Деду Василию перевалило за 80 и он уже собирался предстать перед Господом, готовился мысленно дать отчёт своим делам за всю прожитую жизнь. Квартирант его, Эдик, был вдвое моложе него. Ещё в этой коммунальной квартире жил совсем молодой человек по имени Дима, которому едва исполнилось 19 лет. У этого Димы был дедушка, но жил он в другом месте, предоставя свою жилплощадь внуку. У Димы было много друзей, которые часто посещали его, особенно по ночам. Невольно слыша их разговоры, Эдик узнал, что у Димы и имён было много.
У старика Василия в жизни оставалась ещё одна мечта, которую он, уйдя на пенсию 25 лет назад, до сих пор не мог реализовать. Он хотел скопить энную сумму денег и до начала 1990-х годов ему её хватило бы, но тут грянули «реформы»… Часть денег одинокий дед хранил просто под матрасом, не опасаясь, что кто-то может обокрасть его. От куда такая уверенность? Он всю жизнь проработал в органах, а если более точно — во внутренней разведке. Многие его соратники, обуреваемые жаждою славы, под старость лет своих бросились писать мемуары и таким образом сдали не мало секретов врагам отечества. Василий не страдал манией величия, но вот деньги ему нужды были, много денег. А их не хватало, как он полагал. И он решил для себя, что ни за что не помрёт, не получив свои кровные сбережения обратно. Государство обещало их вернуть, когда тому исполнится 80 лет.
К сожалению, хотя дед и дожил до столь почтенного возраста, сил у него практически ни на что не осталось. Размышляя об этом, он заранее подыскал себе помощника. Случай свёл его с Эдиком. Тот приезжал в Москву брать заказы, а затем возвращался в свой город. Недели через две-три снова приезжал. Московская зарплата обеспечивала жизнь его семье в провинции, даже о цене проезда туда-обратно говорить было смешно. В душе, однако, он мечтал о другом существовании.
Последние месяца два дед Василий уже не выходил из дома и всё больше и больше лежал пластом. Его состояние требовало ухода и он уговорил для этого Эдика. Тот понимал, что в этом случае в его работе наступит нежелательный перерыв, но дед, узнав, сколько тот примерно получает в месяц, обещал выплатить такую же сумму. Эдик догадывался, что одинокий и никому не нужный старик готовится отойти в мир иной и хочет, чтобы кто-то был рядом, кто-то сделал бы для него это последнее дело. Пожилые родители Эдика с пониманием отнеслись к рассказу и отпустили его. Причём, как часто бывает в таких ситуациях, большинство думает о корысти в виде наследства. Так вот, Эдик и его родители даже не полагали в своём сознании и саму мысль. Они были православноверующие люди и Господь уберёг их от подобного искушения.
У соседа по комнате и его собственного деда понятия по данному вопросу были иные. В случае смерти старика, комната должна была перейти Борису Яковлевичу (так звали 60-летнего дедушку Димы). Собственно, он и посадил своего внука присматривать за стариком, когда тот совсем протянет ноги. Чтожь, у каждого в этом мире свои планы на жизнь. Вот только появление Эдуарда никак не ожидалось.
Его знакомство с 19-летним парнишкой состоялось на кухне, когда тот попросил денег взаймы. Это была разведка боем, которая сразу расставила все точки над «i». В конце беседы Эдик точно знал, что за человек этот Дима; Дима же прекрасно представлял, как ему нужно относиться к временному квартиранту, хотя бы и вдвое старше его. «Разведка» сообщила об этом Борису Яковлевичу и тот немедленно приехал, как бы между прочим. Их знакомство явилось абсолютной формальностью.
— Бизнесом занимаешься? — Поинтересовался Борис Яковлевич, обращаясь к квартиранту на «ты».
— Нет, какой бизнес? — Даже удивился про себя Эдик.
— Сейчас только так нужно жить.
— Нужно или можно?
— И можно и нужно… Чем занимаешься?
— Бизнес это не по мне, — отклонился от прямого ответа
Эдик и добавил, — бизнес нашей стране благополучия не принесёт.
