Пролог

Я левша — это подтверждает невозможность зажечь сигарету с правой руки: все попытки пустить немного тепла в холодную комнату тщетны. Струйки дыма обволакивают пространство вокруг. Мир наполняется удивительным спокойствием. Одна затяжка, вторая — игра в догонялки с самой Смертью. Паршивая ирония: в детстве, как и почти все, твердил себе, что не буду ни пить, ни курить. Вспоминаю об этом, делаю последнюю затяжку, выдыхаю, тушу сигарету в банке из-под кофе и делаю глоток охлажденного виски. В голову сквозь тишину пробираются мысли.

Каким был бы мир, если «мы-нынешние» встретились с «нами-детьми»?

Уничтожит ли человечество само себя, или причиной выступит природа?

В какой забегаловке пообедать завтра?

Вы наверняка ждете объяснений кто я, откуда, но ответов вам никто не даст. Я не хочу представляться, как не хочу и вовсе упоминать здесь имена, названия и прочую ерунду. Потому и буду обходиться лишь общими словами. Пояснять это я также не буду. Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она скорее грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно.

Эти пузырьки и есть фрагменты истории, что покоится за словами.

Может показаться, что я сам по себе злобный человек. Однако таковым я себя не считаю. Вообще. Меня можно разозлить, вывести на эмоции, как и любого другого, но искренне желать кому-то смерти или страданий — это не по мне. По крайней мере, сейчас. Я не обрел Бога, не познал Дзен, не лишился ума — просто в моей жизни уже есть человек, против которого направлена вся моя ненависть.

И этот человек — я сам.

Спешу разуверить: я не собираюсь сводить счеты с жизнью или причинять увечья собственному телу. Это глупо, поскольку проблемы не перестанут ими быть — их станет только больше. Если не для меня, то для людей, с судьбами которых я связан.

Человек не может быть один. Так уж сложилось, что мы твари социальные, и какой бы привлекательной не казалась идея о переезде в небольшой домик в лесу в сорока-пятидесяти километрах от ближайшего города — сопутствующее одиночество быстро сожрет в сердце всю человечность. То, что останется — человеком уже не назовешь.

Меня ни столько пугает одиночество, сколько приводит в ужас тишина — терпеть ее не могу. Неизменным помощником в борьбе с ней — музыка. Она звучит постоянно: если в дороге, то в наушниках, если дома, то из колонок. При этом в жанрах я не привередлив — лишь бы была идея.

Я и сам хотел стать музыкантом: одновременно гитаристом и вокалистом. Выходить под восторженный рев толпы, петь на грани хрипоты, влюблять людей в свою музыку… Но, к сожалению, у меня не хватает терпения разучить простейшие аккорды, а голос способен разве что согнать птиц с балкона. Что до остальных детских и юношеских мечтаний — таковых никогда толком и не было.

Раз у любой истории есть определенное начало, то логичней будет и здесь с чего-то начать. Например, с детства, чтобы была хоть какая-то хронология. А где и детство, там и первое воспоминание. Мое было связанно с кошкой.

Мне около четырех. Мы с родителями и другими родственниками гостим у одной из бабушек. Пока взрослые о чем-то переговариваются на небольшой кухне, я вместе с двоюродной сестрой играю на улице, на детской площадке. Мы копаемся в песке, лепим куличики и что-то активно обсуждаем. Каким бы важным диалог ни был, он отходит на второй план, когда мы обнаруживаем что-то странное в раскопанной нами яме. Это было похоже на кусочек плюшевой игрушки. «Сокровище, сокровище!» — решаем мы и принимаемся с жадностью метать песок в стороны пластмассовыми лопатами. Уходит немного времени, прежде чем мы добираемся до клада, но вместо игрушки перед нами во всей красе лежит бездыханное тело полосатой кошки. Труп иссохший и, кажется, не имеет глаз, а поза такая, точно кошка просто завалилась набок и спала с открытой пастью. Мы с сестрой не плачем, не боимся, а просто тихо смотрим на мертвое животное. Когда я уже хочу протянуть палец и потрогать тело, меня резко хватает кто-то из взрослых и оттаскивает подальше от места погребения. Больше мы в тот вечер гулять не выходим.

От этого воспоминания мне почему-то становится холодно, будто все батареи в квартире разом перестали работать, а метель, что бушует снаружи, резко врывается и начинает обжигать лицо, тело, руки. Что до рук — они у меня всегда холодные, сколько себя помню. Говорят, что у людей с холодными руками горячие сердца. Это чушь. Холодные руки — это патология, которая, к слову, не приносит больших проблем. Во всяком случае, мне. А что до других… Я ни с кем, кроме родственников, за руки-то и не держался. И то это было мимолетное касание с последующим комментарием: «Какие же у тебя руки холодные! Ты замерз?». Нет, не замерз, но оказаться где-нибудь потеплей не отказался бы.

Родился я в маленьком городе, на севере, где лето длилось от силы месяца два. Потом — грязная осень, долгая зима и короткая весна. Из всех сезонов, как вы уже, наверное, догадались, я любил лето. Почему «любил»? Потому что лето в детстве всегда было связанно с поездкой в родной город моей мамы. Что интересно: родственников по материнской линии я всегда любил больше тех, что были со стороны папы. Может, это связанно с тем, что первых я видел всего один месяц в году, и мы не успевали все рассориться за столь краткий период времени?

Я был плаксой. Мне не стыдно в этом признаться, ведь у всех есть недостатки. Мой не столь оригинальный: все дети плачут. Но что странно, девочкам это позволяется, а мальчикам ставится в укор. «Ты же мужчина — ты не должен плакать!» — обычно так говорили, но сделать с этим я ничего не мог. Плохая оценка в школе — и мои глаза становились влажными. Что уж говорить о чем-либо более серьезном.

Так как я всегда был тощим — и остаюсь таким сейчас, — в мой адрес часто летели грубости и измывательства со стороны сверстников. Но, на удивление, друзья у меня были всегда. В начальной школе была даже целая банда, с которой были и первые случаи вандализма, и первая выкуренная сигарета, и первая украденная пачка печенья у одноклассника. Средняя школа раскидала нас по разным классам, а попытки сохранить прежнее общение не увенчались успехом: постепенно наша банда распалась.

В пятом классе я впервые влюбился. В самую умную девчонку в классе, но при этом не самую красивую. Думаю, именно ее ум меня тогда и привлек. А возможно я предвидел то, чего не могли другие: в седьмом классе, когда у нее выросла грудь, а на лице появился легкий макияж, по ней начали сходить с ума многие. Даже те, с кем я хорошо общался. Помню, как во время перемены она оставила телефон на парте, а сама вышла в коридор с подружками, и я, позабыв о совести, взял ее мобильник и загрузил на свой телефон несколько фоток, где она позирует сама себе. На одной из них она лежала в белой майке на кровати, томный взгляд был направлен в объектив, черные волосы раскидались на подушке, а с плеча спадала лямка бежевого лифчика. Активно мастурбировать, укрывшись под одеялом и всматриваясь в каждую деталь фотографии, стало моим ежедневным ритуалом на протяжении нескольких месяцев.

Я не мог похвастаться ни успехами в учебе, ни чем-либо еще — про внешность я вообще молчу, — поэтому не удивительно, что мечта встречаться с такой девушкой, как она, не увенчалась успехом. Мы много переписывались по смс, начиная с четырнадцатого февраля, когда я послал ей анонимную валентинку с признанием в любви, и раскрыв эту тайну в тот же вечер. Написал: «Я знаю, кто и что написано в твоей валентинке. Если тебе интересно, напиши мне». Глупо, конечно, но любая первая любовная история состоит из таких вот глупостей. Я дарил ей подарки, оказывал знаки внимания — не при всех, конечно, — но большим, чем разговоры после школы по пути домой — мы жили в одной девятиэтажке — похвастаться не могу.

Окончательно я поставил на ней крест, когда она начала встречаться со старшеклассником — местным красавчиком и спортсменом, вслед которого всегда слышались глубокие вздохи со стороны местных школьниц. Когда я впервые увидел их вместе, выходящими из ее подъезда, я быстрым шагом, не показывая никаких эмоций, побрел в сторону школы самым долгим путем из возможных. Она увидела мое замешательство и попыталась заговорить со мной в гардеробе перед началом первого урока, но я просто прошел мимо, не удостоив их взглядом. Плюсы больших классов в том, что можно не обращать внимания на конкретного человека, и это никто не заметит.

