Глава 1

Прошли лирические времена махания мечом или секирой. Вслед за ними отошли в легенды и чудесные мгновения боевой романтики, вроде отрубленных рук, ног и выпущенных из брюха вонючих кишок.

Современная война это грандиозные проблемы организации и снабжения армии, а не воспетые в школьных учебниках победы и зарытые в могилках поражения. Война это бесконечная работа, изматывающая и кропотливая. Эта работа изматывает, выворачивая душу и разум наизнанку, так она бесконечная и так бессмысленна.

Поэтому, с тех благословенных пор, когда Георгий Константинович Жаров согласился спасать Европу и все цивилизованное человечество от черной угрозы Антарктического нашествия он лишился и сна и отдыха. Посерел в лице, похудел, поглупел. Руки Президента мелко тряслись, голос стал надтреснутым, мешки под глазами из серых стали сине-черными.

— А, а, а, а, — выдохнул Жаров утомившись рассматривать бесконечные отчеты министерства обороны и министерства внутренних дел.

Все было плохо. Проблемы множились как снежинки в ветреные дни. Мобилизация дала только сорок тысяч человек. Пришлось призвать в армию и преступников и даже взять целиком призыв следующего года. Так еле влезли в численный лимит армии, представленный спонсорами.

И хотя министр обороны Сенкевич бодро обозначил экспедиционный корпус в сто восемьдесят тысяч человек, качество этой армии было сомнительно даже для всегда бодрого Патриарха.

Жаров устало облокотил голову на высокую спинку кресла. Задумался.

Даже энергичный Патриарх, осматривая и благословляя, на днях армию, не выдержал и проскрипел глубоким басом:

— На вас соколики, глядя, так вы лучше бы дома сидели. Куда теляти с волком бодаться.

Патриарх брезгливо осмотрел ряды низкорослых глупых новобранцев и свежезаваренные пробоины в ледовых буерах:

— Какое-же, это воинство? Менты и те бодрее глядят. Эх, агнцы божие…

Жаров тогда смолчал. Ему было понятно сомнение окружающих. Ведь он больше иных не верил ни в свою армию, ни в ее командование. Он знал что ни богомолец Сенкевич, ни рекламный герой Востриков не способны воевать ни с кем кроме собственного народа. А такой расклад мог значить только поражение. И от этого все больше хмурел и мрачнел Жаров. Так как кем кем, а дураком этот Президент России не был. Но держали его жесткой удавкой обещания, одолжения, наследство жены и собственные сомнения.

И как покладистый бычок плелся на бойню Президент России, ведя за собой все свое немногочисленное стадо.

Без приглашения в кабинет ворвался вертлявый Петренко.

— Слыхал Жора, — бросил он с лета, — европейцы дали еще два десятка планеров. Хорошие планеры. Свежеепокращенные. А на некоторых даже можно летать. А ты в них сомневался. В наших европейцах. Скоро и буера пригонят. Отличные буера, не новоделы, а восстановленные после Марсельской битвы. У них пятидюймовая броня и отличные генераторы с медной обмоткой.

— Хорошо, очень хорошо, — Георгий Константинович выпученными глазами осмотрел потолок, — это нас, наверное, спасет. А если не спасет. То поможет. Сильно поможет.

— Да чего ты такой грустный, — Петренко неудержимо ерзал в кресле, — все давно решили. Мы с тобой и этим барашком — Сенкевич быстро и победно проводим Антарктическую войну. А здесь оставим Матвеева, Сергеева и вновь назначенного министром внутренних дел Фомченко. Генеральный штаб все рассчитал — нам месяц добираться, месяц воевать и месяц возвращаться. Иными словами, через три месяца будем дома с добычей и деньгами.

— Да, — тихо проскрипел Жаров, — и ты в эту чушь веришь? В расчеты нашего Генерального Штаба?

— А что делать, больше нам ничего не остается либо верить, либо нет.

— Понятно, и ты подался в пророки и мистики, — Георгий Константинович потер глаза — резь становилась все сильнее и сильнее.

— Нет, конечно, дело твое, — министр иностранных дел бодро потер руки, — а по мне уж лучше по миру кататься, чем дома на свои стены смотреть. Не хочу дома сидеть, как пес, какой.

— Как цепной пес, — автоматически добавил Президент.

— если хочешь, то, как цепной пес, — автоматически согласился Петренко, — мне главное план и вал. А кстати Михалкин звонил? Звонил Михалкин?

— А что тебе до Михалкина, — меланхолично поинтересовался Георгий Константинович.

— Да, он мне того, — на секунду замялся Петренко, — того он мне уже неделю инсулин — М задерживает. Вот и думаю, как бы мое здоровье не пошатнулось. И так после мозгового шунтирования руки дрожат, и голова сильно болит.

— А что так? Почему задерживает? — вяло поинтересовался Президент.

— А вот хрен его знает, — растерялся от вопроса Петренко, — может после того моего доклада.

— Какого доклада? — решил уточнить Жаров.

— Да того, — Петренко показался сжавшимся в кресле, — ну когда я спонсорам и Европейцам послам сообщение, что мы к войне не готовы. И солдат нет и оружие старое и в тылу проблемы. Если в Антарктиде не убьют, то бунт в России нам обеспечен. И все в таком свете.

— И что, — уронил тяжелую-тяжелую голову на руки Жаров, — что дальше?

— Да ничего, — резко оживился Петренко, — я ведь исправился. Свою позицию пересмотрел и сейчас ни в чем не сомневаюсь. Считаю, войну и нужной и важной и нашу подготовку отличной. В рамках современной ситуации конечно. А он зажал ампулы и не дает.

— Совсем, что ли, не дает? — разговор надоедал Жарову.

— Нет, говорит, что скоро выдаст, — Петренко снова стал уклоняться в меланхолию, — а у меня уже пусто. И тянет кольнуться. Может ты мне дашь, а? Взаимообразно. Я отдам. Точно отдам. Как Михалкин выдаст сразу отдам. Еще с прибавкой?

— Они все индивидуальные, у каждого свой метаболизм, — Президент России, осмотрел поверхность стола — она искрилась-то ли инеем то или седым от старости мхом, — они ведь для каждого свои, подстроены под полярность индивидуальных датчиков. Можно не ту вколоть и помереть. Случаи были.

— Да и хрен с ними. Дай, а. Я отдам, не подведу. Михалкин, не сегодня, так завтра инсулин мне подгонит. И я тебе две ампулы сверху дам.

— Нет. Сказал ведь, — отмахнулся Георгий Константинович, — не дам. Ты ищи сам.

— Ладно, — просвистел как чайник Петренко, — ладно. Не хочешь помочь товарищу, и сам справлюсь.

Включился коммутатор:

— Прибыл министр обороны России и другие официальные лица. Я их пропускаю.

Сенкевич поклонился при входе и осторожно сел на краешек стула.

За министром обороны тихо, как привидения, зашли Фомченко, Матвеев и Сергеев.

При их виде Георгий Константинович широко зевнул — министров хозяйственных дел он недолюбливал, считая неполноценными, не настоящими пацанами. Они платили Президенту России тем же.

— Чем порадуешь? — обрался к деловито-подтянотому Сенкевичу Президент.

— Все хорошо, — начал брюзжать Сенкевич, — очень хорошо. Я бы даже сказал, что лучше не бывает и не бывало. Все прекрасно. Есть, конечно, определенные недостатки, но они носят временный характер. Временный и локальный характер…

— Ты, Вася, — тяжело посмотрел на Сенкевича Георгий Константинович, — свою канцелярщину для плаца прибереги. Да?

— Да, — как попугай ответил министр обороны, — я ведь пришел так.

— как так? — зло поинтересовался Жаров.

— По пути заглянул? — ядовито поддел Сенкевича Петренко.

— Нет, по распорядку зашел, — Сенкевич расплылся в кресле, — на регулярное заседание правительства. А сказать мне, собственно, нечего.

— Понятно, — Жаров к окну, — от мороза у тебя дорогой совсем мозги замкнулись. Хотя нет их у тебя, но замкнулись.

— Как замкнулись? — переспросил Сенкевич.

— Какие мозги? — выдавил из себя дежурную шутку Петренко.

— Хватит, — взорвался Президент России, — хватит! Вы еще подеритесь! Это правительственное заседание, а не переполох какой-то! Все внимание на меня, здесь я говорю! Президент Росси! А вы слушаете и докладываете!

— Оно и верно, — неожиданно прорезался голос Сенкевича, — только докладывать нечего.

— Как это нечего? — нахмурился Жаров, Президент великой России совершенно не любил подобные настроения своих министров.

— А так, — насупленный Сенкевич, наконец, решился на правдивый доклад, — мы собрали все, что только можно. Мобилизовали даже преступников. Как будто их было мало в армии. Но после зимней кампании наши линейные буера в ужасном состоянии. «Александр Невский», «Первый Президент», «Севастополь» и «Молодая Гвардия» совершенно вышли из строя. Их машины выработали ресурс, а орудия расстреляны. «Неделимая Россия», «Золотая Москва», «Победа» в несколько лучшем состоянии, но и их генераторы надо немедленно чинить. Пригодными комиссия Генерального Штаба признала лишь буера «Пересвет», «Ослябя», «Князь Суворов», «Рюрик». Но и к ним приложена ремонтная ведомость на двуустах стандартных страницах. А европейцы жмут каждый металлический болт, даже краски для нового камуфляжа буеров не дали. Планеры они нам передали, но времени для подготовки планеристов уже нет. Перевести энергоорудия Евросоюза под наши стандарты мы тоже не успеем, а поэтому не сможем пользоваться систем опознавания свой-чужой. И будем стрелять по своим. Спутники как молчали, так и молчат. Без них мы не сможем управлять армией в походе и тем более в бою. Европейцы и спонсоры только обещают помощь в их отладке, но не имеют для этого ресурсов. А так у нас все хорошо.

— Почему хорошо? — поинтересовался Жаров.

— Потому, что Вы господин Президент приказали считать, что все хорошо, — ответил Жарову Сенкевич.

Из министра обороны вышел весь пар, и он осунулся на глазах.

— Что и требовалось доказать, — громко шепнул Матвеев Фомченко. Последний слишком широко для такого собрания улыбнулся.

«не слишком ли поторопились с его назначением», — подумал Георгий Константинович. Президент посмотрел на Фомченко, и министр внутренних дел сжался в кресле.

«Нет, — усмехнулся Жаров, — мы не ошиблись. Пока. Во всяком случае, это верный и трусливый. То, что надо для министра внутренних дел. Такие хорошо умеют избивать граждан электрошокерами. А иного от этого лба мне и не надо».

