1
Сегодня в Чертоге покоя шел снег.
...
Сегодня я в первый раз видела снег.
...
Пффф. Нет, ну надо было умудриться испортить первый же лист. Я начну сначала.
В начале знакомства принято представляться. По крайней мере, в цивилизованном обществе. Если к вам подойдет незнакомый человек и заведет разговор, вы будете ожидать услышать его имя. Хотя я видела только адорнийское общество и понятия не имею, как ведут себя люди в Империи Доктов. Вдруг, у них там приняты совершенно иные нормы поведения.
Ну вот, я опять пишу какие-то глупости.
Меня зовут Аэрика. «Леди» Аэрика с недавних пор, хотя никакой леди я себя не ощущаю, по крайней мере — пока. Да и «Аэрикой» тоже, я привыкла, что меня зовут просто Рика. Многие кланяются мне, выражая почтение и уважение, которые я еще не заслужила, а мне при этом хочется поклониться в ответ, поздороваться или хотя бы улыбнуться. Вроде бы простая вежливость, а сколько скрытого смысла может в ней углядеть придирчивый взгляд придворного. И на следующий день за твоей спиной уже будут шептаться, раздувая сплетни до немыслимых размеров. И можно не удивляться, если сегодняшняя дружеская улыбка завтра будет обозначать публичное признание в любви новому фавориту, или хуже того — фаворитке.
Ну, еще бы — сестра самой королевы Изабель Адорнийской, а также нелюбимого, но уважаемого среди аристократии лорда Раэля обзавелась фаворитом. Два месяца назад закончила Академию и уже вовсю флиртует при дворе! Такая распущенность не пристала молодой леди, а уж тем более принцессе. При этом желающих завязать слишком близкие отношения с сестрой королевы — хоть отбавляй. Иногда мне кажется, что двор только ждет того, чтобы я оступилась и попала в какую-нибудь мерзкую историю, пусть даже и не очень правдивую. И вот тогда они все с удовольствием добавят грязи на белое платье такой непорочной на вид и такой грязной и распущенной в душе новоявленной принцессе.
Нужно признать — я не была готова ко всему этому. К сожалению, учитель Бейриан рассказывал мне, как складывать свои эмоции в магическую силу и менять мир, учил распознавать души людей, понимать их мотивы и желания, чтобы можно было ими управлять. И совершенно забыл о такой «мелочи», как этикет. Как принимать комплименты и сохранять достоинство? Как флиртовать, но не давать повода для фривольностей? Как отказать и при этом не оскорбить? Я не знаю ни одной из этих вещей.
Это же Ардея. Сверкающая вершина адорнийского общества. Бомонд. Здесь просто необходимо уметь поддерживать светские беседы, общаться на ничего не значащие темы и легко флиртовать. Я же чувствую себя неуклюжей медведицей, которая пытается пробраться по цветочному магазину, не уронив ни одного горшка.
Иногда мне кажется, что я понимаю Раэля. Он тоже не терпит всех этих придворных расшаркиваний. Он никогда не признается, но я читала это в его взгляде. Эта обязанность — тяжелая и бесполезная ноша, которую приходится нести, чтобы веселая и легкомысленная карета под названием Ардея не скинула тебя на обочину.
А королеве, кажется, нравится ее двор. По крайней мере, большую часть времени она проводит, смеясь шуткам придворных, перешептываясь с молодыми лордами или танцуя на балах в легкомысленных платьях. Только иногда она грустит, и кажется, никто кроме меня этого не замечает. Иногда, среди шумного бала, я ловлю ее взгляд, печальный и как будто о чем-то просящий. И думаю о том, что не обязательно быть одной, чтобы чувствовать одиночество.
Мы с ней так и не поговорили. То есть, мы говорили — сестра поздравила меня с окончанием Академии, и потом еще несколько раз я приветствовала ее на балу и каком-то кулуарном приеме. Но это все не было настоящим разговором, в котором мы бы наконец-то узнали друг друга. Сестра не звала меня на аудиенцию, а сама я стеснялась о ней просить. Я теперь думаю, что Изабель ждала, когда же я решусь сама, но так и не дождалась, пока не стало слишком поздно.
Наш разговор придется отложить — меня выбрала леди Инесс из Чертога покоя! Первой из всего выпуска Академии! Я прыгала от радости, когда никто не видел! Наконец-то начнется новая жизнь, к которой я так долго готовилась! При дворе говорили, что старая леди ведет свой род от древней аристократии. Она была свидетельницей катаклизма и пережила войну с доктами. Если подумать, то она старше самой Адорнии. У меня мурашки бегут по спине, когда я об этом вспоминаю. При дворе ее считали вечной, и всех очень удивило ее решение покинуть пост хозяйки Чертога покоя. Даже невозмутимый обычно Раэль пожал плечами и изумленно выгнул бровь.
Леди Аэрика из Чертога покоя! Звучит очень официально, не правда ли?
В любом случае, пока я просто Рика. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем леди Инесс передаст мне все дела провинции, мне ведь еще так многому нужно научиться! Быть ответственной за чужие судьбы очень почетно и немного страшно.
А пока я сижу у потрескивающего камина в Чертоге и смотрю в окно. И за ним действительно идет самый настоящий снег. В Адорнии обычно не бывает снега, но тут в горах ему наплевать принятые в королевстве природные законы. Тут он может падать столько, сколько пожелает и вряд ли природные блюстители порядка из низины станут забираться так высоко и проверять, хорошо ли он себя ведет.
Не знаю, зачем я все это написала. Фарфоровая леди говорит, что записанная на бумаге мысль становится осязаемой, и ее легче понимать и осознавать.
Сначала я хотела стереть неудачное начало при помощи магии, или просто выдрать первый лист из тетради. Но потом передумала. Зачем если никто кроме меня не станет это читать? Чтобы обмануть себя?
Мы не были бы собой без тех ошибок, которые совершили, так ведь?
* * *
— Папа, Кирик меня ударил!
Любимая игра под названием «Пусть папа тебя накажет!» продолжалась уже несколько минут. Пока безрезультатно, но сыновья не расставались с надеждой. Опыт никак не желал подсказывать им, что папа обычно выслушивает и наказывает обоих одинаково, и этот раз вряд ли будет отличаться от предыдущих.
— Папа, Кирик снова дерется!
— Адам первый начал!
«Только заведя детей, ты познаешь пределы своего терпения», — сказал какой-то адорнийский философ, и Винсент вынужден был с ним согласиться. История умалчивает, были ли у того философа собственные дети, и насколько сильно мудрость помогала ему продлевать истончающееся терпение. Мудрость самого Винсента уже давно спасовала перед детской настойчивостью.
— Ай! Кирик, ты дура-а-а-ак!
— А ну, хватит!
Отцовские руки с легкостью поймали уши нерадивых потомков, чуть приподняли, слегка встряхнули и тут же отпустили — не наказывая, но обозначая нависшее над детьми наказание. Старший Кирик насупился и отвернулся к окну кареты — по его мнению, он вообще не заслужил взбучки. Младший Адам захныкал, пытаясь утереть кулаком слезы, и в результате размазывая их по лицу. Скорее от обиды и горечи поражения в собственной игре, чем от ноющего покрасневшего уха.
Не так уж это просто — воспитывать двоих сыновей в одиночку. Можно дать им лучшую одежду: например, сейчас на Кирике была белая рубашка с черными пуговицами и такой же черной, в цвет глаз утонченной вышивкой. А на голове — изящный серебряный обруч, отводящий от лица отрастающие темные волосы. На Адаме же — атласная сорочка, расшитая сотней разноцветных лоскутков, бывшая настолько пестрой, что его сын выделялся бы в любой толпе. Конечно, в этом ему также помогли бы светлые волосы и небесно-голубые глаза, столь редко встречающиеся среди адорнийцев.
Можно дать им лучшие игрушки, которым позавидовал бы любой адорнийский ребенок. Кирик собирал фигурки адорнийских героев. Дома он с любовью расставлял на книжной полке свою коллекцию, каждый день разыгрывая среди них новую батальную сцену. Адам же пока любил игрушки, которые можно сломать, поэтому заботливый отец за большие деньги приобрел у столичного мастера игрушек специальную коробку с тряпичными куклами и мячами. Все они отличались тем, что ломались особенно красиво — распадаясь на небольшие фейерверки или красочную пыльцу, разрывались на части с громкими хлопками или птичьими трелями. Но главный секрет коробки состоял в том, что поломанная игрушка на следующий день оказывалась целой и снова лежала на своем месте.
Винсент не жалел денег на своих сыновей, но сколько бы он не тратил, сколько бы новых игрушек не приносил в дом, всегда оставался вопрос — достаточно ли им этого? Хватит ли им одной, пусть даже очень большой, отцовской любви, чтобы забыть об отсутствии любви материнской?
День в дороге складывался паршиво. Как впрочем, и пять предыдущих. Дорогу, которую Винсент один преодолел бы в два раза быстрее, затрудняли две неподъемные ноши, болтающие ногами и изредка дерущиеся на сиденье в карете, сводящие спешку на нет. Все пять дней детьми владела скука, и ни частые остановки, ни широкие окна кареты, перекрашивающие проходящий внутрь дневной свет, никак не могли ее развеять. И если задумчивый Кирик молча переносил тяготы поездки, то непоседливый Адам возненавидел дорогу с самого первого дня.
Крытая карета с цветными окнами подпрыгнула на очередной кочке, и Адам разревелся еще сильнее, продолжая демонстративно жалеть себя. Винсент устало вздохнул.
— Мы уже скоро приедем, — в который раз пообещал он детям. — Чертог покоя придется вам по вкусу. Говорят, горный воздух очень чист и полезен для здоровья. А еще Рассветные горы — это единственное место во всей Адорнии, где идет снег. Вам там понравится, я обещаю.
— Я хочу домой, — пробурчал Кирик, — мне не нужен этот снег.
— И яа-а-а-а, — ревом поддержал брата Адам.
Ну, разве можно им объяснить, что у папы не было выбора? Что служба у лорда Раэля приносит не только чистую одежду и новые игрушки, но и необходимость следовать за папой, когда лорд надолго отправляет его в другой город.
— Эй, дети! А вы знаете, что Чертог покоя проклят? — произнес голос над головой.
Винсент подпрыгнул от неожиданности на сидении кареты. Появление еще одного значимого члена их вынужденного паломничества было воспринято детьми с однозначным восторгом. Аззара, герой-магозавр, просунул голову сквозь крышу кареты и теперь смотрел на них сверху своими змеиными глазами цвета яичного желтка.
«Ненавижу, когда он делает так», — решил Винсент.
Одно из самых редких воплощений прайма, и уж точно одно из самых странных. Магозавр больше всего походил на небольшого дракона без лап, в три метра длиной. Прозрачного как медуза. И с крыльями стрекозы, которые вовсе не помогали ему летать, а были скорее украшением — магозавр парил в полуметре над землей без всяких видимых усилий с его стороны. А еще он умел проходить сквозь стены, что сейчас с удовольствием и демонстрировал.
— Высоко-высоко в Рассветных горах, на самом краю мира стоит Чертог покоя, — заговорщицким шепотом вещала между тем голова Аззары. — Его стены настолько черны, что даже сама полночь не может сравниться с ними, а утреннее солнце испуганно обходит их стороной, всегда оставляя замок в тени горы. А правит им ужасная Фарфоровая леди...
— Только не называй ее так в лицо, ее зовут леди Инесс, — поправил магозавра Винсент.
— Говорят, что она старше самих гор, но до сих пор выглядит молодой женщиной. — Аззара никак не отреагировал на комментарий посла. — Но самое ужасное это то, что в этом замке погибают герои. Да, такие герои, как я — они приходят туда, и уже никогда не возвращаются. Ну, так что, дети! Вы хотите попасть в Чертог покоя?
— Да-а-а-а-а!
Угрюмый обычно Кирик улыбался, а Адам вообще повизгивал от восторга, дергая при этом магозавра за длинную седую бороду, и думать забыв о еще не успевших высохнуть слезах.
Дети... Все-таки это настоящее счастье — когда они радуются, довольные жизнью. Их смех приносит чувство удовлетворения, выполненного долга, и понимание того, что ты поступаешь правильно. Только немного обидно, что магозавр — это странное порождение магии прайма — смог успокоить их лучше собственного отца.
2.
В конце концов, карету пришлось бросить. Предгорная дорога стала слишком неудобной для громоздкого дилижанса. За последние пару часов езды колеса трижды оказывались в придорожной колее, застрявшие там благодаря осыпающимся краям полотна. О дороге явно давно никто не заботился, и она медленно ветшала. Только придорожные столбы еще хранили память о временах былой славы, когда этот путь с гордостью назывался Восточным трактом.
Судя по тем же столбам, до Чертога покоя оставалось не более трех часов пешего путешествия, поэтому Винсент вытащил из кареты огромную тяжелую сумку с детскими вещами, небольшой саквояжик со своими, и отправил облегченно вздохнувшего кучера домой — обратно в Даэр-лиен.
Хотя серый пейзаж вокруг мало располагал к приятным прогулкам, было приятно, наконец, размять ноги. Обещанного снега вокруг не было — только грязная слякоть с наполовину замерзшими лужами и взирающие на нее сверху верхушки деревьев. Дорога петляла между камнями, забираясь все выше и выше на гору и пророча долгий и трудный подъем. Приунывшие было от необходимости покинуть теплую карету, дети уже с радостью месили сапогами придорожную грязь.
— Что это у тебя там?
Аззара снова заставил его вздрогнуть от неожиданности. О, как он любил появляться за спиной, просовывать голову сквозь стену или потолок кареты, подкрадываться незаметно. И все время задавать свои неуместные вопросы, или отпускать ставящие в неловкое положение комментарии.
Винсент глубоко вдохнул, выдохнул и попытался прогнать раздражение.
— Где?
— В той шкатулке, которую ты так трепетно завернул в платок и спрятал во внутренний карман куртки.
— Не твое дело.
Ну вот, нагрубил. Обычно Винсент не позволял своему языку обгонять собственные мысли, но этот герой как-то по-особенному влиял на него. Посол лорда Раэля вздохнул, кляня себя за несдержанность.
— Я имел в виду, что не могу показать тебе содержимое этого ящика. Лорд Раэль вверил его мне и только мне, а я поклялся доставить его Фарфоровой леди в целости. Мы с тобой почти не знакомы, и даже не были официально представлены до начала нашего путешествия в Чертог покоя. Не могу же я открывать секреты лорда кому бы то ни было, пусть даже его доверенному герою.
— Как мило с твоей стороны так вежливо объяснить мне, что мы не друзья, — магозавр сощурился от удовольствия, словно загорал на солнце в обществе прекрасных девушек... драконих... или чего там магозавры могут для себя нафантазировать. — Я просто таю в лучах твоего красноречия.
В подтверждение своих слов проклятый дракон сменил свой цвет и из темно-красного превратился в ярко-желтый.
— Тай сколько вздумается, — буркнул Винсент, шагая вперед. — Когда натаешься, ползи по этой дороге. Чертог в той стороне.
— Эй-эй, подожди!
Одним скачком дракон догнал посла, обвился вокруг его туловища и заглянул в глаза.
— Какой же ты зануда, Винс! А если ты узнаешь меня получше, ты дашь мне заглянуть в шкатулку? Там просто обязано быть что-то интересно!
— Выпусти меня!
— А я и не держу!
