинного американца: он каждое утро прислуживал ему при одевании. Это было скучное дело. Американец вздыхал, кряхтел, а когда с превеликим трудом снимал с себя ночную рубаху, долго гладил ладонями рыжую волосатую грудь.

Потом американец, не глядя, протягивал руку и брал с ночного столика рюмочку виски. Кай Су тут же снова наполнял рюмочку и подавал серый мохнатый халат.

Наступал отдых. Американец долго раскуривал трубку…

А вот сегодня он без помощи Кай Су, позабыв о рюмочке, так быстро вскочил и оделся, словно комната наполнилась змеями.

Кай Су немножко завидует своему другу Пек Чану: тот знает великое множество страшных и забавных историй и так умеет рассказывать, что его охотно слушают взрослые. Кроме того, Пек Чан на год старше Кай Су и никогда не унывает.

Но сегодня он, Кай Су, будет рассказывать Пек Чану о неслыханных событиях, что творятся в гостинице «Весёлая цапля».

Кай Су делается непривычно весело, и он охотно принимается за работу.

Раскалывая сосновые поленья, он воображает, что рубит сухие сучья в лесу около родной деревни, и громко свистит, подражая пению птиц. Он с трудом катит перед собой бочонок с вином, и ему кажется, что он тот самый кореец из бабушкиной сказки, которому посчастливилось отыскать волшебный камень. Сто́ит этот камень сдвинуть с места, и всё пойдёт наоборот: горы уйдут в землю, долины поднимутся к небу, Жёлтое море покроется цветами, рыбы запоют, а буйволы поднимутся к облакам…

Он стал чистить свёклу, стараясь, чтобы кожура не обрывалась.

Старая стряпуха Ан Хи улыбнулась:

— Ты разоришь Хо Сана.

Кай Су порылся в корзине, отыскал свёклу с наростом, похожим на нос, просверлил два глаза и поддел её на кончик ножа:

— Какого Хо Сана? Вот этого?

Повар глянул и задохся от смеха: свёкла была как две капли воды похожа на голову хозяина.

Когда Кай Су принёс в кухню воду, около плиты стоял незнакомый человек в белой одежде крестьянина и что-то с жаром говорил.

Кай Су неосторожно звякнул вёдрами, и незнакомец, оглянувшись, умолк.

Кай Су посидел немного, но все молчали.

Было ясно: незнакомец принёс важные вести, но не хотел говорить о них при Кай Су.

Кай Су, вздохнув, пошёл в гостиницу — убирать в незанятых номерах.

Кай Су вынес цыновки из комнат во двор, разложил их на траве поближе к кухне, но старая Ан Хи сейчас же закрыла дверь.

Тайна ускользала.

 

3. ЩЕЛЬ В ЗАБОРЕ

Вокруг Кай Су творились загадочные вещи, и он не мог разгадать их смысла.

К воротам подъехал автомобиль с американским флажком. Через двор быстро пробежал — не прошёл важно, нет, пробежал! — хозяин гостиницы «Весёлая цапля» Хан Хо Сан, прыгнул в машину и скрылся.

Мимо ворот проехал грузовик с полицейскими.

Через открытое окно девятого номера слышно, как орёт длинный американец. Кай Су знает, что американец один. Значит — по телефону.

По улице идут два крестьянина в широких соломенных шляпах. Навстречу крестьянам старик толкает перед собой тележку с зеленью. Не останавливаясь, не глядя на встречных, старик спрашивает:

— В Фузане?

Те отвечают негромко:

— В Фузане! — и продолжают свой путь.

Кай Су слышит сзади себя осторожный стук. Оглядывается. В щель забора, отгораживающего от гостиницы двор соседнего дома, где помещается мастерская по ремонту велосипедов и швейных машин, на него глядят чёрные глаза.

Это Син Пек Чан.

Чёрные глаза часто мигают, что в переводе на слова означает: «Иди сюда».

Кай Су небрежно, как бы случайно, подходит к забору и делает вид, что подбирает щепки и бумажки.

Такая предосторожность необходима: жирный Хан Хо Сан и хозяин мастерской запрещают детям встречаться.

В щель просачивается быстрый свистящий шопот:

— Кай Су! В нашей деревне что-то происходит… Туда поехала полиция…

Кай Су рассказывает всё, что сегодня произошло.

— Ночью поговорим.

Кай Су отвечает:

— Как всегда.

Земляки расходятся.

Кай Су идёт в гостиницу. Расставляет около дверей номеров обувь. Садится на подоконник в конце коридора и ждёт, когда постояльцы начнут просыпаться.

Он любит этот час. Тишина, можно думать без помехи. А сегодня есть о чём подумать.

Куда и зачем уехал хозяин? О чём рассказывал на кухне незнакомый человек? Почему плакала Ан Хи? Почему повар, который видит даже то, что делается за его спиной, не заметил, как Кай Су стянул прямо с вертела кусок мяса? Почему сегодня все или шепчутся, или кричат, как американец из девятого?

Может быть, действительно, кто-нибудь сдвинул с места волшебный камень, и теперь всё пойдёт наоборот: хозяин будет сидеть здесь на подоконнике и ждать, пока проснётся крикливая женщина из седьмого номера и пошлёт его на почту?

А Кай Су?

Кай Су сядет на террасе, под тентом, и будет следить за порядком во дворе.

Или нет: Кай Су будет спать в девятом номере. Долго спать… А длинный американец пусть ждёт. И когда уж он совсем одуреет от ожидания, Кай Су прикажет ему подать трубку и будет бить его мундштуком в лоб до тех пор, пока…

Нет! Лучше всего сесть в автомобиль и поехать в свою деревню.

А Пек Чан?

Конечно, они поедут вместе…

Положение окончательно проясняется: за рулём сидит Пек Чан, на пружинных подушках — Кай Су и старая Ан Хи. Это уж обязательно! Автомобиль выезжает на дорогу. «Ту-у-у-у-у…» Кто там сворачивает с пути? Ах, это хозяин! Он прыгает в канаву… Снимает шляпу… Кланяется… А ну его!

Вот если бы можно было до восхода солнца сидеть около своей фанзы! Сидеть и ждать, пока из дверей не выйдет бабушка.

Вот она вышла, маленькая, быстрая. Отодвигает ставни… Повернулась… Морщинки бегут от глаз к ушам…

«Кай Су, внучек, я знала, что ты приедешь!..»

Открывается дверь седьмого номера. Высунулся длинный нос. Женщина квакает:

— Бой!

Кай Су срывается с места.

Открывается другая дверь:

— Бой!

Кай Су бежит с тазом.

Двери хлопают.

Кай Су на кухне.

— Бой!

Кай Су несёт горячий кофе.

Кай Су под деревом выколачивает веничком пыль из пальто.

Кай Су мчится на почту.

— Бой!

— Бой!

— Бой!

 

4. ЗАРНИЦЫ

Над Южной Кореей опускалась ночь.

С гор поползли мутные тучи и, медленно растекаясь по густой синеве, поглотили дрожащие огоньки серебряных звёзд. Небосвод тяжело повис над землёй и стал похож на почерневший от копоти потолок пещеры. И только на севере, в узкой полосе прозрачного неба, радостно играли зарницы.

Свет из окон второго этажа гостиницы ложился на землю жёлтыми квадратами.

По двору, то исчезая в чёрных тенях, то появляясь бесстрашно в ярких лучах, гуляют Кай Су и Пек Чан. Пек Чан с наслаждением жуёт мясо, что утром утащил для него земляк. Кай Су громко и оживлённо рассказывает подробности удивительных событий сегодняшнего дня. Друзья знают, что если жирный Хан Хо Сан не вернулся засветло, то непременно заночует в своём поместье: он боится темноты.

Говорит Пек Чан:

— Уж ты поверь мне, Кай Су: и мой Хорёк и твой Хо Сан всполошились недаром. — Пек Чан понизил голос: — Я даже думаю, что в наших краях появился Ким Ир Сен…

Кай Су остановился в полосе света.

Какой кореец не знает своего славного генерала Ким Ир Сена и его бесстрашных подвигов!

Но Пек Чан так умеет рассказывать, что стоит послушать историю, даже если она тебе известна.

— Ты этого ещё не знаешь, Кай Су… — начинает медленно и как бы нехотя Пек Чан, но скоро сбивается, вскрикивает и тормошит своего друга. — В Хесандине собралась японская армия… Семьдесят девять тысяч, пушки, пулемёты… Японский генерал велит корейцам отдать свой рис солдатам. Проходит день — нет риса… Генерал ждёт… Другой день проходит — опять ничего… Генерал обозлился и приказывает привести к нему самого старого человека в городе.

«Почему нет риса?»

«Ким Ир Сен не велел…»

«Ага! Если к вечеру не будет риса, я сожгу Хесандин!»

Старик всё рассказал Ким Ир Сену.

Тот взял мешок риса и приходит к генералу.

Генерал орёт.

«Сожгу, повешу, расстреляю!..»

Ким Ир Сен говорит:

«Погоди… Твои самураи голодны? Я их накормлю. Зови всех сюда!»

Собрались японцы. Стоят и зубами щёлкают — голодные.

«Все здесь?»

«Все».

Ким Ир Сен достаёт рис и на землю ка-а-а-ак бросит… Р-р-р-раз! Ба-бах! Из каждого зёрнышка — сто корейских воинов! «Мансе-ее-е-е!» Японцы бежать… Куда там! А Ким Ир Сен всё бросает и бросает… Генерал по земле ползает, плачет:

«Пощади! Я тебе всё золото отдам».

Ким Ир Сен говорит:

«Ладно, тащи».

Роздал золото корейцам, а генерала превратил в крысу…

Земляки посмеялись. Кай Су спросил:

— А правда, что японцы обещали за голову Ким Ир Сена миллион иен?

— Правда. Только дураки они… Мать выткала ему такую рубашку — пуля отскакивает и огонь не берёт…

Поговорили о заколдованных кольчугах, заворожённых стрелах и о поясе, который делает человека невидимым… Потом Пек Чан показал, как Хо Сан расплачивается с мясником. Кай Су так захохотал, что где-то далеко испуганно затявкала собака.

Долговязый американец выглянул во двор и поспешно захлопнул окно.

Пек Чан посмотрел на своего друга и весело подмигнул.

За всю свою жизнь у чужих людей, вдали от родной деревни, мальчики сегодня впервые могли свободно и досыта наговориться.

Обычно их ночные встречи были тревожны и коротки. Ребята торопливо передавали в щель забора события минувшего дня и разбегались, заслыша беспокойное покашливанье Хо Сана или детский плач.

С первыми лучами солнца Пек Чан стоял у пылающего горна. Он раздувал пламя залатанными мехами. Он отскабливал ржавчину, паял, ковал, клепал, обсыпанный медными и железными опилками. После работы он привязывал на спину плетёную корзину с трёхлетней дочерью хозяина, убирал мастерскую, стирал бельё, кормил и поил волов и кур. При этом он пел и приплясывал, словно на свадьбе.

Уложив девочку в люльку, Пек Чан крошил хозяину табак, дробил в ступке зерно, штопал свой фартук.

Укладываясь на охапку соломы, Пек Чан привязывал к ноге верёвку от люльки и в полудрёме ждал мышиного писка — условного сигнала Кай Су.

Кай Су неизменно просовывал в щель забора какую-нибудь еду, а подвижной, неунывающий Пек Чан облегчал бессильную злобу товарища тёплым, ласковым словечком. А во-время сказанное бодрое слово часто дороже самых вкусных лепёшек.

Земляки давно решили бежать от своих хозяев. Они всегда говорили об этом и всегда спорили, а иногда ссорились и расходились молча.

Кай Су хотел бежать домой, в родную деревню, помогать бабушке. Пек Чан уговаривал его бежать в горы и собрать шайку разбойников — грабить богачей.

Но сегодня, встревоженные смутными вестями, они, щедро растратив накопленные за день слова, молча смотрели на север, где в чистом небе играли весёлые сполохи. Они уже видели себя шагающими по горным тропам, по берегам рек, на душистых полях, в тенистом лесу…

И когда Пек Чан сказал: «Пора!», Кай Су решительно подтвердил: «Пора!»

И оба вышли из ворот.

Они видели, как лёгкое дуновение какой-то непонятной силы вселило в хозяев их маленьких жизней трусливую тревогу. Товарищи чувствовали, что это добрая сила: она наполнила их сердца смелостью и горячими надеждами.

В то время, когда Кай Су и Пек Чан выходили из предместья Сеула на древний, забытый путь через горы, американец из девятого номера звонил по телефону какому-то полковнику и настоятельно советовал усилить наблюдение за границей, отделяющей Южную Корею от Северной.

 

5. «СЕМЬ — ТРИ»

Земляки молча и торопливо шагали по пересохшей дороге.

