— Что — то вы быстро, — начальник авиационного узла смотрел документы Татьяны.

— На войне как на войне, — ответила она.

— И то верно.

Начальник был таким уродом, что Татьяна не могла отвести взгляд: вся нижняя часть лица была ярко-розовой, как у вареного рака. Губы тонкие и прямые обрамляли рот. Выше линии носа кожа лица была нормальной.

Начальник уловил ее взгляд и крякнул:

— Как есть. Осенью сорокового получил мой полк новые Як первые. Вылетел я и при посадке завалился на нос. Погорел немного. Все, что было не закрыто шлемом и очками сгорело. Но я привык. Мажу ожог вазелином, чтобы не сох.

Татьяна, наконец, отвела взгляд.

— Вот и списали меня в обоз, — продолжил начальник авиационного узла, — но ничего бывает хуже. А знаете, за что я люблю женщин?

Татьяна посмотрела на него недоуменно.

Начальник опять крякнул. Наверное, это была его манера смеяться.

— Я не о том, что вы подумали. Женщины легкие. Вес летчика Рабоче-крестьянской Красной Армии с парашютом девяносто килограммов, а вес женщины — сорок. Сорок килограммов. А вес в авиации очень важен. У вас есть груз?

— Нет, практические нет, — ответила Татьяна, — только это.

Она показала вещмешок, который принесла Зина, а мама и бабушка набили какими-то продуктами.

— Вот и хорошо, — сказал начальник авиационного узла, — скоро полетите. Через два часа в Ленинград пойдет почтовый. Он только с почтой, ну еще несколько пассажиров. Если ничего не измениться, то полетите на нем.

— Спасибо, — ответила Татьяна.

— Хрр, — крякнул начальник, — за что? За пропуск в Ленинград? Это не прямой полет до Казани. Полетите на трофейном.

— Это как? — спросила она.

Начальник авиационного узла посмотрел в окно:

— Немец под Москвой, но и мы на что-то годимся. Есть уже трофейные самолеты. Полетите на немецком транспортнике Юнкерс пятьдесят два. Такой большой, трех моторный. Не Дуглас конечно, но ничего. Надежный.

— Я знаю, — сказала Татьяна.

— Да?

— Помню их с гражданской войны с Испании. Они тогда перевозили войска франкистов из Африки.

— Были там? — поразился начальник авиационного узла.

— Нет, — покачала головой Татьяна, — я по новостям помню. На радио работаю.

— На радио, — свистнул начальник, — на радио это хорошо. Нам бойцы агитации и пропаганды очень нужны. Правда, нужна не меньше хлеба.

Он почему-то скривился, словно от боли.

— Я там работаю, — спокойно сказала она, глядя ему в уродливое лицо, — и знаю, что вам не нравиться.

— Не нравиться? — усмехнулся начальник, — а, пожалуй, что не нравиться. А вы туда зачем?

— Куда?

— В Ленинград этот? Туда сейчас мало кто летит. Вот в Казань, Куйбышев рейсы всегда забитые. Особенно в Куйбышев. Вторая столица.

— Столица трусов, — резко сказала Татьяна.

— Хрр, — начальник посмотрел на нее веселыми голубями глазами — бесятами, — вы потише. Все же время военное.

— И что? — спросила Татьяна и пожалела, что папиросы в туго затянутом вещмешке — мама боялась воров.

— Да так, враг может услышать. У врага везде уши.

Она пожала плечами. Самая гуманная власть могла добраться везде, но ей это было безразлично.

— Так, что вас туда тянет? — повторил вопрос начальник авиационного узла.

— У меня там муж, друзья, работа. Там мой город.

— Принимаю, — качнул головой начальник, — но скажу сразу. Сейчас лучше стало, чем осенью. Тогда мы летали по прямой. Если транспортник сталкивался с немцами то все. Всем венок от месткома. Сейчас все лучше — наши самолеты сразу идут на восток, а потом от Архангельска проскакивают в город. У финнов с авиацией не очень. Да и у немцев под Ленинградом сейчас не как в сентябре. Так, что проскочить можно успешно.

— Вы не беспокойтесь, — сказала Татьяна, — долетим. Я долечу. А если нет, то все будет быстро. И весной найдут.

Офицер посмотрел на нее, теперь его глаза были внимательны и честны:

— Интересно, вы рассуждаете. Даже и не подумаешь, что вы с нашего… С советского радио.