Как бы не старался, но выкинуть ее из головы я долго не мог. Подстегивало меня еще и то, что после ее дня рождения на стене котельной, что стояла рядом с нашим домом и мимо которой мы всегда проходили, огромным буквами красовалась надпись «Такое-то-имя с днем рождения! Я тебя люблю! Такое-то-имя». Это было первое, что я видел каждое утро, выходя на улицу.

На этом я, пожалуй, закончу это затянувшееся вступление.

Единственное, о чем упомяну заранее, — в конце каждой главы я буду оставлять название музыкальной композиции, подходящей под настроение. Посмотрим, какой саундтрек в итоге получится!

Вы в предвкушении? Я тоже нет.

 

Глава 1

Что заставляет человека писать книги?

Я слышал и читал разные мнения насчет этого, но не нашел такого, что объяснило бы мою собственную причину: я не пишу из эгоизма или из желания выговориться незнакомцам; меня не так сильно интересуют деньги и внимание.

Я пишу потому, что не могу не писать. Меня мучает бессонница каждый раз, когда за день не написана хотя бы строчка. Для меня это способ выживания. Каждым написанным словом я продлеваю свою жизнь на несколько секунд, ибо мысли, что приходят в голову, особенно по ночам, терзают, мучают меня. Настолько, что хочется выпрыгнуть в окно и наконец покончить с ними навсегда.

Но так было не всегда.

Мне было шестнадцать, когда я впервые прикоснулся к клавиатуре для написания небольшого рассказа. Точнее, это было сочинение на тему «День, изменивший жизнь». Форма написания была свободной: каждый пишет то, что хочет и как хочет. Со школьными сочинениями у меня всегда происходила непонятная чехарда: то получалось неплохо, то ужасно. Я мог особо не заморачиваться в тот день и написать какую-нибудь банальщину на полтора тетрадного листа, но что-то загорелось во мне, и вместо того чтобы взять ручку, я открыл текстовой редактор на компьютере. Я решил, что могу написать не просто сочинение — историю! — что утрет носы всем, включая учительнице. И… так и произошло. Когда до меня дошла очередь читать всему классу сочинение, девчонка, что сидела впереди меня и которая прочла мое творение за минуту до этого, сказала, чтобы я вышел к доске, а не стоял рядом с партой, как остальные. Тут нужно пояснить, что в ту пору я стеснялся всего и всех. Тем не менее я ее послушался.

Когда рассказ подошел к концу, в классе стояла полная тишина, пока учительница не взяла слово:

— Нет, ну молодец, да? — обратилась она к ученикам. Те либо положительно закивали головой, либо добавляли к этому короткое: «Да-а».

В тот день я впервые в жизни получил оценку «пять/пять».

Сейчас за моим авторством два десятка миниатюр, с десяток рассказов и два заброшенных в дальний угол тумбочки романа. Небольшой список. Перечитывая первые работы, я то и дело прикладываюсь рукой к лицу, да с такой силой, что лицо вмиг багровеет. Они не просто плохие — они пустые, в них нет никакого смысла, кроме постоянной демонстрации комплексов, накопившихся за все время, что я существую: унижения со стороны сверстников, любовные неудачи, проблемы с кожей — этот список можно продолжать очень долго.

Я сижу уже несколько часов подряд и все перечитываю последнее написанное предложение. Бывает, что под властью вдохновения можно писать, писать и писать день за днем, прерываясь разве что на сон, легкий перекус и туалет. А бывает, как сейчас, что и слова из себя выдавить не можешь. Это похоже на игру в прятки: я словно гоняюсь за призраком хорошей истории, ища повсюду: в шкафу, под кроватью, в дорожной сумке, но эта зараза даже и не думает поддаваться, хихикая где-то у меня над головой. Стоит ее заметить — пумс! — и призрак ускользает в новое место, продолжая издевательски гоготать. Хочется просто взять и плюнуть на все, но в один момент, когда уже не ожидаешь, История подкрадывается из-за темного угла и шепчет на ухо: «Мы с тобой еще не закончили».

— Но я уже устал! Зачем это все нужно, кто это, находясь в здравом уме, будет читать?!

— Ты.

— Издеваешься? Ты просто снова хочешь показать мне героев, которых я полюблю, а в итоге убью!..

Ах, да! Одна немаловажная деталь, объединяющая практически все мои работы. Как бы красиво и безмятежно они не начинались, конец один — смерть. Смерть либо главного героя, либо близкого ему человека. И это мне ни черта не нравится!

Поначалу да — я хотел их убивать. Кровавые ошметки, безумный смех, вопли ужаса — вот направление первых двух лет осмысленного творчества. А вдохновением было все что угодно: от книг и фильмов аналогичного жанра, включая документальные про серийных убийц, до случайного толчка у входа в магазин.

Те немногие рассказы, что я публиковал в сети, сразу подвергались критике со стороны читателей.

«К чему такие кровавые подробности?»

«Жесть ради жести».

«Меня натурально начинало тошнить от описания некоторых сцен».

«Создается впечатление, что автор просто смакует каждое действие героя».

«Смакует» — пожалуй, самое точно определение. Я наслаждался, действительно наслаждался написанием некоторых сцен. Например, где убийца, связав в сарае пойманную девицу легкого поведения, медленно вонзает той в глаз перочинный ножик. Или где человекоподобное чудовище разрывает когтями людские животы так, что кишки вываливаются наружу. Или — и это одна из моих любимых — жизнь маньяка с трупом женщины до стадия его разложения.

— Видела вчера твой новый рассказ.

— И как тебе?

— Поначалу подумала: «Это что-то новенькое», а потом: «Нет, опять какую-то бабу убил».

Все изменилось, когда я обратился к психологу. Одиночество, проблемы в семье, ненависть к своим текстам привели к тому, что я начал выпивать. Сильно начал выпивать. Дни свелись к одному и тому же сценарию: прерванный будильником сон, полный человеческими тушами автобус, несколько часов бессмысленных занятий в институте, снова автобус и покупка в ближайшем магазине шести, восьми бутылок пива, которые в течение вечера будут употреблены в одно рыло. И так раз за разом. Все деньги, присылаемые родней, уходили на алкоголь, книги и еду. Именно в такой последовательности.

В очередное похмельное утро, когда надо было ехать на занятие, у меня не было сил даже на то, чтобы встать с постели. Вдобавок к этому пришла отвратительная, холодная, пропахшая пельменями паранойя. Тело тряслось, навязчивые мысли устроили оргию в еще больной от алкоголя голове, а постель, что еще полчаса назад казалась такой мягкой и приятной, превратилась в ложе с торчащими верх идеально заточенными карандашами. Мне было страшно как никогда ранее. Я честно верил, что именно так и выглядит смерть. Только ближе к полуночи это гнетущее состояние мало-помалу прекратилось.

Психологом оказалась женщина лет тридцати — симпатичная высокая блондинка, которой очень шел деловой стиль. Это стало приятным дополнением, так как, несмотря на все давние неудачи, именно с прекрасным полом мне было общаться легче всего. Я чувствовал понимание с ее стороны, был максимально откровенен. Час сеанса протекал десятью минутами, а выходя на улицу после, я чувствовал то, чего не ощущал с детства — легкость. Улыбка то и дело начала чаще появляться на лице, появился намек на уверенность в себе и в своем таланте.

И так я открыл для себя новый литературный жанр.

Спустя несколько месяцев после начала терапии, по дороге в институт я посетил книжный магазин, где вместо раздела с триллерами и детективами, свернул в противоположную от него сторону — в раздел современной зарубежной прозы. Погуляв глазами по книжной полке, я наткнулся на небольшой томик с простым, но одновременно цепляющим названием. Потянувший к нему, я обнаружил, что книжонка еще меньше, чем была на первый взгляд. Аннотация, первые страницы — все это пробудило интерес, и я, не кинув взгляд на ценник, пошел к кассе.

То, что начиналось с простого, даже ироничного любопытства, разгромило понимание о книжном формате как таковом, заложив на его месте новый: более светлый и приятный на ощупь мир, где главные герои не обязательно должны обладать чем-то сверхординарным, чтобы понравится читателю, заставить их сопереживать. Они обычные люди, со своими обычными проблемами и заботами. Они те, кого можно спокойной встретить на улице и забыть через минуту.