Тучи рвались в клочья. Они бежали от рассвета, переплетались и прятались одна за другую. Одни из них, опалённые розовым пламенем, клубясь, таяли, другие грузно поднимались вверх, как бы спасаясь от наступающего утра.

Кай Су и Пек Чан остановились над обрывом.

В зелёной долине раскинулось село.

Люди уже работали на полях. Соломенные шляпы крестьян были похожи на жёлтые цветы.

Этой дорогой они никогда не ходили. Село было незнакомое. Но Кай Су и Пек Чан родились в деревне, в такой же фанзе, как там, в низине, под такой же точно крышей из снопов рисовой соломы, и шелковица раскинула над ней свои ветви точно так же.

— Вперёд! — закричал Кай Су и побежал вниз, в долину.

Он мчался огромными скачками. Еле касаясь крутой тропинки, он летел по воздуху, не в силах остановиться. Перескочив широкую расселину, он поскользнулся на мокрой траве, упал на грудь и, кувыркаясь через голову, быстро доехал до края дороги.

Кай Су вскочил на ноги, ощупал намятые бока и поднял голову. Пек Чан, хватаясь за чахлые кустики, осторожно спускался с обрыва. Иногда он вставал на четвереньки.

Кай Су не выдержал и рассмеялся:

— Э-э-эй, храбрый атаман, пощади меня!

Пек Чан добрался до отлогой тропинки и, высоко подпрыгивая, сбега́л вниз. Не останавливаясь, он наскочил на Кай Су и сбил его с ног. Земляки с наслаждением боролись. Кай Су начал одолевать противника, во тот резко вырвался и сказал серьёзно:

— Погоди.

По дороге двигалось странное шествие.

Запряжённый в двухколёсную телегу полураздетый, худой крестьянин, с белой повязкой на голове вместо шляпы, покачиваясь, брёл по дороге. На телеге сидела дряхлая старуха со слезящимися глазами. Вокруг неё копошились голые ребятишки. За телегой, как за гробом, опустив головы, шли трое юношей и молодая женщина. Поодаль, прихрамывая, шагал мальчик. Он нёс на спине плетёную клетку; в ней, раскрыв рты, лежали тощий петух и курица.

Пек Чан подбежал к мальчику:

— Вы куда?

— Прогнал, — неохотно сказал тот.

— Кто прогнал? — приставал Пек Чан.

— Помещик.

— За что?

— Не знаю.

— Куда же вы идёте?

— Не знаю… Проходи, куда тебе надо.

На краю деревни, под кустами, лежали двое корейских полицейских в пробковых американских шлемах. Они лениво играли в кости.

Один из них поманил ребят крючковатым пальцем.

Когда они подошли, он спросил:

— Куда?

Кай Су и Пек Чан растерялись и молчали.

Полицейский бросил на землю кости, сосчитал очки и, не глядя на ребят, сказал:

— Ну?

Пек Чан откашлялся.

— Мы идём домой… В Прохладную Долину…

Полицейские переглянулись и разом повернули головы.

В следующую секунду Кай Су и Пек Чан бежали через редкий кустарник…

На опушке соснового леса ребята отдышались.

— Надо итти лесом, — решил Кай Су.

…Деревья шуршали и скрипели.

Кай Су улыбнулся:

— Боишься?

— Ну вот ещё!.. А что мы будем есть?

— Сейчас увидишь.

Кай Су выбрал старое, треснувшее дерево и постучал по нему ногой. Из расщелины выскочила белка. Кай Су стал карабкаться по стволу. Из дупла высунулись две мордочки крохотных бельчат и сейчас же скрылись.

— Не бойтесь, — пробормотал Кай Су, — мы поделимся честно.

Набив карман орешками, он спустился на землю.

Завтрак запили ледяной водой из ручейка. Пек Чан повеселел и стал рассказывать, как хорошо бы найти в этом лесу пещеру и собрать отряд разбойников. Потом оба стали вспоминать страшные истории о тиграх…

В лесу потемнело, и Пек Чан всё чаще цеплялся ногами за корни деревьев.

Они шли уже много часов, а лес не кончался, не редел. Кай Су несколько раз влезал на деревья, но вокруг были только густые шапки сосен. К вечеру, измученные и голодные, земляки поняли, что заблудились.

— Надо было итти через деревни, — сердито ворчал Пек Чан.

— Устал? В постельку захотелось? — насмешливо отозвался Кай Су. — А как же солдаты Ким Ир Сена?

— Так они же на конях…

Вечерний сумрак мешал разглядеть лицо Кай Су, но Пек Чан догадался, что тот смеётся, обиделся и замолчал.

— А ведь, пожалуй, ты прав! — Кай Су положил руку на плечо Пек Чана. — Хорошо бы найти большую пещеру и собрать ребят со всей Кореи.

— Конечно! — оживился Пек Чан. — У входа поставить пушку…

— Я стал бы атаманом, а ты…

Пек Чан вскрикнул и исчез. Кай Су провёл руками по воздуху. Пек Чана не было…

— Пек Чан! — тихо позвал Кай Су.

В ответ ухнула какая-то птица. Кай Су прислушался. Под его ногами что-то зашуршало… Кай Су в ужасе бросился бежать, но зацепился за корень и упал.

Закрыв глаза руками, он лежал, боясь шевельнуться.

Вдруг у самого уха он услышал кряхтенье и какие-то слова.

«Демон! — подумал Кай Су и сжался в комок. — Он похитил Пек Чана, а теперь ищет меня…»

Голос из-под земли отчётливо произнёс:

— Кай Су, где ты там спрятался?

Это говорил Пек Чан.

«Знаю я эти штуки!» Кай Су плотно заткнул пальцами уши. Стоит только откликнуться… Все демоны так хитрят!…

— Кай Су! Кай Су!

Через закрытые уши голос доносился слабо, но Кай Су казалось, что демон кричит то с верхушки дерева, то из-под земли.

Наконец, голос утих. Кай Су приоткрыл глаза.

Какое-то чудовище, растопырив мохнатые лапы, ощупывало стволы деревьев и, спотыкаясь и всхлипывая, приближалось к Кай Су.

Он вскочил на ноги. Чудовище тотчас же бросилось к нему и принялось трясти его за плечи.

— Что же ты не отзывался! — орал на него Пек Чан. — Я провалился в какую-то яму, еле выбрался… Пойдём скорей! Это замечательная пещера… Мала немного, но мы потом найдём другую.

Под корнями скрипучей сосны ребята обследовали нору неизвестного зверя. Она была набита листьями и хвоей. Оба решили, что лучшего места для ночлега желать не надо.

Земляки завалили вход в берлогу сучьями. Прижались крепко друг к другу и стали согреваться. Кай Су вспомнил, что завтра не надо вставать до восхода солнца и чистить ботинки, что скоро они доберутся до Прохладной Долины и он увидит свою бабушку. Ему захотелось рассказать всё это Пек Чану, но тот уже спал…

Пек Чан был доволен: он спал в настоящей пещере! И если у входа не стояла пушка, это была такая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.

…Кай Су проснулся и, не открывая глаз, стал прислушиваться.

Что произошло? Почему не слышно автомобильных гудков и резких выкриков уличных торговцев? И двери не хлопают, и старая Ан Хи не стучит вёдрами, и пахнет не жареным луком, а цветами и хвоей. И никто не кричит: «Бой!»

Вспомнив по порядку, всё, что случилось, Кай Су набросился на спящего Пек Чана и стал его тормошить.

Пек Чан испуганно шептал:

— Я сейчас, хозяин, сейчас… Ещё немного, и я проснусь…

Кай Су вытащил его из берлоги.

Солнечные зайчики прыгали по сосновым веткам. Неистово голосили птицы. Трудно было представить себе пыльный Сеул, гостиницу, слесарную мастерскую, хозяев, американца из девятого номера…

Всё это таяло, как бессвязный сон, который никогда не повторится.

Друзья обезумели. Телята, выпущенные из тесного стойла, показались бы рядом с ними самыми спокойными, самыми благонравными животными. Ребята прыгали через кусты, лазили на деревья, боролись, орали, спели все известные им песни и сочинили несколько новых.

Утомившись, они решили составить план дальнейших действий.

Пек Чан настоял, чтобы совещание происходило в пещере.

Надо было выбраться из леса и найти путь в Прохладную Долину. После возни ребятам особенно сильно захотелось есть. Пек Чан стал вспоминать все кушанья, от которых он бы в данную минуту не отказался. После жаркого спора он согласился, что вкуснее орешков, которыми его вчера угостил Кай Су, он ничего в своей жизни не пробовал.

— Верно! — подтвердил Кай Су. — Лучше грызть кору с деревьев и знать, что никто не позовет тебя: «Бой!», чем…

Он замолчал и прислушался. Где-то недалеко захрустели сухие ветки. Послышалось частое дыхание какого-то зверя.

— Т… т… тигр! — заикаясь, шепнул Пек Чан.

Ребята замерли.

Низкий, густой голос повелительно произнёс:

— Бой, Бой, иди сюда! Где ты там запрятался?

Хриплое пыхтенье приближалось.

Стало отчётливо слышно, как неведомое существо нюхает воздух.

Кай Су прижался к Пек Чану и с трудом глотал воздух.

— Если это демон, ты не бойся, — быстро заговорил Пек Чан. — Я знаю отличное заклинание…

И он закричал нараспев высоким, дрожащим голосом:

Он трижды плюнул в отверстие берлоги и добавил: «Фуст! Фуст!»

Сквозь сучья, которыми был заложен вход в «разбойничью пещеру», просунулась мохнатая лапа.

Густой голос окликнул:

— Бой!

Лапа исчезла. Вместо нее показались руки и разметали сучья.

— А ну, мышатки, выбирайтесь на солнышко!

Поражённые такими быстрыми превращениями, земляки вылезли из берлоги. Перед ними стоял высокий, сухой старик в меховой ушанке. К нему жалась большая лохматая собака. Её-то старик и называл «Бой». И старик и собака глядели на ребят весёлыми глазами и улыбались.

Старик расспросил ребят, как они сюда попали, и когда узнал, что им надо в Прохладную Долину, покачал неодобрительно головой:

— Так, так… Я доведу вас до дороги. Зайдём в мою фанзу… Бой, не крутись под ногами!.. Раз уж так случилось, вместе и поужинаем… Американцы запретили нам иметь оружие. Интересно, скоро ли они запретят летать птицам и рыбам плавать? — Старик усмехнулся. — Я сорок лет охотничаю в этих лесах. Меня так же трудно свалить, как это дерево — корни глубоко: чем старше, тем глубже…

Старик показал ребятам самострел, тройку золотых фазанов, поражённых его стрелами, похвалился своей старой собакой Боем, которая, зная, что охота запрещена, перестала лаять и делает своё дело молча.

Фанза старика стояла на опушке леса.

В ожидании ужина старик поставил перед ребятами деревенскую снедь — вяленую рыбу и яйца — и принялся щипать птицу.

Старик был рад гостям и говорил не умолкая:

— Вот при японцах было… Я растил рис, помещик брал его себе — мне оставалась солома… Был неурожай. Целую зиму я выкапывал из-под снега горькие корни. Но к весне не стало и корней… Я отдал сына на год в город на фабрику… Он убежал. Его поймали и били палками… А на моей фанзе разметали крышу и сожгли… Я не забыл этого. Не забыл и сын. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он убежал в горы и отыскал Ким Ир Сена. И они ходили вместе по Корее и убивали японцев… Пришли русские и сбросили японцев в море… Мой сын работал в крестьянском народном комитете. Комитет поделил между крестьянами помещичью землю. Но пришли американцы. Моего сына бросили в тюрьму… Корею поделили на юг и север… На севере новая жизнь уже началась — там Ким Ир Сен. А здесь опять в силе страшный закон «семь — три»…

— Что это такое? — спросил Пек Чан.

Старик вынул из миски десять долек редьки. Уложил рядышком. Покачивая головой, заговорил нараспев:

Все трое долго молчали.

Сидя на пороге, ребята маленьким топориком рубили сучья для костра. Старик опускал вертел с фазаном в весёлое пламя и рассказывал ребятам, как из коры делать лепёшки, как искать ячменные зёрна в норках полевых мышей и как отыскивать в лесу воду для питья.

Старик начинил брюхо одной из птиц орехами и улыбнулся Пек Чану:

— Этим ты угостишь приятеля в пути.

После ужина старик набросал на глиняный пол пушистых шкурок и сказал:

— Тот долго живёт, кто прежде солнышка встаёт. А ещё дольше тот живёт, кто вместе с солнышком уснёт…

Но Кай Су долго не мог уснуть. Сначала ему мешал залетевший в фанзу жук. Он грозно гудел и ударялся в стены, а Бой глухо ворчал.

