Автор: Илья Щуров

Сразу отвечу на возможные вопросы недоуменной публики. Да, я понимаю, что публиковать в еженедельнике репортаж с четырехмесячным опозданием — форменное хулиганство с моей стороны. Но во-первых — лучше поздно, чем никогда, а во-вторых — обойти вниманием это событие было бы вообще преступлением. К тому же далее будет обсуждаться не столько событие, сколько вопросы вполне фундаментальные, которые оставались и остаются актуальными не то что месяцы, и даже не десятки лет, а тысячи, если не больше.

Встреча

Войдя в аудиторию П-13 ВМК МГУ, Ричард Столлман подходит к доске, разувается и спрашивает, где здесь чайник. Кажется, возможность выпить чаю во время выступления — единственный пункт его "райдера".

Столлмана кратко представляют, и он сразу же переходит к лекции — четкому, отработанному рассказу о свободном ПО, на довольно быстром, но безупречно понятном английском языке. Он — профессиональный оратор. Практически все вещи, о которых он рассказывает, мне хорошо известны, но звучат все-таки иначе — более ясно и четко.

Столлман рассказывает об этических вопросах — никакие другие его не интересуют.

"Я считаю, что софт должен быть свободным, потому что это единственный этичный способ его распространения, — говорит он и приводит пример, с которым трудно поспорить. — Если вы видите тонущего человека, ваш этический долг — помочь ему"[ И под общий смех добавляет: "Если этот человек не Джордж Буш, конечно". Ричард, мягко говоря, скептически относится к американской демократии и ее результатам]. Возможность помочь своему ближнему и обществу в целом — распространяя копии программы в неизменном или доработанном виде — одно из ключевых требований, которому не удовлетворяет проприетарная модель. Столлман предлагает задуматься о том, какого человека и какого гражданина, члена общества воспитывает подход, при котором взаимопомощь поставлена вне закона.[ Наверное, в нашей стране эти аргументы звучат несколько странно и даже наивно: особой проблемы выбора между соблюдением закона и следованием этическим нормам в этом контексте в России до недавнего времени не стояло, да и сейчас в большинстве случаев не стоит. Нормы мы чтим, а к законам относимся со скепсисом. Что поделать — традиции!]

Другой ключевой этический вопрос — управляем ли мы своей жизнью? Это вопрос контроля и власти над гражданином — власти производителя ПО, корпораций, государства или кого угодно еще. Эта власть проявляется в двух связанных контекстах: невозможность произвольной модификации программы и непрозрачность ее работы. "Когда вы используете проприетарный софт, вы можете только просить производителя реализовать ту или иную функцию; в случае свободного ПО вы можете сделать это сами или нанять любого программиста, чтобы он сделал это; в первом случае мы имеем дело с монополией, во втором — со свободным рынком, несмотря на то что некоторые называют нас коммунистами", — говорит Столлман.

Впрочем, экономические соображения и бизнес-интересы мало занимают Ричарда: "Я не считаю, что бизнес и коммерческие компании — это плохо; это часть нашей жизни. Но это только одна из частей. Существуют ценности, которые не имеют никакого отношения к бизнесу. Хотя многие люди сейчас забывают об этом и ведут себя так, как если бы вся их жизнь была посвящена бизнесу.

Я в корне с этим не согласен, и я не буду оценивать какой-либо софт по его значению для бизнеса. Я оцениваю его по тому, могу ли я быть свободным, используя его, или нет".

Сознательное игнорирование прагматических вопросов и акцентирование внимания на гораздо более важных, по мнению Столлмана, этических идеях привело к парадоксу: головокружительному "прагматическому" успеху свободного ПО в некоторых областях при практически полном отсутствии понимания той философии, которая за ним стоит. Почти все так или иначе пользуются свободным ПО — и почти никто не знает, что это такое.

