После проигранного морского сражения при Лоустофте обстановка стала складываться не в пользу Нидерландов. Однако их государственному секретарю Йохану де Витту удалось в невероятно короткий срок создать новый флот и набрать команды на все корабли. Главнокомандующим морскими силами Нидерландской республики был назначен адмирал Михизл де Рюйтер.

1665 год прошел относительно спокойно, если не считать нескольких мелких стычек англичан с голландцами на море.

Однако голландские военные моряки покоя не знали: на флоте всю зиму шли учения. В любую непогоду эскадры выходили в море на маневры. Все боевые порядки и перестроения повторялись множество раз, и после того как очередной тактический прием был отработан с каждой эскадрой в отдельности, начинались учебные сражения эскадр между собой. Капитаны учились быстро перестраиваться из кильватерной колонны в боевой ордер и обратно, «забирать ветер» у противника, то есть занимать выгодную для атаки наветренную сторону, нападать и защищаться. Все это было так ново и необычно, что кое-кто из командиров эскадр открыто выражал недовольство действиями главнокомандующего. Где это видано, чтобы целые флотилии, не говоря уже об эскадрах и их соединениях, неделями отрабатывали одни и те же боевые построения? Разве недостаточно вымуштровать команду корабля так, чтобы все матросы мгновенно и точно исполняли любой приказ и не растерялись в любых перипетиях морского сражения? Чтобы, к примеру, такелажный мастер мог со своими людьми с полчаса поставить вместо перебитой фок-мачты новую, канониры за час трижды выстрелить из одной и той же пушки, а боцман с корабельным плотником — заделать любую пробоину. Неужели необходимо подвергать такой же муштре капитанов, лейтенантов, штурманов и старших боцманов? «Да это просто издевательство!» — роптали пожилые командиры эскадр, которым казалось, что они уже все повидали на своем веку.

Между тем на всех голландских верфях не стихал стук топоров и молотков, визг пил: корабелы трудились с небывалым усердием. Едва лишь готовый фрегат сходил со стапелей, как уже закладывали килевую балку нового. И каждый новый линейный корабль, каждый фрегат нуждался в новой команде, а каждая новая команда — в боевой выучке. Все это требовало времени и огромных затрат.

Забыв об отдыхе, Михиэл де Рюйтер трудился над созданием этого нового флота. Лазутчики доносили, что английские адмиралы Эйскью и принц Рупрехт, молодой Спрэгг и опытный Монк тоже не предавались зимней спячке. Со стапелей английских верфей один за другим сходили трехпалубные девяностодвухпушечные линейные корабли. Своей огневой мощью они далеко превосходили двухпалубные голландские парусники.

Такие голландские адмиралы, как де Фрис, ван Неес, старый Эвертсен и совсем ещё молодой Корнелис Тромп полагали, что в сражениях с английскими кораблями голландцам необходимо придерживаться оборонительной тактики. Де Рюйтер же не уставал повторять, что только смелая атака может принести победу.

Главнокомандующий голландским флотом собрал всех командиров эскадр и капитанов кораблей на борту своего флагмана. Он назывался «Семь провинций». На богато отделанной резным деревом корме гордо красовался герб Нидерландов — золотой лев на синем фоне — в обрамлении гербов тех самых семи провинций — Голландии, Зеландии, Утрехта, Гелдерланда, Гронингена, Оверэйссела и Фрисландии, которые сто лет назад поднялись на борьбу против испанских завоевателей и после двенадцати лет кровопролитной войны на суше и на море завоевали свободу и независимость. Это ко многому обязывающее название флагманского корабля стало подлинным символом нынешней борьбы, исход которой означал: быть или не быть этому государству, граждане которого впервые в истории сбросили с себя все оковы феодализма. Стоял апрель, и англичане могли в любой момент нанести первый решительный удар. Поэтому де Рюйтер решил провести последний смотр военно-морских сил республики в Северном море почти у самого побережья Нидерландов, на мелководье, где они могли не опасаться внезапного нападения трехпалубных английских линейных кораблей с их глубокой осадкой. Вокруг «Семи провинций» стояли на якоре сто тридцать военных кораблей, легкий весенний бриз развевал красно-бело-синие флаги и вымпелы на топах их мачт. Множество шлюпок и яликов направлялось к флагману де Рюйтера: адмиралы и капитаны спешили к главнокомандующему.

Просторный полуют с трудом вместил всех капитанов; адмиралы, старшие морские офицеры и несколько посланников генеральных штатов окружали Михиэла де Рюйтера на возвышении квартердека. Среди небольшой группы приглашенных ратманов и мастеров-кораблестроителей из Амстердама и других городов стоял и Берент Якобсон Карфангер.