Потом, кашляя и охая, поднялся старик и подошёл к окну. Он долго смотрел в дырочку в промасленной бумаге, и Кай Су показалось, что старик с кем-то разговаривает.

Со стороны леса раздался крик совы. Бой засуетился и, скуля, стал царапаться в дверь. Старик оторвался от окна, сказал собаке: «Щип!» Кай Су едва успел закрыть глаза. Он понял, что старик прислушивается к их дыханию, и стал слегка всхрапывать.

Совиный крик повторился. По лицу Кай Су пробежала струйка холодного воздуха. Дверь фанзы открылась и закрылась.

Шлёпнув Пек Чана по щеке, Кай Су вскочил и подбежал к окну. Небо розовело, и можно было разглядеть старика. Он неподвижно стоял лицом к лесу. Возле него, нетерпеливо перебирая передними лапами, стояла собака. Торчащие уши её вздрагивали.

Пек Чан жарко дышал в затылок Кай Су и подбородком отталкивал его от дырочки в бумаге. Он рванулся к двери, но она оказалась запертой снаружи.

— Кай Су!.. — только и мог прошептать Пек Чан.

Ему вспомнились рассказы о злых колдунах, что заманивают к себе детей, а потом превращают их в змей, лягушек и прочую нечисть…

Решили немедля бежать через окно, но когда Пек Чан поднял руки, чтобы сорвать с рамы бумагу, снаружи послышались голоса:

— Ли Чун пошёл вниз по реке. Он будет ждать вас у Синего Ручья.

Это говорил старик.

— У тебя всё готово?

— Как всегда, — ответил старик. — Заходите.

Кай Су и Пек Чан бросились на шкурки и притворились спящими.

Фанза наполнилась народом.

— Я жду вас третью ночь.

— Мы задержались на небольшой пирушке.

Все засмеялись. Кай Су приоткрыл левый глаз.

По фанзе, прихрамывая, ходил коренастый кореец. На загорелом лице его играли все красные оттенки, как бы отсветы яркого пламени. В чёрных глазах загорались и угасали раскалённые угольки. Он напомнил Кай Су весёлый огонёк, бегающий по сучьям, перед тем как вспыхнет весь костёр. Кай Су про себя назвал его «Весёлый Огонёк».

Весёлый Огонёк шагал по фанзе, обходя сидящих на полу корейцев. Казалось, никто не слушал его — все были заняты своим делом: одни чистили короткие ружья, другие бинтовали ноги… Старик, присев на корточки, перевязывал обнажённому по пояс юноше раненое плечо.

— Американский отряд вздумал нас угостить калёными орешками… Корейцы — вежливый народ, но самый вежливый из них — Кан Те My. — Весёлый Огонёк положил ладонь на голову раненого юноши. — Он первый отведал американского угощения…

Из его рассказа, пересыпанного шутками, Кай Су узнал, что гости старика — партизаны, что они борются против чужеземного ига и что недавно они выдержали бой с американским карательным отрядом и разбили его.

Старик и Весёлый Огонёк куда-то вышли и принесли ящик с патронами. Ящик был испачкан землёй, и нетрудно было догадаться, что он хранился у старика в огороде.

Так же легко было понять, что Весёлый Огонёк, несмотря на свою молодость и малый рост, начальник всех этих бесстрашных людей.

И уж совсем ясно было, чего так перепугались и жирный Хан Хо Сан и длинный американец из девятого номера…

Друзья давно сидели с широко раскрытыми глазами и жадно слушали беседу партизан, следя за каждым их движением. Весёлый рассказчик раза два небрежно взглянул на ребят и пошептался со стариком. Затем он присел перед Кай Су и двумя пальцами потянул его за нос.

— В Прохладную Долину? — спросил он.

— Да, да, — заторопился Пек Чан. — Но мы можем… Если вы нас возьмёте, мы… мы…

— Слушайте-ка лучше меня… В Прохладной Долине живёт Тек Сан. Это мой друг.

— Он наш сосед, — сказал Кай Су.

— Скажи ему, что Алая Бабочка прилетела к Синему Ручью. Если Тек Сан соберёт людей, пусть ведёт их через горы. Я жду его до конца месяца. Повтори!

Кай Су повторил.

— Повтори и ты.

Пек Чан медленно и торжественно, слово в слово, сказал всё, что надо было передать Тек Сану, и гордо взглянул на Кай Су. Весёлый Огонёк обнял старика, улыбнулся ребятам и сказал:

— В путь!

Партизаны поднялись и направились к выходу. Старик пошёл провожать отряд.

Когда он вернулся, шкурки, что служили постелью, были убраны, пол чисто выметен, а Кай Су и Пек Чан сидели у фанзы на камнях, поджидая хозяина.

Старик пощёлкал языком:

— Тот долго живёт, кто над делом не уснёт. А ещё дольше тот живёт, кто для друга глаз не сомкнёт.

Старик указал друзьям путь к деревне и слегка шлёпнул каждого по затылку.

И когда Кай Су и Пек Чан пошли по берегу узкой ворчливой речки, то скрываясь в кустах, то появляясь вновь, старик стоял у ветхой своей фанзы и смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись за крутым утёсом.

 

6. ЧЕЛОВЕК В ЗОЛОТЫХ ОЧКАХ

Несколько дней были в пути Кай Су и Пек Чан.

Земляки прошли множество маленьких деревушек. При встрече с деревенской полицией они изображали нищих… Это не вызывало никаких расспросов и давало право на ночлег под крышей.

В одной деревне незадолго до прихода туда Кай Су и Пек Чана полицейскими был пойман мальчик, пытавшийся поджечь помещичий дом. Друзьям не разрешили остаться в этой деревне, и они заночевали в поле.

Сладкий запах трав, свирели цикад, тоскливая перекличка ночных птиц — всё это навеяло на них грустные мысли о доме.

— Не понимаю, — вздохнул Пек Чан и мотнул головой в сторону деревни. Она утонула в ночной мгле, и только узкие полоски света напоминали о том, что там живут люди. — Спят… Спят, словно ничего не случилось…

Кай Су тоже глядел на тусклые огоньки и ясно представлял себе тех, кто находился сейчас в маленьких фанзах. За бумажными ставнями, сквозь которые пробиваются жёлтые огоньки, не спят… Старый кореец, весь жаркий день работавший в поле и на огороде, сидит на цыновке возле светильника и коротким ножом вырезает замысловатую миску или игрушку для внука. После трудного дня сон приходит не сразу, а руки, коричневые от солнца, не могут оставаться покойными.

А вон там вспыхнул и разгорелся свет. Это бабушка, такая же, как и у Кай Су, проснулась от плача ребёнка и, склонясь над колыбелькой, поёт весёлую песенку о том, как глупый тигр позавидовал орлу, захотел полетать, прыгнул со скалы и разбился….

А вот бежит маленький огонёк — верно, проснулась вся семья, идут взглянуть на родившегося телёнка…

— Спят. А партизаны не спят! — Пек Чан говорил громко и зло.

Вдруг он вскочил на ноги.

— Помещики и полицейские — трусы, а они, — он указал на деревню, — их боятся! Почему это?

Кай Су ничего не ответил.

— И ты хорош! Только и думаешь о том, чтобы ходить с лопатой, есть куксу да кланяться помещику…

— Я?! Кланяться помещику?!

— Ну да… Думаешь, я не знаю… — Пек Чан горячился всё больше и больше. — Почему ты не хочешь собрать войско и выгнать всех помещиков, полицейских и американцев с корейской земли?

— Я только об этом и думаю, — спокойно ответил Кай Су. Помолчал и добавил: — Только как это сделать?

— И ты не знаешь?

— А ты знаешь?

— Я? Эх ты!.. — И Пек Чан стал рассказывать, как легко собрать целую армию. У него всё было предусмотрено и рассчитано.

Друзья увлеклись и говорили, не слушая один другого, до тех пор, пока не стало бледнеть небо и громко не запели птички. Оба решили начать формирование армии с Прохладной Долины.

— А бабушка будет на всех готовить, — говорил Кай Су.

— А Чан Бай Су сложит смешную песню об американцах, и мы будем петь её после каждой победы.

— А кто будет генералом?

— Я!

Кай Су мгновенно замолчал и надулся. Пек Чан начал рассказывать, каким способом отбить у американцев самолёты, но, заметив, что друг его не слушает, тоже замолчал.

Мелкие облака стали похожи на пушистые розовые цветы. Из деревни донеслось мычанье волов. Ветер стал тёплым и ласковым. От его дыхания слипались глаза. Кай Су повернулся на спину. Его охватила дрёма.

— Послушай! — Пек Чан жарко дышал в ухо Кай Су. — Будем генералами по очереди — сегодня я, завтра ты… Хорошо?

Кай Су лежал с закрытыми глазами и молчал. Он протянул руку и похлопал Пек Чана по спине.

«Генералы» обнялись и скоро уснули.

Во сне Пек Чан несколько раз вскрикивал и размахивал руками: шло ответственное сражение. Кай Су был ранен. Враги выставили против корейцев крупные части, но Пек Чан заманил неприятельскую армию в горы и, соединившись с отрядом Весёлого Огонька, окружил её и взял в плен…

Кай Су спал спокойно и часто улыбался. Он видел свою землю свободной.

Пек Чан разбудил его в тот час, когда он окончил постройку огромной, в сто окон, фанзы с высокой башней, на шпиле которой трепетал шёлковый флаг.

Земляки рассказали друг другу свои сны и отправились в путь.

Скоро они добрались до большой деревни и пошли по неширокой улице, поражаясь необыкновенной для этого часа тишине.

Солнце ещё не садилось, а все окна были задвинуты бумажными ставнями. Ни в маленьких огородиках перед фанзами, ни на улице не было людей. Ребята пошли тише.

Обогнув на перекрёстке высохшие кусты, они в испуге остановились: перед ними возник белый дом с новой черепичной крышей и высоким крыльцом.

Вдоль стены лениво вышагивали двое полицейских. Они шли навстречу один другому, встречались у крыльца и, повернувшись, расходились.

Один из полицейских увидел ребят, дошёл до положенного угла стены, остановился и махнул на них рукой, как на собаку, по ошибке забежавшую на чужой двор.

Полицейский дыхнул громким шопотом:

— Спать!

Кай Су и Пек Чан побежали.

У околицы они переглянулись.

— Что это? — спросил Кай Су.

Пек Чан задумался.

— Надо узнать…

Они обошли вокруг деревни и увидели, что двор дома с черепичной крышей выходит к широкому ручью. По узкой полоске обрывистого берега тянулся высокий плетёный забор, обмазанный глиной.

Укрытые высокой травой, Кай Су и Пек Чан подползли к забору и почти у самой земли обнаружили дыру, прикрытую со двора большим камнем. Очевидно, это был ход для кур.

Пек Чан осторожно сдвинул камень в сторону. Прямо перед собой ребята увидели толстую цыновку. На ней, облокотясь на японскую подушку в форме длинного валика, полулежал жирный человек в стёганом халате.

Кай Су чуть не вскрикнул от изумления: это был его хозяин — Хан Хо Сан.

Кай Су не знал, что у Хо Сана было много деревень. Он дёшево скупил их у бежавших японцев.

Хо Сан был доволен. Урожай обещал быть отличным. Взбунтовавшиеся крестьяне притихли при одном только виде американских солдат.

Хо Сан улыбался.

Перед ним на низенькой скамеечке сидел вертлявый человек в золотых очках. Он что-то быстро говорил, размахивая руками. Хо Сан слушал с полузакрытыми глазами.

Ребята замерли.

Вертлявый частил:

— Другие времена, Хо Сан… То, что ты делаешь, делать уже нельзя. Народ прислушивается к северному ветру. Если вы, помещики, не хотите, чтобы вспыхнул весь юг, не надо возбуждать крестьян, не надо… Ведь ты кореец. Надо подумать и о меньших братьях своих…

Вертлявый нагнулся к уху Хо Сана, но заговорил громче, чем прежде:

— Надо уметь произвести впечатление, Хо Сан. Фасад тюрьмы штукатурят и красят не для того, чтобы в ней было приятней сидеть. Но это производит впечатление… Ошеломи народ, Хо Сан, и он воздаст тебе сторицей… Объяви «пять — пять», и ты избежишь расходов по содержанию полиции.

Хо Сан открыл глаза. Вертлявый опередил его мысль:

— Знаю, знаю: дед, прадед, предки… Но надо уметь шагать в такт музыке.

Хо Сан зашлёпал мокрыми губами:

— Лучшая музыка — тихий звон золота. Под неё шагает весь мир.

— Не весь, Хо Сан, не весь!

— Знаю! — Хо Сан обозлился. — Ваши разговоры, уговоры, переговоры, проповеди до добра не доводят! Кого вчера била эта голытьба? Тебя. За что? За сладкие слова.