Не обращая внимания на самоанализ Президента, Петренко вымогал у Матвеева инсулин-М.

— Да отвяжись ты, — огрызался Матвеев, — хватит ныть. Мне самому не хватает, кручусь как белка, сплю по три часа в сутки. Инсулином только и держусь.

— Да тебе чего жалко, — прессовал его Петренко, — я отдам. Как только получу так сразу и отдам. Ты же Михалкина знаешь. Он как обещал, так и даст. А я тебе сразу отдам.

Матвеев косо взглянул на Петренко и отодвинулся от него подальше.

— Как дела на внутреннем фронте, — не отводя взгляд от Фомченко спросил Жаров. Спросил громко и убедительно, как показалось Президенту России.

— Господин Президент, — Фомченко быстро сверился с портативником, — если не считать восстания в иммунонедостаточных зонах у нас нет проблем. Продовольствие запасено на все время вашего отсутствия.

«Ждете, не дождетесь, как я уберусь. Скоты», — передернуло Президента.

— Мы вполне можем справиться со всеми проблемами, которые могут только возникнуть в России, — четко продолжил Фомченко, — сил для этого у нас достаточно.

«Он имеет ввиду, что справиться с великой Россией без меня. Без меня, без человека величие, которого равно величию страны», — отметил про себя Жаров и его такая самоуверенность министра взбесила.

— А что в имунодефитных зонах, — хрипло поинтересовался Георгий Константинович.

— Там восстание, — скромно сказал Фомченко.

При этом слове Матвеев оскалился, а Сергеев отвернулся.

— Восстание идет уже второй месяц и мы пока не нашли подходы, — Фомченко невинно посмотрел на Президента. Действительно восстание началось при предшественнике этого гада — Фомченко, спрос с которого был уже гладок.

«Придраться к нему», — вздохнул Жаров, — «надо придавить подлежа».

— Слушай, я тебе отдам. Сразу же, — это Петренко переключился на Сергеева, — у меня такого добра только свисни. А вот побывал в заграничной командировке и сердце посадил. Одолжи, будь человеком. Я как только посылку получу, тебе сразу все переведу и на три ампулы больше дам.

Хмурый и сосредоточенный Сергеев посмотрел на Петренко, последний заткнулся и пересел к Сенкевичу.

— А все-таки, какие подходы вы выработали для урегулирования ситуации, — Президент решил поставить на место строптивого министра.

— Ведутся самые широкие консультации, — немедленно откликнулся Фомченко, — мы хотим урегулировать все миром. Но на крайний случай пять тысяч наших сотрудников и бойцов Российской армии готовы воспрепятствовать проискам восставших. Имунонедостаточники знают о своем неизбежном конце, поэтому и бунтуют. Это древняя группа риска. Сплошь подонки, вредители и агенты врага. Мы поднимали вопрос об окончательном решении вопроса, но Правительство отказало. Зараженное мясо не идет на экспорт, а внутреннее потребление мяса в России низко. Экономическая неэффективность полной зачистки и стала причиной нашей сдержанности в этом вопросе. Убили только триста сорок два имунодефецитника. Да и тех при явных попытках саботажа и бегства из страны.

— Ясно, — Георгий Константинович покачал головой, — а чего они хоть требуют?

— Как всегда, — неожиданно вырвался Сергеев, — лекарств и продовольствия. А после того как два месяца назад мы ввели военные карантины, иммунные зоны стали вымирать. Отсюда и восстание. Надо просто дать им работу и нормальный паек. Хотя бы на уровне хлолерных плантаций. Тогда восстание прекратиться само собой.

«Договорились, — Жаров раздул ноздри, ему все меньше и меньше хотелось покидать столицу в таких условиях, — если бы не тот проклятый оракул. О, если бы оракул раньше сдох».

— Армия любовь моя, — Петренко обнял Сенкевич за плечи и кротко говорил на ушко, — разве из Европы вам не идет вооружение. Не идет продовольствие и боеприпасы. Отличные маскхалаты и новые энерговинтовки?

— Идет, — Сенкевич сидел очень смиренно.

— Так, а чья это заслуга? — министр иностранных дел продолжил нежные уговоры.

— В том числе и твоя, — ответил Петренко Сенкевич.

— И вот, такой хороший человек как я, в сложном положении…, — завел пластинку Петренко, — я бы сказал в очень сложном…

— Господин министр, — громко оборвал Петренко Президент, — у нас все-таки заседание Правительства России, а не гей-вечеринка клуба любителей кокаина.

Министр иностранных дел замолчал и отвел глаза от места председательствующего — места Российского Президента.

— Я слышу в ваших словах, — тяжелым голосом обратился к министерской фронде Георгий Константинович, — явное сочувствие к восставшим. Фактически поддержку подонков в самый сложный момент нашей истории. Именно тогда когда вся Россия идет на смертельный бой вы поддерживает отщепенцев. Сочувствие вы проявляете к восставшим негодяям. Так я понимаю?

— Не к восставшим, — оборвал Президента Сергеев, — не к восставшим, а к голодным и обреченным людям. Которым ни мы, ни врачи уже е могут помочь ничем. Кроме эвтаназии конечно. Но эвтаназия иммунодефицитных запрещена уже сто двадцать лет из-за низкого качества их мяса. Об этом уже говорили.

— Говорили, — согласно кивнул Жаров.

— А мятеж мы подавим, — припечатал Фомченко.

— Как не раз подавляли, — как-то особенно грустно сказал Матвеев, — мы вообще специалисты по решению социальных конфликтов.

— Гора трупов или две, — Сергеев безнадежно махнул рукой, — им ведь все равно погибать. Сдохнут немного раньше. Не переводить же на них рационы.

— Хорошо, — Президент решил перехватить инициативу в разговоре, — я даю поручение вам, министр внутренних дел…

Фомченко подтянулся в кресле.

— Поручение, именно поручение, — продолжил Президент, — уладить конфликт быстро и без жертв и без потерь. Ясно. Время не лимитирую, но держитесь в законных рамках.

— Так точно, — просветлел лицом Фомченко.

«Ладно, человеколюб, — сжал в душе кулаки Георгий Константинович, — ну вернусь я в Москву. Тогда посмотрим, поговорим. Я жестоко отомщу тебе Фомченко. Когда вернусь… Если вернусь, конечно».

Министры тихо заговорили друг с другом.

— Тогда ты мне дай, но не навсегда, а только на день. Потом как до дома доберусь, так и верну, — Петренко возобновил уговоры министра обороны. Но Сенкевич держался с прямотой застарелого наркомана — одиночки.

— Они ведь все индивидуальные, — говорил он министру иностранных дел, которого в народе иначе как «министром странных дел и не звали», — я если тебе дам, то сам с голым шишом на морозе останусь. А ты можешь и умереть от чужого инсулина. Так часто бывает.

— Так ты пойми, — злился Петренко на лице, которого серыми впадинами проступили кости, — я только на день и только с возвратом. Михалкина знаешь? Он кремень — сказал, значит сделает. Он мне сегодня достать обещал, может уже и достал. Я сейчас с тобой время трачу. Это тебе же выгодно, я тебе за каждую ампулу две отдам.

— Да что ты ко мне привязался, — все-таки сорвался Сенкевич, — нет у меня с собой. Ну, нету. Вот были бы, тогда дал, конечно.

Георгий Константинович снова посмотрел на эту сцену, но ничего говорить не стал — и Сенкевич и этот Петренко были не самыми большими проблемами усталого российского Президента.

— С восставшими разобрались, — стараясь не казаться озабоченным, произнес Жаров, — а как с продовольствием?

— Не доедим, но армии дадим, — четко отрапортовал Матвеев, — правда химикаты и удобрения, полученные от европейцев, оказались плохие. Они не соответствуют нашим стандартам и нам их пришлось продать. Продали все по рыночным ценам, а вырученные средства переведены в фонд обороны. Даже большую часть министерских бонусов перевели в фонд обороны.

Услышав это Фомченко и Сергеев переглянулись. И как показалось Президенту переглянулись весьма многозначительно.

— Но, не смотря на это, а так, же на нехватку рабочих рук, — Матвеев начал заводиться, — мы выполнили и трехлетний план и даже заготпоставки для армии. Мы как всегда точны. А совершенный нами трудовой подвиг нуждается в поощрении. Предлагаю выплатить руководителям нашего министерства двойной бонус за четыре года вперед.

— Ну, хорошо, что хорошо, — только и смог ответить Жаров, — мы об этом подумаем и решим. А как наша промышленность.

— Ты можешь человеком быть, — умоляющим голосом говорил Петренко, — ты жлоб или тебе меня не жаль. Тогда Михалкина вспомни, ведь стена-мужик. Слово сдержит, я тебе говорю.

Министры уже перестали обращать внимание на эти крики души и хотели только одного — вырваться из душившей обстановки кабинета российского Президент.

— Промышленность в меньшей степени пострадала, — Сергеев даже не смотрел на компьютер, — мы выдерживаем все сроки. Хотя трудности есть. Мобилизация опять сорвала графики поставки тяжелого оружия армии, но они все равно были бы сорваны, так как нет материалов и запасных частей. А те, что переданы Евросоюзом нам не подошли и были реализованы согласно Бюджетному Кодексу России. Реализованы на закрытом аукционе. Все средства, разуметься, переведены в бюджет и фонд обороны.

— Но министр обороны утверждает, что многие линейные буера не готовы, вооружение других обще никакое, отстает оно на десятилетия, — поддел министра Сергеева Президент.

— Конечно, — охотно согласился Сергеев, — но это проблема только армии. Она не может нормально эксплуатировать буера. В этом мы видим главную причину аварий в армии. Недавно армейцы вернули на ремонтную базу легкий буер «Владивосток». Оказалось, что армейцы сожгли его турбины не двигаясь с места. Просто по неосторожности. И это не рядовой случай. Большая часть тяжелых буеров и линейных буеров практически исправна, но армия не может их эксплуатировать. Она не имеет необходимых специалистов.

— Практически исправна это как? — заинтересованно переспросил Президент.

— В них можно нести боевую службу, — ответил министр промышленности.

— А с места они тронуться?

— Так это совсем другое дело. И совсем другие деньги, — захохотал Сергеев, — при грамотной эксплуатации эти буера могут и завестись, но у армии просто нет специалистов управлять ими. Поэтому, способные к движению буера армии не нужны. Водить их все равно некому.

— Это так? — поинтересовался у Сенкевича Георгий Константинович.

