Глава 1

Обзор объемного визора модели 5 Ш/9

— Вот Антарктида, — обозначил площадь на визоре Второй, — она контролирует все Южное полушарие. Южную Америку, Австралию и Южную Африку. Это бедные ресурсам регионы. Гражданские войны, СПИД и лихорадка Эбола убили там очень много жителей, еще столетия назад. Это регион обезлюдел. Есть какие-то племена в горах и только. Возглавляют племена старейшины или как их там.. В общем люди каменного века. Япония, Корея и Китай объединены единой правящей олигархией. Ее можно было бы назвать финансократией. Основная забота этих денежных мешков производство и продажа. Производят они ширпотреб и сливают по всему замороженному миру.

— Китай? — поинтересовался Другой в Сером.

— Китай более самостоятелен, чем Япония и тем более Корея. Но и там сильно досаждают коммунисты из подполья. Буржуазная революция двадцать первого века в Китае осталась незавершенной и местные царьки до сих пор воюют с коммунистами. И судя по текущим результатам, воевать будут вечно. С Корей и Японией сложнее. После падения США они остались без главного кукловода. Теперь им приходиться танцевать и перед Китаем и перед Евросоюзом. Выдерживать баланс интересов. Угождая и тем и другим. Вполне возможно, что они осознают свою беспомощность.

— Просторы от Китая до Урала занимают какие-то отморозки, — Второй очертил большой участок, — Единственное серое пятно на черном фоне — Казань. Да и та в руках милитаристов-гомосексуалистов. Банды Восточной и Западной Сибири контролируют не столько территорию и ресурсы, сколько контракты. Контракты на перевозку металлов, оружия, техники, рабов. С этих контрактов они и живут. Еще работорговля и добыча оставшихся природных ресурсов. Конечно, ни о каких цивилизованных ценностях речи не идет. Мы даже не знаем имен главарей местных бандитов. Так их много и так быстро они сменяются.

— Россия — мать, — вздохнул Другой в Сером, — теперь под нашим контролем. Разделенная на двенадцать губерний и удерживаемая в повиновении мобильными бригадами генерала Абельсина. Несчастная больная, голодная и холодная территория без признаков гражданственности.

— Кавказ, — продолжил Второй, — место дикое и населенное остатками гонных народов. Теми, кого не перебили федералы, свои природные сепаратисты, не выкосили болезни и голод. Никакой рои Кавказ не играет. Это только кучка нищих горных селений.

— Но почему тогда Кавказ был нервом российской внешней политики столетия, — отозвался Другой в Сером.

— Почему? Проще сражаться за аулы, чем бодаться с регулярной армией Казани. Или пытаться навести порядок в бескрайней Сибири. Кавказ хорошая груша для битья. Все кавказские войны это чистая пропаганда.

Второй перефокусировал визор. Приблизил Европу:

— Прибалтика, Северная Европа или вся вымерла или сдалась европейскому правительству в Барселоне. По их территории Северной Европы идут транспортные коридоры. А так же остатки энергопроводов соединявших Россию и Западную Европу. Вдоль этих энергопроводов сохранились посты европейцев призванные контролировать их. И это все. Этим значение этой местности исчерпывается. С Центральной Европой все сложнее. Там мало кто был. И еще меньше кто вернулся оттуда. Считается, что в Европе есть высокие технологии, налаженное производство, высококачественная рабочая сила. Все это укрыто в колосальных подземных бункерах и штольнях. Но в действии этого никто не видел. Из Европы в Россию шли поставки какого-то доисторического оружия, масс-генераторов трехсотлетней давности и прочего барахла. Все что поставлялось европейцами было произведено столетия назад, а продавалось снятое с консервации.

— Одно то, что Европа не поставляет, а значит и не производит огнестрельное оружие говорит об их уровне деградации.

— Тем не менее, — возразил Второй, — в Европе сконцентрированы значительные финансовые ресурсы. Какие-то модные курорты. Некие-то спортивные сооружения. Есть центры производства масс-медиа продукта. И существует центр формирования мирового общественного нения.

— В общем, все то, что нам совершенно не нужно.

— Конечно. Это причуды прошлых веков.

Второй переключил визор на Северную Америку:

— Напоследок о Северной Америке. Есть такая историческая область. Государственности там уже нет. Еще недавно США оспаривали господство в мире вместе с Россией, азиатскими олигархами и Евросоюзом. Оспаривали очень рьяно. И хорошо это кончиться не могло. Против США восстали местные латиноамериканцы, издавна точившие зубы на штаты. Битва при Юкатане уничтожили вооруженные силы США. США рухнули как карточный домик. Последним Президентом США был политкоректный слепой негр-антисемит. Этот негр куда-то делся. Может, убежал куда-то, а может и не убежал. Но с политической арены он исчез. После него американцы избрали двух легитимных президентов и семь антипрезидентов. В двадцатилетней гражданской войне эти президенты уничтожили друг друга. Больше президентов США не появлялось. А официальная титулатура и название США больше не использовались. И не используются.

— Вот таков наш глобальный взгляд, — ехидно заметил Другой в Сером.

— Да вот то пространство, за которое нам предстоит воевать. И которое надо подчинить.

— Помешать нам может только Антарктида, — оборвал свою речь Второй.

— Да, — согласился Другой в Сером, — Антарктида это единственная сила, — все остальное это никчемные суверены. Нам они совершенно не опасны. Даже их союз не причинит нам вреда или неудобства. А вот Антарктида это научно-ресурсо-технический монстр. Даже представить страшно чего они там напридумывали. И что они могут устроить в мире.

— Вот поэтому для договора с ними мы должны приложить все усилия.

— Не думаю, что это возможно, — скептически заметил Другой в Сером, — будь они неуверенны в себе они не пошли бы на провокацию. Эта телепередача — прямое нарушение Богородицкого договора. А ведь Антарктида его подписала. Так же как и мы. И если Правительство России забыло о Богородицком договоре, то Евросоюз оценил его как подлинный казус белли. Европа не собиралась прощать такое и оценила это как вторжение. Сначала идеологическое. Война стала неизбежной.

— Разуметься, — поддержал Второй, — никто не решиться на такую авантюру. Пусть и в информационном пространстве, если не имеет уверенности в собственных силах.

— Антарктида в себе уверена. Поэтому ее представитель срочно пребывает к нам. Вроде как для переговоров. Два обломка старой цивилизации попробуют поделить мир. Пока мирно.

— Не вовремя! Он едет. Ох, как не вовремя!

— Как всегда, — легко усмехнулся Второй.

— Его взял на себя Сам.

— Ясно. Дела…

— Надеюсь, Академик сможет отстоять нашу точку зрения. У нас никто не хочет контактов с этими.

— Конечно, эти умники только могут помешать нам, — уверено сказал Второй, — у нас действительно, никто не хочет контактов с Антарктидой. И в первую очередь военные. Они подозревают вероломство с той стороны.

— И это понимают все. Никто не хочет ни контактов, ни союза с этим, так называемым, научным сообществом Антарктиды.

 

Глава 2

Генеральный контролер Мельцер Фрис прибыл ранним морозным утром. Его ледолет резко снизил скорость над центральной Россией и, описывая широкую спираль начал плавно снижаться. Командир ледолета связался с поверхностью. Потом сообщил Генеральному контролеру:

— Нам дают добро на посадку, но вести нас не будут — их радар не видит нас. Ни в каком диапазоне. Садиться будем по своей авиаметрии. Может сильно тряхнуть при посадке. Приготовьтесь Генеральный контролер. Пристегнитесь.

Впрочем, командир ледолета зря волновался — посадка прошла идеально. Ледолет вертикально приземлился в подземный ангар, крыша которого сразу же закрылась.

— Сейчас они откачивают из ангара холодный воздух, выравнивая температуру и давление, — пояснил командир, — через две минуты закончат. Тогда можно покинуть машину.

Как только выравнивание было закончено, дверь ангара открылась, и к кораблю поспешил человек одетый во всепогодный комбинезон странного оранжевого цвета.

Генеральный контролер, неспеша, покинул корабль.

— Мельцер Фрис? — поинтересовался запыхавшийся встречающий.

— Да.

— Нас предупредили, что бы не было церемоний. Ваш визит деловой и мы это понимаем. Все формальности сведены к минимуму. Мы выставим охрану у вашего корабля. Предложим вашему пилоту легкий завтрак, кофе, чай, соки. Если он откажется, мы правильно поймем, и не будем настаивать. А я провожу вас к нашему представителю. Он вас ждет. Пожалуйста, будьте осторожны на переходах.

— Спасибо.

Диалог происходил на стандартном английском или одимн из его диалектов, изобретенном за несколько столетий. Мельцер Фрис и человек подземелья хорошо понимали друг друга — переводчики комбинезонов были синхронизированы еще несколько дней назад.

Встречавший поклонился, быстро повернулся и пошел к двери. Генеральный контролер последовал за ним. Они прошли несколько помещений. Провожающий остановился в небольшой комнатке, немного отстранил Мельцера Фриса от стены, и комната начала двигаться вниз. Это был лифт. Лифт остановился в хорошо освещенном коридоре с отличной искусственной атмосферой. Легкий ветер с нежными ароматами луговых трав очаровательно кружил голову.

Служитель сделал знак следовать за ним, распахнул боковые двери и осторожно вошел в зал. В зале, кроме большого стола и нескольких кресел, находился человек. Среднего роста, крупный, но не обрюзгший, с темными волосами прорезанными белыми нитями благородной седины. Крупные черты его лица были выразительны, но не резки, а зеленые глаза внимательны и умны.

— Зовите его Академик, — шепнул провожатый Мельцеру Фрису и отступил на один шаг.

Академик четко поклонился.

Генеральный контролер поклонился в ответ.

Академик повернулся к служителю и негромко сказал:

— Спасибо за заботу. Вы очень нам помогли. А теперь оставьте нас.

Служитель поклонился и быстро вышел. Двери за ним аккуратно и бесшумно закрылись.

Академик широким жестом предложил Мельцеру Фрису сесть за стол.

Их было трое.

Два человека и судьба мира.

Люди были смертны, а история неумолима и вечна.

Единственный из известных измерителей человеческой деятельности — история, оценка не человека как высшего примата или социальной единицы, но оценка результатов деятельности человека. История как мерило результатов человеческого сознания. И она фактически реально ощущалась в небольшой комнатке. И не странно, что наши исследователи прошлого называют, несколько квадратных метров этого сумрачного помещения ареной истории.

Так оно и было. В действительности.

Широкий стол черного дерева разделял Академика и Мельцера Фриса.

Академик легко раскачивался в уютном кресле, а Мельцер Фрис медленно водил пальцами по еле видным узорам черного дерева.

— Так с чего начнем коллега? — тихо спросил Академик, разрушая тишину.

Мельцер Фрис пожал плечами:

— Поздравим друг друга со встречей, что-ли.

Оба интеллигентно — сдержанно рассмеялись.

— Да, — Академик сдержанно улыбнулся, — ведь все получилось именно так, как мы и планировали.

— Не мы, конечно, — подчеркнул главный контролер Антарктиды.

— Да, конечно, — Академик повел породистой шеей, — конечно. Так как планировали до оледенения. Так хотели наши великие предки. Это была их мечта. Их идея фикс. Которая, все-таки, осуществилась. Осуществилась, не смотря ни на что.

Академик замолчал.

И Мельцер Фрис и Академик наизусть знали истинную историю Земли. Им не нужны были сказки о всемирном правительстве — они и были этим правительством. Больше, чем правительством. Они подлинными хозяевами Земли.

Хозяевами с того далекого 2079 года когда на Землю были доставлены капсулы с тритием с Луны и на Земли начал работать первый термоядерный реактор. Этот реактор был вечен. Настолько вечен насколько вечное может сделать человек.

И вот тогда человечество получило доступ к неограниченному источнику энергии и шанс начать все сначала.

Шанс на золотой век. И он был так близок.

Тогда в навсегда проклятом 2079.

Первоначально предполагалось установить генераторы искусственного климата и изменить климат Земли на идеальный для человека. Идеальный для животных и растений. Были созданы и генераторы климата. Вечные генераторы климата. Настолько вечные насколько мог сделать человек. И тысячи ученых корпели над идеальными программами грандиозного плана развития живого мира Земли. Воссоздания догреховного рая.

Но тогда правительства испугались за свою власть — как они удержат в подчинении миллиарды людей, если те получат все. Или почти все. Как заставить толпы подчиняться кучке никчемных негодяев, только и могущих, что наживаться на несправедливости.

Несправедливости распределения ресурсов.

Несправедливости абстрактного права.

Несправедливости абсурдной социальной иерархии.

Несправедливости нелепо проведенных государственных границ.

И вместо отепления правящая элита решила заморозить Землю. Заморозить только для того чтобы сохранить свою, казавшуюся вечным власть.

Заморозить, что бы сохранить ограниченные ресурсы Земли не для будущих поколений, а для вечной череды бессменных властителей.

— Вы добились много, — спокойно начал разъяснять Академик, — вам удалось поставить под контроль генераторы климата и сделать это мирно. Вы оттеснили от управления реактором всех кто имел связь с официальной властью. Вам удалось начать создание технологий нового технологического уклада. И здесь вы добились значительных успехов.

Мельцер Фрис уважительно кивнул.

— Нам, — Академик горько усмехнулся, — выпала задачка посложнее. Воспитать нового человека. Мы смогли создать систему исправительных домов на поверхности, а воспитатели этих домов были истинными героями. Героями без страха и упрека. Именно они отобрали по крупицам весь стоящий человеческий материал. Живя при этом в окружении холода, голода, секретной полиции и правящих отщепенцев. Воспитатели сделали все для спасения лучших людей. Но многие из них погибли, так и не увидев торжества нашей идеи.

Мельцер Фрис, в нетерпении, громко щелкнул костяшками пальцев.

— Но, своей задачи мы не выполнили, — произнес Академик. И замолчал.

— Как, не выполнили? — резко отозвался Мельцер Фрис.