Переход от крови и расчлененки к драме повседневности прошел относительно плавно, вот только одна вещь никуда не делась и продолжала заглядывать на огонек — эта стервозная костяная старуха. Я влюблялся в своих героинь, искренне любил всех героев и желал — правда желал! — всем им счастья.

Но Смерть все равно натачивала свою косу.

С болью в сердце я писал концовки рассказов — я уже не был создателем, скорее обычным передатчиком, которому строго говорят, что писать. У меня не было власти над Историей. Жалкие попытки повернуть сюжет в сторону, угодной мне, обращались в прах, грозясь забрать с собой всю историю целиком.

Мне оставалось только подчиниться, обвинять себя в трусости и слабости и смотреть, как родные мне люди по ту сторону пера медленно движутся к погибели.

Писательство — это не талант.

Это проклятье.

Nine Inch Nails — Hurt

 

Глава 2

Я люблю порно.

Смелое заявление. Или глупое.

Дело даже не в том, что тесный контакт с противоположным полом мне приходилось испытывать считанное количество раз. И даже не в том, что впервые я увидел на экране женские прелести в семь лет. Просто для меня порно — это такой же вид искусства, как та же музыка или литература.

Люди, в большинстве своем, любят секс.

Люди, в большинстве своем, стесняются секса.

Люди, в большинстве своем, боятся секса.

Это всегда ставило меня в тупик. Что плохого в том, что люди доверяют части своего тела другому человеку?

«А как же?.. — вставьте сюда первый попавшийся на ум жанр — …Его ты тоже назовешь „искусством“? Это же извращение!».

Да, не спорю, различных сцен в мире хватает, и я не ценитель всего. Мне оно не интересно, оно не возбуждает. Но кто я такой, чтобы свои вкусы называть идеальными, на которые должны ориентироваться без исключения все?

Порно, как и любое искусство, разнообразно — и в этом его прелесть. Каждый сможет найти что-то себе по душе. А уж лезть без разрешения в чужую жизнь, если, конечно, этот человек никому не мешает жить, — вот что извращение.

Знаете, на что я в первую очередь обращаю внимания, смотря порнофильм?

Глаза. То, как смотрят друг на друга партнеры по сцене. Именно в них я ищу то, что так редко встречаю в реальной жизни.

Искренность.

Да, это довольно редко — встретить видео, где актеры действительно хотят друг друга, хотят доставить удовольствие — прежде всего! — партнеру. Но если таковой находишь — взгляд сложно оторвать.

На самом деле… я сам бы с удовольствием снимал такие фильмы. Подбирал актеров, выжимал из них максимум, чтобы они показывали истинные, неприкрытые эмоции, ловил кадры, которые понравятся большинству людей моего, или близкого к моему, возраста. Что? Думаете, мало кто заходит на сайты с клубничкой, оставаясь наедине с собой? Про парней тактично промолчу, но сам знаю немало девушек — приличных, к слову, — которые «среди своих» делились: «Вообще-то я такое не смотрю, но вот у такой-то студии…»

Прямо вижу, как фильмы моего производства крутят в специализированных кинотеатрах, пусть таковые у нас особо и не распространены. Ведь только представьте: люди специально выбирают время, собираются, ходят парами, чтобы просто посмотреть на большом экране, как незнакомцы занимаются сексом. Невозможно представить настолько отвратительного, но столько же и романтичного свидания.

Сложно быть романтиком во времена высоких технологий…

Depeche Mode — When The Body Speaks

 

Глава 3

«Кто не читает — тот не мыслит».

Не помню, кто это сказал, да и как-то все равно: просто фраза, к которой сам часто обращаюсь.

Чтение для меня то же, что для курильщика последняя сигарета, алкоголика — последний глоток, бабника — последняя посещенная киска. Я стараюсь наслаждаться каждой секундой. Комната, в которой отсутствует книжная полка, грозящаяся развалиться даже от легкого прикосновения, — пустая, в ней нет души.

Первые месяцы после переезда в более крупный город, где я терялся в пространстве, не знал, куда себя деть. Я не хотел находиться там, где жил, изо дня в день пытался убежать в любое место, где можно забыться. Только купленная книга могла меня удержать. И да — я ненавижу электронное барахло, что сейчас активно заменяет настоящий бумажный переплет: все кажется фальшивым, если не сказать отталкивающим.

Я не разделяю книги на плохие и хорошие — только на те, к которым хочется прикасаться и к которым — нет. Сейчас в моей комнате сотни книг, и поверьте, далеко не все я прочитал.

Порой мне кажется, что выстраиваю стену, нет, бункер из мыслей и слов авторов различных эпох и моральных ориентиров, чтобы загородиться от внешнего мира, спрятаться, как прячется кролик от преследующей его лисы. В этом бункере тихо и спокойно, а если рядом стоит бутылка вина — так еще и уютно.

Как же разнообразен литературный мир! Французы, англичане, итальянцы, американцы и, конечно же, русские. Хотя последних и меньше всего. Это не значит, что я ненавижу творчество русских авторов, просто не срослось. Ох уже эта школьная программа — умеет даже из намека на интерес сделать вонючий пепел, который стряхивают в пустую банку. Все они говорят, спорят о ценностях жизни, приводя непробиваемые аргументы. Мне остается только слушать, соглашаясь то с одними, то с другими, а иногда со всеми, что жизнь — странная, но забавная штука.

Мы в ходе чтения путешествуем, оказываемся в местах, где хотели бы или не сможем побывать. А что получаем, вернувшись? Мир, где мы — те, кто мы есть, и даже если хотим быть кем-то другим, то нужно сильно, нереально постараться.

Хочу ли я этого?

Хотел.

Но книги открыли для меня важную вещь, возможно, самую главную истину нашего с вами бытия.

Люди. Не. Меняются.

Человек лишь сгусток химических элементов, переполненных чувствами и идеями, ограниченных физической оболочкой, что называют телом. Можно изменить вид этой оболочки, но то, что находится внутри, — нет. Намного проще — и полезней, к слову, — просто принять себя таким, какой есть, и забить гвозди в ящик под названием «Идеальная жизнь, навязанная голливудскими фильмами и красивыми песнями о любви». Слишком длинное название для могилы, да, но чертовски правдивое!

Jason Walker — Everybody Lies

 

Глава 4

Люди. Они… не перестают меня удивлять.

Мы все живем. Так или иначе. У каждого свой путь, свои выборы, которые мы совершаем каждую минуту. Меня просто удивляет, насколько некоторых из этих выборов отличны от моих собственных.

Я признаю, что постоянно склоняюсь к более легкому пути, и в тоже время уважаю те, по которым идут другие. Ведь все хотят одного — выжить, выжить в этом безумном мире, который вынуждает либо принять действительность, либо послать все куда подальше и идти по разбитой дороге в надежде, что она приведет к счастью. Что до меня — я, скорее всего, ошибся в выборе и медленно направляюсь в темноту, вместо стремления к свету.

Я охладел к людям вокруг себя. Я не отвечаю на звонки, не ищу компании, отказался от отношений, близких к тем, что называют «любовные». Я перестал что-либо чувствовать.

Да, есть друзья, близкие друзья, которым я бы доверил жизнь, но… все это не кажется чем-то сверхъестественным. Есть родители, которых люблю, действительно люблю. Есть родственники, которых хочется навещать, чья жизнь не безразлична.

Но при этом чувство одиночества только усиливается.

Уже несколько дней подряд я сижу безвылазно в квартире, питаюсь чем попадется, только чтобы не чувствовать голод, покрываюсь отвратительной щетиной, растущей неравномерно, слушаю грустную музыку, курю и задаюсь вопросом: «Что делать дальше?». Даже желание пить куда-то пропало. Как и открыть очередную непрочитанную книгу… Раньше у меня были ориентиры — жалкие, но за них хотя бы можно было цепляться; они помогали выстроить планы на ближайшее будущее. Сейчас же нет ничего. Только растущее количество грязной посуды говорит о смене дней.

В такой обстановке нет-нет да начинаешь забывать о том, что в людях есть хорошее. Смотришь новости — удивляешься, как мы еще не загрызли друг-друга, читаешь комментарии — как же мы ужасны.

Я говорю «мы», потому что я, хочу этого или нет, — часть человечества, одна семимиллиардная, но часть. Я ни умнее, ни сильнее, ни разумней других. Но я это хотя бы осознаю.

