Кабаре Гонконг: расцвет шоу-бизнеса и его тесная связь с кинематографом. Анита Муи, Лесли Чун, Энди Лау, Сэмми Чэн и другие.

На Каннском кинофестивале 2013 года состоялась премьера «Слепого детектива» Джонни То – типично гонконгского фильма, где перемешаны все жанры и совершенно невозможно предугадать, что произойдет на экране в следующую минуту. Энди Лау играет в нем гениального сыщика с истинно китайским именем Джонстон. (Само это имя уже представляет собой гэг: по ходу действия мы узнаем, что настоящее имя героя звучит как Чон Ситон, и он, по гонконгской моде, переделал его на английский лад.) Некогда Джонстон был звездой полицейского управления Гонконга, однако от излишнего служебного рвения ослеп и теперь подхалтуривает в качестве частного сыщика: разыскивает преступников, за чьи головы назначена награда. Никаких неудобств в связи со слепотой Джонстон не испытывает, ориентируясь по звукам и запахам лучше японского Затоичи, и надеется, что достижения современной медицины смогут вернуть ему зрение.

Приключения начинаются, когда женщина-детектив Хо (Сэмми Чэн), сочетающая невероятную крутизну с трогательной неуверенностью в себе, нанимает Джонстона найти давно исчезнувшую подругу детства. Но у героя другие планы: он собирается использовать наивную Хо в качестве партнерши в своей охоте за головами. С этого момента фильм словно бы сходит с ума. То, что начиналось как полицейский триллер, превращается в кинематографическое подобие американских горок: каждые пять минут действие совершает неожиданный кульбит, каждая новая сцена решается в другом жанре по отношению к предыдущей, диапазон этих жанров колеблется между мистическим хоррором и романтической комедией, а сюжетных поворотов хватит на целую дюжину картин. В одной из сцен героиню на улице сбивает машина, после чего она взлетает в воздух и приземляется аккурат на заднее сиденье другой машины, принадлежащей персонажу, в которого она тайно влюблена; это событие становится началом их романа. Другая героиня, узнав, что ее бойфренд переезжает, решает тайком последовать за ним и прячется в его платяном шкафу. Когда она вылезает из шкафа, то оказывается… в Рио-де-Жанейро; выясняется, что бойфренд переехал не на другую улицу, а в другую страну.

Безумная афиша фильма «Слепой детектив» (2013) вполне соответствует его содержанию

Юмор картины имеет несколько раблезианский характер, как в сцене, где Джонстон, впервые оказавшись в квартире Хо, отчаянно мечется в поисках туалета, натыкаясь на все, обо что можно споткнуться, и в итоге едва не падает в ванную, где, разумеется, в этот момент моется героиня. Не менее впечатляют дедуктивные способности персонажей. «Что может отвлечь вас от убийства человека? – размышляет Джонстон и приходит к ошеломляющему прозрению. – Необходимость срочно убить другого человека!» С убийствами, кстати, в фильме тоже все в порядке. Количество маньяков на единицу экранного времени просто зашкаливает: по ходу действия герои изобличают аж четырех, и еще пара злодеев остаются не пойманными – видимо, в расчете на сиквел.

На Каннском фестивале критики испытывали явные проблемы с описанием этого разухабистого фильма. По утверждению Дерека Элли, еще большие трудности были у западных прокатчиков, не понимавших, в каком жанре им следует позиционировать данное кино. Сам Джонни То ходил в Канне довольный, как слон, и гордо сообщал прессе, что снял «настоящий гонконгский фильм».

– Гонконские фильмы не используют обыденную логику, – говорил он. – Мы можем показать на экране все, что угодно. Сцену автомобильной погони, потом музыкальный номер, потом убийство. Мы можем комбинировать самые разные элементы в одном фильме.

– Почему гонконгские фильмы такие безумные? – поинтересовался у него корреспондент журнала «Голливуд Репортер». – Откуда это взялось?

– Потому что Гонконг – это не Америка, где все контролируется студиями, – был ответ. – У нас все решает режиссер. Бюджет, съемку, подбор актеров. Режиссер является настоящим хозяином своего фильма.