— Так, — Академик развел руками, — изначально хотелось, что бы ученые Антарктиды создали новую технику, разработали техническую основу золотого века человечества. А мы грешные, поместились бы в подземелье, и воспитали нового человека. Такая была утопическая задумка наших прадедов. Так ведь?

— Так.

— А потом, — Академик перестал медленно качаться в кресле, — мы объединили бы технические знания Антарктиды и человеческий материал подземелья для создания нового мира. Мира свободного от власти денег, преступных правительств, лживых СМИ, низменных интересов. Так?

— Да, так, — охотно согласился Мельцер Фрис.

— Но, — усмехнулся Академик, — вы со своей задачей справились. Все делали правильно, рассчитали поведение властей и образцово провели военную кампанию. А трюк с Ермаком получился просто на загляденье. А мы? Мы поняли лишь одно — нельзя создать нового человека. Нельзя провести селекцию. Невозможно изменить человека, создав идеал для идеального мира, нарисованного учеными.

— Иначе говоря…

— Иначе говоря, и селекция, и евгеника это глупость. Человек таков, каков он есть. Каким его изобрела мать природа. Он не добр и не зол. Он человек. А ни мы, ни вы не сможете изменить миллионы лет эволюции. Все решено задолго до нашего эксперимента. Эволюцией человека обречен полный крах мечты наших прадедов.

Академик замолчал.

Мельцер Фрис усмехнулся, нервно потер пальцы:

— Вы хотите сказать, что наш план должен быть скорректирован, так? Необходимы изменения? Серьезные изменения?

— Нет, — Академик отрицающее покачал головой, — нет. Нет уже никакого плана. Если он и был. Теперь его нет.

— Как нет? — поразился Мельцер Фрис, — а как же объединение усилий? Как создание нового свободного мира?

— Не будет никакого нового мира, — убедительно сказал Академик, — это фантом. Он развеялся на суровом морозе, растаял как будто и не существовал никогда.

Генеральный контролер внимательно посмотрел на Академика:

— Вы можете выразить более конкретно?

— Могу. Я против озеленения Земли, — прямо заявил Академик.

— Вы понимаете, что говорите? — тихо выдавил Мельцер Фрис, после длительной и тягостной паузы.

— Понимаю, — как-то успокоено ответил Академик, — хорошо понимаю. Я считаю, что мы представляем разные миры. И по экономическому и по социальному укладу. Поэтому их слияние невозможно. Ваше производство сверхцентрализованно, а наше имеет сетевую структуру. Ваша экономическая модель направлена на достижение единой сверхцели, а наша на максимальное удовлетворение потребностей человека. Вы можете создать уникальное оборудование, а мы накормить всех голодных и вылечить всех страждущих. Мы принципиально полярны. Хотя и исходим из единого базиса — гуманизма.

— Это не так важно, — возразил Мельцер Фрис, — мы можем создать взаимодоплняемую систему. Она будет идеальной.

— Не будет, — покачал головой Академик, — решение о распределении ресурсов принимают люди. Поэтому вы будете тянуть к новым мирам, а мы к повышению комфорта своего дома. Такие системы не сливаются — их базисы принципиально противоречивы. Еще сложнее с политическими системами. У нас правит Координационный совет. Это представительский орган традиционного устройства. У вас сложная система назначения на участки деятельности наиболее видных ученых. Если мы их сольем, то будет с нашим политическим устройством и представить сложно. И я не вижу необходимости в изменении современной ситуации. Не вижу смысла в объединении наших усилий. Как бы заманчиво не выглядел конечный результат, я против соединения наших усилий. Иначе говоря, мы не дадим вам людей. И не пойдем на слияние наших социальных систем. В нынешних условиях слияние обернется гибелью наших обществ в гражданской войне.

— Так, вы хотите разорвать договор? — нервно выкрикнул Мельцер Фрис.

— Какой договор? — быстро отпарировался Академик, — не было никакого договора. Было разделение ученой элиты между Антарктидой и подземельем. И была мечта встретиться. Наивная, детская, очень романтичная. Но спасительная в начале жестоких заморозков. Эта мечта как огонь маяка помогла продержаться нам в самое трудное время…

— Вот мы и встретились, — отозвался Генеральный контролер Антарктиды.

— И зря встретились, — Академик замолчал.

Было очень тихо, лишь искусственный ветер нежно шевелил листья канадских кленов растущих у задней стенки зала.

— Хорошо, — Мельцер Фрис сжал губы в светлую точку, — почему вы так поступаете?

— А все потому, потому, что не будет золотого века, — Академик грузно положил локти на стол, почти бросил их, — в лучшем случае будет гражданская война. А в худшем будет всеобщая вакханалия потребления, окончательное падение нравов и всеобще разращение. А потом, живя на вечном двигателе люди, заберутся обратно на деревья, где и превратятся в мартышек. Вы, — ткнул он пальцем в Мельцера Фриса, — отберете у людей труд. А вслед за трудом исчезнет и человеческое сознание. И это закон природы. И мы его к несчастью подтвердили. То, что создали здесь мы, — Академик ткнул пальцем себе в грудь, — эта чертова модель показывает только то, что в условиях изобилия люди превращаются в гедоистов. А эти гедоисты не станут совершенствоваться, они будут только жрать, жрать, жрать и жрать.

— Уважаемый, — дернул шеей Мельцер Фрис, — вы городите ересь. Это смахивает на размышления властей перед оледенением.

— Да бросьте вы, — махнул рукой Академик, — бросьте. Те хотели сохранить свою видимую власть. Может быть, сохранить и доходы. А я думаю о сохранении человечества. С очагами, которого мы имеем дело сейчас. Поймите простую истину — без труда люди обречены. Мы это отлично проштудировали в своей подземной истории. За столетия наше население превратилось в никчемных потребителей, лишенных любых стимулов к творческой жизни. А это были лучшие, особо отобранные люди, имевшие доступ ко всем достижениям мировой культуры.

— Но, мы не говорим, что нужно отказаться от труда, — жесткое лицо Мельцера Фриса становилось все более свирепым, — об этом нет и речи. Мы только за начало озеленения Земли. За возвращение к ее нормальному состоянию. За прекращение людоедского эксперимента. И сейчас нам ничего не мешает начать озеленение.

— Конечно, — кивнул Академик, — конечно. Это ведь просто — переключил генераторы климата и все. Вы готовы включить генераторы хоть завтра.

— Даже сегодня, — едко заметил Мельцер Фрис, — даже сейчас.

— Вот вот, сегодня, — Академик криво усмехнулся, — и вы уже все просчитали, когда на Таймыре зацветут яблони и груши. Только совсем забыли о человеке.

— Ничего подобного, — Мельцер Фрис смотрел прямо на Академика, — мы спасем тех, кого еще можно спасти. На Земле еще около миллиарда людей. Их надо собрать, вылечить и они дадут импульс новому человечеству. Мы построим новые города, создадим гармоноферу, восстановим животный и растительный мир…

— А кто по вашему, — резко выкрикнул Академик, — будет управлять сем этим? Кто? Гармонолюди! Гармоносферой могу управлять только гармонолюди! А их нет! Нет, не было и не будет!

Мельцер Фрис резко дернул тугой ворот черного мундира:

— Это тоже решено и решено не нами. Прямое голосование жителей Земли сейчас возможно по любому вопросу. Это та самая интерактивная демократия, которую требуют ваши оппоненты. А что до власти, то эффективных земных правительств уже нет. Нет даже опасных правительств. Их основной властный элемент — армии уже уничтожены. Остались отдельные шайки полусолдат полуворов. Запасы оружие у нас по контролем. Тех, кто не сдадутся мы уничтожим. А потом отдадим мир людям.

— Вы действительно в это верите? — ехидно поинтересовался Академик.

— Да, верим. Эта вера создала и новые атомные реакторы и наши Антарктические города и победила в войне. Мы верим. А вы нет!

— Нет, — спокойно ответил Академик, — нет, не верим. Я не верю. Не верю в благоразумие людей. Координационный совет не верит. Наши жители не верят. Посудите сами Мельцер.

Академик степенно отодвинулся от стола.

— Мы, вернее они, — он ткнул пальцем вверх, — поставили гигантский эксперимент. Взяли, да и заморозили Землю. И что? Граждане восстали? Восстали против своих тиранов? Восстали в умирающих городах? Восстали, умирая миллионами, вымирая миллиардами? Нет! Нет! Нет! Они жили как бараны и верили в светлое будущее. Они копили свои трудодни, сдавали родственников в заготконторы, жрали синтетический кокаин. И молчали. Лишь единицы создали псевдорелигию и верили в какого-то Бога по кличке Будда-Моххамед-Христос-Биллгейтс. Но и эти лишенцы не подняли оружие. И эти вымирали и дохли и боялись подземного ада. Не замечая того ада, что был вокруг них!

Академик зло ударил по столу рукой:

— Это тупик! Поймите же это!

— Мы изменим, условия жизни, — примирительно сказал Мельцер Фрис, — а бытие определяет сознание. Все измениться.

— Нет! — Академик отрицательно мотнул крупной головой, — нет, вы только окончательно развратите людей. Только и всего. Озеленив Землю, вы создадите упадочное общество. Ваш золотой век продлиться несколько десятилетий, а потом не останется ни конструкторов, ни врачей, ни инженеров. Люди не захотят трудиться и учиться не захотят. Какое-то время вы будете их заставлять, а потом и это не будет давать эффекта. Люди будут развлекаться или апатично потреблять, мотивируя это трудным детством, подростковыми комплексами или проблемами личностного роста. Общество распадется на отдельные сегменты, изолированные и безразличные друг к другу. Эти деградирующие очаги будут медленно распадаться, веря, что идут своим путем. Ваша золотая цивилизация погаснет вместе с последним термоядерным реактором.

— Они рассчитаны на десятки тысячелетий, — вставил Мельцер Фрис.

— Вот, теперь мы знаем и приблизительную дату окончательной смерти человеческого разума на Земле, — пробурчал в ответ Академик.

Академик и Мельцер Фрис помолчали. Каждый анализировал аргументы спора.

— Впрочем, — сказал Академик, — можно подождать. Добиться самосовершенствования человека.

— Сколько же ждать? — нетерпеливо спросил Мельцер Фрис.

— А лет шестьсот, а может в сто раз больше. Оправдались наши самые грустные прогнозы, без развития человека вы не создадите нового мира. Любое изобилие это смерть для человечества.

— Это выше последнее слово? — со стороны казалось, что за время беседы Мельцер Фрис посерел.

— Да, — неожиданно громко и четко сказал Академик.

— Тогда, мы принудим вас.

— Наверное, вы попытаетесь это сделать, — грустно улыбнулся Академик, — и будете делать это целеустремленно и напористо.

— Мы начнем озеленение Земли сами.

— Конечно, ведь генераторы и реактор в ваших руках. Но вы ошибаетесь, если думаете уничтожить нашу геотермальную энергетику, созданную на принципе перепада температур. Вам надо нагреть поверхность Земли до 90 градусов Цельсия, чтобы нарушить наши энергетические коллекторы. К тому же мы создали резерв из атомных реакторов. Да и перекрыть каналы теплоносителя, идущие к нам, вы не сможете.

— Все равно, — Мельцер Фрис нервно скривился, — мы принудим вас отказаться от этой ереси. У нас есть оружие. Отличное оружие.

— А у нас люди, — Академик покачал головой, — вам потребуется время, чтобы адаптировать все эти старинные буера к новому климату, а за это время мы захватим ту часть Земли, что вы услужливо разморозите.

— Не надолго, — ответил Мельцер Фрис.

— Может и так, — уклончиво согласился Академик.

— Но неужели вы не понимаете, что мы с вами связаны, — Генеральный контролер Антарктиды сцепил согнутые указательные пальцы рук, — это неразрывная связь. Мы не можем, не должны е разорвать.

— Я знаю, — спокойно ответил Академик, — но я думаю, что вы спекулируете своим исключительным положением. Вы хотите получить преимущества, на которые не имеете морального права. Я знаю характеристики контура. И подробно осведомлен о системе. Собственно наши данные должны быть идентичны.

Мельцер Фрис кивнул.

— Поэтому я не верю в необходимость озеления Земли, — упрямо повторил Академик.

— Но это наш долг!

— Нет, — покачал головой Академик, — наш долг это соблюдение интересов своих сообществ. Общего глобального плана уже нет. И нам надо примериться с этим!

— Таким образом, — почти прокричал Мельцер Фрис, — вы отказываетесь от абсолютной лояльности человечеству. Ведь это первый принцип Клятвы!

— Нет, — усмехнулся Академик, — я не вижу в ваших интересах общечеловеческих интересов.

— Но ваше поведение это нарушение основных принципов научного поиска!

— Не надо, — махнул рукой Академик, — нет уже никакого поиска. Наша задача проще, — соблюдать интересы нашего окружения. За столетия сформировались новые элиты и им человеческие ценности не нужны. Ни вашей элите, ни нашей не нужен мир и сотрудничество. Во всяком случае, в настоящее время. А что будет дальше я не знаю. И думать не хочу!

— Вы активно действуете на поверхности, и нам интересны цели ваших действий на поверхности?

— А какая разница? — покривился Академик, — это могут быть и географическое описание мира. А могут быть и иные цели. Более значительные и амбициозные.

— Но ваши войска наступают!

— Мы только освобождаем некоторые районы. Вы не согласны с этим? По вашему, лучше оставить у власти царей-бандитов, взявших в заложники собственные народы? Для сокрушителей российской тирании вы слишком осторожны!

— Вы занимаете ту территорию, которая была подконтрольная Правительству России. По законам войны это наш трофей, — прямо заявил Генеральный контролер Антарктиды.

— Однако, — рассмеялся Академик, — и вы уверяете меня в каких-то общечеловеческих ценностях. А сами говорит о законах войны? Это лицемерно. Поверьте мне, что у нас нет желания вести эту войну. Она вынуждена. Нас заставили и заставляют вести эту войну.

— И кто же? — поинтересовался Мельцер Фрис.