Быть супергероем — мечта моего детства. Помогать нуждающимся, спасать от бед, утешить в трудную минуту — это казалось такой простой задачей. Сейчас же я как одинокий путник на маленькой шлюпке посреди океана, полного кровожадными акулами и гигантскими кальмарами. Питьевой воды осталось на глоток, еда — пережиток прошлого; сигнальная ракета выпущена дней шесть назад, когда далекое облако превратилось в вертолет. Только небольшая тяжесть в нагрудном кармане оставляет небольшую надежду на власть над собственным будущим. Маленький нож. Я беру его и медленно провожу пальцем по лезвию. Все еще острый. У меня три варианта:

1) Продолжать ждать смерти,

2) Вскрыть себе вены,

3) Проткнуть шлюпку и медленно пойти ко дну.

Я выбираю третий и, сделав одно резкое движение, в последний раз любуюсь закатом. Как же он прекрасен!

А потом я просыпаюсь…

Подобные этому сны приходят ко мне все чаще: один реалистичней другого, а когда просыпаюсь, не могу понять, где я. Глазам хватает пары минут, чтобы привыкнуть к темноте, а вот сердцу… ему нужно гораздо больше. Сбитое дыхание, мороз, мурашки, гуляющие по телу, несмотря на прикосновения одеяла, и шум метели за окном. Пустота в сознании, пустота в комнате, перед глазами лишь взгляд, ее взгляд.

У всех есть свой идеал. Человек, готовый рассыпаться от легкого прикосновения, как песчаная фигура; чья улыбка вызывает как боль, так и эйфорию. Тот, кого всегда хочется видеть рядом и не вспоминать больше никогда.

Я сотворил поистине чудовищную ошибку — снова дал ей о себе знать, ни на что не надеясь, ничего не ожидая. Однако, она все так же добра, чиста, как белоснежная чайка в безоблачном небе.

Недавно знакомый назвал меня «человечищем» только из-за того, что принял его в холодный вечер, поделился едой, предложил выпить и дал ночлег. Не понимаю, неужели это что-то выходящее за рамки? Конечно, я бы не поступил так с кем угодно, но… Не знаю. Люди настолько позабыли значение слова «Человечность», что обращение с товарищем, как… с товарищем превозносят настолько высоко? Хотя что там говорить, если уже обычную вежливость не могут воспринять без подозрения в извлечении выгоды. В каждом поколении мыслители спрашивали себя: «Люди позабыли, какого быть людьми?», не подозревая, что дальше будет хуже: от слова «Человек» осталось только биологическое определение.

Но я верю, что человечность еще живет среди нас, как любовь, дружба, доброта… Они не так открыты, их сложно найти, но они есть. Возможно, нужно просто дать им путь, рискуя ошибиться и остаться ни с чем. Но этот риск оправдан. Стоит найти таких людей — а это не просто — и мир заиграет новыми красками.

Я, потирая старые раны, продолжаю искать.

Foals — Spanish Sahara

 

Глава 5

Пиво в банке намного вкуснее пива в пластиковой или стеклянной таре. Думаю, здесь многие согласятся. Конечно, если вы не находите употребление дешевого алкоголя приемлемым и достойным занятием, вы никогда не поймете разницы. А, возможно, и вовсе посчитаете, что и то, и другое — на один вкус. Но позвольте мне такую вольность заявить: пиво, как и, в принципе, любой алкоголь, бывает разным: со своими плюсами и минусами. Банка — пусть дешевая, пусть «премиальная» — придает напитку вкус некого бунтарства: до чего приятно сжать ее, когда в той ничего не осталось, и как следует швырнуть в дальний угол комнаты, чтобы на следующее утро увидеть результат вчерашней пьянки. Ходишь, смотришь на все это, и тебя посещают две мысли: с одной стороны: «Что за срач!», с другой: «Неплохо вчера посидели».

Если вы еще не поняли, я люблю выпить. Алкоголь для меня нечто большее, чем просто расслабление в конце дня. Это своего рода философия, которую не изучают ни в школе, ни в университете, но она, как ничто другое, повлияла и продолжает влиять на жизнь общества. Я не говорю о законченных, не знающих меры алкоголиках, которые не видят ни единой секунды своей жизни без капли дешевой водки. Я говорю о деятелях искусства, чья деятельность, так или иначе, была связанна с «веселящими» напитками. Писатели, художники, музыканты наверняка искали вдохновения в алкогольном дурмане. Вот как раз их и изучают, впоследствии, в школах и институтах, опуская излишние подробности их биографии, чтобы «не навредить» неокрепшему восприятию молодого поколения. А жаль. Если бы такое рассказывали в школе, может быть, и у меня сложилось иное впечатление о некоторых авторах.

Помимо всего, еще на вкус сильно влияет компания: один ли ты выпиваешь или с кем-то. Разница, скажу вам, колоссальная! Если раньше нажраться в хлам в одну харю под джаз, рок или еще какое дерьмо для меня было высшим доказательством самостоятельной жизни, то сейчас без душевного человека рядом процесс распития алкоголя не более чем уничтожение без намека на удовольствие. Да и еще и напиться до отключки не получается!

Порою эта привычка играет злую шутку: вместо ментального спокойствия накатывает нереальная мысленная загруженность, и в таком случае о здоровом сне можно забыть, как о безделушке, которая пригодилась бы в хозяйстве, но нет времени или денег на ее приобретение. Кровать становится бесконечной и жутко неудобной. Темный потолок — полотном, на котором проигрываются эпизоды из прошлого. Я знаю, о чем говорю.

О боже! Зачем сегодня я купил еще одну литровую бутылку?!

Johnny Cash — I See A Darkness

 

Глава 6

Мой мир становится таким, каким я всегда боялся — однородным.

Работа, дом, еда, не приносящая удовольствия, сон — повторить порядок. Люди вокруг не более чем манекены: одно лицо, одна прическа, одна походка, одни ухмылки. Когда выдается свободный денек, только для себя, я с трудом скидываю с себя одеяло: уж лучше быть в тепле с ноутбуком на коленях и смотреть любимый сериал. Квартира быстро превращается в рассадник пыли и грязи, холодильник, как всегда, пуст; питьевая вода остается на донышке канистры, а в пачке сигарет — одинокая палочка смерти. С трудом поднимаешься, не обращая внимания на боль в ногах, и плетешься до лифта, что опустит до первого этажа, за которым варится в своей повседневности город. Дошел до ближайшего магазина, по минимуму потратился на продукты — и бегом обратно, под одеяло. Не хочется никого слышать, общаться; отключаешь телефон и вот он — твой собственный мир, где ты — главный герой.

Однако эта иллюзия быстро проходит.

Я терпеть не могу людей, но без них не могу. Мне быстро надоедает собственная компания, но общество близких, раз из раза, как горная река: чистая, освежающая, приятная. Мне всегда холодно. Хочется тепла. Женского.

Я одержим женским телом. Глаза, волосы, тело, грудь, лоно. Тело женщины — это истинное чудо, симфония человеческого мироздания, достойное щепетильных, нежных поцелуев. Я грезил им столько, что уже и не знаю, что появилось раньше: эта одержимость или я сам. Мне, с мужской точки зрения, сложно принять, как много на коже девушек точек, приводящих их в экстаз, но в то же время, я искренне радуюсь этому факту. Даже, можно сказать, завидую.

У меня достаточно недостатков, чтобы это осознавать. Порою это пугает. Порой… нет. Иногда во мне просыпается чувство вселенской ненависти ко всем и вся, и кажется, что будь передо мной кнопка, нажатие которой приведет к концу мировой истории, я нажал бы, не раздумывая. Да не просто нажал, а еще злобно засмеялся, как типичный злодей из супергеройских фильмов.

Ненависть есть ничто иное как антипод любви: мы можем притворяться или говорить, что можем без нее прожить, но давайте будем честны — без тьмы не бывает света. У нас нет души, нет знаний; мы не более чем животные со щепоткой разума. Что бы нам ни втирали сраные оптимисты, от этого не в состоянии убежать ни один человечишка, каких бы высот он не достиг.

Мы не можем постичь истинной любви, пока не познаем истинной, раздирающей ненависти. Причем неважно, на кого она будет направлена: на вечного соперника, банковского работника или почтальона, который в очередной раз кинул в ящик письмо из соседнего дома. Также неважно, направите ли вы весь поток ругани прямо в лицо обидчику или, как я, будете лелеять весь негатив, потирая его, как снежный ком, доводя его до совершенной формы. Единственное, что важно — сам процесс. Прямо как секс. Пик — лишь окончание.

