Глава 1

Президент России бегло просматривал пришедшие документы.

— Все это какая-то мура, — произнес вслух Жаров, — просто мура и все.

Действительно среди сегодняшних документов не было ни одного важного. А главное не было того документа который Георгий Константинович ждал. Ждал более всего. Ждал уже давно и как, иногда, казалось ему напрасно. Не было отчета о перечислениях европейских спонсоров России.

Президент не выдержал и громко рявкнул:

— Секретаря.

Коммутатор высветил унылую рожу секретаря, игравшегося ручкой.

— Уважаемый, — просипел Жаров, — а как у нас с информацией специальных органов. Почему меня не информируют о шестом пункте. Где отчет о европейских доходах?

— Господин Президент, — секретарь замялся, — есть специальный диск. Его передали лично вам.

— Так чего ты молчал? — вскипел Жаров.

— Но, — виновато произнес секретарь, — мне приказали отдать его вам или по требованию или не ранее двенадцати ноль ноль. А сейчас только восемь.

— Ясно, законник ты мой, — Георгий Константинович ухмыльнулся, — если по требованию, то неси.

— Есть, — ответил секретарь и исчез с экрана коммутатора.

Через полминуты он появился перед Президентом и положил диск в пластиковом футляре на стол Президента.

— Этот? — кивнул в сторону диска Жаров.

— Так точно, господин Президент, — отозвался секретарь, — этот.

— Тогда иди, — Президент взял диск, — свободен.

— Иди, — прикрикнул Жаров на замешкавшегося секретаря, — а дальше будешь тормозить, я тебя падаль на подземные рудники сошлю. Туда куда гонят всех неработающих козлов.

Секретарь мгновенно исчез.

Георгий Константинович трясущимися пальцами вытянул диск из футляра и вставил в компьютер. Слишком долго он ждал этого, но когда дождался, то все шло наперекосяк. Сейчас Жаров не мог даже попасть пальцем на клавишу «Ввод». Закусив от нетерпения губу, Президент ткнул авторучкой в клавиатуру ноутбука. Диск, наконец, закрутился. Несколько секунд спустя на экране замелькали какие-то серо-черные пятна, а из динамиков раздался скрип и шипение.

Жаров несколько минут смотрел на экран. Затем в полнейшем недоумении он выключил компьютер и вызвал секретаря.

— Слушаю, господин Президент, — лицо секретаря на экране коммуникатора было сосредоточенно и серьезно.

— Э, собственно, — промямлил Георгий Константинович, — а никаких объяснений к этому самому диску нет.

— Минуточку господин Президент, — секретарь посмотрел на свой компьютер, — есть. Конечно же, есть.

— Да, — поинтересовался Жаров, — а какие.

— Здесь сказано, — начал читать секретарь, — что вся информация кроме той, что представлена на диске, является закрытой для широкого круга пользователей.

— У, — недовольно протянул Георгий Константинович, — вот оно как получается. Значит и меня оставят в неведении? Так получается? Да?

— Да, нет, что вы господин Президент, — секретарь переключил несколько кнопок, — вся интересующая вас информация доступна сегодня в шестнадцать ноль ноль.

— Это так же так? — непонимающе переспросил Президент.

— На это время назначено заседание в секретном комитете зачистки как раз по проблеме тайной информации на диске. Так сказано в сопроводиловке к диску.

— Ясно, — недовольно оттопырил нижнюю губу Жаров, — кто там будет?

— Указанно только то, что приглашают вас и министра обороны Сенкевича.

— Значит, узким кругом соберемся? Так? — обрадовался своей находчивости Президент.

— Так точно, — ответил секретарь, — все обсудите узким кругом. Как вы любите.

— Ладно, — Георгий Константинович нервно поерзал в кресле, — а что мне делать до этого самого обсуждения?

Лицо секретаря не выражало никаких эмоций.

— Распорядок дня на сегодня таков: в десять ноль ноль встреча с недавно принятыми в школу учениками. В двенадцать ноль ноль обед. С тринадцати ноль ноль до пятнадцать тридцати обсуждение внешнеполитических проблем с министром Петренко. Сразу после этого встреча в секретном комитете зачистки. Правда, ее рамок не известно, но после этой встречи распорядок дня исчерпывается и вы свободны.

— Ясно, — нахмурился Жаров, — а как же ужин.

— Об ужине ничего не сказано, — спокойно пояснил секретарь Президента, — видимо ужинать будете или в секретном комитете зачистки или уже дома.

— Вот оно как, — Президент несколько смутился, — ну что ж и то дело.

— Конечно, господин Президент, — секретарь изучающее посмотрел на мрачного, как обычно, Жарова, — машину подавать. В школу — то поедете? С учениками побеседовать? С педагогами?

— Поеду, — приглушенно ответил Президент, — поеду. Если все запланировано, то, конечно же, поеду.

— Тогда через семь минут машина будет ждать у второго подъезда. Удачи господин Президент.

Сказав это, секретарь отключился от связи.

Жаров недовольно потер свежевыбритую щеку. Этот распорядок дня, составленный компьютером ему порядком надоел. Правда в этом распорядке были важные преимущества — охватывались самые важнейшие мероприятия, да и сбоев в государственном механизме не наблюдалось. Именно за это Георгий Константинович Жаров двенадцатый пожизненный Президент России так высоко ценил автоматизацию управления. Ценил, часто поступаясь своими интересами. И наступая себе на горло радовался, что даже сам Президент страны подчинен общему ходу вещей. И он, так же как, и простой труженик, может понести заслуженное наказание.

Свет в кабинете несколько раз мигнул. В тоже время у системы было достаточно такта не напоминать первому лицу в государстве, что его ждет автомобиль. Жаров и так прекрасно знал это. Он поднялся, снял куртку с вешалки в углу кабинета и на ходу, натягивая ее, пошел к выходу.

— Доброго пути, господин Президент, — еще раз пожелал удачи секретарь Георгия Константиновича.

На это Президент России только нервно махнул рукой.

Спустившись по сумрачной лестнице с узкими ступенями Жаров подошел к выходу. Здесь заранее осведомленные ждали личные охранники. Так как предстоял визит в общественное место, охрана была увеличена до четырех человек. Времена одинаковых серых костюмов отошли в прошлое, сейчас Георгий Константинович сопровождали один охранник в строгом черном пальто, один в зеленой форме рабочего, еще один в зеленой форме министерства внутренних дел и хрупкая девушка в военной форме.

— Идем, — четко приказал охранник в черном пальто.

Дверь распахнулось и все двинулись гуськом к ожидавшим машинам.

Жаров прижал шарф к губам, но его все равно передернуло от холодного воздуха. К счастью дверь машины неслышно открылась, и Президент скользнул в нее. На переднее сиденье сел охранник в черном пальто. Он обернулся к Президенту:

— Георгий Константинович, — все на месте можно трогаться.

— Можно, — Жаров откинулся на сиденье и почувствовал легкий толчок — Машина на воздушной подушке медленно тронулась. Сзади шла другая машина — с остальными охранниками, спецсвязью и камерой реанимации.

Охранник вызвал коммутатор. Перед ним на экране возникло лицо охранника в зеленом комбинезоне.

— План прост, сейчас мы едем в школу, я прикрываю Президента лично, а вы смешиваетесь с толпой родителей. В случае чего пресечете провокации или захватите родителей в заложники. В общем, действуйте по ситуации. После выступления мы едем в Кремль, а потом в секретный комитет зачистки.

— Так точно товарищ полковник, — ответил охранник в военном комбинезоне.

— Конец связи, — охранник президента отключил монитор.

Жаров ухмыльнулся:

— Это, с каких пор ты стал полковником? Еще недавно в лейтенантах бегал.

Охранник не изменился в лице, он уже привык к переменчивому характеру Президента России:

— Это только благодаря преданной службе вам.

— А, — зло оскалился Жаров, — так ты скоро и маршалом станешь.

— Не стану, — спокойно парировал охранник Президента.

— Это еще почему? — поразился Президент Росси.

— Да все потому, что в нашей службе нет такого высокого звания.

— Аааа, — протянул Жаров, — ну если только так. Тогда не станешь маршалом.

— Точно так, — уверенно кивнул охранник.

Машины легко и быстро скользили по замершим безлюдным улицам.

Поездка закончилась быстро.

Охранник Президента осмотрелся через перископ по сторонам. Вторая машина еще на подходе обогнала машину Президента, и охранники из нее уже исчезли в здании школы.

— Пойдемте, — охранник нажал рычаг открывания двери.

— Да, — сказал Жаров, но сразу задохнулся от ледяного воздуха, попавшего в его легкие. Охранник резво подталкивал потерявшего дыхание Президента России к школе.

Школа была стандартной. Как все российские школы: серая бетонная коробка с пулеметами на крыше и трубой крематория отходов. Ничего примечательно. Обычная особая школа, где процент имбицилов и дебилов не превышал установленные сорок процентов.

Обременительной обязанностью Жарова были регулярные поездки по таким школам. А еще приходилось бывать на заводах, фермах, в воинских частях. Однажды его заставили посетить Поле Ветряков. Ветряки сильно гудели. И Президента России потом весь день болела голова.

Шлюзовая дверь школы была заранее открыта. Президент тяжело вполз в шлюз, и охранник резко захлопнул дверь. Президент России сбросил скрипящие от мороза перчатки и судорожно схватился за горло.

— Вот господин Президент, — укоризненно сказал охранник, — вы как ребенок ни на минуту нельзя оставить. Чуть что и уже морозного воздуха наглотались.

Президент тяжело откашливался и трясся всем телом.

— Так не будет меня рядом, ты и сдохнешь, убогий дурак, — прошипел охранник Президенту на ухо.

Президент, в ответ лишь потряс головой.

Охранник достал аэрозольный баллончик, поднял подборок Президент и прыснул аэрозолью в лицо главе государства. Президент прокашлялся и перестал задыхаться.

— Ну вот, — одобрительно сказал охранник Президента, — и температура уже выравнилась. Можно идти господин Президент.

Охранник легко открыл дверь в школу. Президент послушно двинулся за ним.

Сегодня в школе был родительский день. Родители впервые могли посетить своих детей. Впрочем, такая привилегия касалась не всех, а только десять процентов самых сознательных и трудолюбивых.

Президент быстро прошел по большому залу к специальной трибуне. Охранник неотлучно следовал за ним. Этот зал в школе появлялся только по особо значительным случаям. Тогда убирались перегородки и двери, школьное имущество складировалось в подвале. Так и появлялся огромный и просторный зал.

Но делалось это только для торжеств — российское государство не могло позволить себе роскоши отапливать огромные помещения или дать простаивать школе длительное время. Таких исключительных случаев было мало, но тот факт, что они, все таки, были прямо говорил о социальной направленности российского государства.

Президент России быстро осмотрел зал. Перед ним четкими рядами выстроились ученики. Вдоль боковых стен стояли родители. Администрация школы стояла на возвышении сбоку. Рядом с администрацией находился охранник — он должен был уничтожить всех педагогов, если бы произошли провокации или волнения.

Георгий Константинович осмотрел учеников — первые ряды низких первоклашек медленно перетекали в здоровенных оболтусов выпускных классов — гормоны роста делали свое дело.

Присутствие Президента вызвало оживление в зале — и ученики и родители весело заколебались, вызывая неудовольствие охранников. Президент услышал, как сзади его раздался четкий щелчок — это его охранник перевел пистолеты на боевой взвод.

Хорошо рассчитанная программа. После гимна России выступал Президент.

Георгий Константинович припомнил стандартный план своего выступления, которое он несколько раз видел по государственному телевиденью.

— Господа ученики, — начал свою речь Президент Жаров, — господа родители! Уважаемые товарищи педагоги. Сегодня значимый день, сегодня наша страна смогла, накопив силы и ресурсы подарить вам чудесный день общения и радости личной встречи. Это не дежурная встреча по видеофону, а настоящее теплое личное общение разных поколений.

Одобрительный шум зала был ответом Жарову.

— Вот, — продолжил Президент, — такие в целом дела. Надо ли говорить, что социальная политика это второе важное направление нашего государства, после всемерного укреплении вертикали власти, и демократизации государственного аппарата. Но именно образование и здравоохранение занимают в нашем государственном бюджете львиную долю расходов бюджета.

Родители зааплодировали.

— И никто не знает, — пафосно взмахнул рукой Георгий Константинович, — добились бы мы таких чудесных результатов, если бы не объединили в свое время министерства образования, здравоохранения, социального обеспечения и внутренней охраны. Но более важным шагом по пути развития образования стало слияние функций врача, социального работника и педагога в одном единственном человеке. Именно это и позволило нам создать таких замечательных наставников как ваши учителя. Именно такие учителя и являются становым хребтом нашей страны, ее уникальной системы воспитания. Самой передовой системы обучения и воспитания в мире.

Услышав это, дети и родители бурно зааплодировали.

— Так, вот, — продолжил Жаров, — наша страна создала все условия для нормального обучения своих детей. И вы чувствуете это на себе!

Дети и родители снова бурно зааплодировали.

— Учитесь, учитесь, учитесь, — Георгий Константинович вошел во вкус, но его сзади одернул охранник:

— Время, господин Президент.

Президент уже и сам понял, что пора заканчивать:

— Я и наша великая страна напутствуют вас на великий образовательный и трудовой подвиг! И никто после обучения в школе не скажет, что вы простые подонки, а не граждане огромной страны. Ура товарищи!

Зал снова затрясся от аплодисментов. Жаров же уступил свое место специально проверенному ученику первого класса, который по сценарию должен был произнести речь.

Уходить сразу было не прилично, но время поджимало и Президент с охранником стали медленно пробираться к выходу. Жаров слышал обрывки фраз из выступления ребенка.

— Когда в 2079 году началось похолодание…

Охранник протиснулся к двери, Президент шел за ним, голос ребенка доносился глухо, но четко:

— Тогда первый великий Президент России полностью упразднил выборы, так как выборы были сущее вредительство, а российский народ был слеп и глуп…

Охранник отворил дверь и пропустил вперед Георгия Константиновича.

— После этого Россия стала подлинной национальной семьей, где нет граждан, а есть члены огромной семьи, — продолжал надрываться выступающий, — семьи, где искореняются вредители и лживые тунеядцы…

Жаров покинул зал, и охранник громко захлопнул за ним дверь.

Президент повернулся к своему охраннику и улыбнулся:

— А что выступления все стандартные, да?

Охранник покосился на дверь, которую недавно закрыл и выдавил:

— Они утверждены очень давно, и они не более стандартные, чем ваши выступления господин Президент.

— Конечно, — пожал плечами Жаров, — их ведь утверждали в одном и том же месте и в одно и тоже время.

— Это правильно, — тихо ответил охранник.

Шлюзовая дверь закрылась за ними.

— Вы только снова не глотните холодку, аэрозоль может и закончиться — корректно, но едко сказал охранник.

— Уж постараюсь, — Президент аккуратно поднял свой теплый шарф до самых глаз.

— Тогда пошли, — и охранник резко распахнул тяжелую дверь шлюза.

В кабинете Президента уже ждал министр иностранных дел Петренко.

— Ты опять того, — спросил Петренко рассматривая бледное лицо Президента, — наглотался холодного воздуха, да?

Да, — махнул рукой Жаров, — наглотался. Вечно что-то не так. Как раз перед речью глотнул. До сих пор перед глазами мухи летают. Круги какие-то цветные.

Петренко неодобрительно покачал головой:

— Ведешь себя как ребенок. Совершенно не бережешь себя для страны. Это просто не допустимо. Подумай о своей великой роли в истории России.

В ответ на это Жаров вяло махнул рукой:

— Не агитируй. На сегодня с меня хватит.

Георгий Константинович сделал вид, что живая ирония Петренко ему не понятна.

Президент повесил куртку на вешалку и погрел руки перед горячим обогревателем.

Петренко с усмешкой смотрел на него.

— Что у нас, — Президент занял свое место за столом.

— Скажи мне, — Петренко показал Президенту табличку с президентского стола, — зачем тебе на твоем же столе табличка «Президент России. Георгий Константинович Жаров», а? Свое имя должность боишься забыть?

Президент сплюнул:

— Наверное, секретарь поставил, дай ее сюда.

Министр иностранных дел протянул Жарову табличку.

Георгий Константинович взял ее и бросил в ящик стола.

— Теперь все? — спросил он министра.

— Ага, — Петренко положил ноги на президентский стол.

Жаров снова сделал вид, что этого не заметил. Этот Петренко год назад попал в тяжелую аварию. Возвращаясь с саммита большой четверки в Минске, его буер неправильно перелетел торос. Теперь у Петренко часть черепа из пластика и небольшая эпилепсия. Так что на закинутые, на стол ноги внимание лучше не обращать. Тем более что Министр иностранных дел все-таки очень дельный мужик.

— Чего ты на прием записался — то, — снова поинтересовался у Петренко Жаров.

— А чаю попить, — усмехнулся Петренко.

— Ладно, — Георгий Константинович приказал, — секретаря.

На экране коммутатора появился секретарь.

— Чаю нам, — коротко бросил Президент России и отключился.

— Что еще твоей душеньке угодно, — Георгий Константинович с усилием отодвинулся от стола.

— Теперь можно и о делах поговорить, — министр иностранных дел посмотрел в окно, — дела у нас не очень.