Магозавр двинулся вперед, проходя сквозь Винсента, как вода проходит сквозь сухую землю. Ощущение оказалось не очень приятным, но вполне терпимым — как будто тело колют тысячи маленьких иголочек.
— Ах ты, хитрец! — рассмеялся Аззара, глядя на шкатулку, которую Винсент поднял высоко над головой. — И как только догадался! Ну, дай я просто загляну в нее через стенку! Тебе даже не придется ее открывать. Или дай я подержу ее, хотя бы вес узнаю. Или давай ты ее потрясешь, а я послушаю, что там внутри!
— Ответ будет «нет», даже будь ты самым доверенным лицом лорда Раэля. Это мое задание, и я должен его выполнить.
— Но ведь я и есть самое доверенное лицо лорда Раэля! Мы с ним как братья, друзья детства! Я знал его, когда он был еще ребенком. В те времена я еще был человеком... Раэль стал лордом, а я его героем. — Аззара прикрыл глаза, будто вспоминая дни былой славы, но зрачки из-под прикрытых век с лукавством смотрели на собеседника. — Мы с ним через столько всего прошли — охотились на чудь в Даэр-лиене, под покровом ночи крались вдоль границы Империи Доктов, выслеживая шпионов. Мы вдвоем захватили замок мятежного лорда, вступившего в заговор против адорнийской короны!
Винсент бережно спрятал шкатулку обратно во внутренний карман куртки.
— И сколько из рассказанного тобой сейчас — правда? — поинтересовался посол.
— Ты ранишь меня своим недоверием! Такими обидными словами ты плюешься!
Вопреки сказанному Аззара с трудом сдерживал смех. Его борода тряслась и подпрыгивала, а цвет шкуры менялся до нежно-розового и обратно с каждым сдержанным спазмом.
— Папа, мы устали.
— Да, мы устали! Давай дальше поедем! А где карета?
За перепалкой с Аззарой Винсент и не заметил, как догнал ушедших вперед детей. Дорога неуклонно шла вверх, а у детских сил были свои пределы. Кирик и Адам сидели на обочине, пачкая в грязи бывшие чистыми еще утром штаны.
— Карета уехала обратно в Даэр-лиен, — объяснил отец, — а нам осталось пройти всего-то ничего. Чертог покоя будет виден уже во-о-о-он за тем поворотом. Давайте, поднимайтесь.
— А можно, ты меня понесешь? — спросил Адам. — На плечах, как когда лорд Ваэль бал устраивал, и было много людей, и я хотел на кололеву посмотлеть?
Две сумки, да еще и Адам на плечах... Винсент уже собирался было отказать и пообещать обязательно покатать сына на плечах, как только они дойдут до Чертога покоя, но вмешался Аззара.
— Эй, ребята, а как насчет прокатиться на настоящем драконе?!
Он спустился ниже к земле, ожидая, когда ликующие от восторга дети заберутся ему на спину, затем обернулся к Винсенту и показал ему язык. Язык был обычным, хотя посол наполовину ожидал увидеть раздвоенное змеиное жало.
Винсент только усмехнулся и покачал головой, наблюдая, как Аззара кружит вдоль дороги с двумя хохочущими мальчуганами на спине. Магозавр был странным и явно немного ненормальным, но дети его любили. Можно, стоило дать ему шанс?
* * *
Иногда люди умеют летать.
Не так, как птицы. Что может быть нелепее, чем сравнивать себя с птицей. Пытаться махать руками, пока не взлетишь? Прилепить к рукам перья и спрыгнуть со скалы? Глупо и смешно.
Люди могут летать как боги. Как создатели, летать создавая. Прекрасную картину, завораживающую сочетанием красок. Музыку для оркестра, осторожно трогающую твою душу — нежно играющую с ней, на ней. Танец, равных которому еще не было. Зрительные, слуховые, даже вкусовые образы способны передавать чувства от одного человека к другому. Они могут сделать то, на что не способны слова, какими бы умными и проникновенными они ни были. Слова могут передать лишь мысль, тогда как творчество передает настроение.
Зрители аплодируют, роняя на землю слезы восторга, и ты понимаешь, что это твое искусство заставило их чувствовать и переживать. И ты счастлива, что смогла передать другим то, что чувствуешь сама.
Наверное, именно так ощущал бы себя бог, создавая мир.
Это настоящий полет и настоящая эйфория. И ни одно удовольствие, пусть даже самые яркие телесные ощущения, никогда не затмят этого. Ради такого стоит жить.
Тем больнее потерять это чувство. Быть отрезанной от вдохновения. Чувствовать желание творить, но не иметь такой возможности. Когда ты страстно желаешь создавать, начинаешь свое творение и понимаешь, что получается один только мусор. Но ты не отчаиваешься — ты садишься и начинаешь заново. Рисуешь картину, кладешь одну краску на другую, восхищаешься своей работой, предвкушая восторг зрителей. Дорисовываешь, откладываешь кисть и понимаешь, что всего-навсего повторила творение другого художника. Только краски чуть бледнее и выразительности меньше.
И ты садишься заново, пытаясь разумом понять, в какой момент все пошло не так. Осознать то, что не получилось прочувствовать. Какая нелепость. Ты знаешь, что этого невозможно постичь при помощи мыслей, но кроме них больше ничего не остается.
Невозможно творить, когда ты отрезана от источника вдохновения. Когда оборвана тонкая нить, соединяющая тебя с божественным, позволяющая тебе создавать.
Навсегда обрезанная магией прайма. Как какая-то... «субстанция» может утопить твою искру? Дать тебе полу-божественную силу, и в обмен отнять вдохновение? Прайм... Насмешка над всем божественным.
«Будь проклята эта жизнь без искры».
Ветер метался в распущенных волосах. Вцепился в них холодными длинными пальцами и повис, пытаясь оторвать. Экко стояла в том месте, где кончаются все дороги. Обрываются в пустоту. Впереди была только отвесная скала и тьма под ней. Край мира.
«Что чувствует самоубийца перед смертью? О чем думает?»
Она не собиралась прыгать. Только постоять на Краю. Заглянуть в бездну под собой, заглянуть внутрь себя. Самоубийство — не выход, не решение проблем. Это признание поражения, белый флаг, выброшенный перед судьбой. Самая большая глупость, на которую может пойти человек.
«Спокойно, Экко. Отойди назад».
Рано или поздно, такая жизнь должна закончиться. Но не сегодня, ведь пока еще есть силы держаться.
Зябко кутающаяся в белую шаль девушка оборачивается и идет прочь от Края. Теперь ветер дует ей в спину, как бы подгоняя, не давая возможности передумать и вернуться. Чёрные распущенные волосы теперь бьются впереди, полностью скрывая опущенное лицо.
Проходит минута, и девушка скрывается из виду.
3.
На первый взгляд Чертог покоя казался стариком. Ветхие стены замка давно никто не подлатывал, и они медленно осыпались, теряли камень за камнем на протяжении десятилетий. Откалывались от стены и падали рядом, поросшие сизым мхом и плесенью. Да и кому они были нужны в этих горах. Империя Доктов лежала в другой стороне, на противоположном куске материка, а редкая чудь не забредала так высоко в горы. Даже разбойников, казалось, не интересовал этот замок по причине того, что тут было нечего брать.
Серые дома с покосившимися крышами облокачивались друг на друга в надежде выстоять еще хотя бы несколько лет. Облупленная краска на косяках походила на старые шрамы, оставленные давними сражениями. Заколоченные угрюмые окна хмурились вслед проезжавшим мимо одиноким путникам. Иногда за ними проблескивал огонек зажженной свечки, иногда слышалось хлопанье входной двери или скрип еще не успевшей отвалить ставни. И ни одного украшения, ни одной радостной краски, которые были так любимы адорницами из низин.
А ведь здесь действительно жили люди. Изредка в вечерней тени мелькала чья-то сгорбленная фигура, а один раз под ноги упал очерченный тусклым светом силуэт из открытой на мгновение двери дома. И тут же со скрипом исчез, будто испугавшись, что обнадежит путников обещанием крова. Чертог покоя встречал гостей холодом и сумерками.
— Пап, тут стлашно, — пожаловался сидящий на спине магозавра Адам.
— Не бойся, малыш! Никто тебя не тронет, — заявил Аззара. — Ну, по крайней мере, сначала им придется победить меня и папу, а вы к тому времени уже успеете убежать.
— Не пугай ребенка! — осадил дракона Винсент. — Это вполне... милый... город. Просто мы приехали сюда к ночи, вот он и кажется таким.
— О да, «милый», — ухмыльнулся Аззара. — Такой милый, что даже лорд Раэль расплачется при его виде. Плачущий от умиления лорд Раэль! О, я бы многое отдал, чтобы на это посмотреть!
Магозавр перекрасил кончик языка в желтый цвет и каким-то волшебным образом заставил его светиться. И пока дракон говорил, дорога перед путниками то освещалась, то снова уходила во мрак.
— Пап, мы же не будем тут жить? — с надеждой спросил Кирик.
— Нет, мы будем жить в самом замке. Леди Инесс должна выделить нам несколько комнат.
— Псст. Винс. Я думаю, он спрашивал не про город, а про Чертог покоя в целом, — прошипел Аззара.
Войти. Поклониться. Представиться, если тебя забыли представить. Завести пустой разговор, плавно переходящий к цели визита. Попрощаться и выйти. Будучи послом лорда, Винсент много раз проходил по этой дороге от двери до двери. Менялись обстоятельства, хозяева домов, цели визитов, но общая канва неизменно оставалась одинаковой.
— Винсент из Дар-лоа, посол лорда Раэля. К вашим услугам, миледи.
Учтивый поклон. Не слишком низкий, чтобы не уронить статуса лорда Раэля. И не слишком небрежный, чтобы не обидеть провинциальных аристократок. Как раз такой, какой нужно. Приложенная к груди ладонь была необязательным дополнением, демонстрирующим добрую волю и рассчитывающим на положительный исход визита.
— Аззара оттуда же, герой лорда Раэля! Ни к чьим услугам, кроме своих! — проскрипел слева до боли знакомый голос.
Винсент почувствовал, как заливаются краской его щеки.
— Идиот, — прошипел он и ткнул магозавра локтем, слишком поздно вспоминая, что пихаться локтями на приеме неприемлемо.
Ощущение было такое, как будто он сунул руку в вязкое желатиновое желе.
— Кхх... хх... хх... щекотно! — давился смехом дракон, пока опозоренный посол освобождал руку.
— Леди Инесс рада приветствовать вас в Чертоге покоя.
Голос был холодный и безразличный, и ни гостеприимства, ни заявленной радости в нем не было. Более того, говорила не сама Фарфоровая леди, а молодая девушка, стоявшая по левую руку от нее. Винсент ее даже поначалу не заметил в полумраке комнаты.
Их пригласили не в приемную залу, как поступил бы согласно этикету нормальный адорнийский лорд, а в темный рабочий кабинет-библиотеку. Стены его занимали стеллажи с книгами, а единственный стул стоял спиной к единственному же окну комнаты. К тому же, кабинет давно не проветривали, и в воздухе стоял сшибающий с ног запах затхлости и плесени.
На стуле сидела сама Фарфоровая леди, и привыкший к быстрой оценке говоривших с ним лордов Винсент беглым взглядом обежал ее с ног до головы. Леди Инесс оказалось приятной женщиной лет сорока в довольно простом по столичным меркам зеленоватом платье с кружевами на расклешенных рукавах и высоким воротником, полностью скрывающим шею. Украшений почти не было, что тоже было довольно странно — неужели леди даже такого захолустья как Чертог покоя не могла достать для себя хотя бы бижутерии? Конечно, это провинция, но ведь не настолько же! Только зеленая, в цвет глаз, заколка одиноко красовалась в спадающих на плечи черных волосах.
Однако было в леди Инесс что-то еще. Что-то, не заметное на первый взгляд и обнаруженное только через минуту. Фарфоровая леди была абсолютно неподвижна.
«Она... парализована? О боги, она скорее кукла, чем на живой человек!»
Картину завершали пепельный оттенок кожи и выцветшие сероватые губы. Только зеленые глаза иногда двигались под полуопущенными веками, показывая, что в этой фарфоровой кукле еще теплится жизнь.
— Леди Инесс просит прощения и не желает задерживать уставших путников в столь поздний час. Какую плату вы привезли в Чертог покоя?
Молодая девушка, очевидно, говорила от имени Фарфоровой леди. Довольно невзрачная на вид — такие быстро теряются в толпе. Простое серое платье, в невыгодном свете открывающее худые и еще пока детские плечи и дешевый розовый кулон на шее были единственным, что хоть как-то цепляло пробегающий по ней взгляд.
«Служанка?»
Девушка явно старалась подражать своей госпоже и как могла копировала ее неподвижность и невозмутимость.
— Э-э-э, плату? — не понял замешкавшийся посол.
— Она имеет ввиду твою коробку, Винс, — подсказал Аззара.
— Ах, да, — спохватился Винсент, доставая из куртки спасенную от посягательств магозавра шкатулку. — Прошу вас.
Посол протянул было шкатулку самой Фарфоровой леди, секунду поколебался, и вручил свое сокровище служанке. Девушка ласково провела рукой по крышке и замерла, как будто задумавшись.
— Госпожа не желает открыть ее? — очевидно, вопрос предназначался самой леди Инесс. — Это подарок от самого лорда Раэля.
— Да, да! Ее обязательно надо открыть, — поддакнул из-за плеча магозавр.
Служанка не спеша развернула шкатулку лицом к гостям и, не опуская глаз, открыла крышку, показывая Винсенту ее содержимое. Шкатулка была пуста.
— Тхи-хи-хииии, — оскалил зубы Аззара. — Я так и думал! А ты ведь даже не подозревал, а Винс? Поражаюсь твоей выдержке! Это ж надо было, везти всю дорогу из Дар-лоа в Чертог покоя пустую коробку и даже не заглянуть внутрь! Преклоняюсь перед твоим самообладанием!
Он и правда поклонился, но ошарашенный Винсент этого даже не заметил.
— Не... не может быть, — лепетал он, — как же так? Наверное, меня обокрали по дороге!
— Плата принята, — заявила меж тем девушка, закрывая шкатулку. — Но это была только половина. Что подаришь ты, Аззара из Дар-лоа?
Магозавр вздохнул.
— Дурацкие у вас тут традиции, — пожаловался он, — но что ж поделать. Выбирай сама, красавица.
С этими словами магозавр широко открыл пасть. К удивлению Винсента на каждом длинном зубе Аззары блестело по кольцу или перстню. Девушка не опасаясь засунула руку в пасть дракона и сняла потускневшее позолоченное кольцо с одного из дальних зубов.
— Ах, одно из моих любимых, — посетовал Аззара, поворачиваясь к Винсенту. — Что? Знаешь, если будешь так сильно глаза таращить, то они могут и выпасть.
— Кольца? На зубах?
— Ну а что тут такого? У меня нет рук, чтобы носить кольца на них, а ведь мне тоже хочется красиво выглядеть! Сверкать широкой улыбкой, тхи-хи-хиии. И, между прочим, я успел подготовиться к приему леди Инесс, а вот ты даже дорожную куртку не сменил!
— Плата принята, — повторила девушка. — Какие дела у вас есть в Чертоге покоя?
Быстрый переход от приветствия к делу. Что ж, Винсенту приходилось общаться и с такими нетерпеливыми и неучтивыми лордами.