Во всем нужна гармония.

Вот только я устал от ненависти.

Как так вышло, что люди постепенно забывают о самом простом человеческом добре? Гармония здесь уже бессильна — многие с лихвой перевесили чашу в одно положение. Может, это из-за того, что на долю моего поколения не пришлось Великой войны — той, которая склонила бы весы по отношению к своим соседям в иную сторону? Это самый простой способ — возненавидеть тех, кого ты не знаешь, из-за того, что они от тебя отличаются: языком, цветом кожи или просто местом проживания.

Хотя, и этого хватает. Только без массовых кровопролитий.

Люди разучились — или никогда не учились — воспринимать себя как существо из плоти и крови. Всегда найдутся те или иные признаки, по которым разделяется одна единственная раса — человек.

Может, это наивность. Может, идеализм. Но представьте пришельцев, что прибудут на Землю с целью искоренить всех обитателей планеты для развода, скажем, ромашек с Альфа Центавры. Думаете, они будут разделять нас по этим признакам? Ага, конечно! Они перебьют нас, как садоводы вырывают сорняки — без капли жалости. Всех. До единого.

Я не знаю, настолько ли мы глупы или ничтожны, чтобы убивать друг друга, и уверен, что та же самая ненависть — не единственная альтернатива всему светлому. Просто мы еще не в состоянии найти иной путь.

Мы слишком мало живем, чтобы попытаться отыскать ответ на этот вопрос.

А вообще, чего это меня потянула на такие рассуждения? Наверное, слишком много свободного времени. Как-то грустно осознавать, на что я его трачу: люди во всем мире в эту минуту, в эту секунду занимаются чем угодно: занимаются любовью, строят отношения, путешествуют, ссорятся, мирятся, отдыхают с любимыми, создают что-то выдающееся, спят крепким сном… А что я?

Может, я просто не могу принять того факта, что после моей кончины не останется ничего, и я постепенно испарюсь в черной дыре под названием «Забвение». Не могу понять, как можно жить без цели оставить после себя что-то уникальное. Неисполнимая, наивная мечта.

Как бы я хотел жить проще: работать в свое удовольствие — хоть тем же фермером, где-нибудь далеко от цивилизации, — ни от кого не зависеть, жениться на обычной девчонке с соседнего двора, вырастить пару-тройку детишек, спокойно умереть и быть упомянутым во время семейных торжеств, как «трудолюбивый и достойный фамилии муж».

Вместо этого я раз за разом осознано строю себе препятствия, которые не могу преодолеть.

Как бы этого не хотелось, но мир никогда не был простым. И никогда не будет.

Так уж устроено, что всегда нужно жертвовать одним в угоду другому — при этом не всегда лучшему. Я искренне радуюсь за тех, кто смог в итоге прожить жизнь, преодолев все препятствия на пути с блеском в глазах, за которыми слышится: «Это было не напрасно. Я ни о чем не жалею». С высоты своих немногих лет я не уверен, что подобное придет ко мне в голову на смертном одре. Однако сколько книг было прочитано, сколько фильмов просмотрено, сколько песен прослушано, где говорится, что счастье в конечном счете приходит! Как же хочется в это верить! Как же хочется поддаться этой вольной наивности! Как же хочется постараться…

Осталось только убедить самого себя в существовании счастья.

Sleeping At Last — North

 

Глава 7

Вам когда-нибудь приходилось будить человека от крепкого сна? Или просто находится в этот момент рядом? Перед тем как открыть глаза, они жмурятся, а гримасу, словно лунный свет, озаряет страдание. Они не хотят покидать другой мир, не хотят возвращаться в этот. Сон порою единственное место, где мы чувствуем себя в безопасности, и такое коварное действие, как грубое вырывание из его объятий, можно сравнить, разве что, с колким ударом деревянной палкой.

Поэтому люди и изобрели будильник — чтобы снять с себя ответственность и переложить всю злобу разбуженного человека на кусок механической конструкции. До этого существовала специальная должность: ходить по округе еще до рассвета и криками или громкими звуками лишать жителей возможности досмотреть третий или четвертый сон.

Таких людей наверняка презирали даже в собственном доме.

У меня никогда не было предрасположенности к раннему подъему. Даже в детстве, когда дни кажутся длиннее, солнце, разрывающее пелену нежной тьмы, становилось не самым приятным предзнаменованием. Даже в канун Нового года или дня рождения я с большим удовольствием просыпался за час, за два до рассвета, чтобы никто не мешал прочувствовать весь азарт от поиска подарков.

Ночь для меня всегда была и будет наипрекраснейшим временем суток.

Может, поэтому мне нравятся брюнетки со светлой кожей?..

Первую женщину, разделившую со мной постель, звали… ах, да, я же пообещал не называть имен… Значит, обойдемся без этого, так как это и не особо-то и важно для рассказа. Важно то, что она была старше меня на несколько лет, ниже на несколько сантиметров и, как неожиданно, опытней. А еще она была добра ко мне. Очень добра. Наверное, все помнят «первый раз» — без нервов не обходится, — но ее отношение придало мне уверенности и позволило насмешливо помахать своей девственности рукой. Но без казусов не обошлось: я не смог закончить дело, будучи в ней, но взамен мне удалось довести ее до оргазма рукой. Конечно, она могла симулировать, но нежный взгляд, с которым она провожала меня, смущенно прикрываясь белым полотенцем, дает надежду на обратное.

В тот вечер я возвращался домой без пары крупных купюр, но с мыслью: «Я все же сделал это». Погода стояла теплая, хоть и пасмурная, в ушах играл акустический концерт любимой группы, а в ногах исчез и намек на усталость. Что до этой жрицы любви — я никогда к ней больше не возвращался, а на следующий день и вовсе позвонил по иному номеру. Молоденькая особа с также темными волосами и схожими формами появилась на пороге квартиры через час после звонка. Несмотря на внешнее сходство, разница в опыте была, что говорится, налицо. Судя по ее движениям, голосу, подобные мне клиенты попадались ей крайне редко, если не никогда. Мною двигало желание доставить удовольствие, в первую очередь, именно девушке, когда все, кто был до меня, просто пользовались ею по назначению. Она была расстроена даже больше меня и винила себя, что недостаточно красива или опытна, когда как мне было ее попросту жаль. Однако я все же вынес из нашей встречи что-то положительное — это неприкрытое масками, откровенное общение: сложно строить из себя не пойми кого, когда ты без единого клочка одежды на теле. Мы курили нагишом на кровати и просто беседовали о какой-то повседневной ерунде — и это стоило еще двух крупных купюр.

Вообще странное дело: с проститутками общаться намного проще, нежели с обычными барышнями, завышающими себе цену.

Вся наша жизнь — это обмен чего-то материального взамен на определенный результат. Всем от всех что-то нужно: любви, понимания, денег, чувства значимости, чашки кофе…

Иногда мне кажется, что я ни в чем не нуждаюсь, однако время от времени желудок дает о себе знать. До чего уж поганая вещь это тело, которое все требует и требует подпитки…

Novo Amor — Anchor

 

Глава 8

В следующий раз, когда будете обедать — или ужинать — с человеком, вам небезразличным, обратите внимание, как он — или она — ест. Понравится ли вам эта картина? Как этот человек двигает челюстями, разжевывая пищу, или попивает напиток? Лично я убежден, что отношения начинаются с принятия пищи — не зря первое свидание, обычно, проходит в ресторане или кафе. Вы смотрите перед собой и что вы видите? Человека или животное, у которого меж зубов застревает еда, остается соус на губах?

Конечно, если вы уже настолько отчаялись и вам не важны, казалось бы, настолько мелкие недостатки, то ваш взор на это даже не упадет, но если и так — вам, возможно, придется провести с этой особой еще больший промежуток времени, чем пару часов в субботу вечером. Любой маломальский недостаток со временем начнет разжигать внутри адское пламя, и вы словно очнетесь: «И с этим человеком я живу?»

Люди, будем честны, довольно отвратительные существа. Хоть и с прелестными отличиями. Мы все испражняемся, испускаем неприятный запах, да и наш голос может действовать на нервы.

Количество семей на моей жилой площадке, честно говоря, вводит в ступор.

