Дверь дрожала от ударов.

— Открывайте или сломаю дверь, — густой бас перекрыл гул ударов.

— Наверное, тебе лучше открыть, — растолкал Татьяну Миша, — ты здесь прописана.

Она выскочила из-под одеяла, накинула полушубок, подскочила к двери и открыла.

Перед ней стоял высокий мужчина, в пыжиковой шапке, добротном пальто и высоких валенках. В руках он держал большую книгу в синем переплете.

— Вы ногами? — спросила Татьяна.

— Что не понял мужчина, — ногами? Руками? Какая сейчас разница? Вы кто?

— Я здесь живу, — робко ответила она.

— А я ваш домком, — сказал пришедший, -= домком по совместительству. А на деле я парторг Кировского завода. Конечно, не всего, но одного из ведущих цехов — механического. У нас немцы стоят в двух километрах. Мы практически на передовой работаем. Сейчас меня ждет у входа автомобиль, поэтому давайте без лирики.

— Хорошо, — тихо сказала Татьяна, — без лирики.

— Вы кто, — еще раз спрашиваю.

— Я здесь живу, — подавленно сказала Татьяна, — прописана здесь.

— Хорошо, — ответил домком, — тогда ваши документы?

Татьяна засунула руку во внутренний карман полушубка и вытянула паспорт. Подала его домкому. Тот открыл:

— Ясно. Бертольц Татьяна Петровна. Все верно есть такая в домовой книге. В этой комнате и зарегистрированы.

— А кто этот мужчина? — домком кивнул на Мишу.

— Христос? — громко спросил домком.

— Почему Христос, — не поняла Татьяна.

— Потому, что только он воскрес, — хмыкнул домком, — вот в домовой книге записано, что ваш муж умер. О чем сделана соответствующая запись и составлен соответствующий акт. Вот запись и акт. Вам с этим актом надо идти в ЗАГС там вас зарегистрируют с этим гражданином. Иначе ему не положено здесь находиться ночью. Вам понятно?

— Понятно, — ответила она.

_хорошо, домком посмотрел в домовую книгу, — тогда еще вопрос. Почему вы незаконно заселились в комнату?

— Как не законно, — спросила Татьяна, — я здесь живу.

— Ваш муж умер, — наставительно сказал домком, — об этом составлен акт и сделана запись в домовую книгу. Так как никого не было кроме него, то комната была опечатана. О чем составлен акт и сделана запись в домовую книгу. Поэтому, чтобы вскрыть комнату и заселиться вам было необходимо дождаться меня. Я бы составил акт о вашем вселении. А теперь мне придется составлять два акта — о вашем незаконном вселении и о вашем вселении. В таких условиях как сейчас это роскошь. Мне на завод надо, а я акты с вами составляю.

— Я со свидетелем дверь вскрывала, — вспомнила Татьяна.

— С каким свидетелем? — настойчиво поинтересовался домком.

— Со старушкой такой. Жила она здесь. Елена Васильевна е зовут. Кажется.

— Кажется, — кивнул головой домком, — не красиво гражданка Бертольц на покойников все сваливать.

— Как на покойников? Она несколько дней назад со мной дверь вскрывала.

— Вскрывала, — спокойно ответил домком, — а вчера ее забрали.

— Куда забрали? — не поняла Татьяна.

— А куда сейчас забирают, — хмуро сказал домком, — на кладбище ее забрали. Умерла бабушка. А акта вы не составили.

— Нет.

— Нет. Вы считаете, что если блокада, война, то она все спишет. А вы за это время весь дом и заселите?

— Не нужен мне весь дом, — тихо ответила Татьяна.

— И хорошо, что не нужен, — домком заметно помягчал, — а вы где работаете?

— На радио.

— Да, да, что —то вспоминаю Бертольц вроде слышал. А доказательства того, что вы не однофамилица или родственница Бертольц с радио есть?

Татьяна опять стала копаться во внутреннем кармане полушубка, нашла документы и подала их домкому.

— Вот трудовая, — сказала Татьяна, а вот пропуск в Радиокомитет горда Ленинграда.

Домком посмотрел документы:

— Тогда порядок, а стыдливый гражданин, где работает?

— В Смольном.

— Значит тоже достойный человек, — заключил домком, — но вы не затягиваете с регистрацией. Хотя время военное, тем более, что время военное. Дисциплина нам нужна крепче прежней. Регистрируйтесь и приносите мне документы. Я сделаю запись в домовую книгу, и живите на здоровье. Я в тридцать седьмую вселился. Бываю через день или два регулярно. Супруга чаще меня бывает, можете ей документы оставить. Она человек проверенный, дочь революционного комиссара. Ну, желаю счастья.

Татьяна закрыла дверь и только тогда поняла, что ноги ее околели — все время разговора она стояла босая на ледяном полу. Она быстро скинула полушубок и нырнула под одеяло.

— Надо же, — тихо сказал Миша, — волей не волей на тебе женишься.

— А ты не хочешь, — она прижалась к нему.

Хочу, но каковы порядки тут у вас.

— Какие есть, — улыбнулась она, — ты сам здесь жить хотел.

— Хотел, — согласился Миша.

— А знаешь, спустя минуту сказал он ей, — этот домком мне напомнил Максима Максимовича.

Какого Максима Максимовича, — спросила Татьяна, — лаская Мишу.

— Того самого из «Героя нашего времени». Любимого героя Николая Первого.

— И чем напомнил?

— Именно на таких вот и держится наша партия и наше государство?

— На тех, кто всех в домовые книги вносит? — отодвинулась от Мши Татьяна.

— Да нет, — рассеянно ответил Миша, — не хохми. На таких, кто в любых условиях исполняет свой долг.

— В любых условиях, — переспросила она, — он мне не показался каким-то голодным или утомленным. Такой откормленный партиец, с достойной женой. И анкеты у них достойные.

— Ты все представляешь в каком-то странном свете. Я имел ввиду. Что именно такие вот рядовые партии и проводят линию партии. Именно они на местах и есть партия.

— А, — поняла Татьяна, — ты имеешь ввиду, что подумает там в Кремле Сталин или в Смольном Жданов, а такие вот домкомы все осуществляют?

— Вульгарно говоря, ты права. Именно это я и хотел сказать.

Татьяна неожиданно громко засмеялась:

— Представь, представь! Страна, управляемая домкомами! Домкомами различного уровня и объема полномочий! Господи, да какой же это ад будет!