Трагедия популярности

Можно ли было что-то сделать по-другому с самого начала — уже неясно. Но факт остается фактом: в некоторый момент произошла подмена понятий. У свободной модели распространения ПО, помимо этической красоты, обнаружились и чисто практические сильные стороны. В первую очередь — возможность распределенной разработки, в том числе — с участием конечных пользователей, а также возможность аудита кода, независимость от поставщика, возможность использования накопленного массива открытого кода и множество других, о которых сейчас так любят рассказывать. Способ распространения ПО, удовлетворяющий требованиям "свободности", оказался экономически эффективным — в некоторых случаях просто феноменально эффективным. Те люди, которые стояли у истоков успешных проектов, основанных на этой модели (таких как Debian, Apache или ядро Linux), стали продвигать ее именно с прагматических позиций, отодвигая этические принципы на второй план или полностью игнорируя их.

Так в конце ХХ века произошел "раскол" движения свободного ПО. Появился термин "open source software" (открытое ПО) для обозначения в точности того же множества софта, что и "свободное ПО", но рассматривающее его с совсем других позиций.

И именно эта методология стала стремительно прорываться в различные рыночные ниши — начиная от ОС для серверов и заканчивая встраиваемыми системами и платформами для мобильных устройств. Слова "open source" стали появляться в пресс-релизах различных компаний — от небольших стартапов до гигантов вроде IBM или Sun.

Оценивая прогресс свободного ПО за прошедшее время, Столлман говорит: "Когда в 1983 году я начал это движение, я особо не задумывался о том, каким оно станет через двадцать лет. Но я не мог себе представить, что свободное ПО достигнет поверхностного успеха и что этот успех приведет к столь ужасающему разрыву с нашими этическими идеалами".

Сила слова

Язык структурирует реальность. Те термины, которыми мы оперируем, задают "базис" в доступном для анализа пространстве идей, определяют наш взгляд на мир, ту многомерную плоскость, в которой мы живем. Точки, находящиеся вне этой плоскости, нами обычно не воспринимаются. Человек, мыслящий в терминах дихотомий "пиратское/лицензионное", "платное/бесплатное" или "коммерческое/некоммерческое", рассматривающий ПО просто как товар, который можно "произвести" и "продать", вряд ли воспримет идеи, пропагандируемые Столлманом.

Чтобы доводить эти идеи до аудитории, Столлман пытается перенести слушателей в свое языковое пространство, для чего тщательно выбирает слова — и требует того же от собеседников. Любая попытка использовать термины, возвращающие нас в привычную сегодня плоскость, жестко пресекается.

— Не нужно говорить "пиратство" по отношению к распространению софта в обход неэтичных требований закона и разработчиков, поскольку это слово имеет неоправданно негативную окраску; говорите нейтрально — "неавторизованное копирование" или даже "запрещенная кооперация" (или "запрещенное сотрудничество"), — объясняет Столлман.

Аналогичная "терминологическая" проблема — с названием операционной системы, получившей известность как Linux. Ричард настаивает на некорректности названия, поскольку Linux — это только ядро, а целостная система содержит множество компонентов. В первую очередь он говорит о GNU — проекте создания свободной ОС, с которого, собственно, и началось движение свободного ПО и наработки которого составляют основу большинства современных свободных ОС, базирующихся на Linux. Соответственно, правильное название — GNU/Linux или GNU+Linux.

Это требование упоминания GNU, столь принципиально защищаемое Столлманом, может показаться формой отстаивания своего "права на имя", но это не совсем так. Он комментирует его следующим образом:

— Люди не знают, что пользуются системой GNU. Они думают, что используют Linux.Поэтому, когда они встречаются с философией проекта GNU, с философией свободного ПО, они считают, что она к ним не относится. Если вы согласны с нашими этическими идеями и хотите помочь нам в их распространении — расскажите о них другим людям. Но даже если у вас нет времени рассказать о них подробно, вы всегда можете потратить полсекунды, чтобы сказать "GNU/Linux" вместо "Linux" — и тем самым внести свой вклад в распространение этих идей.

Любая попытка изменения общества, исходя из тех или иных идей, сталкивается с проблемой "социальной инерции", и свободное ПО здесь не исключение. "Зачем мне использовать GNU/Linux дома, если на работе от меня требуется знание MS Windows? Зачем использовать GNU/Linux на работе, если для нее труднее найти системного администратора?" — такие вопросы Столлман обращает против них самих:

— Это неправильно поставленные вопросы. Вместо того чтобы говорить "Я не могу перейти на свободное ПО, пока все остальные на него не перейдут", каждый из вас должен сказать: "Я вижу, что это проблема социальной инерции. А значит, мой долг — сделать этот шаг, чтобы другим было проще сделать то же самое".