— Надеюсь, что сила вещей, — спокойно ответил Академик.

— Поэтому вы и нарушили Богородицкий договор, послав группу Седова!

— Извините, первыми договор нарушили вы, начал телепередачу на Россию и Евросоюз. А когда вам намекнули об этом, вы отказались ее прекращать! И не отрицайте, это же вы подготовили и внедрили к нам Седова.

— Кого?

— Седова, романтика и бунтаря.

— А мы считаем его бунт вашей акцией, — огрызнулся Мельцер Фрис.

— Хорошо, если вам угодно, — ответил Академик, — а как быть как с передачей на Европу вашего провокационного послания. Скажете, что это тоже сделали мы? И почему вы его не прекратили?

— Потому, что не смогли!

— Не смогли?!

— Да не смогли! Был какой-то технический сбой в нашей системе. Передача шла, автономно меняя частоты. Мы даже не знали, что передает наша станция Мирного и что ретранслируют наши космические спутники. Инженеры разбираются до сих пор!

— Я не верю в это, — сдержанно ответил Академик, — это вы спровоцировали кризис. И сейчас вы решили нам навязать свои условия мира. Как будто мы группа наркоманов российского правительства раздираемых противоречиями и мелкими страстями! Вам не кажется, что вы ставите нас слишком низко!

— Это будет не долго, вам придется смириться, — Мельцер Фрис сжал кулаки, так что побелели костяшки.

— Война это путь обмана, — сказал Академик, — а ресурсов и у нас не мало.

— Люди пойдут за нами.

— Возможно, возможно, — Академик откинулся в кресле, — но мне кажется, что люди пойдут за теми, кто лучше себя подаст. Да и почему вы решили, что вам поверят?

— Нам? — пожал плечами Мельцер Фрис.

— Да, вам, — Академик усмехнулся, — мы тоже будем утверждать, что озеленяем Землю. Мы не сможем влиять на процесс, но сможем влиять на мировое общественное мнение. Мы заняли Россию — это спасательная акция. Скоро наши войска займут Европу. Это освободительный поход. Мы несем доброе и прекрасное. Вместо произвола простые и понятные законы, вместо болезней и нищеты спасение и достаток. Кому же, как ни нам верят? И поверят, когда мы заявим, что создание благоденственного климата на Земле — наша заслуга.

Мельцер Фрис молчал.

Академик добродушно посмотрел на Генерального контролера:

— Но это неважно. Уже не важно. После бунта Седова война между нами стала неизбежна. До свидания.

— Вы хотели сказать прощайте, — и Мельцер Фрис резко поднялся.

— Хотел бы, — снова улыбнулся Академик, — но я, почему уверен, что увижу вас еще. И даже не раз.

Мельцер Фрис усмехнулся, повернулся на каблуках и быстро вышел.

Два человека расстались.

А истории в очередной раз придется ополоснуться в горячей людской крови.

В коридоре Мельцер Фрис неаккуратно вытер потные ладони о выглаженный черный китель.

Служитель степенно проводил его до лифта. Войдя в лифт Мельцер Фрис не сдержал улыбки — военная выправка служителя подземелья так и бросалась в глаза.

На поверхности его ждал ледолет. В ангаре ледолет выглядел безобразной серо-графитовой призмой, с хаотически торчащим набором ребер. Он легко покачивался на изящных амортизаторах. Фрис понял, что командир уже приготовил корабль к полету.

Ледолет охраняло несколько бойцов в боевых комбинезонах с боевым оружием. Защитные визоры шлемов были подняты открывая, молодые решительные лица.

Когда Мельцер Фрис подошел ближе бойцы неспешно, освободили путь Генеральному контролеру к креслоподъемнику ледолета. Мельцер Фрис отметил, что на лицах бойцов не было ни настороженности, ни злобы. Лишь холодное равнодушие и уверенность. Это ему очень не понравилось.

Приняв на борт Генерального контролера ледолет резко взмыл. Несколько минут набора высоты и ледолет оказался в зоне спокойных атмосферных потоков. Пилот взял курс на Мирный.

Мельцер Фрис устало откинулся на спинку дивана:

— Связь.

Перед Мельцером Фрисом обрисовался куб, внутри которого появилось изображение энергичного и волевого старика.

— Генеральный контролер?

— Да, Конструктор Ти Мао, — Мельцер Фрис потер пальцем переносицу, — Я сделал все, что мог. Но переговоры сорвались. Он совершенно неумолим. Не только он, но все Подземелье готовиться к войне. А Академик отказался следовать общечеловеческим интересам. Он обвинил нас в частных интересах и разрыве соглашения.

— Даже так!

— Так.

— Это предательство! Удар в спину! Нет хуже! — потряс сжатым кулаком Конструктор Ти Мао, — это подлейшее преступление, которое не может быть прощено! Я не могу вспомнить более мерзкого поступка! И его совершили наши братья по идее!

Конструктор сурово поджал седые усы и посипел:

— Значит, мы начинаем озеленение без них?

— Да, — кивнул Мельцер Фрис, — мы меняем полярность генераторов климата, а это означает войну. Мне было это прямо сказано. Или сохранение статуса кво или озеленение и война.

Конструктор шумно выдохнул:

— Значит война! Мы не можем предать человечество, как эти отщепенцы! Они к ней готовы?

— Да, — четко ответил Мельцер Фрис.

— Тогда Генеральный контролер прибудьте ко мне в Амундсен-Скотт на подробный доклад и обсуждение текущей обстановки.

— Есть, — ответил Мельцер Фрис.

Визор погас.

Генеральный контролер вызвал командира ледолета:

— Поворачивай на Амундсен-Скотт. Мы летим туда.

— Там, очень сложные метеоусловия. Буря восемь балов. Амундсен-Скотт не рекомендован для полетов уже три дня.

— Все равно поворачивай. Конструктор вызывает. Пойдем через бурю.

— Есть, — четко ответил командир ледолета.

Академик проводил взглядом Мельцера Фриса. Вскоре на отличном столе черного дерева вспыхнула синяя сфера:

— Гость благополучно отбыл, — доложил Второй, его голос звучал настороженно.

— Хорошо, — кивнул Академик, — удачного пути ему. Он заложник ситуации, такой же, как и мы.

сфера искрилась:

— Вы уверены?

Академик тяжело положил голову на согнутую руку:

— Уверен ли я? Да уверен. Будет война. И никто не скажет когда и где она закончиться. Но иного выхода нет. Мы совершенно не понимаем друг друга. Даже российские клептократы были прозрачнее и понятливее для нас.

— Что же нам делать?

— Воевать. А сейчас собирайте наше руководство, Координационный совет, — устало произнес Академик, — собирайте всех, даже строптивых и самонадеянных генералов

 

Глава 3

Ледолет несся сквозь бурю. Не было видно ни Солнца, ни земли. Только свечение плазмы за бортом. И лишь гравитационный навигатор не давал машине сбиться с курса.

«Знали бы они, другие земляне, — усмехнулся про себя Мельцер Фрис, — что мы летаем в любых условиях. И летаем на шести скоростях звука».

Навигатор точно вывел ледолет к подледному городу Амундсен-Скотт. Город был назван в честь первобытной антарктической станции. Теперь это был крупнейший антарктический город, вторая столица Антарктиды, постоянная резиденция Конструкторов.

Ледолет спланировал на несколько километров, неторопливо выровнялся. Слабый толчок — вышли амортизаторы, еще толчок — ледолет приземлился. Его немедленно окружил силовой купол укрывший машину от ветра, снега и мороза. Короткий зуммер и кресло Мельцера Фриса опустилось на поверхность. Его встречал только один человек. Старик низкого роста, почти лысый с грубыми чертами морщинистого лица. Потертый цивильный костюм старика смотрелся нелепо на фоне импозантной военной формы Мельцера Фриса.

Мельцер Фрис подошел к нему и, за три шага, церемониально поклонился:

— Конструктор Ти Мао.

Старик поклонился в ответ:

— Генеральный контролер Мельцер Фрис. Поговорим в Третьей Лаборатории. Если вы не против.

Мельцер Фрис легко поклонился.

Старик, казалось, не обратил на это внимание, он резко повернулся и размашисто зашагал прочь от ледолета.

Мельцер Фрис поспешил за ним.

Третья Лаборатория размешалась на седьмом подземном этаже. Это было не так уж и глубоко. Ведь Ти Мао мог выбрать Шестую Лабораторию на семьдесят третьем этаже.

В Лаборатории Ти Мао нервно потер руки. Пробежался до сферы большого визора. И резко обернулся:

— Вы сказали, что договориться не удалось?! Они свернули все переговоры!

Мельцер Фрис медленно поклонился.

— В нашем сообществе это называется, — громко выкрикнул Ти Мао, — провалить тему! Мы рассчитывали на вас! Все наше сообщество верило вам, вашему опыту и умению! Вы готовились столько лет! И вот теперь провал!

Мельцер Фрис снова поклонился.

— Нет! — Ти Мао взмахнул руками, — нет! Я не могу понять вас! Совершенно не могу понять вас! Вы не прочувствовали всей глубины кризиса! Где ваше чувство долга!? Вы поступили как студент! Нет хуже! Как школьник! Школьник начальных классов! Я заявляю вам, что ваше поведение безответственно!

Ти Мао рывком отвернулся к визору.

— Я понимаю вас Конструктор, — тихо сказал Мельцер Фрис, — мы все разочарованы. Никто не ожидал такого. Я подвел и вас и сообщество. И моему провалу нет оправданий.

— Бросьте Фрис! — выкрикнул Ти Мао, — я знаю вас с четвертого курса Университета! Вы тогда были юношей! А я уже тогда был стариком! Не посыпайте голову пеплом! Вы один из лучших наших контролеров! Вы специализировались на варварских наземных государствах! Вы знаете их политику досконально! Вы курировали тему «Война с Россией и Казанью». И курировали ее блестяще! Это лучший наш геополитический проект. Даже лучше, чем уничтожение США! Доверие к вам безгранично! Но такой провал! Мы получили врага много сильнее, чем недавно победили! Это начало глобального кризиса! Это начало великой войны!

Ти Мао пробежал вдоль длинной стены. Тяжело вздохнул:

— Садитесь, Фрис, вы устали. Вторые сутки на ногах.

Ти Мао махнул рукой в сторону кресел, но сам остался стоять.

Мельцер Фрис тяжело опустился в кресло, немедленно принявшее очертание его фигуры.

Ти Мао помолчал, немного успокоился. Подошел к Мельцеру Фрису:

— Все сложилось хуже, чем можно представить. Дело даже не в этих тысячах пленных которых мы перешили в роботов. Мы оказались совершенно не готовы к большой войне. Ни к войне, ни к длительному противостоянию. Неизвестно, что для нас хуже.

— Мы знали это и раньше, — заметил Мельцер Фрис, — еще до войны с Россией. Расчеты сделаны, давно и они показали необходимость короткой, молниеносной войны.

— Раньше не было подземелья! — надрывно выкрикнул Ти Мао, — раньше нашим врагом были удельные князьки! Царьки! Уродливые клептократы! Генералы — педерасты! Священники — педофилы! Бандиты, сумасшедшие, воры! И прочая мразь! А сейчас против нас идеально организованная социальная и экономическая система! Она организована не хуже нас. А в чем-то и лучше. Их ресурсы велики, сейчас они прикрылись флагом спасения человечества. И пожинают богатый урожай! Каждый вылеченный человек, каждый ящик продовольствия, каждая ампула лекарства это их шаг к мировому господству! Сейчас они идут по этой дороге твердой поступью!

Мельцер Фрис подавлено молчал.

— Вы понимаете это! — отчаянно громко выкрикнул Конструктор, — фактора подземелья тогда не было! И этот фактор, сейчас, меняет все!

— Он был, — уверено сказал Генеральный контролер, — но подземелье не было врагом. Подземелье оставалось учтенным фактором с неизвестной величиной. Геополитической постоянной размер, которой неизвестен.

— В том — то и дело, — Ти Мао резво пробежался по комнате, — они воспользовались удобным моментом и захватили Россию. Теперь они могут подчинить всю Европу и Азию! Впереди их штурмовых бригад идут строители и врачи! Они несут тепло, знания и достаток. Они захватывают моральное лидерство в мире. Куда они не приходят их встречают как пророков и мессий! Султан Швейцарии отрекся от сакральной власти и бежал! Бежал, как только первые продуктовые посылки из подземелья стали поступать в Швейцарию! Такова сила морального превосходства! Эта сила ломит все преграды, стереотипы и представления!

— На всех у них продуктов и лекарств не хватит, — осторожно заметил Мельцер Фрис.

— А кто об этом думает сейчас! — Ти Мао глубоко выдохнул, — Кто из нищих и голодных думает об этом?! Предательство подземелья не укладывается в голове! Они не какие-нибудь безграмотные политиканы. Это талантливые и умные люди! Гуманисты! Почему они не хотят соблюсти договор! Чем они объяснили свой бесконечный оппортунизм!

Мельцер Фрис развел руками:

— Они правы, что соглашения не было…

— Нет! — истошно и громко закричал Ти Мао, — было! Была духовная связь! Было общее сознание ситуации! Была общая мечта! Эти ревизионисты могут не врать! Мы столетиями жили только ради одного — нового мира! Мира всеобщего блага! На этом основаны наши культуры! И наши культуры комплеметарны!

— Да, конечно, — согласился Генеральный контролер, — но прошло много времени. Разрыв не пошел ни нам, ни им на пользу. Они решили окончательно отколоться и порвать духовную связь. Их вполне устраивает современное положение вещей. Может они надеются на то, что мы физически вымрем? Не выдержим долгой войны? И они захватят наш научный и промышленный потенциал без боев?

— Мы не можем знать, — устало вздохнул Конструктор, — о чем они думают. Логика у нас одна. Но выводы мы делаем разные. Наше предложение вполне адекватное. Оно позволит спасти останки человечества. И сохранить остатки трития. Генераторы холода погашают слишком много бесценной энергии.

Мельцер Фрис согласно кивнул.