— Хватит тебе-то ныть, — Жаров заерзал в кресле, — у Сергеева нет металла, у Матвеева людей, у меня ума нет, а Сенкевича столько раз разбили, что волос у него на жопе меньше и чего, мы-то не паникуем. Все правительство России в такой ужасной и глубокой пропасти, что можно идти и вешаться, но мы держимся, держимся и будем держаться. Так нам завешал первый Великий Президент, и мы не отойдем от этого плана. Никогда не отойдем.

— Понятно, — Петренко ослабил узел галстука, — все у вас просто. Опять агитация и пропаганда.

— Что просто? — снова взъелся Георгий Константинович, — чего просто? О чем ты мне талдычишь, как мозгоклюй.

— Ваши проблемы системные, — спокойно ответил Петренко, — ну еще раз Сенкевича расколотят, ну поголодаем пару месяцев, ну тебя обсмеют как Буша-младшего и что?

— Что? — не понял Президент России.

— И ничего, — веско заметил Министр иностранных дел, — ничего, ничего. Все это мы уже проходили и всегда с этим справлялись.

— Верно, справлялись, — убежденно поддержал министра Жаров.

— Сколько их было, — Петренко покачал головой с пластиковой вставкой, — и бунтов и голодовок и поражений и другого кала? Так ведь и не перечесть. Справились.

— Справились, — широко улыбнулся Георгий Константинович и глаза его зажглись небывалым оптимизмом.

«Чего он сожрал? Инсулин — М или гидрокартизол?», — подумал Петренко.

— А за все время одной проблемы мы не решили, — Петренко покривлялся в своем кресле.

Президент плотно сжал губы, потом пожевал ими, словно старушка и тягуче произнес:

— Не мути. Чего ты хочешь?

— Что хочу, — Петренко ухмыльнулся, — я собственно пришел поговорить за спонсорские деньги. Европейские.

— Да? Слушаю, — внимательно посмотрел на министра Президент.

— И внимательно слушай, — Петренко извлек из кармана пилочку для ногтей и принялся ей обрабатывать ногти, — не так давно. Третьего дня вернулся я с заседания Еврокомиссии. Там мне сказали, что мы дармоеды и воры, не держащие своих обещаний. Сам Розештайнер заявил мне, что деньги мы не получим, пока не заглушим этот сигнал. Так то.

— Им что делать нечего? — возмутился Жаров, — что им до этого сигнала?

Петренко пожал плечами:

Сигнал ведь как шел, так и идет. Им там не нравиться, что сигнал идет.

— Идет, — согласился Жаров, — идет. Идет этот сигнал уже тридцать или сорок лет. И ничего страшного нет.

— Нет, пока нет, — Петренко почесал пилочкой свой длинный нос, — но сигнал меняет модуляцию и скачет по частотам.

— Чего ты ноешь, — Георгий Константинович замотал головой и негодующе прошипел, — сначала считали, что это сигнал какого-то корабля, потом города. Может одного из призрачных городов. И только потом поняли, что он идет из Антарктиды. Потом поняли это. А еще позже поняли, что он меняет модуляцию и частоту. Так установили, что это сигнал живых людей. Вот сейчас расшифруем и будем все точно знать. Чего панику устраивать? Тем более трудовые деньги у нас отнимать?

Петренко спокойно выслушал все, что сказал Президент России, выдержал долгую паузу и заметил:

— Это все хорошо, но сигнал явно настраивается на модуль и частоту наших мониторов. Кто бы они не были, возможно, что они хотят пообщаться с нашим населением напрямую.

— Да, чтоб тебя, — разозлился Президент, — да это я все знаю! Знаю и то, что сигнал не удалось ни заглушить ни расшифровать. Пока не удалось. Знаю и то, что если он пробьется на мониторы хорошего будет мало! Знаю! Я это знаю и даже моя жена знает и последняя секретутка в Правительстве знает! Все знают! Все в нашем убогом Правительстве, вершине сраной вертикали власти знают о сигнале! Все!

Министр иностранных дел спокойно положил пилочку на стол и деловито поправил запонку:

— Мы это знаем, а сейчас и они это узнали.

— Кто? — опешил Жаров.

— Евросоюз, — спокойно посмотрел в глаза Жарова Петренко.

— Как узнали? — тихо выдавил Георгий Константинович, — он не проходил на Европу, там не их частота и акцентуация иная.

— Не знаю, — Петренко глубоко вздохнул, — но на последнем саммите Еврокомиссии они передали мне диск с записью сигнала. И им в Европе это очень не понравилось. Вот они нам диск и вручили.

— Этот? — показал диск, полученный от секретаря утром Президент министру иностранных дел.

— Да этот, — тихо сказал Петренко, — по приезду я передал его копию в секретный комитет зачистки. Так мне приказали в Европе.

— И что, — Жаров пожал плечами, — в чем сыр-бор? Ну, смотрел я его. На нем ничего нет, так фигня какая-то.

— Да, — кивнул Петренко, — так же сказали и спецы. Но сегодня утром из Европы пришли шифры. Их переложили, и появилась картинка.

— Какая? — с испугом посмотрел на Петренко Жаров.

— Не знаю, — помотал головой Министр иностранных дел, — совсем не знаю. Это не моя компетенция. Тебе сообщат все в секретном комитете зачистки.

— Так, а зачем ты здесь мне все это говоришь, — Георгий Константинович снова сжал губы.

— Мне передали в Европе, — начал Петренко, — что им это не понравилось. И что у нас только один выход совместного решения этой проблемы.

— То есть? — Жаров уставился на своего министра иностранных дел.

— А то и есть, — Петренко легонько почесал голову, — они видимо уже тогда знали суть сигнала и боялись его. Но их предупреждение было простым и ясным. Или мы вместе победим или они все равно утащат нас с собой. Я решил тебя об этом предупредить. Это на случай того если сегодня в комитете зачистки станете принимать решение по этому хренову сигналу. Европа желает, что бы оправили армию и заткнули этот передатчик.

— Армию, — переспросил Жаров, — да ты что, Олежек? Одумайся. У нас нет армии.

— Я это знаю, Жорушка, — тихо ответил Петренко Петренко, — у нас и правительства нет. Вернее наше правительство это правительство откатов, оно создано на откаты и для откатов.

— Ну, ты так жестко сказал, — смутился Президент России.

— Как есть, так и сказал, — министр иностранных дел с прищуром посмотрел на Президента, — и вертикали власти у нас нет. Есть резиновая кишка набитая деньгами. Но европейские деньги нам нужны. И европейские туристы нам нужны. И европейские технологии. Без них мы долго е протянем. Поэтому с передатчиком надо решать. И решать быстро.

— А что? Это так сразу необходимо сделать, — поинтересовался у Петренко Президент.

— Желательно, — министр легонько нахмурил брови, — если решение будем откладывать, то возможны определенные осложнения. Евросоюз не любит шутить и по пустякам дергать. Если им надо, то надо. И они не остановятся перед любым решением проблемы. Они так сказали. Деньги это только начало антироссийской компании.

— Такое впечатление, что ты подгонять меня к этому решению, — Жаров нервно перебирал листы ежедневники, — я не могу принимать серьезные и важные решения быстро. Это не по-государственному. Не по-российски. У меня вся огромная страна на плечах. Мне за весь народ надо отвечать. А не только за пару гавриков как тебе.

Петренко поднялся:

— Нет, господин Президент, — усмехнулся министр, — я вас совсем не подгоняю. И знаю как вы стараетесь, отвечая за всю нашу великую Родину. Но время не ждет. Скоро нас самих подгонят к этому решению. Заставят его принять быстро и быстро выполнить. Евросоюз это не наши обмороженные граждане, которым можно десятилетиями обещать теплой воды. До свидания.

— До свидания, — Президент России в недоумении смотрел, как за Петренко закрылась дверь.

Монитор коммутатора ярко вспыхнул.

Жаров подпер голову рукой, и устало осмотрел его.

— Господин Президент, — заявил секретарь с экрана, — спонсор.

Жаров с шумом выпустил воздух. Спонсоры были неприкасаемы как священные индийские коровы, и откладывать разговор с ними было совершенно невозможно. Впрочем, в данном случае согласие российского главы государства совершенно не требовалось. Экран коммуникатора показал сухопарого корейца в возрасте.

— Зидирасту, — сухопарый кореец улыбнулся с экрана.

— Здорово коли не шутишь, — тихо промолвил в ответ Жаров.

— Я сейчас буду говорить от всех спонсоров России, — кореец поклонился и из-за его спины выглянул серебристый знак спонсорской конфедерации, — мы приветствуем вас, о великий президент.

Георгий Константинович от этого приветствия только сильнее сжал обветренные губы.

— Мы хотим узнать, исправно ли вы получать наши деньги? — поинтересовался кореец.

— Исправно, исправно, — в тихой ярости выдавил Жаров. Разговор не обещал ничего хорошего.

— Мы тоже знаем об этом, — вдруг корец сделал ужасное лицо и завизжал, — тогда, почему вы скоты не способствует нашему процветанию! Вы нас кидать стали, да так, что уши от грязи вянут! Забыли, кто вас кормит! Вы забыли, что без нас — ваших спонсоров вы никто! Ты никто!

Ожидавший неприятного Президент России, тем не менее, не опешил, а взяв себя в руки, торжественно заявил корейцу:

— Чего ты собственно залупился? Урод узкоглазый?

— А, — кореец оскалил кривые зубы, — я верховный координатор всех проектов с Россией! Я вас тащить на своей спине! Я вас спасать и держать! А вы меня слушать и исполнять!

— Я тебе благодарен, — Жаров слегка склонил свою крупную голову, — ты крут, кто спорит. Хоть и чурбан.

— Да! — по корейцу снова пробежала волна дрожи, — но Европа недовольна тобой! Европа не желать покупать наши товар, пока вы не напасть на Антарктиду! Мы лишимся семидесяти процентов рынка! Мы нишать! Наши прибыли падать!

— Это плохо, — искренне посочувствовал координатору Георгий Константинович.

— Плохо! — закричал кореец, — Вот! Вот!

Корец выхватил из-под стола безжизненно белую руку в прозрачном пакете и замахал ею, — это моя рука! Сегодня мои коллеги отрезали мне ее. За нерадивость и глупость. За ваши проступки!

Президент России присмотрелся и понял, что кореец действительно был с одной рукой. Президента такая дикая азиатчина покоробила. В этом не было государственных действий, одни азиатские эмоции. А однорукий кореец продолжил орать:

— Вот, моя награда за благодарность! Вот плата за мою любовь к России! Если вы мне не помочь, то скоро меня совсем уничтожат! Покрошат на куски! Они уже и график составили! График моего разделения на части!

— Главное теперь, что бы они не вздумали его перевыполнить, — сочувственно сказал Президент России.

Кореец зло плюнул на пол.

— Ладно, я извиняюсь. Но как, же мы тебе можем помочь? — поинтересовался Жаров.

— Договориться с Европой на их условиях, — кореец то ли остыл, то ли ослаб. Он положил отрезанную руку на стол и медленно опустился на стул.

— Это решать не мне, — убедительно сказал ему Георгий Константинович, — а я ведь правлю в союзе с нашими министрами. Не один как монарх. На нужно время. И чем больше, тем лучшее. Быстро действовать мы в России не привыкли. У нас все степенно. Все по государственному.

— Если ты сука не договоришься с Европой, — снова дико закричал кореец, — то мы не только России больше не дадим помощи, но и у тебя мразь стул из-под жопы вырвем! И в жопу до упора тебе запихнем!

— Но не все так просто, — начал объяснять свою позицию Жаров, но закончить ему не дали.

В помещение, где сидел кореец, ворвался какой-то страшный субъект. После чего между ним и корейцем состоялся молниеносный диалог на повышенных тонах. Ворвавшийся господин постоянно что-то кричал и кивал в сторону камеры, а кореец визгливо отвечал на выпады неизвестного.

Так длилось недолго. А кончилось как-то странно. Ворвавшийся господин выхватил короткий и широкий нож и полоснул корейца- координатора по горлу. Координатор спонсоров России захрипел и свалился под стол. А неизвестный господин повернул к камере свое безобразное лицо и смачно плюнул в нее.

Георгий Константинович инстинктивно дернулся в кресле назад, когда слюна незнакомца залепила экран его коммуникатора. А незнакомец выхватил портативник и шлепнул им по камере, она погасла.

«Камеру коммутатора разбил мерзавец», — верно понял Президент России.

Переведя дух, Георгий Константинович попытался думать. Новая ситуация совершенно не походила на все предыдущее, она резко меняла положение дел. А эта таинственная неизвестность о которой столько говорил Петренко вообще запутывала и без того безнадежное положение.

Никогда со времен Великого крестьянского бунта Жаров не был в таком сложном положении. Но во время бунта вся ответственность пала на предыдущего Президента, место которого и унаследовал Жаров. Теперь же все тяжелое бремя решения приходилось на хрупкие от детского рахита плечи Георгия Константиновича, и он не мог ожидать помощи.

Коммутатор мигнул, и на мониторе появилось лицо строгое и серьезное секретаря.

От неожиданности Жаров вздрогнул. Ему почудилось, что в его кабинет может ворваться какой-нибудь ужасный кореец с навахой или обломком чугунной трубы. Это было в их корейских обычаях.

— Господин Президент, — четко произнес секретарь, — машина ждет. На очереди визит в секретный комитет зачистки. Распорядок дня вы знаете.

— Хорошо, — тихо произнес Жаров, — хорошо. Что меня ждет машина. Но я не поеду.

Лицо секретаря выразило полное непонимание:

— Вам плохо, Георгий Константинович?

— Нет, нет, — Президент побарабанил пальцами по столу, — визит министра иностранных дел открыл новые обстоятельства и я их должен обдумать. Поэтому визит в секретный комитет зачистки отложите на завтра.

— Но там, же ждут… — начал секретарь.

— Ждут и хорошо, — выкрикнул Жаров, — еще подождут. Я приеду к ним завтра с утра. Тогда же приедет и министр обороны.

Секретарь выдержал паузу:

— Так и прикажите доложить в секретный комитет зачистки?

— Да, так и доложите, — отмахнулся от секретаря Президент, — и еще не отпускайте машину я поеду домой работать.

— Есть, — ответил секретарь.

— Поэтому подготовьте мне документы для домашней работы и работы над ошибками.

— Есть, — снова четко ответил секретарь.

— Это все на сегодня? — спросил Жаров.

— Не совсем, — секретарь сверился со своим портативным компьютером, — есть определенные сложности со спонсорами. Конфедерация спонсоров передала, что они не только сменили координатора по России, но и прекращают нам помощь с сегодняшнего числа. Они это мотивировали тем, что у нас какие-то сложности внешнеполитического характера, а устав спонсоров, измененный сегодня не позволяет, им оказывать нам помощь при сложностях такого характера. Спонсоры требуют решения всех наших разногласий с Евросоюзом. Они возобновят помощь только после возобновления выплат со стороны Евросоюза.

Президент криво усмехнулся:

— Они торгаши и всегда ими будут, о чем может идти речь. Не хотят, то пусть не платят. Мы и без спонсоров недельку протянем.

— Протянем, — с готовностью согласился с Президентом секретарь.

— Тогда все, — и Жаров поднялся с кресла, — я выезжаю домой. Буду работать, если какие-нибудь изменения, то сообщайте мне немедленно.

— Так точно, — сказав это, секретарь отключился.

В следующую минуту Президент России в наспех одетой куртке выскочил из своего кабинета, выхватил из рук секретаря папку с документами и быстро пошел к ожидавшей его машине.

Дома Жарова встретила жена. Наследственная дочь одного из великих российских Президентов. Жена всплеснула руками, при его появлении, и сразу же загомонила:

— Георгий Константинович, как же так? Как такое возможно? Как мы будем дальше жить?

Президент, молча, бросил ей свою куртку. Увеличил мощность висевшего на стене термостата.

— Не твое дело, — огрызнулся он, — как жили, так и будем жить.

— Но, Георгий Константинович, — снова всплеснула руками жена Президента, — спонсоры отказали нам в средствах.

Жаров нехорошо усмехнулся — будь его воля, он давно бы вышвырнул на улицу эту жирную и страшную бабу. Но Жаров хорошо помнил, что именно благодаря браку с этой клушей он унаследовал выборную должность российского Президента.

— Тебе уже сообщили? — спросил Президент.

— Да, да! Георгий Константинович, — согласно закивала жена, — мне звонили еще два часа назад. И с тех пор я не нахожу себе места. Это так неожиданно! И так тяжело!

— Помолчи, — выдавил Президент, — я устал. И приехал ужинать. И работать.

Жаров прошел в гостиную. Грузно уселся за стол и притянул к себе большое блюдо с тушеной индейкой.

— Собственно, что тебя не устраивает? — берясь за нож, спросил Жаров.

Жена тихо села в далеком углу комнаты:

— Георгий, счета папы арестованы.

— Когда? — Жаров задержал руку с индюшачьим крылышком около рта.

— Еще вчера, — президентская жена расплылась по своему ортопедическому креслу, — они арестовали их во всех банках и задержали папиного представителя. Я узнавала, счета арестованы и в Европе и в Азии. Все деньги под арестом. Теперь мы нищие, да?

— Нет, — ответил Президент, — это временные трудности. И они не первый раз закрывают наши счета. Такое уже было и все удачно разрешалось.

— Но папа волнуется, а ему совсем нельзя волноваться. У него очень больное сердце.

— Да твой папа — тесть, — высоким голосом закричал Президент России, — после третьего мозгового шунтирования не отличает вкус ананасов от говна! Он сортирную бумагу поедает за милую душу. Политика не его дело! Куда старому хрычу столько денег! Он их жрет, что-ли! Как туалетную бумагу?! Ням — ням, ням-ням?