— Но это же драка, это не доказательство…

— Да, драка. Но в драке побеждает тот, кто бьёт, а не тот, кого бьют.

— Но политика требует…

— Довольно!

— Слушаю.

Стало быстро темнеть, и Хо Сан вошёл в дом. Человек в золотых очках шмыгнул за ним.

Ребята посидели немного в траве и, когда замигали первые звёзды, выползли в поле. Кустами они дошли до дороги и побежали к горе́. Там под соснами друзья сгребли хвою в большую кучу и крепко уснули на мягкой душистой перине.

 

7. ЧТО ВИДЕЛИ КАЙ СУ И ПЕК ЧАН НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Кай Су сидел на пороге развалившейся фанзы и старательно дробил в ступке соевые зёрна. Пек Чан держал на коленях голого мальчика, строил зверские рожи и бодал его лбом, отчего малыш взвизгивал и смеялся.

Кай Су стряхнул с пестика пыль и сказал:

— Всё. Тётушка Цон Син, мы пошли.

Из фанзы послышалось:

— Погодите, славные ребятки! Поешьте!

— Благодарим, тётушка Цон Син. Пора. Солнце высоко.

Из фанзы вышла молодая женщина:

— Я вчера и не поговорила с вами, славные ребятки… Куда же вы путь держите?

— В Прохладную Долину.

— Знаю я эту деревню, бывала там. Только не так уж она прохладна, как вы думаете.

— Почему, тётушка Цон Син?

— Пожгли её.

Кай Су вскочил. Пек Чан опустил малыша на землю:

— Как пожгли? Кто?

— Не знаю. Может, полиция; может, солдаты… Люди говорят: там скрывались партизаны…

Кай Су и Пек Чан поклонились женщине:

— Благодарим, тётушка Цон Син, за приют.

Женщина протянула ребятам пару сухих лепёшек:

— Раньше завтрашнего вечера не доберётесь, славные ребятки, да и то если через перевал пойдёте.

— Мы знаем.

К фанзе на низкорослой мохнатой лошадке подъехал человек в золотых очках. Он улыбнулся женщине, приложив руку к серой шляпе, и затрусил дальше. Женщина неохотно кивнула головой и отвернулась. Ребята узнали вертлявого.

Пек Чан спросил:

— Кто это?

Женщина стиснула зубы.

— Змей!.. Ползает по деревням и шипит: «Вы и не ропщите и не ссорьтесь с хозяевами, а если чем недовольны, изложите сообща…» Вот наши и пошли в город излагать, кто чем недоволен. И муж мой с ними вместе… — Женщина усмехнулась: — Земли ему мало показалось. Пошёл спрашивать, почему на севере крестьянам и земли дали и урожай не отбирают, а у нас всё так же, как и при японцах было.

Пек Чан заинтересовался:

— А они?

— Кто «они»?

— Ну те, у кого он спрашивал… Что они ему сказали?

— Не знаю.

— А муж что говорит?

— Тоже не знаю… Муж за своё любопытство, милые ребятки, седьмой месяц в тюрьме сидит.

Кай Су едва дослушал женщину и быстро побежал. Ему казалось, что он успеет чем-то помочь своей деревне, своим родным.

Пек Чан с трудом нагнал его у перевала через горы. Кай Су лежал на горячей земле. Плечи его дрожали. Пек Чан нагнулся и дотронулся до головы Кай Су.

— Кай Су… Кай Су… — с трудом начал Пек Чан, но слова убегали от него. Он гладил спину Кай Су и говорил, говорил одно и то же слово, вкладывая в него всю свою любовь к единственному другу: — Кай Су… Кай Су…

Кай Су заплакал. Он захлёбывался потоком мыслей и слов:

— О Пек Чан! Разве Хо Сан кореец? Разве Золотые Очки кореец? Нет, Пек Чан… Ты был прав… Я хочу стать разбойником! Бежим назад… Надо сжечь дом Хо Сана, дом с новой черепичной крышей… Утопим Хо Сана… Прогоним долговязого из девятого номера… Ты знаешь все заклинания, прикажи демонам: пусть унесут его, запрячут под землю… Запряжём в телегу Золотые Очки. Пусть везёт самые тяжёлые камни. Я буду хлестать его бичом до тех пор, пока он не добежит до обрыва. Тогда я столкну его в море… Потом я расскажу старику с собакой — помнишь Боя? — как мы отомстили за его сына… Он будет смеяться, Пек Чан, он будет радоваться вместе с нами!..

Стоны Кай Су начали утихать и скоро совсем прекратились.

Кай Су и Пек Чан решили итти не через перевал — здесь путь был короче, — а деревнями и сёлами. Им хотелось подробнее узнать о том, что́ произошло в Прохладной Долине.

Пек Чану было ясно, что́ следует делать. Он восторженно описывал своему другу предстоящие сражения. На стоянках он чертил на земле планы крепости. Но Кай Су почти не слушал его рассказов. Когда земляки устраивались на ночлег, он долго не мог уснуть: в памяти воскресало всё, что видели они на родной своей земле.

Едва лишь Кай Су закрывал глаза, его тело утрачивало вес, обволакивалось тёплым туманом и поднималось вверх. Но это не было сном — он слышал каждое слова Пек Чана и чувствовал, как ноют натруженные за долгий день ноги, и знал, что сто́ит открыть глаза — и всё исчезнет. Он тихо летел над пройденной вместе с Пек Чаном родимой землёй. В полях они видели корейских крестьян за деревянной сохой. По опушкам лесов на дрожащих ногах бродили старухи; они сдирали с деревьев кору, чтобы, размельчив её, прибавить в чумизу. А может быть, это были и не старухи, а молодые женщины — ведь горе старит быстрее, чем годы.

Но чаще всего видится такая картина: по просьбе помещика, полицейские наказывают за неуплаченный вовремя долг крестьянскую семью.

Полицейский тянет за кольцо, продёрнутое в ноздри, поджарого вола, а за ним, положив руку на его тощий бок, закусив губы, идёт кореянка. Она прощается с молчаливым своим помощником. Маленький мальчик хватается за заднюю ногу вола, пытаясь его удержать.

Девочка надевает на рога венок из полевых цветов и, плача, целует вола в губы.

Сотрудник американского журнала, прилетевший в Корею в поисках смешного материала для своих читателей, просит полицейского остановиться. Он долго наводит аппарат на группу, потом, сообразив, что полицейский с верёвкой в руках не очень-то радостное зрелище, просит его отойти в сторону и щёлкает затвором. Потом просит девочку ещё раз поцеловать вола, но на этот раз улыбнуться, потому что слёзы могут расстроить его чувствительных читателей.

Американец сам вытирает девочке глаза, щёлкает несколько раз затвором и представляет, какое огромное впечатление произведёт его фотография, отпечатанная на первой странице, в красках, на ослепительно белой бумаге.

Оскаля жёлтые зубы, американец записывает в блокнот название фотографии: «Воскресная прогулка»…

Потом Кай Су и Пек Чан шли по полям и дорогам Южной Кореи…

И нигде не видели они радостных улыбок, не слышали весёлых песен, которые так любит корейский народ.

 

8. ДЫМ ИЗ ОВРАГА

Незаметно для себя прибавляя шаг, Кай Су и Пек Чан подходили к Прохладной Долине.

Они шли белой волнистой тропинкой, и всё, что много месяцев назад казалось обычным или просто не замечалось, предстало перед ними не как смутное сновидение, тоска о доме, а ощутимо, резко и ярко.

Всё было старым, близким и милым, но вместе с тем новым и трогательным, как бабушка в праздничном платье.

Пек Чан касается плеча Кай Су:

— А вот и два братца…

На берегу высыхающего ручья стоят два дубка. Они переплелись рукастыми сучьями и похожи на обнявшихся людей.

На берегу ручья земляки сбрасывают истлевшие рубашки и моются долго и старательно. Им хочется войти в свою деревню чистыми.

Кай Су бежит через ручей. Пек Чан брызжет ему вдогонку водой. На мгновение в мелких каплях появляется радуга.

Кай Су первым взбегает на высокий берег. Он смотрит с холма на Прохладную Долину и ничего не может понять.

Неприступной крепостной стеной замыкают ступенчатые поля бурые горы. Очертания их неизменно спокойны. Так же, как и тогда, в день расставанья, разбежались по долине зелёные пихты. И небо такое же, чуть желтоватое у горных вершин и ослепительно бирюзовое над головой. И даже сиреневое облачко кажется таким же, каким покинул его Кай Су, уходя с бабушкой в Сеул.

Но где же фанза бобыля Чан Бай Су, балагура и затейника? Где лучшая в Прохладной Долине фанза Син Тек Чена, с двумя окнами, сплошь оплетённая курчавой акацией?

Где фанза Ку Сек Чука, неистощимого певца корейской старины? Где широкая крыша, на которой блестели ослепительным лаком оранжевые и густозелёные тыквы? Где вросшая в землю кособокая фанза бедняка Тек Сана?

— Ведь мы должны ему передать, что Алая Бабочка прилетела к Синему Ручью. Весёлый Огонёк ждёт его до конца месяца…

— Где же наши фанзы, Пек Чан?

Но Пек Чан ничего не ответил. Слишком много разорённых и преданных огню деревень и сёл видел он за длинный путь по корейской земле.

Одинокие стены без крыш, почерневшие балки строений, растерзанные остатки плетней говорили: здесь была деревня.

Но в Прохладной Долине исполинский костёр спалил не только людское жильё, кусты, огороды, траву, землю, но и самую память о том, что когда-то была здесь деревня.

Ветер кружил столбики серого пепла, и казалось, что земля курится. Кай Су рванулся вперёд, как перед прыжком, и молча показал Пек Чану на маленький овражек. Оттуда поднимался настоящий дым. Ребята побежали туда.

Они увидели несколько новых шалашей.

Около одного из них сидела бабушка Кай Су, точно-так же, как всегда сидела у порога своей фанзы. Она помешивала что-то кипящее в чугунке.

Она спокойно обняла сначала Кай Су, потом Пек Чана и сказала просто:

— Вы похудели, мальчики… А ты, Кай Су, вырос… Вам надо переменить рубашки. Подай мне палку, Кай Су! — и, тяжело ступая отёкшими ногами, скрылась в шалаше.

Всё это вместе — шалаши, костёр, запах варева, бабушка — было родным домом и сразу успокоило ребят.

Остругивая ножом палочки для еды, бабушка рассказывала:

— Взгляните, как чисто обработали нашу деревню — ни одной фанзы не позабыли.. А почему? Потому, что бедняк может потерять силы, жену, детей, друзей, землю, но не должен терять того, чем наградила его судьба при рождении…

— А чем, бабушка? — спросил Пек Чан.

Бабушка строго посмотрела на него и замолчала. Она не любила, когда её перебивают.

— Это такое сокровище, которое помогает бедняку при всякой беде… — Бабушка смотрела на Кай Су. Она обиделась на Пек Чана и делала вид, что не замечает его. — Это сокровище — терпение.

И бабушка рассказала ребятам, как рассердился помещик, когда крестьяне отказались отдать ему семь частей урожая, и позвал полицию.

— Тогда Чан Бай Су стал кричать и назвал помещика грабителем. Полицейские повели Чан Бай Су, и твой отец, Кай Су, пристыдил всех мужчин, и крестьяне бросились на полицейских. И ничего хорошего из этого не вышло… Убит молодой Цан Кой Хи, ранена Сель Най… Она лежит там, в шалаше… Народ разделился. Одни пошли на север. Туда же пошёл и твой отец, Кай Су… Другие пошли за Тек Саном. Он сказал: «Разве земледелец покидает свою землю, если на ней выросла ядовитая трава? Надо не бежать, а вырвать её с корнем!» По дороге в тюрьму партизаны пристрелили предателей корейского народа и освободили Чан Бай Су… Я знаю: это сделал Тек Сан — он всегда крепко держал своё слово… Их мало. Чтобы прополоть корейскую землю, надо много рук… Путь через горы труден даже для молодых. Вот я и осталась…

Бабушка помешала палочкой в котелке.

— Ешьте. Такой каши вам не приходилось пробовать? Нет? Это дубовые корни… А потом, когда наши были уже далеко от Прохладной Долины, пришли американские солдаты, разозлились, что не поймали партизан, и разрушили и сожгли деревню.

* * *

Ночью бабушка принесла в шалаш тёплое одеяло величиной с крестьянский огород и ушла подремать около раненой Сель Най. Мальчики сейчас же накрылись одеялом с головой и, дыша друг другу в лицо, стали шептаться:

— Вот видишь, видишь! Вся Прохладная Долина пошла к Ким Ир Сену… Эх, Кай Су, Кай Су, не думал я, что ты струсишь!..

— Я?! — поразился Кай Су. — Замолчи, или я… — Не найдя подходящего слова, он со злостью ткнул Пек Чана в бок и повернулся к нему спиной.