— Так точно, — министр обороны согласился мгновенно, лишь бы вырваться из дружеских объятий Петренко, — состав армии подготовлен слабо. Это мы все знаем и даже такая легкая техника как буера нами не осваиваются. Процент аварий действительно велик, более шестидесяти процентов потерь — не боевые. Техника не только сложна и выработала ресурсы, но и неправильно используется. Стаж водителя буера в среднем три походных часа, а планериста — семь. Но у нас есть и классные специалисты, хотя их и мало — два процента от личного состава.

— И что же делается для исправления ситуации, — продолжил Георгий Константинович.

— Вы имеете ввиду, сколько человек привлечено к ответственности? — спросил Сенкевич.

«Со стенами беседовать легче, — горестно подумал Президент, — или вот бы с ума сойти тогда они придут, а я смеюсь и все с меня никакого спроса. Да нет. Если чего, то они же меня и прибьют сразу. Президентом больше Президентом меньше, а ответственности министрам никакой».

— Нет, — вслух произнес Жаров, — нет. Мне интересно как вы обучаете армию?

— Из последних сил, — смело глядя в глаза Президента, ответил Сенкевич, — обучать армию некому, новобранцев в строю — семьдесят пять и три сотых процента. Но оружия и амуниции хватило для всех. Хотя некоторым и досталась несколько изношенная или не по размеру боевая форма. Это не беда — пойдут первые потери, обменяем. С убитых снимем и обменяем. У нас это хорошо поставлено — на поток.

— Хорошо, — Жаров покатил по своему столу большую и красивую ручку, — может тогда и хватит разговоров. У всех у нас много работы. Я считаю заседание оконченным. Поработали сегодня успешно. Удачно сблизили точки зрения правительства на важнейшие из текущих поблеем страны. Это хорошо. Поэтому, буду краток — закончим на сегодня.

Министры стали осторожно подниматься, зная, что Президент в любой момент может оставить кого-нибудь для личного доклада. А с такого доклада возвращались домой далеко не все. Но Георгий Константинович был слишком утомлен и рабочим днем и неудачной подготовкой к большой войне. Его хватило только на то, чтобы так достойно проводить министров, чтобы они не поняли, как он устал.

Белый — белый как первый августовский снежок Петренко вывалился из кабинета Президента. С губ министра иностранных дел срывался бредовый шепот вперемешку с клочками розовой пены. Он обвел глазами приемную и вцепился взглядом в cтройную фигуру секретаря Президента.

— У тебя ведь есть. Дай! — жалобно протянул ему руку несчастный Петренко.

— У меня? Что у меня? — деловито переспросил секретарь, подняв голову от компьютерной клавиатуры.

— Не играй в дурачков, — Петренко облокотился на стол обеим дрожащими руками, — ты все знаешь. Падаль! Брось претворяться!

Секретарь скромно улыбнулся:

— Пожалуйста, не говорите загадками, господин министр иностранных дел. Я вас совершенно не могу понять.

— Инсулин — М, — наконец выдавил из своей утробы Петренко, — дай! Сейчас дай! Иначе сдохну!

— Вы настаиваете? — вежливо поклонился секретарь.

— Да! — Петренко крупно дрожал, его дрожь переходила даже на массивный секретарский стол.

Секретарь уже оценил масштабы ломки министра и с неизменным лицом постника достал из стола потертый телефон.

— Пожалуйста, господин министр иностранных дел, — секретарь подал телефон Петренко.

— И что? — Петренко жадно схватил телефон, неистово обнюхал его и стал торопливо открывать.

— Звоните, — ненавязчиво подсказал секретарь.

— Куда? — не понял Петренко.

— Там есть номер, — секретарь элегантно кивнул на телефон, не обращая внимания на пену растушую на сухих губах министра, — он в памяти телефона единственный. Его и надо набрать. Там такая зеленая кнопочка «звонить».

Петренко стал искать номер.

— Не здесь, — прошипел секретарь тренированным голосом, — хотя бы на лестнице. Сейчас ведь засекут.

Петренко тяжело вывалился на лестницу, сполз как куль на несколько пролетов и остановился на площадке. Его трясло сильнее и сильнее.

Номер телефона, в памяти, был действительно единственный и министр не без труда набрал его.

— Алло, — прозвенел прекрасный женский голос.

— Мне, это, — проскрипел Петренко, — инсулину.

— Кто говорит? — интеллигентно поинтересовалась женщина.

— А тебе какое дело, — выдохнул министр иностранных дел, — кто надо тот и говорит.

— Тогда я прекращу разговор, — женщина замолчала, но не отключилась. Эфир легко шипел.

— Хорошо, вы меня сами толкнули, — Петренко зло выкрикнул, — это я, министр иностранных дел Великой России.

Соединяю, — прелестно прочирикал голос.

— Добрый день, — басовито прогудела рубка.

— Кто это? — тряским голосом произнес Петренко и сглотнул липкую слюну.

— А ты угадай, — хохотнул голос.

Петренко напрягся, но ему сразу пришлось сравнение с Уи На.

— Ладно, — голос сделал одолжение Петренко, — если уж так плохо, то встречаемся на углу Красноармейской. Ясно?

— Ясно, — тихо ответил Петренко.

— И ты не промахнись, — едко заметил голос, — а то долго не протянешь. Ломка вещь очень серьезная.

— Хорошо, — министр сделал видимое усилие, — а товар у тебя будет?

— Уж за это не волнуйся, — успокоил его далекий голос, — товар всегда со мной. До встречи.

— До встречи, — трясясь, ответил Петренко уже мертвому динамику немого телефона.

Через сорок минут машина министра иностранных дел России стояла на углу бывшей Красноармейской улицы. Прошло несколько невыносимо долгих минут, и рядом прошмыгнула другая машина. Затормозила и немного сдала назад. Из не выскочил человек и постучал в экранированное окно министерской машины.

Петренко торопливо открыл дверь — он боялся, что капсулы волшебного инсулина — М лопнут на морозе. В машину заскочил человек и аккуратно хлопнул тяжелой бронированной дверью. Это действительно был Уи На.

— Вы? Здесь? — только и выдавил Петренко.

— А что делать, — Уи На энергично потер лицо, — холодно. Очень холодно.

— Холодно, — откликнулся Петренко, — ты принес?

— Нет, — покачал головой Уи На и внимательно посмотрел на министра.

В голову Петренко ударил ужас, смешанный с ненавистью и к этому корейцу, и ко всему миру сразу. Уи На опытно отметил это.

— У меня действительно нет того. Того, что ваши коновалы называют инсулином-М.

Силы душевные оставили Петренко, ему хотелось грызть обивку салона и просто задушить этого, этого…

С Петренко тек крупный холодный пот. Уи На заботливо спросил:

— Гидрокартизол?

— Да, тварь, — сглотнул Петренко, — гидрокартизол. Без него уже бы сердце остановилось. Уже сдох бы.

— Понятно, — Уи На делячески потер руки, — у меня нет инсулина — М. Но есть вещь куда лучше, — усмехнулся представитель спонсоров, — она более чистая, чем этот инсулин. Это действительно люкс, а не какая-нибудь рабочая зараза.

Кореец живо рассмеялся.

— Дай! — нетерпеливо протянул трясущуюся руку Петренко.

— Да на! — со смехом Уи На положил на ладонь министра серую коробочку, — здесь десять ампул по две в день. Для начала. А когда ломки пройдут можно и по одной.

— Хорошо, хорошо, — Петренко с трудом раскрыл коробку и в ней, как аккуратные карандашики, лежали заправленные шприцы.

Уи На с детской улыбкой наблюдал за Петренко:

— Если понадобиться еще, ты знаешь, как меня найти. Буду всегда рад тебе помочь. Ты понятливый и умный человек, не то, что ваш конченный Президент.

— Но, — министр потрогал шприцы, — скоро мне дадут инсулин-М и все восстановиться.

— Если и дадут, — Уи На наклонился к министерскому уху, — но зачем тебе зависеть от этих жлобов и козлов, а?

Петренко непонимающе посмотрел на корейца.

— Зачем? —повторил Уи На, — меня найти легче. И я проще. За дозу не ломаюсь. Понимаю запросы хорошего человека.

— Сколько, — поинтересовался Петренко закрыв коробку, на минуту самообладание вернулось к министру.

— Ну, это по — дружески, — широко улыбнулся кореец, — и ты понимаешь деньги мне не нужны. Нужно понимание и сочувствие к моим нуждам. И некоторые услуги по решению маленьких проблем. Эти проблемы очень незначительны. Мне же нужна только дружеская помощь. И не более того.

Петренко в нерешительности держал в руках изящную коробку с заветными шприцами.

— Знаешь, — Уи На пальцем потрогал кожу на спинке сидения, — это не взятка. Я тебя не покупаю. И это не помощь.

— А что же это, — министра снова начало трясти, вернула ломовая боль в висках.

— Это начало нашей дружбы, — улыбнулся кореец, — а ты можешь отказаться. Но я оставлю тебе коробку. Можешь вернуть и коробку. Если будешь настаивать, я ее возьму.

— Хорошо, — насупился Петренко, — что требуется от меня.

— Ничего, — улыбнулся Уи На, — пока ничего. А потом? Кто знает. Может я попаду в плохую историю или ты. Тогда мы поможем друг другу. Как партнеры и как братья. Это принято у нас.

Кореец острыми шипами глаз впился в белое лицо Петренко.

— Хорошо, — Петренко медленно отвел глаза, — я возьму. Спасибо.

— Хорошо, — Уи На потер шоку, — я ведь лучше вашего Президента?

— Лучше. А он Президентом стал, — скрипнул зубами Петренко, в полузабытьи, -только потому, что гарантировал долю прибыли и немалую от заготконтор семье Первого Президента.

— А еще он своего бывшего шефа вывез на угнанном санитарном буере в Испанию, — поддержал его Уи На, — говорят лечиться от бронхита, а на самом деле с некими тайными данными. Россию продавать.

— Да, что об этом, — практически теряя сознание, махнул рукой Петренко, — Анатолия Борисовича все равно съели голодные испанцы. А сегодня этот жлоб мне ампулу зажал. Ампулы ему жалко стало. Козел лысый. И они все тоже. Зажали. Чмыри.

— Вот и хорошо. Тогда не буду тебе мешать, — Уи На ловко застегнул свой комбинезон, — а когда очухаешься, то позвони. Если захочешь. Прощай, брат.

