Столетие Октябрьской революции наша власть не посчитала достойным того, чтобы сделать его выходным днем, но я в этот день на работу не пошел, отработав накануне 4-го ноября, в День русского фашиста и националиста. Такая теперь у меня традиция.
Жена работала — она врач, и менее свободна, в отличии от меня, в смысле календаря, сын учился, поэтому весь день я, Кот и пес Агафон смотрели фильмы о Революции, при этом оба хвоста время от времени начинали спорить о правильности трактовок событий, увиденных на экране, особенно в советских фильмах эпохи так называемого культа личности. И на праздничную демонстрацию — ее хотя бы власть эпохи Реставрации разрешила — отправились втроем. Ленка и сын к нам собрались присоединиться прямо там.
Уже стемнело — ноябрь все-таки, Кот залез ко мне на плечо, чего он обычно не делал, но сегодня, по случаю праздника, соизволил. Вот с Оболтусом, то есть с моим сыном, он любит передвигаться по городу, сидя у того на плече.
По дороге мне пришлось услышать от него столь много его мудрых мыслей, так что я был крайне рад, когда мы, наконец, пришли на место сбора.
Сначала мы наткнулись на толпу, которая собиралась вокруг большой растяжки «Россия, Православие, Социализм!» Это была казенная, то есть так называемая коммунистическая партия, деятельность которой протекает в парламенте — точнее, в том цирке, который выдается у нас за парламент. Кот зашипел, Агафон зарычал, мне стало дурно, так что мы поспешили искать своих.
К счастью, много времени это не заняло. Наших можно было узнать по плакатам, «Мир хижинам — война дворцам!», «Можем повторить!» и нашему любимому: «Да здравствует Красный Террор!».
Почти сразу нас нашли Ленка и сын. Кот захотел перебраться на плечо к нему, но Оболтус сказал, что у него будут дела, связанные с быстрым бегом от нацгвардейцев, так что хвост остался сидеть на мне — что мне лично не доставило никакой радости. Ленка тоже почти сразу ушла к своим медицинским профсоюзникам — людоедская особенность капитализма состоит везде в том, что в первую очередь стараются экономить на здравоохранении у простолюдинов, поэтому медики не из пафосных клиник для богатых воров и их семей за коммунистов.
Наша колонна была большая, даже побольше, чем у горе-коммунистов с их православием. Иностранных гостей, при этом самых разных, тоже было много, так что когда мы тронулись в путь, отовсюду звучали знакомые и незнакомые песни, в том числе на совершенно неизвестных языках.
Наш митинг тоже прошел очень хорошо, выступающие зажигали и разжигали социальную и классовую вражду и ненависть, клеймили власть и капиталистов, напоминая им о том, что ананасы и рябчики рано или поздно встанут колом у них в горле. В общем, все было крайне симпатично, но…
Нет, я люблю наши праздничные демонстрации — что 1 мая, что 7 ноября, это действительно праздник и, заодно, возможность увидеть товарищей и знакомых, почувствовать, что ты не один, что наш огонь горит и все такое. Над головой всегда парочка неизменных НЛО, которые весело подмигивают коммунистам своими призрачными огоньками святого Эльма. Но всегда в конце, особенно в конце обязательных митингов, где ораторы разжигают и клеймят, у меня возникает несколько странное чувство. Чувство какой-то незавершенности. Потому что, услышав, какая она гадская, эта их буржуйская власть, логичным кажется после этого приступить к неким действиям по ее немедленной отмене. Ну, записываться в Красную Гвардию, формировать отряды, которые будут занимать банки, дата-центры, административные здания. Что-то в таком духе.
Однако ничего такого всякий раз не происходит — заклеймив и погрозив, все расходятся, а буржуйская власть продолжает делать свои гадости.
Вот и сейчас. Последний оратор закончил свой спич, все дружно покричали «Долой капитализм!» — и наступила та самая финальная пауза, которая всегда вызывает у меня неудовлетворение.
В этот раз это неудовлетворение испытал не только я. Какое-то грозное ожидание повисло над толпой, я бы так сказал. И мне вдруг стало очень неудобно. Вот так просто стоять и молчать — когда сто лет назад люди, рабочие и крестьяне, не просто покричали и разошлись, а взяли власть в свои руки и на 74 года очистили довольно большой кусок нашей планеты от паразитов. И крайне захотелось залезть на трибуну и сказать в микрофон что-то главное. Что-нибудь из классики.
Aux armes, citoyens! Formez vos bataillons!
(из Марсельезы: К оружию, граждане! Формируйте ваши батальоны!)
Я вздохнул, словно перед прыжком в воду и…
— Нет, товарищ, еще не время! — сказал рядом стоящий человек.
