Весна уже шла навстречу лету, когда к месту осмолки отбуксировали и второй фрегат. Корабли походили друг на друг как братья-близнецы, если не считать различных кормовых украшений: вместо фигуры императора на корме второго фрегата красовался большой герб — белая крепость на красном щите, над ней — шлем, украшенный павлиньими перьями, который держали в лапах два красных льва с золотыми гривами. Во всем остальном «Леопольд Первый» ничем не отличался от «Герба Гамбурга».

Окончательная отделка и оснастка фрегатов шла полным ходом, а господа в совете города и адмиралтействе все никак не могли договориться, кого назначить капитанами. В кандидатурах недостатка не было, и многие из них устраивали всех. Все дело тут было в том, что должность капитана конвойного фрегата фактически продавалась, как и большинство других должностей в городе, и ее мог купить только тот, кто предлагал больше всех, но никак не менее пяти тысяч талеров. Карфангер энергично протестовал против этой спекуляции должностями. Выступая однажды в совете города, он заявил:

— Должность капитана конвойного фрегата и связанный с нею адмиральский чин нельзя равнять с другими должностями и чинами, которые можно купить, как плащ или камзол. Если капитан конвойного фрегата лишится адмиральского титула, он не перестанет быть капитаном военного корабля, не потеряет способности держать в повиновении боеспособную команду, вести морское сражение, в любой шторм управлять судном, а если понадобится

— и выказать сметку в торговых делах. Всего этого невозможно добиться, лишь уплатив пять, шесть, а то и все семь тысяч талеров: такая должность требует подлинных способностей и умения, неважно, подкреплены они увесистым кошельком или нет. Недаром говорится: женитьба на звонкой монете счастья не принесет.

Кое-кому из состоятельных граждан вольного города такие речи пришлись не по вкусу. Первым возразил Дидерих Моллер:

— Мне кажется, господин Карфангер, что вы не понимаете смысла необходимости уплаты этой суммы, иначе бы вы не выдвигали подобных аргументов.

Карфангер конечно же, отлично понимал, что все это делается для того, чтобы не допустить к власти людей низкого происхождения. В данном случае это не входило и в его собственные интересы, однако еще менее ему хотелось, чтобы Маттиас Дреер и Мартин Хольсте, никогда не имевшие таких сумм, стали капитанами конвойных фрегатов лишь благодаря денежной помощи Утенхольта; это означало бы полную их зависимость от коварного старика.

Вернувшись после заседания домой в довольно мрачном расположении духа, Карфангер нашел в гостиной Маттиаса Дреера, который дожидался его уже целый час. Гость всячески избегал ответа на вопрос о цели своего визита, чувствовалось, что ему мешает присутствие Анны. Вместо этого он принялся пространно рассуждать о самых разных вещах: о новых конвойных фрегатах, их вооружении и ходовых качествах, расхваливать разработанные Карфангером по образцу боевых уставов де Рюйтера и представленные совету предписания для команды на случай военных действий. Упомянул он и о том, чего еще никому до Карфангера не удавалось добиться: отныне каждый из команды конвойных фрегатов, заболевший или раненый во время плавания — будь то офицер или простой матрос, — мог рассчитывать на уход и лечение за счет городской казны, при этом за ним сохранялось жалованье. Наконец Анна вышла в кухню справиться, как там идут дела, и Маттиас Дреер тут же напрямик спросил Карфангера, не одолжит ли он ему две-три тысячи талеров, которых недостает, чтобы уплатить назначенную советом за должность капитана конвойного фрегата сумму.

— Неужели ты поссорился со своим тестем Утенхольтом?! — спросил Карфангер.

— Нет, до этого пока не дошло, но я слишком хорошо знаю эту старую лису и совсем не хочу угодить к нему в кабалу. Я не прочь командовать одним из конвойных фрегатов, но только при условии, что буду состоять на службе у городских властей и только перед ними держать ответ.

С одной стороны, Карфапгер не мог не порадоваться такому доверию со стороны Маттиаса Дреера, но с другой, его просьба привела его попросту в замешательство. Он вновь оказывался в щекотливом положении: вслух критиковать систему продажи должностей и в то же время тайком одалживать одному из претендентов недостающую сумму… Маттиас Дреер истолковал его смущение по-своему и поспешил спросить, к кому бы еще он мог обратиться за помощью, взяв при этом на себя обязательство вернуть долг точно в срок.