До сих пор не укладывается в голове, как два совершенно разных человека могут пожениться, растить общих детей, жить вместе до скончания времен. Ведь всегда — всегда! — есть кто-то лучше того, кто рядом. Тот самый пресловутый журавль, что маячит где-то высоко-высоко в небе — и мало кто хочет пойти на риск, отправиться за ним на охоту. Я не люблю риск, но в тоже время не ловлю синиц, предпочитая им бабочек. Не сказать, что я этим доволен, но и представить себя, гуляющим под ручку, не могу. Вера в то, что каждому уготована судьба, в виде человеческого лица, уже давно затухает.

В последнее время, стоит остаться в одиночестве, меня начинает трясти: от холода, от страха, от голода, от жажды. И этой панике, кажется, нет конца: под властью высших сил меня мотает по улицам, по барам, где можно на несколько часов утонуть в море напитков и громких звуков. Но и этого не всегда достаточно — и так я оказываюсь в незнакомой квартире, где передо мной оголяет тело незнакомая особа. Я прижимаюсь к ней, ласкаю грудь, касаюсь бедер, целую лоно — и только тогда мелодия ее стонов заглушает тревогу внутри, позволяя мне побыть не собою. Мне даже не нужно проникать в нее: этот взгляд недоумения и смущения — уже достаточная награда. Я выхожу из дома и брожу по улице в сторону ближайшей остановки, закуривая очередную сигарету.

Паника возвращается ближе к полуночи.

Nirvana — Pennyroyal Tea (MTV Unplagged)

 

Глава 9

Немногие способны различить грусть в веселой мелодии.

Музыка — величайшее творение человечества, способное тронуть абсолютно каждого и быть созданным абсолютно каждым. Только нужно услышать.

Однажды, бродя вечером по улицам, я набрел на бар, где было караоке. Тогда право микрофона переходило лишь двум… кхм… посетителям, и что тут сказать… Это было ужасно! Один, с относительно вменяемым голосом, исполнял бандитские мотивчики. Да как исполнял! С надрывом, страстью! А вот вторая — женщина уже давно преклонных лет — горланила баллады старше меня раза в два. Звуки, исходящие из ее рта, больше напоминали скрежет металла по оконному стеклу. Честно говоря, я был удивлен, услышав аплодисменты. Но больше всего меня удивил вывод, к которому я пришел сам через некоторое время.

Тебе должно быть плевать на косые взгляды со стороны, если ты занимаешься любимым делом.

У меня много знакомых, так или иначе связанных с музыкой: кто исполняет, кто сочиняет, кто только учиться, кто уже зарабатывает этим на жизнь. В диалоге они могут быть кем угодно, но стоит им взяться за инструменты — это совершенно другие люди. Они поглощены этим, частично или полностью разрывают нить с внешним миром, унося себя и других туда, где всегда лучше.

Я завидую им.

Те, кто связан с писательским делом, творят в одиночестве: мало, кто видит их погруженными в любимое дело. Оттого никто и не знает их истинного лица. Они могут читать свои произведения на публике, как и музыканты, исполняющие собственные песни, но это не будет и сотой части того, что происходит за закрытой дверью.

Писатели навеки обречены на одиночество.

Katy J — From The Hillside

 

Глава 10

В этом мире чистый только свет от звезд. Все остальное — оттенки.

Звезды сияют, мерцают, посылают свои лучи тогда, когда большинство из нас уже спит. Конечно, есть еще Солнце… Но его сияние способно убить, а вот сияние ночных…

Это как с людьми: пока они далеко их сила над нами не столь сильна, как тогда, когда они рядом. Расстояние дарит грусть, но эта грусть всегда содержит в себе долю радости от приятных воспоминаний. Но стоит этим людям ворваться в нашу обыденность, как наступает передоз: все приятное, что приходит с улыбкой любимого человека, может обратиться в зависимость, и уже тогда забывается логика.

Ох уж эта пресловутая любовь! Самое нелогичное, что может быть на земле.

Ты видишь эти глаза, слышишь этот голос, чувствуешь это тепло — и тебе уже плевать на чувство самосохранения, на все предупреждающие знаки, на отсутствие хоть чего-то за спиной. Ты просто стараешься наслаждаться, будто тянешь через трубочку коктейль, надеясь, что он бездонный. Однако напитку свойственно заканчиваться, а на его месте ты уже видишь бокал с пока еще целыми кусками льда.

Что остается делать? Неужели всему приходит конец?

Да, всему.

Но. Всегда есть как минимум одно «но».

Можно постараться растянуть коктейль на целый вечер.

Да, он уже не будет так сладок, не будет так бодрить, весь лед растает, а сам напиток потеплеет и уже не даст нужного эффекта. Однако вкус все еще будет, пусть и отдаленно, напоминать тот, прежний. Конечно, не каждый на это согласится, предпочтя заказать что-нибудь новое, но хоть один из сотни, тысячи будет неторопливо отпивать из своего бокала, и даже когда тот опустеет, будет крутить оставшиеся капли на языке столько, сколько нужно, чтобы сохранить вкус в памяти.

Глупо, конечно, размышлять об этом, держа в руке стакан светлого пива…

…Я просто хочу ночью с крыши запускать бумажные самолетики.

Laura Shigihara — Everything’s Alright

 

Глава 11

— Ты зачем себя так принижаешь?

В последнее время я часто это слышу: от тех, кого знаю давно, или от тех, с кем знаком чисто формально. Этот вопрос ничего, кроме слабой ухмылки, уже не вызывает. Просто людям не представлена полная картина — лишь маленький фрагмент мозаики, который первым бросается в глаза. А правда в том, что я могу причинить боль. Не физическую, а моральную, душевную, если хотите. И что уж там говорить — причиняю я ее часто. Порою незаметно. Это как яд: самого укола можешь не заметить, пока не откажет какая-нибудь часть тела. Я могу, действительно могу проявить сочувствие, милосердие, но стоит человеку хоть как-нибудь проявить себя, по моему мнению, недостойно — от меня он дождется только игнорирования, что, опять же, на мой взгляд, худшее, что человек может сделать по отношению к другому человеку. Нет ничего дряней, чем довериться кому-то, а потом превратиться в его глазах в пустое место.

Я не боюсь быть с кем-то, не боюсь полюбить. Мне страшно, что я могу привязать к себе, а потом попросту потерять интерес.

Я волк под маской овцы.

Я пишу эти строки не с целью пожаловаться («О боги, как мне плохо!»), а скорее, чтобы разобраться в себе самостоятельно. Некоторые вещи, даже те, что лежат на поверхности, незаметны, пока слегка их не заденешь, как мизинцем ноги угол шкафа. Эти строки — мое хождение по комнате, где я с размахом ступаю по полу, ища на пути препятствия. Один удар — и мозг активизируется: обо что запнулся? как? почему? и что делать, чтобы не удариться вновь? Обычно я хожу в толстых мягких тапочках, но благодаря сочинительству я способен встретиться с демонами моего сознания.

Не самое приятное занятие, поскольку эти ощущения не проходят, стоит мне закрыть крышку ноутбука — они не отпускают долгое время. И обычно в такие дни я слышу:

— Ты зачем себя так принижаешь?

Я всегда ценил честность в людях — это всегда было и будет сложно. Но еще больше я ценю честность по отношению к себе: когда открыто принимаешь собственные недостатки и достоинства, не маскируя первое и не преувеличивая второе.

Я не недооцениваю себя: я знаю, что могу и чего не могу, но полную картину всегда буду держать за непроницаемой ширмой.

Почему?

Потому что больше всего я боюсь наткнуться на такое же чудовище.

The Neighbourhood — Afraid

 

Глава 12

Что есть жизнь, если не желание получать удовольствие каждую минуту, каждую секунду? Жить, упиваясь всем, что приносит радость, счастье, блаженную истому, — разве это не то, к чему стремятся все? Различные религии, на какой бы боли они не выстраивались, все они обещают нечто подобное при определенных условиях. Да и не только религии.

Тираны, прикидываясь благодетелями, заверяли народы о лучшем будущем на протяжении всей человеческой истории. Но к чему это всегда приводило? К разгромам. К страданиям. К смерти. К беззаботной жизни этих самых тиранов и их приближенных. Так всегда было и так всегда будет: дать простым, недалеким людям в руки оружие, дабы они посредством слепой веры добывали блага для тех, кто считает их низшими существами.