— Ты не должен так говорить о папе. Он не совсем здоров.., — глаза жены наполнились слезами.

— Не совсем здоров! Да он живой труп! Он ходит, но только под себя! Его место в Кремлевской стене! На виайпи местах! Заждались его там!

— Георгий ты не должен так, — голова жены затряслась, — папа любит тебя. Он хоть и припадочный, но добрый. Даже когда ты его кормишь с ложечки, он меньше выплевывает, а больше ест. Он так привязан к тебе, Жора. Он не перенесет такого удара. Мы можем его потерять.

— Хорошо, — Жаров бросил индюшатину и автоматически провел жирной рукой по волосам, — хорошо. Я это знаю. Если бы он меня не любил, то е оставил бы на меня великую страну.

— Папа, — всхлипывая, продолжила жена, — папа интересуется, как ты поможешь ему.

— Я еще не знаю.

— Не знаешь, — жена плаксиво протянула, — у вас с папой договор. Ты должен обеспечить интересы семьи. Иначе…

Она не договорила — Жаров тяжело взглянул на нее:

— Я все помню. Все помню. Может даже больше, чем можно и нужно. Интересы семьи в первую очередь.

— Как ты поможешь папе? — снова заладила жена.

Георгий Константинович плюнул и схватился руками за мясо индейки:

— Помогу, ведь мы с ним близкие родственники.

— Конечно, конечно, — согласно закивала жена Президента, — вы очень близкие родственники. Более того, ты продолжатель его светлого и великого дела.

Жаров покивал головой:

— Конечно, я обеспечу дела семьи. Это мой первейший долг и я всегда помню об этом. Чтобы не случилось, сначала семья, а потом эта сраная Россия. Я помню.

Его жена с неожиданной непреклонностью спросила:

— Как? Как, ты поможешь? Мне и моему отцу?

Рот Жарова сжался в мерзкую гримасу:

— На меня давят кругом. Такое впечатление, что я всем должен.

— Конечно, у нас дети. Они должны жить счастливо. И не должны голодать. Они не какие-нибудь вшивые россияне, они швейцарцы.

— Помню, — отмахнулся Президент, и капельки жира попали на стены комнаты.

— Тогда я напомню тебе, что они живут и учатся в Европе. И если Евросоюз откажется от договоров. Если Европа вздумает наложить на нас санкции, то это скажется на них. Европейцы могут их арестовать.

— Я не хотел их посылать в Европу, — энергично жуя, отпарировал Жаров, — прекрасно понимал то, что они станут заложниками в большой политической игре. Это вы с папой настояли. К тому же они там не учатся, а развлекаются в борделях и казино. Для этого они и сбежали из России. В Европе им веселее. А я оплачиваю их бесконечные счета.

— Но, Георгий Константинович, — жена всхлипнула, — ведь девочки должны получить нормальное образование. Стать настоящими леди. А это возможно только в английских школах и университетах.

— Брось, ты Евдокия, — неожиданно назвал свою жену по имени Жаров, — брось. Какие они леди. Ты на нас посмотри, какие мы хозяева мира? Вот такие же они леди.

— Но господин Президент это большая политика…

— Да, — Жаров отбросил на блюдо обглоданные кости индейки, — и я заложник этой сраной политики. Мне даже дышать нельзя без указаний твоего папы и Европы, а ваши спонсоры просто кровь из меня сосут. И министры, что вы мне навязали сплошь рвачи и дураки. А детей перестать голосить. Детей российские Президенты всегда посылали в Европу в качестве заложников. И ничего страшного никогда не случалось. Подумаешь, посидят немного в специальных домах. Хоть мозоли с задниц сойдут.

Неслышно вошла горничная. Она тихо собрала блюда и унесла их. Следом появилась другая горничная, которая элегантно вытерла пальцы Президента, а потом расставила перед Жаровым десерт и кофе.

— О, — протяжно зевнул Президент России, — наконец-то привезли свежий кофе.

— Да, — кротко согласилась жена, — его сегодня утром привезли. Это самый настоящий кофеек. Папа даже специально уточнял твой любимый сорт кофе.

— Он его лаем уточнял или мычанием? — фыркнул Президент. Жаров искривился, но чашку кофе взял. Хороший кофе был слабостью Президента.

— Почему, вам так интересна эта политика, — неожиданно спросил он.

— Но ведь это мы, а не ты являемся выражением интересов семьи. У тебя Жора даже карточек с рабочими часами или бонусами никогда не было. Мы всегда платили за все.

В ответ Жаров резко повернулся и встретил непреклонный взгляд жены.

— Хорошо, — Президент поставил пустую чашку и аппетитно рыгнул, — я сделаю, так как нужно. Как нужно твоему папе.

— Мне можно поговорить с папой? — спросила жена.

— А ты еще не говорила с ним?

— Георгий Константинович, ты такой проницательный.

— Да, — хмыкнул Жаров, — за столько лет я уже привык к вашим штучкам. А вы все строите дешевые домашние комедии.

— Но это только из уважения к тебе, — нежно пропела жена, — папа так любит тебя. Он считает, что ты как президент сильнее его. И больше сделал для России, чем он. Ты действительно достоин называться великим президентом.

— конечно. Только я в волейбол играю хуже, чем папа-тесть, — криво усмехнулся Жаров.

— Это из-за роста. Ты же ниже папы на голову. Но ты милый, не должен ревновать, ведь волейбол папина страсть.

— Ладно, — прервал семейные сопли Президент, — что хочет твой папа?

— Папа, — жена подошла и встала за спиной, — хочет, чтобы ты немедленно договорился с Европой. Это решит все наши семейные проблемы.

— А он знает о конфликте с Сергеевым и Матвеевым?

— Папа все знает. Он считает, что их можно будет уничтожить после антарктической кампании. Война с Антарктидой будет быстрой и простой. Она, безусловно, укрепит твой авторитет. После этой войны еще больше усилиться вертикаль российской власти.

— Да, конечно. То же самое твой папа предрекал накануне Кавказкой войны. А все закончилось провалом новогоднего штурма Майкопа.

— Милый, — теплые и жирные руки жены легли на плечики Георгия Константиновича, — папа не всегда прав, но именно он сделал тебя президентом. Он очень любит тебя.

— Да, — кивнул Жаров, — я помню об этом. Но мне надо преодолеть сопротивление министров. Народ тоже не очень-то жалует ваши войны. У народа свои семейные интересы.

— У папы тоже были проблемы. Его положение было шатким во время Первой кавказкой войны или когда нас разгромили казанцы. Но из этого он вышел еще сильнее, чем был. Это путь великих президентов.

— Я завтра провожу совещание в секретном комитете зачистки, — Жаров сбросил руки жены со своих плеч, — и там продавлю это решение. Если папе надо воевать мы будем воевать. Я всегда держу свои обещания. Всегда и везде.

— Ты такая лапочка, — жена погладила Президента России по плешивому черепу, — тебе кого вызвать на ночь? Первую горничную или вторую? Может гимнастку?

— Никого, — отрезал Жаров, — сегодня только потренируюсь в зале, а завтра у меня сложный день. И мне поверь не до баб.

— Хорошо милый, папа сказал бы, что это решение не мальчика, но мужа.

Георгий Константинович снова тихо хмыкнул.

 

Глава 2

Москва, Москва, как древний Париж любит победителей.

Секретно

Исходящий номер 152/96

Входящий 44/03

Строго для служебного пользования

Передавать только лично

Сотрудниками не ниже 7 федерального класса

Справка

Москва — столица Великой России. Населения — 507 125 человек на 2347 год. Демографический состав населения — великороссы — 76%, отщепенцы и подонки — 17%, неустановленных лиц подлежащих добровольному переселению — 7%.

Врагов народа (ориентировочно, по сведениям РСХА отдел 177) — 3174 человек.

Половозрастной восстав населения — мужчин — 48%, женщин — 51%, неустановленного пола — 0,98%.

Граждан до 14 лет — 39%, от 14 до 18 лет — 28%, 18 — 30лет — 26%, старше 30 лет — 6%, неустановленного возраста — 0,52%, остальных — 0, 47%.

Образовательный уровень.

Начальная школа — 97%.

Лицей — 12593 человек.

Университет — 8526 человек.

Военные и специальные образовательные учреждения — *****

Экономическое состояние.

Инновационная экономика — 6371 предприятий повышенной комфортности для персонала. Произведенная продукция в **** году — на 630 млн. рабочих часов.

Модернизационная экономика — 85201 предприятий нормальных условий труда. Произведенная продукция в **** году — на 1530 млн. рабочих часов.

Основные экспортные отрасли — туристическая (41% ВВП Москвы), мясозаготовительная — (56% ВВП Москвы).

Основная функция города — столица Великой России.

Настроения населения — нет.

Возможность бунтов — 37% (по методике РСХА отдел 23).

Главные проблемы города. Невозможность обороны с юго-западного и северного направлений. Обширные потенциально мятежные районы по 1 кольцу МКАД. Нехватка сантехников — эксплуататоров правительственных учреждений.

Старший комиссар секретного комитета зачистки.

Подпись, число.

После вторжения в Москву диких казахов заседания секретного комитета зачистки проходили в центральном секторе. Это сектор по терминологии военных назывался зеленым и считался одним из самых безлопастных в столице. После Кремля и Сколково, конечно же.

Президент Жаров, поскрипывая новыми сапожками, — их на удачу подарил папа жены, вошел в просторный вестибюль. Здесь было немного холодно, на стенах еще сохранились следы разрядов энергооружия и копоть от пожаров.

«Тоскливо, — подумалось Президенту, — очень тоскливо. Как всегда. Наверное, здание такое мрачное. Аура у него такая и дух тяжелый».

Комитет зачистки был один из немногих органов, которые не подчинялись Президенту. Даже в Правительстве толком не знали, кому именно подчинен комитет зачистки. И подчиняется кому-то вообще.

Не знал этого и сам Жаров. Одно время он думал, что комитетом зачистки командует его тесть — бывший Великий Президент, потом считал, что комитет зачистки подчиняется министру обороны или спонсорам. Но потом пришел к выводу, что комитет зачистки существует сам по себе.

Задача комитета зачистки была проста — собирать информацию и обрабатывать ее, а потом на основе анализа и тайных пророчеств давать советы государственным деятелям великой России.

— Привет, — Президента неожиданно толкнул в бок Петренко. Как он подкрался Георгий Константинович не заметил.

— Привет, — мрачно откликнулся Жаров, — как дела.

— Как сажа бела, — сумничал Петренко и громко засмеялся.

— Прекрасно. Тогда пошли наверх.

Президент и Петренко степенно поднялись на второй этаж. Министр иностранных дел легко толкнул Жарова в бок:

— Смотри и Патриарх здесь.

— Патриарх? — с недоверием переспросил Жаров.

— Ага, — Петренко ткнул пальцем в крупную фигуру у противоположной стены.

Георгий Константинович сощурил свои близорукие глаза и свистнул:

— Так он уже три года никуда не выезжал. В крепости веры своей сидит. Из Донского монастыря ни ногой.

— В том —то, все и дело, — быстро отозвался Петренко, — кто бы мог подумать. И его дернули. Значит все очень серьезно. Патриарха за здорово живешь и не вытянешь. Здесь дело не миллиардное, а триллионное.

— Действительно, — медленно протянул Жаров, — серьезными деньгами запахло. Артистов звали? Патриарх любит плясунов.

— Что вы! Артистов нельзя, — возмутился Петренко, — среди артистов легко могли оказаться ренегаты, супостаты, лжефальсификаторы истории, оппортунисты, правые уклонисты и так называемые рок-музыканты.

— Не всех вычистили? — горько усмехнулся Жаров.

— Всех не переловишь. Они живучие, умело маскируются. Вот на прошлом корпоративе в нашем министерстве корейская стриптизерша как заорет: «Да здравствуют общечеловеческие ценности». Хорошо, что сразу пристрелили провокаторшу.

Жаров тяжело вздохнул. Терли ноги тестины удачливые сапоги, нудно ломило виски. Президента России знобило, ему становилось хуже и хуже.

Тем временем Президент и Петренко подошли к Патриарху. Владыка церкви стоял, широко расставив ноги в высоких блестящих сапогах. Кроме обычного боевого камуфляжа на гагачьем меху на нем была папаха серого каракуля, боевая портупея и скромный орден «Отечество» первой и единственной степени. В руках Патриарх держал золотой посох с острым концом, в который был вмонтирован парализатор.

— Владыка, — склонились одновременно Петренко и Жаров.

— О, — стремительно обернулся к ним Патриарх, — вот она надежа России. Пророки новой эры. Ее меч и защита. Ослябя и Пересвет. Во имя господа нашего! Аллилуйя нах!

— Владыка, — поинтересовался Жаров, — вам не кажется, что сегодня не лучший день для визитов?

— Кажется, кажется, сын мой, — сладко заявил Патриарх, — сегодня день противостояния добра и зла. День перелома, если победим гниду в себе, то жить будем вечно. И царствие божие на Земли узрим при жизни своей чудной. Но все зависит от нас. Сможет испытать свою становую душу — победим. А не сможем — сгинем во мраке мерзком без единого следа. Аллилуйя нах!

Жаров и Петренко понимающе переглянулись.

— А что Владыка, и вас спонсоры замучили? — съерничал министр иностранных дел, — от дел оторвали. Павлинов кормить не дают?

— Фу тебе, — громко прикрикнул на него Патриарх, — не ради выгоды церкви, а только ради Руси Святой я здесь. А вызван порывом души, но направлен перстом господа нашего принявшего смерть мученическую в снегах Голгофы. Покайся! Покайся упырь —атлантист за свои богомерзкие слова! Иначе не станет тебе выхода к свету! Если меркантильные интересы выше судьбы страны родной ставишь.

— Каюсь, уже осознал мерзость свою, — Петренко постучал пальцем по посоху церковника, — а это вам владыка зачем? Птичек кормить?

— Нерадивых учить, — и Патриарх автоматически замахнулся и собрался ударить Петренко по голове, но вовремя спохватился, — брысь нехристь с пластилиновой головой. Ой, уйди от силы моей извечной! Силы русской! Молись богу за чудесное спасение свое! А не имя его очерняй пакостными разговорами! Брысь! Во имя господа нашего!

Жаров сумрачно молчал, рассматривая все пребывавших и пребывавших чиновников государства российского.

Петренко не унимался. Он осторожно подергал за край вышитой золотом и стразами хламиды Патриарха:

— Так это все же золото? А стразы от Сваровски? От слова своровать? А батюшка?

— Убери руки говнюк, — угрожающе прорычал, Патриарх — грохнул бы тебя, да не хочу о паскудину мараться. И запомни, что вот за такие вопросы святого Василиса Кетарийского ослепили, а потом наказали в известное место. И зазубри, что батюшки объедки на паперти собирают. А я таким откатами рулю, что тебе щенок и не снилось. На живых деньгах сплю. А потому, я не батюшка, а владыка. Просек червь. Аллилуйя нах!

Петренко весело рассмеялся:

— Так — то так Владыка. Но и вас европейские деньги заели?

— Ты Петренко, не пацан, что ли? Не с улицы Ленинградской? — строго сказал Патриарх, — А вообще я, что хочу то и ворочу. На то я и есть Патриарх. Во имя господа нашего! Заткнись мудознатец! Аллилуйя нах!

В ответ Петренко церемонно поклонился, нечаянно толкнул Жаров и пошел в зал заседаний.

— А ты чего уставился на меня, — грозно спросил у Президента рассвирепевший не на шутку Патриарх.

— Владыка, — снова поклонился Георгий Константинович, — благослови. Благослови меня. Господи.

— Э, поклон спины не ломит, — употребил древнюю мудрость Патриарх, — ты чего хочешь то? Аллилуйя нах! Член, что-ли не стоит или секретарь не дает?

— Владыка, я ведь крещенный, — торопливо сказал Президент.

— А это и видно, — пропел Патриарх, — как оглашенный себя ведешь. Даже креста не носишь. От исповеди, сколько лет уклоняешься? А зачем у святой церкви отобрал откаты с продажи огненной воды и сигарет, запретил кокаином вразнос торговать? Или денег тебе, демократу, мало? Аллилуйя нах!

— Да что вы напраслину наводите, а Владыка? — сглотнул президент России.

Патриарх сурово посмотрел на Жарова:

— А то, что ты не должен был допустить даже этого. Чтобы православные страдали и мучились от извергов иноземных. Всегда ты на посту должен быть. И всегда должен мочь сразиться с нехристями. А не выпрашивать у Патриарха веся Руси виагры дозу малую! Во имя господа нашего! Аллилуйя нах!

— Так я Владыка всегда на посту стою, — невинными глазами Жаров посмотрел на Патриарха.

— Мало, мало, старания, — сладострастно пропел церковник, — мало лести мне. Делом докажи привязанность свою единому богу и единой церкви. И не только словом, но и делом помочь должен. Аллилуйя нах!

— Докажу, докажу Владыка, — покорно склонил голову Жаров.

— А ты дружок случайно не в Расколе крещен, — остро и искоса посмотрел на Президента Патриарх.

Георгий Константинович крупно вздрогнул.

— Вижу, — уже теплее сказал Патриарх, кладя руку на лысеющую голову Жарова, — антихриста одолеешь! Во имя господа нашего! Верь! Аллилуйя нах!

— Верую, — истово откликнулся Жаров и припал губами к руке Патриарха.