Уи На на мгновение открыл дверь и исчез. А министр иностранных дел России торопливо распахнул изящную серую коробочку. Выхватил один из шприцов и уколол себя прямо через парадный комбинезон.

Волна здоровья, счастья и уверенности начала медленно подниматься из глубины тела министра.

— Поехали домой, домой, — через минуту, тихо приказал Петренко водителю.

Роскошно откинувшись на спинку сидения Петренко впервые за неделю рассеялся. У запасливого и опытного Уи На даже иглы шприцов были тонкие, закаленные. Такие иглы легко прошивали комбинезон и не оставляли болезненных следов на теле.

— Не то, что у наших, коновалов, — заворожено пробормотал министр.

 

Глава 2

Российская армия была многочисленной и странно организованной. В общем, это была даже не армия и не карикатура на не, а некое подобие посмертной маски некогда великой и неодолимой боевой машины. Но дни взятия Парижа и Берлина для современной российской армии остались далеко. Слишком далеко в прошлом. Так далеко, что многие современные российские солдаты просто не верили, что когда-то служить в армии было почетно. И что в войска тогда призывали не только преступников и не выучившихся школьников. А еще древние инвалиды говорили, что в былинные времена российской армии не боялись граждане России и даже охотно смотрели по ТВ парады, армейские программы и прочую пустую армейскую дребедень.

Но если это и было, то было очень давно.

В первый же день Васю привели в каптерку, где он получил обмундирование. Оно было фактически новым, только на защитном жилете явственно выделялась заплата во весь живот. Боевая портупея была зашита в нескольких местах, ранец в бурых пятнах.

— Это, наверное, сок, — меланхолично заметил каптенармус, — а может кровь или грязь какая-то. А впрочем, бери, другого все равно нет. И не будет.

Обмундирование так хорошо подошло, что даже шлем не болтался на голове. Может немного жали сапоги. Но это были мелочи.

Оружие Вася получил чуть позднее, на час или два. Выдали ему стандартную энерговинтовку ЮК — 47 и зарядные батареи на полтысячи выстрелов. Гранат, подрывных зарядов и штык-ножей в оружейной не оказалось. Оружейник утешил тем, что недостающее вооружение вечером могут подвезти с передовой. Василий согласно кивнул, но расписываться за неполученное вооружение не стал.

Вечером выдали и хлорерный паек, примерно такой же что и в школе. К нему, правда полагались витамины и какие-то порошки. Но как сказал Виктор — пожилой солдат с трясущейся головой, — их было можно и не употреблять. Все равно это никто не проверял.

После вечернего пайка Акимыч — тот самый здоровяк с пластиковой головой подробно объяснил Васе всю армейскую идеологию.

— Я командир отделения, — Акимыч ткнул пальцем на свою полоску, — командир взвода имеет три такие. Его заместитель две. Командир роты имеет одну широкую, командир батальона тоже широкую, но не поперек плеча, а вдоль. Вот и все, что тебе надо знать. Более высшее начальство ты не увидишь. Оно по бункерам в Москве сидит. Или по борделям Неаполя и Шанхая ошивается. На передовой или в прифронтовой полосе их никогда не бывает.

— Оно и к лучшему, — сморкнулся Виктор, — под ногами спиногрызы не путаются.

— Наверно, так, — согласился Акимыч, — без начальства конечно спокойней. Не визжит никто в переговорник. Собраний нет. И форму пылесосить никто не требует.

— Да, приедут начальники, — сказал Федька, — то требуют форму пылесосить два раза в день. Вроде грязь управляемые снаряды притягивает.

— А начальство бесполезно. Оно только и может, что бежать раньше всех, — мрачно добавил Виктор.

— А сколько человек у нас в отделении, — поинтересовался Вася.

— Должно быть десять, но пока только четверо. Я, ты, Виктор и Федька, — ответил Акимыч и ткнул пальцем в толстого мальчика, — это после прошлой зимней кампании так получилось. От всего взвода нас двое осталось. Так вот сначала два недостающих отделения сформировали, а потом уже нам с Виктором Федьку дали, а сегодня и тебя. Так что живем.

— Это все великие победы, — промычал Виктор, — после каждой великой победы от нашей армии одни кости остаются.

Василий молчал.

— Оружие у нас стандартное, — сменил тему разговора Акимыч, — винтовка ЮК — 47. Оружие, конечно старинное. Но надежное. Хорошо проверенное. Магазин — батарея на сорок зарядов. Дистанция стрельбы до шестисот метров. В бою достаточно.

— А у меня еще гранаты есть, — заулыбался слабоумный Федька.

— Они не взрываются, — пояснил Виктор, — поэтому и отдали этому дурачку Федьке. Пусть таскает.

— Понятно, — откликнулся Вася, — а чего мне делать надо-то.

— Ничего, — перебил Акимыча, — розовощекий Федька.

— Брысь, — прикрикнул на Федьку Виктор.

— А в принципе он прав, — Акимыч поскоблил пальцем приклад своей блестящей винтовки, — во время задания одеваешь шлем, в нем идет индикация куда бежать и цель атаки. Все обозначено красными значками. Враг обозначен синим. Союзники оранжевым. Надо бежать и стрелять в красных, в оранжевых стрелять не надо. Во всяком случае, много. На индикаторе с боков и сзади черта — если отстал или в сторону уклонился, то браслет сразу взрывается. А сила взрыва такова, что хоронить ничего не придется. Командует через компьютер командир взвода. Командир взвода ученый, заканчивал военное училище, и сидит где-то сзади. Он получает важную информацию и управляет боем с помощью новейшей боевой системы. «Сони-плестейшен — 3» она называется. Очень хороша система.

— Проверенная, — сказал, Виктор, — А наша цель только яростно атаковать. Кто хорошо воюет, тому и награды и поощрения. А кто плохо…

— Сам, в общем, понял, — добавил Акимыч.

— Так не все страшно, — добавил Виктор, — я в армии пять лет, Акимыч уже больше десятки протянул и ничего ползаем. Так что не волнуйся, держись с нами и тоже жив будешь. Некоторые в отставку даже выходят.

— И даже не инвалидами, — заулыбался пухлый Федька, — я сам видел.

Акимыч строго посмотрел на него.

— Правда, — сжался Федька, — из четвертой роты комиссовали старика. Ну того с пластиковым глазом.

— Ты дурак? — злобно сплюнул Акимыч, — у него ног не было. По самую жопу.

— Так, что с того, — визгливо возразил Федька, — руки ведь были. Значит не инвалид. Так нам в специальном классе говорили.

Получив по шее, Федька тихонько взвизгнул и заткнулся.

— А жить — то где, — поинтересовался Василий. Это вопрос мучил его с самого приезда на военную базу. Кроме периметра базы с вышками и въездными воротами, каптерки, оружейного склада и розовых туалетов, на территории базы не было строений. Только хаотично нарытые канавы и траншеи.

— Как где? — не понял Акушкина Виктор, — да на земле и спать. Переводишь обмундирование в специальный режим и спишь. Тепло и просто. Это же армия, здесь все просто.

— А как же казармы? — поинтересовался Вася.

— Казармы, — засмеялись Акимыч и Виктор, — казармы сгорели очень давно. Во время какого-то военного бунта. Без строений следить за военнослужащими легче. Поэтому казармы решили больше не строить.

— Ясно, — протянул Василий, — а канавы для чего.

— Для стока воды, — охотно пояснил Федька, но получив по шее от Виктора обиженно замолчал.

— Федька дурак. Лезет впереди всех. Герой, — сказал Виктор, — а в канавы стекает вода. Но это если снег и лед плавятся от термитных бомб, которые направляют враги. Только это редко бывает, не чаще нескольких раз в неделю.

— А учения есть?

— А зачем? — поинтересовался у Васи Акимыч, — все и так ясно и понятно. Никто не нуждается ни в агитации, ни в пропаганде, ни в учениях. Все это устарелые понятия. Сейчас все это отвергнуто, главное — осознание гражданского долга. Если солдат понимает суть священного долга перед Родиной, то они и так сможет воевать.

— Ага, — тихо произнес Виктор, — Солдату нужна жратва и оружие. А его цель одна — победа или героическая гибель за отечество. Гибель даже лучше. Если она героическая, конечно.

— Но героическую гибель должны сначала утвердить, — Акимыч стал серьезен, — это серьезное мероприятие. Телевизионщики приедут, начальство может собраться. В новости сюжет должен уйти вовремя. Да и героическая гибель имеет три степени: просто героическая гибель, подлинная героическая гибель и патриотическая героическая гибель.

— Увеличение рациона, только за патриотическую героическую гибель, — выкрикнул Федька.

Тут Виктор отвесил ему отменную пинчару. Федька кувырнулся на бок и свалился в канаву для воды.

— Кому увеличение рациона? — недоуменно поинтересовался Акушкин.

— Как кому? — Акимыч пожал плечами, — геройски погибшему.

— А ему-то зачем?

— Ты не думай, — отозвался Виктор, — здесь не дураки собрались. Увеличение рациона патриотически погибшему происходит за десять дней до его геройской гибели. При утверждении сценария гибели, конечно. Но не думай сразу героически погибнуть. Для простой героической гибели необходимо тридцать воинских подвигов, утвержденных командиром полка. А уж патриотическая героическая гибель это фантастика для простого солдата. Ее только блатным разрешают. И только перед большими государственными праздниками.

— Но это о героях, — Акимыч с носка врезал Федьке, высунувшегося из канавы, по носу, — а с предателями все проще. Кто струсил в расход, кого убили в расход, кто сдох в расход. Все просто. А семью в ВоенЛаг. У тебя, к стати семья есть?

— Нет, — ответил Акушкин.

— Значит, в стукачи будут вербовать, — походя, заметил Виктор, — неподконтролен ты для секретного комитета зачистки. Тебя сложно контролировать и стимулировать. А в армии все должно быть просто. Иначе никак.

— Да, все просто, — грустно согласился с Акимыч, — совершенно просто.

Вася растерянно потер глаза, а Виктор добавил:

— Одно плохо переписываться можно только офицерам, а солдатам рядовым почта не положена. Поэтому о нас ничего не знают. И мы ничего не знаем, кроме сводок росинформбюро.

— Лишняя привязанность развращает солдата, — меланхолично заметил Федька, он все-таки вылез через дальний край канавы и стирал грязь с лица, — а все свои силы, умения и навыки солдат должен тратить только на неуклонное овладение своей специальностью и подготовку к войне. Так поступают настоящие патриоты.

— Этому тебя тоже в школе выучили? — зло поинтересовался Виктор.