Фантасмагоричность гонконгских картин когда-то навела одного отечественного критика на мысль, что китайцы вообще не понимают, что такое жанры. Это, разумеется, ошибочное суждение. В 60-е годы в Гонконге снимались чистейшие образцы всех жанров, от мюзикла до шпионского фильма. Да и сегодня сам Джонни То, почти одновременно со «Слепым детективом», снял в Китае вполне конвенциональный полицейский фильм «Война с наркотиками» (2013). Эклектичность и визуальное безумие пришли в кинематограф Гонконга в конце 70-х годов, вместе с вторжением режиссеров новой волны. Причем большинство из этих режиссеров училось в европейских или американских киношколах. С чего бы им не понимать, что такое жанры?

Дэвид Бордуэлл предложил более убедительное объяснение этого феномена, сочтя эклектичность гонконгских картин китайской версией постмодернизма. Но также это укоренено и в особенностях развития самого Гонконга – колониального портового города, центрами культуры которого долгое время были ночные клубы и кабаре. Это придало гонконгской культуре качество, которое на Западе называют playfulness – озорство, способность не воспринимать себя слишком серьезно, а заодно породило целую плеяду уникальных исполнителей – таких как Энди Лау и Сэмми Чэн, сыгравших главные роли в «Слепом детективе».

Их обоих можно назвать любимыми актерами Джонни То: Энди снимался в десяти его режиссерских работах и еще в двух фильмах, которые он продюсировал; для Сэмми «Слепой детектив» стал восьмой совместной картиной с То. Оба имеют внушительные фильмографии: Сэмми Чэн снялась в тридцати картинах, Энди Лау – ветеран гонконгского кино и один из самых кассовых актеров Азии, имеет послужной список из 160 фильмов. (Русским зрителям лучше всего известны его роли в фильмах «Двойная рокировка» и «Дом летающих кинжалов».) И оба работали едва ли не со всеми ведущими режиссерами Гонконга, исполняя самые разноплановые роли и неоднократно выигрывая престижные актерские премии. В общем, их актерским карьерам может позавидовать любая кинозвезда мира.

Энди Лау в «Слепом детективе» ничего не видит, но стреляет без промаха

Но жители самой бывшей британской колонии при упоминании имен Энди Лау и Сэмми Чэн первым делом скажут: это поп-звезды, фактически король и королева кантопоп (популярной музыки на кантонском диалекте), продающие многомиллионные тиражи своих альбомов, собирающие полные залы на свои концерты и выступающие по всему миру – от Шанхая до Лас-Вегаса.

Иными словами, Энди Лау и Сэмми Чэн являются типичными представителями безумного гонконгского шоу-бизнеса, где едва ли не каждая поп-звезда снимается в кино, а многие актеры записывают музыкальные альбомы; где исполнитель может сегодня играть в фильме, завтра выступать с концертом в гонконгском Колизеуме, послезавтра – вести телешоу и т. п. Проще говоря, там все делают все. Даже Чоу Юньфат и Тони Люн, хоть и не дают поп-концертов, нередко выступают с музыкальными номерами на телевидении. Гонконг невелик по размерам, там нет системы блокбастеров и пакетного производства, поэтому громкое имя звезды на афише фильма – одна из главных приманок для публики. И местным звездам приходится вкалывать за десятерых.

Здесь нужно сделать отступление. Во многих странах, от США до Японии, поп-звезды снимаются в кино. Даже в России, например, Жанна Фриске была весьма эффектна в роли сексуальной ведьмочки Алисы из «Дневного дозора». В этих случаях обычно кинематографисты используют имидж, который у звезды уже сложился на поп-сцене. Совершенно немыслимо, чтобы поп-звезда на Западе согласилась сыграть роль, противоречащую ее сценическому имиджу. Представьте реакцию Бритни Спирс, если бы ей, в пору ее наивысшей популярности, когда она изображала из себя ролевую модель для тинейджеров и клялась, что будет хранить девственность до брака, вдруг предложили сыграть в кино малолетнюю проститутку и наркоманку – вроде той, что Джоди Фостер играла в «Таксисте». Даже если бы Бритни, в минуту слабости, согласилась на это, ее менеджер не позволил бы ей взяться за такую роль, поскольку это повредило бы ее имиджу. Равно как Мадонна даже в молодости ни за что не смогла бы изобразить шекспировскую Джульетту. Ну как может «материальная девушка» скромно стоять на балкончике, потупив глаза, и слушать романтическую чушь ботаника Ромео? Мадонна должна уже на второй секунде обьяснения схватить этого лопуха за шиворот и потащить в койку – иначе поклонники не поймут.