Этичный копирайт

Впрочем, развитие идей Столлмана нельзя рассматривать только в контексте их противостояния инерции социума или успеха выхолощенного open source. Есть и еще один вектор — вектор обобщения, который дал начало свободной культуре, проекту Creative Commons, Википедии и другим явлениям современного мира, противостоящим давлению копирайтных законов.

Столлман, однако, не склонен считать, что полный отказ от авторского права — это правильный путь.

— Люди слишком быстро обобщают. Они видят проблему в какой-то области, видят ее решение в этой области и замечают, что решение имеет смысл в более общей области. Но оно далеко не всегда является правильным решением для обобщения исходной задачи, — рассуждает он.

Говоря об авторском праве, Столлман приходит к выводу, что нам нужно разделить все творческие произведения на три категории. В одну из них он помещает материалы, выполняющие какую-то практическую функцию, — будь то коды программ, рецепты, образовательные материалы, шрифты и т. д., — они должны обладать теми же свободами, что и свободное ПО, потому что к ним применимы те же аргументы. "Если вы используете такую работу в своей жизни и при этом не можете ее контролировать, то вы не можете контролировать собственную жизнь", — говорит Столлман.

Другая категория состоит из работ, в которых принципиально авторство. Это может быть выражение политических взглядов, мнения по какому-то вопросу или, например, научная работа. Там, где целью является не просто написать текст, а заявить: "Я так считаю" или "Мы получили эти результаты".Распространение измененных версий таких произведений, по мнению Столлмана, не принесет пользы обществу. Такие работы должны охраняться авторским правом (в течение ограниченного времени — скажем, десяти лет), но их распространение в неизменном виде и в некоммерческих целях должно быть разрешено. (Это соответствует лицензии CC BY-ND-NC.)

Третья категория — произведения искусства, социальное значение которых заключается в действии самой работы.

"Мне было трудно предложить изменения в копирайтное законодательство для этой категории, — говорит Столлман, — потому что есть весомые аргументы за и против". С одной стороны, произведение искусства должно обладать целостностью, и распространение измененных версий может уничтожить эту целостность. С другой стороны, модифицируя и адаптируя одни произведения искусства, можно создавать новые, тоже интересные обществу. Однако, в отличие от программ и других работ из первой категории, для создания нового произведения искусства мы можем и подождать, когда срок действия авторского права (ориентировочно, все те же десять лет) закончится.

Жизнь

Ричард Столлман не пользуется мобильным телефоном, потому что не хочет давать в руки сотовому оператору информацию о своем местонахождении. Он называет мобильник "средством слежения". Он старается не использовать кредитные карты, поскольку хочет оставаться анонимным при покупках. Он ведет довольно скромную жизнь, но считает себя богатым.

— Что значит "быть богатым"? — спрашивает Ричард. — На мой взгляд, это означает иметь возможность как можно меньше менять свою жизнь вследствие необходимости зарабатывать деньги. Я так и делаю.У меня никогда не было своего дома, своей машины, и никогда не было ребенка. Свободное ПО — мой ребенок, и это именно тот ребенок, которого я хотел бы иметь.

На мой вопрос о том, чем бы он занялся после окончательной победы свободного ПО, Столлман отвечает:

— Может быть, я выберу какую-то другую проблему из области прав человека и устрою кампанию для ее решения. Или придумаю другую идею, как сделать мир чуточку лучше. Пока я в состоянии это делать, я буду пытаться сделать мир лучше. Я бы хотел иметь некоторые удовольствия в жизни, но если бы думал только о том, чтобы получать удовольствие, я не был бы доволен собой и своей жизнью. Я хочу пытаться решать важные задачи.

Идея заняться изменением мира с помощью традиционных политических инструментов — стать членом Конгресса, например,- его не очень привлекает:

— Я не думаю, что люди будут голосовать за меня, по одной простой причине: я атеист. Многие считают, что атеисты — злые. Они верят в то, что быть атеистом — означает не иметь этических принципов. Но это не так. К тому же я знаю множество людей, которые называют себя религиозными и при этом делают ужасные вещи во имя своей религии.