— Тогда, пошли, — оттолкнул его Владыка церкви, — нас эти мрази уже заждались. Во имя господа нашего! Кино сейчас показывать будут. Так мне сказал аглицкий посол. Аллилуйя нах!

И, правда небольшой и уютный зал был полон чиновниками и иными проверенными лицами.

Михалкин, невысокий седеющий блондин, крупный коммерсант, а по совместительству, глава комитета зачистки покосился на входившего Жарова и закричал:

— Президент великой и единой России.

Все собравшиеся вскочили. На секунду Георгий Константинович задержался в дверях, рассматривая собравшихся. Но тут получил сильнейший пинок под зад — Патриарх не любил стоять и ждать даже на самых важных заседаниях.

Под аплодисменты Жаров уселся в первом ряду. Михалкин скосил глаза на Президента и торжественно произнес:

— Экстренное заседание секретного комитета зачистки объявляю открытым.

Зал мгновенно пыхнул аплодисментами.

— Господа, не будем терять времени, — Михалкин поправил галстук, — нами получен и расшифрован сигнал который представляет для нас безусловную опасность. Предлагаю сначала посмотреть сообщение, а потом обсудить. И вынести суровый, но справедливый приговор.

В зале одобрительно зашумели.

Михалкин немного отошел в сторону. Стена за ним засветилась и все увидели бледного человека в черном комбинезоне и зеркальных очках.

Зал неодобрительно зашумел.

Незнакомец в черном негромко заговорил, видимо, на староанглийском. Комитетчики включили параллельный перевод:

— Жители Земли! Вы проданы и преданы вашими правителями. Они бросили вас замерзать на остывающей Земле. Ваш удел только предсмертные мучения и гибель. Ваши президенты, короли и парламенты обирают вас, отнимают последний кусок синтетической пищи, а сами питаются выращенным мясом, фруктами и овощами. Они отдыхают в режимных зонах, а вас травят искусственным кокаином и бесконечной работой. Они принудительно мобилизуют ваших отцов и сыновей, ведут их на кровопролитные гражданские войны. В этой бессмысленной мясорубке их поддерживают гигантские корпорации и прирученная правителями церковь. Вы и только вы оплачиваете своим трудом и кровью их господство, их сверхдоходы и их спокойствие. Но близок час освобождения. Близок тот час, когда и вы простые труженики станете хозяевами жизни, сбросите ярмо угнетения. Скоро народная армия свободной Антарктиды придет к вам в Европу, в Америку, в Азию, в Австралию и железной рукой уничтожит власть насильников и убийц!

Народы Земли! Не подчиняйтесь своим правительствам, вступайте в отряды революционеров и террористов! Смерть угнетателям! Да здравствует свободная Земля!

Сказав это человек снял свои очки. У него был один ярко-голубой глаз, а на месте второго зияла бесконечная пустота. Эта пустота ошеломляла и затягивала.

По экрану пошли помехи и мгновенно он погас.

Зал молчал. Неожиданно Патриарх неистово заорал:

— Я узнал тебя! Сатана! Аллилуйя нах!

Патриарх вскочил рванулся к экрану, но поскользнулся.

— Проклинаю! — собравшихся оглушил рев лежащего навзничь Патриарх.

— Сейчас начнется эпилепсия, — наклонился к Президенту Петренко.

Действительно Патриарх попытался подняться. К нему подскочили охранники, но он оттолкнул их и начал биться в судорогах.

— Этого не хватало, — тихо процедил сидевший во втором ряду военный Сенкевич.

На сцену выскочил Михалкин:

— Это, — он ткнул пальцем в корчащегося Патриарха, — то, что мы предполагали. Сообщение содержит закодированную аудиовизуальную информацию. По нашим прогнозам его показ вызовет бунт во всем мире. Простые цивилизованные граждане сами не желая того превратятся в неуправляемое стадо. А последствия для нашего мира совершенно непредсказуемы. Этот сигнал предназначен дл разрушения стабильности и демократии во всем мире. Он послан международным терроризмом. Послан из самого дальнего логова. Из той дыры, где сидят недобитые международные террористы!

Михалкин шумно выдохнул воздух:

— А теперь мы заслушаем сообщение уважаемого координатора наших спонсоров.

Рядом с ведущим на сцене проявился невзрачный мужичок. Георгий Константинович Жаров внимательно присмотрелся и признал в нем того самого неизвестного, убившего вчера прежнего координатора спонсоров.

— Господин Уи На, прошу, — восторженно объявил Михалкин.

Зал зааплодировал.

— Мы есть говорить, — Уи На погрозил кулаком кому-то в зале, — а вы нам помогать. Мы вам давать много денег. Много разных деньг. Европа вам помогать и вы победить. Если вы отказаться, то мы вам не давать денег, Европа тогда идти против вас, и вы умирать. Это так не пройдет. Вы должны их убивать. Глушить вопль терроризма!

Пробормотав все это Уи На выхватил нож (Жаров почему-то подумал, что это тот самый нож которым Уи На убил вчера однорукого корейца) и бросился полосовать им экран на стене.

В зале раздалось недоуменное шипение.

— Спокойно господа, уничтожение экрана уже полностью оплачено нашими спонсорами, — пояснил Михалкин.

Тем временем Уи На закончил кромсать экран и устало посмотрел в зал:

— Вы есть сделать с ними тоже, что я с ним. Если вы не делать это, то вам плохо. Совсем вам кран будет!

Уи На поднял руку с ножом в воздух, громко топнул и сбежал со сцены.

Правители России оглушено молчали. Тем временем Патриарха привели в чувство. Святой владыка поднялся поддерживаемый охранниками и, опираясь на посох и прохрипел:

— Проклинаю супостата! За всех отломлюсь. За откаты ваши и спец сигналы ваши! Отмолюсь перед богом! Один за всех! Все на меня вали! Перед богом в отказ уйду!

Георгий Константинович недоуменно потер глаза.

— Какой энергичный пассаж, — прошептал Петренко на ухо Президенту.

— Дааааа. — только и ответил Жаров.

— Прошу высказываться, — тем временем обратился к залу Михалкин.

В это время Патриарх заревел и снова упал.

— Смелее товарищи, — Михалкин поправил узел галстука, — вы не на правительстве говорите свободно. Здесь можно говорить то, что вы думаете, а не то, что нужно по сценарию.

Первым поднялся Петренко и оглушил Президента Жарова своим голосом:

— У нас нет иного выхода. Надо воевать. Если сигнал пройдет до мониторов рядовых граждан, то последствия будет самые печальные. Уже столетия люди приучены верить всему, что говорят с экранов телевизоров. Если же этот сигнал перебьет трансляцию наших станций, граждане не будут знать, что им делать. А отдельные элементы могут и последовать вредительскому призыву, содержащемуся в этом пресловутом сигнале. Поэтому, мы должны нанести превентивный удар. Мы должны победить. И мы победим, но победим только в союзе с Европой и нашими спонсорами!

— Оно конечно верно, — поддержал его с места министр Сергеев, — но и хозяйство страны забрасывать не следует.

— Не следует, — тут же согласился с ним Матвеев, — не следует…

Его голос прервал рев Патриарха:

— За всех отмолюсь! Душу продам, но Отечество спасу! Господу все шесть процентов отдам! Аллилуйя нах!

Патриарх упруго поднялся, выскочил на сцену и ударил посохом в настил:

— Сказал, отмолюсь! Значит отмолюсь. Да! Не бздите суки! Решайте по совести! Аллилуйя нах!

Охранники подхватили владыку на руки, бережно опрокинули навзничь и отнесли к основанию сцены.

— Высказываемся господа, — продолжал вести комитет зачистки Михалкин, — иначе скоро отключим отопление, вас закроем, а ключи заберем с собой. И будем вас здесь держать и морозить, пока не решите.

— А что говорить, — подался вперед военный министр Сенкевич, — дайте приказ и великая российская армия победит! Всех победит! Что нам какие-то международные террористы из Антарктиды!

— Дадите приказ Георгий Константинович, — обратился к Жарову Михалкин.

— Я, — начал говорить Президент России.

Но Патриарх истошно заорал:

— Во имя господа нашего! За всех отмолюсь! Все грехи прощу! За всех отмолюсь! Быдло! Гопники! Быдло замкадное! Господу сам откачу по первому пункту! Аллилуйя нах!

К Патриарху побежала врачебная бригада с медбратьями. Вскоре, после шума борьбы Патриарх, наконец, замолчал.

— Я, — неуверенно продолжил говорить Жаров, — сначала хотел бы выслушать мнение оракула.

— Правильно, — тепло поддержал его Сергеев, — оракул может многое разъяснить в этом деле. Нужен агнец на заклание.

— Да, дельно, — отозвался Сенкевич, — так всегда делается. Издавна так повелось. Еще деды наши без оракула ничего не решали.

— Дипломатично, — тихо сказал Петренко.

Михалкин вздохнул, такая задержка была ему не по душе, но он был обязан, подчинится желанию собравшихся, выслушать оракула. Такой порядок был заведен с Первого Великого Президента, нарушить его не было никакой возможности.

— Хорошо, — обреченно махнул рукой Михалкин, — выслушаем оракула. Надеюсь, что оракул готов и скоро будет здесь. Нам не рдеться делать рекламную и музыкальную паузу.

Сказав это Михалкин, что-то быстро набрал на личном компьютере. В зале притихли, затих даже связанный Патриарх.

Оракул был важнейшим козырем секретного комитета зачистки. Комитет издавна собирал со всего мира людей с тайными параспособностями и «натаскивал» их на оракулов. Быть оракулом было престижно, но не безопасно, не все доживали до пенсии положенной после двадцатилетней пророческой службы. Но пост оракула был очень значим — когда оракул входил в транс, то мог сообщить результат того или иного государственного решения. Самое странное, что предсказания оракула всегда сбывались (98% по государственной статистке России).

Вскоре в зал вошли три прислужника оракула в фиолетовых одеждах, за ними шесть прислужников оракула в красных комбинезонах внесли черный куб, замыкали шествие еще три прислужника оракула в зеленых одеждах.

Тихо заиграла музыка.

Прислужники в красном медленно и, как казалось, торжественно поставили куб.

Свет в зале стал заметно тусклее. В полумраке в зал вошел невысокий человечек в белой одежде.

— Оракул, — зычно крикнул он, — оракул! Смирно!

Куб качнулся.

Музыка стихла.

— Оракул, вольно! Готов ли ты оракул! — снова выкрикнул человек в белых одеждах.

Внезапно стенки куба сложились вниз, и перед залом предстал оракул. На этот раз оракулом была скрюченная женщина в костюме голубой радиоактивной парчи.

— Готов! — истошно крикнула женщина — готов оракул!

— Что знаменуешь ты? — вопросил человек в белом.

Оракул молчал.

— Что видишь ты? — снова спросил человек в белом.

Оракул опять молчал.

— Что будет? — высоким голосом прочеканил человек в белом.

Оракул повернула голову со смытыми сумраком чертами лица в зал и каждому показалось, что оракул смотрит на него.

— Храбростью держатся стены, сила сплотила народ, если царь-государь без сомненья в битву героев ведет, — пискляво выкрикнула женщина.

— О, оракул, — человек в белом поднял руки к потолку, — ты высказался. Высказался! О, спасибо тебе, всемогущий глаз!

И тут на оракула набросились прислужники в красном. Они стали бить оракула, но женщина хранила молчание. Только глухие удары были слышны в зале.

— Владыка, — неожиданно подсказал кто-то из зала, — оракул-то высказался.

— Ясно, замолю! — прокричал Патриарх, и, оттолкнув медбратьев, выскочил на сцену. В два прыжка он подскочил к оракулу и острым концом своего посоха пробил тому голову.

— Режь во славу Божию! — неистово крикнул Патриарх и высоко подпрыгнул на сцене.

И только тогда на сцене, в руках человека в красном блеснул нож, и фонтан крови ударил в зал.

— О оракул, — человек в белом протянул руки к центру помоста, — прав ты или нет?

Красные прислужники отошли от оракула, а их место заняли слуги в фиолетовом. Они несколько минут копались на месте черного куба.

А зал напряженно ждал.

— Вот, — прислужники в фиолетовом подошли к белому человеку.

Они несли печень, сердце и голову оракула. Одновременно они протянули их белому, тот внимательно осмотрел и обернулся к залу:

— Нет здесь измены, — выкрикнул белый, — жизнь свою отдал оракул за нас и наших детей!

Зал оцепенел.

Время повисло и упругим как лед стало напряжение.

— Как нет в тебе измены, так нет на нас твоей крови! — крикнул человек в белом.

Он сорвал с себя белую хламиду и аккуратно принял отрезанную голову оракула.

— Твое место в пантеоне, славься! — человек в белом направился к Патриарху, высоко над собой неся голову оракула.

Липкими от крови и слизи руками Патриарх взял голову оракула. Внимательно, с прищуром посмотрел в мертвые глаза. Нежно поцеловал в лоб.

Вдруг Патриарх резко подбросил голову оракула вверх. И когда она, кувыркаясь, стала снижаться, Владыка ловко врезал по ней блестящим носком лакированного сапога. Голова высоко взлетела и врезалась в плафон освещения. Плафон мигнул, еще раз мигнул и с треском взорвался, посыпая зал фейерверком искр.

— Страйк! — по — звериному заревел Патриарх.

— Страйк! — разом грохнул зал.

— Страйк, твою мать! — выкрикнул Патриарх, — это же не жопа козья! Не каждый день прострешься! Страйк! Блядь! Страйк! Во имя господа нашего! Аллилуйя нах!

— Страйк! Страйк! Страк! — торжествовал зал.

В зале грянул гимн России. Умильно запели кастраты в оркестровой яме.

Высшие чиновники Российской Федерации вскакивали со своих мест и горячо аплодировали.

— Славься! — Патриарх гулко затопал на сцене, — за нас смерть принял, но нет на нас твоей крови! За всех отмолюсь! Во имя господа нашего! Отмолюсь! Аллилуйя нах!

После напряженных минут зал внезапно взорвался гулом голосов:

— Слава! Слава! Слава!

— Даешь войну, — визгливо выкрикнул кто-то!

— Даешь! — единым голосом выдохнул зал.

— Войну! Войну! Войну! — неслось со всех сторон зала.

Михалкин, появившийся на сцене, несколько раз взмахнул руками, но зал не унимался, тогда он громко закричал:

— Какие могут быть сомнения! Какие! А господин Президент!

Георгий Константинович Жаров поднялся в этом ревущем море и выкрикнул:

— Никаких! Даешь войну! Мы победим!

Победим! — неистово закричал Михалкин.

— Победим! — поддержал его зал, — победим! Веди нас Президент дальше!

И в этом великом победном кличе растаял бешеный рев Патриарха:

— Во имя господа нашего! Замолю! Все замолю! За всех замолю! Аллилуйя нах!

 

Глава 3

Несколько коротких рабочих дней Вася не видел Смирнова. Не то чтобы он избегал или искал встреч с этим необычным рабочим. Нет, просто так получалось. Видимо так бы все и прошло, а у Василия остался бы в памяти только второй, съеденный в жизни настоящий кекс.

Смирнов дал знать о себе неожиданно. Возвращаясь после смены, Василий Акушкин уже подходил к свой квартире, когда его портативный компьютер получил сигнал. Как правило, Васе никто не писал. Не ждал он сообщения и сейчас, поэтому решил прочитать сообщение дома.

Вскоре Акушкин открыл дежурным чип-ключем дверь. Это было большое преимущество — хотя все ключи индивидуальны, но министерство внутренних дел могло подобрать любой и открыть дверь квартиры в каждом нестандартном случае. Это очень хорошо при пожарах, неожиданной болезни или попытке террористического акта. Безусловно, это был огромный шаг вперед по сравнению со старыми ключами. Во всяком случае, так уверенно говорили Васе в школе.

Акушкин появился в небольшом мини-шлюзе, выровнял полярность комбинезона и открыл дверь в жилой сектор. Каждому гражданину России полагалось целых четыре квадратных метра жилого пространства. Некоторые заслуженные граждане имели больше. Сколько не разглашалось. А спрашивать у достойных граждан было невозможно. Впрочем, в государственных телесериалах постоянно намыкалось на сложности обладания большой жилой площадью: можно и вещи забыть и коммуникатор потерять и телевизор плохо слышно.

Наконец Василий оказался в жилой комнате.

Перед мелькающим монитором сидела мать и смотрела прогноз погоды для их района.

— Как дела мам? — весело поинтересовался Василий.

— Хорошо, — мать продолжала отслеживать изменения погоды, — паек привезли без меня. Соседи отдали.

— Все отдали, — ухмыльнулся Вася. Они с материю жили обеспеченно по сравнению с другими и являлись предметом завести жителей района. А если бы они принудительно не отказались от пенсионного пайка за погибшего отца, то соседи совсем бы возненавидели семью Акушкиных.

— Все отдали, я проверяла, — мать отключила программу, — есть будешь?

— Конечно, жрать хочу как волк, — Василий с размаха грохнулся в кресло — кровать.

— Ты опять курил? — поинтересовалась мать — это же очень вредно.

— Видно? — усмехнулся Вася.

— Видно, у тебя меняется цвет губ, когда ты куришь.

— Да так грохнули одну с Мишкой на двоих, — ответил Василий, — и то после работы. Устали как черти. А еще пришлось подписаться на облигации займа «Свобода и Победа».

— Еще и с Мишкой, — укоризненно покивала мать, — он все еще работает?

— А куда он денется, без работы не может обойтись. Рвет и мечет. Передовик, заслуженный рабочий.