Но с гонконгскими поп-звездами дела обстоят по-другому. Роли, которые они играют в кино, редко имеют отношение к их имиджу на музыкальной сцене, а иногда и прямо противоречат ему. Так, Стефи Тан, завоевавшая популярность романтическими балладами про любовь с первого взгляда, в фильме ужасов Дэнни Пана «Любовь к мертвецу» (2007) играет женщину, умирающую от рака и медленно теряющую рассудок. По ходу действия ее героине приходится, например, поедать собственную рвоту. Она также теряет волосы и пол-фильма ходит с проплешинами на голове. Где еще, кроме Гонконга, гламурная молодая поп-звездочка, фотографиями которой заполнены модные журналы, согласится исполнять такую мазохистскую роль? А самая знаменитая певица в истории Гонконга Анита Муи сыграла за свою двадцатилетнюю карьеру в кино едва ли не все на свете: от японской шпионки в фильме «Кавасима Есико» (Эдди Фон, 1990) до замученной бытом домохозяйки в «Июньской рапсодии» (Энн Хой, 2002), от печального привидения в «Румянах» до комиксовой суперженщины в «Героическом трио». Ей даже довелось исполнить роль китайского императора в комедии Джонни То «У Юэнь» (2000) и в этом качестве выслушивать признания в любви от двух других поп-звезд – Сэмми Чэн, игравшей неустрашимую воительницу, и Сесилии Чун, изображавшей лису-оборотня.

Анита Муи в фильме «Кавасима Есико» (1990)

Примеры можно приводить до бесконечности, и все они докажут одно: в Гонконге поп-звезды непостижимым образом превращаются в киноактеров. Применительно к ним, имеющим на счету десятки, а иногда и сотни ролей, даже не совсем правильно употреблять термин «поп-звезда». Скорее, они похожи на универсальных исполнителей с Бродвея или из лондонского Вест-энда, в обязанности которых входит умение сочетать пение, танец и актерскую игру. Боб Фосс, один из таких бродвейских универсалов, в фильме «Весь этот джаз» именовал себя (точнее, свое альтер эго, Джо Гидеона) «энтертейнером». Именно термин «энтертейнер» применим к звездам вроде Лесли Чуна, Энди Лау, Аарона Квока, Исона Чана, Аниты Муи, Салли Е, Сэмми Чэн, Карен Мок и многих других. Тем более что актерская игра в Гонконге – вне зависимости от того, является ли исполнитель поп-звездой или нет – всегда отличалась эксцентричностью: там мало кто использует систему Станиславского, а отточенность пластики ценится выше, чем «хлопотание лицом».

Аарон Квок. Танцуют все

Отчасти причина такой трансформации в том, что гонконгские звезды 80–90-х годов в большинстве своем – не «проекты». Они не похожи на гламурные манекены, словно вырезанные из журналов мод и раскрученные анонимными командами пиарщиков по заказу такого же безликого продюсера. Конечно, бессмысленных мальчиков и девочек хватает и там, однако настоящие, «топовые» звезды – это, как правило, люди, которые сами себя сделали, работая так много и упорно, как и не снилось их западным коллегам. «Гонконгские звезды усердно трудятся, – пишет журнал „Тайм“. – Одни за год снимаются в дюжине фильмов; другие записывают по четыре CD в год, имея при этом жесткий график гастролей и телевизионных выступлений». Иногда трудовые подвиги гонконгских звезд выходят за грань разумного. Например, Энди Лау попал в Книгу рекордов Гиннесса, умудрившись одновременно сниматься в четырех фильмах (он переезжал с одной съемочной площадки на другую, а в промежутках отсыпался в своем автомобиле). Актриса Анита Юэнь поставила другой мировой рекорд, сыграв за один год в четырнадцати картинах, причем во всех – главные роли. Самое интересное: она не халтурила и в том году выиграла приз Гонконгской киноакадемии за лучшую женскую роль в фильме «Се ля ви, мон шери» (Дерек И, 1994).