Поэтому я ненавижу парады, эти демонстрации силы, запугивание противников. Новомодная техника, способная уничтожить целые города за несколько минут, выезжает и выстраивается в ряд под торжественную музыку и одобрительные выкрики присутствующих. «Вот это да! Теперь-то они точно будут нас бояться!» — изливаются восторгом обитатели диванного королевства, пялясь в плазменную коробку, за которую еще не выплачен кредит.

Один человек когда-то сказал: «Представь, что нет рая, нет ада, нет стран, нет религий, нет причин для убийства друг друга». И, что с ним стало? Его убили.

Оружие уже давно не приносит безопасность. Оружие порождает лишь новое, более усовершенствованное оружие. Оно висит на стенах в ожидании подходящего момента, чтобы кто-нибудь взял его в руки и передернул затвор, направив ствол на брата.

Бах!

И да здравствует новая бессмысленная война!

Message To Bears — Almost Faded

 

Глава 13

Какая же жизнь странная штука…

Всю жизнь избегая чего-то, это что-то все же настигает тебя и вынуждает играть по его правилам.

Так я, человек, нежелающий жить по установленным нормам морали и прочей херне, сделал шаг в сфере, что всегда вызывала неприязнь.

Желание работать именно так, чтобы это занятие приносила И удовольствие, И заработок, достаточный, чтобы обеспечивать себя и, возможно, кого-то еще, все еще томиться глубоко в душе, но не имеет возможность к реальному воплощению. Иными словами, я…

Продался.

Как раз это слово мигает в мозгу последние несколько дней.

Продался. Продался. Продался.

Будто я предал себя, предал свою мечту на несбыточность, да и просто смирился в ее несбыточности. И эти мысли влияют на продуктивность.

«Зачем гнаться за облачными замками, когда у тебя уже есть перспективы, есть возможность стать кем-то большим с наименьшим риском?»

Вот только я не хочу быть «большим» человеком, не хочу быть «шишкой». Я просто хочу быть тем, кто борется за свое собственное место, не принесенное ему на блюдце с фальшивой улыбкой. Место, которое он сам выбрал и самолично установил на нем знак «Это мое». Возможно ли это?

Думаю, что да. Однако, в мире возможностей, этих самых возможностей становится все меньше и меньше. Мы можем бороться за мечту, за ее исполнение, пока не настанет момент, когда сам себе задашь вопрос: «А на что я буду жить, пока эта мечта не исполнится?»

Деньги.

Самый главный аргумент в борьбе с мечтой.

Ты говоришь себе, что это временно, что это пока не встанешь на ноги, пока не появиться возможность творить свободно, не думая о житейских проблемах. Но… постепенно ты забываешь об этом и просто начинаешь зарабатывать деньги, не зная на что их потратить. Нет, ты знаешь, но они никак не связаны с мечтой: оплата счетов, развлечения, алкоголь… Да, я субъективен и смотрю на все со своей колокольни, но суть от этого не меняется — мечта постепенно, словно песчинка на ветру, уплывает вдаль. Ты начинаешь думать иначе, появляются новые заботы…

…И ты становишься человеком.

Placebo — Fuck You

 

Глава 14

Спустя столько времени… она снова пришла во сне. Да не просто пришла, а буквально ворвалась, чтобы взбудоражить, заставить вспомнить, чего лишился и чего никогда не мог достичь. Казалось бы, много воды утекло с тех пор, но тут на горизонте появилась она, элегантно махая рукой. Согревающая улыбка, нехитрый взгляд, мягкий голос — и я просыпаюсь с горьким сожалением. Это был всего лишь сон.

Любовь или похоть? Вот главный вопрос, мучающий меня. Или то, что я задаюсь им, уже подразумевает второй вариант?

Бесспорно, я хотел ее. Но также и хотел просто быть с ней. Общаться, гулять по городу, путешествовать… Мне кажется, что если ты задумываешься в самых наивных грезах о романтическом путешествии — это уже многое значит.

Потому ли мне так холодно сейчас, если во сне было так тепло? Тело по-прежнему помнит ее объятья, даже если мозг пытается стереть их из памяти. Но беспокоит не это. Вернее, не только это.

Только проснувшись, я потянулся за телефоном, пару раз тыкнул в экран и увидел фотографию счастливой влюбленной парочки. Знаю, о чем вы подумали, но, нет — я уже давно в курсе, что у нее есть молодой человек.

Она изменилась. Внешне.

Конечно, все течет, все меняется, но… настолько?

Нет, она не растеряла свою красоту, но преображенные мелочи, тем не менее, внесли некую корректуру, да настолько, что встреть я ее случайно на улице — в жизни бы не узнал.

Грустно.

Я напрямую столкнулся с выражением «Жизнь настигнет тебя везде»: если она изменилась, изменился ли я? И только ли во внешности, ведь она напрямую влияет на нашу жизнь, как не стыдно это признать.

Каждые семь лет клетки тела перерождаются. Перерождаемся ли мы? Или просто на это надеемся?

The Smiths — Asleep

 

Глава 15

Ничто так не бодрит как отказы. Неважно какие — от человека, которого любишь, от начальника, у которого просишь поднять зарплату хоть раз за десять лет работы, от редактора, которому прислал свою рукопись в надежде приобщиться к литературной тусовке. Одного лишь факта достаточно, чтобы мозг начал обрабатывать полученную информацию, анализировать и предлагать возможные решения. Если, конечно, решение не сводится к самому простому — упиться до состояния, когда уже плевать, что с тобой будет дальше.

Думать — это сложно. Очевидный вывод, к которому не все приходят. Что до меня, назвать себя человеком умным не могу. Просто не хватает наглости. Чем больше узнаю о мире, о людях, их взаимоотношениях, тем все тупее себя считаю, тем отстраненней себя ощущаю.

Признаю, мне доставалось (и достается до сих пор) многое без особых усилий. Практически во всех сферах жизни, за рядом некоторых исключений. И потому, когда слышу, вижу, читаю истории людей, которые добивались всего с огромным трудом, меня терзает чувство вины. Помимо, меня терзает чувство вины за то, что испытываю вину — какой-то странный круговорот…

И вроде бы и надо принять себя, принять то, что у всех своя жизнь и свои проблемы — и ты к ним НИКАК не относишься, — но… не получается. И черт его знает почему. Я НЕ хочу и НЕ должен корить себя, что у меня есть то, чего нет у других. НИКТО не должен.

Ненавижу себя за эти мысли и за эти размышления, где два плюс два равно четыре, а мне так и хочется написать «пять».

Kodaline — High Hopes

 

Глава 16

Изначально я задумывал эту писанину в формате дневника и успел за месяцок накатать чуть больше двадцати глав-дней. Отказался от идеи тут же, стоило лишь единожды пройтись по написанному глазами. Дневник, сам по себе, — занятная штука. По сути, записывая в тетрадку прошедший день, ты сам выбираешь, что ты хочешь оставить в памяти, а что — нет. Ведь мы к вечеру забываем столько всего! Людей, детали, да даже собственные мысли. Наше внимание сменяется чуть ли не каждую секунду от одного к другому, точно щелкая переключателем на пульте: щелк — люди на остановке, щелк — бродячая собака, щелк — рекламный буклет от молодого паренька в переходе, щелк — «апчхи!» Мы отсеиваем ненужное, оставляя в потемках памяти лишь необычное, радостное, волнующее.

Что до моего дневника — вместе с незначительным, я специально не записывал некоторые моменты, того, чего я бы не захотел вспомнить в будущем, листая потертую тетрадку. Так я строю образ человека, которым не являюсь, но которым надеюсь стать. То ли это алкоголь, то ли защитная реакция психики, но очень многое (и хорошее, и плохое) постепенно растворяется в памяти, и обычная тетрадь тут никогда как кстати: стоит записывать только хорошее и важное — и вуаля!

Правда есть у этого обратная сторона: ты начинаешь ненавидеть себя, не зная — за что. По вечерам, стоя на балконе и выкуривая одну сигарету за другой, не можешь понять, откуда этот приступ паники и тревоги. И даже на сеансах у психолога не хочется ковырять эти засохшие раны, потому что где-то внутри знаешь: то, что там таится, — тебе не понравится, а может, и вовсе приведет в ужас.

Монстры не живут под кроватью и в чуланах, как казалось в детстве.

Мы — свои собственные монстры.

