После войны в Ленинграде открыли булочные на каждом углу. Советская власть еще раз показала населению как успешно она преодолевает сложности, которых уже нет. Изобилие хлеба, а иногда и сдобных булок показывало, что очередные трудности преодолены. Шестьсот тысяч официальных жертв блокады были торжественно оплаканы и забыты. Упоминание о смерти в годы войны считалось паникерством. После войны клеветой на советский строй. Жуй хлеб и молчи. Но и это было хорошо. Москва Ленинград снабжали значительно лучше, а в стране ели падаль, вываривали шкуры и делали лепешки из лебеды.

Во второй половине пятидесятых Хрущев стал сносить памятники объявленному тираном Сталину. И одновременно в город Ленина приехала египетская выставка с сокровищами Тутанхамона. В стране каждый день падали памятники усатому деспоту, а Татьяна рассматривала сокровища мальчика-фараона, обещавшими ему благодать загробного мира. Она подумала, что наивные древние цари все тянули за собой. А Сталин? Он лег в гроб в маршальском кителе, которого был не достоин и в стоптанных башмаках. Говорили, что второй пары ботинок у него не было. И даже прокуренную трубку с собой не взял. Завернулся в кусок окрашенного сукна и растянулся в стеклянном саркофаге на страх и потеху публике.

— Надо же, даже трубку с собой не захватил черт усатый, — вырвалось у Татьяны.

— Что ты сказала? — не расслышал Миша, который рассматривал модель лодки, обязанность которой было катать Тутанхамона по царству Осириса.

— Говорю, — ответила мужу Татьяна, — что ничего не забрал с собой наш фараон. Все барахло нам оставил.

Миша быстро оглянулся на редких посетителей выставки:

— Давай продолжим дома.

— Хотя я ошибаюсь, — покачала головой Татьяна, — наши фараоны были архаичнее египетских. Те уже не убивали слуг и жен, чтобы с ними отправиться в загробное царство. Их им заменяли статуэтки. Видел? Там они стояли, в начале зала стояли. Маленькие такие ушебти называются. Их клали в гробницы, чтобы они работали за хозяина. А наши были как первые цари. Они с собой забрали тьму народа. Ленин, наверное, миллионов десять, а Сталин все пятьдесят!

— Таня, я тебя прошу, — Миша взял ее за руку, — не надо здесь устраивать политических манифестаций. Не место.

— И не время дорогой, — ответила Татьяна, — но так для нас время никогда не наступит. Нельзя стать свободным в один обозначенный сверху день и час. Проснулся утром и уже свободный. Нет ни фараонов, ни генеральных секретарей. А в почтовом ящике извещение: «Вы, уважаемый, имя рек, свободны с сего дня. Ровно с 8.00». Надо быть посмелее. Сейчас никого уже не потащат в большой дом.

— Сейчас не потащат, — громко прошептал Миша, — а кто знает, что потом будет?

— Потом с нами будет то же что и с Тутанхамоном и Сталиным. Только гроб будет не золотой и не стеклянный. И похороны попроще. Мой некролог опубликуют в «Литературке», а твой только в городской газете. На более мы не наработали. Ты знаешь, что для некрологов существует заранее утвержденная форма. Потом только фамилии вставляют и покатили дальше.