Борис Яковлевич рассмеялся от души, но как-то зло, как показалось Эдику.
— Ну давай, трудись! — Иронично сказал он и по коридору направился к выходу. У самого порога заметил: — Я хотел добрый совет дать, всего лишь.
Дверь захлопнулась, а Эдик про себя отметил, что будто ведром помоев окатили его. Нет, никакого зла к этому человеку он не испытывал, но почему ему так скверно на душе? От этой встречи и этого короткого разговора он отходил потом целую неделю.
Внук Бориса Яковлевича был точной копией своего деда, если не сказать — больше. Поколение Эдика наяву увидело свою будущую смену, которую некоторые державники окрестили, как «поколение пепси». Однажды некто позвонил и, представившись Бегемотом, попросил к телефону Скорпа. Эдик вежливо посоветовал с подобными вопросами звонить не на квартиру, а в зоопарк. Выяснилось позже, что «скорп» — это одно из имён Димы. В тот день «будущая смена» попыталась наехать на Эдуарда.
— В следующий раз потрудитесь принимать для меня сообщения.
В сердце Эдика что-то колыхнулось. В своей жизни ему уже не раз приходилось встречать таких людей, которые в ком-угодно могут умело сформировать некое чувство вины. Они планомерно наступают и всё окружение подчиняют себе. Таких людей отрезвляет только лишь адекватный отпор, не оправдательная речь, а ответный наезд. Поняв, что происходит, Эдик решил не искушать судьбу, а сразу определить свои отношения с соседом.
— Во-первых, — начал он после некоторой паузы, — ты не предупредил меня, что есть некто Бегемот, который будет спрашивать Скорпа. Но это теперь и не имеет значения, ибо, во-вторых, я православный человек, а поэтому сразу хочу предупредить, что в следующей подобной ситуации буду сразу вешать трубку. Если хочешь, чтобы я звал тебя к телефону, объясни своим друзьям, как нужно вообще общаться с незнакомыми людьми.
Такой ответ воспламенил Димочку и он, на самом деле, ещё более почувствовал себя крутым. Перед кем? Перед Эдуардом, услышав только, что он православный человек.
— Я тоже крещёный. — Неожиданно подхватил он затронутую тему. — Но вот сознательно ушёл в язычество.
Эдик насторожился.
— Ваша вера пустая совершенно. Ну крестили меня родители мои, ну и что; я тоже ничего не понимал. А вот веру предков я выбрал сознательно, по убеждениям.
Эдику вдруг стало очень любопытно дослушать соседа до конца. Тот, по-видимому, чувствуя за собой какие-то сильные аргументы, с гордостью продолжал.
— Сколько лет вашему христианству? Во-от… Это не самая старшая религия. И потом, у нас-то на Руси она силой насаждалась. А язычники — это воины.
Тут он совершенно встрепенулся и его понесло. Из той исторической галематьи, которую пришлось услышать Эдику, он вынес одну ясную мысль, за которую и зацепился.
— Похоже, о язычестве ты знаешь больше, чем о христианстве. Но я должен тебе сказать, Дима, что принятие христианской веры не подразумевает одно лишь крещение. Что, крестился и все? Многие думают, что это конец, когда выбор сделан. Но в действительности крещение это только самое начало.
Димочка нехотя слушал.
— В Церкви Православной есть таинства, богослужения, что составляет её жизнь. Ты, позволь спросить, на службы хоть раз ходил? Оказывается, нет. А как можешь говорить тогда, что вера эта тебе ничего не дала? Ты же не участвовал в жизни Церкви, а стало быть и не знаешь о вере ничего. Зато как смело утверждаешь, говоришь о её пустоте. Ты же не участвовал! Заметь, при этом, что сам, добровольно, по собственной воле… отлучил себя от Церкви.
— Ваша Церковь — это сплошные нарушения закона, ею же придуманные. — Принялся отстаивать свою точку зрения язычник.
— Какие, например?