— Лорд Раэль прислал меня, чтобы я понаблюдал за его сестрой, леди Аэрикой. Мой лорд беспокоится за свою сестру и хочет быть уверен, что она справляется с новыми для нее обязанностями. С вашего позволения, конечно.
Девушка невесело рассмеялась, неожиданно сбрасывая с себя маску безразличия.
— Как видно, даже на краю мира мой брат не может меня отпустить, — произнесла она.
«Леди Аэрика? Эта... серость? Не может быть!» — не поверил своим ушам Винсент, тщательно охраняя свое лицо от удивленного выражения, так и норовящего туда вылезти.
— А меня никто не присылал, я сам пришел, — в свою очередь сказал магозавр. — Говорят, у вас тут потрясающий вид из окна.
— Мы уважаем твое право на хранение секретов, Аззара из Дар-лоа. — произнесла молодая леди. — Оставайтесь здесь и будьте нашими гостями столько, сколько потребуется. Добро пожаловать в Чертог покоя.
Фарфоровая леди так и не сказала гостям ни одного слова.
«Странный город, странный замок, странные леди...» — думал Винсент, покидая приемный зал. — «Аззара меня предупреждал, но слышать рассказал из уст другого, и увидеть все воочию — это две совершенно разные вещи. Этот город — не место для Кирика и Адама. Нужно побыстрее закончить мою миссию и уехать отсюда подальше, пока эта серость не успела осесть на моих детях».
«В этом замке погибают герои», — вспомнились ему слова магозавра, и на душе стало особенно неспокойно.
* * *
Привет, дневник!
Мне тут неожиданно пришло в голову... А ведь я имею над тобой полную власть. Понимаешь? П-О-Л-Н-У-Ю! Я могу, скажем, вывесить тебя на улицу на ночь, и ты будешь мерзнуть и шелестеть листками, а к утру ветер покроет тебя коркой изо льда. Я могу подвесить тебя на кочерге над камином. Ты будешь болтаться над огнем, пропитаешься едким вонючим дымом и ни одна порядочная тетрадь на тебя больше никогда не посмотрит. Ха-ха! Да, я могу так сделать!
Страшно? Бойся меня, ты, никчемный кусок бумаги!
Вот и мне тоже сегодня было также страшно. Леди Инесс была в моей голове! Внутри моих мыслей! Конечно, она предупреждала, что так будет, и просила разрешения говорить через меня. И я согласилась — не могла же я ей отказать. Но это было ужасно! Ее мысли... мои собственные... они все перемешались в моей голове, и я не могла их отличить. Я открывала рот, и кто-то другой говорил моими губами. Наверное, примерно так чувствует себя яблоко, когда его изнутри пожирает червяк, медленно, но верно добираясь до сердцевины.
Брррр. Как вспомню о сегодняшнем вечере, так в дрожь бросает. Как хорошо, что все уже закончилось. Или нет? Леди Инесс так легко завладела моими мыслями, что помешает ей сделать это еще раз? А может, она и не отпускала меня вообще? Может, я сейчас все еще продолжаю исполнять ее волю? Я больше не могу провести грань и точно сказать, где кончаюсь я и начинается она.
Фуф.
— Спокойно, Рика, леди Инесс великодушна и добра, она не станет так поступать.
Спасибо, дневник. Надеюсь, ты прав.
— Конечно, я прав. Знаешь, какая она была до твоего приезда? Долгие годы она правила Чертогом покоя, и замок процветал под ее покровительством. Она спасла от гибели многие жизни, не делая разницы между героями и людьми. И многие адорнийские лорды почитали ее за мудрость и доброту. Даже сама королева один раз посетила Чертог покоя!
Королева Изабель?
— Нет, другая. Та, что была до Изабель? Нет, до Изабели Адорнией правил король... Как его звали? Не важно. Быть может, сюда приезжала королева, что правила до того короля? В этом замке время летит очень медленно. Короли и королевы меняются, а Фарфоровая леди продолжает править Чертогом. Но наша леди сильно сдала в последние годы. Все меньше выходила на улицу и разговаривала с остановившимися здесь героями, совсем перестала следить за делами замка. День, когда ты приехала, когда она встретила тебя у ворот Чертога, был последним, когда нашу леди видели за пределами ее библиотеки.
Да, я помню нашу встречу. Она мне тогда показалась такой уставшей. Она улыбалась, но только грусть была в ее улыбке. И еще тепло и забота. Никто и никогда еще не смотрел на меня с таким теплом и заботой.
...
Уже поздно и мне пора спать. Завтра у меня будет сложный день, я попробую поговорить с одним из героев, остановившимся в Чертоге. Еще не решила, с каким именно. А еще этот «посол лорда Раэля» будет за мной везде таскаться. Спасибо, дорогой братец, за то, что не можешь оставить меня в покое! Ох!
И да, ты уж извини меня что ли. Я вовсе не считаю тебя никчемным куском бумаги. Ты очень даже мил. Мне нравится, как ты шуршишь листами, и у тебя симпатичная зеленая обложка. И, признаюсь тебе, ты очень приятно пахнешь. Я люблю запах бумаги и высыхающих на ней чернил, так что иногда я тебя немного нюхаю...
Перечитала последнюю строчку. Теперь сижу и краснею. Но мы ведь договорились, что я ничего не буду из тебя стирать, так ведь?
Смущенно краснеть перед какой-то тетрадью...
О боги, я чувствую себя такой дурой.
4.
Боль — это то, что отделяет жизнь от смерти. Все просто. Ты жива — ты чувствуешь боль. Ты мертва — ты ничего не чувствуешь. Экко знала об этом совершенно точно, как, впрочем, и любой другой герой. Обычные люди боятся боли, страшатся, что она повредит их такое хрупкое и ненадежное тело. Героям же боль напоминает о том, что они еще живы.
Длинная игла мягко вошла под кожу. Экко даже не поморщилась, отстраненно наблюдая, как синяя краска стекает по игле и исчезает в ранке. Выпустив весь свой яд, металлический зуб плавно вышел наружу. Осторожно прикоснувшись к плечу указательным пальцем, героиня повела им вниз по коже, и краска последовала в том же направлении.
В дверь постучали, но Экко никак не отреагировала на звук, всецело поглощенная своим занятием. Рисунок на плече еще только начинал обретать задуманные ей очертания.
В дверь снова постучали, уже более настойчиво, и Экко недовольно поморщилась, услышав за спиной скрип и звуки шагов. Она никого не звала, никого не ждала, и вообще никого не хотела видеть. Судя по шагам, наглецов было двое.
— Привет, ничего, что мы вошли?
Женский голос прозвучал из-за спины. На вкус Экко он был слишком высоким, чтобы стать приятным. И явно слишком дружелюбным и радостным. «Ничего, что мы вошли». Конечно, ничего. Вошли, посмотрели, а теперь выметайтесь обратно.
Вместо ответа Экко снова обмакнула иглу в краску и снова уколола себя в плечо — совсем рядом с местом предыдущего укола.
— Мы можем поговорить?
Да пошли вы все! Сначала магия прайма отняла у нее возможность творить, потом из-за нее же погиб ее возлюбленный, а теперь еще эти проклятые гости хотят лишить ее покоя. Краска полностью впиталась, и Экко вновь ухватила ее след, вплетая его в уже имеющийся узор.
— Экко, послушай...
— Позвольте мне, миледи, — вмешался мужской голос, по-видимому, принадлежавший второму гостю. — Меня зовут Винсент, я посол лорда Раэля из Дар-лоа, а это леди Аэрика, наследница Чертога покоя, и она хочет поговорить с тобой. Мы просим прощения за вторжение и обещаем, что разговор будет недолгим. Пожалуйста.
А, будь оно все проклято! Чем быстрее закончатся их вопросы, тем быстрее эти двое уйдут. Экко бережно отложила иглу в специальную коробочку и развернулась к нежеланным посетителям.
Мужчина явно приехал из центральной Адорнии и был в курсе последних модных новинок королевского двора. Броский костюм, сшитый на заказ, аккуратно подстриженная бородка, длинные волосы, собранные сзади в хвост. И, конечно, серебряные запонки, так услужливо выставленные напоказ, когда он поглаживал бородку.
«О да, конечно, я заметила твои великолепные запонки! Я уже таю под твоим взглядом, мой герой, мой покоритель! Самовлюбленный самец».
Новая леди вообще была выше всяческих похвал. Серое платье было похоже на мышиную шкурку. Да и сама девчонка как-то походила на мышь со своими испуганными большими глазами и невысоким ростом. Как вообще может «леди» так одеваться? Это же уродство! И откуда такие берутся...
В ответ на поворот Экко, мужчина широко усмехнулся, а девчонка смущенно опустила взгляд в пол. Процесс создания новой татуировки довольно длителен и трудоемок, и его сложно делать на завернутом в одежду теле. Поэтому Экко сидела перед зеркалом обнаженная по пояс.
«Смущаешься? Хорошо! С удовольствием сделаю наш разговор еще менее приятным для тебя!»
Героиня откинулась назад, выгнув спину, выставляя вперед обнаженную грудь, и с наслаждением наблюдала, как пылают щеки будущей леди.
— Э-э-э... Чем ты занимаешься, Экко? — как-то невпопад спросила девчонка.
— Это и есть твой вопрос? Я отвечу на него, и ты уйдешь? — переспросила Экко. — Отлично! Я рисую! Я была художницей до того, как приняла прайм. Я осталась такой же и после. Сейчас мой холст — это мое тело, моя кисть — вот эта игла. А теперь можете проваливать.
Конечно, не стоило так разговаривать с будущей леди, но Экко безошибочно почувствовала ее слабость. А ощущать свое превосходство, и не воспользоваться им было невозможным — слишком уж большим оказалось искушение. Тем более что может быть приятней зрелища униженного тобой лорда.
— Н-нет, это еще не все, — быстро сказала девчонка, старательно смотря в глаза героине, как будто страшась взглянуть на ее обнаженную грудь. — Ох, ну зачем ты так все усложняешь! Я же хочу помочь тебе!
— Я не просила никого мне помогать! — рявкнула Экко, выходя из себя. — Особенно тебя! Лорды... леди... думаете, что вам все можно, что можете управлять всем вокруг. Проклятые уроды и сволочи все до единого!
— Но ведь ты страдаешь, я же чувствую!
— Страдают слабаки вроде тебя. Я терплю. Это не одно и то же. Пошла вон.
Экко демонстративно отвернулась к стене и вынула из коробки иглу. Макая ее в краску, героиня с удивлением отметила про себя, что будущая леди продолжает оставаться на месте. Другая на ее месте бы расплакалась и убежала жаловаться леди Инесс, а эта вот сидит. Похвально! Глупо, бессмысленно, но, тем не менее, похвально!
А что она хотела? Думала, она вот так вот придет, снизойдет со своего сияющего трона, и люди будут перед ней падать и биться в конвульсиях восторга? Леди Инесс тоже так приходила, и Экко не сказала ни слова старой ведьме. С чего бы ей теперь распинаться перед молодой замарашкой?! Присягу ей героиня не приносила и верности не клялась, и не собиралась.
— Я многое знаю про тебя, Экко, — тихо сказала девушка. — Я знаю, что ты прибыла в Чертог покоя из Тотоола три года назад. И что там ты убила старшего сына своего лорда. Это правда? Зачем ты совершила такой ужасный поступок?
Игла дрогнула в руке и глубоко впилась в плечо. Краска залилась под кожу и мерзким сизым пятном замазывала выверенный узор. Экко грязно выругалась и злобно посмотрела на будущую леди.
— Это была случайность! Просто случайность, ясно тебе, леди Я-Задаю-Идиотские-Вопросы? Если бы я сделала это специально, меня бы казнили, а так «всего лишь», — героиня скривилась от пренебрежения, — сослали в этот Край мира, чтобы я задохнулась тут от тоски и сгнила заживо!
— Я помогу тебе, обеща...
— Мне не нужна твоя помощь! Вон из моего дома!
Экко вскочила на ноги и сверху вниз посмотрела на гостью, пронзив ее взглядом, пришпилив к деревянному полу. Та уже открыла рот и хотела было ответить, но вмешался молчавший до этого момента мужчина.
— Госпожа, прошу вас, — сказал он, подхватывая молодую леди под локоть, — давайте оставим героиню на сегодня. Мне кажется, мы достаточно утомили ее своими вопросами.
Молодая леди секунду рассматривала Экко, а затем кивнула.
— Да, наверное ты прав, Винсент... Прости меня, Экко, я в первый раз... Просто прости, — добавила она от двери и вышла на улицу.
— Наконец-то стерва ушла. Я твоя должница, — криво усмехнулась героиня в спину выходящему Винсенту.
— Я запомню это, красавица, — мужчина отвесил шутливый поклон и исчез за дверью.
Ноющее плечо, досада от испорченной татуировки и необходимость начинать все заново выводили из себя. Но больше всего бесило ощущение собственной наготы. Не физической — большинство адорнийцев не стеснялись частичной обнаженности — а духовной. Накатило ощущение собственной слабости, как будто в тебе грязными руками копался кто-то чужой. Эта способная девчонка несколькими фразами взбесила ее, вскрыла ей грудь и вынула оттуда душу, осмотрела ее, а затем засунула обратно. Но то ли по неопытности молодой девчонки, то ли от ее небрежности, душа героини оказалась перевернутой внутри.
— Серая крыса. Столичная сучка, — шипела Экко, вытягивая из-под кожи расплывшееся синее пятно.
* * *
Уже начало вечереть, когда на улице послышались голоса. Экко даже сначала недоуменно прислушалась — настолько необычными и даже невероятными они ей показались. Но ошибки не было — в Чертог покоя действительно приехали дети. Экко осторожно подошла к окну и выглянула наружу, оставаясь в тени комнаты, чтобы не быть обнаруженной.
На улице действительно были дети. Два мальчика пяти и семи лет на вид разинув рты медленно шли мимо пустующих домов Чертога покоя. Оба были одеты, что называется, «с иголочки». На старшем — синий комбинезон с кучей карманов, на каждом из которых красовалась серебряная нашивка. На младшем — бордовая куртка с высоким воротником и милыми помпонами вокруг шеи, и штаны цвета морской волны. На спине куртки и на карманах штанов был вышит одинаковый рисунок — ползущий вверх золотой дракон — это говорило о том, что и куртка, и штаны заказывались у одного мастера и, скорее всего, его работа немало стоила. Кто-то явно не пожалел денег, чтобы одеть этих мальчуганов.
Неожиданно младший из них подбежал к одному из домов, у которого окна не были заколоченными, и заглянул внутрь, потом что-то крикнул, указывая внутрь пальцем и призывая старшего тоже взглянуть.
— Кирик, Адам! — крикнул совсем близко неожиданный мужской голос. — Не надо туда лезть!
Экко резко присела, прячась под подоконником. Голос бы знакомым и принадлежал тому столичному франту, который приходил к ней сегодня утром вместе с новой леди Чертога. Как там его звали? Винсент! Оказывается, он приехал с сыновьями.
Стараясь оставаться незамеченной, Экко осторожно выглянула из-под подоконника. Винсент как раз проходил мимо. Он был одет в приятное бежевое пальто и длинный фиалковый шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи, расшитый разноцветными пуговицами. И хотя на улице было не так уж и холодно, чтобы носить шарфы, мужчина выглядел элегантно и чуть-чуть небрежно.
«Может, выйти к ним?» — неожиданно для себя подумала Экко.