— Дерись, дерись! — с трудом переводя дух, сказал Пек Чан. — Я ведь не упрашиваю — я и один могу пойти. Оставайся… Я думал, ты мужчина… Сиди на своей кочке и кланяйся помещику. Да смотри, не потеряй терпение. Ладно, я и один соберу войско… только уж ты потом ко мне не суйся…

И Пек Чан нарочно громко захрапел.

Кай Су поворочался, потом стал чесаться с таким расчётом, чтобы локоть упирался в спину Пек Чана. Тот не выдержал и засмеялся.

— Значит, завтра пойдём? — спокойно спросил Пек Чан.

— Только вот… бабушка…

— Жалко?

— Ну да.

Утром бабушка, выслушав внука и Пек Чана, сказала:

— В такое время мальчики должны быть вместе с отцами. Идите! — и проводила их до тайной тропы через горы.

 

9. КРОВАВАЯ ТРОПА

Переход через горы в этом месте считался тяжёлым и опасным. Но другого короткого пути к северу не было. Бабушка рассказала о тропах, по которым ушел народ Прохладной Долины, одёрнула курточку Кай Су, поправила пояс Пек Чана и повернула назад.

Ребята шли молча. Зелёные лужайки сменились голыми площадками. Всё чаще и чаще попадались глубокие трещины.

Кай Су остановился и долго смотрел на вершину перевала. По краям горы ползли сизые тучи. Обломок скалы напоминал рог вола.

— Вот и Сломанный Рог! — отдуваясь, сказал Пек Чан и бережно опустил на камни мешок с припасами, который собрала им в дорогу бабушка.

Возле ручейка земляки присели отдохнуть.

Кай Су привязал мешок к себе на спину и поднялся. Он не мог сидеть на месте. Ему хотелось поскорее догнать людей Прохладной Долины.

— Ты что? — удивился Пек Чан. — Ведь бабушка велела подниматься утром… Забыл?

Кай Су посмотрел на вершину. Солнце уже зашло, и очертания горы медленно таяли. Он не позабыл советов бабушки. Он и сам знал, как опасно переходить горы ночью. Но разве можно спать, когда знаешь, что вся Прохладная Долина идёт сейчас всё ближе и ближе к северу, к Ким Ир Сену!

— Пойдём! — сказал он упрямо и зашагал, не оглянувшись па Пек Чана.

Тропинка часто раздваивалась. Иногда она приводила к бездонному обрыву. Приходилось возвращаться обратно и проделывать путь сначала. Перед вершиной Сломанного Рога дорога растеклась в снежном поле. Резало глаза и звенело в висках. Захотелось спать. Дошли до голубых камней, о которых говорила бабушка.

— Вот видишь, — весело сказал Кай Су, — скоро спуск.

Около широкой трещины Пек Чан почесал затылок: через трещину лежала толстая сосна.

— Всё верно. Перейдём на ту сторону — всё время влево… Потом вниз… Потом лесок… Потом деревня Золотой Ручей… И всё! А ты плачешь!..

Пек Чан обиделся:

— Я не плачу… — Он опять посмотрел на лежащую сосну. — А вот как мы перейдём это?

Оба заглянули вниз. По дну трещины извивались ленты тумана. Казалось, что у неё нет дна.

— А вот так! — сказал Кай Су и ступил на дерево.

Оно скрипнуло и закачалось. Другой конец его таял в сумраке.

Кай Су сделал несколько шагов. Подул ледяной ветер. Кай Су покачнулся, опустился и сел на ствол верхом.

— Иди же, иди! — закричал он Пек Чану.

Пек Чан сразу сел на дерево, но не двигался.

— Ложись на него, ложись! — кричал ему Кай Су.

Пек Чан быстро пополз.

— Вниз не смотри! — Голос Кай Су доносился откуда-то издалека.

Пек Чану казалось, что он ползёт много часов. Он не удержался и открыл глаза. Глубоко под ним бешено кипело что-то белое. Ветер врывался в рукава и холодил спину. Он хотел ползти дальше, но руки сделались тяжелыми и перед глазами закружились сверкающие точки…

Что-то потянуло его вверх, и он, собрав остатки сил, крепко обнял дерево ногами. Потом ноги обмякли, точки перед глазами превратились в бешено вертящиеся кольца, и он почувствовал, что ствол ускользает от него…

— Очнись!

Пек Чан открыл глаза. Над ним склонился Кай Су. Он дул ему в рот.

— Ну и хорошо! — сказал он серьёзно и небрежно спросил: — Испугался? Я и сам тоже…

Пек Чан понял, что его перетащил Кай Су, и виновато ответил:

— Ничего не боюсь, а когда высоко — руки-ноги отнимаются… Я уже хотел бросаться вниз. Всё равно, думаю, конец…

Отдохнули. Поговорили о том, когда и почему бывает страшно. Ледяной ветер завыл и засвистел. Вокруг заклубился молочный туман, и сразу, как будто небо чем-то накрыли, стало темно. Ребята поднялись. Они хотели добраться до деревьев, переждать непогоду, но ветер швырял их из стороны в сторону.

— Иди за мной! — приказал Кай Су.

За его спиной Пек Чану было легко итти. Но правая нога его стала зябнуть, и он нагнулся подтянуть чулок.

Ветер прижал его к земле. Он хотел разогнуться и не мог.

— Кай Су-у-у!..

Ветер заглушал его голос, закрывал глаза, дул в уши… Пек Чан пополз на коленях и наткнулся на след ноги в снегу.

«Он пошёл сюда!» Пек Чан пополз быстрее. «Теперь сюда… Здесь он упал… Так…»

Пек Чан остановился.

Откуда же появились новые следы?

«Ах я глупец! Да ведь он идёт на четвереньках, так же как и я…»

След привёл Пек Чана к обрыву. Его дно было прикрыто снеговыми облаками. Они бурлили, разрывались и обнажали чёрную, бездонную пустоту. У Пек Чана закружилась голова и руки сделались мягкими и бессильными.

Он закрыл глаза и, двигая локтями, отполз от края обрыва. Придя немного в себя, он стал отыскивать следы, но ветер уже заровнял тонкий снежный покров. Теперь он дул рывками: взвоет по-волчьи и замолчит, словно прислушиваясь к тому, как эхо отражает его вопли.

Тишина, наступившая после того, как горы несколько раз повторят стоны бури, была страшнее, чем самый вой. Это было похоже на ожидание громового раската, после того как сверкнёт молния.

Но вот до Пек Чана донёсся слабый голос Кай Су. Он прилетел со стороны обрыва. Пек Чан быстро подполз к самому краю.

Оттого, что ветер утихал, дно обрыва почти всё было обнажено. Пек Чан вытянул голову. Голос поднимался снизу, но как Пек Чан ни всматривался, Кай Су нигде не было видно.

— Я здесь, Пек Чан… Здесь, под тобой…

Пек Чан нагнулся над обрывом. Кай Су висел над пропастью, держась одной рукой за тощий куст. Лицо, обращенное к Пек Чану, было испачкано кровью.

Пек Чан заметался по краю. В одном месте он нашёл узкую расселину. Из неё торчал изогнутый корень. Зацепившись за него ногой, он скользнул вниз. Он мог бы дотянуться до Кай Су рукой, но тот висел несколько правее.

— Можешь схватиться за меня?

— Нет… Не удержусь… У меня что-то с рукой, — ответил чуть слышно Кай Су. — Ты иди… Иди, Пек Чан… Только не гляди на меня… Я недолго…

Пек Чан, вися вниз головой, стал снимать свой пояс. Сделав из него петлю, он стал набрасывать её на Кай Су.

Промахнувшись несколько раз, он набросил пояс на шею Кай Су. Кай Су просунул в петлю свободную руку… Осталось выпустить из руки куст. Кай Су не решался это сделать: он боялся увлечь Пек Чана за собой в пропасть.

— Скорей, скорей!.. — И Пек Чан вцепился в пояс с такой силой, что заломило плечи. — Скорей, скорей!..

Кай Су разжал пальцы. Оба повисли над пропастью. Пек Чан пытался подтянуться на ноге. Это оказалось невозможным. Ветер раскачивал их тела. Острая боль в ноге исчезла. Нога онемела и на секунду Пек Чаном овладело состояние, подобное тому, когда он переползал через трещину.

Он почувствовал на своей спине руку Кай Су. Пальцы, как твёрдые сучья, вонзались в кожу и поднимались всё выше и выше…

Прежде чем до него донёсся хриплый шопот Кай Су: «Не держи, отпусти меня!» — Пек Чан понял, что Кай Су поднимается по нему, как по дереву.

Вот он карабкается по его ногам… Пек Чану стало легче. Кай Су был уже на краю обрыва и вытащил его за ноги.

Они лежали с открытыми глазами, не в силах пошевельнуться. Потом уснули.

Их пробудили первые лучи солнца. Пек Чан увидел, что Кай Су сидит, охватив руками голову, и покачивается, словно от зубной боли.

— Ты что?

— Мешок! — простонал Кай Су.

Это было неожиданным ударом. Предстояло почти два дня пути, а мешок с едой лежал на дне пропасти. Пек Чан весело свистнул и сказал:

— Что-нибудь придумаем.

Кай Су повеселел, и друзья зашагали вниз, наперебой восхваляя вчерашние подвиги друг друга.

Но придумать ничего не удалось, и, подходя поздним вечером к Золотому Ручью, они шатались от утомления и голода. Им казалось, что они слышат скрип телег и голоса своих односельчан; это видение придало им бодрости, и они вошли в деревню…

Они проснулись и увидели вокруг себя незнакомых крестьян. Всё население собралось взглянуть на истощённых, полуголых детей, которые неведомо откуда появились ночью в деревне и уснули посреди улицы.

Все ждали, что́ они скажут.

Пек Чан сел и спросил, не проходили ли через деревню люди из Прохладной Долины. Пек Чан сам не услышал своего голоса, и ему показалось, что он не сказал это, а только подумал.

Но крестьяне поняли его вопрос, и один из них, хромой, нагнувшись к уху Пек Чана, громко и раздельно как глухому, растолковал, что народ Прохладной Долины прошёл на север два дня тому назад.

Земляки сейчас же встали и хотели итти в ту сторону, куда хромой крестьянин махнул рукой. Но тот же крестьянин задержал их и, почесав коричневым ногтем щёку, обратился к толпе:

— Отведём их к нему. Пусть они ему всё расскажут.

Он сделал ударение на слове «ему».

Все закивали головами, и друзей втолкнули в маленькую фанзу.

На цыновке лежал крупный человек с перевязанной головой. Движением век он приказал им сесть.

Человек долго, не моргая, переводил тёмные глаза то на Кай Су, то на Пек Чана. Потом веки его опустились, и он вздохнул.

Хромой крестьянин нагнулся к уху лежащего человека и сказал:

— Дети из твоей деревни. Спроси их.

Глаза человека запылали.

Пек Чан вскрикнул и стиснул колено Кай Су.

Оба разом заговорили:

— Тек Сан, Тек Сан!.. Алая Бабочка прилетела к Синему Ручью. Если Тек Сан соберёт людей, пусть ведёт их через горы. Весёлый Огонёк будет ждать тебя до конца месяца…

Последние слова прокричал один Кай Су: у Пек Чана нехватило дыхания.

— Только ты не успеешь, Тек Сан. Месяц кончается завтра…

Тек Сан поднял голову. Повязка опустилась и закрыла один глаз. Он прошептал:

— Спасибо… Спасибо, ребятки. Мои люди уже там… А куда идёте вы?

— Туда, куда идёт Прохладная Долина, — к Ким Ир Сену.

Голова Тек Сана опустилась.

— Скажите Ким Ир Сену, — сказал он сурово, — скажите, что всё в порядке… Юг будет свободным…

Ребят накормили, дали с собой сушёной рыбы и коробок спичек и подробно объяснили, как можно сократить путь, чтобы нагнать своих.

У опушки леса Кай Су и Пек Чана остановил топот босых ног. По дороге из деревни, обгоняя друг друга, мчались мальчик и две девочки.

Мальчик был широкогруд и на целую голову выше земляков. В руках его сверкал широкий охотничий нож.

— Ну? — с досадой и тревогой спросил Пек Чан, когда прибежавшие, часто дыша, стали внимательно, с ног до головы, разглядывать его и Кай Су.

— Я — сын Оленя, — гордо сказал мальчик, пробуя на ногте лезвие ножа.

Кай Су открыл рот… Олень был знаменитый партизан. О его неустрашимости и славных делах земляки слышали ещё в Сеуле. Это он поднял солдатское восстание, занял несколько городов и разбил американский гарнизон. Это его, Оленя, израненного в неравном бою, захватили и бросили в самую тесную камеру страшной сеульской тюрьмы Кемукван. Об этом было крупно напечатано в газетах. Тогда же был объявлен день его казни.