— Когда-то было установлено не рукополагать в священники моложе 30 лет, раз. Затем Христос говорил, что даром взяли, даром и отдавайте. Это он про таинства, о которых ты упомянул. А что в ваших храмах, они бесплатные? За всё в церкви нужно платить. Это два, а для пущей моей радости скажу и третье. Законом было положено не общаться с неверными, а что делают церковники? Вот так оно и везде, сплошной бардак и лицемерие. А других поучать горазды! Что скажешь?
Эдик снова на некоторое время задумался, потом спросил:
— Кто тебе об этом рассказал?
— Да знаю.
— Как знаешь, если не от кого-то; ты же в церковь не ходишь.
— Дед мой историк.
— Ну и что? — Возразил Эдик. — Он что, верующий человек? Это он тебе понарассказал?
— Он, слава богу, тоже не верующий. Но он историк и знает гораздо больше, чем ваши церковники.
— Что значит историк? — Пытался уяснить для себя Эдик.
— Преподавал в институте.
— А сейчас бизнесом занимается.
— Он на пенсии и чем хочет, тем и занимается.
— Странно, — проговорил вслух Эдик, — ты, получается, практикующий язычник, а твой дедушка практикующий историк-бизнесмен.
Дима не понял этой фразы, но почувствовал какую-то обиду в свой адрес. Его сознание лихорадочно заработало в поисках причины для перехвата инициативы. Но тут Эдик начал отвечать на его предыдущие во-первых, во-вторых и так далее.
— О рукоположении ты правильно сказал, но при этом почему-то не счёл необходимым обратить внимание на время, в которое создавался закон. Оно что, вчера было? Я думаю, что после того разорения Церкви, когда теперь не хватает священников, не большой грех рукополагать и молодых, тем более, что благодать в равной степени через всех передаётся. В конце концов я в Церковь не к батюшке иду.
— Мой дед называет их сопляками и, думаю, он прав, не на пустом месте мнение своё сформировал.
— Конечно прав! — Возмутился Эдик. — Каждому, кто вне Церкви, легко о ней рассуждать. Но я скажу тебе, что да, Церковь — это собрание грешников; мы ничем не лучше других, но… Мы хотим спастись и вера наша в том, что вне Церкви этого сделать невозможно. Наша надежда не в наших каких-то заслугах, а лишь в вере на милость Божию.
Язычник пропустил эти слова мимо ушей, да и не понятны они были ему.
— Ты там про плату за таинства ещё сказал. А в Евангелии, кстати, чётко сказано, что всякий труждающийся достоен награды своей. Священник он что, дармоед по-твоему? Он целый день в храме и у него тоже есть семья, которую нужно кормить. Впрочем, чего это я тебе всё объясняю? Ты сам чем занимаешься?
— Я делаю нужное дело.
— Я знаю про твоё дело. Ты мне ответь на другой вопрос, какая польза отечеству от твоего дела?
— А что? — Теперь уже возмутился Дима.
— Ну ты там собираешь подписи за какого-то очередного политического самозванца, участвуешь в каких-то акциях…
— Проектах. — Поправил Дима.
— Проектами у вас называются откровенные хулиганские выходки, понятно? Но из каких средств ты получаешь зарплату? Из каких?! Эти люди обворовали всю страну и ты им способствуешь прийти к власти на выборах. А я знаю почему. Потому что ты не хочешь работать, не любишь, да и не умеешь. Эта твоя работа не работа; я говорю о созидательном труде на пользу народу и отечеству. А ты строишь пирамиды, лезешь все выше и выше.
— Народом кто-то должен управлять.
— Но не такие же, как ты. От армии ты «откосил», говоришь, по зрению. Так хотя бы пере до мной не хвастался, что ты снайпер. Учиться не хочешь. Специальности никакой нет. Лишь бы сесть повыше и руководить. От куда у вас такая уверенность, что вы знаете, как и что, а другие не знают? А я отвечу откуда. От лукавого ваша уверенность.
— Да ладно демагонию разводить. — Махнул рукой Дима.