Кому-то может показаться, настоящая религия Ричарда Столлмана — это свободное ПО. Может быть, отчасти так оно и есть.

Столлман — проповедник. Он предлагает нам вырваться из оков привычных стереотипов в пространство, в котором возможно более правильное устройства мира, ставит цель и показывает нам путь к ней. Он задумывается о тех вещах, о которых мы привыкли забывать, и затрагивает вечные вопросы противостояния этических и прагматических ценностей, свободы и рабства.

Среди людей, чья судьба оказала на него большое влияние, Ричард упоминает Мартина Лютера Кинга, и мне вспоминается то время, когда в США чернокожее население подвергалось жесткой дискриминации — множество публичных мест, включая, например, больницы, были доступны "только для белых". Сейчас нам это кажется невозможным — в первую очередь именно из этических соображений. Но тогда подобная ситуация была в порядке вещей.

Может быть, те проблемы, с которыми столкнулось свободное ПО — выхолащивание и социальная инерция, — это проблемы всех красивых этических теорий, призванных сделать людей свободнее.Но иногда эти теории все-таки меняют мир. Вероятно, именно благодаря им мы живем в сравнительно цивилизованном обществе, а не лупим друг друга каменными топорами, пытаясь отобрать кусок мяса.

"Я не мессия, я просто задумываюсь о правах человека", — говорит Столлман. Его взгляд, словно парящий над аудиторией, направлен в будущее и кажется, что он меняет будущее прямо в данный момент.

Колыбель революции

С наступлением цифрового века, когда, с одной стороны, информацию стало возможно копировать практически без издержек, а с другой — вдруг оказалось, что огромное количество производимых ценностей заключается именно в форме информации, в отношениях производителей и потребителей наступил кризис. К сегодняшнему моменту ясно лишь одно: приравнять информацию к материальным ценностям и объявить ее обычным товаром, наравне со жвачкой или автомобилями, — значит не только противоречить законам природы, но еще и рубить сук, на котором сидят сами создатели информационных ценностей.

Заметим, что триста лет назад, во время становления авторского и патентного права, за его внедрение боролись лидеры тогдашних либералов, такие как знаменитый философ Локк. Сейчас же либералам приходится бороться ровно за обратное: за ограничение аппетитов собственников информации, доходящих уже до неприличия. Если бы в 1998 году срок действия авторских прав в США не был увеличен до 70 лет после смерти автора, в 2003 году образ Микки-Мауса стал бы общественным достоянием. Парадокс, однако, заключается в том, что если бы в 1928 году действовали современные копирайтные законы, начинающий художник-аниматор Уолт Дисней едва ли бы смог выпустить свой первый мультфильм о Микки-Маусе. Основой для сюжета он взял картину комика Бастера Китона, а по сегодняшним законам это жестокое правонарушение.

Компьютерная программа — это алгоритм, то есть, по сути, некий математический метод, идея, порождение человеческого ума. Охрана кода программы, как литературного произведения (именно так это формулируется, например, в российском законодательстве), может воспрепятствовать лишь банальному копированию. Но никто не мешает программисту переписать код "своими словами" и выпустить идентичный продукт.

Производителей ПО это решительно не устраивало. Напрямую разрешить патентование математических алгоритмов они не могли (никто тогда не смог бы препятствовать желающему запатентовать теорему Пифагора), но в 1980 году в США было принято не слишком четко сформулированное решение Верховного суда, в котором говорилось, что наличие в устройстве процессора и управляющей им программы не делает устройство непатентуемым. Патентное бюро и истолковало это в смысле возможности патентования программ.

Решение оказалась настолько неоднозначным по последствиям, что и по сей день в Европе патентование программ не разрешено Европарламентом (хотя в рамках законодательства отдельных стран оно практикуется), и даже одиозная четвертая часть российского Гражданского кодекса прямо запрещает признавать "программы для ЭВМ" изобретениями. Но Штаты — крупнейший производитель ПО в мире, и игнорировать принятые там правила игры невозможно. Эта ситуация привела к неожиданным последствиям, которые во многом определили лицо современного компьютерного мира. И началось все с человека по имени Ричард Мэттью Столлман, которого часто называют по инициалам просто RMS (или, в программистском стиле, маленькими буквами — rms).