— Вы же понимаете Фрис, что озеленение нам необходимо, — Конструктор тяжело вздохнул, — Тритий заканчивается. Стремительно. Без него остановиться наши термоядерные станции. И наша цивилизация кончиться. Закончиться единственное, в человеческой истории государство, ученых. Этого нельзя допустить! Более того, нарастает противодействие планеты. Усиливается вулканическая активность. Растет температура мирового океана. А значит растут наши затраты энергии на сохранение холода. Корректировать естественный климат намного проще, чем держать в тонусе весь этот планетарный холодильник. Я поясняю вам это, потому, что вы гуманитарий Фрис. Один из немногих и один из лучших. Может, вы не видите как мы близко к краю пропасти. И как нам нужен мир.

— Но что мы можем? — недоуменно спросил Мельцер Фрис, — не принуждать, же их к миру. Это политика неоимпериализма. Ее исход нам ясен. Там тоже умные люди, их на паре финтов не проведешь? И на синтетическом кокаине они не сидят.

— Да новый противник страшнее прежнего. Но и нам надо постепенно раскручивать маховик необходимого для нас климата, — Ти Мао оперся рукой на сферу визора, — только снизив мощность генераторов холода мы уменьшим наш расход энергии. Проблему подземелья мы будет решать параллельно. Это единственное приемлемое на сегодня решение.

Визор неожиданно засветился. В сфере была отображена юная девушка:

— Конструктор? Разрешите?

— Да, что у вас? — отрывисто спросил Ти Мао.

— Я из Второй палеолаборатории. Мы клонируем ископаемых животных для зверинца.

— Хорошо, а что вам надо от меня!

— Мы клонировали множество животных. Но это в основном хищники. Нам надо клонировать всю пищевую пирамиду? Или животные будут питаться специальным кормом?

— Что значит специальным кормом? — переспросил Ти Мао.

— Это значит, что животных мы будем регулярно подкармливать. Или они будут свободно охотиться, — сорвавшимся голосом сказала девушка.

— А в чем отличие? — потерял терпение Конструктор.

— Если они будут жить свободно, то нам надо реплетировать всю пищевую пирамиду. А не только избранных животных. Это необходимо для восстановления пищевых цепей. Как нам быть?

Конструктор тяжело вздохнул и зло прошипел:

— Клонируйте все. Клонируйте всех кого можно. Зверинец задуман огромный. Места хватит на всех. А если не оставите нас в покое, то в зверинце разместим и вашу палеолабораторию. Для проверки пищевых цепей и пирамид.

— Спасибо, — пропищала девушка.

Ти Мао громким щелчком пальцев погасил визор:

— Вот вам пример Фрис. Кругом наивность и безынициативность. И все бояться. Все бояться. Все всего бояться. Эти, из палеолаборатории клонировали археоптерикса. Так он от них убежал. Носился по четвертому уровню и дико орал. Пытался покусать окружающих. А что с него взять? Динозавр. Он и есть динозавр. Так это безобразие продолжалось, пока его не схватил армейский патруль с немецкими овчарками. Вот теперь они и спрашивают у меня все. Любые глупости. Скоро меня и о цвете травы спросят.

Конструктор расстроено покачал головой.

— Переговоры, возможно, продолжить, — намекнул Мельцер Фрис, — ничего не потеряно. Академик прямо указал мне на возможность продолжения переговоров. Я могу отправиться обратно прямо сейчас. Не исключено, что нам удастся сблизить позиции.

— Переговоры нужны только им, — Конструктор зло ткнул пальцев в сферу, — они хотят оттянуть время. Видимо у них тоже не все просто. Но как только они соберутся силами, они придут к нам. Их ресурсы более ограничены, чем наши. Они не просуществуют без наших станций. Без наших фабрик и заводов. Они знают, что по отдельности наши части цивилизации бессмысленны.

— Но зачем они отказались от контактов?

Ти Мао усмехнулся:

— У них иные интересы, чем у нас. Дело, наверно, в том, что человеческое общество не может существовать без людей. А наши заводы могут работать без человека. Поэтому возникает парадокс: сейчас мы в людях подземелья нуждаемся больше, чем они в нас. Когда я говорю «нас» я имею ввиду наше научное сообщество. Нашим коллегам ясно, что потеряв нас, они потеряют несколько столетий развития техники. А потеряв своих людей, они потеряют свою власть. Вот эта власть их и пленила.

Мельцер Фрис согласно кивнул.

— Поэтому я продолжу, — высоким голосом заговорил Ти Мао, — мы не учли пути развития власти в подземелье. Мы столетия имели дело с электроникой, механикой, фундаментальными исследованиями. Наша система управления не менялась, так как не менялся состав нашего сообщества. А они работали с людьми. Естественным путем там выстроилась вертикаль власти. Не кривитесь Фрис, я знаю, что это вульгарное ругательство. Со временем произошел естественный отбор. Появились властители.

Конструктор на мгновение задумался и отрывисто спросил:

— Вы узнали, что — нибудь о поступке Седова?

— Только обрывочные сведения, — Мельцер Фрис нахмурил лоб, — большая часть слухи или пропаганда. Мне стало ясно одно — это не самостоятельный поступок. Это спланированная и тщательно подготовленная провокация. Я склонен думать, что цели вылазки были очень значительны. Скорее всего, это попытка вторжения. Отряд Седова был отлично вооружен и экипирован. Они были говоры для вылазки. Когда же она сорвалась, власти подземелья раздули из пораженцев и смертников героев. Сейчас подвиг Седова очень популярен среди жителей России. И надземной и подземной. Седова считают новым мессией. Христом, Муххамедом или Буддой по выбору.

— Вот видите, — быстро заговорил Ти Мао, — эта авантюра Седова лишнее доказательство силы подземелья. Они все рассчитали. Они давно готовились! Поэтому-то они и оставили нас без человеческого материала. Качественного материала.

— Единственная возможность получения людских ресурсов в настоящих условиях это дикие племена Африки и Азии, — отметил Мельцер Фрис, — эти племена подчиняются своим вождям, нам надо убедить их отдать нам людей. Это будет сложно. Племенным вождям не нужны никакие наши войны.

— Смотря как агитировать, — энергично ответил Ти Мао, — вот например, Бержерон предложил очень эффективную систему рекрутирования местного населения.

— Я внимательно просмотрел его предложения во время полета, — отрицательно покачал головой Мельцер Фрис, — это конечно эффективная, но разовая акция. После такого, мы никогда не получим поддержки у этих племен. Я против насильственной мобилизации. Пусть и под красивым названием «наемничества». Думаю, что вождей удастся подкупить. У нас достаточно безделушек: быстрые машины, визоры, коммуникаторы, оружие. К тому, наши поставки привяжут их к нам. Не забудем и про нашу образовательную систему, мы можем предложить племенным вождям современное обучение их недорослей. Это тоже привяжет их к нам. Во всяком случае, нет необходимости прибегать к насилию, пока не исчерпаны мирные средства влияния. Насилие над племенами сейчас не рационально.

— Мы успеем обсудить это, — нетерпеливо сказал Конструктор, — сейчас наиболее актуальная проблема связана с исчерпанием запасов трития.

— Но запасов должно хватить еще лет на четыреста, — невозмутимо возразил Мельцер Фрис.

Конструктор быстро посмотрел на него и отвернулся. Пробежался по комнате и вернулся к Фрису.

— По спецификациям да. Но некоторые капсулы оказались пустыми, — выдохнул Ти Мао.

— И много?

— Пока тридцать один процент. Но возможно и больше. Проверка только началась. Не спрашиваете, почему это произошло, Фрис. Инженеры тоже не знают. Гипотезы две: утечка из капсул или доставка пустых капсул с Луны. Хищение исключено. Вы знаете систему хранения. В нее невозможно попасть после подписания Богородицкого договора.

— Ясно.

— Поэтому, я настаивал на немедленном озеленении. Вы уверены, что смогли объяснить все, что мы поручили вам?

— Я пытался. Он мне не поверил. Но почему вы скрыли от меня факт утечки трития? Это могло бы многое изменить.

— Вы должны понять, — стремительно отвернулся к визру Конструктор, — признание утечки трития делает нас беспомощными перед подземельем. Никто у нас не согласить на позорное соглашение. При доминировании подземелья. Если они там узнают, об истинном положении вещей, боюсь, мы недолго продержимся здесь.

— Я могу немедленно вылететь к Академику, — повторно предложил Мельцер Фрис, — и сообщить ему всю информацию. Это может изменить их решение.

— Нет, — выкрикнул Ти Мао, — нет! Пока возможно мы должны скрывать свою ахиллесову пяту. Поэтому провал ваших переговоров это плохо, но еще хуже, если они узнают о наших проблемах! Утечка трития будет истолковано, как наша неспособность сохранить общую энергию! Это окончательно подорвет наши моральные позиции в новом мире!

Конструктор Ти Мао стремительно пересек комнату:

— Я больше вас не задерживаю. Вы не виноваты в то, что произошло. Оставьте меня. Я должен обдумать все сложившееся.

Мельцер Фрис поднялся. Церемонно поклонился.

Ти Мао поклонился в ответ, отвернулся и пошел к визору.

Мельцер Фрис ушел, а Конструктор некоторое время быстро ходил по комнате. Бросал взгляд на визор. Наконец, он успокоился и присел к визору:

— Контролер Бержерон. Вы меня слышите?

Визор высветил крупного мужчину лет сорока.

— Да, Конструктор. Я вас слышу. Хорошо слышу.

— Вы в курсе, что наши дипломатические усилия пошли крахом. Мы оказались в состоянии войны с оппортунистами подземелья.

Бержерон кивнул.

— Нет, — сказал Ти Мао, — не вините Мельцера Фриса, он сделал се, что мог. Но дипломатия нам уже не помощник. Настало время иных решений. Какие у вас мысли? Есть зацепки?

— Зацепок нет. Пока нет. Но у нас есть перебежчик, — Бержерон улыбнулся, — некто Уи На…

Ти Мао явно заинтересовался и ближе придвинулся к визору.

 

Глава 4

Академик был не расположен шутить. Его улыбка погасла с того времени как подземелье объявило себя правопреемником России. Это было логично, после оккупации центральной России, но это означало восстановление России в границах 2079. России от Смоленска до Владивостока. Это означало формирование новых боевых отрядов, передачу на поверхность новых ресурсов, технологий и людей.

Две недели назад Академик уступил давлению военных и согласился на оккупацию Казани.

Вчера штурмовые бригады генерала Подшивайлова прошлись парадным маршем по казанским улицам. А уже сегодня Академику намекнули, что армия не может поручиться, за безопасность, если не будет проведена дальняя разведка в Центральной и Западной Европе. Генералам везде мерещатся враги. И военные требуют все больше людей, вооружения, амуниции. Военные уже заговорили о реконверсии экономики. Им необходимо расширение военного производства. Мало генералам лучшего в мире оружия, они считают, что оно должно быть еще лучше. Зачем? Для борьбы с вероятным врагом. Врагом, которого они еще не придумали.

Метеоспутники фиксируют рост температуры в Южном полушарии. Если Мельцер Фрис не блефовал, то Мировой океан скоро вскроется ото льда. Ледяная корка Земли растает. И надо быть готовым к этим новым условиям.

Неизвестно, что последует после озеленения Земли. Какие вирусы вырвутся наружу. И как отреагирует человечество. Хотя для нас важнее как поведет себя население России. И подземелья. И какое более важное? И для нас и для будущего?

Академик устало потер глаза. Брожение общества подземелья приобретало все более акцентированный характер. Четко определились группы интересов в ранее однородном социуме. Теперь приходило мириться с разными требованиями.

Наземная экспансия тоже сосала и сосала ресурсы. И дело не в армии, с теми все понятно. Армия закономерное зло любого государственного организма делающегося считать себя независимым.

Но сложнее были социальные и экономические проблемы. Множество строительных материалов шло на восстановление России. Море лекарств было потрачено на восстановление здоровья наземных жителей. И никто не мог поручиться за эффективность использования этих лекарств. А предстоящий освободительный поход в Европу сулил еще большие проблемы. Об этом и говорилось на вчерашнем совещании.

На нем Чжу Дэ нервно листал слайды на визоре:

— Смотрите. Вот зеленая кривая это иллюстрация нашего производства, а эта красная кривая показывает рост наших затрат. Наше производство снижается, а затраты растут. Когда две кривых встретятся, пересекутся это покажет точку кризиса. К этой точке мы приближаемся стремительно. Уже в ближайшее время мы не сможем обеспечивать наши растущие потребности.

— Какой срок до кризиса у нас есть? — вяло поинтересовался Второй.

— При современной динамики, — отрешенно ответил Чжу Дэ, — три — пять недель. Но если учесть рост затрат в геометрической прогрессии и адекватное снижение производства. То этот кризис уже наступил. Мы его не успели зафиксировать, новы расчеты покажут кризис.

— А как же наземное производство? — поинтересовался Другой в Сером.

— Я уже докладывал, — нервно отреагировал Чжу Дэ, — наземные производства нуждаются в модернизации, а их персонал в переобучении. Мы пытаемся делать и то и другое. Но результаты будут только через три-четыре месяца. И их можно ожидать при том же уровне наших инвестиций в наземную экономику. Надо учесть и то, что началось аномальное потепление. Это приводит к массовому выходу из строя наземной инфраструктуры рассчитанной на эксплуатацию в морозы.

— Вы хотите сказать, — вставил вопрос Второй, — что высокая температура вам мешает?

— Вы меня правильно поняли, — откликнулся Чжу Дэ, — все наземные сооружения строились в расчете на иные температурные режимы. При повышении температуры трескаются пластики стен и перекрытий, выходят из строя электрические кабели и водопроводные трубы. Мы отмечаем и массные оседания фундаментов, ведь при их создании рассчитывали на вечную мерзлоту.

— Понятно, спасибо, — поблагорадарил Чжу Дэ Академик, — сейчас на очереди Тамила.