Вообще-то, пять минут назад она собиралась снова подняться на гору, взобраться на отвесную скалу, где кончаются все дороги, и еще раз посмотреть на бушующую снизу бездну. Скала называлась Краем, так как располагалась в самой крайней восточной точке известного мира, и дальше нее ничего не было, кроме пустоты, неизвестности и беспокойного моря где-то далеко внизу. Экко любила подниматься туда и смотреть вдаль, размышляя о своей жизни и судьбе, сыгравшей с ней злую шутку, сделавшую ее героиней — заложницей силы прайма. Но... Край никуда не денется, в отличие от неспешно удаляющихся Винсента с сыновьями.
«Пожалуй, выйду!» — решила Экко. — «Но что же мне надеть?»
Героиня в рассеянности посмотрела на свою повседневную одежду и устыдилась. Потертая юбка, потерявшая цвет кофта, бывшая когда-то ярко-красной, а теперь грязно-розовая. Как-то не хочется утруждать себя выбором одежды, когда некому ее оценить.
«Вот, холера!»
Надо же было так себя забросить! Но, наверное, в старом комоде еще лежат какие-то вещи из прошлой жизни, оставленной три года назад? Экко одним прыжком оказалась рядом с кроватью и вытащила из-за нее тяжелый деревянный комод, подняв при этом облако пыли и громко чихнув.
— Мать — перемать, — ругалась под нос Экко, роясь в глубоких ящиках.
«Хлам... Хлам... Уродский хлам... А вот это, пожалуй, подойдет».
На кровать друг за другом упали вышвырнутые из ящиков высокие белые гольфы с застежками, игривые бежевые шортики, штанины которых заканчивались свисающими ровными нитями в палец длиной — как раз в цвет Винсентовского пальто — и белая рубашка с очень длинными рукавами, специально чтобы их подворачивать, а также глубоким вырезом.
«Не слишком ли вызывающе? Хотя, он уже видел меня по пояс голой...»
На улице медленно падали снежинки, которые, впрочем, таяли быстрее, чем успевали добраться до земли. Герои могут переносить холод и непогоду гораздо лучше обычных людей, поэтому замерзнуть Экко не боялась. Наоборот, было бы приятно ощутить на голой коже ледяные уколы снежинок. Но Винсент-то человек. Немного подумав, Экко достала из комода белую шаль с кружевами, усеянную небольшими колокольчиками — так чтобы они слегка звенели на ходу.
«Да, это подойдет. И выглядеть буду по погоде, и вырез на рубашке останется виден. Интересно, какая теперь в Ардее мода? Боги, я, наверное, буду выглядеть ужасно старомодной в этих вещах».
Конечно, такой франт как Винсент быстро определит, в каком году была популярна такая одежда. Оставалось только надеяться, что мода на ее вещи иногда возвращалась, как это иногда бывает при дворе.
Голоса на улице между тем начали удаляться.
«Проклятье!»
Экко заметалась по комнате в поисках лака для ногтей. Туфли были светло-золотые, поэтому она искала лак такого же цвета. Но когда какую-нибудь вещь срочно нужно найти, она обычно как назло никак не находится.
«А пошло оно все!»
Героиня обмакнула указательный палец правой руки в краску, которую обычно использовала для рисунков на холсте, и провела им по ногтям на левой руке, затем отодвинула подальше, чтобы взглянуть на плоды трудов своих. Получилось неплохо. Экко удовлетворенно кивнула, наблюдая, как краска на ногтях застывает и меняет цвет на нужный.
«Хорошо хоть прическу не надо делать. С ней я бы точно полчаса возилась. Ну, все, я готова».
Экко подбежала к выходу и схватилась за ручку двери.
«Вот я кретинка! Про духи-то я забыла!»
Героиня снова метнулась к комоду, достала оттуда увесистый, но почти пустой стеклянный флакон, несколько раз сбрызнула волосы и шею, и выбежала за дверь.
— Если идти по этой улице до конца, то попадешь в зимний сад. Он, правда, сильно зарос из-за того, что наш маразматичный садовник не только стар, но еще и ленив.
Медленно прогуливаясь по городу под руку с Винсентом, Экко показывала новоприбывшему послу куцые городские достопримечательности, и вспоминала давно позабытые ощущения от общества другого человека. Вдобавок еще и мужчины — может быть, не самого симпатичного и не совсем в ее вкусе, но все-таки мужчины. Неожиданно Экко поняла, что очень соскучилась по общению, разговорам ни о чем и легкому флирту. Несколько раз героиня даже ловила неловко брошенный взгляд Винсента на своем декольте, и каждый раз при этом испытывала смешанное с гордостью удовлетворение.
Три года назад она почти добровольно пришла в Чертог покоя, чтобы обрести этот самый пресловутый покой и сбежать от преследующего ее горя. Тогда любое общество ей казалось в тягость, и каждый заговорившей с ней получал в ответ косой взгляд, бранное слово, а самые надоедливые — плевок в лицо или удар под вздох. И до сегодняшнего ей дня казалось, что так будет всегда.
— А вот эта улица повернет еще несколько раз и выйдет прямо к замку фарфоровой курицы.
— Не могу не отметить, что ты очень... экспрессивная девушка, — подобрал нужное слово Винсент.
Экко рассмеялась, позабавленная посольской дипломатичностью.
— И что с того? Ты что-то имеешь против? Или ты будешь защищать эту старую грымзу? Да она только и умеет, что сидеть в своей библиотеке и пялиться в окно, как тупая корова. А знаешь, что еще сделала эта...
Героиня остановила себя на полуслове, проглотив готовое сорваться с языка ругательство. К прогуливающейся паре вприпрыжку бежал Адам.
— Госпожа Экко, госпожа Экко!
Мальчик потянул героиню за рукав рубашки. Хотя этого явно не требовалось — Экко уже давно заметила Адама. Но ребенок, видимо, решил растянуть тщательно подвернутую ткань.
«Ну, за что мне это наказание! Мелкий пакостник меня, наверное, ненавидит!» — подумала девушка.
— Можно просто Экко, — разрешила героиня, пряча эмоции.
— Экко, а можно мне еще светящихся бабочек?
«Все что угодно, лишь бы ты оставил нас вдвоем!»
— Уже потухли?
— Нет, их Кирик напугал и они лазлетелись, — доложил Адама.
— Р-р-разлетелись! — вмешался отец. — Р-р-р! Ну-ка повтори.
— Р-р-р! — радостно зарычал Адам.
Слушая их веселое рычание, Экко погладила Адама по волосам, и там, где ее ладонь качалась детской головы, появлялись разноцветные сверкающие бабочки. Они сонно шевелили крыльями и неторопливо перебирались с места на место, сползая на шею, на плечи и дальше на куртку.
Закончив рассаживать бабочек, Экко случайно взглянула на свою руку и ужаснулась.
«Вот, проклятье!»
Ногти на правой руке так и остались не накрашенными. Надеясь, что Винсент ничего не заметил, Экко быстро схватил посла под руку, пряча свой позор в складках его пальто.
— А мне кажется, он очень мил, когда не выговаривает букву «Р», — похвалила Адама Экко, надеясь завоевать расположение отца.
— Это мило, пока он еще маленький.
— И еще у него очень необычный цвет волос. Они светлые, это большая редкость в Адорнии.
Винсент улыбнулся.
— Скажи мне, что такая яркая девушка как ты делает в такой дыре как Чертог покоя? — неожиданно перевел разговор посол.
«Он считает меня яркой!»
Экко почувствовала, как кровь приливает к щекам, и отвернулась.
«Он, правда, так считает, или просто ответил комплиментом на комплимент?»
— Прячусь от мира. А то как бы он не сгорел от моей яркости.
Упавшая на лицо снежинка приятно охладила пылающие щеки.
* * *
У леса тысячи глаз.
Никогда не думай, что ты одинок в лесу. Ворон на ветке провожает тебя своим взглядом. Белка скрылась в дупле сосны, напуганная вторжением. Листья шепчут за спиной, или ты слышишь только ветер в их голосе?
Чаще всего, лесу все равно. Ты — лишь мгновение, мимолетное сновидение в вековечной дреме. Ты уйдешь, а он останется. Потом придут и уйдут другие, а он все еще будет стоять. Очередной сон, который вскоре затеряется среди мириад себе подобных.
Но иногда лес просыпается. Разбуженной чьей-то волей, он открывает заспанные глаза, и начинает видеть. Сломанная ветка, сорванный цветок, примятая травинка — он помнит все нанесенные ему обиды. Безрассудные люди, безразличные, безответственные. Это не ваше место, вы здесь всего лишь гости, попирающие законы гостеприимства. Всем было бы лучше, если бы вы просто навсегда уснули. Нашли вечный покой в лишенном покоя лесу.
У леса тысячи глаз, и все они смотрят.
Молодая женщина бежит вниз по склону. Иногда спотыкается и падает в грязь, оглядывается назад, но потом встает и снова бежит. Ее дыхание такое частое, ее сердце бьется так быстро — в тысячу раз быстрее, чем сердце самого леса. За ее спиной лук с разорванной тетивой, ее колчан пуст. Она пахнет отчаянием.
Преследователя не видно, но он рядом. Лес знает его, чувствует его дыхание, слышит его нетерпеливую дрожь. Злой человек. Жестокий человек. Наполовину человек. Четыре руки крепко сжимают четыре меча, змеиный хвост на месте ног бесшумно подрагивает, лунный свет отражается в его угольно-черных лишенных зрачков глазах.
Однажды лес знал покой, и теперь разбуженный, он отчаянно желает его вернуть. Все эти люди такие суетливые, такие импульсивные. Их присутствие мешает впасть в благословенную дрему. Он приведет испуганную женщину к жестокому мужчине, и тогда вся эта суета закончится.
Так легко управлять человеком. Он думает, что сам выбирает свой путь, что именно его выбор определил направление. Не так. Не так. Совсем не так. Почему ты выбрала правый путь, а не левый? Ты видела, как еловые ветки выстраиваются в преграду или расступаются перед тобой? Ты чувствовала, в какую сторону подталкивает тебя в спину ветер? Ты все еще считаешь, что выбирала сама?
Женщина остановилась, прислонившись спиной к стволу дерева. Она устала бежать, ее грудь поднимается и опускается в такт вырывающему дыханию. Тяжелым паром оно оседает на звенящем холодном воздухе. Быстро темнеет, на лес опускается вечерний сумрак. Женщина еще не знает, что ее путь уже закончен.
Мужчина со змеиным хвостом совсем близко, замер с другой стороны того же дерева. Верхняя пара рук скрещена на груди, нижняя расслабленно опущена. Темные лезвия мечей неподвижно замерли, предвкушая кровь. Два врага стоят друг к другу спиной, и их разделяет один лишь древесный ствол.
Мгновение покоя заканчивается сиплым всхлипом. Два меча бесшумно пробивают и древесный ствол, и тело беглянки. Два острия с ликованием выходят из груди женщины, выбрасывая наружу кровавые капли.
Мужчина одним движением плавно обтекает расщепленное дерево и заглядывает в лицо своей жертве.
— Тридцать два, Каэлии. Уже тридцать два.
Женщина не отвечает, только кривит губы и плюет в лицо противнику. В вечернем сумраке кровавый плевок кажется черным. Мужчина смеется, вытирая лицо одной из нижних рук, затем облизывает пальцы, пробуя на вкус ее кровь.
Две верхние руки резко вырываются вперед, и вторая пара мечей снова протыкает и искалеченный ствол дерева, и голову женщины. Лезвия вошли точно в глазницы и ручейки крови на молодом лице похожи на слезы. Теперь женщина напоминает пришпиленную к фанерной коробке бабочку. Мужчина чуть отстраняется, словно любуясь созданной им картиной. Тело женщины слегка светится, уже начиная разлетаться синеватой пылью, распадаясь на частички прайма, из которого оно состояло. На лоб погибшей героини падает первая снежинка.
На лес снова опускается благословенная тишина. Гулко каркнул и затих невидимый ворон. Осторожно выглянула из-за ветки белка.
У леса тысячи глаз, и все они смотрят для Фарфоровой ведьмы.
5.
— Доброе утро, Аззара! Ну, как ты тут устроился?
Винсент с неудовольствием осмотрел покосившийся дом с заколоченными окнами и дверьми, и озабоченно покачал головой.
— Э-э-э, нормально! Спасибо! — раздался откуда-то изнутри бодрый голос.
Внутри что-то гулко стукнуло и громыхнуло, а затем послышалась целая дробь, как будто кто-то рассыпал по полу пакет металлических шариков.
— Ты уверен, что все в порядке? Может быть, тебе помочь?
— Абсолютно уверен! — ответила высунувшаяся из стены голова магозавра. — Просто решил вот немного прибраться, так что все просто великолепно. Ха-ха, — голова смущенно хохотнула и скрылась в доме, сопровождаемая новым грохотом. — А ты как? Тебя вроде в замке поселили, такая честь!
Винсент придирчиво осмотрел заросшую плесенью скамейку перед домом и скривился от пренебрежения. Достав из кармана вышитый платок, он расстелил его на грязном сиденье, тщательно разгладил руками и осторожно присел на краешек.
— Это с какой стороны посмотреть, — ответил он. — Конечно, в замке детям лучше, чем в каком-нибудь из этих убогих домов. Теплее по крайней мере, у нас даже камин есть в комнате. Правда, вытяжка барахлит и часть дыма в комнате остается. Но кровати мягкие, слуги исполнительные, хоть и угрюмые. Так что, в принципе, все у нас хорошо.
— Хорошо быть послом! — философски заметил голос из-за стены.
— Неплохо, — не стал спорить Винсент, наблюдая за игравшими на противоположной стороне улицы детьми.
Дом напротив принадлежал Экко. Той самой героине-художнице, с которой Винсент гулял по городу вчера вечером. Ее хоть и нельзя было назвать символом терпения, да и сквернословила она часто, сдерживаясь только при детях, но Кирик и Адам в нее влюбились. И теперь ходили за ней по пятам, досаждая вопросами и требуя внимания.
Вот и сейчас они приставали к художнице, умоляя ее нарисовать очередного необычного зверя. Героиня вздыхала, брала в руки свой огромный посох-кисть и взмахивала им, разбрызгивая с кончика капли краски. И тогда из упавших на землю красок к вящей радости малышни возникал какой-нибудь причудливый зверь — розовая крыса с крыльями, оранжевая полосатая кошка с тремя хвостами или толстая синяя птица без крыльев, но с большим хохолком на спине.
Созданное животное бросалось бежать по улице, а Кирик с Адамом, крича и толкаясь, кидались его ловить. Через минуту звери снова превращались в краску, и дети требовали все новых и новых игрушек.
— Как она тебе, м-м-м?
Магозавр выбрался из дома и, покачиваясь в воздухе, завис рядом с Винсентом.
— Кто? — не понял посол.
— Экко, конечно, кто же еще? Какова конфетка, а?! — Аззара плотоядно причмокнул губами.
— Э-э-э, ну, я как-то не думал. Ну, она вполне симпатичная... — промямлил Винсент.
— Красавица! Ох, и сколько же интересных вещей я бы мог с ней сделать! Сколько всего нового я мог бы ей показать, — не слушая его, продолжал свои похотливые речи Аззара.
Его голова мерно покачивалась из стороны в сторону, словно загипнотизированная образом героини, его глаза были наполовину прикрыты.