А на следующее утро Олень бежал сквозь каменные стены, а Кемукван горел, подожжённый с трёх сторон.

Портреты Оленя, напечатанные на блестящей белой бумаге, Кай Су и Пек Чан не раз видели расклеенными по Сеулу. Он смотрел со стен так же бесстрашно и весело, как смотрел сейчас этот мальчик с охотничьим ножом.

— Он бежал на север, это правда? — после молчания спросил Пек Чан.

Сын Оленя презрительно усмехнулся:

— В нашу деревню приходили солдаты, и офицер спрашивал меня, куда бежал мой отец. И я сказал: «Олень, мой отец, не бегает, а догоняет». Офицер ударил меня плёткой и велел сжечь нашу фанзу.

Девочка, похожая на сына Оленя — земляки догадались, что это его сестра, — прижала к груди растопыренные пальцы в знак того, что мальчик говорил правду.

Мальчик ласково поглядел на сестру:

— Солдаты били и её…

Девочка вспыхнула.

— Я сказала: «Вернётся отец, и вы будете ползать у его ног, трусы!»

Мальчик кивнул головой. Потом нахмурился.

— Мы проводим вас до Чёрного Камня… А вы идите вперёд, — сказал он девочкам.

Девочки неохотно побежали, беспрестанно оглядываясь.

— Вы ищете Оленя, я знаю… Я расскажу, как его найти.

Кай Су и Пек Чан посмотрели друг на друга.

— Мы идём за Прохладной Долиной…

Пек Чан пояснил:

— На север… Там Ким Ир Сен и все наши…

Мальчик остановился. Остановились и земляки.

— А разве здесь, на юге, — губы мальчика почти не шевелились, но каждое слово было отчётливо слышно, — …разве здесь не ваши?

Кай Су закусил губы и решительно двинулся вперёд. Пек Чан пошёл за ним. Сын Оленя догнал их и положил руку на плечо Кай Су:

— Сухая глина родного поля дороже жирной земли на чужбине.

Кай Су вздрогнул. Такие же слова часто говорила бабушка. Он посмотрел в глаза мальчику:

— Там мой отец и вся Прохладная Долина.

Сын Оленя ничего не ответил.

— Где найти Оленя? — спросил Пек Чан.

— Разве он один? Их много, и они всюду.

Пек Чан смутился. Глаза сына Оленя стали холодными, и когда ребята поровнялись с невысокой скалой — девочки с букетами и с венками в волосах ждали их здесь, — он сухо сказал:

— Вот Чёрный Камень.

Скала, действительно, была сине-чёрная, и лишь на вершине её яркое изумрудное деревцо раскачивалось во все стороны, как бы стараясь оторваться и взлететь к небу.

Мальчик присел на корточки и концом ножа начертил на земле путь, по которому следовало итти, чтобы догнать Прохладную Долину.

Кай Су подробно расспрашивал о речках, сёлах и поворотах, а Пек Чан — он был уверен, что сразу всё понял, — стал осматривать Чёрный Камень и заинтересовался кучками камней, лежавших у его подножия. Одни кучки — их было много — сложены из мелких острых камешков, другие — этих было немного — из крупных твёрдых пород.

К Пек Чану, играя ножом, подошёл сын Оленя:

— Когда корейцы уходят к Оленю, каждый кладёт сюда камень. Это клятва…

— А большие камни?

— Это целые деревни.

Пек Чан схватил мальчика за руку:

— Ну скажи мне, как его найти?

— Все идут сначала в горы. Там скажут, что надо делать…

Кай Су поднялся с земли. Он хорошо усвоил путь.

Все медленно и молча дошли до поворота тропинки к реке. Сын Оленя остановился и вытер о рукав свой нож.

— Я думал, вы идёте в горы, к отцу. И хотел… Ну, всё равно. Вот… — Он протянул Кай Су нож: — Возьми, всё равно… Он очень острый и никогда не потемнеет.

Мальчик насупился и сердито взглянул на девочек:

— За мной! — и побежал к Чёрному Камню.

Земляки смотрели им вслед, но ни мальчик, ни девочки ни разу не оглянулись. Скоро они скрылись за скалой.

— Кай Су, — решительно сказал Пек Чан, когда они спускались к реке, — нехорошо, что мы бежим со своей земли.

— Мы вернёмся.

— Со своей земли не бегут, Кай Су.

Кай Су ответил не сразу. Он протянул руку на север:

— Там отец мой, там вся Прохладная Долина.

— Но у меня нет отца! — Пек Чан начал горячиться. — У меня никого нет, Кай Су…

Кай Су долго смотрел на друга и тихо спросил:

— А я? Меня не считаешь?..

Пек Чан покраснел и отвернулся.

* * *

Днём было трудно итти. Они спали в тенистых кустах, пережидая жару, и шли в ночной и вечерней прохладе.

Счёт дням был давно потерян.

Они дошли до реки, о которой им говорили. Ещё немного — и будет мост из камней. Значит, они скоро догонят своих.

Берегом итти было легче. Но река часто отклонялась от прямого пути. Ребята шли по прямой линии, то отходя от берега, то вновь к нему возвращаясь. Каждый шаг был дорог.

Вот и мост!

Ребята погрузили свои истомлённые тела в холодную воду. Вода обжигала их — они терпели… Им надо было собрать последние силы. Шум в ушах медленно затихал. Они почувствовали, что их одолевает сон. Тогда они вышли на мост и легли поперёк дороги. Теперь нельзя было проехать или пройти через мост, не разбудив их.

Уснули они мгновенно.

Через час Кай Су вздрогнул и поднял голову. Пек Чан лежал с открытыми глазами.

— Слышишь? — спросил Кай Су. — Что бы это?..

Земля вздрагивала. Ветер доносил до них смутные звуки. Ошибки быть не могло… Ребята поднялись. Мешало шуршанье осоки. Они опять приложили головы к земле.

— Идут, — с трудом выговорил Кай Су.

Пек Чан всхлипнул.

Ребята жадно ловили усиливающийся шум.

— Наши! — прошептал Кай Су.

Ребята вскочили на ноги.

Теперь звуки долетали и по воздуху. Они распались на части: вот что-то звякнуло о камень… вот человеческий голос…

Кай Су и Пек Чан посмотрели друг на друга и побежали.

Вдруг им показалось, что шум исчез.

Они остановились. Громкий стук сердец мешал вслушиваться. Прошло несколько минут, прежде чем к ним вернулась способность отделять желанный шум от журчанья воды и дыхания ветра.

Звуки явственно приближались.

Ребята смотрели на дорогу, ожидая крестьян Прохладной Долины. Но шум нарастал за их плечами.

Послышалась резкая команда, и в воздухе разорвался сухой смех.

Кай Су и Пек Чан скатились с дороги и спрятались под мост.

Через мост на лохматых лошадках ехали корейские солдаты. За ними, по четыре в ряд, шли арестованные корейцы. Мужчины и женщины… Старые и молодые… Вся Прохладная Долина…

Отец Кай Су шёл в первом ряду. Руки его были связаны. Две женщины вели под руки балагура Чан Бай Су. Голова его была обёрнута тряпкой и пятна крови чернели на ней. Но Чан Бай Су, подмигивая в сторону солдат, говорил что-то такое, от чего люди в его ряду с трудом сдерживали улыбки.

Шёл Ку Сек Чук, и рядом с ним шёл его сын…

И много ещё родных и дорогих людей шло через мост, мимо Кай Су и Пек Чана.

Узкоплечий кореец в большом американском картузе — вероятно, командир отряда — что-то презрительно крикнул, и колонна остановилась.

Солдаты въехали в воду. Запотевшие лошади, фыркая и косясь, терпеливо ждали, пока течение не унесёт поднятый со дна ил.

Когда лошади напились, разрешили подойти к воде арестованным.

Женщины осторожно обмыли окровавленную голову Чан Бай Су и, прополоскав тряпку, сделали ему свежую перевязку.

Чан Бай Су шутил не умолкая:

— Теперь моя тыква пойдёт в рост… Земляк, — обратился он к солдату, слезающему с лошади, — сколько вам платят за каждую корейскую голову?

Солдат молча отвернулся.

— Верно, хорошо платят, раз вы так стараетесь… А как с вами рассчитываются? Долларами? А?

Солдат не выдержал. Он густо покраснел и крикнул:

— Молчать!

Отец Кай Су — он сидел на берегу, с опущенными в воду израненными ногами — повернул голову и долго смотрел на солдата.

— Я знал твоего отца и деда, Ли Бон, — тяжело расставляя слова, сказал он. — Хорошие были люди.

Он помолчал и стал глядеть на воду.

— Они бы плюнули тебе в лицо, Ли Бон!

Солдат отвёл свою лошадь в тень дерева.

— Тек Сан говорил правду: со своей земли не бегут… Свою землю защищают… А кто защитит её, как не мы сами?

Кореец в американском картузе опять крикнул, и арестованные поднялись.

А когда скрылись вдали солдаты, ехавшие сзади пленных, и пыль осела на придорожную траву, вышли из-под моста Кай Су и Пек Чан. Они долго смотрели в ту сторону, куда увели людей Прохладной Долины, и пошли на север.

Им хотелось сейчас же рассказать всё, что произошло с Прохладной Долиной, Ким Ир Сену.

 

10. «ТЫ МЕНЯ ЖДИ, КАЙ СУ…»

Север отделялся от юга глубокой вихлястой речкой. Северная граница проходила по высокому обрыву.

Оба берега были лесисты. Деревья склонялись над водой, и встречались места, где густые кроны сцеплялись, образуя над речкой зелёный коридор.

Кай Су и Пек Чан сидели у воды, под корнями столетнего дерева.

От Северной Кореи их отделяла вода.

Проползая мимо американского поста, они видели, как в тени палатки солдаты играли в карты. С этим берегом всё благополучно. А вот как на той стороне — неизвестно.

Ребята сделали себе шапки из листьев и травы, схватились за корни и бесшумно спустились в воду.

Глубина начиналась сразу от берега. Кай Су тихо подал команду:

— Ну!

Пек Чан разжал пальцы и скрылся под водой… Через мгновение показалась его голова, и по тому, как Пек Чан судорожно глотал воздух, Кай Су понял, что его друг тонет.

Он повис на левой руке и схватил Пек Чана за волосы. Тот с трудом выкарабкался на берег.

— Ты что? — изумился Кай Су.

Пек Чан тяжело перевёл дух:

— Я… Понимаешь, я не знал, что будет глубоко… Если бы я знал… я бы научился… Я ведь не умею плавать.

Кай Су долго, мучительно долго молчал, глядя на воду.

Пек Чан ждал, когда он поднимет на него глаза.

Кай Су посмотрел на верного друга и улыбнулся:

— А может быть, что-нибудь придумаем, Пек Чан?

Пек Чан опустил голову:

— Нет, Кай Су, тут уж ничего не придумаешь.

— Ну что ж, Пек Чан… Отдохни, и пойдём обратно. Я тебя подожду… — Кай Су вздохнул. — Только я тебя очень прошу: научись поскорей!

Пек Чан побледнел.

— Нет, Кай Су… Ты плыви… Вон он, северный берег. Плыви пока один, Кай Су…

Кай Су понял, что это решение Пек Чана твёрдо и непоколебимо, и горячо обнял земляка. Пек Чан прошептал:

— Ты меня жди, Кай Су, я скоро приду.

Кай Су опустился в воду, оттолкнулся от корней и быстро поплыл к северному берегу.

Сквозь слёзы Пек Чан видел Кай Су ползущим по крутому обрыву. Потом он увидел, что Кай Су поднялся во весь рост и вошёл в чащу леса.

 

11. КАЙ СУ УЛЫБАЕТСЯ

Лейтенант Николаев надел больничный халат и пошёл отыскивать главного врача.

У третьей палаты он остановился и заглянул в дырочку, процарапанную в матовом стекле.

По комнате ходил седоусый человек в расстёгнутом халате. Он огибал табуретку, стоявшую на его дороге, тремя длинными шагами достигал тумбочки, внимательно разглядывал пятнышко на стене, говорил, вернее — рокотал густейшим басом. «Так…» Поворачивался, опять обходил табуретку, на этот раз с другой стороны, подходил к изголовью кровати, на которой спал черноволосый мальчик, и громыхал: «Так-то…»

Николаев осторожно открыл дверь и вошёл в палату. Доктор указал ему глазами на табуретку, повернулся и, не останавливаясь, зашагал от кровати до пятнышка на стене.

Мальчик ворочался и скрипел зубами. Иногда он стонал и с трудом — жилы надувались на тонкой шее — поднимал голову.

Николаев, не отрывая глаз от мальчика, сказал:

— Двадцать третий.