— Такая же ситуация в социальном секторе, — заявила Тамила, — наши врачи не справляются с притоком больных. К тому, сейчас к ним добавились, раненые с фронта. У нас не хватает всего и врачей и медикаментов. Сейчас мы вводим систему здравпунктов на поверхности. В них больные легкой и средней тяжести будут получать лечение. А сложные случаи мы будем лечить у себя. Но это только снизит остроту проблемы.

— Получается, что мы не можем переварить Россию, — усмехнулся Второй.

— Для этого нужно много времени, — поправил его Другой в Сером.

Генерал Абельсин легко кашлянул:

— Я хотел бы уточнить некоторые аспекты. Меня интересует создание новой боевой техники.

— Генерал! Генерал! — схватился за голову Чжу Дэ, — мы делаем все возможное! Наши КБ работают круглосуточно!

— Не вижу, — спокойно ответил генерал Абельсин, — опытные образцы еще не поступили в производство. Их серийное производство постоянно затягивается. Отговорок как всегда множество.

— Это потому, что вы постоянно забираете у нас людей, — резко высказался Чжу Дэ, — инженеров и рабочих не хватает. Мы не успеваем перестроить роботизированное производство под новую продукцию. Нужно время и время!

— Вы вот говорите о людях, но боевая техника сможет заменить многих людей на фронте. Это снизить мобилизацию из промышленности. По нашим расчетам одна боевая машина заменит сорок бойцов на передовой и двести в патрулировании. Экипаж боевой машины всего три человека. Поэтому разворачивать производство боевых машин в ваших же интересах, — флегматично отметил генерал Абельсин.

— Генерал! — выкрикнул Чжу Дэ, — вы не видите, что происходит! Это кризис, у нас не хватает самого необходимого, а вы твердите о своих чудесных боевых машинах. Возможности производства ограничены. Мы не можем штамповать вам то, что вы просите!

— Действительно, генерал, — заметил Академик, — нам надо развить производство. Перевести экономику наземной части на нормальное функционирование. Вот тогда мы сможем наладить необходимое вам военное производство.

— Конечно, — согласился генерал Абельсин, — после модернизации можно наладить военное производство. Но тогда будет поздно. Боевая техника нам нужна сейчас. Мы не можем ждать, пока вы наладите снабжение наземной России ананасами и черной икрой. У меня, так же, есть вопрос о транспортной системе.

— Какой? — устало спросил Чжу Дэ.

— Почему наши составы идут так медленно, — генерал Абельсин посмотрел в электронный планшет, — за последнюю неделю мы получили семьдесят два процента от отпущенного со складов…

— Генерал, — Чжу Дэ схватился за голову, — такое впечатление, что вы живете на Луне, а воевать решили на Марсе. Я все уже объяснил. Мы в кризисе. В тяжелейшем кризисе.

— Так какое отношение это имеет к транспорту? — не понял генерал Абельсин.

— Прямое, самое прямое, — проскрипел Чжу Дэ, — наземные пневмодороги рассыпаются при росте температуры. Их надо ремонтировать. А ремонтировать нечем. Как только будет возможность, мы начнем их чинить. Но для этого тоже надо время и люди.

— Но транспорт должен работать и работать хорошо, — непреклонно заявил генерал Абельсин, — тем более в преддверии большого освободительного похода в Европу.

— Генерал, извините, — вступился Второй, — какой освободительный поход? Вы же видите, какие у нас проблемы.

— И не надейтесь выбить из нас увеличение армии, — вскользь заметил Академик, — мы отстаивали, и будем отстаивать идею вооруженного народа. Максимум на что мы можем согласиться, это на трех месячную ротацию призывников. Полностью профессиональная армия или длительный призыв исключаются.

— За три месяца бойцам сложно войти в курс дела, — нехотя заметил генерал Абельсин, — такие бойцы только обуза для ветеранов.

— Это важно, но это предельный срок обязательной службы. Если хотите, заключайте договора. Мы выделили вам квоту в семьдесят тысяч человек, — деловито предложил Второй.

— Этого очень мало!

— Это профессиональный костяк армии. Отлично вооруженный и оснащенный. Вы сами утверждали, что один наш боец равен по боевым возможностям двадцати наземным, — напомнил генералу Чжу Дэ.

— Хорошо, — холодно ответил генерал Абельсин, — я вижу, вы плохо стравляетесь. Вам не понятны все угрозы стоявшие перед нами. Опасаюсь, что транспортную проблему приодеться решать армии. А так же нам придется взять контроль, над военным производством, в свои руки.

— И когда вы реши это сделать? — поинтересовался Другой в Сером.

— Как только мы окончательно убедимся в вашей неспособности вести войну, — отчеканил Абельсин, — а теперь прошу меня извинить, мен обходимо находиться на командном пункте.

Генерал Абельсин поднялся и вышел.

Академик посмотрел на Чжу Дэ и спросил:

— Все обстоит именно так? Как сказал генерал?

— Практически. Но есть некоторые нюансы. Боевые машины мы разработали в нескольких вариантах и предусматривали модульную сборку. Эти машины находятся в нашем производстве, для них используется стандартное шасси. Производить мы можем их много. Но военные заявили, что эти машины им не нужны. Им нужны машины специальной разработки под какие-то их особые стандарты. Когда он нам предоставили нам эти стандарты оказалось, что разработать их трудно. Но мы разработали. Военные с ними согласились. Но наладить производство быстро мы не можем. Тоже и с перевозками. Генерал Абельсин сказал правду о поставках. Но он забыл, то, что военные считают опоздание от трех минут и дольше, за недоставку. Они получают все грузы, но если они задерживаются, то считают, что грузы не пришли. Как — будто боеприпасы или амуниция это взбитая клубника со сливками. Мы в первую очередь выполняем их заказы. Свои строительные поставки у нас идут значительно медленнее.

— Срывы есть и у нас, — согласилась Тамила, — и мы были бы рады, если задержки наших грузов были равны задержкам военных поставок.

Чжу Дэ отрицательно покачал головой.

— Понятно, — кивнул Академик.

— Генерал, — тихо сказал Другой в Сером, — считает, что мы должны все ориентировать на интересы армии.

— Да, — согласился Академик, — военные стремятся подмять под себя все наше общество. И экономику и управление.

— А вы знаете, — сказал Второй, — я думаю, что от освободительного похода нам не отвертеться. Слишком красиво расписывают по визорам, как нас ждут трусливые европейцы. Распространяются слухи, что наши войска там встретят толпы радостных восставших. Прямо как в России.

— И инициативные товарищи очень бояться упустить момент. Их волнует, что вторжение в Россию началось поздно, — отметил Другой в Сером.

— А Пашка соратник Седова требует наказания виновных. В первую очередь педагогов. И создания системы прямой интерактивной демократии, — ответил Второй.

— Церковь на поверхности уже распустили, — подсказала Тамила.

— Как это сообразуется со свободой совести?

— Просто. Все священны были сотрудниками секретной службы зачистки. Кого-то осудили на порку, кого-то на работы. Но церкви закрыли все. Личное служение и вера не возобраняются.

— Это не правильно, — высказал свое мнение Второй.

— Конечно, нет, — но голодным холодным россиянам нужны были жертвы, — сказал Академик, — вот и закрывают церкви, порют священников и педагогов.

— Пашка сможет провести это решение, — ответил Другой в Сером, — ему же удалось утвердить решение народа о поголовной порке педагогов. Хорошо, что мы отстояли личную ответственность. А то Пашка хотел сечь всех педагогов одинаково. Как мучителей и пособников режима преступного режима.

— Среди наших коренных жителей подземелья новое движение, — тихо заметил Чжу Дэ, — борьба с неполноценными.

— Неполноценными? — не понял Второй.

— Да, так прозвали жителей наземной России. Идея в том, что они жили в духовной слепоте и оттолкнули спасителя их душ.

— Кого? — непонимающе переспросил Другой в Сером.

— Спасителя Седова.

— Метафизика, — разочарованно покачал головой Второй.

— Метафизика, — охотно согласился Чжу Дэ, — но ведь работает. Многие верят, движение шириться.

— Еще говорят о связях Седова с нашим злейшим врагом, — вяло отметил Другой в Сером.

— Это с кем же? — повел бровями Академик.

— С Антарктидой. Это может быть правдой? Седов мог знать об Антарктиде? — прямо спросил Второй.

— Нет! Это исключено! — отрезал Академик.

— Но он видел Богородицкий договор. Его подписали и мы и Антарктида.

— Сам договор не являлся секретным, — прояснил вопрос Академик, — секретны протоколы к нему. В них расшифровываться определение «иных в подземелье». И определяются рамки взаимоотношений подземелья и Антарктиды. У нас эти протоколы уничтожены сразу. И об этом есть упоминание в архивах. Хотя копии протоколов могли быть у гарантов Богородицкого договора. В ООН, например. Может в США или в Евросоюзе. Но я сомневаюсь, что эти копии дожили до наших дней. И невероятно, чтобы их видел Седов. К тому же он не говорил, и не намекал, что знает об Антарктиде. Контакты Седова и Антарктиды это очередная сплетня. Нелепая и вредная в настоящее время.

Неожиданно Второй вскрикнул и поднял голову от визора:

— Только, что генералы выдвинули новое требование — несменяемость командования минимум по полгода. Мотивируют это трудностями освоения районов боевых действий. Генералы требуют, так же, права утверждать и выдавать офицерские патенты до капитана включительно. Выдавать эти патенты самостоятельно, без согласия Координационного совета.

— Вот определилась и военная фронда, — шумно выдохнул Академик.

— Да. Скоро они потребует контроля над производством вооружений и людскими ресурсами. И сошлются на тяжелую войну.

— Так и будет, если мы не столкнем их с Пашкой, — спокойно сказал Академик, — только он, соратник легендарного Седова сможет скоррелировать давление военных на общество. Иначе нас ждет военная диктатура. Контуры этой диктатуры уже вырисовываются. Пашка — сильный оппонент военным.

— Но это изменит всю структуру нашего управления! Изменит резко и непоправимо! — сказал Другой в Сером.

— Конечно, — устало согласился Академик, — но это неизбежно. Наша система управления уже устарела. Она была эффективна в условиях изоляции подземелья. В условиях абсолютной апатии населения и процветания гедоизма. Теперь система управления дает сбой. Общественное движение, возглавляемое Пашкой уничтожит ее. Это предсказуемо и закономерно. Дальше простой выбор: диктатура или демократия. А если демократия, то какая — представительская с классом профессиональных продажных политиков или прямая с постоянным голосованием населения и властью демагогов. Выбор невелик. Но он есть.

— Пока есть, — заметил Чжу Дэ.

— Демократия от диктатуры отличается способом смены власти, — деловито высказался Академик, — при демократии смена власти мирная, а при диктатуре кровавая. Наша задача все сделать мирно. И избежать гражданской войны.

— Вот только гражданской войны нам еще не хватало, — всплеснул руками Второй.

 

Глава 5

Антарктические киборги наступали широкой цепью. Вдалеке медленно барражировал тяжелый буер. Он осторожно двигался освещаемый заходящим солнцем. А на его черных башнях четко просматривались нежные паутинки антенн.

Это была знаменитая всесокрушающая атака Свободной армии Антарктиды.

— Им до нас еще минут двадцать ходу, — лениво оценил ситуацию Смирнов.

Ирина Вострикова кивнула, соглашаясь.

Со времен революции, когда нового директора их школы нашли в кладовой и повесили благодарные родители, Ирина Вострикова перестала быть педагогом. Она еще легко отделалась — получить двести плетей после стольких лет учительства было верхом милосердия со стороны революционного суда. Впрочем, говорили, что слово за нее замолвил сам Пашка — соратник Седова. Хотя, если подумать, зачем Пашке было вступаться за рядового российского педагога?

Но, как бы, то, ни было, выпоров, Ирину отпустили на все четыре стороны.

Система нейро-электрического стимулирования учеников отменена после Революции. А иначе учить Ирина не умела. А так как она была признана неспособной к индивидуальному развитию и больше ничего не умела, то пришлось Востриковой податься в армию. В ней кормили и давали обмундирование. Сама же Ирина считала, что только поменяла один парник на другой. Эта, свободная жизнь, проповедуемая революцией ее страшила.

На этом дальнем посту она оказалась в компании с бывшим рабочим — Смирновым, осужденным еще до революции за диверсию против школы и казанским солдатом. Здесь на дальнем рубеже республики они должны были отбивать атаки Антарктической армии.

Казанец — мужчина средних лет в неизменном белом камуфляже и высокой папахе с зеленым крестом деловито откинул заглушки прицела энергопушки и стал протирать их ватой.

— Вот давеча, — тихо сказал он, — старики говорили, что все прицелы протирались только беличьими хвостиками. Красота. Тогда пушки осечки и промаха не давали.

— Ага, — откликнулся Смирнов, тащивший из каземата запасную батарею, — тогда и стреляли куда лучше, чем сейчас.

— Лучше, лучше, — казанец осторожно массировал окуляр прицела, — а ты дочка не стой колом, — обратился он к Ирине, — а иди да чаю завари.

Ирина Вострикова хмыкнула и пошла, кипятить чай.

Тем временем киборги перестроились и образовали три шеренги.

— Это они минные поля проходить будут, — сам себе сказал казанец.

Смирнов ничего не ответил занятый прилаживанием батареи к патроннику. Он вообще мало общался со своими товарищами и считал, что его незаконно обошли. В последние дни Российской Федерации старого образца всех заключенных принудительно перевели в армию.

Революция освободила всех этих несчастных, они получили право выбора. Но Смирнова это как-то не коснулось. Сняли с его ноги браслет с взрывчаткой это верно, но из армии не уволили. От такой неблагодарности Смирнов почасту обижался.

Тем временем атака развивалась. Киборги стали падать, перебегать и даже постреливать в направлении бункера.

— Ага, — казанский солдат передвинул папаху на затылок, — идут соколики.

Появилась Ирина Вострикова с кружками и дымящимся чайником:

— Куда ставить кружки-то?

— А куда хошь, — отмахнулся от Иринки как от древней назойливой мухи Смирнов.