— Это все от кокаина, — грустно сказала Акушкина — старшая, — а ведь было время и искуственный кокаин не кололи рабочим. За это даже сажали. Тогда телевизор заменял кокаин, особенно первый и второй федеральные каналы. Тогда-то и работали добровольно.

Вася нервно рассмеялся:

— Сказки все это. Небылицы. И кто это тебе рассказал такое, а?

— Тетя Рая, — тихо ответила мать.

— Чего это ты вспомнила о ней на ночь, глядя, — Вася оживился в приятной истоме комнаты и действительно хотел есть.

— Сегодня она умерла.

— Уже, умерла, — Вася скривил ухмылку, — а мы здесь причем?

Мать стала суетливо перебирать складки своего комбинезона:

— Она составила завещание на нас.

— И чего она завещала? — поинтересовался Василий, нетерпеливо царапая ногтями кресло-кровать.

Мать помолчала, потом подняла грустные серые глаза и сына и произнесла:

— Себя.

— Как? — Акушкина выбросило из кресла, — себя? Она нам? Да?

— Да, — тихо сказала мать, — из заготконторы уже пришел документ. Я подписала. Они интересуются, будем ли мы провожать ее?

Василий потер виски — голова после работы работала плохо, мысль доходила медленно, а кокаиновая эйфория работы еще не прошла:

— Конечно, будем, — спустя минуту ответил он, — такой подарок нам. И мы оставим ее одну. Проводим, конечно.

— Да, — еще тише сказала мать, — такого не ожидал никто. Ни я, ни ты. Мы были почти не знакомы.

Василий молчал.

— Правда сынок, — тускло выговорила мать, — но теперь ты должен знать, что тетя Рая была хорошо знакома с твоим отцом. Еще до армии.

— Как до армии? — не понял Вася.

Мать помолчала, потом заговорила еще тише:

— Да, это правда, что твой отец окончил Университет, но он сначала работал на заводе.

— Каком?: — ошеломленно спросил Вася.

Мать медленно покачала головой:

— Не имеет значения. Он там сошелся с этой тетей Раей. Ты уже тогда родился. Потом отца на время помести в воспитательный дом. Для карантина. И только. Оттуда он попал в армию. И стал героем.

— Ты молчала об этом, — раздраженно бросил Вася.

— Мы не были с ней близки. Но и не ненавидели друг друга, — мать, наконец, разгладила складку на штанах своего комбинезона, — я просто игнорировала ее. И не хотела о ней ничего слышать. До сегодняшнего дня.

Василий Акушкин прибито молчал.

— После всего этого ты пойдешь с ней прощаться? — спросила мать.

— Да, — тихо ответил Василий, — а ты?

— И я пойду, — мать взяла портативную клавиатуру и планшет, — ее смерть примирила нас. Окончательно. Надо только согласовать время с заготконторой.

Василий Акушкин покивал головой.

— Ты когда пойдешь, — поинтересовалась у него мать.

— Я думаю завтра взять выходной по такому поводу.

— Хорошо, — мать взяла стилус и отправила сообщение в заготконтору, — я тоже уже отпросилась на завтра с работы. Все-таки трудно терять близкого человека.

Она медленно поднялась:

— я сейчас подогрею и принесу ужин. Посиди.

Василий кивнул, соглашаясь с ней.

Он решил немедленно отправить сообщение на завод, но открыл портативник увидел, что у него есть неотмеченное сообщение. От обиды он закусил губу — если это опережающая рассылка, то на завтра он никак не отпроситься. Вася открыл сообщения и с удивлением отметил, что это сообщение пришло ему от Смирнова. Сообщение поразило Васю.

«У меня все хорошо. Не волнуйся. Держись. Может, встретимся.» — прочитав такое Вася хмыкнул. У него возникло впечатление, что Смирнов слегка спятил. Но потом Акушкин отогнал эту мысль, он стал старательно думать о том, что Смирнову всего-навсего необходимо общение.

Поэтому поразмыслив, Вася набрал и отправил сообщение на завод, в котором просил предоставить ему отпуск сроком на один день в связи с похоронами тети. Заводской компьютер практически сразу прислал ему согласие на заслуженный день отдыха. Прочитав ответ, Вася зевнул, потянулся и улегся на откидную койку — после всех этих волнений ему уже хотелось спать. Он так и не дождался ужина и заснул глубоким сном.

Утром мать медленно толкнула Васе тарелку с завтраком густо политым эрзац-майонезом.

— Знаешь сын, — как-то тоскливо сказала она, рассматривая защитную панель окна, — вот мы сегодня дома, вдвоем. А говорить не о чем.

Василий повертел в руках вилку:

— Как так не о чем?

— Не о чем Вася, — мать тупо смотрела на свой завтрак, — у тебя своя работа, у меня своя. Практически мы чужие люди. Разве, что едим в одной комнате.

Василий начал медленно жевать. Ему показалось, что такое настроение матери связано с будущим прощанием с тетей Раей. А возможно, что на ее фабрике рабочим давали особые дозы кокаина, тем более что мать была заслуженная вдова и могла рассчитывать на всемерную поддержку общественности.

— Не только у нас так, — мать меланхолично дожевала кашу, — многие так живут. Все. Вся Россия сейчас такая.

Акушкин потупился, но продолжил есть. Еще в школе его приучили к тому, что за столом нужно молчать.

В это время мать взяла стакан с апельсиновым концентратом.

— А я подумала, — она посмотрела на Васю блекло-зелеными глазами, — что вот умри я сейчас обо мне и вспомнить нечего.

Разговор начинал надоедать Васе. Слишком много было в нем неопределенности и какого-то нероссийского пессимизма. А все это расходилось с установками государства на счастливую жизни и постоянный подъем уровня благосостояния населения.

— Хватит мать, тебе, херню нести, — неожиданно резко огрызнулся Василий, — ну сдадим тетку, ну получим свое. Выполним свой долг граждан и родственников. И все. Все. Забыли, чего сопли жевать. Как будто, ее можно вернуть.

Мать качнула головой:

— Да, Вася, забудем. И о нас забудут, забудут еще быстрее, чем сдадут в заготконтору.

— Полный пессимизм, — Василий Акушкин, сварщик-ударник покривился, — так всегда было и будет. Что до этого. Или опять расскажешь мне байки про жизнь в тепле и работу без эрзац-кокаина?

Эта фраза повисла над откидным столом, уставленным вечными пластиковыми тарелками и искусственными цветами в вазе — когда вечерело, они мило светились, наполняя комнату уютом.

Мать и сын помолчали, смотря в разукрашенный пластик стола. Тихо, но настойчиво пропел будильник.

— Подтвердите свое прибытие в сектор А 25 — 74, — произнес настойчивый женский голос.

Прошло еще несколько секунд и голос повторил:

— Подтвердите свое прибытие в сектор А 25 — 74.

— Да мы будем, — отозвался Василий.

— Цель прибытия, — любезно поинтересовался голос.

— Встреча со специалистами заготконторы и утверждение завещания.

— Принято, — женский голос ни на секунду не запнулся, — получено разрешение на ваше следование в сектор А 25 — 74. Разрешение получено на Акушкина Василия и еще одного человека. По рекомендации и поручению Акушкина Василия. Под ответственность Акушкина Василия. Нарушение рекомендации поручителя караться 281 и 903 статьями Уголовного Кодекса Российской Федерации. Счастливого пути. Примите искренние соболезнования. Ваш оптимальный выход через сто девяносто секунд.

— Пора Вася, — мать облокотилась на стол и медленно поднялась, — не будем тормозить.

На двери тети Раиной квартиры висел электронный блокиратор. Он светился ярко красным цветом, запрещая вход в квартиру. Василий посмотрел на часы — заготовители должны прибыть с минуты на минуту. Даже странно, что их еще не было.

— Ты что-то сказал, — неожиданно встрепенулась мать Васи.

— Нет ничего, — Василий потер бровь синтетической перчаткой, — все нормально. Я ничего не говорил.

— Так неожиданно прощаемся, так странно и нелепо, — снова глубоко вздохнула мать.

Лифт пыхнул воздушной подушкой в нескольких метрах от семьи Акушкиных. Из лифта вышли три человека в крепких зеленых комбинезонах.

— Добрый день, — сказал один из них, на рукаве комбинезона которого были нашиты две красные галочки, — а вот и мы заготовители.

— Здравствуйте, — тихо поздоровались Акушкины.

Один из прибывших быстро отключил блокиратор двери.

— Проходите, — предложил он, пропуская Васю и его мать в комнату.

Комнатка тети Раи была небольшой, но уютной. Первое впечатление портил только холод. Еще вчера домашний компьютер узнав о кончине хозяйки, перевел температуру на режим максимальной сохранности тела и сейчас в комнате замерзло все. Сама тетя Рая лежала на изящной откидной кроватке слегка припорошенная блеклым инеем.

Старший из заготовителей сверился с портативным компьютером.

— Так все правильно, один груз есть, — заготовитель осветил тело тети Раи электронным весодальномером, — пятьдесят три килограмма. Прекрасно. Забирайте ребята.

Двое других заготовителей легко перенесли тело тети Раи в пластиковый пакет, закрыли его и вынесли его из комнаты.

Старший заготовитель снова сверился с компьютером и усмехнулся:

— А у вас урожай какой-то. За один день два груза.

— Как два? — не понял Вася.

— Так, — старший заготовитель поднял на Василия свои белесые глаза, — у нас зарегистрировано два груза с этого адреса.

— Два? Откуда же два? — снова поразился Вася.

— Конечно два. Вот записано, по-русски, — старший заготовитель прочитал вслух, — один взяли. А второй где?

— Какой второй груз? — Вася слегка занервничал.

— У нас зарегистрирован, — старший заготовитель скривил губы, — второй груз. Как Акушкина Дарья Сергеевна.

Василий с испугом и недоумением посмотрел на мать.

— Если зарегистрировано, то мы должны забрать, — механически отчеканил заготовитель.

— Как же так мама? — со страхом спросил Вася.

— Да, — тихо ответила мать, — вчера я зарегистрировала два тела. Тети Раи и свое.

— Зачем? — потерянно спросил Василий.

— А какая разница, — горько усмехнулась его мать, — какая разница. Мы ведь не живем, поэтому и не можем помереть.

В комнату вернулись младшие заготовители, наверное, уже поместившие тело тети Раи в машину.

— Забираем, — старший заготовитель показал другим на Васину мать, — у нас сегодня еще двенадцать грузов. Живо работаем ребята.

— Как так, — закричал Василий, — ведь она еще жива!

— И что, — изумился такой наивности старший заготовитель, — это легко исправить.

Он щелкнул Акушкину — старшую парализатором и обмякшее тело немедленно подхватили его помощники, поместили в черный мешок и вынесли.

— Примите соболезнования, — старший заготовитель щелчком закрыл компьютер, — компенсацию за тела получите уже сегодня. После определения степени их сохранности, конечно. Желаю удачи. Вы счастливчик.

Старший заготовитель осмотрел комнату, тихо свистнул и вышел.

Василий остался один в комнате. Только сейчас он заметил, что комната стала теплеть. Так домашний компьютер отреагировал на наличие в помещении живого тела.

Недоумевая, Василий грузно плюхнулся на кровать, где еще пару минут назад лежала тетя Рая. Он был в отупляющем смятении.

Сколько он так просидел Вася не помнил.

А из состояния отупения его вывел, тихий шелест открывшейся двери. На пороге стоял невысокий человек. Его фигура была низкой и плотной, он откинул капюшон красного комбинезона и высоким голосом спросил:

— Попрощались?

Василий кивнул.

— А чего тогда сидим? Чего ждем? — вошедший человек быстро пробежал глазами по комнате, — время на прощание вышло, а вы еще вещи не изволили собрать. А уже скоро новые жильцы приедут. Они, что ждать должны, да? Ждать должны, пока вы вещи соберете, упакуете. А потом своими рабочими часами расплачиваться за ваше пребывание.

Акушкин медленно поднял глаза на нечаянного оратора.

— А ты собственно кто, — мрачно поинтересовался Вася.

— А я собственно назначенный государством генеральный президент этого дома, — ответил человек, — и я вам так уж, и быть дам десять минут сверх лимита на сбор вещей.

— Спасибо, — ответил Василий и поднялся с кровати.

— Правила вы должны знать, — президент дома почесал переносицу, — берите что хотите, но вещи принадлежащие дому брать нельзя. Так же как нельзя превышать лимит взятого. Можете забрать не свыше трех килограммов. Как правило, берут лишние вещи, не представляющие ценности для российского государства.

Президент дома усмехнулся — он поразился смущенному виду Василия.

— Первый раз что ли? — президент дружелюбно улыбнулся, но при этом его лицо почему-то исказилось гримасой боли.

— Первый, — кивнул Вася, — первый.

— Родственник что-ли?

— Родственник, — ответил Вася.

— А, — президент неторопливо подошел поближе, — я —то уже подумал, что вы охотник за наследством, сотрудник банка или откупщик.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Вася, — я племянник и сын.

— Да я уже вижу, ты человек, — президент осмотрел комнату внимательнее, — извини тогда, что так зло говорил. Падальщиков сейчас много развелось. Знаешь, как правило, граждане сами собирают пакеты с необходимым. Мы их отдаем без проверки. Не звери мы, а слуги народа. Поэтому совсем без проверки и отдаем.

Президент дома деловито осмотрел встроенные полки, заглянул под кровать. Неуклюже потоптался у окна и вышел. Вскоре с кухоньки донесся шум и радостный смех.

— Вот нашел, — улыбающийся президент дома подошел к Василию, — пакет с вещами. Как я и говорил.

Он протянул небольшой пластиковый пакет, на котором красным маркером было написано:

«Родственникам. Тетя Рая».

Ниже стоял вес пакета — 2963 грамма.

— Вот, даже все взвесила, аккуратный был человек, правильный и порядки правильно знал, — президент дома стоял и выжидательно смотрел на Акушкина.

Василий неторопливо взял пакет из рук президента:

— Я уже ухожу. Я все понимаю.

Неловко, споткнувшись о порог раздвижной двери, Вася тяжелым, неуклюжим комком вывалился из тетираиной квартиры.

— Приятно иметь дело с грамотным и порядочным человеком, — крикнул ему вслед президент дома, — а то некоторые раскричаться, родственников им, видите ли, жалко,… Как будто мы о своих российских родственниках плохо заботимся. И не в единой семье живем…

Домой Василий, почему-то, не поехал. Он помотался с пакетом по кольцевой трассе. Закусил на одной станции — дорого и совсем не вкусно. Потом посмотрел матч по мини — футболу — неинтересно, но вполне патриотично.

После матча Акушкин заехал в магазин, где купил ненужные ему ножницы и пару пластиковых тарелок.

Посетив магазин Акушкин решил поговорить с кем-то из знакомых. Он вытащил коммуникатор и на нем первым номером стоял вызов Смирнова. Он отправил ему вызов.

Коммутатор Акушкина долго пытался постучаться до Смирнова, но все безрезультатно. Тогда Вася проглотил резервную пластинку рабочего лекарства. Вскоре ему полегчало. Угар нежданных потерь стал проходить, и наступило приятное отупление. Время снова потекло медленно и равномерно. Отсутствие непредсказуемых событий настраивало на рабочий лад. Как-то незаметно Вася стал думать о работе, о своем станке и карточке с трудочасами. Все эти нежданные события, казались уже такими далеки и ненужными.

В состоянии подступающей эйфории Акушкин решил вернуться домой и подготовиться к рабочему дню. Он автоматически прошел к станции надземки, так же заученно автоматически выбрал линию и станцию назначения. Пневмоавтобус прибыл быстро. Знакомое название: «Подорожная» было обыденно заглушенно свистом вырывавшегося из пнемвоподушек воздуха и хлопком дверей.

Акушкин неторопливо поднялся к своей квартире. Модуль в котором она располагалась был забит какими-то людьми.

«Соседи, — оторопело догадался Акушкин, — неужели уже все узнали?».

Вася попытался протиснуться к квартире, но это ему не удалось. Злая и растрепанная женщина метнула на Васю странный, но недовольный взгляд и тихо прошипела:

— Вот он. Акушкин. Пришел…

Окружающие стали оборачиваться на Василия, сторониться, жаться к холодным стенам.

Василий почувствовал неловкость и недоумение.

— Явился, добытчик, — тихо сказал кто-то из дальних.

— Везет же людям, — в свой кулачек произнес мужчинка в потасканном рабочем комбинезоне.

— А нам хоть сдохни, — пролепетала какая-то женщина скрытая громадиной синтетической курткой, изображавшей лисью шубу.

Акушкин медленно прошел мимо собравшихся и приблизился к двери своей квартиры. Он достал чип-ключ и открыл дверь. Вокруг нависла робкая и душная тишина. Вася приоткрыл дверь и осторожно, но быстро протиснулся за нее. Оказавшись в квартире, он сразу резко захлопнул дверь.

Через мгновение на нее посыпались глухие удары — соседи били дверь ногами и руками. А потом резкий вой и в дверь ухнуло то ли молотком, то ли рабочим буром.

«Только бы не подожгли», — устало подумал Акушкин и осмотрелся в квартире. Перед ним, на середине комнаты стояли два громоздких контейнера ярко-красного цвета. На одном была желтая надпись «От тети Раи», а на другом белая — «От мамы».

Так работники соцобеспечения заботились о и рабочем настроении живых.

Вася вздохнул и взял висевший на стене кусок пластика с надписью.

«Опись. После прочтения и подписи открываются контейнеры».