Джеки Чан тоже поет

Поющий и танцующий актер – это совсем не то же самое, что поп-звезда, играющая себя самое в кино. Именно данное обстоятельство придает гонконгскому кино пресловутую playfulness. Когда-то, в 60-е годы прошлого века, этим качеством в избытке обладало европейское и американское кино. Оттого, наверное, его и было так увлекательно смотреть. Достаточно вспомнить, с каким вдохновением дурачатся на экране Жанна Моро и Брижит Бардо в фильме «Вива, Мария!» или с какой непрошибаемой серьезностью спасает мир Кэри Грант в «Севере через северо-запад». Феллини и Хичкок, Шон Коннери и Майкл Кейн, Софи Лорен и Марчелло Мастроянни – всем им не нужно было по два раза объяснять, что значит с толком, кайфом и страстью озорничать на экране.

Сегодня в американском кино разве что Джонни Депп способен продолжать эту традицию. Но когда смотришь гонконгское кино 80–90-х годов или даже просто телешоу или поп-концерты, складывается впечатление, что там каждый второй – Джонни Депп. Описать это веселое безумие невозможно, его нужно просто видеть.

Как рассказать, чем именно хорош Джеки Чан, танцующий акробатический рок-н-ролл с Анитой Муи, в процессе чуть не роняющий ее на пол, но успевающий в последний момент подхватить и даже скорчить испуганную гримасу? Как объяснить секрет успеха актрисы и певицы Салли Е – англоязычной китаянки, которая даже не умеет читать иероглифы, а потому тексты песен ей пишут латинскими буквами? В своих ранних интервью она путалась в китайских словах и могла ляпнуть нечто настолько несуразное, что все в телестудии покатывались со смеху, а сама Салли очень сексуально изображала крайнюю степень растерянности, трогательно хлопая своими огромными раскосыми глазами. (В буквальном смысле за прекрасные глаза Джон Ву и пригласил ее в свой фильм «Наемный убийца» – ведь глаза героини там фактически самостоятельный персонаж.) Но в безумном мегаполисе, где население говорит на жаргонной смеси кантонского и английского, именно такой и должна быть настоящая звезда. Салли Е снялась в двадцати пяти фильмах, а песни записала к доброй сотне – правда, не всегда понимая, о чем поет. И уж совсем невозможно описать на бумаге празднование Рождества в Гонконге. В пересказе это будет выглядеть примерно так: Энди Лау, подвешенный на тросе, летает над сценой в костюме ангела и поет: «I wish you Merry Christmas!», а тысячи китайцев в зале подпевают и машут разноцветными люминесцентными трубками (в темноте очень напоминающими светящиеся фаллосы). Сам именинник, наверное, хихикает в этот момент на небесах.

Кино и музыка в Гонконге делаются живыми людьми, а не гибридом банкомата с компьютером. В чем разница? У людей есть мозги и чувство юмора.

Поэтому я не был удивлен, когда в 2011 году именно гонконгские кинематографисты сняли первый в истории эротический фильм в технологии 3D (им стала четвертая серия знаменитой франшизы «Секс и дзен»). Конечно, ведь у них имеется здравый смысл, легко подсказывающий, какие именно художественные формы нужно запечатлевать в трехмерном изображении. (Тот, кто думает, что это гигантские пауки, заслуживает звания почетного трансформера.) Политкорректность тоже несвойственна гонконгскому кино и шоу-бизнесу, равно как и излишняя добропорядочность. Видимо, по этой причине сюжетные ходы, которые выглядят невыносимо фальшивыми в американских романтических комедиях, в гонконгских внезапно обретают драматизм и человечность.

Не менее оригинальны и гонконгские музыкальные шоу, те, что регулярно идут на сцене огромного гонконгского Колизеума или еще более вместительного Asia World Arena. Эти действа часто представляют собой фантасмагорическую смесь музыкального ревю а-ля Мулен Руж, бродвейского спектакля, показа мод, – а нередко на сцену прорывается еще и настоящее кабаре в духе Веймарской республики. Для этих шоу нередко делается сложная сценография и хореография (включая прямые вариации на темы популярных бродвейских и голливудских мюзиклов). Так же как в гонконгских фильмах невозможно предсказать, что произойдет на экране в следующий момент, на тамошних концертах нельзя угадать, что зрители увидят или услышат в ближайшие пять минут. И на каком языке: несмотря на обьединяющий термин «кантопоп», в действительности, ведущие гонконгские энтертейнеры мультиязычны – они поют на кантонском, мандарине, обязательно на английском и часто на японском языке. Кроме того, мне доводилось слышать в гонконгских концертах песни на итальянском, французском, испанском – и даже на суахили!