Поколебавшись, Карфангер все же согласился одолжить Маттиасу Дрееру необходимую сумму под незначительные проценты, однако с условием, что Дреер получит деньги лишь в том случае, если не удастся уговорить совет изменить позицию.

Однако премудрый совет вовсе не думал отказываться от звонкой монеты, и Маттиасу Дрееру пришлось-таки внести требуемую сумму за должность капитана «Леопольда Первого»: Мартин Хольсте с помощью талеров Томаса Утенхольта стал капитаном «Герба Гамбурга», работы на котором еще не были завершены. Тем временем «Леопольд Первый» готовился выйти в свое первое плавание.

Пушки, представлявшие собой основное вооружение фрегата, были уже давно доставлены из арсенала. Шесть четырехфунтовых орудий установили на юте, четыре шестифунтовых — на баке, на средней палубе разместились двадцать две двенадцатифунтовых и на верхней батарейной палубе — двадцать восьмифунтовых пушек. Из орудийных портов по обе стороны от руля выглядывали жерла двух восемнадцатифунтовых орудий. Для обслуживания этих пятидесяти четырех пушек требовалось более двухсот человек. В крюйткамерах, расположенных под ватерлинией, хранилась добрая сотня тонн пороха и огромное количество пушечных ядер. Но больше всего места в трюме занимали запасы провианта для многочисленной команды фрегата. Сто пятьдесят матросов должны были во время плавания управляться не только с такелажем, но и помогать канонирам в бою. Имелась на борту фрегата и абордажная команда: пятьдесят специально обученных солдат. Но были еще канониры-наводчики и фейерверкеры, парусные и такелажные мастера с их подручными, кузнецы и плотники, кок с кухонной артелью и виночерпий, трубачи и барабанщики, стюарды и юнги. Командовали ими капитан, его лейтенанты, старший штурман, младший штурман, судовой писарь и старшие боцманы: не последним человеком на борту был и корабельный священник.

Толпы матросов, казалось, бестолково суетятся и мечутся по палубам, сваливая свои сундучки и заплечные мешки то в одном месте, то в другом.

Жилые помещения и каюты на корабле предназначались только для офицеров и унтер-офицеров. Простые матросы и солдаты размещались либо в носовом кубрике, либо на батарейных палубах между пушками. Почти никто из них не знал друг друга, и корабль, на который они нанялись, был одинаково незнаком всем. Пройдет много дней, прежде чем каждый займет свое место в команде и будет знать, за какую снасть отвечает, где и чем ему надлежит сражаться в бою и где он может поспать несколько часов в свободное от вахты время. Но даже и тогда еще не могло быть и речи о том, чтобы корабль мог принять бой: самый захудалый каперский фрегат захватил бы его в полчаса. Поэтому начались недели бесконечных упражнений в постановке и уборке парусов, починке и замене рангоута и такелажа, заряжание и наводке пушек — и все это время «Леопольд Первый» стоял на якоре.

Наконец настал такой день, когда даже самый нерасторопный из команды научился выполнять свою работу на борту судна с завязанными глазами; теперь «Леопольд Первый» мог отправляться в свое первое пробное плавание вниз по Эльбе и дальше в Северное море. Для офицеров и команды это был первый экзамен, на котором проверялись умение одних отдавать точные и необходимые приказания и способность других беспрекословно и четко их выполнять.

И вот одним погожим летним утром заскрипел якорный кабестан: десятки просмоленных, мозолистых ладоней ухватили вымбовки, вставленные в его гнезда, и толстый якорный канат стал медленно наматываться на барабан.

Матросы на реях уже разворачивали марсели и брамсели. Наконец зарифленные паруса поймали ветер, корабль, повинуясь положенному на борт рулю, развернулся и стал удаляться от мола, набирая ход. Собравшаяся у городских ворот толпа любопытных напутствовала «Леопольда Первого» восторженными криками, которые утонули в грохоте прощального салюта пушек с городских бастионов. В ответ полыхнули огнем и орудийные порты фрегата — это пробовали голос в первом ответном салюте его пушки.

Молча, с выражением суровой озабоченности на лицах, не обращая внимания на крики толпы и гром пушек, стояли поодаль почтенные ратманы в высокие господа из адмиралтейства и смотрели на удаляющийся фрегат, окутанный клубами порохового дыма.

Среди этих степенных, солидных господ так же молча стоял и Карфангер.

Рядом с ними он выглядел почти тщедушным.