City And Colour — What Makes A Man

 

Глава 17

Бары для меня — нечто большее, чем просто заведение, где можно выпить и перекусить. Я вполне могу назвать бары моим вторым домом. Конечно, не все — только избранные. Места, где бармены, официанты, менеджеры, даже владелец — члены семьи, которые принимают, дают кров, независимо от дня и времени суток. «Но ведь они же зарабатывают деньги на тебе! Что это за семья такая, что наживается на тебе?» — логичное замечание. Но эй! — всем нужно зарабатывать, в этом нет ничего плохого. А что до наживы… семья реальная нередко использует своих же родственников куда безжалостней. И дело не только в деньгах — сила, время и прочее используется под предлогом «Ведь нужно помогать своим». Нужно, не спорю, но только если эта «забота» не переходит грани.

Что до баров — это тоже помощь, пусть и только материальная, но и там помогают тебе. Поддержать разговор, подобрать идеальный коктейль для вечера и соответствующее блюдо к нему — за подобное я и люблю эти места. Ты не чувствуешь себя чужим за барной стойкой, как порой за обеденным столом в кругу родни. Вместо орущих деятелей эстрады в телевизоре — зарубежный рок, настраивающий на веселье. Вместо родственников, кого ты в жизни не видел, — такие же гости заведения, как и ты, зашедшие пропустить бокальчик и просто хорошо провести время. Вместо слепящей люстры — приглушенный теплый свет от ламп. Вместо груды еды, что еще останется на следующий день, — только то, что заказал и хочешь именно ты. Вместо чреды невнятных тостов — простое и живое общение.

Как вы поняли, я могу долго петь дифирамбы этим уютным островкам посреди шумного городского океана. И я искренне не понимаю людей, которые их не любят, говоря, что выпить можно и дома. Возможно, они просто не нашли своего бара. Таковым можно лишь пожелать искать — упускают они многое.

Я смотрю, главы становятся все меньше и меньше. Мысли ускользают, слова растворяются, а пальцы беспомощно опускаются на клавиши, несмотря на желание писать дальше.

Может, мне уже попросту нечего сказать?

Tommy Lee — Home Sweet Home

 

Глава 18

Не знаю, заметили вы, но последняя пара глав сочинена спустя несколько месяцев после идущей впереди. Сменилось ли настроение, стиль письма — не знаю. Может, пойму, когда буду перечитывать все это, когда закончу. А вот когда закончу… понятия не имею. Здесь нет какой-либо системы, как у именитых авторов — по главе в день, по рассказу в неделю, по повести в месяц, по роману в год.

Этому нет оправдания — я паршивый автор, даже учитывая, что несостоявшийся, и не могу заставить себя даже открыть пресловутый файл хотя бы раз в день просто для того, чтобы прочитать последние строчки. Каждый раз я преодолеваю себя, свое существо, буквально борюсь с ненавистными мыслями, которые так и шепчут: «Ты ни на что не годен, и то, что ты сочиняешь — дерьмо. Это никто не будет читать, а если и прочтут, то будут плеваться». Муза, что встревала в монолог и находила слова поддержки, давно упорхнула, и я остался один. Постоянное желание сдаться давит и угнетает, заставляя вливать себя алкоголь снова и снова, будто внутри нет дна, и выкуривать сигареты пачками, наполняя квартиру едкой вонью. Одновременно спасает и делает вещи хуже — работа. Работа, где единственным плюсом являются деньги. Ни должность, ни некое подобие власти, ни важность удовольствия не приносит, а лишь заполняет время и не дает этим мыслям свободы. Поначалу, так и было. Но вскоре они приобрели иной оттенок. «Ты занимаешься не тем, чем хочешь. Какого это? Хреново, не так ли? А теперь представь, что тебя затянет в это болото и выбраться уже не получится?» И снова по новой. Только алкоголя нет.

Меня окружают люди, сплошь завязшие в колее одинаковой судьбы: работа, семья и ничего более. Пугает. Пугает, что они считают это нормой. Пугает, что меня ждет та же участь. Не хочу… Или хочу… Я уже сам запутался.

Месяц работы без выходных и месяц полностью свободный — вот расписание на ближайшее будущее. Казалось бы, круто: каждый второй месяц занимайся, чем хочешь. Но это не мой случай, ведь я вечно чем-то недоволен. Приезжая домой, я делаю ровным счетом ничего. Ни тебе творчества, ни тебе самосовершенствования. Ни-че-го. Одно лишь самокопание. И минимум общения.

Вот, что странно: первую свободную неделю я наслаждаюсь долгожданным одиночеством, на вторую — меня от него тошнит. Но и с этим я почти ничего не делаю! Так, увижусь с друзьями два-три раза в неделю — и все. Остальные дни — лежу сутками в постели и покрываюсь мхом.

Я не понимаю себя. Не понимаю, чего хочу.

Я попросту устал.

Устал быть собой.

Day Wave — Stuck

 

Глава 19

Слишком часто говорю о ненависти. Будто в жизни не происходит ничего хорошего. Просто жаловаться всегда легче, а бумага, как известно, стерпит все. Не хочется об этом думать. Хочется пригласить знакомую девчонку на свидание, ходить в театры, кино… да просто наслаждаться каждой прожитой минутой, не задумываясь о таких вещах как несправедливость, ВИЧ, рак, голод, война. Побыть в кой-то веки эгоистом — думать только о себе и о своем собственном счастье.

Почему же грусть так привлекательна?

Она точно черная дыра, которая поглощает и проникает сквозь кожу в кровь, путешествуя по организму. И то, что она вредит, вызывает еще большее желание подчиниться ее воле. Какой-то мазохизм… Любишь то, что ненавидишь, и ненавидишь то, что любишь.

Даже сейчас думаю: как же здорово сидеть в полутьме, не торопясь потягивать виски и слушать меланхоличную музыку; осознавать, что один, и не от кого ждать сообщения в соцсети. Сам задаешь насущные вопросы, сам на них отвечаешь, а потом понимаешь, что говоришь вслух. Включаешь фильм, под который знаешь, что пустишь не одну слезу.

Ах это прекрасная грусть! До чего она многогранна. И лечит, и вредит, и спасает, и обретает на гибель. Неудивительно, сколько всего ей посвящено. С ней сложно, но без нее нельзя — она часть этого мира, часть нас; она повсюду.

Счастье, к слову, очень однобоко, да еще и скоротечно: не успеешь понять — уже привыкаешь и перестаешь замечать. Плохое же живет в умах дольше.

Colin Hay — I Wish I Was Drinking

 

Глава 20

Эту книгу — а книгу ли? по размеру больше похоже ну сектантский буклет — никто не прочитает — я знаю это. Даже у меня нет желание перечитывать написанное. Все же здесь нет никакой художественной ценности — только размышления, наблюдения… Наверняка и такой жанр существует, но, честно говоря, не думаю, что он имеет право на существование. Все же в наше время, когда у каждого есть компьютеры, любой может сесть и выплеснуть эмоции на всеобщее обозрения, не боясь последствий.

Как комментарий в социальной сети.

Да, точно! Весь этот текст — лишь сборник комментариев, призванные вставить никому не нужные пять копеек в никому не нужный разговор. Без соблюдений норм, правил, грамматики — простое балабольство.

Крик бездаря. Крик отчаивавшегося. Крик того, кому городские огни мешают любоваться звездами.

Что будет дальше? О, хотел бы я знать. Буду ли снова писать? Буду ли стараться попасть в историю? Буди ли жить…

Хотя куда я денусь?..

Уверен, что будут светлые дни, будут темные, будут невыносимые и будут незаметные.

Знаю, что попросту потратил время, вместо того, чтобы заняться чем-то по-настоящему важным, но и такие бессмыслицы нужны. Они — я это понимаю прямо сейчас — помогают расставить все по полочкам, понять, что делаешь не так, и, может, вдохновляют сделать новое и необычное. Не то, что это.

Если вы каким-то образом добрались до этих строчек, то позвольте выразить мое восхищение — сам бы я такое забросил после первой же страницы, посчитав мусором от литературного мира. Подумайте сами: этот текст писался больше года!

БОЛЬШЕ! ГОДА!

И это лучшее, что я мог написать за это время?

Кошмар…

Пожалуй, лучшее, что я могу сейчас сделать, — это включить

Simon And Garfunkel — The Sound Of Silence

и заткнуться.