Я с недоумением посмотрел на него. Хипстерской такой внешности, в пижонской кепочке, в длинном пальто. Рядом с ним был какой-то явный иностранец ближневосточной внешности, тоже одетый несколько необычно — странная фуфайка — ватник? и шапка с красной звездой, которую интуристы принимают в России за элемент формы Красной Армии. Он ему что-то сказал по-немецки, наш же хипстер продолжил, обращаясь ко мне:
— Прежде всего, товарищ, нужно понять то решающее звено в динамике противоречий эпохи, за которое вы вытянете всю цепь. Вы его знаете?
— Нет, — честно ответил я.
— Ну вот так, — сказал хипстер. — А без этого пустое — левачество и ребячество.
Он отвернулся и стал говорить своему спутнику что-то по-немецки.
Ожидание, повисшее над площадью, сменилось песней. Как и принято у коммунистов, когда ситуация сложная — ну, например, когда их расстреливают, толпа запела «Интернационал». На десятках языков.
Когда песня отзвучала, все стали расходиться.
Я посмотрел на Агафона. Пес довольно крупный у нас, не болонка какая-нибудь, стоял, замерев, на задних лапах.
— Ты чего, Агафон? — испуганно спросил я, но пес даже не пошевелился.
— Чего с ним? — спросил я Кота.
Тот фыркнул.
— Не каждый день, вообще-то, встречаешь двух основоположников, да еще вместе.
— Каких основоположников? — не понял я.
— Таких, — ответил Кот высокомерно.
Я недоуменно оглянулся. Парочка, стоявшая рядом с нами, растворилась во тьме.
— Ты хочешь сказать, — начал я…
— Да, — сказал Кот. — Именно это я и хочу сказать.
— Но ведь… Но ведь они умерли!
— Ха! — сказал Кот высокомерно. — Есть очень много людей, которые полагают себя живыми, хотя на самом деле умерли, как и наоборот, есть люди, про которых думают, что они умерли, но они живее всех живых.
— Вы, люди, очень многого еще не понимаете, — напыщенно продолжил Кот. — Между тем как Мультиверс очень причудливо устроен.
— Подожди, — сказал я. — Я все равно не понимаю… А где их бороды…
Кот вздохнул в своей привычной манере: «Господи, с какими-же дебилами приходиться Мне жить!»
— Бороду сбрить — дело нехитрое. Даже такую, как у товарища Карла Маркса.
Тут к нам подошла Ленка, которая сообщила, что Оболтуса, как можно было и ожидать, замели — они с товарищами на крыше вывесили плакат: «ДЕРЕВО СВОБОДЫ НАДО ПОЛИВАТЬ КРОВЬЮ ТИРАНОВ И ПАТРИОТОВ!»
И полиция истолковала этот плакат не столько как протест против будущего очередного срока нашего вечного и любимого президента, сколько как призыв к расправе над патриотами. Все-таки с образованием в нашей стране и впрямь какой-то полный провал.
А то, что слова принадлежат Томасу Джефферсону было, по нашим временам, еще и отягчающим обстоятельством: знаем мы этих ваших Джефферсонов из пиндоского Госдепа.
В общем, Ленка отправилась отбивать сына из узилища, благо, что она, как врач, была в полицейских кругах хорошо известна, и могла рассчитывать на сочувственное к ней отношение.
А мы пошли домой, где нас ждал праздничный ужин.
Агафон уже пришел в себя, но глаза его горели от возбуждения. Кот тоже бил хвостом у меня на плече, явно предвкушая момент, когда он попадет домой и начнет постить в соцсети рассказ о встрече с двумя главными классиками марксизма-ленинизма, получая в ответ от своих хвостатых и бесхвостых подписчиков и читателей тучи лайков.
Я же был крайне удручен.
— Такая была возможность спросить у них самих, напрямую — что нам сейчас делать, в ситуации стагнации социалистического движения и отмашки маятника вправо, — горько сказал я хвостам. — А вы даже не сказали мне, кто стоял рядом. Зверьё вы неблагодарное!
— Так все же тебе объяснили, — сказал Кот. — Искать главное звено. За которое браться. И тянуть.
Как ни странно, Агафон с ним согласился, коротко пролаяв: «Да! Именно!»
— Так какое оно, это главное звено? — спросил я, не ожидая, впрочем, услышать никакого вразумительного ответа. Но услышал.
— Технологии, — сказал Кот. — Буржуи сами создали то, что сведет их в могилу.
— Классовая война, — прорычал Агафон. — Социализм — или смерть.
У дома мы увидели Ленку с сыном. Агафон радостно залаял, Кот не менее радостно замяукал.
Впереди нас ждали праздничный ужин и просмотр DVD со спектаклем Театра на Таганке «Десять дней, которые потрясли мир» с участием Владимира Высоцкого. День удался, короче. Праздник не зависит от того, что какие-то временщики делают вид, что сто лет назад в России ничего не произошло.
И все-таки было обидно, что я не смог задать заглянувшим на праздник в нашу Вселенную двум очень умным товарищам несколько крайне важных вопросов. А они у меня были.