Не вникая в перечень предоставленных товаров, Василий расписался свободно висевшей в пространстве ручкой.

Лист описи растворился в воздухе, а контейнеры начали раскрываться, проигрывая национальный гимн России.

Акушкин сумрачно смотрел на все это чудо. Удары в дверь нарастали, как будто соседей предупредили, что Вася сейчас станет обладателем несметных сокровищ. И действительно в открывшихся контейнерах находилась и тушенка «Будущее России» и вермишель быстрого приготовления, несколько буханок настоящего на вид хлеба, тара с алкоголем, новые комбинезоны, несколько десятков трудно идентифицированных пакетов и банок.

Василий взял красочную бутыль с надписью «Водка российская. Поминальная» открыл крышку и залпом выпил. Комната в его глазах поплыла стены стали причудливо-ажурными, буханье в дверь росло и росло, как в зимнюю бурю, а в голове Васи неожиданно выключили свет.

Акушкин проснулся от резкого запаха, бившего в глаза и нос. Открыл глаза, которые резал искусственный свет и ядовитый угар жидкости. Несколько фигур перед ним зачем-то тряслись друг перед другом и картинно махали ручками — отростками. Внезапно одна фигура подошла к Васе и наклонила перед ним, а потом в лицо снова ударила какая-то жидкость ядовитого запаха. От отвращения Вася зажмурился и с любовью вспомнил синтетический кокаин, который давали ему на заводе.

— Надо бы ему стимулятор кольнуть, — отметила одна из фигур.

— А так он, что не сможет в сознание прийти, — спросила другая, картинно маша крыльями.

— Так мы с ним еще здесь полдня проволыниться, а нам надо предъявить обвинение и доставить его по назначению.

— Ладно, — согласилась первая фигура, — коли. Трать запасы. Тебе же отчитываться перед инспектором. Я сразу скажу, что был против инъекции.

— Ладно, отчитаюсь, кто не рискует, тот не живет в России, — первый говоривший подошел к Васе и снова внимательно посмотрел на него.

От его смрадного дыхания Василий зажмурился.

— Все-таки он очень вяло реагирует на свет, — заметил склонившийся перед ним, — очень вяло.

— Коли, коли, только мозги не морочь, — отозвался второй и снова затрепался в танце с другими фигурами.

Подошедший поднес к Васиному плечу коробочку, последовал острый укол, от которого Акушкин крупно вздрогнул.

— Готовец, — прокомментировал сделавший инъекцию.

Теперь контуры предметов заострились, сами предметы приобрели объем и цвет, а свет перестал быть резким.

— В сознании? — спросил первый.

— Сейчас, — сделавший инъекцию снова наклонился к Васе и в нем Вася опознал сотрудника внутренних дел, — дай ему еще несколько минут и он будет в норме.

— Хорошо, — отозвался первый, Вася понял, что это тоже сотрудник внутренних дел, — давайте тогда с конца начнем.

Перед этим сотрудником стояли трое соседей Акушкин. Они бойко рассказывали сотрудникам внутренних дел подробности васиной жизни.

— Он странную жизнь вел, — сказала бешеная соседка, работавшая на комбинизоновой фабрике, — наверное, давно что-то замыслил.

Она резко прервала речь. Даже эта дура поняла, что если она не донесла давно, то срок светит и ей.

— В чем это проявилось? — опытно спросил сотрудник безопасности.

— Гимн России по утрам не пел, — отозвался сосед из левого бокса.

— Совсем? — нахмурился сотрудник.

— Нет, нет, — быстро опомнился сосед, — изредка, но не пел. Мы, конечно, пытались его вразумить. Но он на нас внимание не обращал. А мать его говорила, что его отец герой и поэтому он может гимн не всегда петь. Только по праздникам может гимн петь. А все будни может гимн и проспать. И не петь его. Так его мать-то говорила. Особый он из-за отца — героя.

— Ясно, — торопливо пометил сотрудник стилусом в портативнике, — ясно. А вы в это верили?

— Ну, нет, конечно, — сосед быстро сглотнул, — нет, не верили. Но боялись.

— Кого боялись, — хрипло, — выдавил сотрудник госбезопасности.

Сосед мертвенно побелел — так глупо оговорился. А ведь он знал, что российский гражданин должен бояться только российского государства.

— Того, боялись, — промолвил неудачник, — что дом наш больше не получит государственный флаг за квартал. Вот и молчали. И еще террористов — международников боялись. Что Акушкины их на нас могут натравить.

— Тогда, понятно, — уже буднично отозвался безопастник, закрывая тему, — тогда понятно.

— А еще он иногда брал выходные, — отметила длинная и худая соседка, служившая на почтамте.

— Вы уверены? — сотрудник внутренних дел резко обернулся к Васе.

— Редко, но брал, — соседка робко закивала, держа в руках значок почтамта и прикрываясь им как щитом, — спрашивается на какие такие шиши, он мог брать выходные. И где проводил эти дни. А главное с кем?

— Да, понятно, — сотрудник внутренней безопасности снова что-то отметил в портативном компьютере.

— Еще спешу доложить, — вмешалась бешеная соседка, — недавно он вернулся домой, а от него за версту кексом пахло. Хлебом. Хлебным кексом!

Здесь уже все вместе обернулись к Васе.

— Кексом, значит, пахло, — прогрохотал сотрудник, снова что-то почеркал в портативнике, — понятно. Криминал практически на лицо. Но самое главное, что у нас есть и иные данные, которые свидетельствуют о том, что гражданин Акушкин нарушал закон.

Соседи Васи согласно закивали головами.

— Он в норме, — вступил в разговор сотрудник безопасности, делавший Васе инъекцию стимулятора.

— Добро, — сотрудник внутренних дел вытянулся по стойке смирно и включил гимн России.

После исполнения гимна, он торжественно объявил:

— Василий Акушкин обвиняется в совершении преступления второй категории. Уклонении от гражданских обязанностей и добродетелей и отсутствии гражданской совести. Вы обвиняетесь так же в связи с преступными элементами и присвоении себе государственной собственности первой категории.

После этого он положил на столик свой портативный компьютер и предложил:

— Господа доносители, просьба расписаться в обвинении.

Соседи по очереди подошли и охотно расписались.

Сотрудник безопасности радостно хмыкнул:

— Таким образом, Василий Акушкин обвиняется официально. Он должен предстать перед народным и справедливым судом сегодня в тринадцать двадцать. А до этого он объявляется подозреваемым первой степени и должен содержаться под стражей. Взять Акушкина Василия под стражу.

— Есть, — ответил сотрудник внутренних дел делавший Васе инъекцию и повесил на ногу Акушкину оранжевый браслет со взрывчаткой.

— Господа доносители, — первый сотрудник внутренних дел обратился к Васиным соседям, — предусмотренную законом четверть имущества обвиняемого вы можете получить немедленно.

Казалось, что соседи замялись, промедлили, смешались, но тут Васин сосед заявил:

— Я от имени всей своей семьи отказываюсь от своей части в доход государства.

Бешенная соседка быстро и испуганно повторила эту фразу.

Только дама с почтамта мечтательно посмотрела на содержимое раскрытых контейнеров, непроизвольно вздохнула и тихо произнесла:

— Я тоже отказываюсь в пользу государства.

Сосед и бешенная дама мимолетно, но значительно переглянулись. А один из сотрудников государственной безопасности сделал какую-то заметку мобильном компьютере.

— Прекрасно, господа, — громко произнес сотрудник безопасности, — вы официально свободны. Благодарю вас, от имени России, за выдвинутое обвинение.

Соседи гуськом вышли из помещения.

— Давай и мы двинемся, — обратился говоривший к своему напарнику, — и так завозились.

— Пошли, — толкнул последний Васю, — двигай. Но шаг влево, шаг вправо или прыжок в воздух и браслет взорвется вместе с тобой. Понял.

Акушкин вяло кивнул головой.

Вася и сотрудники вышли из комнаты. Предъявивший обвинение умело опечатал замок Васиной квартиры и положил чип-ключ себе в карман.

Как и было предусмотрено, обвинителями, судебное заседание состоялось в тринадцать двадцать. Судьей была молодая и нервная девушка. Она лениво обозрела Акушкина и сотрудников внутренних дел стоявших у него по бокам.

— Суд России начинает свое заседания, — торжественно объявила она, — вы признаете себя виновным?

Вася недоуменно уставился на нее.

— Он в сознании, — спросила судья у церберов, приведших Васю.

— Да, в полном сознании. На тридцать семь процентов, — ответил один из них.

— Хорошо, — отозвалась судья, — тогда приложите справку об этом к делу. Справка по форма шесть дробь два. Так же вам придется написать объяснительные, почему ваш обвиняемый не готов к суду на положенные пятьдесят три процента.

— Есть.

— Василий, вы будете говорить, вы можете говорить, — строго спросила у Акушкина судья.

— Да, — тихо произнес Вася.

— Хорошо, — машинально отозвалась судья, — это очень хорошо. Так процесс становиться автоматически состязательным. Поэтому его решение не подлежит аппеляции в вышестоящие инстанции. И обжалованию решение состязательного процесса тоже не подлежит.

Вася снова кивнул.

— Вы можете признать себя виновным? — задала очередной вопрос судья, буравя взглядом поверхность своего стола.

— Я просто выполнил гражданский долг, — ответил Вася.

— А почему не сдали причитавшиеся Вам товары и продукты в фонд государства, — продолжила допрос судья.

— Я забыл, — тихо ответил Вася.

— С точки зрения адвоката я принимаю ваше объяснение, — сказала судья, — прошло только двадцать часов. Вы могли забыть. Тем более, после такого удара. Конечно, могли. Гимн страны вы пели?

— Пел, — кивнул Вася.

— Конечно, пели, — согласилась судья, — здесь у меня полная справка о вас Василий. Вы хорошо учились в школе, на заводе смотрели патриотические фильмы, ваш отец неизвестный герой. Гимн вы пели, но не всегда. Правда?

— Правда, — тихо ответил Вася.

Девушка-судья покрутила изящной электрической ручкой:

— В целом ваше обвинение не очень и серьезно. Соседи часто любят обвинять своих же. Это даже банально. Именно поэтому я предлагаю вам признаться и облегчить свою участь.

— Мне не в чем признаваться, — отозвался Вася.

— Хорошо, — почему-то вздохнула судья, — тогда перейдем к секретной части обвинения. Вы замечены в связях с террористом Смирновым. Вы с ним контактировали на заводе, посещали закрытые зоны и даже созванивались с ним по коммуникатору. Так?

— Я знаком с ним, — твердо согласился с судьей Вася, — но только по работе. Только по работе и только на заводе.

— А чем вы объясните то, что вчера во время совершения теракта Смирновым вы настойчиво звонили ему? Скорее всего, вы пытались ему что-то сообщить. Это были какие-то совершенно секретные данные?

— Какого теракта? Какие такие данные? — растерянно переспросил судью Вася.

— Брось притворяться! — закричала на него судья, — вы прекрасно знаете какого! Вы с ним в сговоре, так!

— Нет, нет, нет, — Акушкин слегка отпрянул от судейского стола, но сотрудник внутренних дел вежливо его придержал.

— Не знаете! Так я вам напомню! — судья истерично переключила несколько клавиш, — вчера Смирнов, ваш подельник, ворвался в нормальную школу номер семьсот двадцать три. Сделано это было под предлогом встречи с сыном, а маскировалось алкогольным опьянением Смирнова. В школе он устроим дебош, избил охранника, двух заслуженных педагогов, одного не заслуженного. И пытался прорваться к генераторам, где и был оперативно задержан. Если бы не героизм педагога Ирины Востриковой неизвестно, что он бы натворил. И к каким последствия это бы привело. На вопросы о цели налета Смирной не отвечал. Даже под воздействием нейролептиков двенадцатого ряда. Что говорит о его специальной террористической подготовке! Вам понятно, куда вы вляпались!

— Понятно, ничего не понятно, — ответил Вася.

— Как и вы, он запирался, но уже осужден и отбывает наказание! — судья поджала тонкие синие губы, — поэтому вам нет смысла запираться! Ваш пахан осужден! Твой личный Бен Ладен на нарах! Ты мразь меня понимаешь!

— Я, правда, ничего не знаю, — Василий оцепенел, — и ничего не понимаю.

Один из сотрудников внутренних дел тяжело вздохнул.

— То есть российскому правосудию вы не желаете выдать цель вашего теракта. Который между тем имел место и причинил тяжелый вред нашему государству! Так! А возможный вред от теракта и вовсе не поддается расчету. Буквально накануне в данной школе находился лично сам Великий Президент России! И у суда есть все основания считать, что Смирной и Акушкин покушались на Президента! Метили в сердце Росси!

Василий молчал.

— Вы просто молчите! Как и ваш подельник! — судья что-то переключила на своем компьютере, — тогда ваша доля незавидная. Вы будете приговорены по всей строгости справедливого российского закона.

Она встала и поднесла компьютер к лицу:

— Именем Российской Федерации я признаю вас террористом второй степени, нарушителем гражданской добродетели и совести первой степени, антинародным элементом первой степени. По совокупности преступлений отказываю вам в воспитательных работах и осуждаю на бессрочную добровольную военную службу первой категории сложности. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор вступает в силу немедленно.

Василий слушал все это в каком-то полусне, ведь еще вчера он был примерным слесарем, буднично варившем двери и шлюзы, а сегодня стал военным.

Заиграл гимн России.

— Подожди. Сейчас выключиться, — сотрудник внутренних дел, предъявивший Васе обвинение смотрел на медленно исчезавшую в воздухе судью.

— Да, это голограмма, — ответил другой на отчаянный Васин взгляд, — в прошлое время судей столько помочили, что пришлось прибегнуть к специальной программе. Эту бабу не зарежешь и не объешь. Да и подкупить ее невозможно. Так и осуществляется подлинная справедливость. Таково инновационное решение правосудия.

Второй сотрудник безопасности, переставил установки браслета на Васиной ноге:

— Остальное сделают в армии. Мы их уже вызвали, и они скоро будут здесь.

— А все-таки интересно, как это ты так переродился, — поинтересовался у Васи первый сотрудник внутренних дел, — да так все скрывал и так умело. Может тебе еще обвинение в шпионаже приписать? Террорист — шпион в один день. Это хорошая запись в послужной список. Тем более тебя уже осудили.

— Остынь, — сказал второй, — ему и так на полную вкатили. Мало не покажется. А у нас еще два вызова. На одном точно без суда не обойдется. А времени все меньше и меньше.

— Это да, — согласился наиболее ретивый сотрудник, — ну ладно, проехали. Нам главное работать качественно. А армейцы где?

— Подождем, скоро будут.

Вася помялся какое-то время и все-таки спросил:

— А Смирнова к чему присудили.

Сотрудники быстро переглянулись:

— Его к исправительному дому приговорили, — ответил тот из них, что желал приговорить Васю как шпиона.

— А почему же так? — Акушкин недоуменно пожал плечами.

— Да так, получилось. Смирнов ведь один был. И во всем сознался, что хотел бункеры и генераторы взорвать. Покаялся в посещении Лужников. Покупке кексов и самогона у торговцев черного рынка. Рассказал о цели теракта. Смирнов, заявил, что на теракт его толкнула односторонняя любовь к сыну.

— Но ведь он был таким примерным рабочим, — все еще недоумевал Василий.

— Конечно, был. И ты когда-то был примерным рабочим, а оказался террористом. Вот как.

Акушкин бессильно кивнул головой.

Военнослужащие появились, неожиданно. Прервав нелепое и сонное ожидание. Было их трое — перекормленный гормонами роста ребенок, похожий на куль с салом, пожилой мужчинка с трясущийся головой и странного вида здоровяк, на голове которого была не то каска, не то громадный желтый котелок.

— А вот и мы, — улыбнулся этот здоровячок, протягивая безопастникам чип-карту.

Сотрудник отдела безопасности осторожно взял ее, и сунули в компьютер.

— Ну, здорово. Здорово солдат. А то остались от всего взвода, малый, старый да дурак, — засмеялся здоровяк, протягивая Васе руку.

Василий пожал его и недоуменно посмотрел на здоровяка.

— А про это, все спрашивают, — здоровяк показал на голову, — это, знаешь ли, год или два назад было. В общем, мне полчерепа снесло. В перестрелке. А может и не половину, а весь. Поэтому мне крышку новую и приделали. Она хороша, теплая и из прочного силикона.

Сказав это здоровяк раскатисто засмеялся.

— Все в порядке, — один из сотрудников безопасности протянул говоруну чип, — а чего так долго.

— А тебе какое дело, — зло отозвался пожилой мужик, отбивая головой энергичную чечетку.

— Порядок есть порядок, — попытался угомонить пожилого ретивый сотрудник внутренних дел, искавший различных шпионов.

— Есть порядок, а у тебя гроб будет, — пожилой колюче посмотрел на сотрудников.

Церберы смолчали. Может быть, они действительно спешили. А может, от продолжения дискуссии, их останавливали энерговинтовки висевшие за плечами военных.

— Передачу мы оформили, — пробурчал безопастник, — возьмите его под свой контроль. Мы спешим.

— Не учи, козел коммитетный, — снова заявил мужик с трясущейся головой.

Безопастник сжал губы, но промолчал.

— Возьми под контроль, — обернулся здоровяк к толстому мальчишке.

— Есть, — ответил мальчишка, и, проделав несколько манипуляций на портативном компьютере заявил:

— Браслет под моим контролем. Можно двигать.

— Двигать так, двигать, — здоровяк ухмыльнулся и выжидательно посмотрел на сотрудников внутренних дел.