— Да, — Федька осмотрел окружающихся своими наивными глазами дебила, — у нас спецкласс был. Мы в нем учились. Целый год. Нас исправно готовили.

— И к чему вас в этом классе готовили? — как-то буднично осведомился Акимыч.

— Как к чему, конечно же, к войне.

— А как ты в это класс попал, — спросил Акушкин.

— Как? — не понял Федька, — сам записался.

— Ну и дурак, — сплюнул Виктор.

— Все мы дураки, — отозвался Акимыч, — и я дурак, что когда-то поверил судье, что служба в армии лучше воспитательного дома.

— И сколько тебе дали? — поинтересовался Виктор.

— Два года.

— За что? — тихо свистнул Василий Акушкин.

— На семь минут на работу опоздал. Пневмоавтобус по пути развалился. Его водителю пожизненное впаяли. За злобный саботаж. Там же на месте аварии. А пассажирам по несколько лет. За нарушение трудовой дисциплины и мгновенную потерю бдительности.

В нескольких метрах от них какие-то военнослужащие провели измазано грязью солдата с красным пером на шлеме. Солдат громко верещал:

— Так я не виноват, что боевые свинороботы опять вышли из под контроля…

— Шагай, — конвойные ткнули в спину говорившего.

— Так свинороботы, на этот раз сами сбежали. Они очень быстрые… Кто за ними уследит…

— Командир роты, — тихо заметил Акимыч, — опять с роботами не справился.

— Да, на скипидарную клизму его отвели, — лениво дополнил Виктор, — уже третью за сегодняшние боевые будни.

 

Глава 3

Петренко позвонил Уи На практические сразу. Сразу, как только прекратились видения, отошли судороги, и язык перестал присыхать к сухому небу.

Сначала министр иностранных дел несколько минут крутил в руках потертый телефон с единственным номером. Этот шаг переворачивал всю устоявшуюся жизнь Петренко. А этот телефон ложился на дороге жизни тяжелым, непереходимым шлагбаумом. Или открывал новые, радужные перспективы?

Наконец министр иностранных дел решился и набрал номер.

— Вы решились? — без предисловия деловито спросил Уи На.

— Нас не подслушивают, — неожиданно выдал свое волнение Петренко.

— Нет, не должны, — корец говорил четко и растянуто, — это закрытая линия и по ней можно разговаривать свободно. В любом случае именно мы контролируем переговоры в России. Если нас и слушают, то только свои. Вашим дурачкам ничего не перепадет. Они не знают об этой частоте. В России наша техника, а мы заблокировали частоты, на которых работают наши аппараты.

— То есть, можно говорить совершенно свободно?

— Конечно, и свободно и бесплатно. Трудодни мы за переговоры не снимает. Не хотим себя раскрыть.

— Хорошо, — успокоился Петренко, — зачем я вам нужен?

— Как зачем? — переспросил Уи На, — вы сами позвонили мне. И первый раз и второй. Вы сами предложили свои услуги. Мы не настаивали, хотя и выдали вам то, что вы хотели. А сейчас вы можете прервать все переговоры и выкинуть телефон. Можете сделать это завтра или послезавтра. И никто ничего не узнает. Я вам оказал услугу, дружескую помощь и ничего больше. Если вы не хотите с нами дружить — не надо. Выбрось телефон, и никто ничего никогда не узнает. Никому не выгодно, чтобы твои соратники узнали о наших контактах. Поэтому, никто из них не узнает.

— Никто? — суматошно переспросил министр.

— Никто, — деловито уверил его Уи На.

— Ладно, — голос Петренко вытекал растерянным гулом откуда-то из гортани, — если это так, то хорошо. Очень хорошо. Но нам надо бы что-нибудь обсудить.

Министр осекся — разговор не шел, а мысли склеивались, путались и погибали. Возможно от волнения, а возможно и от волшебного препарата Уи На.

— Меня интересует, — вкрадчиво произнес Уи На, — только некоторые нюансы российской внешней политики. В общем, о ней знают все. Или об ее отсутствии. Может вы могли бы оказать и некоторое влияние на некоторые решения правительства. И только.

— Тогда, почему я? — спросил Петренко.

— Я пошел на значительный риск когда связался с вами, — Уи На сделал паузу, — риск разоблачения, наверное. Вот так. Но я подставил вам своего лучшего агента в правительстве не просто так. Мне надо быть в курсе всех событий и оказывать на них влияние. Своевременное и эффективное влияние.

— Вы и так оказываете, — откликнулся министр иностранных дел, вспоминая танцы Уи На с ножом на заседании секретного комитета зачистки.

— А вы об этом? — Уи На засмеялся, — это просто нелепость. Попытка быть доступнее и ближе к народу, что-ли. Небольшое шоу. Вызванное передозировкой гормонов.

— Ясно, — скупо проговорил Петренко, — но выходило удачно. Впечатление произвело.

— На то и расчет, — видимо, ухмыльнулся Уи На.

Петренко тяготила мысль об измене, она изводила и жгла. Уи На это понял.

— Соблюдение интересов спонсоров не есть преступление, — промурлыкал кореец, — это, того, изнанка жизни. Никто не заставляет вас менять все. Мы предлагаем только небольшую подработку.

— Я понимаю, — быстро согласился министр.

— К тому же мы не требуем от вам невыполнимого или предосудительного. Только информация и участие в наших небольших компаниях.

— Конечно, — попугаем ответил Петренко, — конечно. Но о каких компаниях идет речь?

— Да все просто, — отозвался Уи На, — если Правительство России сильно уклониться, от нашего пути, то нам надо будет только несколько подкорректировать его. Это верный курс. В результате мы достигнем значительного успеха. Ваше участие будет только мимолетным и только во второстепенных вопросах.

Петренко чертыхнулся. Такое впечатление, что этот Уи На знал очень много.

— И что вы требуете сейчас? — поинтересовался Петренко.

— Ничего существенного, — Уи На сделал паузу, — только поддержку нашего текущего предложения. Оно согласованно с Европой и всеми спонсорами. Некоторые российские министры тоже не против него. Можно сказать, что они за.

— И что это такое? — с натянутой легкостью процедил министр.

— Нам надо усилить вашу армию, российскую армию, — весомо заявил Уи На, — усилить ее до такой степени, чтобы она была способной разгромить Антарктиду. И тем самым, решить наши проблемы.

— Это правильно, — кивнул в такт словам корейца российский министр.

— Способ нам видится только один. Привлечь в поход казанскую армию или их экспедиционный корпус.

— Чего! — от растерянность у Петренко из руки вывалился телефон.

Министр торопливо спустился на пол, нащупал трубку. Подобрал, суетливо обтер о комбинезон.

Уи На терпеливо ждал.

— Вы понимаете, чего вы просите?! — раздраженно выпалил Петренко.

— Понимаю, — твердо ответил Уи На, — но не прошу. Не прошу, а требую. Я этого требую.

— Да это поворот во внешней политике России на миллион градусов разу, — гневно пошипел Петренко, — такого никогда не было! Казань всегда была нашим врагом! С первых заморозков они стали сепаратистами! Тогда они откололись! Они наши исконные враги! Мир с ними не возможен!

— Понимаю, — механически и заучено отбил корец, — это сложное дело. Но если бы оно было легким, то я справился бы сам. Так?

— Конечно, — министр иностранных дел сильно сжал потной рукой телефон, — но союз с Казанью невозможен.

— А вам известно состояние вашей армии, — поинтересовался Уи На.

— Конечно.

— Ну вот, — Уи На говорил очень мягко, — ваша армия мало боеспособна. Министр обороны и генералы дураки на полном государственном обеспечении. Воевать они не способны. Но есть армия Казани. Конечно, правитель у них не сахар, но он старый и опытный солдат. Да и армия у них получше. Хотя и очень малочисленная. Но как ударный отряд для вашего табора она вполне подойдет. Это будет лишь незначительный, по численности контингент. В войне он сыграет важную роль, но в СМИ вы представите его сугубо вспомогательным. Вспомогательным и только. Именно поэтому мы настаивали, чтобы поход возглавил Президент России. Так как поход на Антарктиду возглавит лично Жаров, то это будет похоже на объединение России под главенством Москвы. Так вы и сообщите во всех новостях. В итоге получите двойную победу.

— Ах, да. Это мне понятно — Петренко сглотнул сухой комок липкой слюны, застрявший в горле, — но само такое предложение это государственная измена! Это подземные рудники! Сразу, после слова о союзе с Казанью!

— Для вас да, — спокойно пояснил Уи На, — для вас. Конечно, это была бы измена. Но предложение внесет Евросоюз, он, же на нем будет настаивать. Мы это предложение полностью поддержим. Мы же поставим казанцам вооружение и снаряжение для похода. России не придется ничего тратить. Ваша функция в этом деле очень проста. Как министру иностранных дел вам надо только поломаться. И согласиться. Не сразу, но согласиться.

— И только, — иронично рассеялся Петренко.

— И только, — Уи На отмел иронию министра, — только поддержка наших инициатив и больше ничего. Поддержка, после длительных раздумий и сомнений, разуметься. Но полная и безоговорочная.

— Но Казань, — торжественно воскликнул министр иностранных дел России, — наш древнейший враг. Союз с ним не возможен. Не возможен по множеству соображений. Невозможен хотя бы потому, что правящая семья не пойдет на него. Они никогда не согласятся на контакты с генерал- педерастом Казани.

— Нет. Возможен, возможен, — настойчиво пояснил Уи На, — еще как возможен. Он же в интересах и Москвы и Казани.

— Как вы это себе представляете, — окончательно разозлился Петренко.

— Просто, — корец совершенно не обращал внимания на эмоции российского министра, — Казань выделит вам экспедиционный корпус для участия в войне. За это она получит определенные привилегии от Европы. Может быть безвизовый режим, какие-нибудь военные древности, исполнение казанского гимна при встрече на высшем уровне. От нас они получат деньги. Вы, примирив свою гордость, тоже получите дополнительные бонусы. К тому же для вас это единственный выход добраться до Антарктиды, победить и вернуться обратно. В целом все это понятно?

— Понятно, вам понятно, а для меня это катастрофа, — глухо произнес Петренко.

— Конечно, — примирительно согласился Уи На, — для вас любой шаг в сторону от ваших обязательств перед нами это катастрофа. Если мы вас бросим, то вы заплатите не карьерой, а…

— Ладно, — министр, по-мальчишечьи, шмыгнул носом, — ладно. Но если моей поддержки будет недостаточно, то, что тогда? Какие тогда варианты?

