…На втором этаже дежурной части оперативный зал. Рядами пульты с множеством всяких тумблеров. Во всю стену карта города, с мигающими лампочками. Красиво. Сколько сюда хожу и каждый раз словно в, какой-то незнакомый мир. Честно говоря, не вяжется у меня все это с моей работой, с грязью, матом, кровью, ранениями и воровством.

Все время хочется спросить о тех огоньках – они для красоты мигают или есть какой-то практический смысл? И если есть, то почему на эту карту никто из дежурных никогда не смотрит? Но у нас чужими делами интересоваться не принято. Не этично. Принято хорошо делать свое.

А вот и реальность, которая, никак не стыкуется с этим фантастическим уголком. Викула блаженствует, развалясь за пультом. На столике рядом – стакан крепкого чая. Не хватает только тазика с теплой водой, ноги попарить, и пушистого кота на коленях. А так – совсем домашняя обстановка.

Он ласково улыбается мне. Майорские погоны, как крылышки херувима, поднялись торчком на форменной рубашке.

– Ну что, сыщик? Пообщался с потерпевшими?

До чего ж хорошо он живет. Все время улыбается. Словно и забот нет.

– Пообщался, – отвечаю я как можно более официальным тоном. – Не наше это дело. В районе такими вопросами должны заниматься.

Викула не отвечает. По-прежнему лукаво щурится и улыбается. Его, по-моему, ничего не может вывести из равновесия.

– Надо бы, – продолжаю я, поняв, что ответа на свое замечание не дождаться, – ориентировочку дать по городу: «Ушла из дома и не вернулась Горяева Светлана Игоревна…»

Читаю весь текст.

Викула сразу не отвечает. Он вкусно отхлебывает из стакана. Отдувается. Большим носовым платком вытирает испарину со лба и, словно нехотя, говорит:

– Дадим, милай, дадим… Вот чайку попьем и, дадим. Ты текстик-то пока вычитай, чтоб ошибочек не было.

Попьем… Угостил бы чаем – попили бы. А так – сиди, жди, пока он свой бездонный стакан закончит. Я, между прочим, еще не ужинал. Мой-то стакан чая, по его милости, вскипеть не успел.

Дозрев, раскрываю рот, чтобы высказать Викуле все, что думаю по поводу такого стиля работы.

Но именно в этот момент на пульте начинает судорожно мигать красная лампочка и глухо урчит зуммер. С Викулы мгновенно слетает вальяжность, он весь подбирается и, щелкнув тумблером включения в линию, внимательно слушает. Лицо его мрачнеет, и он жестом подзывает меня. Судя по всему, что-то серьезное.

– Со скорой звонили. – Викула оторвался от телефона. – Дежурную бригаду на выезд. – Это уже своим помощникам. – Поедешь к Зубовской, – он снова обращается ко мне. – Ножевое ранение. Быстрее. Следы пока свежие…

Я скатываюсь по лестнице. Во дворе урчит желтый уазик. Франтоватый Леха Жданов уже запихал своего кобеля, такого же франта, в машину, через заднюю дверцу. Лезу в темноту салона, если этот не слишком удобный ящик можно назвать салоном. Наступаю на ноги доктору Токареву; Доктор – это прозвище. По профессии он эксперт научно-технического отдела. Вроде все в сборе. Петр Прокопич, следователь, сидит рядом с водителем. Можно трогаться.

Из подъезда выскакивает помощник Викулы. Кричит, чтобы позвонили оттуда. Позвоним, позвоним, не первый раз на выезде…

Выскакиваем из Колобовского переулка и жмем по Петровке в сторону Садового кольца. Сирену не включаем. Поздно, что людей будить. На крыше крутятся маячки. Мрачные синие блики словно отодвигают запоздалые машины с нашего пути, останавливают ночных прохожих.

Лешкин кобель за сетчатой перегородкой повизгивает, стучит хвостом о металлический пол. Волнуется, работу чувствует.

Молодой еще.

Жданов тоже только пару лет как из погранвойск демобилизовался. Тоже волнуется. Интересно, от кого кому передается беспокойство: от пса Лехе, или наоборот? Прокопич, вот воплощение невозмутимости. Дремлет себе тихо на переднем сиденье, Токарев что-то не в себе. Случилось чего или заболевает? В такую погоду не мудрено ОРЗ подхватить. Вон, какая пакость моросит. Хорошо, что всегда с собой плащ-болонью ношу в сумке. Пусть ребята посмеиваются. Зато сейчас пригодится. Проскочили Смоленскую. Уже совсем немного осталось. Я просовываю руку под пиджак. Нащупываю рукоять «Макарова», в кармашке – запасная обойма. Всяко может случиться. Когда-то в самом начале работы я пытался угадать, что меня ждет там, на месте преступления. Но потом понял, этого делать нельзя. Устаешь от волнения раньше, чем начинаешь работать.

Сворачиваем на Пироговку и около длинного ряда темных, троллейбусов, ночующих на улице, останавливаемся.

«Скорая» еще здесь. Хорошо, что не уехали – может, удастся поговорить с потерпевшим, если врачи дадут, конечно.

Под Прокопичем скрипит сиденье, он поворачивается к нам.

– Ты давай к «скорой»… – это он мне. Прокопич вообще любит обходиться местоимениями.

– А ты готовь своего зверя… – это, естественно, Алехе.

Доктору он ничего не сказал. Значит, будет в резерве. Следователь у нас опытный, знает, что делает…