От этого взгляда последние чувствовали себя совсем неуютно.

— Тогда все в порядке, мы на выполнение задания, — промямлил васин обвинитель и безопастники поспешили уйти.

— Вот и хорошо, — говорун снова улыбнулся, — просто здорово, даже душа радуется.

Пожилой мужик прочитал постановление суда и присвистнул:

— Эко — то у нас паять стали. Срок как приговор, полный рауш.

— Да со школьной скамьи приятнее в армию идти, — дебильно улыбнулся мальчик.

— Поговори мне тут, — здоровяк с пластиковым черепом огрел мальчика кулаком по голове, — пора уж идти и так времени потратили море.

— И не говори Акимыч, — отозвался пожилой, — время течет и течет, а дел по горло.

— Тогда пошли и пошли быстро, — здоровяк подкинул винтовку на плече, — но ты Вася не обессудь. Мы твой паек-то уже съели.

— Кккакой паек, — непонимающе спросил Акушкин.

— Как какой? — рассмеялся пожилой солдат, — дневной конечно. Тебя к нам еще вчера вечером определили. А сегодня с утра я в каптерку сунулся, а мне говорят, извольте получить паек для вашего новенького. Какого новенького? А нового сегодня переведут, прям с гражданки, Василием Акушкиным зовут. Я понятно взял, не пропадать же добру, а по дороге мы его поделили и съели. День-то кончается и скоро ужин. Так что с году не помрешь.

Говоривший весело расхохотался.

— Но ты не робей, — раскатисто рассмеялся здоровяк, и только сейчас Вася заметил на его плече тонкую полоску — он видимо был командиром этой маленькой группы, — ты в армии, а в ней никто с голоду не помирает. Даже дебилы.

И здоровяк всадил пинок мальчугану.

— Что верно — то верно, — согласился с командиром пожилой, — в армии много причин от другого загнуться, так что голод совсем не причем.

— Пошли, пошли, — наконец- то заторопил всех здоровяк-пластиковая голова, — время дорого. Пошли. Нам еще в каптерку за обмундированием для Васи. И в оружейку, винтовку и броню подобрать. Так что быстренько двинулись. Дети за мной!

 

Глава 4

Вечерело. Жаров, Петренко и Сенкевич, вели непринужденную беседу в уютной гостиной Большого Кремлевского дворца.

— Вот вы утверждаете, что нас спровоцировали? Но это неправда, это наш долг перед человечеством, — в очередной раз задевал больную проблему Петренко.

— Конечно, — грузный Сенкевич снова начинал приводить свои аргументы, — мы не хотели войны, но ваши друзья и наши спонсоры заставили нас идти на эту войну. Если их считать человечеством, то долги мы должны платить. И хотя я, человек неистово верующий и даже набожный, считаю поведение спонсоров наших неправильным. Нечеловеколюбивым.

— Мы могли отказаться, — примирительно сказал Петренко.

— Отказаться, отказаться, — хмыкнул Сенкевич и стал растирать свою красную шею под бело-синем комбинезоном, — отказаться и остаться без средств, без запчастей и без технологий. Это путь к смерти в нашей ледяной пустыне. Отказ от антарктической компании привел бы к гражданской войне в России. А нас смели. Уничтожили.

— Тогда кто нас заставил, — буднично возразил министр иностранных дел, — только мы себя и заставили и не более того. Это наш высоконравственный выбор. Мы как честные люди будем вести войну не на жизнь, а на смерть.

Жарову все это уже надоело. Но сил возражать у него не было, и Президент только пожал плечами:

— Как сейчас разница. Мы сами полезли или нас заставили. Война есть война.

— А вот это правильно, — искренне поддержал Президента Петренко, — правильно сейчас не сопли жевать как некоторые, — и Петренко мельком взглянул на жирного Сенкевича, — а к войне готовиться.

— Да бросьте вы, — Сенкевич отмахнулся, — без спонсоров мы все равно ничего не решим.

— Не решим, — согласился Петренко, — но Рубикон перейден, и пути назад нет. И Рубикон перейден нами, без всякого давления. Только по нашей доброй воле.

— Лирика, — кисло заявил Сенкевич, — меня в большей степени волнует высказывание оракула о государе, ведущем героев в бой.

— О, — засмеялся Петренко, — это конечно не о вас.

— То есть? — брови Сенкевича удивленно вздернулись.

— Но вы у нас не государь, — легонько погрозил пальцем Сенкевичу Петренко.

— Нет, — быстро согласился военный министр.

— И не герой, — ласково сказал Петренко.

— Нет, — начал говорить Сенкевич, но запнулся, — да иди ты! Пластиковая голова! От таких как ты, и есть у нас проблемы! Вы там с европейцами мусолитесь, а нам расхлебывай кашу полной ложкой…

Возмущение Сенкевича погасло в смехе Жарова и Петренко. Посмотрев на смеющихся Президента и министра иностранных дел Сенкевич обиженно замолчал.

— Ну что ты корова, — Петренко потрепал Сенкевича по жирной шейке, — столько лет на руководящих постах, а все еще не научился самокритике и самобичиванию. Не по — государственному это.

Сенкевич удрученно молчал.

— С минуты на минуту явиться наш спонсор, — Президент России в видимом нетерпении передвинул письменный прибор по столу, — вот он вам все и расскажет.

— А я и так все знаю, — совершенно развеселился Петренко.

— Ты что такой веселей? С утра уже нализался? — мрачно посмотрел на него Жаров.

— А что, — Петренко рыгнул, — имею право.

— Да, — выдохнул Георгий Константинович.

После решения о начале Антарктической войны отношения со спонсорами нормализовались. Пришли в русло и семейные дела Жаров. Его тесть подобрел, получив свои банковские счета обратно, а жена перестала доставать нравоучениями и нытьем. Поэтому Жаров и пребывал в атмосфере неги и спокойствия.

— Я вам не слуга, — кулаком погрозил Жарову и Сенкевичу министр иностранных дел.

— У тебя, что очередная операция на носу? — наконец не выдержал Сенкевич.

— Не а, — Петренко подмигнул военному, — не на носу, а на голове.

Георгий Константинович снова тоскливо вздохнул:

— А хрен с вами…

Президенту России не дали договорить. Загорелся экран монитора, и секретарь интеллигентно поклонился:

— Господин Президент России, господа министры к вам главный спонсор.

— Пустите, — Георгий Константинович вяло махнул кистью руки в сторону монитора.

— Так точно, — отрепетировал секретарь.

Представитель спонсоров быстро вошел. Это был тот самый Уи На который неистово махал ножом и грозил кулаком на совещании секретного комитета зачистки.

«Прислали душегуба, — безжизненно отреагировал Жаров, — как будто мы его испугаться должны. Падлы».

Уи На тем временем энергично прошел к свободному креслу и с ходу шлепнулся в него.

— Зидирасту, — доброжелательно поздоровался представитель спонсоров.

— Козел ты, — влепил ему в ответ Петренко, — просто какой-то козел.

Уи На очень миролюбиво посмотрел на Петренко.

В такой острой ситуации Сенкевич почувствовал себя неуютно и отодвинулся на самый дальний край стола.

— Здравствуйте, — тихо поприветствовал министр обороны Уи На.

Жаров же искоса посмотрел на пресловутого спонсорского гонца.

Уи На не стал терять времени даром, он вытащил маленький приборчик, смело установил его на президентском столе и включил.

— О, — решительно ткнул пальцем в картинку Уи На.

На картинке обозначились три кривые.

— Красная, — стал скороговоркой объяснять Уи На, — это наши доходы, синяя — рост влияния Антарктиды и зеленая линия это закрытие для нас европейского рынка. Если все пойдет так и дальше, то мы скоро совсем плохо будем.

Он переставил картинку, и на новом графике красная линия упала до самого подвала графика, несколько выше ее была зеленая линия, синяя была выше всех.

— Так будет, — печально шмыгнул носом Уи На, — если вы не уничтожить Антарктиду. Тогда наши прибыли расти, так же как и помощь вам. Смотреть вы все. Смотрет посто козлы сюды.

На третей картинке синий линии не было вовсе, зеленая стояла посередине, а красная была высоко-высоко.

— Вы есть уничтожить Антарктиду, — энергично и даже нахально выдохнул Уи На, — и станете нашими лучшими друзьями. Как говорить у вас друзьями по гроб. Друзьями в гроб.

Петренко все время объяснения кивал и даже несколько раз ударился носом об стол, Сенкевич глубокомысленно тупил, Президент же мило поинтересовался:

— Когда нам надо помочь?

— Немедленно, — задорно выкрикнул Уи На, — мы каждый день терять миллионы, скоро терять миллиарды. Нам надо все сейчас. Ваша помощь не должна опоздать. Не по гроб.

— Наша героическая армия не готова и раньше осени мы ее никак не подготовим, — меланхолично отметил смирившийся со всем Георгий Константинович.

— Нет! — зло выкрикнул Уи На, — вы есть наступать не позднее августа! Не страшнее первого августа. Иначе наши миллиарды кыш!

— Но нам еще надо собрать армию. Это правильно сказано товарищем Президентом, — поддержал Президента Сенкевич.

— Нет! — Уи На закричал как резанный, — вам нас спасать немедленно! Промедление и всем смерть! Полная смерть! Зидирасту козел! Смерть!

— Но мы не можем так сразу всех спасти. Мы не в кино. — пояснил главному спонсору ситуацию Петренко, — может мы найдем компромисс? Хоть как-то раздвинуть рамки военной операции?

— Мы вам денег не давать пока вы не выступать, — кореец разошелся, — сначала вы нам помочь, а мы вам помочь! Иначе нельзя! Иначе смерть зидирасту козел!

— Милейший, — Жаров хмыкнул, — даже если мы захотим, то просто не соберем войска и по безветрию не продвинем свои буеры. Для всего необходимо время. Погоду вам тоже надо учитывать. К тому, же, как вы определи рост влияния Антарктиды? Откуда у вас эти странные данные?

Уи На бешено осмотрел всех, в нем шла внутренняя борьба. Губы корейца то сжимались в точку, то наливались кровью, лицо багровело, бледнело, шея стало длинной и прямой.

— Я сказать! — как макака Уи На запрыгнул с пола прямо на стол и, выхватив нож которым он резал своего предшественника, а потом экран в комитете, подскочил к Жарову, — я вас всех убивать! Про Антарктиду, откуда надо, оттуда и знаем! Не ваше дело, зидирасту козел! Если вы меня не понимать! Я прислан для спасения, а не переговоры вести! Ты должен понимать!

— Что вы делаете, — Сенкевич поднял обе руки и попытался отвести от лица штанину корейца.

— На! — заорал последний и, перескочив оказался перед министром обороны и смычно плюнул тому в лицо, — утрись! Гниль! Падаль! Какого хера ты мне последние нервы треплешь! Сука парашная! Черная метка я вам! Гондоны правительственные!

Остолбенелый Сенкевич закрыл лицо руками и сжался.

— А ты случайно не наш? Не русский? — поинтересовался у корейца всегда проницательный Петренко.

— А хоть бы и так! Слякоть! — кореец переметнулся к Петренко, — если и так! То, что ты мне сделаешь! Тварь! Гниль! В школу сдашь! На сраный завод пристроишь! Или общественное порицание выпишешь!

Петренко осторожно потрогал пальцем острие ножа корейца и убедительно высказал:

— А он у него острый. Наверное, мясо режет, а может и рыбу. Хороший такой ножик. Лазерной заточки.

Кореец стал перед министром иностранных дел на столе и гневно смотрел на него. Руки представителя спонсоров сжимались и разжимались, а в юрких пальцах мелькал блестящий нож.

— Ты хоть бы представился что ли? — подковырнул корейца Жаров, — как тебя по-русски звали?

— А не пошел бы ты в жопу! — кореец оскалил зубы, осветившиеся ярким светом ламп, — я вам приказ отдал! Суки! Если будете рыпаться, всех порешу! И папу — тестя твоего на перо посажу!

После этого высказывания представитель спонсоров решил не тратить время на дальнейшие разговоры и ловко соскочил со стола.

— Проектор мудачье себе оставите! Это вам подарок! — прорычал он от двери.

В комнате отдыха остался легкий аромат давно не мытого тела и дешевых синтетических носок, которые посланец спонсоров снимал, кажется, довольно редко.

— Экая экспрессия, — быстрее иных пришел в себя Петренко. Его перевернутый мозг быстрее других ориентировался в любой сложной ситуации.

Сенкевич косым глазом рассматривал обстановку из-за клетки пальцев закрывшей его лицо.

Георгий Константинович взял и махнул на все рукой:

— Чего ждать — то было? Хорошо, на этот раз наркотического газа не напускали или вообще не били. И на том спасибо. А в морду плюнул, так утрись и все дела. И не такое терпели от этих спонсоров. И все для счастья России.

— Спасибо, спасибо, — затараторил из своего убежища Сенкевич.

— Эй ты, птица струсь! — окликнул военкома Петренко, — вылазий. Война-то кончилась.

— И слава тебе господи, — закрестился на окно Сенкевич, — имя твое среди снегов славься. На тебя одного уповаю и надежду имею..

— А мы-то ненароком на тебя и на армию рассчитывали, — скорчил гримасу Президент России.

— И орудием моим ты будешь и мечом и шитом и единой защитой, — истово шептал бледно-блеклый Сенкевич, — и наставишь меня на пути истинные, на тропы тобой освященный, и долю мою в пути крестном осветишь…

— Аминь, — гаркнул Петренко, глухо постучав себя по черепу.

— Оставь мерзавца, — обернулся к Петренко Жаров, — он давно не в себе. Богомолец хренов. Но что делать-то будем?

— А кто его разберет, — министр иностранных дел мило сморкнулся, — нервы у меня тоже того. Расшалились и стали прямо как канаты, какие. Скоро лопнут. А за нервами мозг воспалиться и взорвется. А мозг взорваться, и забрызгает стены.

— Ты это брось, — подбодрил его Президент, — сейчас гореть на работе нам никак нельзя. Никак.

— И только ты знаешь и слово, и букву и насыщен духом и пресыщен телом. И нет для тебя ни границ, ни расстояний.. — истово шептал министр обороны.

— Оно и верно, — Петренко снова сморкнулся и вытер руку о комбинезон Сенкевич-богомольца, — но дела такие, что просто край какой-то. Как с этим говном в бой идти. Он и сам умрет и нам подставит. Придурок ведь.

— Он, — кивнул на Сенкевича Президент, — он не помрет. Опытный сука. Научился бегать от врагов. А нам с тобой и есть одна дорога — торжественно победить.

— Тебе одна дорога, — неожиданно тяжело посмотрел на Жарова Петренко, — а с нас взятки гладки. Мы никакого отношения к наследственной династии российских Президентов не имеем. Нас все это, дай-то Бог, и не коснется. А если и коснется, то отмолимся.

Он протянул руку и дружелюбно похлопал Сенкевич по шоке. Сенкевич крупно вздрогнул:

— И избави меня от лукавого. От альтернативных издержек и налогов. Помоги в тяжкий час и признавая букву и дух обратись ко мне лицо. И будь для меня и учителем и учеником, и путем и путником, и ангелом и бесом…

 

Глава 5

Седов проснулся рано. Свет, шедший от стен и потолка еще был мутным и слабым. Кондиционер и озонатор мило пели со стены.

Седов зевнул. В таком раннем пробуждении была многолетняя привычка Седова. В его прошлой жизни все поднимались рано, и стремились делать все организованно и целеустремленно, максимально экономя ресурсы. В этом был смысл жизни россиянина. Только здесь — на страшных подземных рудниках никто не торопился работать и жить, время здесь текло заметно медленнее.

Седов потянулся на искрящемся шелковом белье — как он не настаивал на складе просто не было ничего другого.

Дверь тихо распахнулась и без стука вошла девушка. Она была в ослепительно белом фартучке горничной, одетом на васильковое платье. В руках она держала поднос.

— Доброе утро, Седов.

— Доброе утро, — он перевернулся на бок, наблюдая за девушкой.

Она поставила поднос на столик и стала перекладывать с него тарелки, называя их.

— Курица под соусом, картофель во фритюре, мясная запеканка, кальмары под сметаной, фруктовое ассорти, целый грейпфрут, кофе и апельсиновый сок. Все по вашему заказу Седов.

— спасибо, — он кивнул девушке.

Она улыбнулась:

— Валяйтесь дальше, но все остынет. Если вы любите все разогретое, то, пожалуйста. Но Чен будет сильно недоволен.

Седов улыбнулся и сонно потер веко:

— Чен, так волнуется за меня…

— Он просто фанат своего дела, — девушка прижала поднос к животу, — без кулинарии не мыслит жизни. Это его маленькая слабость. Он, считает, что разогретое блюдо это не пища, а помойка. Его надо понять и простить.

— Знаю, знаю, — Седов потянулся, — я уже встаю. Так что Чен может не беспокоиться.

— Тогда приятно аппетита, — девушка приятно улыбнулась и вышла.

Седов поднялся на постели, взял халат и неторопливо натянул на себя. Перебрался за стол. Все было прекрасно приготовлено и источало нежные ароматы свежести.

Седов взял вилку и вспомнил, как в первые сокрушался Чен:

— Пачему нэ еш как чэловэк. Что за дрань ешь.

Да о старом даже страшно вспомнить. Но ведь на Земле много людей, кто только и жрет хлорерные продукты. Для них и дохлятина заготконторы деликатес.