— И, кстати, вот я с тобой отщаюсь…
— Ну и?
— Я как был православным, таким и остался.
— К чему это сказано? — Не понял язычник.
— А к тому, что общаясь с иноверцами, по словам твоего дедушки, церковники яко бы становятся, как они. Чушь полная. Пусть лучше твой дед скажет, где и когда он видел совместные богослужения. Если приведет пример, я с ним может быть и соглашусь.
— Не знаю, я больше верю своему деду.
— Если бы ты подвернул на улице ногу, а я бы шёл мимо, то что, неужели не помог бы тебе подняться и дойти до дома? Совсем другое дело, если бы ты меня позвал с собой на ваши языческие шабаши. Вот тут, извините, нам не по пути.
— Да вас никто и не позовет.
— Правильно, потому что мы, на самом деле, по разную сторону баррикад и наша вера даже здесь уже не при чём.
— Каких баррикад?
— Самых настоящих. Вот какая у тебя гражданская позиция?
— …
— Думаешь, почему я спрашиваю? Да потому, что ты пособствуешь врагам отечества, сознательно, а стало быть и сам враг. Ваше поколение ненавидит стариков, не любит простой труд. Вам только бы тусоваться с утра до вечера и жить за счёт других. Но я тебе уже сейчас говорю, что пока живо моё поколение, мы будем вас уничтожать, как опухоль.
— Вот такой ты «добрый» православный.
— А ты не путай, не путай места. Я лично буду защищать свою веру и отечество и не позволю, чтобы такие, как ты, насадили здесь западную или ещё какую «культуру». Не нравится тебе Россия — вали отсюда, а нам-то некуда бежать.
— А где же ваша терпимость, дорогой?
— Про терпимость ты хорошо вспомнил. Если бы твой дед был честным историком, он бы вынужден был признать, а заодно рассказал бы и тебе, что не православная вера насаждалась силой, а католическая, а последние отлучены от Церкви. И потом, если уж кто убивал, так это язычники христиан. К слову сказать, они и своей кровушки не прочь пролить, слыхал наверное?
— Что? — Недоумённо переспросил язычник Дима.
— Ну если ты язычник, да ещё практикующий, то давай уж по полной программе, с человеческими жертвоприношениями.
— Я знаю. — Неожиданно сухо заметил Дима.
— Как, ты способен по жребию отдать себя в жертву деревянному истукану?
— Меня уже не принесут, — коротко парировал язычник и пояснил, — у меня статус уже другой.
— Ну а если твоего ребёнка?
— Если это нужно богу, то я сам сделаю это.
До сей минуты Эдик думал, что подобные экземпляры существуют только на страницах журналов и газет, но сейчас он вдруг поверил в те жуткие цифры, которые ежегодно составляют некое число. Перед ним сидел человек, могущий вот так свободно рассуждать на темы, от которых у простого нормального человека стыла кровь в жилах.
— Да ты, батенька, сатанист. — Только и смог сказать Эдик.
Димочка на это ничего не ответил и разговор их закончился, но с этой минуты Эдик не мог больше воспринимать соседа, как обычного человека. Тот сам себя считал необычным, а зная о свойствах этой необычности всякий православный христианин должен быть начеку. Эдику захотелось в тот же день бросить всё и уехать домой, но он не мог оставить умирающего старика.
Как то вдвоём они сидели на кухне и в разговоре Эдик, сам не зная почему, рассказал деду Василию о том, с каким соседом они живут. Он передал их разговор полностью, почти слово в слово, при этом неторопливо занимаясь приготовлением макарон. Старичок внимательно слушал и с интересом наблюдал за действиями Эдика.
