— Знаешь, — Татьяна посмотрела на Мишу, — Даша пропала.

— Какая Даша? — не понял он.

— А, да ты же не знаешь, — Татьяна поправила воротник свитера, — над нами женщина живет с дочерью. Дочь зовут Дашей.

— А знаю, — быстро вспомнил Миша, — видел ее пару раз. Старушка такая, а дочь не видел.

Татьяна вздохнула:

— Ни какая она не старушка. Практически моя ровесница. Только с дочерью живет. Муж у нее был. То ли бросил, то ли посадили. Я из ее рассказов ничего толком не поняла. В общем, нет у нее мужа. Только одна дочь. И другие мужики у нее не задерживались.

— Понятно, — протянул Миша.

— А вот сейчас Даша пропала. Пошла в школу и не вернулась.

— И что она делать думает?

— Я ее видела на лестнице, — Татьяна посмотрела на входную дверь, — она не знает. Но я ей сказала, что надо искать. Сначала взять без содержания на ее заводе, а потом в школу идти и в милицию.

— Она согласилась?

— Она? — Татьяна даже вздрогнула от странного вопроса, — Даша для нее всем была. Даже не знаю, что она еще придумать может. Столько лет растила. Одна без мужа подняла. А она исчезла.

Аня пришла с опозданием на два дня. Медленно переступая распухшими ногами она поднялась по лестнице на пятый этаж.

В этот же день Миша припер буржуйку. В их комнатах еще топили. Но гарантировать того, что это будет так и дальше не мог никто.

Печка была уже обгоревшей, только дверца была приварена заново.

— В институте у сторожа вся семья умерла, — сказал Миша, — он переехал к бабе какой-то и продает все имущество. Эту печку я у него справил за три пайки хлеба. Вот еще две переварил в гараже за полста водки.

— Ты думаешь нам это очень нужно, — спросила Татьяна, для конторой появление этой печки казалось началом новых трудностей.

— Надо, — Миша делячески потер руки, — никто не знает, как долго будут топить. Топливо везут только для заводов. Наш дом не отключают, чтобы не лопнули труды. Жом стоит так, что если отключить его то продеться выключать весь квартал, а значит лопнут трубы и до лета их не восстановить. Да и лишний источник тепла нам не помешает.

Татьяна кивнула. Она уже не хотела перечить ему. Все неслось так быстро, что ссора из-за мелочи не имела смысла.

— Завтра, — Миша уже пристроил печку в угол комнаты и с большим интересом рассматривал окно на предмет вывода труды печки, — привезут топливо. Я договорился с машиной, а в институте жгут архивы и можно взять, сколько хочешь материала.

— Чем эта печка хороша, — неожиданно стал расхваливать он приобретение, — все прогорает быстро и нет углей, от которых можно угореть. Ног нужен хороший вывод воздуха. К ней есть это, — Миша показал стальной лист с отверстием под трубу, — но нужно хорошо утеплить.

Неожиданно в квартире наверху что-то рухнуло.

— В лучшем случае это голодный обморок, — спокойно сказала Татьяна.

— А в худшем?

— В худшем, — Татьяна посмотрела на Мишу, — нам придется сброситься хлебом, чтобы труп вытащили работники труповозки.

— Кто пойдет? — после долгой паузы спросил Миша

— Там в буфете ключи от ее квартиры, — Татьяна показала на левую дверцу. Ты сейчас в пальто вот ты и сходи.

— Как скажешь, — Миша открыл дверцу, взял ключи и вышел.

Вернулся он минуты через три.

— Что так быстро, — спросила Татьяна.

— А чего тянуть. И так все понятно.

— Какую машину вызываем? — она посмотрела на него.

— Милиционера надо звать, — Миша бросил ключи в буфет, — Анна повесилась. Это табуретка ее грохнула о пол. Я пришел, а она висит.

Милиционер был одет в потертую шинель, подбитую ватинов, которая делала его похожим на Деда Мороза. Длинный крючковатый нос торчал из высокого воротника, на петлицах которого алели три шеврона — звание отделенного командира.

Милиционер посмотрел на Мишу, потом на Татьяну:

— Граждане, а как вы здесь оказались?

— Мы с ней соседи были, — тихо сказала Татьяна, стараясь не смотреть на висевший труп Анны, — она нам ключ оставила на всякий случай. А я ей свой оставила.

— Понятно, — сказал милиционер.