Неожиданно буер выстрелил. Комок огня вырвался из ствола одной из пушек буера и полетел в направлении бункера.

Столб жидкой грязи и сине-серого льда вырос метрах в ста перед амбразурой, но быстро осел.

— Пристрелочный, — снова пояснил для самого себя казанец рассматривая воронку от пристрелочного выстрела буера.

Противник приближался. Переливающиеся комбинезоны киборгов становились все заметнее и заметнее на фоне синего горизонта.

— Сейчас мы вас поджарим, — казанец, наконец, бросил протирать прицел и выставил на компьютерной панели силу заряда энергопушки.

Смирнов нехотя запустил протокол ловушек и маскировки — около бункера стали стрелять сигнальные ракеты и макеты энергооружия. Из специальных укрытий повалил дым.

— Огонь! — крикнул казанец.

Каземат осветился вспышкой выстрела. Рявкнула сирена выстрела. Заработали моторчики подачи масла к кожуху охлаждения пушки.

— Выстрел произведен, — томно пропел голос боевого компьютера.

Ирина поставила, наконец, кружки на столик и села в углу на откидной стульчик нежно розового цвета.

Смирнов припал к амбразуре наблюдая результаты выстрела.

Антарктиды залегли и открыли вялый ответный огонь. Стреляли они снизу верх и большинство зарядов падало недолетами. А другие заряды просто улетали в белый — белый свет.

Буер развернулся бортом к амбразуре и дал залп.

— Пять! — закричал Смирнов, — пять зарядов прямо в нас.

Все в бункере замерли. Земля дрогнула за бункером. Раздалось шипение и глухие всплески.

— Огонь! — закричал казанец и снова выстрелил.

Вспышка озарила бункер.

— Выстрел произведен, — снова пропел голос бункерного компьютера.

— А вы что ждете! — повернул к Смирнову и Ирине ожесточенное лицо казанский солдат, — они уже в дальности ручных винтовок! Бейте, их! Бейте!

Смирнов нехотя откинул бронезаслонку, придирчиво осмотрел амбразуру и взял свою винтовку. Потом он так же аккуратно изготовился и выстрелил в перебегающего киборга.

Ирина Вострикова приспособилась у другой амбразуры, она медленно перевела винтовку на боевой режим и решительно полоснула очередью по наступающим.

Один из киборгов, остановился, его комбинезон вспыхнул и киборг свалился.

— Есть! — радостно закричал казанец, — есть! Вмазали. Вот так дави сучье!

Он прицелился и выстрелил еще раз.

— Выстрел произведен, — отрепетировал выстрел, голос боевого компьютера.

Бойцы Свободной армии Антарктиды на этот раз залегли. Они даже перестали вести огонь по бункеру.

Но буер резко набрал скорость и дал залп.

— Пять! — снова заорал Смирнов.

В этот раз попадание пришлось в южную стенку бункера. Два заряда с шипением взорвались. Свет в бункере мигнул.

— А черти, — казанец передернул прицел и выставил максимальную мощность.

В это время буер выстрелил еще раз. Но залп пришелся мимо.

Ирина полоснула по киборгам еще двумя очередями, а казанец выстрелил из пушки.

В небольшом помещении бункера шипели электромоторы подачи масла и воды, свистела вентиляция, и трещали энергобатареи оружия. Вся эта какофония задавила окружающие звуки.

Цепь залегших Антарктидов вся скрылась за разрывами. Сквозь них стали пробиваться языки пламени, чад и гарь.

— Получили! Получили! — неистово кричал казанец переводя прицел пушки на близкий огонь.

Его папаха упала, а по лицу и шее катился крупный пот.

Смирнов прицелился и выстрелил несколько раз одиночными.

— Пт — фу, — промазал, — оскалился он, — они в мертвой зоне, наверное.

— Ни хрена! — заорал казанец в пылу боя. Он выхватил ручной бластер, откинул ближайшую заслонку амбразуры и полоснул очередью по врагу. Веселая дорожка разрывов пришлась точно по цепи залегших киборгов.

— О! Бей, Так и бей это говно! — клокочущее вскрикнул казанец и снова метнулся к пушке.

Смирнов быстро заменил батарею винтовки и прочесал выстрелами все пространство перед цепью киборгов. Ирина несколькими короткими очередями прервала все попытки противники подняться.

— Что за черт! — простонал казанский солдат, — все эти скоты и, правда, переползли в мертвую зону!

Тяжелый буер маневрировал все быстрее и быстрее, видимо командиры противника опасались активности оборонцев. Буер дал еще несколько залпов, но все они легли недолетами или попали в ловушки.

А Смирнов и Ирина умело обстреливали Антарктидов не давая им подняться.

Правда ловушек оставалось все меньше и меньше — некоторые уничтожил буер, другие сами вышли из строя. Это дало возможность буеру сосредоточить весь огонь по бункеру. Все чаще и чаще разрывы накрывали бункер, несколько раз гасло электричество, вышел из строя боевой компьютер. Казанец как бешенный бык гонялся по помещению переключая электросети, врубая дополнительное питание, устанавливая новые блоки в компьютер.

Антарктический буер дал зал и на этот раз точно накрыл бункер — два разряда попали в переднюю стенку бункера, а три на крышу. С треском погас свет, выключились приборы наведения, отключилась вентиляция. Только Смирнов и Ирина, увлеченные боем расстреливали окапывающихся киборгов.

— Хватит! — неожиданно закричал казанец, — они нас сейчас расстреляют!

— Да ты, что! — оглянулся на него раскрасневшийся отбоя Смирнов, — мы их скоро перебьем всех!

— Хватит! — казанец стал оттаскивать Ирину от амбразуры, — надо сделать вид, что мы уничтожены, и они уйдут!

— Да на хрен это надо!? — закричал на него Смирнов.

— Иначе этот буер нас расстреляет! — казанец попытался выхватить винтовку из рук Смирнова.

— Так и пусть стреляет! — выкрикнула Ирина.

Новый залп буера пришелся по бункеру — маскировка уже не работала, так же как и ловушки. Да и Антарктиды хорошо пристрелялись.

— Но он уничтожит весь бункер! — казанец упал на колени и подпол к Ирине, — не надо! Если бункер погибнет, то погибнем и мы! Этот бункер наш вечный дом! Смилуйся над ним!

— Да с чего ты это взял, — Смирнов дал длинную очередь по цепи киборгов, — свалим и пробьемся к своим.

— Нет! — заорал казанец, — бункер для меня как живой! Я не могу!

Он переполз к Смирнову и стал хватать его за ноги.

— Да отвяжись ты! — Смирнов лягнул казанца, — давай воевать лучше!

— Нет! — убивался на полу казанский вояка, — я боюсь открытого пространства! Я просидел в этом бункере семь лет! Я знаю его каждый уголок! Если он будет разбит, то и я долго не протяну!

— Чего это он? — обратилась Ирина к Смирнову.

— Походу он сбрендил, — заключил бывший рабочий и посмотрел в панораму прицела.

— Так что нам делать-то? — снова спросила Ирина.

— А черт его знает, — Смирнов щелчком вставил в винтовку новую батарею.

— Не надо, хватит воевать! — казанец валялся на полу и бился головой в пол, — хватит! Вы покрыли себя славой, спасите для меня бункер! Он должен жить!

Видя, что бункер больше не стреляет буер, замедлил ход и дал еще зал. Бункер вздрогнул, но качественный бетон нигде даже не осыпался. Правда, залп буера вызвал новый приступ истерии казанца:

— Хватит! Хвати! Хватит! — он стал бросаться на стены и пытаться поддержать их. Поддержать от падения.

— Да, — присвистнул Смирнов, — послал боженька помощника, — как в драку так припадок.

— Может ему укол сделать, — предложила Ирина.

— А можно и водки дать, — огрызнулся Смирнов.

Казанец разодрал на себе камуфляж и тихо ныл в углу.

Но Антарктиды прекратили атаку — они были слишком измотаны боем. Их буер одиночным огнем обстреливал бункер, а киборги стали вскакивать и отступать. Нескольких киборгов товарищи вытаскивали с поля боя волоком.

— Раз, два, три, а вот еще два, там один, — считал Смирнов, — плюс вот еще одного тащат. Всего двенадцать.

— Неплохо, — отозвалась Ирина, берясь за кружку с чаем, — только чай остыл.

— Ага, — автоматически отозвался Смирнов, не слушая ее, — всего двенадцать из них пятеро точно наповал, да и остальные долго не протянут.

Смирнов с грохотом захлопнул заслонки амбразур, откатил энергопушку. Электричество стало поступать исправно, включился боевой компьютер.

— Чего он пишет, — поинтересовался у Ирины Смирнов.

— А бред какой-то, — отозвалась Вострикова, — операционку надо переустанавливать. Старая слетела, наверное.

— Понятно, — Смирнов устало присел на откидное сиденье и посмотрел на лежавшего ничком казанца, — а с этим что?

— Очухается, — жестко заявила Ирина, — не первый раз.

— А может его врачам показать? — поинтересовался Смирнов, — страдает. Человек все-таки.

— Да нет, — длительная педагогическая практика негативно сказалась на человеческих качествах Ирины, — таблеточек попьет и будет в норме.

— Тогда ладно, — махнул рукой на казанца Смирнов, — пусть валяется как падаль. Главное чтобы не простыл на холодном полу.

— Авось не простынет, — Ирина усмехнулась и пошла в подсобку за резервным портативником.

«А пора бы и привыкнуть», — сказал сам себе Смирнов.

Этот аванпост они удерживали втроем уже несколько месяцев. И в сознании уже стирался первый удар Антарктидов по ним. Тогда они перепугались, неистово бились с киборгами четверо суток, беспрерывно отбивая атаки. А потом все стало обыденным и привычным.

Киборги атаковали раз — два в неделю. И потеряв несколько своих откатывались.

Иногда бой затягивался, и бункер получал повреждения, это вызывало истерику казанца. Тот катался по полу, звал бункер по имени, хватал своих товарищей за ноги, просил прекратить бой.

Это сначала пугало Смирнова и Ирину, а потом тоже стало будничным.

Пришла Ирина с портативником.

— Знаешь, — она подключила его к сети, — реактор говногаза как-то странно сегодня работает. Может где утечка?

— Может и утечка, — флегматично согласился с ней Смирнов, — только мастер-то лежит. Он попинал ногой казанца, — как отойдет, то зови его к реактору.

— Пусть лежит, — это шок, — в тысячный раз сказала Ирина.

— Ладно, — Смирнов затекшими руками поставил винтовку в держатель на стене.

Бункер был автономным. Ну, практически автономным — он получал энергию от ветряков и реактора работающего на человеческих экскрементах. В армии такой реактор звали просто — говногаз. Так просто решалась проблема утилизации отходов.

Единственно, что доставляли в бункеры так это синтетическую пища и людей.

Пища расходовалась по боевым нормам Люди чаще сходили с ума или стрелялись, чем гибли от огня Антарктидов. Все на аванпостах знали это.

Ирина копалась с компьютером, подстраивая программы.

Смирнов потер свои руки, только сейчас он почувствовал неприятную усталость, испитую ломоту в суставах, резь в глазах.

Казанец пошевелился.

— Вколоть ему что-ли? — спросил Смирнов.

Ирина не ответила. Она снова выключилась из реального мира. В очередной раз ей вспомнились подробности гибели ее отца легендарного генерала Вострикова. Шли уже последние дни Российской Федерации, когда генерал Востриков отбивая атаки Антарктидов погиб. Произошло это до смешного глупо — его адъютант в панике бежал и утащил с собой блок контроля браслетов. Как только генерал Востриков оказался за пределом контроля, то генеральский браслет взорвался. Хоронить было нечего. А адъютант, поддонок и пидор, представился в плену генералом Востриковым. И жрал генеральский паек, пока его не разоблачили.

Ирина закончила установку программ. Она отключила портативник и вывела боевой компьютер на оптимальный режим.

Еще при Президенте генералу Вострикову как погибшему на посту полагался бы памятник в одном из небольших городов России. Но в эпоху революции об этом совершенно забыли. Это Ирину бесило.

— Надо внешние ловушки починить, — зло сказала она Смирнову.

— Хорошо. Только отдохну, — Смирнов сгорбился на своем откидном стуле.

— Скоро стемнеет, — Вострикова щелкнула переключателем, — а у нас тридцать семь поврежденных процентов ловушек и сбито два макета пушек.

— За час уложусь, — прикинул в голове объем работы Смирнов.

— Твое дело, — Ирине надоел этот разговор с ограниченным слесарем.

«Эх, как до революции, было, — затаила дыхание Ирина Вострикова, — тогда все эти работники нас боялись. А теперь, анархию развели. Анархию. Свободу…».

 

Глава 6

Мельцер Фрис одернул черный мундир и решительно выступил на середину зала:

— Я выезжал на фронт. И только что вернулся с передовой. Мои впечатления отвратительные. Войска не управляются. Навербованные наемники ненадежны, а ветеранов практически нет. Командный состав слаб и не может вести бой. Я был свидетелем поражения под Гвадалахарой. Наши войска потерпели бездарное поражение. Они бежали, бросив всю боевую технику. Это поражение отдало подземелью всю Францию и Испанию. На обратном пути я видел, как мы атаковали одинокий пограничный пост. Даже не знаю, сколько человек его защищает — десять, пять или два. Но наши войска не смогли захватить его. И не могут захватить уже четыре месяца. Я говорил с нашими офицерами, они ссылаются на множество причин. Но они просто не хотят и не могут воевать! И не умеют воевать! Я считаю, что основная проблема — слабость наших войск, их биологического компонента.

— Можно сделать нормальные войска, — намекнул младший ассистент Барлев.

— Можно, только старейшины племен не дадут нам больше мужчин. И чем мы будем сражаться, когда перебьет последних, — коротко ответил Контролер Бержерон.

— Есть проект боевых роботов, — вальяжно заметил младший ассистент Барлев.

— Этот проект исключительно дорог. Как не крути ничего надежнее и дешевле человека еще не придумано, — отмахнулся Конструктор Ти Мао.