— Не хотелось бы вмешиваться, но ты не думал, что ты немного... хм... не в ее вкусе? — осторожно поинтересовался Винсент.
— Чепуха! — отмел все предположения магозавр. — Мужчина остается мужчиной, даже если у него нет ни рук, ни ног! Я элегантен, галантен, обладаю потрясающим чувством юмора. Да женщины падают в обморок, когда я проплываю мимо них.
— От ужаса?
— Дурак ты, Винс, — беззлобно вздохнул Аззара, — к тому же, Экко, кажется, уже занята.
— Кем это? С чего ты так решил? Она мне не говорила... — встрепенулся посол.
— Ишь, занервничал, тхи-хи-хи, — засмеялся своим мерзким смехом магозавр. — Да тобой, балда ты! С чего это она с твоими детьми возится, как ты думаешь! Экий ты, брат, недогадливый. Давно с женщинами не общался?
— Если честно, то давно, — признался Винсент, — как-то не хотелось с тех пор, как погибла Ланалия, да и за детьми надо было приглядывать. И вообще, мне кажется, ты не прав. Просто, этот город слишком угнетает, а тут какие-никакие, а новые лица.
— Может быть, может быть, — задумчиво пробормотал Аззара.
Оторвавшись, наконец, от созерцания героини, магозавр уцепился зубами за доски заколоченного окна, и принялся тащить их назад. Доски не поддавались, но дракон не терял надежды, еще сильнее упираясь хвостом в стену, и все неистовее размахивал своими стрекозиными крыльями, пытаясь их отодрать. Даже позеленел весь от натуги.
— Очень странный город, — задумчиво произнес Винсент. — Знаешь, я сначала не верил всем этим рассказам про Чертог и проклятья, но сейчас я уже не знаю, что и думать. Он совсем не адорнийский — никаких украшений на домах, никакой изящности. Я никогда не был в доктских городах, но сомневаюсь, что и они бы согласились жить здесь. Над Чертогом покоя как будто висит пелена из тоски и тяжелого прошлого. Я пока видел только один украшенный дом — у Экко, которая расписала его своими рисунками. Но это исключение.
— А ты жаметил, што тут нет детей? — спросил Аззара, раскачивая пастью оконные рамы.
— И правда, кроме моих больше нету. Вот сейчас заметил, когда ты мне сказал, — Винсент задумчиво постучал указательным пальцем по щеке. — И людей слишком мало, человек пятьдесят, не более, и все одни старики. Все, так или иначе, служат в замке — садовники, кухарки, прачки.
— И что это значит? — запыхавшийся Аззара оставил свою затею, так и не добившись результата.
Оконная рама оказалась сильнее отважного магозавра.
— Пока ничего. Но скажи мне, на какие средства живет этот замок? У Фарфоровой леди нет ни засеянных полей, ни охотничьих угодий, ни даже рыболовного удела. Так откуда же у нее каждый день на столе оказывается свежий хлеб или суп из рыбы? Также я нигде не вижу жемчужного озера — неужели в этом лордстве не производится добыча прайма? И потом, если она леди, то где же ее герои? Я пока не видел ни одного. Герои в Чертоге не приносили присяги Фарфоровой леди, они просто живут тут, как Экко.
— Винс, ты слишком драматизируешь!
Магозавр отстранился подальше, набрал полную грудь воздуха и плюнул в непокорное окно. Раздался небольшой взрыв, взлетело вверх синеватое облачко. Когда оно рассеялась, на месте окна красовалась дыра в полстены размером.
— Зачем тебе окна и двери? — полюбопытствовал Винсент. — Ты же можешь проходить сквозь стены.
— Не будь занудой, — отмахнулся дракон. — Так что ты там говорил?
— Я говорил, что тут скрыта какая-то тайна. Я чувствую это. И чем быстрее я разберусь с тем, что тут происходит, тем быстрее я смогу увезти отсюда своих сыновей. Мое задание будет выполнено, и...
— Останови-ка свое мыслеизлияние, Винс, — оборвал посла Аззара, — к нам идет твой младший.
— Папа, пааап! Я, когда выласту, тоже стану гелоем! — подбежав, заявил раскрасневшийся Адам.
В руках он держал пушистого черно-белого кролика с небольшими рожками.
— Никогда! — Винсент вскочил со скамейки и опустился на колено рядом с сыном, заглядывая ему в глаза. — Слышишь, никогда не желай этого и даже не думай об этом! Ты меня понял? Ты уже забыл, что случилось с мамой?
Адам расстроено кивнул и отвернулся. Отец рассеянно потрепал сына по голове.
— Ну вот, еще одна детская мечта загублена на корню, — опечаленно промолвил Аззара. — Очередная неудача в череде провалов твоей методы воспитания.
— Не твое дело, — огрызнулся Винсент, — лучше сказать ему правду сейчас, чем разжигать его фантазию пустыми обещаниями.
Аззара демонстративно пожал плечами. Винсент не понял, как именно магозавру удалось это сделать, не имея ни плеч, ни рук, но эффект был достигнут потрясающий.
* * *
— Зенон из Шиндагры? Можно с тобой поговорить?
Сидящий в кресле-качалке перед домом мужчина лет тридцати вздрогнул от неожиданности, встрепенулся, и удивленно посмотрел на Рику. Удивление быстро сменилось гневом, который мгновенно скрылся за маской любезности.
Винсент слишком часто видел эмоции многих лордов, с которыми ему приходилось говорить. Удача посла зачастую зависит от милостей тех, с кем он общается, и успешному послу лорда Раэля было просто необходимо чувствовать любые перемены в настроении других людей.
Винсент бросил быстрый взгляд на молодую леди, пытаясь понять, заметила ли она промелькнувшие чувства героя, но Рика сохраняла на лице бесстрастность.
«Интересно, она правда такая черствая, или все еще пытается подражать Фарфоровой леди? Если второе, то нужно признать, что девчонка преуспела. Я уже начинаю ей верить», — подумал посол.
— Меня зовут леди Аэрика, но можно просто Рика, а это Винсент, посол...
— ...лорда Раэля, прибыл в Чертог покоя с двумя детьми, такими славными мальчуганами, — прервал девушку Зенон. — Я знаю, кто вы, моя дорогая, мне уже рассказали.
Винсенту неожиданно захотелось вернуться к Кирику и Адаму, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.
Зенон был душеловом.
Бывает, когда смотришь на героя, сначала не понимаешь его предназначения. Некоторые герои не любят показывать свою сущность — тот образ, который был выбран для них в Итералии прайма при перерождении. Конечно, порой скрыть свое истинное «я» не удается — выдают привычки и пристрастия — как тяга к рисованию у Экко. А порой магия Итералии прайма вообще меняет человеческое тело на другое, гротескное и вызывающее, как у Аззары. Но некоторые герои предпочитают носить обычную человеческую одежду и не пользуются своими способностями, пока не наступит для них нужда.
Но не в этом случае. Зенон был душеловом — одним из самых неприятных и избегаемых героев, созданных магией Итералии. Неприятным для Винсента, но посол знал многих, разделяющих его мнение. Душеловы были наделены сомнительным даром видеть мертвые души и были способны временно возвращать их в материальный мир для служения. Винсент никогда не видел, как работает душелов, и честно говоря, вовсе не стремился увидеть.
Зенон же как будто гордился своим даром. Он был одет в типичный для таких героев костюм из красного пиджака с длинными полами и иссиня-черной рубашкой и брюками. Его пепельно-серые волосы были аккуратно острижены и причесаны. Они не были окрашены в белый цвет, как у многих адорнийцев, они действительно были белыми. Седыми.
«Он был таким от рождения, или поседел оттого, что чего-то сильно испугался?»
Темные глаза душелова возлагали на собеседника тяжелый взгляд, который было очень сложно выдержать. Он придавливал к земле, он как будто действительно имел вес, как у древнего старика, смотрящего на тебя из-под косматых бровей.
Его одетые в изысканные сине-черные перчатки руки с любовью сжимали двухметровую косу, излюбленное оружие душеловов в бою. Прижимали к груди и гладили, словно ребенка.
Если бы Винсент имел право голоса, он бы посоветовал молодой леди бежать от этого героя подальше, и, желательно, не оглядываться.
— Кто рассказал тебе о нас? — ровно спросила Рика.
— Мертвые души, конечно, — дружелюбно улыбнулся Зенон.
— И часто ты с ними общаешься?
— Постоянно, моя госпожа, — продолжая улыбаться, услужливым голосом произнес душелов. — Они же здесь повсюду. Вон там, на той стороне улицы, вот еще одна около дома напротив. И еще одна прямо у вас за спиной.
Винсент вздрогнул и обернулся. Естественно, у него за спиной никого не было, кроме пустыря за домом.
— Я не слишком напугал вас, моя дорогая? — озабоченно спросил душелов.
Проклятая улыбка так и не сходила с его лица с самого начала разговора.
— Нисколько, — ответила не шелохнувшаяся леди, — не волнуйся обо мне, Зенон.
— Чертог покоя — это склеп, — как будто извиняясь, Зенон слегка развел руками, — они здесь повсюду, молодые и старые, мужчины и женщины, иногда даже дети. Сюда как будто манит тех, кто собирается расстаться со своей жизнью. И не важно сознательно или нет. Здесь столько страдания, что из него можно было бы построить целый Чертог. И кто только догадался добавить к нему в название слово «покой»?
Неожиданный порыв ветра залетел под легкое изящное пальто, ласково погладил Винсента по спине холодным пальцем. Посол вздрогнул и попытался поплотнее укутаться.
Рика присела на краешек низкого заборчика вокруг дома душелова.
«Вот она, польза от ношения убогих платьев!» — подумал Винсент. — «А я тут вообще прислониться-то боюсь к чему-нибудь, чтобы не испачкаться».
— Скажи мне, Зенон, чего ты хочешь на самом деле? — спросила Рика. — Быть может, я смогу помочь тебе?
— Это вряд ли, моя дорогая, — вздохнул герой, — но спасибо тебе, что спросила.
— И все же? — Рика вопросительно выгнула бровь.
«Явно тренировалась в этом жесте», — решил Винсент.
— Моя милая леди, вы не сможете дать мне того, чего я хочу, — Зенон снова грустно вздохнул, в этот раз еще тяжелее, чем в предыдущий. — Я давно перестал надеяться. Надежда и мечты стали слишком тяжелы для меня. Они окрыляют, они заставляют бежать вперед, навстречу грезам. Но чем быстрее ты бежишь, тем тверже окажется стена на твоем пути, которая тебя остановит.
— Скажи мне, я настаиваю, — ровным голосом приказала молодая леди.
— Моя дорогая, я хочу... умереть, — улыбка на лице Зенона превратилась в отвратительный оскал. — Но настоящей смертью, а не той, что умирают герои. После гибели душа героя не соединяется с миром, никогда не покидает тела навечно. Смерть для героя — это как будто тяжелый сон после похмелья, извините меня за такую грубую метафору, — спохватился душелов. — Ты засыпаешь, ты просыпаешься, готовый снова отправиться в бой и снова умереть, снова заснуть. И этот цикл никогда не прерывается. Я уже даже сомневаюсь, что если я уничтожу свой каталист и после этого умру, что-нибудь изменится. Просто тяжелый сон будет длиться вечно... моя дорогая.
Зенон ласково погладил свою косу и продолжил.
— Этот мир умирает. Я смотрю на него и вижу вокруг одно только разрушение. Стены замка осыпаются от ветра, скалы превращаются в песок, море высыхает. Живое дерево стремится к солнцу, но его сердцевину уже пожирают термиты. Даже человеческое тело от самого момента своего рождения разрушается, ожидая своей смерти. Все живое рано или поздно падет под натиском времени. Кроме меня. Магия Итералии прайма сделала меня героем и противоречащим самой природе уродом одновременно.
— Здесь я не могу с тобой согласиться, — ответила молодая леди. — Этот мир полон созидания. Любовь, счастье, сама жизнь. Они стоят того, чтобы их испытать.
— Как тебе будет угодно, душа моя, — не стал спорить Зенон.
Последние его слова, сказанные из уст душелова, показались особенно зловещими.
Рика так быстро шла к замку, что Винсент едва поспевал за ней. Нет, он, конечно, мог бы легко ее обогнать, если бы только перешел на бег, но ведь торопиться, и тем более бегать в присутствии леди было бы неприлично.
— Моя госпожа, позвольте задать вам один вопрос, — попросил он.
— Задавай, — согласилась Рика, неожиданно останавливаясь. — Только не называй меня «моя госпожа». На сегодня с меня хватит этих любезностей. Я отвечу, но услуга за услугу, посол. Ты тоже ответишь мне на один вопрос.
— О чем вы хотите знать?
— Скажи мне, Винсент, — молодая леди словно в нерешительности чуть смяла руками складки на сером платье. — Ради чего ты живешь? Что движет тобой и твоими поступками? У тебя есть цель?
— М-м-м, очень странный вопрос, но я отвечу. Конечно, ради своих детей и ради их будущего. Я преданно служу лорду Раэлю и он награждает меня своим доверием. С его рекомендациями моих детей ждет блистательное будущее, которое они сами себе выберут.
— А если бы у тебя не было детей? Что бы ты делал тогда? Чем бы жил?
Винсент вздрогнул и взглянул на молодую леди, пытаясь понять, не шутит ли она, но девушка с нетерпением ждала ответа.
— Это... угроза? — осторожно поинтересовался посол, вспоминая, чем он мог обидеть будущею леди Чертога покоя.
Рика вздохнула и покачала головой.
— Нет... просто было интересно... Не важно. Задавай свой вопрос.
Винсент прочистил горло, пытаясь лучше сформулировать свои мысли.
— Мне бы хотелось узнать, сколько героев у леди Инесс.
— Если ты меряешь обладание в клятвах и присягах, то ни одного. Если же в ответственности, то до вашего прихода их было четверо. Экко и Зенона ты уже видел, а еще есть амазонка Каэлии и Джитуку, отмеченный змеем, четырехрукий воин. Эти двое редко бывают в Чертоге, предпочитая ему окрестные леса.
— И-и-и... почему в таком случае они не уходят? У них же должны быть другие лорды. По крайней мере, у некоторых...
— Это уже второй вопрос, но я отвечу, — улыбнулась Рика. — Ты же должен был слышать, что Чертог покоя проклят. Об этом все знают. Пути назад нет.
— Но я же пришел сюда как раз по дороге, — не понял Винсент, — по ней же я могу вернуться в низину.
— Выйди по этой дороге из ворот и дойди до первого же поворота. И ты увидишь, что дороги там больше нет, только лес, который тебя не выпустит. Ничто не способно покинуть Чертог по своей воле.
6.
Только что я в первый раз в жизни самостоятельно воскрешала героя.
Ты даже не представляешь, какие эмоции испытывает человек, когда перед ним зарождается жизнь. Восторг, эйфория, блаженство! Я могу перечислить еще много таких слов, но даже все вместе они не смогут передать этого восхитительного ощущения. О боги, я не могу нормально держать перо — до сих пор дрожат руки.
Леди Инесс позволила мне самой воскресить погибшую Каэлии — в конце концов, мне же скоро предстоит стать единственной леди в Чертоге покоя, я должна уметь обращаться с Итералией. Она находится на открытом утесе под замком, и чтобы попасть туда, нужно полчаса идти по узкому каменному коридору, который скрывается за потайной дверью в подвале Чертога.