— Надо стараться, чтобы все было нормально, — миролюбиво произнес Уи На, — чтобы жить спокойно, надо работать достойно.

«Рабочих лозунгов мне еще не хватало», — сжал кулаки Петренко.

Телефон пронзительно скрипнул:

— Я не буду сейчас настаивать Шприцов хват на несколько дней, а потом вы можете мне позвонить, — промурлыкал Уи На, — или перейти на свой инсулин — М. Вольному воля. Прощайте.

Телефон погас. Петренко с ненавистью посмотрел на него.

Министр иностранных дел достал шприц с чудесным составом, данный ему Уи На, и вколол его. Опять в ногу и опять через парадный комбинезон.

 

Глава 4

Романиды не были чем-то из ряда вон выводящимся. Это они знали и сами. Они были просты, как несказанно проста была история их рода.

В самом начале природных и социальных катаклизмов полковник И. Романов (имя его быстро забыли в череде военных страстей и будней) оказался в захолустной Казани. И здесь среди хаоса и ужаса первых заморозков он сколотил дружину единомышленников.

Как и все великие правители И. Романов сначала промышлял грабежом на больших и малых дорогах. Пока неожиданно не понял, что он единственный правитель в одиноком и занесенном снегом казанском краю.

Осознав это, И. Романов перестал платить дань Москве, разорвал все хозяйственные связи с Европой и Сибирью и провозгласил себя Военным Правителем Казани.

Конечно, московские власти объявили его сепаратистом и предателем, нарушившим присягу. Да только в то время в Москве были такие сложные проблемы, что Москве не было дела до какого-то Романова из Казани.

Конечно, москвичи дергались.

Посылали карательные отряды. Их полковник Романов успешно громил, убивая десятки и пленяя сотни московитов.

Посылали политических эмиссаров с уговорами и посулами. С ними полковник Романов не разговаривал. И прожив месяц — другой в Казани, эти геополитические гонцы возвращались в Москву.

Посылали шпионов, убийц, отравителей. Их разоблачали. И полковник Романов педантично посыл их головы по известному адресу: «Москва. Кремль. Президенту России №..»

Но как-то неожиданно все кончилось. Ни шпионов, ни гонцов. Только перманентная война на границе, то холодная, то горячая.

Вот так полковник Романов и основал династию удельных правителей Казани — Романидов.

Одновременно с ним такие же полуграбительские, полуразбойничьи династии возникали там и сям. Но только первый Романов смог удержать Казать в повиновении. Этим он обеспечил себе славу, а своей династии славную и недолгую жизнь. Казань при полковнике Романове захватила Нижний Новгород, Самару, Саратов и Уфу. В этих границах она и осталась на долгие десятилетия.

Ермак Третий Москвоед был уже седьмым официальным правителем в независимой Казани.

И как все свои предшественники он не отличался ни умом, ни храбростью, ни фантазией. Его постоянной заботой и единственной любовью была непобедимая казанская армия. Армия самая боеспособная и самая успешная во всей ледяной Евразии.

Как ни странно, но крошечная Казань при верном подходе к делу смогла выставить в поле сто пятьдесят тысяч штыков (это устаревший термин до сих пор использовался в казанских войсках).

Боеспособность этой армии не смогла подорвать даже многолетняя Священная война с Московией за главенство в Северной Азии.

Конечно, Казань не могла производить оружие и снабжать армию. Но Романиды нашли простой выход — за выполнение необременительных и несложных операций Казань получала хорошую, очень хорошую плату от Европы. На это собственно и существовала. А цель этих заданий была проста — набеги на границы Московии, что совершенно устраивало Романидов. Они даже гордились своим политическим искусством содержать армию за чужой счет.

— Товарищ командир, — перед Ермаком Романовым уже седьмым представителем династии Романидов, но совсем не родственником легендарного И. Романова, вырос статный адъютант в боевом камуфляже.

— Да, я внимательно слушаю, — Ермак резко повернулся, инстинктивно положив руку на здоровую кобуру энергопистолета.

— Вас вызывают на пресс-конференцию.

— Меня? — Ермак оторопело выкатил крупные бесстыжие глаза, — а.. вызывают? Да, блядь, я понял.

— Пойдете? — поинтересовался адъютант.

— Пойду, куда деваться, — Ермак оскалился, — раз связался с московскими либералами, то извольте валить на это собрание. Поговорить с придурками и неудачниками. Они сами ничего не могут, но если буду сильно брыкаться, то обрежут нам снабжение, да и оружия меньше дадут. Либерал-педорасы они такие.

— Так точно, товарищ командир, — мгновенно согласился адъютант.

— А на это я пошел только из-за желания усилить нашу армию и страну. Хлопцы из Евросоюза мне обещали, что после войны дадут оружие и вообще всю политику переориентируют на поддержку Казани. Им-то какая разница кто Европу от Китая прикроет. И от Антарктиды.

Ермак на минуту задумался и, покрутив глазами, по сторонам добавил:

— А потом мы всех слизняков придавим. Только бы нам современные технологии получить… А потом все эту московскую демократию задавим. Кавказ задушим, и европейцам хреново станет. Тогда за все посчитаемся. Я им это унижение никогда не забуду. Они все помнить будут, как меня вопросами умными мучили. Интеллигенты хреновы.

— Так точно, товарищ командир, — громко щелкнул каблуками адъютант.

— У суки, — Ермак Романов погрозил кулаком потолку, — настоящего полководца морить вопросами, только либералы могут. Им бы на плац. Вот тогда как штафирки будут маршировать. И сортиры мыть их заставлю. Вся Европа будет сортиры мыть! Вся!

— Так точно, товарищ командир, — снова отозвался адъютант.

Ермак задумчиво почесал свой крупный нос и передвинул кобуру пистолета на живот. Погладил рукоятку пистолета, высовывающуюся из кобуры, и весело хмыкнул:

— Только сильный полководец может ждать. Как Кутузов в Татурино. Но еще немного времени и всех передушим. Никому не простим унижения великой Казани!

— Так точно, товарищ командир, — выкрикнул адъютант.

— Ладно, — Ермак поиграл широкими плечами, — сопровождайте на мероприятие.

— Есть, товарищ командир, — и адъютант медленно двинулся по окрашенному в защитные серо-белые тона коридору.

Ермак Романов — лучший полководец замерзавшего мира тяжело шел за ним.

Противоестественный военный союз Казани и Москвы образовался пару месяцев назад. Патовая ситуация в московско-казанской войне была очевидна давно. Теперь же, перед походом к Антарктиде было необходимо объединить многочисленную московскую и боеспособную казанскую армии.

Конечно, ни в Казани, ни тем более в Москве до этого догадаться бы не смогли. Поэтому инициатива исходила от европейских дипломатов.

Старая Европа, обезлюдевшая и разграбленная набегами арабов и африканов, опасалась только внутренней революции. А мысль о смене правительства могла исходить только извне. Именно поэтому так внимательно прислушивались европейские спецслужбы к сообщениям Антарктического передатчика. А его удачная подстройка под европейские частоты послужили толчком к войне.

Война войной но воевать -то европейцам было нечем. Оставалось, только используя крохи престижа и страха вооружить российскую армию. Но и этого было мало — состояние армии России было известно — нищенское оснащение, слабое вооружение, принудительная мобилизация и повальное дезертирство. Вот европейцам и стукнуло в голову объединить армии России и Казани и бросить их на Антарктиду. Такие операции были фирменной фишкой европейских дипломатов еще со времен Римской империи.

Договор с Казанью был заключен быстро. Ермак Романов растаял, когда ему подарили личный элитный снежный буер, а казанской армии передали двадцать тысяч автоматов. С полным боекомплектом разумеется. От такого внимания казанцы стали сговорчивы и согласились выставить экспедиционный корпус для похода на Антарктиду. Тем более, что европейцы требовали, чтобы верховное командование принадлежало Ермаку. Снабжение армии и компенсацию семьям погибших Евросоюз тоже брал на себя. Ермак, конечно же, согласился. Он не без оснований полагал, что предстоящая Антарктическая кампания это путь Казани к мировому господству.

В Старой Европе это понимали тоже, но измученным европейцам было лучше подчиниться власти солдафона, чем допустить социальную революцию и возможные беспорядки. Тем более, что любая революция могла привести к значительным материальным потерям и ущербу для частной собственности. А Ермак мог не только наказать неведомых революционщиков из Антарктиды, но и, объединив Россию оградить Старую Европу от арабов и африканцев.

Такой простой комбинации не понимали только в Москве, которая стремилась безоговорочно следовать мертвым буквам международных договоров и конвенций.

Все это устраивало совершенно Ермака Романова. Но европейцы привнесли в строгое течение армейской жизни какие-то пресс-конференции и интервью, на которых задавались глупые вопросы. Такие нелепости бесили Ермака, но он с ними мирился. До определенного часа, конечно.

На сегодняшней пресс-конференции Ермак должен был осветить ход приготовлений к предстоящим боевым действиям.

Романов тяжело уселся на центральное место перед камерами журналистов и мрачно взглянул на них.

«Этих бы козлов да в передовые части. Дармоеды. Либерал-педорасы», — хмыкнул Ермак, в очередной раз, порадовавшись своей древней шутке.

— Пресс-конференция командования миротворческой операции, для отечественных и европейских журналистов начинается. Код секретности третий и после выхода из зала журналистов обыскивать и допрашивать не будут. Записи и видеоматериалы так же не отбираются, — громко заявил адъютант Ермака.

Журналисты оживились, радостно зашевелились и тренированно вытянули свои руки и шеи с фотоаппаратами и видеокамерами.

— Чего надо, — сипло спросил Ермак, по-совиному, глядя в зал, — слушаю вас.

«Пидоры», — так и подмывало добавить его, — «необученные и необстрелянные пидоры».

— А не преувеличена ли опасность Антарктиды, — выкрикнул репортер из третьего ряда.

«Педрилло», — точно определи Ермак, но ответил:

— Антарктида обладает значительным потенциалом, — ответил Ермак, — по агентурным данным там есть громадные подземные города. Точнее подледные города. Геотермальные источники энергии, под ледовым шитом Антарктиды текут реки. Там же можно добыть все известные науке полезные ископаемые. От угля до урана. Имея такие ресурсы, Антарктида создала сильнейшую военную промышленность. Некоторые образцы их оружия не уступают, а то и превосходят европейские и отечественные аналоги. Это очень серьезный враг. Иначе Антарктида не бросила бы вызов всему цивилизованному миру.