— Что «двадцать третий»? — спросил седоусый не останавливаясь.

— Двадцать третий рейс совершаете, Иван Петрович. Вы бы хоть табуретку переставили — мешает.

Седоусый сбился с ноги.

— А известно ли вам, товарищ лейтенант, — доктор сделал страшные глаза, — что приёмные часы установлены с трёх до семи?

Николаев молчал. Он хорошо знал характер приятеля. Доктор повышал свой громоподобный голос.

— Нарушать больничные порядки я не позволю!.. И не возражайте!

Мальчик что-то забормотал. Доктор замахал на Николаева руками и зашипел:

— Тише, прошу не шуметь…

Он осторожно положил руку на лоб больного. Мальчик притих. Доктор заворчал:

— Ваши молодцы тоже… Рады стараться… Эдак не только мальчишку — меня напугать можно…

Николаев хотел рассказать доктору, как пограничники привели к нему мальчика, полуголого, худого, как он неожиданно уснул за обедом и почувствовал себя плохо, да вспомнил, что не один раз говорил об этом, и промолчал.

А доктор всё ворчал, но так тихо и невнятно, что казалось, будто слова застревают в его жёстких усах и не могут вырваться наружу. Наконец он окончательно умолк и стал ходить по комнате, на этот раз описывая правильные круги.

— Так вы серьёзно решили взять его к себе?

Николаев замялся:

— Ну… на время, конечно… Пока я здесь… Ведь армия скоро покинет Корею. Меня, видите ли, очень интересуют языки восточные. Китайский я немного знаю… А корейцы, знаете, такой поэтический народ… Я записал несколько песен. Чудо!

Доктор задумался:

— Знаете что, Коля…

— Что?

— Мой ферзь на «е» четыре?

— Так точно.

— В таком случае, я его ставлю на «аш» один и… шах! Тонко?

— Не очень. — Николаев закрыл глаза. — Король «эф» один, «е» два.

— Законно… А ну-ка, отойдите!

Николаев отошёл от кровати. Доктор нахмурился и достал из кармана трубку.

Мальчик говорил:

— Здравствуй, Пек Чан… Я знал, что ты что-нибудь придумаешь… Надо сказать бабушке, чтобы она шла не через горы, а прямо к Тек Сану. Как ты думаешь?.. Ей будет трудно на перевале… А ты молодец, Пек Чан!.. Я расскажу Ким Ир Сену, как ты меня спас на перевале…

Николаев со словариком в руках напряжённо вслушивался в бред Кай Су. Найдя нужные слова, он нагнулся над подушкой и сказал по-корейски:

— Русские — друзья корейцев.

Сухие губы Кай Су сложились в улыбку.

— Да он весельчак! — загремел Иван Петрович и откинул одеяло.

Он потыкал пальцем в острые рёбра и проворчал:

— Богатырь! Ишь мускулы-то… Хоть сейчас в цирк… В чём только душа держится! Н-да… Упитанность много ниже средней… А как основной аппарат? — Приложил трубку и весело добавил: — А сердце — высший сорт!

Николаев спросил шопотом, как обычно говорят у постели больного:

— Поправится?

— А как же! — ответил доктор, укрывая мальчика. — Только вот что, Коля… Ваша затея весьма неудачна: человек вы занятой, а ему, — он кивнул на Кай Су, — строжайший режим требуется. Оставьте-ка его мне. У нас порядочек, уход…

Николаев заволновался:

— Нет, позвольте, Иван Петрович, вы заняты не меньше моего! А спать он будет на диване…

— Ну, раз на диване, тогда конечно… — И доктор, довольный, что так удачно подшутил над товарищем, рассмеялся.

Николаев успокоился.

— Какое же это заболевание? — спросил он помолчав.

— Южное… Голод.

Доктор открыл окно. В комнату ворвалась стройная песня: мимо больницы мерным шагом проходила колонна девушек и юношей. Корейская молодёжь готовилась к празднику.

— Отличный край, — пробасил доктор в усы. — Кабы не Волга, ни за что бы не уехал отсюда… А этого младенца надо рыбьим жиром поить. Не забудете? Впрочем, я вам всё запишу.

…У больничных ворот доктор взял Николаева за пуговицу кителя:

— Коля, ваш король — с «эф» один на «е» два?

— Так точно.

— Слушайте внимательно: я ставлю слона на «е» четыре.

И доктор, не дожидаясь ответа, поднялся по лестнице и скрылся за дверью.

Доктор и лейтенант были заядлыми шахматистами. Оба играли без доски. У них был матч из десяти встреч. Сейчас игралась решающая партия, определяющая победителя.

 

12. ЗМЕЙ С ЮГА

Через две недели Кай Су, скрипя новыми сапогами, гулял по древней столице Кореи — Пхеньяну.

Город готовился к торжественным проводам советских войск, освободивших корейский народ.

На площадях стояли высокие мачты с алыми полотнищами. Поперёк улиц на верёвках развевались многоцветные флажки. Ma домах, в окнах магазинов висели красочные портреты Ленина, Сталина и главы Народного Комитета — Ким Ир Сена. Свежевыкрашенные фасады зданий отражали мягкий свет ласкового августовского солнца.

Кай Су мог свободно ходить по любой улице, мог стоять перед любыми воротами и даже заглядывать во дворы, где тоже шла спешная работа: натягивали на рамы красные ткани, пилили, строгали, красили деревянные бруски, привязывали к проволоке бумажные фонарики. Рабочих рук явно нехватало.

В одном месте Кай Су перенёс и приставил к стене невысокую лестницу. Девочки попросили его помочь украсить вход в школу сосновыми ветками и живыми цветами.

Кай Су не соглашался с распределением гирлянд, придирался, язвительно спорил, лазил на табуретку, поднимал гирлянды то выше, то ниже и в конце концов добился того, что по одну и другую сторону, на одинаковой высоте, у пышными кострами запылали букеты, перехваченные золотой лентой, а точно на середине, внутри зелёного венка, в раме из белых цветов расположился портрет Ким Ир Сена.

Кай Су подробно изучал флаги, спускавшиеся с крыш домов, рассматривал кружевные арки, в которые вколачивали последние гвозди. Он долго стоял перед высокой трибуной — она ещё не была задрапирована, и от неё пахло свежей сосной. Этот запах вызвал воспоминание о Прохладной Долине.

Кай Су хотелось говорить. Люди были заняты. Они вежливо отвечали на его вопросы, но сейчас же переходили к своим делам. А ему требовался внимательный, понимающий слушатель. И Кай Су беседовал сам с собой.

«Почему бы, — думал он, — не построить мост, чтобы жители юга, не умеющие плавать, переходили сюда, на север?..»

Кай Су видит себя стоящим на мосту… Он знает, кого можно пропустить…

Бабушка, Пек Чан, отец… Вся Прохладная Долина!

«Проходите, пожалуйста!»

Экая досада: комната у Николаева маленькая, всем не поместиться. Стойте! Мы пойдём к доктору — у него много комнат с большими кроватями…

А Пек Чан пойдёт ко мне. Мы будем спать вместе на диване, под одним одеялом, как у бабушки в шалаше…

«А, и ты идёшь через мост, жирный Хо Сан? Ну уж нет!..»

Кай Су бросается на своего бывшего хозяина и колотит его по мягкому животу…

Проходящие мимо девушки удивлённо смотрят на корейского мальчика, который руками и ногами бьёт куст акации. Они хохочут…

Но Кай Су не замечает девушек. Он бежит вместе с другими ребятами за военным оркестром. Его глаза сверкают ярче серебряных труб. На повороте улицы Кай Су вспоминает, что русский офицер Николаев покажет ему сегодня самое великое чудо: картины, которые двигаются и говорят…

Около высокого дома с белыми колоннами Николаева не было. Кай Су стал рядом с часовым и замер в ожидании.

Над крышами зеленеет священная гора Марамбо. Тонким лучом устремляется в небо монумент, воздвигнутый трудящимися Северной Кореи в честь Советской Армии, освободившей эту угнетённую страну от сорокалетнего японского ига. Вершина памятника увенчана золотой пятиконечной звездой.

Кай Су даёт имена всему, что видит.

Улицу от дома до площади он назвал «Быстрая Река», седоусого доктора — «Тихий Гром», а русского офицера Николаева — «Большой Пек Чан».

Кай Су разглядывает звезду на горе Марамбо и придумывает ей название.

Перед ним бесшумно возникает длинный автомобиль. Из него выходит русский офицер. Кай Су подбегает к нему и протягивает руку. Офицер хмурит брови.

Кай Су говорит:

— Здравствуй!

Офицер улыбается. Они обмениваются рукопожатием. Офицер прикладывает руку к фуражке и поднимается по ступенькам.

Кай Су не хочет показаться невежей и тоже прикладывает руку к голове, хотя она ничем не покрыта.

Он подходит к автомобилю и внимательно изучает своё отражение на чёрном лаке.

— Кай Су!

Кай Су оглядывается. Николаев! Сейчас они пойдут смотреть картины: они двигаются и говорят… Это сказала кореянка — соседка Николаева.

Кай Су знал только такие русские слова, как «здравствуй», «свобода», «товарищ», «победа», «земля», «Ленин», «Сталин».

Николаев понимал по-корейски всего несколько фраз. Шли молча.

Путь лежал через базар. Здесь было тесно, пестро и шумно. Николаев взял Кай Су за руку, и они медленно пробирались через толпу. Кай Су нравилось то, что он слышал.

Говорили о хорошем урожае, о том, кто сколько продаст риса и сколько заработает. Речи пересыпались шутками.

За несколько минут Кай Су увидел столько улыбок, сколько не видел их за всю свою жизнь. Ему хотелось вмешаться в чужой разговор, рассказать о своей деревне.

Густая толпа преградила дорогу.

Кай Су услыхал знакомый голос. Увидеть говорившего ему мешали спины слушателей. Николаев повёл Кай Су в обход. Кто-то рассказывал о делах на юге. Кай Су насторожился.

— Сейчас на юге тоже неплохо, а кой в чём даже лучше, чем здесь… Американцы помогают крестьянам… Товаров навезли таких, каких мы и не видали…

Кто-то спросил:

— А земля всё у помещиков?

— Ну что же? Разве помещики не корейцы? Разве мы не одной страны дети? Всегда можно договориться…

Все засмеялись. В шум ворвался звонкий, озорной голос:

— Можно!.. Урожай пополам: помещику рис, а крестьянину солома… Нет, друг! Лучше уж сеять на своей земле.

— Сейте, сейте… Работайте… А потом русские заберут себе ваш урожай. Даром, что ли, они пришли…

Николаев и Кай Су хотели обойти толпу, но она хлынула в сторону, увлекая их за собой.

Кай Су увидел человека с юга: он был в крестьянской одежде. Он быстро махал кулаками, неумело отражая нападение.

Из толпы вырвался старик в белом халате и, со свистом размахивая суковатой палкой, подбежал к человеку с юга. Тот упал на колени и поднял вверх дрожащие руки.

Это был тот вертлявый человек, которого Кай Су видел во дворе своего хозяина Хо Сана. Тогда на нём были чужеземный костюм и золотые очки.

— Змей! — закричал Кай Су. — Я знаю тебя! — и бросился на переодетого человека, но лейтенант Николаев крепко прижал его к себе. — Не выпускайте его! — надрывался Кай Су. — Его прислал жирный Хо Сан…

Николаев приложил руку к горячим губам Кай Су.

Старик опустил дубину и грозно спросил:

— Это правда?

— Мальчишка врёт, — зашипел вертлявый. Кай Су не выдержал:

— Ты сам врёшь, трусливая лисица!

К Николаеву подошёл пожилой кореец в белом костюме и, с трудом подбирая слова, сказал:

— Товарищ офицер, арестуйте его. Народ может разорвать обманщика… Мальчик что-то знает… — Он обратился к толпе: — Ведите его к начальнику.

Старик поднял вертлявого с колен. Кай Су шёл рядом с Николаевым, сзади арестованного. Голова его горела.

«Счастье твоё, Змей, что русские так добры, — думал он. — Попался бы ты в руки мне и Пек Чану… Мы бы заставили тебя ползать!»

Кай Су вспомнил своего отца, вспомнил пепел на месте Прохладной Долины, и ему захотелось вцепиться в горло гнусному Змею, заползшему с юга.

Все трое подошли к дому и поднялись по широким ступеням. Кай Су оглянулся.

— Мальчик! — крикнул из толпы старик с дубиной. — Не бойся, расскажи всё, что знаешь.

Кай Су кивнул головой.

В коридоре к Николаеву подошёл молодой кореец и, спросив его о чём-то по-русски, посмотрел на Кай Су.

— Тебя зовут… — Он сделал вид, что прекрасно знает Кай Су, но забыл его имя.

Кай Су назвал себя.

