— Уважаемая Татьяна Васильева, — третий секретарь обкома посмотрел на Бертольц сквозь опушенные очки, — вы требуете от меня невозможного.

— Почему?

— Понимаете, я вот вижу ваш ордер на эвакуацию. Вижу, что вы отсидели ко мне большую очередь. Но поймите и вы меня. Транспорт мне взять не откуда. Транспорт нам дают военные и специальный комитет эвакуации.

— Дайте мне пропуск в этот комитет, — настойчиво сказала Татьяна.

— Товарищ, Бертольц, — устало сказал секретарь, — ваш ордер на эвакуацию подтверждаю. Вот моя виза на нем. Вы можете выехать хоть сейчас. Хоть на самолете, хоть автомашиной. Но я вам не могу дать направлении, ни на самолет, ни на машину. Все расписано. Если вы сможете сделать это самостоятельно, то нет никаких препятствий к вашему выезду. Вам нужен паспорт и этот вот ордер. Вас вывезут. Но транспорта нет.

— Тогда дайте мне пропуск в комитет по эвакуации, — настойчиво повторила Татьяна.

Третий секретарь покрутил головой:

— Это не имеет смысла. Комитет по эвакуации возглавляет товарищ Косыгин. Он из Москвы. Он не знает про вас. Да если бы и знал, то ничем не смог бы помочь. У нас огромный список лиц подлежащих эвакуации. Но нам надо вывозить и оборудование заводов, и пороха и материалы и детали боевых машин. Транспорт не только для людей. Вот вам телефон, звоните по нему, и как только будет возможность, вам будет предоставлен транспорт.

Он протянул ей листок с цифрами, Татьяна его взяла, понимая, что бесполезно с ним спорить.

— И зовите, пожалуйста, следующего, — чиновник поправил очки и вздохнул.

В коридоре сидело и стояло множество людей. Это были все те, кто имел право на эвакуацию, но для нее не было возможности. Для многих эта возможность не наступит никогда.

— Все, — Татьяна закрыла за собой дверь и посмотрела на Колю сидящего под одеялом, — это все.

— Что все? — спросил Коля и облизал искусанные во время припадка губы.

— Мы не выехать.

— Почему ты так решила?

— Нет возможности. Мне сейчас объясняли в обкоме как все это трудно и невозможно. Они вывозят материалы, станки, порох, но не людей. Вернее на людей отдают то, что остается. Вот дали телефон и предложили звонить по нему. Но думаю, по нему я никогда не дозвонюсь.

— Ясно, — Коля пошевелился под одеялом. Последнее реям он сдавал все сильнее и сильнее. Припадки были все чаще и все дольше. Он уже не выходил даже в общую кухню. Лицо Коли опухло, по нему постоянно бегали тики. Люминал не помогал, хотя он его исправно глотал. Позавчера у Коли стала трястись левая рука.

— Ты звонила маме, — тихо поинтересовался Коля.

— Да, — ответила Татьяна и положила шапку на вешалку, сняла варежки и =бросила сушиться, — с телефона Натана Яковлевича. Из его кабинета.

— И что сказала?

— Сказала, что у нас с папой все хорошо. И что беременна. Мама все поняла.

— Вот видишь, еще ест шанс.

— Какой шанс, — покачала головой Татьяна, — что она сможет организовать продовольственный караван в Ленинград, прорвет блокаду или организует для меня специальный самолет?

— Из Москвы виднее.

— Я еле пришла. Весь день на ногах.

— Там есть твоя сгущенка, — сказал Коля.

— Я знаю, но не хочу есть. В висках шумит. А еще обломился зуб. Мне нужны витамины и белки. И их сейчас нигде не взять.