— Нам так же известно, — заявил Ермак, — что жители Антарктиды порабощены террористическим режимом. У которого тесные связи с Аль-Каидой и иными группировками международных террористов. Преступными группировка, объявленными многими странами вне закона. Поэтому Казань выступает против Антарктиды. Мы многие столетия ведем смертельную борьбу с мировым терроризмом во всех его проявлениях. Наши настоящие союзники это Россия и Евросоюз. И нет ничего удивительного в том, что сейчас мы решили, открыто объединить свои усилия. И раздавить гадину.

Аплодисменты журналистов (из официального отчета пресс-службы Казанской Народной Армии).

— Товарищ, командир, какова цель операции, — задал вопрос верткий и жилистый журналист.

«Пидор, — снова подумал Ермак, — этот стопроцентный педрило».

— Какова цель вашей операции? Гуманитарная, — произнес Ермак, — оказать помощь народу Антарктиды. Мы должны выполнить свой интернациональный долг. Долг настоящих борцов с тиранией и международным терроризмом.

Бурные аплодисменты журналистов и всех присутствующих (из официального отчета пресс-службы Казанской Народной Армии).

— Как идут приготовления к предстоящей операции, — поинтересовался другой журналист с белыми волосами и заколкой в них.

«Пидор, — подумал о нем Ермак, — и этот точно пидор. Пидор и козел».

— Приготовления идут планомерно, — наконец выдавил из себя Ермак, — я хотел сказать, что они идут в точно соответствии с планом. Так сказать. С планом. Планомерно. Если подготовка идет по плану, то это называется планомерно.

— Особенности плана слишком секретны, чтобы говорить о них на данной пресс-конференции, — быстро сказал адъютант Ермака, — в необходимое время они будет представлены секретным комитетом России. А сейчас меняйте тему вопрос!

— А как проходит боевая подготовка вашей армии? — выкрикнул из дальнего ряда мелкий и лысый журналюга.

«Пидор, — повернул голову в его строну Ермак, — пидор. И вопросы у него пидорские», но четко по-военному ответил:

— Боевая подготовка идет регулярно и тоже планомерно. В соответствии с планом. Конечно, мы соблюдаем все возможные графики. Те графики, что на предоставлены нашими союзниками мы соблюдаем. Соблюдаем и те графики, что составлены нами. Такая подготовка важна. У нас она проходит по планам и по графикам.

— Господа журналисты, — подал голос адъютант, — пожалуйста, задавайте вопросы конкретные и только те, которые, уже согласованы. Вопросы, завизированные секретным комитетом. У нас немного времени. Вы должны понять, что подготовка к миротворческой операции в самом разгаре.

— Товарищ командир, — практически перебила адъютанта журналистка из Италии, — а как со сроками подготовки операции.

Ермак тяжело посмотрел на нее, и так же тяжело подумал — «пидор, это точно пидор, волосы у него не по уставу, педрило», а вслух ответил:

— Все идет по уставу и согласно плану. Планообразно. Так бы я сказал и все исключительно удачно. Это одна из наиболее тщательно подготовленных нами военных операций. Можете заверить телезрителей, что эта операция не будет знать аналогов. Не только в истории Казани, но и в мировой истории. Мы выйдем на очень высокий уровень подготовки и проведения операции. Одно то, что все наши офицеры умеют читать и писать говорит об уровне подготовки к походу.

Проскрипев все это Ермак стал уставать и нервничать. Его рука инстинктивно легла на брючный ремень и стала подбираться к пистолету.

Адъютант заметил это и громко выкрикнул:

— Господа журналисты время пресс-конференции истекло. Прошу вас покинуть зал.

Ермак скрутил свою шею влево и уставился на адъютанта.

— Можно идти, — тихо ответил ему адъютант и показал рукой на дверь за своей спиной.

Ермак кивнул и стал вылазить из узкого кресла. Под грохот аплодисментов журналистов и солдат Ермак выбрался из-за стола. Он отметил, что солдат сегодня было мало они заполнили лишь половину зала. Вскоре Ермак исчез за бронированной дверью.

Снова грянули аплодисменты журналистов, и всех присутствующих в зале, переходящие в бурную овацию (из официального отчета пресс-службы Казанской Народной Армии).

Пресс-конференция окончилась, и журналисты совершенно добровольно сдали свои камеры и диктофоны солдатам обходивших зал с большими корзинами.

— Господа журналисты, — громко приказал адъютант Ермака Романова, — смирно! Пресс-конференция закончена.

Журналисты проворно вскочили.

— Гимн! — снова выкрикнул адъютант Ермака.

Заиграл гимн Казани, а затем гимны России и Евросоюза, журналисты с солдатами энергично подхватили тексты гимнов и согласованно их пропели. После гимна адъютант владыки Казани и будущего властелина мира внятно произнес:

— Господа журналисты, готовые фото и видеоматериалы, а так же тексты статей и телевыступлений вы получите на выходе. Убедительная просьба строго брать только свои конверты, они закодированы только на ваши личные коды. А то двое нерасторопных журналистов уже лишились рук, когда пытались вскрыть чужие конверты. При этом конверты взяли да и взорвались.

Адъютант выдержал небольшую паузу, наблюдая за стоявшей навытяжку свободной, демократической и независимой прессой.

— Вольно! Разойтись! — подал он, наконец, команду одновременно переводя пистолет в кармане на предохранитель.

«Они хотя и смирные, но в любой момент могут такое выкинуть какую-нибудь провокацию или даже диверсию совершить. От штатских всего можно ожидать даже самых свободолюбивых поступков. Такие они ослы, что скоро с генералами за руку здороваться решат», — адъютант Ермака проследил как журналисты под умеренным конвоем вышли из зала.

— Ушли? — поинтересовался Ермак, сидевший в бункере рядом с залом пресс-конференций.

— Да, все разбежались, товарищ командир, — отрапортовал адъютант.

— Как я от них устал, — Ермак потер глаза, — все у них неправильно. Кругом одни пидоры.

— Это же штатские.

— Штатские, — Ермак поднялся и подошел к адъютанту, — у них все через жопу. У этих гражданских.

Ермак чувственно сжал руку на заднице адъютанта:

— У них нет даже воспитанников. Куда же уходит боевой опыт?

— Так у них просто нет бесценного боевого опыта, товарищ командир, — четко ответил адъютант не смущенным поведением Ермака.

— Нет боевого опыта. Как странно. Как глупо. Без воспитания невозможно создать нормальную армию. Настоящую армию. Воспитание краеугольный камень всей нашей системы. Нашего единства, чувства, тела и чести. Один за всех и все за одного.

— Да, товарищ командир, — тихо и вкрадчиво ответил адъютант.

— Поэтому-то я и говорю, что все они пидоры, обычные пидоры, — произнес Ермак, кладя голову на мускулистое плечо адъютанта.

 

Глава 5

— Тебе не кажется, — спросил как-то у Артемова Седов, — что здесь что-то странное. Неестественно-странное.

Они шли по старому рудничному штреку. Шли после смены.

— Что же странное, — отозвался Артемов, — все более — менее понятно. Объяснения все логичные. И понятные. А термопередатчики я и сам видел. Лазил и все видел. Серьезное хозяйство. Громадная шахта с кабелями и трубами. Метро триста в диаметре. Хочешь и тебе покажу. Фонят они только страшно. Потом голова болит. Но видок классный. Толстенные кабели, метра по четыре в диаметре, трубы теплоносителя метров по двадцать, а то и по двадцать пять толщины. Грандиозно. И все шипит, жужжит, как завод! Щиты контроля мигают, трещат. Грандиозно.

— Я не об этом говорю. То, что систему жизнеобеспечения построить можно это понятно. Термоэнергетика — тоже понятно. И тоже доступно. Но я вот, что думаю: неужели за столетия никто сверху не влез сюда. Наверху следят за всем, бабке убогой, без приказа, сдохнуть не дадут. А сюда даже камеры наблюдения не поставили, микрофонов не воткнули, шпионов не засылали. Странно?

— Может, и засылали, откуда ты знаешь? — хохотнул Артемов, легко поддав носком ботинка кусок бурого угля.

— Так почему не влезли в подземелье и не захватили? Не обложили данью, наконец. Свои любимые откаты не потребовали? Под ногами кладовая богатства. А они об этом и не знают?

— А как? — бывший планерист развеселился, — как можно подземелье обложить данью?

— Армия то все-таки у правительства России есть, — сказал Седов.

— Ну, армия —то есть. Конечно, есть. И никуда не делась и не денется. Но захватить подземелье ей сложновато будет.

— Это еще почему? — резко остановился Седов.

— А ты про Д-Х волны знаешь? — посерьезнел Артемов.

Седов мгновение промолчал. Потом отрицательно покачал головой.

— Так вот, — назидательно произнес Артемов, в прошлой жизни он так же назидательно учил новобранцев, — энергооружие действует только в поле Д-Х волн. Это поле наследник древнего телевидения. Практически прямой наследник, только Д-Х поле может материализовывать импульсы энергии. На особой частоте конечно. С особой модуляцией. И еще куча примочек. Но может. Телевизор — передатчик Д-Х поля. Поэтому в каждой квартире россиянина должен быть включен телевизор. И власти за этим очень строго следят. Выключение телевизора из сети это страшнейшее преступление. И почему? Все из-за Д-Х поля. При отключении телевизора перестает действовать Д-Х поле, а энергооружие становиться бесполезным.

— Ты хочешь сказать, — оторопел Седов, — что без телевидения не работает энергооружие.

— Ну, примерно так. Только не без телевидения, а без поля Д-Х волн. Именно это поле все поддерживает. А телевидение частный случай поля Д-Х волн. Попутная нагрузка, так сказать. Само поле Д-Х открыл какой-то Виктор Гусев, еще в двадцать первом веке. Но тогда не смогли нормально материализовывать энергию. Умишка не хватило. До этого дошли только в двадцать втором. Тогда и создали всеохватывающую систему телевидения и Д-Х поля.

— И если нет телевидения, — начал Седов, — то нет и энергооружия?

— Практически так. И когда, где-то, отключают электричество, гаснет телевидение, то сразу же происходит бунт и подавить его нечем. Ни парализаторы, ни энерговинтовки не действуют. Не на пластиковых ножах же резаться. Вот поэтому народные бунты строго локализованы по районам. Нет ТВ, нет войны. И это на поверхности Земли. А здесь сотни метров породы, никакое поле не пройдет. Нет таких генераторов. Так как штурмовать? Чем сражаться?

— Но ведь можно сделать один большой генератор Д-Х поля, который будет контролировать всю Россию. И распространить его поле сюда.