В 1970-е годы Столлман работал в лаборатории искусственного интеллекта Массачусетского технологического института (MIT). Основой компьютерного парка там были машины PDP-10, для которых существовала собственная операционная система ITS. Система эта была открытой, и разработчики охотно делились друг с другом мыслями по поводу ее совершенствования.

В начале 1980-х PDP-10 окончательно устарели и перестали выпускаться, а новые компьютеры начали поступать с коммерческим программным обеспечением, обставленным рядом условий. В числе условий было и требование нераспространения ПО, даже если это делается чисто в исследовательских целях. Никто теперь не мог использовать наработки соседа для того, чтобы развивать программы в интересах сообщества (а в пределе — всего общества). Разработка ПО перестала быть научным предприятием и перешла на коммерческие рельсы; как писал сам Столлман: "первое, что вы делали, решив воспользоваться компьютером, — обещали отказать в помощи своему соседу".

Столлману это, мягко говоря, не понравилось. В начале 1984 года он уволился из MIT (хотя ему разрешили работать на тамошнем оборудовании) и задался целью написать собственную операционную систему, которая была бы свободной, дабы любой мог ее усовершенствовать и модифицировать в своих целях. Новая система должна быть совместимой с Unix, но написанной с нуля, чтобы не нарушать права разработчиков коммерческих Unix'ов.

Столлман решил назвать новую систему GNU — в соответствии с традицией программистов-хакеров, рекурсивный акроним выражения "GNU’s Not Unix" ("GNU — это не Unix"). Ее логотипом стало стилизованное изображение морды антилопы-гну, как символ родства движения за свободное ПО с другими антимонополистическими общественными движениями (такими как "зеленые"). Начал он с инструментария, и первым из-под пера Столлмана вышел текстовый редактор Emacs. В начале 1985 года редактор и его исходные тексты были выложены на сервер MIT для всеобщего доступа.

Но в те времена мало кто имел выход в Интернет, так что перед Столлманом во весь рост встала проблема распространения. И тут он поступил довольно неожиданно: столкнувшись с необходимостью зарабатывать деньги на жизнь, он объявил, что готов за 150 долларов прислать по почте ленту с Emacs любому, кто заинтересован в редакторе.

С некоторой долей цинизма можно допустить, что, имей Столлман деньги на свои разработки, история свободного ПО могла двинуться по другому пути. Так или иначе, но один из фундаментальных принципов движения гласит: свободное ПО не означает бесплатное. Да, ты можешь получить его, как говорится, на халяву, но тебе придется приложить некоторые усилия.

А можешь заплатить за то, чтобы на усилиях этих сэкономить. Столлман неоднократно подчеркивал, что он вовсе не против бизнеса на ПО. "Если компании не нарушают свободы пользователей, — говорил он, — мы желаем, чтобы им сопутствовал успех".

В 1985 году к проекту присоединились и другие люди и общими усилиями создали Free Software Foundation (FSF) — благотворительный фонд для разработки свободного ПО. Он, в частности, взял на себя распространение программ проекта GNU. Некоторое время спустя Столлман завершил главный труд своей жизни как программиста: пакет компиляторов языка С под названием GCC, который в настоящее время работает практически на всех платформах — от суперкомпьютеров до микроконтроллеров (велика вероятность, что программа вашей микроволновой печи написана с помощью столлмановского инструментария).

Главным документом FSF стала свободная лицензия, получившая название GNU GPL — General Public License. Она основана на идеологии, получившей название "копилефт" (copyleft) — в пику "копирайту". Согласно Столлману, "основная идея copyleft состоит в том, чтобы дать каждому пользователю возможность использовать, копировать, изменять программу и распространять модифицированные версии, при условии, что их, в свою очередь, не запрещается изменять".

Перфекционист по натуре, Столлман много времени посвящает обсуждению вопросов, связанных с чистотой концепции свободного ПО. Однако Столлман ни в коем случае не фанатик: в одном из своих интервью он говорил: "Если бы я зашел на минуту к вам в дом и у вас была бы машина с Windows, я бы использовал ее, если бы это было важно для меня. Я не желал бы иметь Windows на своей машине, и вам бы не стоило держать ее на своей, но я не могу этого изменить, отказываясь прикасаться к машине"