— Слушай, Кай Су: Если ты знаешь этого, — он пальцем указал на Змея, — расскажи всё мне, а я передам начальнику. Я знаю русский язык.

Кай Су подтянулся. Ему хотелось как можно лучше выполнить важное поручение.

Высокая дверь открылась, и все вошли в большую комнату.

Кай Су всё время следил за вертлявым. Он боялся, что Змей обманет доверчивых русских. При первых же его словах Кай Су насторожился.

— Да, я с юга. — Вертлявый говорил тихо и жалобно. — Крестьянин. Земли у меня нет. Я батрак. Поэтому я и перешёл границу. Здесь дают землю.

Кай Су дрожал от негодования. Он впервые слышал такую чудовищную ложь. Он сорвался со стула, но его удержал Николаев. И начальник спокойно слушает его! И пишет…

Послушаем, что он ещё скажет.

— Я говорил то, что видел на юге. Корея свободна. Ведь каждый может сказать то, что думает… Этого мальчика я не знаю.

Переводчик сказал:

— Кай Су, подойди сюда, к столу, и скажи всё, что знаешь об этом человеке.

Кай Су не забыл ни одной мелочи. Он говорил долго, а начальник терпеливо писал.

— А как по-твоему, Кай Су: этот человек говорил правду?

— Нет! — твёрдо ответил Кай Су и добавил тихо: — Посмотрите в его глаза.

Кай Су посмотрел в бегающие глаза незнакомца. Тот шевелил белыми, дряблыми пальцами.

— Смотри, — обратился Кай Су к начальнику и протянул к нему свои жёсткие руки с тонкими, чуть припухшими на суставах пальцами. — Вот руки…

Он посмотрел на побледневшего незнакомца и презрительно усмехнулся.

— А этой рукой, — Кай Су коснулся руки Змея, — этой рукой даже почесаться как следует нельзя.

И, выпятив грудь, Кай Су застыл, глядя в глаза начальнику. Он видел, что так делали советские воины.

Когда незнакомца увели, все гладили Кай Су по голове, хлопали по плечу, жали руку.

Кай Су отвечал крепким рукопожатием, и все имели возможность убедиться, что он неплохо держал в руках лопату и соху, и выразили уверенность, что винтовку он будет держать не хуже. Это переводчик передал ему дословно и от себя добавил, что он, Кай Су, славный парень.

 

13. «ЛЮБИ СВОЮ РОДИНУ!»

В семь часов утра Кай Су в одних носках ходил на цыпочках по комнате.

Сапог он не надевал. Они скрипели великолепно, неподражаемо, упоительно, но чуть-чуть звучнее, чем следовало для раннего часа. Кай Су берёг сон лейтенанта Николаева.

Сегодня корейский народ торжественно провожает воинов Советской Армии, которые освободили и теперь покидают Северную Корею.

Жители севера в знак благодарности своим освободителям устроили большой праздник — праздник любви и уважения корейского народа к Советскому Союзу, — и он, Кай Су, получил билет на трибуну.

Он знает, за что ему дали такой почётный билет. Это за то, что он распознал врага. Он хорошо помнит всех врагов своего народа.

Лейтенант Николаев может спокойно ехать домой. Кай Су теперь сам прогонит врагов своей родины.

Недаром он клялся вместе с Пек Чаном быть таким же верным сыном корейского народа, как Ким Ир Сен.

Кай Су достаёт из кармана курточки пригласительный билет и целует напечатанное золотом изображение Сталина.

Когда Николаев поедет в Россию, он попросит его сказать Сталину, как счастлив Кай Су.

Кай Су надевает сапоги и выходит на улицу. Ему трудно сидеть на месте.

Он ходит около дома, слушает пение птиц, смотрит, как розовеют легкие облака, как над священной горой Марамбо вспыхнула золотая пятиконечная звезда.

Кай Су и Николаев идут по Быстрой Реке и сворачивают на площадь, где стоит трибуна. Она затянута кумачом. Трепещущие флаги и золотые шнуры делают её похожей на корабль.

На площади пустынно — ещё рано.

Демонстрация начнётся не скоро. Николаев подводит Кай Су к высоким ступеням и показывает ему место, где он будет сидеть. Потом они идут к ворогам большого дома.

Кай Су знает, что это Народный Комитет.

Во дворе маленький садик. В тени под деревьями много людей. Кай Су узнаёт знакомых. Вот, в белом костюме и в белом картузе, доктор Тихий Гром. Вот начальник, которому Кай Су рассказывал правду о человеке в золотых очках.

Кай Су подходит к ним и протягивает руку. Знакомым он просто говорит:

— Здравствуй!

Незнакомым громко и отчётливо называет себя:

— Ли Кай Су…

Народу много. Он обходит всех не спеша и солидно пожимает руки. Ему улыбаются.

Он про себя называет этот двор «Садом Улыбок».

Кай Су обошёл всех, кроме корейца в белом кителе и белой полотняной шляпе — он тихо разговаривает с нарядной пожилой женщиной. Кай Су знает, что нельзя подходить к взрослым, когда они заняты, и терпеливо ждёт.

Наконец-то! Кореец в белом кителе и полотняной шляпе стоит один.

Кай Су бежит к нему с вытянутой рукой и представляется:

— Ли Кай Су.

Кореец жмёт ему руку и говорит:

— Ким Ир Сен.

У Кай Су останавливается дыхание. Он отступает на несколько шагов и долго смотрит в ясные молодые глаза Ким Ир Сена… Да, конечно, это он! Улыбается точно так же, как на том портрете, который Кай Су помогал украшать цветами…

Кай Су подбегает к нему и говорит о бабушке, о Прохладной Долине, о Тек Сане, об Олене и о Весёлом Огоньке…

Ким Ир Сен слушает его так, как слушают песню — с закрытыми глазами.

— Он остался на том берегу… Но ведь он придёт? Партизаны вырвут ядовитую траву? Правда? Мы не знали, что река… Там отец мой и бабушка… Увижу ли я их?

Ким Ир Сен открывает глаза:

— Нет такого меча, которым можно было бы разрубить пополам озеро.

Кай Су смеётся:

— Даже капли воды не разрубишь.

Ким Ир Сен смотрит на часы. Кай Су понимает это движение и холодеет: осталось самое главное.

Он идёт рядом с Ким Ир Сеном и спрашивает:

— Что делать, Ким Ир Сен, чтобы быть похожим на тебя?

Ким Ир Сен нагибается к Кай Су и говорит:

— Люби свою родину!

Кай Су глядит вслед Ким Ир Сену. Потом он бежит за ворота. Там уже играют на серебряных трубах.

С того места, где сидят доктор и Кай Су, хорошо видно всё, что происходит на площади.

Прямо перед глазами — два огромных портрета, с дом величиной: Ленина и Сталина. Влево от портретов — оркестр. На той стороне площади, во всю ширину её, сомкнутым строем стоят советские солдаты.

Кай Су ищет среди них офицера Николаева. Это невозможно: знамёна, ордена, серебряные трубы так сверкают, что глазам делается больно, как если бы долго смотреть на отражение солнца в реке.

Кай Су поворачивает голову вправо. Там — трибуна. На ней стоит Ким Ир Сен. Он оперся на барьер локтями. Красиво! Перед Кай Су нет барьера. А жаль! Перед ним чья-то широкая спина. Кай Су ещё раз смотрит, как стоит Ким Ир Сен, облокачивается на плечи сидящего впереди человека и мнёт ему шляпу.

Теперь он стоит так же, как Ким Ир Сен.

— Сядь! Экий шельмец… — Доктор делает страшные глаза и колет жёстким пальцем живот Кай Су.

Но легко сказать «сядь», когда грянул оркестр и на площадь вышли школьники! Вот они подходят к трибуне…

Все девочки в одинаковых платьях. Они несут большие букеты.

А вот девочки, которым Кай Су помог украсить школу. Неужели они не видят его?

Девочки подходят к трибуне и бросают цветы Ким Ир Сену. Ким Ир Сен громко кричит:

— Да здравствуют школьники свободной Кореи!

И вся площадь одним дыханием трижды восклицает:

— Мансе!

Но громче всех кричит Кай Су.

Идут юноши с длинными трубами. За ними — поле с живыми цветами. Это девушки. Они танцуют. Многоцветные волны заливают площадь…

Вдруг площадь взрывается:

— Мансе! Мансе! Мансе!

Автомобиль. Высоко на скале стоит женщина с мечом. Под скалой — японец. Он дрожит, пытается спрыгнуть с автомобиля.

Кай Су приплясывает и хохочет.

Тихий Гром косится на Кай Су и урчит медведем:

— Поберегите горло, молодой человек!

Но Кай Су ничего не замечает…

Идут партизаны, участники боёв с японцами. Рваное, закопчённое знамя развевается гордо. Кай Су узнаёт старика в белом халате, который на базаре замахивался дубиной на Змея в золотых очках. Сейчас у старика в руках старинное ружьё. На конце дула — красный флажок.

Кай Су простирает к партизанам руку точно так же, как это делает Ким Ир Сен, и кричит звонко и раскатисто:

— Мансе!

И вдруг партизаны дружно ему отвечают:

— Мансе!

Идут рабочие… Идут крестьяне… Бурным потоком протекает перед затуманенным взором Кай Су его ликующая родина.

Течение утихает.

Вот пошли строители гидростанции; они несут огромный макет плотины. Качают знатных людей. Высоко над толпой взлетают молодые корейские инженеры, кореянки-ударницы…

Перед трибуной, стоя на плечах идущих, девушка бросает в руки Ким Ир Сена букет. Ким Ир Сен ловит цветы.

В воздухе плавно кружатся розовые лепестки.

Кай Су подхватывает каждую песню, и ему кажется, что голос его мчится через крыши города, через священную гору Марамбо, над реками и полями, сёлами и дорогами.

Он уверен, что песня его вместе с северным ветром долетит до сердца его друга Пек Чана…

Протекает час за часом.

Тысяча за тысячей идут радостные люди свободной Кореи…

Кай Су устал. В ушах его шумит, ревёт водопад… Медь оркестра… Вихри песен… Тысячеголосое «мансе»…

Но ему хорошо. Он продвигается к Тихому Грому и крепко прижимается к его колючей щеке.

— А? Да, да, — бормочет доктор, проводит ладонью по жёстким волосам Кай Су и осторожно, как бы вынимая соринку, касается двумя прокуренными пальцами своего заблестевшего глаза.

Оркестр заиграл старинную корейскую песню о том, как горы Чонпяксан раскинулись длинной цепью… О том, как через перевалы тянется кровавый след…

И, усиливаясь и заполняя площадь, улицы и переулки, жарким ветром взвились над Пхеньяном памятные слова о многострадальной Корее, взвились и растаяли под ослепительным солнцем.

Вспоминая о прошлом, пел народ древнюю песню, сложенную из стонов и вздохов. Пела вся площадь, пел весь город, пела вся страна, вспоминая о прошлом, смело глядя в грядущее…

На площадь торжественно вливалась новая колонна. Все поднялись со своих мест и обнажили головы. Шли корейские женщины, и в первых рядах величаво выступали старейшие из них. На спинах несли они плетёные корзины. Из корзин выглядывали румяные, темноголовые внуки и внучки и восторженно махали руками. Первый ряд мягко оторвался от колонны и уверенной поступью двинулся к изображениям Ленина и Сталина.

Там женщины остановились.

Бережно, как умеют это делать только матери, они достали из корзин своих внуков и внучек и протянули их к портретам.

И пристально и внимательно смотрел на них Ленин, по-отцовски улыбался Сталин…

— Ленин мансе!

— Сталин мансе!

— Ким Ир Сен мансе!

Доктор сорвал с головы белый картуз и взметнул его в небо. Над головами взмывалась стая шапок, платков, цветов…

На площадь выехал советский генерал. Все взгляды приковались к всаднику. Белая лошадь под ним звонко выстукивала дробь передними копытами, и в полной тишине было слышно её горячее дыхание.

В руках генерала сверкнула шашка. Громко и торжественно грянул оркестр. Поплыли знамёна…

Раз, два! Раз, два!

Советская Армия прощалась с корейским народом.

Кай Су увидел офицера Николаева. Их глаза встретились…

Николаев улыбнулся, и Кай Су почувствовал себя взрослым, сильным и отважным. Поэтому Кай Су нисколько не было стыдно слёз, что текли по его загорелым щекам…

А когда площадь опустела и медные раскаты оркестра доносились словно тихая колыбельная песня, Кай Су положил голову на плечо соседа и думал о том, как построится и зацветёт новыми садами Прохладная Долина и он вместе с Пек Чаном, бабушкой и отцом будет сидеть на пороге новой фанзы, смотреть на вечерние, потухающие облака и вспоминать советского офицера Николаева и доктора Тихий Гром.

#img_14.jpeg