Явился адъютант и доложил де Рюйтеру, что все прибыли. Адмирал обратился к собравшимся с приветственным словом, в котором прежде всего поблагодарил от имени генеральных штатов и от своего собственного всех, кто принимал участие в постройке и снаряжении этого флота, а затем повторил то, о чем всю зиму твердил голландским адмиралам и морским офицерам: он не станет ждать, пока англичане вынудят его принять бой. Гораздо выгоднее самому решать, когда и где должно произойти сражение. Кроме того, он резко выступил против малодушных, все ещё не веривших в то, что легкие голландские парусники могут не только на равных сражаться с тяжеловооруженными английскими, но и превосходить их в боеспособности: надо лишь с толком использовать их преимущество в скорости и маневренности.

— Мы хорошо подготовились к тому, чтобы сыграть на этих козырях, — продолжал де Рюйтер. — Помните о славных делах ваших дедов, морских гезов, начавших священную войну за освобождение от испанского ига, и будьте их достойны. Будьте дисциплинированны и беспрекословно повинуйтесь вашим командирам, как подобает воинам, сражающимся за свободу своей отчизны. Ибо самый храбрый солдат — тот, кто верит в справедливость дела, за которое идет на бой, и совесть которого чиста. Но там, где нет порядка, дисциплины и повиновения — не будет и победы. Не утомится рука того, кто поднял меч в защиту правого дела, и ничего, если таких мечей не слишком много. Но тот, кто боится сильного врага, убоится и слабого, и тот, кто не хочет, когда может, не сможет, когда будет должен. А мы — мы можем победить и мы победим!

Последние слова адмирала потонули в восторженных криках «Ура!» и «Виват!». Кто-то запел старинную боевую песню гезов времен войны с испанцами, её тут же начали подхватывать остальные; песня росла и ширилась, перекинувшись на палубы стоявших вокруг кораблей, и вскоре её пел уже весь флот.

Когда пение смолкло, де Рюйтер пригласил адмиралов и гостей в свою каюту на ужин. В их числе был и Берент Карфангер. На протяжении нескольких недель он самым внимательным образом наблюдал за маневрами и боевыми учениями нидерландского флота. В каюте де Рюйтера он отыскал амстердамских кораблестроителей и подсел к ним. На верфях оставалось всего двенадцать незаконченных кораблей, и имелись все основания полагать, что в самое ближайшее время их постройка будет завершена. Карфангер надеялся, что ему удастся уговорить этих опытнейших мастеров поехать в Гамбург. Однако за столом поначалу разгорелся спор о преимуществах и недостатках тех или иных форм и размеров парусных кораблей. В числе важнейших мотивов их выбора назывались также налоги, субсидии и премии.

— Корабли с широким корпусом оказались лучше всего приспособленными для плавания в нидерландских водах, — заявил Карфангер. — Осадка у них невелика, что важно также и для Гамбурга. Возле Штаде и Ноймюлена корабли водоизмещением более двухсот тонн могут преодолеть отмели только в прилив.

Вмешался де Рюйтер:

— Наиболее подходящим для Гамбурга я считаю корабль наподобие того, который в тридцать втором году построил Ян Саломонезон на государственной верфи в Роттердаме.

— Вы имеете в виду двухпалубный фрегат «Эмилия», некогда голландский адмиральский корабль, — уточнил Карфангер. — В составе нидерландского флота имеется несколько тяжелых фрегатов, имеющих ту же конструкцию, что и «Эмилия».

— Вот только продать хотя бы один из них нет никакой возможности, — вставил один из амстердамских ратманов.

Карфангеру нужен был мастер, имевший опыт постройки таких кораблей, поскольку гамбургские корабелы до сих пор строили только китобойные и торговые суда. Он поочередно оглядел сидевших за столом мастеров. После некоторых размышлений сразу трое вызвались ещё в этом году отправиться в Гамбург на переговоры с советом и адмиралтейством:

Над морем уже зажглись звезды, когда гости адмирала де Рюйтера спускались по трапу на адмиральскую яхту, которой надлежало доставить их обратно в Амстердам. В числе последних простился с де Рюйтером и Шредером Берент Карфангер. Михель Шредер теперь служил на флагманском корабле старшим штурманом. Они заключили друг друга в объятия и расстались без громких слов. Каждый и так знал, чего ему более всего желает друг.

Под гром орудийного салюта Карфангер отправился назад в Гамбург.