Мельцер Фрис громко щелкнул пальцами:

— Нам необходимы энергичные действия. По моим наблюдениям противник полностью превосходит нас в боевом оснащении. У него отличное ручное вооружение. Их ставка на огнестрельное оружие полностью оправдалась. Боевые машины, произведенные в подземелье не столь многочисленны как наши. Но они более эффективны. Они превзошли нас в технологиях. Их индивидуальные комбинезоны обеспечивают лучшую связь и лучшую защиту. Поэтому потери армии подземелья, намного ниже, а солдаты атакуют энергично и дерзко! Их бойцы верят собственным командирам, а командиры доверяют войскам. Это факт установленный практикой!

— Слова, слова, — глухо пробурчал Конструктор, рассматривая какие-то документы.

— Мы ничего не можем противопоставить электромагнитным пушкам противника. Эти пушки отличное оружие. Даже наши линейные буера не могут выдержать удары снарядов электромагнитных пушек, — продолжал говорить Генеральный контролер, — броня наших буеров рассыпается в труху при попадании снарядов электромагнитных пушек. Фактически наши линейные и крейсерские силы не могут противостоять врагу. Отсюда череда тяжелых поражений и наши постоянные отступления!

— Вы сгущаете краски Генеральный контролер, — глухо сказал Бержерон.

— Нисколько. В сражении при Матапане девять машин противника разгромили наши вторую и девятую флотилии буеров. Мы потеряли двадцать семь буеров. Большая часть экипажей погибла. Ни один из наших буеров восстановлению не подлежит. Противник не потерял ни одной боевой машины!

— Вы рассказываете сказки. Такое невозможно. У нас есть отличные энергетические орудия. Все расчеты и испытания это подтверждают, — выкрикнул Ти Мао, — а вы уверяете нс, что мы беззащитны перед оппортунистами! Этого не может быть! Теория свидетельствует, о том, что наше оружие лучше!

— Нет, я говорю правду. Эти энергопушки хлам, — громко ответил Мельцер Фрис, — они капризны и громоздки, а их заряды не могут причинить врагу серьезного ущерба. Иное дело электромагнитные пушки используемые противником. По оценкам наших офицеров электромагнитные пушки выпускают снаряды со скоростью семь — девять километров в секунду. Эти орудия просты — они состоят из генератора электромагнитного поля двух балочных направляющих. Снаряды этих пушек имеет квадратное сечение, и крушат броню наших кораблей. В лучшем случае снаряды пробивают наши корабли насквозь. В худущем они взрываются внутри корабля. Осколки снарядов превращают все в сечку. Машины, вооружение, боеприпасы, экипажи все в кашу!

— Но наши буера никогда не строились для таких целей. Мы не создавали машины для борьбы с электромагнитными пушками, — меланхолично пояснил Бержерон.

— В том то и дело! Но надо разрабатывать новое оружие, а не уверять себя в превосходстве нашей науки! А друг друга в собственно непогрешимости!

— Ваши выводы слишком категоричны! — зло выкрикнул Конструктор Ти Мао, — нет оснований говорить о нашем отставании в технологиях! В некоторых компонентах военной техники мы можем отставать. Но в целом мы стоим выше этих предателей и оппортунистов! Разве опортунисты смогли клонировать палеоживотных? Или создать ледолеты?

— Соглашусь с Вами Конструктор, — подобострастно закивал Бержерон, — оппортунисты не могут сделать ничего хорошего. Их видимое превосходство временное. И мнимое. Вы Генеральный контролер неправильно понимаете ситуацию.

— И его видит только уважаемый Генеральный контролер, — вкрадчиво подсказал младший ассистент Барлев.

— Ваши суеверные уверения не изменят обстановку на фронте, — отчеканил Мельцер Фрис, — сейчас надо принимать меры, а не успокаивать себя! Фронту нужны боевые машины, а не красивые слова!

— Генеральный контролер, — резко повысил голос Конструктор Ти Мао, — вам не нужно определять, что нам надо делать. Научное сообщество само может принимать адекватные решения! Вы забываете, что наша сила в объективности и единстве мышления.

— Пока вы принимаете решения, идет время. И мы стремительно проигрываем войну. Наша армия находиться в тяжелейшем положении. Вся техника, которую мы модернизировали, уже выработала ресурсы. Новые машины идут на охрану побережья. К тому же озеленение вызвало новые трудности: необходимость строительства кораблей и войну на море, — высказался Мельцер Фрис.

— А так же войну в воздухе. Которая была не возможна при низких температурах, — добавил Барлев.

Наши производственные мощности не справляются. И не могут справиться, во всяком случае, быстро, — ответил покрасневший Бержерон.

— Это слова уважаемый коллега! — Мельцер Фрис сжал кулаки, — вы говорите одно. Говорите, то, что придумали здесь. В узком кругу! Но я говорю то, что я видел на фронте! Там нужна новейшая боевая техника и люди! А не ваши умные и красивые слова! Словами нельзя выиграть войну!

— Наверное, — вкрадчиво заговорил Бержерон, — нет смысла постоянно упирать на ваше присутствие на фронте. Мы знаем, что вы регулярно выезжаете на фронт. И ценим это. Правда, целесообразность ваших поездок, Генеральный контролер, весьма условна. Об этом наш совет уже указывал вам. Вы действуете субъективно. А мы объективно. Мы собираем информацию и анализируем ее в спокойных условиях. Используя наши передовые технологии. В этом и есть научный подход. А ваши действия Генеральный контролер сильно отдают метафизикой. И ересью субъективизма.

— Я единственный из вас, — отмел доводы Бержерона Мельцер Фрис, — кто бывал на передовой, и знает настояния армии! Только я, из присутствующих здесь, был под бомбардировкой, видел атаки, раненых и убитых. А вы не видев войны, беретесь учить тому, чего никогда не видели!

— Хорошо, хорошо, — хмыкнул младший ассистент Барлев, — но к чему постоянная критика наших действий? Возникает ощущение, что критикуя нас, вы пытаетесь выгородить себя. Обелить за тот срыв катастрофический переговоров, результатом чего стала это война.

— Я бывал на фронте и до провала переговоров! Я считал и считаю это моим долгом! И не могу понять, как вы можете руководить войной, сидя в Мирном и в Амундсене! И я говорю вам то, что вижу! А не сообщаю препарированные данные фронтовых сводок.

— Вы неправильно стали понимать обстановку. Восхваляете иностранное оружие. Это ставит под сомнение вашу научную квалификацию, — по-кошачьи вкрадчиво произнес Контролер Бержерон.

— А вашу квалификацию ставит под сомнение наши поражения на всех фронтах!

— Мы, — тихо отметил Бержерон, — ориентируемся на указания Конструктора. Поэтому наша точка зрения не может быть ошибочной.

— Конечно, — картинно поклонился Мельцер Фрис, — ошибочны лишь мои наблюдения. А так же ошибочны поражения во Франции и Вьетнаме! Ошибочно и мнение полевых командиров! Почему бы вам не рассказать о своей правоте там! Под огнем, а не здесь!

— Вы преувеличиваете результаты своих поездок по фронту, — ответил Контролер Бержерон, — а они носят только ознакомительный характер. И не более того. Вы можете нам рекомендовать, но вы пытаетесь отдавать приказы. Это говорит о неправильном понимании вами своих полномочий.

— Вы знаете, Генеральный контролер, — зло выкрикнул Ти Мао, — я запрещаю выезжать вам на фронт! Займитесь своим делом. Не распространяйте слухов! Ваша миссия провалена! И провалена полностью! Неизвестно сколько времени нам потребуется для ликвидации последствий вашего позорного поражения!

— Действительно, — мягко сказал Бержерон, — Генеральный контролер вам не стоит рисковать. Нет никакого смысла в ваших поездках на фронт. К чему весь этот пафосный героизм? Полеты от фронта к фронту? Постоянная критика наших действий? Может вам немного отдохнуть?

— На вашем месте я бы сосредоточился на исследованиях в вашей Лаборатории, — резко произнес Ти Мао — геополитика ваше призвание и оно получается у вас куда интереснее, чем война.

— Это хороший выход, — горько улыбнулся Мельцер Фрис, — но вы сами забрали у меня полномочия контактов с племенами Африки и Америки.

— Это было необходимо для диверсификации управления войной, — ответил Бержерон, — потери на войне неизбежны. И представьте, что все сосредоточенно в одних руках. Результатом станет потеря контроля над обстановкой.

— Я это понимаю, но ваши действия по вербовке наемников малоэффективны. Есть простые цифры…

— Генеральный контролер вопрос решен! Фрис, мы вас не задерживаем, — громко сказал Ти Мао.

Конструктор быстро поднялся и поклонился:

— Мы пригласим вас, как только вы понадобитесь!

Мельцер Фрис поклонился. Резко повернулся на каблуках и покинул помещение Первой Лаборатории.

Клубок проблем рос час от часа. Медленно, но невосполнимо руководители подземелья теряли авторитет и влияние. Армия Обороны подчинялась только своим генералам-победителям. Генералы жаждали новых победоносных кампаний. Для чего постоянно требовали людей и оружия.

Социальные службы стонали от оттока грамотных кадров и вспышек доселе неизвестных болезней. Нехватка материалов срывала все мыслимые сроки восстановления России.

Закономерно настало время, когда правителями подземелья было выражено недоверие.

Вотум недоверия предстал в лице бывшего библиотекаря Пашки. Было известно, что свой колоссальный политический капитал он сделал на знакомстве с Седовым. В разговорах граждане шептались, что Пашка был любимым учеником и соратником Седова. Поговаривали и то, что Пашка внебрачный сын Седова. А как было на самом деле, не знал никто.

— Вам надой уйти! — прямо завил Координационному совету Пашка.

— Кто этого требует, — спросил Второй.

— Мы!

— А вы это кто?

— Народ надземной и подземной России! Я представитель нового народа! — задиристо сказал Пашка.

— И что новый народ желает сообщить нам? — спокойно поинтересовался Академик.

— Народ желает того, что бы вы оставили управление, — выкрикнул Пашка, — Бездушная и безумная система клептократии уничтожена! Но почему вы не поддержали отчаянный порыв патриота Седова! Ведь все равно пришлось вводить войска на поверхность! Это страх, страх перед живой мыслью, который парализовал наше руководство. Ваша ошибка заключается и в соблюдение пустых договоренностей с преступным правительством России.

— Это слова, — апатично ответил Другой в Сером, который еще не восстановился от поездки по стройкам надземной России.

— Это не слова, как вы изволите выразиться. Это призыв к действию, — огрызнулся Пашка.

— Конечно, это очень важно. Но если бы вы осознавали все проблемы, которые стоят перед нами. Вы не были так самоуверенны, — намекнул Академик.

— Проблемы стоят перед вами. И ваша устаревшая система решить их не в состоянии.

Пашка прошелся перед руководством подземелья:

— У вас нет легитимности. Вас никто и никогда не избирал и не поручал вам кем-либо управлять. Вы самозванцы. А Координационный совет мифический орган.

— Такова традиция, — развел руками Второй.

— Традиция неудачников и пораженцев. Сейчас все меняется. Вы совершенно не готовы управлять обществом, которое вам не подчиняется. Это уже не то апатичное общество трусов и бездельников. Теперь это общество воинов и строителей, несущих свет порабощенному человечеству, — громко провозгласил Пашка.

— Пафосно, очень пафосно, — промычал себе под нос Академик.

— Для вас все пафос, — заявил Пашка, — а нас разбудил подвиг Седова и его жертвенных друзей!

— Опять, та же болтовня, — глубоко вздохнул Другой в Сером, — тебе самому-то не надоело? А?

— Это вопрос человека, который всю жизнь просидел в комнатках. Под землей, в тепле и сытости! Это вопрос человека, не шедшего в бой рядом с Седовым!

— Хоть нас не агитируй, — устав слушать Пашку, сказал Второй.

— Вас не агитирую. Вы не общество.

— А кто же мы?

— Вы куча жалких охлократов?

— Вот как? — переспросил Академик, — и с каких это пор мы переместились в охлократов?

— С тех пор, — визгливо выкрикнул Пашка, — как вы стали тормозом в развитии нашей судьбы. Сейчас вы шлагбаум перед локомотивом нового общества.

— Даже так, — растроенно покивал Академик.

— Да так! И только так! — не обратил внимание на иронию Пашка, — Вы наш тормоз.

— И в чем эффект нашего торможения, — с интересом спросил Другой в Сером.

— В том, — громко сказал Пашка, — что вы все проспали. Проспали восстание Седова и е помогли ему. Проспали народное движение за освобождение России от тиранов. Но тогда вы лицемерно к нему примазались! Но примкнув к восставшему народу, вы не смогли восстановить наземную Россию! И вы ничего не сделали для ее восстановлений! Потом вы проспали войну! Вы ничего не знали о коварной и вероломной Антарктиде. Не знали, что это наш злейший враг, который намерен нас уничтожить. И как общество и как государство! Вы это преступно проморгали! Вы оказались совершенно не готовы к войне, не знаете ее масштабов! Поэтому вы не можете ни победить Антарктиду, ни реконструировать Россию!

— Серьезные обвинения, — согласился Академик, — но я надеюсь, что когда-нибудь вы поймете наши решения и верно оцените наши поступки.

— А я надеюсь, что никогда не пойму их! И никогда не приму их! — крикнул Пашка.

— Как знаете, — тихо сказал Академик, — а чего вам нужно?

— Всегражданское правление, которое осуществиться путем прямой демократии. У нас для этого есть все возможности.

— И как это будет выглядеть? — насмешливо спросил Другой в Сером.

— Очень просто: защищенный центр голосования по всем важнейшим вопросам. Голосование по индивидуальным кодам. Код получают все наши граждане с 14 лет.

— И как вы определите граждан? — хмуро поинтересовался Академик.

— Всеобщим голосованием, — заявил Пашка, — все важные вопросы будем решать только прямым голосованием народа.

— А священников, педагогов и неполноценных вы тоже туда включите?