С аппетитом он стал есть. Первое время Седова не интересовало оттуда здесь свежие продукты, да еще те, что отсутствуют наверху. Тогда первоначальный шок забивал все. Только когда он немного освоился, привык к работе, у него стали появляться какие-то важные вопросы. Вот тогда его взяли за руку и отвели к Академику.

Седов отложил вилку и отхлебнул маленький глоток дымящегося кофе.

Ни Ха, ни Чен ни кто либо другой не могли объяснить что надо пить вперед: сок или кофе. Седов предпочитал кофе. Он отхлебнул горячего кофе и аккуратно поставил фаянсовую чашку на блюдце. Потом откинулся в кресле. Последние недели прошли напряженно. Местный врач сказал, что это третья степень акклиматизации. Когда она закончиться и пройдет нервная усталость не знал никто, но…

Поэтому Седов и взял, сегодня выходной — просто собраться с мыслями. Немного подумать, спокойно походить, поговорить. Да именно поговорить, подумать, ведь читать книги он так и не научился. Он был слишком стар для этого. Об этом ему никто не сказал, но Седов это понял сам. Слишком стар для книг. Стар.

В дверь постучали.

— Открыто, — деловито сказал Седов.

В проеме открытой двери стоял веселый Артемов.

— Я тоже выходной взял, — сказал он самодовольно, — вот решил книжки обменять.

За спиной Артемова стояла прелестная девушка.

Седов улыбнулся ей.

— Нет, и это тоже, — Артемов не смог скрыть улыбку, — но книги вперед. Он показал Седову связку разномастных потертых книжек.

— А я так, просто полежу, а потом пойду гулять, — лениво откликнулся Седов.

— Главное отдыхай. Пока, до завтра, — Артемов помахал рукой, милое создание из-за его спины сделало тоже самое. Артемов энергично захлопнул дверь. В коридоре раздался веселый смех беззаботной молодежи.

Седов заложил руки за голову и прикрыл глаза. Со времен бенефиса он чувствовал себя в не своей тарелке. Такого не было даже в воспитательном доме. Там все было понятно. Там ты был врагом. Здесь же все было наоборот. Спокойно, но и неизвестно.

— Таинственно, — неожиданно произнес Седов, — таинственно, очень таинственно.

В первый раз он стал сомневаться, когда прошел угар от первых съеденных ромштексов и апельсинов. Тогда он попросил ответов, и его отвели к Академику. Сказали, что это тот человек, кто может сказать хоть что-то важное. Другие не могли, не знали, или не хотели говорить.

Академиком называли крепенького мужчину лет под пятьдесят. Он сидел в просторной и прохладной зале и что-то вычислял на листе бумаги. Стены залы были заставлены настоящими книгами, фильмолентами и древними пластинками.

Седов никогда не видел столько книг, сколько было в этой зале. На Земли книги пожгли еще при первых глобальных заморозках.

Академик посмотрел на него и, предвосхищая вопрос, уверенно сказал:

— Все это чушь, я не академик. Они это сами придумали. Впрочем, садись.

Седов сел в деревянное кресло сделанное на манер римских куриальных кресел.

— Я, — не поднимая носа от бумаг, сказал Академик, — доктор гуманитарных наук. Наверное, это так называется. Точнее уже не помню.

Академик и Седов некоторое время молчали, потом Седов сказал:

— А мне сказали, что вы можете что-то прояснить. Рассказать об этом мире.

Академик, наконец, поднял лицо от стола и близоруко посмотрел на Седова:

— Ты дурак, — неожиданно сказал Академик.

Седов недоуменно отшатнулся — чего-чего, а этого ожидать было нельзя.

— Впрочем, не бери на свой счет, — Академик покрутил в руке карандаш, — ты дурак, а я жопа близорукая. Какая разница.

Седов громко хмыкнул.

— Дурак, ты потому, что не можешь поверить во все это, — Академик кивнул на стены, — а веришь в то, что тебе вбили в твою головенку в школе или ВУЗе. Во весь тот бред веришь. По инерции, на животном уровне. Это впитано с гормонами роста и электримпульсами. Хорошо вбито.

Академик перевел дух.

— Веришь в то, что государство, отбирая все, поступает хорошо, — продолжил он, — в то, что голодать хорошо. А сдавать родственников на консервы патриотично. В то, что убийство каких-то сепаратистов спасет Россию, а новый Президент не дурак и марионетка, а самбист и душечка. Ты даже считал, что получаешь зарплату, а не сам ее зарабатываешь. Чтишь чиновных ослов. И знаешь, что без них, сплоченных вокруг державного престола ты безнадежен. И ведешь себя, так как будто мир создан Президентами и царями, а не боженькой в любом из его проявлений.

Академик вздохнул и отчаянно покрутил своей крупной головой, как-бы отгоняя дикие видения и мрачные сомнения.

— Вас таких, — продолжил он, — у нас не много, но есть. Другие выпускают животные инстинкты, бегут из армии, не работают на заводах, удирают из школ. Убивают педагогов, взрывают отцов-командиров, отстреливают заготовителей и безопастников. А когда попадают к нам видят разницу и живут счастливо. А вот вы умники совсем другие. Вам разумное объяснение подавай. Все вам не понятно: жрешь в тепле, пьешь в тепле, на работу не гонят. Но, то жестокое государство, что тебя гноило, ты любишь. Как собака жестокую хозяйскую палку.

Седов молчал. Академик был совершенно прав.

— Да! — повысил голос Академик, — ты себя второсортным считаешь. Мол, здесь оказался, не мерзну, за трудочасы не работаю, власти славу не пою. Значит неполноценный. Так!

Седов опустил голову.

— Тогда пошел вон! — крикнул Академик и его седеющие волосы затряслись как стебельки травы на ветреном лугу, — вон пошел, пока не поумнеешь! Вон! И не возвращайся пока душу или хотя бы разум свой не очистишь!

— Отсюда можно связаться с семьей, друзьями? — поинтересовался Седов.

— Нет, — отрезал Академик, — связь и любое сообщение между поверхностью и подземельем отсутствует.

— Я думал, что может, есть обходные пути?

— Нет.

— И для вас?

— И для меня и для всех. Разговор уже закончен. Если ты не понял! — резко выговорил Академик.

Тогда Седов поднялся и вышел.

С тех пор прошло уже два месяца и у Седова появилась новые вопросы. Их надо было обсудить, но встречи с Академиком он побаивался. Но вчера он поговорил с Танькой и она сказала, что Академик как —то уже справлялся о нем, и даже предлагал поговорить. Седов ухватился за это. И сегодня его ждал этот бешеный знаток подземелья.

Время было нелимитированно, но откладывать Седов не хотелось. Он неспешно надел хорошую английскую тройку, аккуратно затянул галстук. В таком наряде здесь можно было ходить всегда, но Седов, соблюдал иерархию рабочих и выходных дней, и не опускался до украшения будней этакой роскошью.

Вдев запонки, Седов постоял перед зеркалом. Ему уже за сорок, ни работы, ни семьи, ни документов. Он ссыльный узник навечно. Узник с холеной рожей, в английском костюме и на полном барском обеспечении. Седов мрачно улыбнулся, посмотрел на пальцы — сегодня надо зайти и сделать маникюр, а то лак уже слез и ногти отросли. Некрасиво.

Седов подошел к обувной полке красного дерева и сменил шлепанцы на черные кожаные туфли. Потом неожиданно громко щелкнул выключателем света и вышел.

Танька вчера сказала, что Академик будет ждать его у платанной роще, что у ближнего озера. Поэтому Седов и решил прогуляться.

Переход к роще был наиболее приятным отрезком пути. Здесь не толпилась молодежь, и не гуляли мамаши с их колясками, редко скользили электромобили с отпускниками. Длинный переход был весь в густом кустарнике.

Дышалось здесь хорошо.

Седов упругой походной шел по зеленой траве, отодвигая ветки кустарника. Даже сейчас он не мог заставить себя шагать медленно, не по рабочему.

«Чертов темперамент, — подумалось ему, — он опять меня толкает вперед и вперед».

Как ни хотел он избежать ненужных встреч, но все равно по дороге попался какой-то поэтичный кадр с огромным блокнотом и фотоаппаратом. Пришлось с ним чинно раскланяться.

кустарник постепенно перерос в рощу. Крупные деревья были аккуратно разделены полосками черной земли. Эта роща тянулась на многие километры и была устроена в старом туннеле, из которого выбрана порода. Так что никто не был в ущербе.

Роща была прорежена, в ней работали лесничие. Кто-то договорился до того, что здесь разведут и зверей.

«Зверей, — хмыкнул про себя Седов, — вот хватили. Зверей им подавай. Настоящих, живых зверей. Хотя после того, что здесь есть. Ничего не кажется нереальным. Не удивлюсь и местным зверям».

Заросли становились все гуше и гуще.

— К тиграм захотел, — резко одернул Седова властный голос.

Седов обернулся и увидел Академика. Тот стоял у небольшого деревца и ковырял пальцем кору. Смола янтарной слезой выступала на поверхности коры. Академик видимо испачкал палец и стал тереть его о кору.

— Теперь, наверное, не очистишь, — сказал он Седову.

Седов пожал плечами:

— Можно смыть.

— Конечно можно, — Академик отбросил катышек смолы и насмешливо посмотрел на собеседника, — опять экзестенциальные вопросы.

— Да, но на этот раз хотелось бы вести диалог, — потупил голову Седов, — в прошлый раз…

— А, забудь, — Академик покрутил головой по сторонам, — здесь лес и я душой отдыхаю. А скажи мне вот, что.

Седов недоуменно посмотрел на Академика.

— Какие лучше здесь скамейки сделать — постоянные или переносные.

— Не знаю, — опешил Седов.

— Вот и я не знаю, — Академик сделал, кислую мину, — кто говорит складные, а кто и за стационарные. Складные скамейки не портят пейзаж, а стационарные создадут антропогенный этюд. Так и спорим. Вот пока и приходиться скамейку таскать. Пошлите, присядем.

Академик показал на заросли терновника, рядом с ними стояла раскладная скамейка.

Они сели.

— Говори, — уж если пришел, — Академик размеренно вытянул ноги.

Седов прокашлялся:

— Почему мы здесь?

— За дело, — Академик осторожно почесал затылок, — наверху мы неугодные.

— Но здесь можно жить лучше, чем наверху.

— Легче, — саркастически улыбнулся Академик, — легче жить. Просто легче.

— Почему? — поинтересовался Седов.

— Здесь нет правительства, власти, армии. Мы все делаем сами. И то, что не идет на вооружение, бюрократию и СМИ все для нас, — Академик произнес это как заученную фразу, — просто мы выбросили лишнее из общества. И оттого живем припеваючи.

— Это, что коммунизм? — поинтересовался Седов.

— Бросьте милейший, — Академик потер нос, — какой к чертям собачьим коммунизм за решетками. Какая идиллия в жизни заключенных и отбросов? Вы Макаренко часом не читали? Оттуда ноги растут? Мы худший сорт отбросов, нас даже воспитатели не видят, а для остальных мы просто умерли.

— Но как тогда все это работает? — не унимался Седов.

— Когда — то давно, — Академик как-то отчужденно потер нос, — меня еще здесь не было, правительство стало разрабатывать залежи угля. В центральном регионе России его море. Море угля. Но до похолодания его никто не считал, не рентабельно было его добывать. Все изменили заморозки. Сначала им пытались греться, но ветрогенераторы дешевле, да они еще и практически вечные.

Академик хмыкнул:

— Если и есть что-то вечное, то это ветрогенератор. Далее из этого бурого угля стали делать всякие нужные вещи — материалы, пластики все из него. Это и вывело Россию на первое место в мире. Временно конечно, но вывело. Дальше еще проще. Никто не хотел здесь горбатиться, все предпочитали мерзнуть на поверхности. Поэтому правительство и стало опускать сюда самых неисправимых. Всех тех, кого надо или уничтожить или куда — то деть. Вот и придумали эти страшные рудники, рудники с которых нет выхода. Потом учли пропагандистский эффект страха от подземных рудников и власть решила сохранить их навечно. Как вечный дамоклов меч для потенциально недовольных.

Седов недоуменно пожал плечами:

— А они об этом не знают?

— Кто они? Правительство, что-ли?

— Да, российское правительство, — согласился Седов.

— Нет, — отрезал Академик и опять стал проявлять интерес к собственному носку, — наверное, не знают. Сначала они думали, что мы сдохнем, потом мы заключили с ними договор — уголь в обмен на воду и воздух. Этот договор работает и сейчас. Энергию мы получаем от них, но только пять процентов. Они сделали, простые расчеты и решили, что этой энергии нам хватит только для того, чтобы еле греться. Вот поэтому-то все на Земле и уверены, что здесь ад — темный и холодный, а работают все из-под электропалки. Ходят здесь стаи уголовников и едят друг друга живьем. А здесь термические энергоустановки, вечные, как и ветрогенераторы. Одна контора делала.

А как же питание, — переспросил Седов.

— Питание, — Академик выпрямился на скамейке и размял затекшую спину, — питание элемент пищевой цепи, результат энергии. Если бы мы жили, как думают там. Там, — Академик резко ткнул пальцем вверх, — то ели бы их хлолерные рационы, да и то по инвалидским нормам. Вот так все дело в энергии, вы это лучше меня должны знать.

Седов согласно кивнул:

— Я уже понял, что здесь где-то прорва энергии, но где? Где конкретно?

— Ха, — Академик улыбнулся, — энергия везде есть. Помниться был в советское время какой-то великий ученый, так он, сидя в зоне, собрал ядерный реактор. Реактор для связи с потустороннем миром. Так многие ему верили и даже на государственную премию выдвинули.

— За реактор? — переспросил Седов.

— Да, нет, за альтернативный подход к научным проблема. А если серьезно, то все просто, есть перепад температур между поверхностью земли и горячим ее ядром. Если его грамотно использовать то энергия неисчерпаемая. Важно иметь перепад температур между точкой А и точкой Б.

— И чем холоднее на поверхности, тем больше энергии здесь, — продолжил мысль собеседника Седов.

— Да. А вы быстро схватываете. А все говорят, что в России образование деградирует, — Академик сорвал листик и понюхал его, — вот посмотрите, он тоже растет от перепада температур. А если серьезно, то мы еще подкачиваем от их ветрогенераторов. Но они об этом не знают, добавьте пару реакторов на быстрых нейтронах и картина готова — энергии у нас хоть залейся. Хватает и на производство и на животноводство и на массу народа. Дело не в количестве энергии, ресурсов, а в управлении ими. Эффективности. Помните в легендарном ХХ веке Россия была нищей, а продавала бесценную нефть. За бумажные деньги. Причем это считалось хорошим делом, этим даже хвалились.

Седов улыбнулся.

— Да, да хвалились, — сказал Академик, — и никто не подумал продавать продукты нефтепереработки. Просто гнали невозобновимые ресурсы за бумажки.

— Варвары, — проскрипел Седов.

— Варвары, — охотно согласился Академик, — и дураки. Сколько можно было сделать из той нефти и представить сложно. А потом все кончилось, как только сделали первый коммерческий электромобиль и первый мощный ветрогенератор.

Разговаривая они поднялись со скамейки и неторопливо вышли к пруду. Он был широк и глубок, с двух сторон на него выходил лес, а еще на двух сторонах пока работали машины выгрызая породу.

— Мы залили его недавно, — сказал Академик, — может год или чуть больше. А скоро, наверное, пустим в него крокодилов.

Седов рассеялся.

— Да нет серьезно. Температура позволяет, дело только в создании системы контроля за этими тварями. Эта система должна быть природосообразна и безопасна. Вроде и есть, а вроде ее и не видно. Крокодилы нужны для завершения пищевой цепи.

Академик поднял мелкий камешек и бросил в воду:

— Там уже есть рыба. Много хорошей рыбы. Редких пород.

Темно-голубая вода пруда тихо плескалась у песчаного берега, откатываясь от обуви Седова и Академика.

— Вы знаете, пожалуй, на сегодня хватит, — Академик сорвал лист и бросил в воду, она подхватила его и отнесла от берега, — скоро у вас появятся иные, более сложные вопросы. Но чтобы я на них ответил, вы должны их сформулировать

Седов молчал.

— не спешите. Вам некуда торопиться. Здесь вообще некуда торопиться, надо только думать. Думать и жить.

Они, молча, постояли несколько минут, а потом расстались. Седов надеялся, что надолго.

Седов вышел и потерялся под подсвеченным скрытыми галогенновыми лапами сводом. Бывшим для обитателей подземелья небом.

Сначала, жизни в подземель, его поражал местный искусственный ландшафт: поля, леса, саванны, джунгли, болота. Потрясло искусственное море. Покоряли горы с белоснежными вершинами и холодными быстрыми реками. Он не мог не обойти общественные здания с библиотеками, кинозалами, аттракционами, украшенные затейливой мозаикой, росписями, голограммами.

Кружилась голова от высоченных храмов различных концессий. Он терялся среди жилых домой различных типов. В подземелье были собраны жилые постройки всех времен и народов. Эта эклектика придавала подземным городам вид праздничного карнавала.

Его глаза болели от бесконечной череды произведений искусства спрятанных здесь. В точной копии Петродворца он видел Янтарную комнату и экскурсовод сказал, что это та самая оригинальная комната. Спасенная немцем — фанатиком в Южной Америке.

Потом он обвыкся и привык. Не мог привыкнуть только к тому, что улицы в подземелье зовут штреками. Старожилы утверждали, что это очень древняя традиция, идущая от первых поселенцев.