Каталист Каэлии — стрелу со сломанным древком — я положила в небольшую пиалу с праймом. Для создания музыкального фона я выбрала литавры, барабаны и гонг. Эта героиня — сильная и целеустремленная женщина, настоящий воин, и чтобы ее разбудить, я решила сыграть военный марш. Сначала тихая и почти незаметная, музыка все нарастала, она пела о походах и яростных битвах, о высоких знаменах, трепещущих ранним утром и славных победах над достойными противниками. Эта была песня, идущая из самых глубин сердца гордой героини. И когда музыка достигла своего апогея, я позвала Каэлии.
Я знала, что нужно делать, ведь мастер Бейриан учил меня обращаться с Итералией. Но в наших с ним уроках он всегда был неподалеку, готовый в любую минуту помочь советом или рассказать о совершенной ошибке. Даже если он не помогал открыто, одно его присутствие вселяло уверенность в свои силы. Но у меня получилось! С первой же попытки! Не знаю, как это бывает у других лордов, но я слышала, что некоторые ученики по нескольку раз тщетно старались заставить Итералию работать.
Наверное, я очень способная! И совсем не скромная!
Ах, я знаю, что гордыня — это не очень правильное качество для леди, но ничего не могу с собой поделать. Мне хочется петь и танцевать!
Я как будто... стала матерью. Не в физическом смысле конечно, а в духовном и эмоциональном. Я позвала Каэлии, и она вернулась в наш мир. Когда она вышла из пруда Итералии, нагая, дрожащая от холода, едва стоящая на ногах, у меня как будто что-то скрутилось внутри. И тогда я поняла, что Каэлии — моя дочь и моя героиня. Мне не нужны присяги на верность, как не нужны они матерям всего мира. Я буду счастлива, когда Каэлии уйдет из Чертога покоя и принесет клятву другому лорду, хотя и буду скучать по ней. Я должна дать моей дочери возможность обрести свою собственную, полноценную жизнь.
К сожалению, сделать это не так-то просто. Каэлии тоже не захотела со мной говорить. Молча оделась, взяла свой лук со стрелами, коротко поблагодарила за воскрешение и ушла. «Продолжить охоту», как она сама сказала.
Я начинаю понимать, что леди Инесс была права — я не смогу помочь моим детям простыми разговорами. Глупо было надеяться, что я окажусь мудрее Фарфоровой леди, ведь она предупреждала. Экко терпеть не может любые ограничения своей свободы, и защиту из вежливости Зенона я тоже не смогла пробить. Каэлии замкнута и сосредоточена. С Джитуку я еще не встречалась, но теперь я думаю, что вряд ли наш разговор сложится как-то по-иному. Они все кричат о помощи, я чувствую это, но все гордо отвергают ее, если ее предложить.
Леди Инесс считает, что моим детям нужна цель. То, что будет толкать их дальше, когда они остановятся. То, ради чего они смогут просыпаться каждым новым утром. Но что именно? Как узнать, если мои дети сами этого не понимают?
Я не знаю.
Я должна подумать.
* * *
Ворота в город находились в примерно том же плачевном состоянии, что и городская стена. Правая створка еще держалась на одной из петель, застывшая в приоткрытом состоянии, о чем свидетельствовал ее нижний край, глубоко утонувший в земле. Левая же давно отвалились и теперь сиротливо лежала рядом с дорогой. Адам с удовольствием исследовал полустертый рисунок, лазая по отвалившейся створке.
— Слезай оттуда, Адам! — просил его ходивший вкруг Кирик. — Папа не велел нам пачкать одежду, она последняя!
— Я и не пачкаю, отстань!
Папа и правда просил ребят постараться не заляпать грязью последнюю чистую одежду, по крайней мере пока слуги не отстирают остальную. Не то чтобы он очень надеялся на выполнение своей просьбы — все равно где-нибудь запачкаются, но именно такие мелочи должны лежать в основе правильного воспитания. Будет вполне достаточно, если они хотя бы постараются справиться с этим простым заданием.
— Нет пачкаешь! — Кирик явно серьезно воспринял просьбу отца. — Я вижу! Слезай оттуда, дурак!
— Сам дурак!
— Нет, ты!
«Адам в последнее время сам не свой», — думал Винсент, стоя в тени ворот. — «Сидит у окна часами, смотрит на улицу. Это совсем на него не похоже. Кирик увлекся рисованием, спасибо Экко. Так старается ей понравиться, все время что-то рисует в своем альбоме, брызгая на бумагу красками и пытаясь превратить получившиеся пятна в рисунки. Только вот постоянно вырывает листы и кидает их в камин...»
— Дети-дети, — раздался укоризненный голос Аззары, — ну разве можно так ругаться, это же...
— Неприлично? Некрасиво? Невежливо? — подсказывала Аззаре Экко.
— Несерьезно! — отыскал нужное слово магозавр. — Ну, кто так ругается! «Дурак». Пф-ф-ф. Экко, давай покажем ребятам, что значит настоящая изысканная адорнийская ругань!
«Решено! Я должен попытаться выбраться отсюда. Это место не подходит для моих сыновей... Хм. Да и вообще, оно как-то и для жизни-то не очень подходит. К чертям лорда Раэля с его заданием!»
— О боги, Экко, как ты вообще можешь называть себя художницей? Твои рисунки... О-о-ох. Тебя хоть кто-нибудь учил, каким концом кисти нужно рисовать?
— Может я и погано рисую, зато ты погано выглядишь. Могу поспорить, зеркала молят о пощаде, когда ты в них смотришься!
«Ни одна милость ни одного лорда не стоит будущего моих сыновей! Пусть он выгонит меня, пусть даже высечет палками за непослушание! Плевать!»
— Мы оба знаем, что это неправда. Драконы мудры и прекрасны, или ты не читала книг про нас? В них мы всегда олицетворяем достоинство и силу. И еще мы сжираем всяких глупых героинь, которые не умели читать.
— Я помню, там еще говорится о куче сокровищ, на которой спят драконы. Что-то я не вижу твоей кучи. Сокровищ, а не того, о чем подумал твой миниатюрный мозг.
«Но как отсюда выбраться? Аззара говорил, что в Чертог легко войти, но невозможно выйти. Рика сказала, что дорога назад стерлась и Чертог окружают лишь многие километры леса. Нельзя рисковать и пускаться в обратный путь с детьми, я должен сначала проверить его сам».
— Свою кучу я раздал на благотворительность. Я очень благородный дракон.
— Ты не дракон. Ты многоцветный чешуйчатый червяк с нелепыми крыльями и завышенной самооценкой. Эй, все! Смотрите, говорящий червяк!
— Эй, все! Смотрите, говорящее убожество...
«Я должен... О чем это они!»
— Стоп!!! А ну, прекратите немедленно! — завопил подбежавший к парочке героев Винсент. — Чему вы учите МОИХ детей! Вы... ВЫ!!!
Аззара в притворном стыде отвел глаза, а Экко показала разбушевавшемуся отцу язык и рассмеялась.
— Говолящее убожество! — радостно доложил Адам и тут же получил от отца подзатыльник.
Наконец, Каэлии появилась у ворот. Из Чертога покоя был только один «официальный» выход — через эти ворота, значит, лучница рано или поздно прошла бы через них. И Винсент был готов ждать столько, сколько потребуется.
Полностью погруженная в себя, сосредоточенная на собственном деле, героиня шла вперед, как будто ничего не видя перед собой. Черные волосы убраны в высокую прическу, чтобы не мешали при стрельбе. Кожаные шорты и кожаная куртка без ненужных украшений, довольно просто выполненный длинный лук со спущенной тетивой и полный стрел добротный колчан за спиной. Максимум практичности, минимум излишеств. Очередная адорнийская жертва на алтаре серости Чертога покоя. Единственным украшением, еще не захваченным Чертогом, были длинные перья, воткнутые в прическу за ушами героини.
— Госпожа Каэлии, меня зовут Винсент и я посол...
— Ай!
Погруженная в свои мысли, амазонка еле успела затормозить и чуть не врезалась в Винсента.
— Что тебе надо? Пропусти! — довольно невежливо велела она.
Но от Винсента не так легко было отделаться.
— Прошу прощения, госпожа, всего несколько слов, — посол учтиво поклонился и принял просящую позу.
Левая рука чуть теребит подол пальто, показывая неуверенность. Правая прижата к груди, намекая на то, что у Винсента и в самом деле очень важная просьба, идущая от сердца. Правая нога отодвинута назад, колени немного согнуты, чтобы визуально уменьшить рост — героиня должна почувствовать себя более высокой. И финальный штрих: чуть опущенный вниз подбородок и широко открытые глаза — наклон головы еще раз указывает на подчинение, и с такого ракурса глаза кажутся больше и грустнее, и им больше хочется сочувствовать.
Вряд ли провинциальная героиня могла читать эти знаки по отдельности, но общая картина явно должна была вселять ей чувство собственного превосходства и призывать по возможности помочь попавшему в беду собеседнику.
— Ладно, что тебе нужно? Как там тебя? Винсент? — Каэлии гордо вскинула голову и прищурилась, осматривая посла.
«Да она же почти ничего не видит!» — неожиданно понял Винсент. — «Как она в стены-то не втыкается с таким-то зрением!»
— Дело в том, что мне очень нужно выбраться из Чертога покоя. Моим детям, — Винсент повел рукой, указывая на копающихся в очередной луже Кирика и Адама, — необходимо вернуться в низину, к нашим прежним жизням. Уже скоро мне нужно будет искать мастеров, чтобы отдать им в обучение моих сыновей. Вы же понимаете, что таких мастеров не найти в Чертоге покоя. Я слышал, что вы много времени провели в лесах вокруг города, и подумал, что вы сможете указать мне путь до Восточного тракта.
— Дороги назад нет, лес тебя не выпустит, — в ответ на тираду Винсента произнесла Каэлии.
«А ты не из разговорчивых», — подумал посол.
— Позвольте мне все же хотя бы сопровождать вас, госпожа Каэлии. Я очень хочу взглянуть на этот лес своими глазами.
Героиня в ответ лишь безразлично пожала плечами и шагнула за ворота.
— Аззара! — быстро среагировал Винсент. — Приглядишь за ребятами, пока меня не будет?
— Э-э-э нет, Винс, я иду с тобой! Когда это драконы отказывались от приключений! — Аззара кивнул несколько раз, как будто подтверждая собственные слова, и перекрасил цвет чешуи в воинственно-красный.
Посол перевел взгляд на Экко. Неудобно было ее об этом просить, девушка и так уже несколько дней провела с его сыновьями. Но выхода не было.
— Экко?
Художница закатила глаза.
— Ну, пожалуйста! Ты ведь моя должница, помнишь?
Винсент улыбнулся своей самой теплой улыбкой, которой просто невозможно было отказать.
7.
Дорога и правда заканчивалась через несколько сотен метров после выхода из Чертога покоя. Или начиналась там. При мысли об этом у Винсента по спине пробежал неприятный холодок.
— Госпожа, куда мы идем? — спросил Винсент Каэлии, которая, не сбавляя шага, направилась к лесной опушке.
— Я охочусь на Джитуку. Куда идешь ты, мне безразлично.
— И что мне делать? Следовать за ней? — поинтересовался у магозавра Винсент.
— Ты спрашиваешь меня? Зачем ты спрашиваешь меня? Это твое приключение, а я всего лишь молчаливый нейтральный наблюдатель. Да, я такой.
Посол проглотил саркастический комментарий насчет молчаливости магозавра, шумно выдохнул и вошел под раскидистые своды деревьев.
Что-то было не так с этим лесом. Он располагался на склоне Рассветных предгорий и, если посмотреть от ворот, простирался настолько, насколько хватало взгляда. Хотя Винсент был уверен, что Восточный тракт не был настолько далеко, чтобы потеряться из видимости. Другой очевидной странностью, беспокоившей посла, было то, что лес молчал, лишь изредка каркая на вторгшихся в его владения путников скрытым за кронами вороном. В такой тишине производимый Винсентом шум представлялся ему самому неестественным, нарушающим сокровенный покой леса. Треск сухого валежника под ногами, собственное тяжелое дыхание казалось ему оглушительно громким, способным разбудить нечто, спящее где-то за деревьями. Непроизвольно для себя, Винсент начал чаще осматриваться по сторонам, вжимая голову в плечи, и стараться дышать потише.
Каэлии торопилась вперед. Она как будто забыла о своей почти полной слепоте и ловко обходила поросшие мхом поваленные деревья и непроходимые кустарники. Винсенту даже казалось, что героиня нарочно ускоряет шаг, пытаясь оторваться от него подальше или вообще бросить в лесу как неприятную обузу. Но посол принял вызов и спешил, как мог, на ходу перепрыгивая через поваленные стволы и иногда даже переходя на бег. Коряги на земле так и норовили поставить подножку, захватив в плен его ступню. Цепкие ветки, похожие на скрюченные старушечьи пальцы, ловили полы его пальто и тянули назад, не желая пропускать дальше. Иногда они впивались настолько сильно, что непредназначенная для лесных пробежек дорогая ткань рвалась, оставляя лесу на память кусочки себя.
Аззара следовал за спиной Винсента, абсолютно не обращая внимания на препятствия, просто проходя сквозь особо заросшие буреломы, которые послу приходилось или обходить, или перебираться через. Иногда магозавр тихо хихикал чему-то себе под нос, и это хихиканье сильно бесило Винсента, заставляло терпеть, сжимая до скрипа зубы и еще усерднее догонять удаляющуюся Каэлии.
— Как она может так быстро идти! — выдохнул посол, на ходу отрывая прилипший к штанинам репейник.
— Она идет по тропинке, — ответил нагнавший напарника Аззара.
Ответил, и замолчал, иронически поглядывая на Винсента. Его глаза улыбались одному ему известной шутке.
— Э-э-э, как это? — сообразил, наконец, Винсент. — Если она идет по тропинке, а мы идем за ней, то почему я не вижу этой же самой тропинки?
— Этот лес разбужен Фарфоровой леди для того, чтобы не выпускать никого из Чертога покоя. Это он ведет ее вперед. Деревья расступаются перед ней и смыкают ветви, как только она пройдет мимо. У каждого здесь своя дорога. Посмотри назад!
Винсент послушно обернулся. Позади него красовалась светлая проторенная тропинка, петляющая между казавшимися только что непроходимыми зарослями.
— А вот и твоя дорога, — пояснил Аззара. — И она, скорее всего, выведет тебя обратно в Чертог, который ты так невежливо покинул, позабыв попрощаться с леди Инесс. Тхи-хи-хи. Зато, вот, мне этот лес не страшен! Мне плевать на все баррикады, которые он может выстроить на моем пути!
— Ты говоришь так, как будто он живой, — прошептал Висент себе под нос.
— Он такой и есть, — услышал его магозавр. — Но я ведь не открыл для тебя эту новость. Ты ведь и сам это уже почувствовал.
Наконец, они догнали Каэлии.
Героиня сидела на небольшой полянке около весело потрескивающего костерка и сосредоточенно шевелила в нем сухой веткой.
«И когда только успела?» — подумал Винсент, подходя ближе.
— Госпожа, вы позволите мне задать вопрос? — осторожно спросил посол.
— Только говори короче, — раздраженно попросила героиня, выбивая веткой искры из костра.