Как только вскипела вода, тот начал засыпать; причём, макароны заблаговременно были помещены из пакета в кастрюльку. «Из кастрюльки то удобнее высыпать, чем из пакета», — всегда думал про себя Эдик. Затем он уже неотлучно стоял у плиты, непрерывно помешивая макароны. Когда вода снова забурлила, он убавлял газ, но продолжал помешивать. Не имело значения, сколько должны были вариться макароны — три или пятнадцать минут — он непрерывно помешивал. «Так они будут одна к одной, не слипнутся и к кастрюле не прикепят», — рассуждал он. Когда же время подходило, Эдик ставил кастрюлю в раковину под холодную воду. Макароны начинали промываться, а он тем временем готовил сковородочку, в которую наливал подсолнечного масла. Видя, что вода в кастрюле становилась прозрачной, брал ковшик-дуршлак и, зачерпывая понемногу, теперь уже рукой промывал тщательно в ковшике, перекладывая затем в сухую кастрюльку. Когда процедура заканчивалась, быстро мыл не нужную посуду под горячей водой и снова возвращался к плите. Солил макароны уже на сковороде и, что интересно, он и здесь их непрестанно помешивал. Сам любил их есть в прикуску с белым хлебом.
— Ловко у тебя получается. — Заметил дед.
— Это я от мамы научился. — Пояснил Эдик. — Она мне всегда говорила, что любое дело нужно делать с любовью, а особенно, кода для кого-то еду готовишь. Это сейчас я болтаю, а когда один, то просто молюсь про себя.
— Мы их в конце 1930-х-то хорошо за горло взяли. — Неожиданно проговорил дед Василий. — Может быть и добили бы, если б война не помешала.
— Вы о чем? — Не понял Эдик.
— Да о соседе нашем. — Недовольно буркнул дед. — Этого-то по отчеству можно распознать…
Тут Эдик догадался, что речь зашла не столько о внуке Димы, сколько его дедушке Борисе Яковлевиче.
— Но я уже тогда понял, что в их среде перегибы были. Заключил будто про себя дедушка Василий. — Понял, но сделать ничего не мог.
Через неделю он умер. Их последним делом с Эдиком был поход в сберкассу, где Василию выплатили компенсацию за потерянные вклады. Вместе с этими деньгами и те, что были под матрасом, набили почти целый чемодан. Кроме того, до этого ещё заранее оформив наследство на Эдика, дед Василий передал ему и свою комнату, которую, продав, добавил ещё число к общей сумме. Это было предпоследнее желание старика, которое не могло осуществиться при жизни.
Когда вскрылась затея, Борис Яковлевич рвал и метал, но сделать ничего не мог. Комната к нему не перешла и квартирой он не завладел. Эдик же с чемоданом, набитом деньгами, уехал домой. Дома он был не долго, объяснив родителям, что должен выполнить последнее пожелание деда Василия, его завещание, можно сказать.
Он приехал не то в маленький город, не то в большое село, сразу трудно было понять. В нем он нашёл батюшку, возглавлявшего один единственный приход в округе. Ему и передал чемодан.
— Так строим уже. — Изумлённо сказал тот и показал Эдику на стены, поднимающиеся от земли пока только метра на три.
— Его сломали после войны, кажется?
— Да, а Вы от куда знаете? — Поинтересовался батюшка.
— Один человек мне рассказал, который руководил всем этим делом.
— …
— Но он уже умер, а я просто знаю.
— Так эти деньги, они что? — Снова спросил батюшка.
— А это просто деньги. — Ответил Эдик. — Деньги на храм.
Они зашли к батюшке в дом и тот долго пересчитывал их. Затем ещё долго думал, при этом что-то записывая в тетрадь. Наконец вздохнул и сказал:
— На храм в нынешнее время этих денег не хватит, а вот часовню на кладбище давно мечтаем поставить, да и к этому строительству подспорье.
— Дело Ваше, отче, Вам решать. — Ответил Эдик и собрался было уходить.
— А кого поминать-то? — Услышал он уже на пороге. — На вечный помин души благодетелю.
— Об этом он не просил. — Замешкался Эдик. — Просто, говорит, на храм дай.
— И все же?
— Василий… — Задумчиво произнёс Эдик.
— Крещёный? — Переспросил батюшка.
— Вообще я не знаю, но ему было уж за 80.
— Значит крещёный. — С облегчением вздохнул батюшка и пошёл провожать Эдика до самой станции.