Тот же Боб Фосс, очень любивший ставить коллективные танцевальные номера в спектаклях и фильмах, как crazy party, безумные вечеринки, плавно переходящие в оргии, порадовался бы, видя своих гонконгских последователей – хореографов вроде Санни Вонга (тоже, кстати, снимающегося в кино) или таинственной личности, выступающей под псевдонимом HighKing, способных целое отделение концерта превратить в имитацию группового совокупления. Таковым является, например, отделение «Падший ангел» в шоу самой высокооплачиваемой женщины гонконгского шоу-бизнеса Джой Юн с хорошим названием «Концерт № 6» (2010). Действо начинается с того, что Джой выходит в белоснежной «ангельской» шубке от Шанель, но по ходу сбрасывает ее, перевоплощаясь в сексуального чертика с черными крыльями на плечах и шляпке-улитке с рожками. Далее на сцене возникают граждане обоего пола в садомазохистских костюмах из змеиной кожи (надо полагать, это змеи-искусители), которые, не утруждая себя долгими соблазнами, учиняют пятнадцатиминутную оргию при активном участии самой звезды, героически не прекращающей петь даже в весьма сложных позах Камасутры. Финал эпичен: откуда-то сверху (видимо, из Рая) спускается белоснежный лифт; уже порядком затраханный к этому времени ангелочек Джой забирается в него и… возносится на небеса, а граждане в змеиной коже как ни цеплялись за лифт, но в итоге остаются внизу. И над всем этим безумием возвышается кабаретная декорация из раздвинутых женских ног, напоминающая о «Голубом ангеле» Джозефа фон Штернберга.

Номер вызвал ожидаемый скандал в Китае, где его сочли порнографическим. (Забавно, что когда в 2011 году Джой Юн выступала в лондонском Альберт-Холле, этого номера в шоу тоже не было.) Зато зрители Гонконга, Сингапура и Токио могли насладиться им по полной программе, а публика в Атлантик-Сити в 2012 году – даже без змеиных костюмов.

А в феврале 2012 года Джой Юн порадовала своих поклонников травестийной версией знаменитого номера Мэрилин Монро «Бриллианты – лучшие друзья девушки», с самой Джой в черном фраке и цилиндре, а также кордебалетом, наряженным в розовые платья а-ля Мэрилин, с глубоким декольте, огромным бантом на попе, – и состоящим исключительно из мужчин. По ходу танца эти псевдоженщины вытаскивают из декольте красные бумажные сердца и предлагают их псевдомужчине Джой, а когда получают отказ, начинают снимать с себя бриллианты. Показывалось это десятиминутное трансгендерное хулиганство не в специальном ночном клубе, а на сцене огромного гонконгского Колизеума, на глазах у двенадцати тысяч зрителей, среди которых, как на любом поп-концерте, было немало подростков. Если бы такое случилось в России, то один питерский депутат, наверное, умер бы от ужаса прямо в зале. Но и мои знакомые американцы удивлялись, что такое вот кабаре показывается в мейнстримном шоу. А гонконгцы ничего, радуются (и опять-таки машут разноцветными «фаллосами»). Им не привыкать: по сравнению с тем, что можно увидеть в гонконгском кино и на поп-сцене, самые дерзкие эскапады Леди Гага выглядят невинными проделками школьницы.

Гонконгский декаданс в шоу Джой Юн «Концерт № 6»

Кстати, когда Леди Гага в 2011 году совершила большое турне по Азии, некоторые тамошние обозреватели отпускали шутки в духе «к нам привезли гонконгскую певицу пятнадцатилетней давности» или «этот стиль в Гонконге вышел из моды десять лет назад». Апеллировали при этом, как правило, к концертам Сэмми Чэн второй половины 90-х годов. Сэмми, имевшая в юности прозвище wild girl, выступала на концертах с рогами на голове, окруженная полуобнаженным мужским кордебалетом в масках, нередко украшенных распятиями. Кэмповость ранних концертов Сэмми Чэн, которая откровенно подражала Мадонне, действительно напоминает Леди Гагу; однако существенная разница между ними заключается в том, что Сэмми – настоящая китайская красавица, в отличие от «мамы монстра» совершенно не похожая на транссексуала, неудачно сделавшего операцию по изменению пола.