Было видно, что Каэлии уже жалеет о том, что недостаточно твердо отказала послу у ворот, и теперь вынуждена страдать от его общества. Винсент кивнул и присел к костру. Аззара тоже примостился рядом, свернув свой хвост в кольца и положив голову сверху.
— Я правильно понял, что из Чертога покоя невозможно выбраться? Что я застрял тут навсегда?
— Почему же? Бывает, люди уезжают отсюда, — пожала плечами Каэлии. — А раз в несколько месяцев Чертог посещает торговый караван.
Винсент недоуменно сощурил правый глаз и метнул взгляд на Аззару.
— Что? — невинно осведомился магозавр. — Ну да, иногда люди уходят из Чертога.
— Ты мне солгал!
— Вечно ты драматизируешь! Это было художественное преувеличение! Такой прием, использующийся для придания остроты рассказу!
— Почему ты не сказал мне, когда я думал, как отсюда выбраться?!
— А ты не спрашивал, — парировал Аззара. — И вообще, заканчивай брызгать слюной. И раз ты уже спросил — попроси об этом Фарфоровую леди, и, может быть, она тебя выпустит. Это же ее лес и ее город. Вообще, мне даже странно, что ты сразу к ней не пошел с этим вопросом. Или дождись каравана и уезжай вместе с ним.
Винсент обиженно отвернулся и засопел.
— Ну что, так и будем молчать?
Аззара явно скучал.
Все еще обиженный Винсент молча глядел в огонь, а Каэлии вообще не шевелилась уже около получаса. Героиня сидела у костра с закрытыми глазами, удивительно ровно держа спину.
— Ну, давайте, хотя бы познакомимся поближе! Мы же как будто путешествуем вместе, мы теперь попутчики, а в походах принято хотя бы немного рассказать о себе. Как вам идея?
Идея не вызвала у попутчиков абсолютно никакой реакции.
— Ладно, раз вы такие упрямые, то я начну.
Каэлии открыла глаза и испепелила магозавра взглядом, но Аззара как будто этого не заметил.
— Меня зовут Аззара из Дар-лоа, но на самом деле «Дар-лоа» в моем имени появилось сравнительно недавно. До этого там были другие места — Тотоол, Диналион, Базитур, — магозавр чуть помолчал, ожидая реакции слушателей. — Базитур — это город в Империи Доктов, — пояснил он, не дождавшись вопроса.
Винсент изумленно обернулся, а невозмутимая Каэлии удивленно изогнула бровь.
— Да-да, просто я очень люблю путешествовать. И так уж получилось, что магозавры Адорнии и чарозмеи Империи внешне очень похожи друг на друга. Стоит изменить цвет на синий, нацепить на голову уродливый железный шлем, и вуаля — ты вылитый чарозмей!
— И скольким же лордам ты присягал на верность? — спросил Винсент.
— Очень многим! Даже слишком многим, по мнению некоторых, — ответил Аззара. — Пф! Как будто меня интересуют их мнения. Магозавры стали очень редки в последнее время, магия Итералий прайма как будто специально перестала их создавать, поэтому мои услуги везде были востребованы. Можно даже сказать, что лорды меня с руками отрывали, тхи-хи-хи. Но к их большому сожалению, Аззара был рожден, чтобы стать свободным! Я имею ввиду, служить лорду — это очень почетно, и все такое, но вместе с тем ужасно скучно. Сопровождать караваны, охранять города от чуди, ловить по дорогам разбойников. Такие занятия быстро приедаются. А где же волнующие приключения, новые места, новые люди и истории! Ну да, я нарушил несколько присяг. Ну, хорошо, несколько десятков присяг. Но зато я столько всего видел! Мир полон чудес, о которых вы даже и не догадываетесь! Заповедное древо адорнийцев, песчаные круги в пустыне Сик`Хайя, великая Обсерватория Докта и вулкан Сакрал, где родились боги — я видел все это своими глазами! Чудесная сверкающая Ардея и фундаментальный непоколебимый Нео-Лафорт, вечно цветущий Диналион и экономный Гридвальд — я был во всех этих городах!
— А как же твой каталист? Кто воскресит тебя, если ты никому не служишь? — подала голос Каэлии.
— Каталист — это мелочи! — заявил Аззара. — Если ты не умираешь, то тебя не надо и воскрешать. Достаточно просто не лезть на рожон, и каталисты с лордами становятся тебе не нужны. Изредка, когда у меня было настроение, я выполнял задания какого-нибудь лорда и даже вручал ему свой каталист. Но потом бросал его и делал себе новый, за что мне давали всякие обидные прозвища. «Аззара-предатель», «Аззара-клятвопреступник». А один вообще кричал мне в след: «Мы еще встретимся, поганый дракон». Эх.
Магозавр грустно вздохнул.
— Я никого не предавал и ни разу никому не причинил вреда. Единственным, что страдало от моих уходов, была гордыня этих лордов. А иногда я даже развлекался с очередным лордом, считающим, что он заполучил к себе на службу целого магозавра! Я предлагал ему несколько безделушек на выбор, среди которых был мой каталист. И если лорд выбирал правильно, то я выполнял одно его поручение. Последним, кто выбрал правильный каталист, был лорд Раэль из Дар-лоа, так что, я теперь «Аззара из Дар-лоа». Все-таки, это лучше звучит, чем «Аззара-предатель».
— А как же те истории про твою долгую службу у лорда Раэля? — осведомился Винсент не потому, что не знал ответа на этот вопрос, а просто хотел, чтобы магозавр признался в своей лжи.
— Помнишь, я говорил тебе о художественных преувеличениях? Ну, так вот, это было одно из них. Ладно, давай теперь ты рассказывай! Твоя очередь! — приказал Аззара.
«Стоит или нет?» — рассеянно думал Винсент, собираясь с мыслями. — «Хотя, чего я теряю. Аззара вроде не такой уж плохой «человек», хотя и немного странный. Да и про себя он довольно много рассказал. Если не соврал, конечно. Художественно преувеличил».
— Я не герой, так что вряд ли моя история будет такой же захватывающей, — начал посол. — Я родился и вырос в Дар-лоа еще задолго до того, как это имение досталось лорду Раэлю. Мои родители были максималистами и решили отдать меня в Академию лордов в Ардее. К сожалению, мои способности не оправдали их ожиданий, и мой мастер меня прогнал. Жизнь пошла наперекосяк. Я был тогда молод и глуп, пробовал множество дел, и ничего толком не получалось. Прожигал последние деньги, иногда в один день мог посетить званный вечер какого-нибудь лорда, а после этого спать на улице. Однако мне всегда удавалось найти кого-нибудь, кто бы дал мне какую-никакую работу или поддержал бы меня материально. Мне каким-то образом — нужными словами, жестами, мимикой — удавалось добиться от людей того, чего я хочу, хотя видят боги — я ничего особенно не делал. В конце концов, один лорд заметил мой талант и взял к себе на службу. Так я стал его послом и доверенным лицом во всяких поручениях, не требующих силового вмешательства.
— Тебе очень повезло, немногим выпадает такой шанс — привлечь внимание лорда, — прокомментировал услышанное Аззара.
— Возможно, везение тут не при чем, а дело в моей врожденной дипломатичности, и этот лорд невольно пал ее жертвой, — улыбнулся Винсент. — Как бы то ни было, теперь у меня были и деньги, и насыщенная деловыми поездками по половине Адорнии жизнь. Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил Ланалию. Однажды когда я возвращался из очередного путешествия, ночь застала меня в родном Дар-лоа. Если быть до конца честным, я специально подгадал свой маршрут так, чтобы там остановиться — хотелось навестить родителей и посмотреть на место, где вырос. В тот вечер молодой лорд Раэль, недавно получивший этот титул, давал прием, на который я был приглашен из вежливости. Ланалия была там, простая девушка с распущенными длинными волосами цвета солнца, она сидела в углу залы и играла на арфе, развлекая гостей...
— У-у-у, как интересно, давай подробности, — магозавр плотоядно улыбнулся.
— Не будет тебе подробностей! — огрызнулся Винсент, передергивая плечами.
Боль потери, как оказалось, еще не прошла. Старая рана хоть заросла сверху, но все еще болела, если надавить.
— Я провел весь вечер, слушая ее игру. А потом покинул своего лорда и перешел на службу к лорду Раэлю, чтобы быть поближе к ней. Через год у нас родился Кирик, еще через два — Адам, — скомкано поведал посол.
— Теперь понятно, в кого у твоего младшего светлые волосы, — сказал Аззара, и Винсент кивнул.
— Но нашему счастью не суждено было длиться вечно, — вздохнул посол. — Ланалия начала слышать зов прайма, как она сама говорила. Моя любимая всегда восхищалась героями-музами и часто говорила, что чувствует их как своих сестер. Через пару месяцев она решилась, и я не смог ее переубедить. Ланалия хотела стать героиней — подольше сохранить молодость, красоту, обрести силу — обещала не бросать нас с детьми. Она приняла прайм в Итералии Дар-лоа и погибла. Оказалось, что зов прайма звучал только в ее воображении. Ланалия кричала, растворяясь в заполненном чистым праймом священном пруду Итералии, а я был бессилен ей помочь.
Винсент замолчал, заново переживая те ужасные моменты, которые ему вряд ли когда-нибудь удастся забыть. Он до сих пор помнил ее глаза, помнил, как радостная надежда сменяется в ее взгляде пониманием собственной обреченности. Молчал и Аззара, удрученно уставившись в потрескивающий костер, не желая прерывать повисшую в воздухе скорбь.
— Меня зовут Каэлии из Зин-мара...
Голос героини прозвучал настолько неожиданно, что Винсент чуть не подпрыгнул на месте.
— ...это небольшой город в оазисе пустыни Сик`Хайя. Тогда я еще не была героиней. Я была другой. Начальница стражи замка Зин-мара. Фаворитка лорда Рунако.
Каэлии не смотрела на собеседников, она просто говорила, вороша веткой начинающий гаснуть костер. Говорила сама для себя, как будто кроме нее здесь больше никого и не было.
— Наш оазис соседствовал с другим. Большим, богатым. Шиндагра, пустынный алмаз королевства. Лорд Джафар из Шиндагры влюбился в меня и предложил уехать к нему. Я отказала и осталась верной моему Рунако. Тогда лорд Джафар напал на Зин-мар.
Каэлии запнулась. Было очевидно, что героиня не привыкла рассказывать о себе. Да и вообще, скорее всего, этот монолог был самой длинной ее речью за последние месяцы.
— Войска лорда Джафара приближались к Зин-мару. А мы отступали к городу, готовясь принять последний бой. И молились, чтобы королева Изабель побыстрее узнала о вероломстве Джафара. Однажды ночью мой отряд наткнулся на авангард из Шиндагры. Это был короткий и жестокий бой, в котором не было победителей. Авангардом управлял Джитуку, преданный генерал лорда Джафара и его друг. О его жестокости говорили во всех оазисах пустыни. Он загубил под пытками сотни пленников. Я ранила его, пробив стрелой икру на правой ноге. А он вырезал мои глаза и оставил умирать на песке. «Моему лорду так нравятся твои глаза. Теперь он сможет любоваться ими вечно», — сказал он тогда, придавив меня коленом к песку и доставая кривой кинжал. Он не ушел далеко. Прошел пару шагов и упал рядом. Мои стрелы были отравлены ядом пустынной кобры.
«Иногда выговориться незнакомым людям намного проще, чем знакомым», — подумал Винсент. — «Близкие останутся с тобой надолго, и, смотря на них, ты будешь вспоминать о своем рассказе. А незнакомцы покинут тебя, уйдут из твоей жизни, унося с собой груз твоей памяти».
— Лорд Джафар нашел нас тогда. Умирающих посреди пустыни. Он хотел сохранить нас обоих. Отдал нас Итералии прайма и в результате обоих потерял. Мы оба выжили, но заключенная в прайме магия не смогла полностью восстановить мое зрение. Воскреснув, я покинула лорда Джафара, но не смогла вернуться назад, к моему Рунако. Он не принял бы меня такой. Я сама не приняла себя такой. Вместо этого я ушла в Чертог покоя. А лорд Джафар развернул войска и вернулся в Шиндагру. Королева так и не узнала о предотвращенном побоище.
Костер окончательно потух, но Каэлии продолжала ковыряться веткой в его пепельных останках.
— Через два месяца в Чертог заявился Джитуку. Умиравший от яда змеи сам превратился в змею. Но магия прайма не смогла исцелить его, также как не смогла исцелить меня. После каждого возрождения яд кобры медленно убивает его, борясь с целительной силой прайма и побеждая в этой борьбе. Я ненавидела его. Он ненавидел мои глаза. Я убила его, как только он вышел из замка. Он возродился и убил меня, снова вырезав мои глаза. С тех пор я убила его девятнадцать раз. И буду убивать дальше. Я хочу, чтобы он страдал за свою жестокость. Джафар любил меня. Джитуку любит только причинять боль.
— Почему же мы тогда остановились? Чего мы ждем тут? — спросил Винсент.
— Вечера, — коротко ответила Каэлии, но затем вздохнула и пояснила. — Змеи слепнут в сумерках. Я не хочу встречать Джитуку, пока темнота не уравняет наши шансы.
8.
Легкий вечерний ветерок слегка взъерошил короткую челку Каэлии, и героиня резко вскочила на ноги.
— Он идет! Отойдите к деревьям! — приказала она, натягивая тетиву и поправляя колчан за спиной.
— Кто? Кто идет?
Винсент тоже вскочил и недоуменно огляделся по сторонам в поисках неизвестного врага. Но Каэлии не ответила, слишком занятая тем, что проверяла позицию колчана на спине, и сможет ли она одним движением достать стрелу.
— Какая разница. Джитуку, наверное. Давай отойдем, Винс, — предложил Аззара.
Магозавр осторожно ухватил посла пастью за рукав пальто и мягко, но настойчиво тянул назад. Каэлии между тем достала из кармана малиновый атласный платок и завязала себе глаза. И застыла в расслабленной позе, положив стрелу на тетиву, слушая ветер.
Ничего не происходило. Героиня не шевелилась, замерли на краю поляны и Винсент с Аззарой. Лишь немного подрагивало оперенье на стреле, и грудь амазонки слегка вздымалась в такт спокойному дыханию.
— Может, ей послыш...
Винсент не смог договорить, отлетев в сторону. Черный ветер пронесся мимо него, обдав жаром и сорвав с головы локон волос.
— Я... я чуть не погиб... он чуть не убил меня... он ведь мог меня убить... — лепетал Винсент, тщетно пытаясь подняться на ноги.
Однако черный ветер не смог застать врасплох внешне спокойную героиню. Когда до цели оставалось всего полметра, когда победное шипение уже вырывалось изо рта ядовитыми каплями, Каэлии исчезла. Просто-напросто растворилась на месте, оставляя четыре клинка нелепо кромсать воздух.
Исчезла, и моментально возникла на другом конце поляны, прямо за спиной разворачивающегося Джитуку. Его кожаная броня и клинки в четырех руках были покрыты мерзкой на вид зеленоватой слизью, которая медленно стекала вниз и выжигала траву в тех местах, где падала на землю. Шипастый змеиный хвост чуть подрагивал от возбуждения.
Пронзительно взвизгнули в воздухе три стрелы, выпущенные одна за другой, но ни одна из них не достигла цели. Джитуку грациозно отпрыгивал из стороны в сторону, уклоняясь от каждой из них, и с каждым прыжком все ближе и ближе подбирался к закусившей губу лучнице. Героиня не могла полагаться на зрение и стреляла на слух. Поняв это, Винсент замер на месте, страшась пошевелиться и поймать непредназначенный для него выстрел.