— Попам место в церкви. Прислужники культа нам не нужны, — Пашка завелся не на шутку, — они нам не враги. Они враги наземных граждан. А педагоги и вовсе подонки и моральные уроды. Все поголовно. Для них необходим новый Нюрнберг! Для попов-подонков и педагогов- мучителей мало регулярной порки. Их надо наказать примерно! Жестоко!

— Не сомневаюсь, — тихо заметил Второй, — что вы так и сделаете.

— Сделаем, — твердо сказал Пашка, — как только получим такую возможность. Наказать тунеядцев и подонков. Наказать их железной рукой победившего нового народа!

— Но как, же ваша демократия? — спросил Академик.

— Демократия и поповское царство это разноположенные понятия. Ублюдки-педагоги туда тоже не вписываются! Так же туда, не подходят чиновники-воры и террористы из секретных служб зачистки!

— А как же неполноценные? — наивно поинтересовался Второй.

— Неполноценные, — прочеканил Пашка, — это жертвы! Жертвы преступного режима. Правительства России, которому вы помогали. И помогали бы сейчас! Помогали бы до сих пор!

— А почему вы знаете?

— Потому, что вы бросили моего искреннего друга и соратника Седова! Вы бросили его погибать среди полчищ российских головорезов! И только давление народа подвигло вас оказать помощь страдающему российскому народу!

— Это значит из-за Седова? — переспросил Академик.

— Да!

— Опять двадцать пять, — отрешенно закрыл лицо руками Другой в Сером.

— Так как же с неполноценными? — повторил вопрос Академик, — они будут гражданами? Или вы их в попы запишите?

Пашка не заметил иронии:

— Так как решит народ, так и будет. Глас народа — глас божий!

— Тезис всех демагогов, — невзначай отметил Втрой.

— Хорошо, а как же война? — спросил Академик.

— Войну может вести только истинно народное правительство. А не кучка засидевшихся охлократов. С началом прямой демократии наша борьба приобретет новый смысл! Мы победим всех! Наши враги будут быстро уничтожены!

— И позвольте спросить за счет чего? — усмехнулся Второй.

— За счет народного единства! И стремления к общей цели!

— И с нашими военными договоритесь? — ехидно спросил Другой в Сером.

— Военные часть народа, — высказался Пашка, — часть нашего нового народа.

— В котором не будет неполноценных, попов и педагогов, — скептически улыбнулся Академик.

— Это как народ решит, — заученно повторил Пашка, — а с генералами договоримся. Они подчиняться народной воле. Если волю эту выразит избранное правительство. Противиться этому правительству генералы не смогут.

— Дай то Бог, дай-то Бог, — скептически произнес Второй.

Академик легко наклонил голову:

— Чего ты требуешь от нас?

— Только одного, — Пашка внимательно посмотрел на Академика, — уйдите сами. Распустите Координационный совет. А перед этим объявите всеобщие выборы!

— У нас есть выбор, или время на обдумывание?

— Нет! — гортанно выкрикнул Пашка, — мы не можем ждать! Народ не может ждать! Вы довели общество до страшного кризиса! Потому, чем быстрее вы уйдете, тем лучше! Впрочем, мы гарантируем вам неприкосновенность.

— Мы это кто? — вновь поддел Пашку Второй.

— Это великий новый народ.

— Хорошо, — устало ответил за всех Академик, — мы конечно уйдем. Завтра, даже сегодня мы объявим по визорам о всеобщих выборах. А так же заявим о нашей отставке и роспуске Координационного совета. Вся власть перейдет к избранному прямым голосованием правительству. Вас это устроит?

— Да, — весело рассмеялся Пашка и вышел.

Руководители подземелья помолчали.

Другой в Сером тихо пробурчал:

— Зря мы его тогда не выпустили на поверхность. К его искреннему другу…

— Правильно, — ответил Академик, — правильно, что не выпустили. Он может сделать очень и очень много. И сделает. Будьте уверены.

Он помолчал, а потом рассмеялся:

— Но каков демагог?!

 

Глава 7

Смирнов, Ирина и казанец жили вместе уже долго. Война постепенно стала отходить на второй план, а затем и на третий.

Проявилось это сначала в том, что темой для обсуждения стали нормы рационов, а потом и последние события в мире. Так же легко и непринужденно они умудрились забыть и о войне и об опасности грозящей этому далекому аванпосту Революции.

Ко всему привыкаешь. Тем более к постоянной, ждущей опасности. Рано или поздно психика сдается. И человек, сам того не ведая и не желая, начинает мириться с реальной угрозой. Выдуманные угрозы изжить труднее — их источник сам человек, а не его раскатанное на несколько десятилетий время.

Ирине первой надоело сидеть в тесном и душном бункере.

— Я пойду, осмотрюсь, — заявила она как-то вечером.

— Это еще куда? — встрепенулся казанец, — а если засада? Если тебя киборги подкараулят?

— А больно им это надо, — огрызнулась Ирина.

— Тогда осторожнее, — сказал ей Смирнов.

— Ты меня не учи, — Ирина захлопнула отвороты сапог, — я Вострикова! Я дочь генерала!

— Вот, вот, — тихо произнес Смирнов, — поэтому и не спеши по папиным следам.

Ирина резко обернулась и метнула на него молнийки глаз.

— Лучшее вообще сидеть тут, — казанец стал осматривать местность в боевой перископ, — зачем шляться? Здесь куда безопасней.

Ирина не обратила на его слова никакого внимания и стала собираться — взяла винтовку и походную термос-фляжку.

— Если уже так приспичило, — Смирнов с видимой натугой поднялся с койки, — если надо то я провожу.

— Фи, — Ирина перевела комбинезон в боевой режим, — если так надо, то иди. Только ко мне на пять метров не приближайся.

— Ладно, — Смирнов прикинул на вес свою винтовку, — как скажете. Ваше дело благородное, а мы сами по себе.

Ирина открыла дверь бункера и вышла.

— Я что говорю-то, — казанец подскочил к Смирнову, — если вы того не вернетесь быстро или те атаку начнут то я двери закрою. Все по инструкции. По инструкции говорю.

— Делай, как знаешь, — Смирнов пересчитал батареи в подсумке, — хочешь закрывай, а хочешь открывай. Пока.

— Пока, — отрешенно ответил казанец.

Ирина Вострикова ушла уже сравнительно далеко. Смирнов нагнал ее метрах в ста от бункера. Сухой, выбитый ветром снежный песок мерзко скрипел под ногами.

— Как несмазанная телега, — пошутил Смирнов.

Ирина не ответила.

Они прошли несколько сот метров, бункер почти скрылся из вида. Молчали.

Потом Ирина повернула к бункеру окружной дорого. Они медленно прошли через место боев. Здесь было тихо, только так и бывает на полях бывших сражений, когда рассеется последний дым. Все видимое пространство покрывали десятки, сотни, тысячи воронок. Мелких и крупных. Их было больше всего метрах в ста от бункера, с трехсот метров их становилось все меньше и меньше, а дальше были видны только редки крупные воронки от выстрелов энергопушки.

— А здесь-то как будто трактор ездил, — про себя сказал Смирнов.

Ирина неожиданно кивнула.

Они прошли еще несколько метров — стали видные неглубокие ячейки, что отрывали себе во время атаки киборги.

Они подошли ближе. Несколько десятков ячеек обозначали четкую линию, за которую киборгам удавалось пройти не часто.

Смирнов разворошил одну из ячеек и свистнул — она была вырыта неумело, грубо, замершая земля вырвана отдельными комьями.

— Они что? Руками копали? — в пустоту задал вопрос Смирнов.

Ирина прошла дальше и вдруг поскользнулась и упала. Смирнов подскочил и помог подняться. Под ногами Ирины была видна какая-то лужа темно-темно коричневого цвета.

— Кровь?! — резко спросила Вострикова.

— Похоже на то, — присмотрелся к застывшей луже Смирнов.

Ирина отошла на шаг.

— Мне холодно, — сказала она.

— И хрен этот дверь с испуга возьмет и закроет, — поддержал ее Смирнов, — пойдем — те домой.

— Хорошо, — Ирина еще раз бросила взгляд на окостеневшую на морозе кровь и побрела к бункеру.

Казанец дверь не закрыл, но разговаривать с путешественниками не стал — он забился в свой угол и сидел в нем, изредка ворочаясь и произнося какие-то странные слова.

С тех пор прогулки Смирнова и Ирины стали регулярными. Сначала Ирина гордо шла впереди, а Смирнов как хозяйская собачонка семенил сзади. Потом они стали ходить практически вровень — Смирнов держался слева и несколько поодаль.

— Вы знаете, — сказала несколько дней спустя Ирина, — а кругом не так уж и плохо. Я бы даже сказала, что мне здесь нравиться.

— И чем же, — тихо отозвался Смирнов.

— Чем? — Ирина пожала плечами, — не знаю. Может простой красотой.

— какой красотой? — насмешливо переспросил Смирнов.

— Простой, — робко отозвалась Ирина, — здесь нет пластиковых, бетонных и стальных коробок. Труб пневмоавтобуса. Здесь все просто и понятно.

— А, — Смирнов шмыгнул носом как мальчишка, — вам виднее. Вы люди ученые.

— Не говорите так, — Ирина обернулась к Смирнову, — вы не правы.

— Не прав, не прав, — Смирнов поравнялся с Ириной, — я всегда был не прав.

— Это обстоятельства, — с прежней гордостью заявила Ирина, — это такая жизнь.

— Да бросьте вы это, — огрызнулся бывший сварщик, — ты начальник я дурак, я начальник ты дурак. Да и вас корежит только то, что вы связались с быдлом и сидите вместе с нами.

— Не совсем так, — Ирина зло поджала губы, — но если начистоту…

— А иначе не порошу, — перебил ее Смирнов.

— Если правду, то я достойна большего. У меня образование и опыт работы есть. И, извините, не сварщиком. И не заводе.

— Так это понятно, — Смирнов натянуто зевнул, — а у меня нету образования и опыта работы. Как нету и папы генерала.

Ирина ненавидяще посмотрела на Смирнова и ускорила шаг:

— Не мечите бисер перед свиньями, — бросила она, — так говорил один из древних мудрецов.

Смирнов искренне рассмеялся.

После такого они не разговаривали несколько дней. Пока не пришло время прогулки. Уже у самой двери Ирина поинтересовалась:

— За что вы меня ненавидите?

— Не вас, — помедлил Смирнов, — ненавижу, наверное, жизнь.

— Не таите ожесточение в сердце, — кротко отметила Ирина, вспоминая курсы психотренинга для педагогов, — война пройдет, и вы вернетесь домой. Будет новая жизнь, все будет хорошо. Зачем думать зло?

— Война закончиться? — Смирнов умело подкинул на руках винтовку, — наверное, и закончиться. Но не я ее начал и она мне не нужна. А вам?

— Мне, — растерялась Ирина Вострикова, дочь известного генерала, — мне? Я исполняю свой долг. Так правильно. Так нас учили.

— И я исполняю долг, без лицеев, без наград. Исполняю. Я свой долг исполняю с рождения и мой долг быть пушечным мясом. А если сильно повезет, то по старости в консервы для иностранцев закатают, — Смирнов угрюмо осмотрел горизонт, — впрочем, здесь вряд ли. А вот если война закончиться, то не буду терять надежды на посмертное бытие и пищеварение.

— Но сейчас все изменилось, — сказала Ирина, — сейчас Революция. Все новое. Все заново. Открыты те пути, которые были невозможны еще год назад.

— Вы и ученикам такую же муть говорили? — зло спросил Смирнов.

— Нет, — тихо объяснила Ирина, — такую не говорила.

— Так вот, — Смирнов потер лоб, — все течет и ничего не меняется. Это другой древний мудрец говорил. Сейчас что-то сменилось. Правительство России сгинуло в Антарктиде. И хрен с ним. С правительством и с Президентом. И без них проживем. Теперь пришли умники, которые пятьсот лет под землей просидели. И никто об этом не знал. А теперь раз и нате — Координационный совет трех главарей. Они даже е под именами, а под какими-то никами были. Появились, порулили. Войну с Антарктидой продолжили и назвали ее Священной. Хорошо. Паек увеличили, браслеты со всех сняли. Перевели на контракт. Теперь можно и домой махнуть. А потом раз и нет Координационного совета. Утром проснулся — прямая демократия. Вроде у нас кривая демократия уже была. Теперь вместо всех умников один говорун — Пашка. Он и говорит и делает. А что делать ему народ говорит. Ты говоришь?

— Я нет, — смутилась Ирина, — но скоро нам привезут личные карточки граждан, и мы сможем голосовать.

— Конечно, привезут, — ответил Смирнов, — и голосовать сможем. Только посадил меня сюда Президент России. Которого сначала национальным лидером считали, а потом тираном объявили. Держал меня здесь какой-то Академик. А теперь я Пашке советы по компьютеру давать буду. Хорошо.

— Хорошо, — жалко улыбнулась Ирина.

— Хорошо, ой как хорошо, — покривлялся Смирнов, — да только мне один хрен. Стой и стреляй. Без дома, без семьи, без человеческой работы. Все за кого-то и ради чего-то делать надо.

Ирина вздохнула, этот рабочий привлекал ее простотой и каким-то мужским шармом. Наверное, таким же запахом и обаянием обладал тот военком, к которому ее сватали. И если бы у военкома были все конечности… Или хотя бы руки, то за свои добродетели Ирина не ручалась. В Смирнове ее останавливала только прямолинейность и приземленность суждений. И какой-то исконный здравый смысл, которым Ирина никогда не обладала.

— Вы пессимист Смирнов, — упрямо заявила Ирина и улыбнулась.

— Не я, — Смирнов взглянул на нее, — не я, жизнь моя такая пессимистичная.

— Как знаете.

Остаток пути они прошли молча.

С тех пор как прогулки Ирины и Смирнова стали постоянными казанец не находил себе места. Сначала он придумывал предлоги, чтобы оставить Смирнова с Востриковой в бункере. Потом смирился.