— Конечно можно, — весело засмеялся Артемов, — но до такой глупости не догадались даже российские президенты. Генератор Д-Х поля легко вывести из строя, энергии он потребует уйму, а между зонами генераторов Д-Х поля возникнут промежутки со слабыми полями. Да и мощность генератора любого поля падает пропорционально квадрату расстояния. Сетевая структура куда проще и надежнее. В каждой квартире телевизор — генератор Д-Х поля, он даже может не транслировать, его надо только держать включенным в электросеть. А это сделать конструктивно просто — российский телевизор нельзя установить, не включив в энергосистему дома.

— Постой, — Седов внимательно посмотрел на бывшего планериста, — ты давно об этом знал?

— С армии. А ты думаешь, почему идет постоянная война на окраинах? Только потому, что у всех свои генераторы Д-Х поля, в их пределах и воюют. Боевой буер это бронированный генератор Д-Х поля, в пределах его Д-Х поля и сражается пехота. А планер неожиданно для противника приносит Д-Х поле на новый участок боя, и если повезет, то передавит поле противника. Туда ворвутся пехотинцы с энерговинтовками. Тогда победа. Но если Д-Х поля нет, то нечем воевать. Огнестрельное оружие осталось только у спецслужб, но и там патроны по счету, их штуками считают. С таким колером совсем не до войны.

— А как же производство? Не могут наладить производство огнестрельного оружия?

— Не спрашивай про глупости, — Артемов покривился, — военная промышленность в таком состоянии, что не может производить огнестрельное оружие. И боеприпасы к нему делать не может. Для огнестрельного оружия мало сталелитейной, нужна и химическая промышленность. А для химической промышленности нужны постоянные температуры, которые трудно поддерживать на поверхности. В России уже дано не делают порохов. Поэтому террористы и прорываются. Они варят взрывчатку на плитах, делают самострелы, куют кинжалы, мечи. И отлично воюют с нашими. Только об этом по телевидению не говорят. А в армии с младших командиров про это все знают. Про ограничения поля Д-Х волн и про пределы действия энергооружия. Иначе тактически бой не организуешь.

— А об этом здесь знают?

— Не знаю. Но думаю, что те, кому надо знают. Во всяком случае, я не видел какой-то озабоченности у знающих людей.

— А такие есть?

— Кроме Академика? Конечно, есть. Несколько. Называются они Координационный совет. С ними можно встретиться. Но мной они не интересовались. Не расспрашивали ни чем. Наверное, мои познания их не интересуют. Да и мне они не интересны.

— Не спрашивали потому, что они и сами все знают? Так?

— Да. Впрочем, здесь много бывших военных есть. И еще больше побывало. Столетия ведь прошли. Так, что секретов быть не может.

Седов посмотрел, как поток воздуха кружит легкий тополиный пух:

— А наверху они знают?

— Ну, ты разошелся, — Артемову, видимо, надоел этот разговор, — догадка на догадке. Пределы Д-Х поля все военные знают. И спецслужбы, знают, гражданским это ни к чему. А в армии, конечно, знают, что внизу воевать нечем. Политическое руководство тоже осведомлено. Правда, в каких пределах я знать не могу. И понимает ли это правительство России. Но если они сюда не залезли, значит, не смогли так?

— Так.

— Ну вот, а ты запариваешь меня своими предположениями, — глухо буркнул Артемов.

— Последний вопрос, сведи меня с тем, со знающими, — попросил Седов.

— Ну, это тебе лучше спросить у Академика, — после минутной паузы ответил Артемов и отвел взгляд.

После очередной встречи с Академиком прошло около месяца. А на этот раз Седов и Академик встретились случайно.

Седов как-то поддался уговорам веселых ребят с соседнего проходного щита и записался на хоккей. Сначала он подумал, что это какая-то настольная игра. Наверху часто играли в хоккей, но это был единственной доступный вид спорта, если не считать головоломных буеров и снежного картинга. А большинство работяг играли в кухонный настольный хоккей — трудодней на коньки у них просто не было. Седов был уверен, что здесь такая же система, но когда они пришел перед его взором предстал каток залитый льдом. А знакомый проходчик засмеялся:

— Не ожидал! Да!

Седов растерянно произнес:

— Нет, конечно.

— А ты на коньках-то стоишь? — уже серьезно осведомился проходчик.

— В школе стоял, — сознался Седов.

— Ну, тогда, — проходчик был видимо, доволен ответом Седова, — опыт не пропьешь. Иди пока катайся с инструктором. А через пару недель ты с нами в команде будешь играть.

— Сразу играть? — не понял Седов.

— А чего мямлить, — проходчик поднял свою сумку, — через игру в форму войдешь.

— Ладно, — Седов пошел в направлении указанном проходчиков. Перед ним стоял инструктор, который терпеливо объяснял что-то окружавшим его. Голос его показался Седову знакомым. Это был Академик.

Седов терпеливо дождался, когда Академик закончит говорить. (Оказалось, что Академик читал лекцию по древней астрономии).

— А вы еще и астрономией занимаетесь, — поинтересовался Седов у Академика.

— Могу и астрономией, — серьезно ответил Академик, — а вы не маркируйте. Идите, берите коньки по размеру и марш на каток.

Седов с усмешкой повиновался. Он встретился с Академиком уже на катке. Вернее на той его части, где катались начинающие.

— Вы и это подстроили? — спросил Седов.

— Если знаете, то зачем спрашиваете, — сурово спросил Академик.

— Просто интересно, насколько вы искренне.

— Насколько? — Академик вздернул плечами, — все люди искренне настолько насколько позволяют условия и принципы воспитания. Да и искренность понятие не научное.

— Академический ответ, — заметил Седов.

Академик махнул рукой, и его группа стала разбредаться по катку.

— А собственно, что Вас не устраивает, — Академик с сомнением посмотрел на прокатившегося мимо них мальчика. Мальчонка и, правда, смотрелся на катке как кривая изношенная ворона.

Седов промолчал. Понимая характер этого молчания Академик, отметил:

— Вы и так задали много вопросов и получили на них ответы. Вам этого мало?

— Мало, — Седов вежливо добавил, — скорее это пища для размышлений, а не окончательные ответы.

— Хорошо, я могу еще раз заслушать ваши вопросы, но вы должны знать, что я спешу.

— Урок астрономии? — поинтересовался Седов в собеседника.

— Не смешно, — Академик переступил с ноги на ногу, — не смешно. Банально. К тому вы тратите свое время. Оно не менее драгоценно, чем мое. Не правда ли?

— Здесь есть люди, которые решают больше, чем остальные? — спросил Седов.

— Разуметься.

— А подбираются они из кого?

— Из тех, — гневно ответил Академик, — кто может решить больше, чем остальные. Знают больше, чем остальные. И могут принять ответственности больше, чем остальные.

— Ладно, — понимая, что разговор не сложился Седов постарался изменить его течение, — неужели наверху не знают о том, что здесь происходит?

— Знают, — уже более спокойно ответил Академик, — они знают. Но у нас договор — мы им уголь, кое-какие минералы, а они к нам не лезут.

— И ничего не знают о масштабах всего этого. Ни разу не заслали шпионов, разведчиков?

— Засылали и засылают, — разговор действительно утомлял Академика, а тот непроизвольно следил за катанием своей группы, — и дальше будут засылать. Некоторых мы расшифровали, другие раскололись сами.

— И после этого вы утверждаете, что здесь нет службы безопасности.

— Я никогда такого не утверждал, — отрубил Академик, — никогда. Для любого нормального человека, очевидно, что государство без разведки, контрразведки и элементарного управления невозможно. Так же как невозможно и общество без законов. У любых социальных животных есть общие правила, которым они следуют. Такие правила, есть и у людей. Они есть наверху, они есть и у нас. Однако мы этого не афишируем. А для желающих вся информация есть в наличии.

— Где? — коротко поинтересовался Седов.

— В архивах, — рутинно ответил Академик, — а где ей еще быть. Только там. И не думайте, что попасть туда невозможно, а вокруг заговор молчания. Наши архивы общедоступны. Для желающих все открыто.

— Хорошо, — Седов, волнуясь, почесал верхнюю губу, на которой пробивалась щетина, — а как туда можно попасть?

— Вам это нужно? — колюче посмотрел Академик, — Тогда как прикажете. Но после этого извольте меня оставить в покое.

— Хорошо.

— Ладно, завтра вам принесут все необходимые документы для посещения наших архивов. А теперь извольте откланяться. У меня все-таки группа на коньках замерзает. Да и вы с нами кататься, видимо, не желаете. До свидания.

Академик медленно поехал к своим ученикам. А разочарованный Седов поплелся в раздевалку.

Однако Академик оказался не треплом. Утром официантка вместе с подносом завтрака принесла и небольшое блюдо. Когда за официанткой закрылась дверь Седов жадно бросился к резному ореховому столику, на котором стояло блюдо. На блюде лежал конверт из плотной бумаги. Седов схватил его и разорвал серый конверт, внутри находился бланк на посещение архива и получения доступа ко всем хранилищам информации. Так и было написано.

Фамилии на бланке не было, и только строчка снизу показывала, что имя можно поставить любое. Но написать его надо автоматической ручкой или специальным микролазером, а не карандашом. Далее пояснялось, что это необходимо для того чтобы надпись со временем не стерлась.

Недоуменно повертев бланк, Седов достал красивую автоматическую ручку и аккуратно вписал свое имя в бланк. После этого он принялся за завтрак, но нетерпеливо посматривал на бланк открывавший доступ к неизвестности.

Оставался сущий пустяк — отпроситься с работы. Но и это ушло как-то само-собой.

Тускло загорелась лампочка примитивного коммутатора. Седов нажал кнопку и услышал голос своего напарника — Артемова:

— Док, не спеши. Нас уже предупредили, что у тебя какие-то там дела. Ты не волнуйся мы и без тебя справимся.

— Спасибо, — ответил Седов.

— Да уж не за что, — Артемов помолчал, — если чего надо будет, то ты сообщай. А так удачи тебе.

— Спасибо, — тихо ответил Седов и отключился.

Ослепительно белый бланк доступа чересчур притягивал взгляд. Седов часто ловил себя на мысли, что чрезмерно спешит, торопиться, всегда лезет куда-то. Он знал это и все равно совершал нелепые ошибки. Так было и сегодня — он не успел толком позавтракать и оставил нетронутым блюдо с фруктами. Едва успел ополоснуть руки и сразу же схватил бланк. Еще и еще внимательно перечитал его.