— А потом, когда мы услышали грохот, то решили проверить, — пояснила Татьяна, — после чего вас и вызвали.

— Оно конечно правильно, — кивнул милиционер, ему явно не хотелось уходить из тепла, — но здесь расследовать нам нечего. С этой гражданкой мы беседовали два часа назад в отделении.

— Беседовали? — переспросила Татьяна.

— Да, она пришла к нам с заявление о пропаже дочери, — милиционер посмотрел на труп, потом на Татьяну, — сейчас я составлю акт о самоубийстве. Потом вызову команду. Вы дверь не закрывайте. Впрочем, комнату домком должен опечатать. Но сначала ее опечатают наши.

— А что с ней? — машинально спросил Миша.

— А что с ней? — пожал ватными плечами милиционер, — я акт сейчас составлю, а ее из петли, потом и вынут. Вы граждане сознательные. Поэтому веревку не перерезали. И это хорошо. Сейчас бывает так, перережут веревку и тело надо в морг везти на экспертизу. Чтобы, значит, определить повешение было или удушение. А это мороки много. И граждан — свидетелей надо всех переписать. Вдруг кто и убил. А вы правильно сделали. Я вот пришел и вижу — повесилась гражданка сама. Ноги у нее уже в пятнах, но пятна бурые, а не черные. Значит меньше четырех часов прошло со времени смерти. Все совпадает с вашим рассказом. Хорошо, когда граждане сознательные и грамотные.

— А не знаете, что с ней случилось? — поинтересовался Миша.

— Как, что случилось, — не понял милиционер, — самоубийством жизнь покончила посредством повешения. Что с ней могло еще случиться?

— А причина, какая? — спросила Татьяна.

— Вот этого гражданка я не знаю. Мало ли сейчас причин, каких у людей. К нам она приходила, заявление подала. А мы ей предъявили на опознание голову.

— Какую голову? — оторопело спросила Татьяна.

— Голову, подростка, подходящего по возрасту, — милиционер задумался, не говорит ли лишнего, но продолжил, — вчера сигнал поступил от таких, же, как вы сознательных граждан, что запах мяса от соседки. Прибыли на место. А там. Лучше и не вспоминать. Скажем так убийство с расчленяем и каннибализмом. Вот. Получается так, заманила девочку бывшая воспитательница детского сада, которую она с детства знала. Вроде, как на чай. Хлеб дала, а потом убила и стала есть. Но соседи доложили, мы людоеда и обезвредили. Она созналась во всем. Послезавтра и суд назначен. Тело девочки мы в морг передали, а голову себе оставили. Ясно было, что кто-то ее хватиться. А фотографии сейчас делать долго и плохо они выходят. А на морозе хорошо сохраняется голова. Вот когда гражданка — самоубийца заявление по всей форме написала, то мы ей голову и предъявили на опознание. Она как увидела, так и сказала, что это дочь ее. По имени Дарья. Потом еще и вещи опознала. Так, что убийство мы быстро раскрыли.

— Вещи признала, — в гроге сказала Татьяна.

— Да, да, — быстро согласился милиционер, — все признала. Все подписала. Но вы не переживайте — людоедку осудят, это высшая мера. Сразу и расстреляют. Никто ее держать не будет. Штрафбат ей тоже не светит. Возмездие будет быстрым и неизбежным.

— Может она из-за этого и повесилась? — предположил Миша.

— Из-за этого? — милиционер обернулся и посмотрел на висящую в петле Анну, — может и из-за этого. Но, вы товарищ понимайте и то, что сейчас столько всего происходит. И семьями мрут. У кого муж, умер, у кого жена. У кого дети, а у кого родители. Но в петлю не каждый лезет.

— Не каждый, — согласился с милиционером Миша.

— Вот и я о том, — милиционер сбросил рукавицы, открыл командирскую полевую сумку и достал лист бумаги и карандаш, — сейчас протокол составим. И все свободны.

Милиционер сел за стол. Ему мешали ноги Анны, висевшие над ним и закрывавшие свет. Милиционер повозил листы бумаги по столу, нашел светлое место. Потом опять посмотрел на Анну:

— Много сейчас разного товарищи. Некоторые особо впечатлительные вот еще сильно переживают. Обстоятельства я понял и сейчас их изложу, а вы фамилии назовите. Тех. Кто труп обнаружил. А потом вы граждане можете быть свободны.