Сэмми Чэн в «Слепом детективе»

Эти разухабистые шоу обнаруживают то же качество, за которое поклонники любят азиатское кино вообще и гонконгское в частности. Развитые азиатские страны являются, по сути, витринами капитализма, однако их фильмам и поп-музыке странным образом удается избежать буржуазности. Я не хочу сказать, что они антибуржуазны (демонстративная антибуржуазность может быть не менее отталкивающей, чем самые мещанские повадки). Скорее, они находятся вообще вне этих понятий. Когда часто смотришь азиатские фильмы, даже самые мейнстримовые, создается впечатление, что респектабельность, престижность, хороший вкус и прочий понятийный мусор словно бы вовсе не присутствует в головах их создателей. Отсюда непредсказуемость, озорство и позитивная энергетика даже в самых мрачных сюжетах. Все это было свойственно европейскому и американскому кино в 60-е годы, но оказалось утраченным с приходом культуры яппи.

Те, кто закладывал основы кантопоп в 70-е годы, не были продуктами «научного менеджмента». Будь то Сэм Хой – певец, композитор и актер, занимающий в культуре Гонконга примерно такое же положение, какое Владимир Высоцкий занимает в русской культуре; или уникальный Тедди Робин Кван – карлик-горбун, который не только сам сочинял и исполнял рок-баллады на кантонском диалекте, но также продюсировал фильмы, писал сценарии, занимался режиссурой и даже исполнял второстепенные комические роли, – все они были личностями, людьми, которые «сами себя сделали». Их последователи 80-х годов, от Аниты Муи, с четырнадцати лет выступавшей в кабаре и ночных клубах, до Лесли Чуна, который пошел даже на разрыв отношений со своей семьей, лишь бы не заниматься фамильным бизнесом, а иметь возможность петь и сниматься в кино, продолжили традицию ярких, харизматичных энтертейнеров, которые знают и умеют в шоу-бизнесе буквально все.

Возникновение в Гонконге в середине 90-х мощных продюсерских компаний типа EEG, пытавшихся создавать звезд при помощи «культурных технологий», особого успеха не принесло. В 2000-е годы шоу-бизнес Гонконга подарил миру немного новых имен, способных стать вровень со звездами 80–90-х годов. Место профессиональных энтертейнеров в новом тысячелетии заняли так называемые «лэн мо» – гламурные персонажи светской хроники, занимающиеся всем понемногу: иногда фотомодели, иногда поп-звезды, иногда актеры, – но всегда остающиеся любителями сладкой жизни и быстрой популярности. Некоторые из них наделены актерскими способностями и, при наличии хорошего режиссера, могут выглядеть на экране весьма убедительно. Например, триллер Дэнни Пана «Семь в одном» (2009) предъявил публике великолепную семерку молодых, симпатичных лэн мо, неожиданно качественно сыгравших свои роли. Критики даже заговорили о приходе в гонконгское кино нового актерского поколения. Но отсутствие профессиональной целеустремленности привело к тому, что практически ни один из этих исполнителей не стал выдающимся актером в последующие годы.

Отчасти причина изменений в структуре шоу-бизнеса заключается в повысившейся конкуренции: сегодня гонконгские кинематографисты могут приглашать высококлассных и талантливых актеров из материкового Китая, готовых работать с полной самоотдачей за весьма скромные гонорары, – и не нуждаются более в услугах поп-идолов. С другой стороны, поп-звезды нового поколения часто сами не испытывают интереса к кино. Так, в 2011 году настоящий фурор произвел концерт в Колизеуме девятнадцатилетней певицы и композитора G.E.M. (Глория Тан). Несмотря на юность, G.E.M. продемонстрировала мастерство исполнения и хорошо поставленный джазовый вокал; при этом многие звучавшие в шоу композиции были написаны ею самой. В 2009 году G.E.M. исполнила главную роль в молодежной комедии «Обмани или сжульничай», и с тех пор не выказывает никакого стремления продолжать актерскую карьеру. Вероятно, эпоха универсальных, харизматичных энтертейнеров для Гонконга осталась в прошлом; настало время специалистов узкого профиля.