Следующий прыжок привел четырехрукого змея на расстояние удара. Снова блеснула в вечерних сумерках отравленная сталь, и снова Каэли растворилась в воздухе за мгновение до удара. Летевший прямо ей в лицо клинок прошел в миллиметре от цели.
— Они могут делать так бесконечно, — зевнул Аззара.
Происходящее явно перестало его забавлять.
— На кого бы из них ты поставил? — спросил магозавр напуганного посла.
Каэлии снова возникла на другом конце поляны. Разрубленную малиновую повязку она держала в руке, а сверху и снизу от левого глаза красовался неглубокий порез.
— Я достал тебя, тварь, — зашипел Джитуку, — мой яд уже в твоей крови. Ты чувствуешь его?
Четырехрукий змей поднес ко рту правый верхний клинок, удар которого достиг цели, и облизал клинок, обильно смачивая его своей густой зеленоватой слюной.
Каэлии не ответила, лишь еще сильнее закусила губу, запустив крошечную капельку крови, медленно сползающую к подбородку. Ее следующая стрела засияла, как только прикоснулась к тетиве, магическим образом разделяясь пополам, потом еще пополам, пока на луке не лежало несколько десятков снарядов.
— На твоем бы месте я бы пригнулся, — посоветовал Аззара, опускаясь пониже.
Но Винсент и сам уже все понял, ничком упав на землю. На поляне пели стрелы, сливаясь со злобным шипением и лязгом металла о металл. Изворотливый Джитуку легко бы увернулся от одной стальной молнии, но куда бежать, если попал в самый центр грозы? Змей принял бой, неистово вращая мечами и отбивая большинство стрел. Но вот одна из них пронзила левое верхнее плечо героя, заставляя выронить отравленный меч. Вот вторая ударила в эфес правого нижнего меча, выбивая его из руки. Третья и четвертая одновременно вонзились в живот Джитуку, и полный боли вопль сотряс притихший лес.
Все было кончено, и Каэлии опустила лук. Враг был повержен, хотя и все еще жив. Джитуку извивался на земле, хрипя и отхаркивая ядовитую слюну. Его кровь такого же зеленого цвета толчками выливалась из ран. Черный хвост метался из стороны в сторону и яростно бил по земле.
— Двадцать, — сказала Каэлии, останавливаясь неподалеку, вне досягаемости шипастого хвоста Джитуку.
— Ещ-щ-ще нхе-е-ет, — прошипел поверженный герой. — Я ещ-щ-ще ж-жив.
— Ненадолго, — бесстрастно ответила лучница, подслеповато прищуриваясь.
— Иди ко мне, Каэлии, — позвал Джитуку, с трудом пытаясь подняться, опираясь на руками о сожженную ядом землю. — Каэлии... Каэлии...
Героиня неожиданно выпрямила спину, как будто проглотила каминную кочергу, и нетвердой походкой направилась вперед.
— Глупыш-ш-шка Каэли. Дураш-ш-шка Каэлии. Твоя повязка не спас-с-сла тебя. Теперь твои глаз-за будут моими!
Змей чуть покачивался из стороны в сторону, маня послушную героиню. Его черные глаза без зрачков намертво впились в потухший взгляд лучницы.
— Помогите мне! — крикнула Каэлии. — Винсент! Аззара! Я не могу контролировать свое тело! Добейте его, он сейчас слаб и беспомощен!
Посол и магозавр переглянулись.
— Помоги ей, ты же герой! — воскликнул Винсент.
— Нет, нет, нет, — запротестовал Аззара. — Я не буду вмешиваться в чужие распри. Я тут всего лишь нейтральный наблюдатель.
Винсент сделал один нерешительный шаг вперед и тут же остановился. Джитуку ведь мог убить его тогда, когда в первый раз выскочил из леса. Он пронесся мимо, так близко, что Винсент почувствовал запах его пота. Но он не сделал этого, разве не должен теперь посол отплатить ему той же монетой? Каэлии молила о помощи, и сердце Винсента было полностью на ее стороне, но даже если бы он решил действовать, то как подступиться к этому ядовитому змею? Винсент не был героем и не мог бездумно рисковать собой. В конце концов, если он тут погибнет, то кто позаботится о Кирике и Адаме?
— Помоги! — в последний раз крикнула Каэлии.
— Я не могу, прости меня, — ответил Винсент, в отчаянии опуская руки, и сделал шаг назад.
Героиня уже вплотную подошла к четырехрукому змею. Две нижние руки Джитуку подхватили героиню, прижав ее руки к боками и приподняли в воздух.
— Тридцать три! — объявил Джитуку.
Его верхние руки обхватили голову героини, сдавили ее, а большие пальцы глубоко впились к глаза Каэлии. Героиня скривила губы, попытавшись плюнуть в лицо своему врагу, и умерла.
Отмеченный змеем откинул бьющееся в конвульсиях тело в сторону и обессилено упал на спину.
Винсент осторожно приблизился к распростертому на земле герою, и Джитуку с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на посла.
— Ты не помог ей, — сказал он, выплевывая сгустки слизи, которая из светло-зеленой превратилась в почти черную.
— Ты не тронул меня, — сказал в ответ Винсент, пожав плечами.
— Конечно, не тронул. Зачем мне тебя трогать, ты ничего не сделал моему лорду Джафару. Что эта тварь тебе там про меня наплела? Что я жестокий и не знаю милосердия, — Джитуку то ли засмеялся, то ли закашлялся. — Все, что я делал, было во имя моего лорда. Ни одна моя жестокость не была сделана ради удовольствия. Я не умопомешанный маньяк, как какой-нибудь Зенон.
— Зенон? — встрепенулся Винсент. — Ты знаешь Зенона?
— Знаю его? Нет, его никто не знает, — прохрипел в ответ Джитуку, прикрывая глаза. — Зенон из Шиндагры, душелов лорда Джафара. Зенон — детоубийца. Он убил семерых детей в Шиндагре. Их родители требовали отмщения, хотели казнить его, а каталист разрушить, но лорд Джафар заменил смерть ссылкой. Мы с Зеноном прибыли в Чертог вместе, и видят боги, я считал мгновения до окончания этой поездки. Проклятая тварь все же достала меня, не правда ли? Так темно и холодно. Двадцать против тридцати трех, счет все равно в мою пользу...
Джитуку хрипло хохотнул в последний раз и затих.
— Нам нужно срочно вернуться в Чертог покоя, — обеспокоено сказал Винсент магозавру. — У меня очень нехорошее предчувствие.
* * *
Они оба погибли, и беспощадный цикл завершил еще один виток. Каэлии и Джитуку. Что может сделать мать, если ее дети ненавидят друг друга? Она же не способна встать ни на чью сторону, она любит их обоих одинаково сильно. Это безжалостное противостояние как будто разрывает меня пополам.
А леди Инесс просто наплевать. Нет, не леди Инесс, а Фарфоровая леди. Кукла, а не человек. Разве можно пройти мимо страдающего, и не посочувствовать ему? Знать, что кто-то отчаянно нуждается в твоей помощи, и не оказать ее? Просто пройти мимо, сморщив в презрении лицо?
Я видела этот бой между Каэлии и Джитуку. Окно в библиотеке, перед которым она постоянно сидит. Оно магическое, и если знать, как смотреть, то виден весь Чертог покоя, окрестный лес и даже Край. Ты ведь догадывался об этом, а, дневник?
Я была рядом с ней, и мы смотрели вместе. Мы были вороном, пролетевшим над ними, травинками, сожженными ядовитой кровью, деревьями с пробитой иглами-стрелами корой. Я смотрела и смотрела, и их страдание переполняло, но отвернуться было выше моих сил, а потом неожиданно все закончилось. Такое ощущение, как будто меня переехали каретой и оставили умирать у обочины.
...
— Знаешь, Рика, ты сейчас говоришь какую-то бессмыслицу.
Может, я сейчас и правда кажусь тебе паникующей истеричкой. Может, в моих словах и нет смысла, но это потому, что они идут от сердца. Зачем он нужен, этот глупый смысл? Кому от него стало легче?
Фарфоровая леди наполнила жизни Каэлии и Джитуку смыслом — убийством друг друга. «Им нужна цель, чтобы жить дальше. Так пусть они станут этой целью друг для друга».
— Но ведь они действительно чувствуют себя лучше. Каэлии собиралась сойти с Края. Джитуку протыкал себя клинками, не в силах терпеть свой собственный яд. А теперь они как будто забыли об этом, они снова живут. И с каждым возрождением чувствуют себя лучше — благодаря магическим свойствам прайма, они постепенно исцеляют и потерянное зрение, и отравленную кровь.
Ты сейчас говоришь, как она. Прекращай, если хочешь и дальше оставаться моим другом. Пойми же ты, наконец, Чертог покоя — это не темница, не склеп и не арена для поединков. Это святилище, тихая гавань, место, где каждый может обрести душевный покой и равновесие. Героям не страшна физическая смерть, но иногда их разум и эмоции не выдерживают груза прошедших лет и пережитых потерь. И тогда они идут на Край — отвесную скалу над бушующим морем, чтобы взлететь в последний раз, взглянуть на мир и попрощаться с ним, шагнув вперед, унося с собой свой каталист. А Чертог покоя — это последний приют на их пути. Тихая таверна, где можно оставаться столько, сколько потребуется, чтобы понять, стоит ли идти дальше.
Фарфоровая леди должна была вернуть Каэлии и Джитуку обратно, в Адорнию. Хотя бы постараться это сделать. Вместо этого, она заперла их тут, наделив своим фальшивым смыслом. Конечно, они больше не хотят взойти на Край, но как им вернуться к нормальной жизни?
Ох, я сейчас так зла, что_____
...
Ну вот, проткнула пером лист в тетради. Тебе не больно? Надеюсь, с тобой все в порядке. Мне нужно успокоиться, прости меня еще раз.
Уже собиралась уйти, но вернулась, чтобы сказать еще кое-что.
Когда я стану леди Чертога, я его переделаю. Это место не должно быть мрачным и гнетущим. Половину домов нужно снести, чтобы построить заново. Укрепить стену вокруг замка — не для защиты, но для ощущения целостности. Замок не станет полным без стен! О, а еще нужно увить ее диким плющом! Как ты думаешь, он приживется на такой каменистой почве? И обязательно разбить сады с клумбами и фонтанами, и буйно растущими деревьями. Я поселю здесь птиц, чтобы уставшие герои могли слушать их пение и чувствовать, как заботы падают с их плеч. И еще музыка! Пусть в Чертоге всегда играет музыка!
Королева Изабель — моя сестра, уверена, она мне поможет. Чертогу покоя нужна основательная уборка, и пусть вместе с пылью отсюда уйдет вся память о Фарфоровой леди.
9.
Чем ближе ты подбираешься к вершине Края, тем настойчивее протестует ветер. Конечно, в этом не было ничего удивительного — снизу лестницу прикрывали редкие деревья, кустарники, поваленные камни, а вверху ждали лишь простор и никаких преград. Но Экко всегда хотелось думать, что пока она поднимается по этой тысяче ступеней, ветер пытается ей что-то сказать, посоветовать, отговорить от дальнейшего пути наверх.
На первой сотне ступеней он умоляет, ласково гладя по голове, и убирает упавшие на лицо волосы. На второй — тихо нашептывает в ухо, просит обернуться назад и посмотреть вниз на мир, который ты собираешься оставить. На этой сотне лестница как раз делает виток, открывая удивительный вид на долину, которым так хочется залюбоваться. Покрытые ковром из деревьев склоны горного хребта уходят все ниже, пока не теряются в туманной дымке, а сизое пятно Чертога покоя не портит картины, скрываясь за одним из отрогов.
Начиная с третьей сотни, ветер перестает просить, и в его голосе появляются требовательные нотки. И чем выше ты поднимаешься, тем настойчивее становятся его усилия, тем сильнее меняется его характер. После восьмой сотни он уже бросает все свои силы на попытки тебя остановить — бьет кнутом в лицо, выбивая слезы, вцепляется в волосы, впивается холодными длинными зубами в незащищенную одеждой кожу.
Он проверяет твою решительность и пропускает дальше лишь тех, кто смог его побороть.
— Девятьсот восемьдесят! — объявил Кирик после очередного пролета лестницы.
— А вот и нет, ты уже давно сбился, я видел! — не поверил брату Адам.
— А вот и да, я нигде не сбивался! А ты даже считать не умеешь!
Поначалу эти постоянные детские перепалки забавляли Экко, но вскоре наскучили и начали раздражать. Будь на их месте кто повзрослее, она бы не стеснялась в выражениях, но тут приходилось лишь захлопывать открытый было рот, давясь подступающими ругательствами.
— Так, ребята! Мы почти пришли, так что давайте-ка я возьму вас за руки.
Сама лестница не несла в себе опасности. Пологая, с широкими ступенями, с небольшой оградой с одной из сторон и уходящей вверх горной стеной с другой, она неторопливо забиралась все выше, выписывая на склоне причудливые зигзаги.
Но вот вершина могла быть опасной, особенно для таких непоседливых мальчишек, как дети Винсента. Довольно широкая площадка, ограниченная лишь узкой железной оградой до колена высотой, за которой скрывалась отвесная скала. И непонятно откуда Экко точно знала, что эта пропасть как магнит притянет мальчишек, поэтому была готова и крепко сжала руку, когда любопытный Адам рванул вперед.
«Зачем я вообще их сюда привела? Хотела показать Край? Сидела бы лучше внизу, где им ничего не грозит. Это же дети, кто знает, что взбредет в их головы», — корила себя девушка.
— А кто сделал эту лестницу и поставил тут ограду? — спросил Кирик, нарушая затянувшуюся паузу.
— Об этом никто не знает, — ответила Экко, радуясь возможности сбросить неловкое молчание, — Край и лестница в тысячу ступеней стоят здесь так давно, что никто не помнит, когда они появились. Они были тут еще до катаклизма, во времена старой Империи.
— А я думал, герои построили эту лестницу, — нахмурившись, сказал Адам.
— Дурак, герои ничего не строят, герои только дерутся! — попытался объяснить Кирик.
— О нет, герои появились намного позднее, — быстро вставила Экко, предотвращая очередное выяснение, кто здесь больший дурак. — А сюда они приходят, чтобы... э-э-э... просто посмотреть на море.
— Аззара говорил нам, что в Чертоге покоя умирают герои. Это ведь из-за Края, да? — тихо спросил Кирик.
Экко выдохнула, поражаясь детской сообразительности и пытаясь подобрать нужные слова.
— Отчасти, — признала она, наконец. — Мы, герои, видим мир несколько иначе, чем обычные люди. Сам образ мыслей меняется, когда близкая смерть перестает нависать над тобой, и когда начинаешь понимать, что у тебя есть почти целая вечность свободного времени. И рано или поздно, мы начинаем уставать и задумываться, спрашивать себя, зачем мы живем дальше, почему именно мы стали слышать зов прайма, и задавать себе все остальные взрослые вопросы. И иногда мы решаем, что пришло наше время.
Экко бросила взгляд на детей, определяя, не слишком ли сложные вещи она говорит, но и Кирик, и Адам слушали ее, открыв рты.
— И тогда мы выбираем место, где сможем закончить нашу жизнь красиво, вы ведь знаете, как это важно для каждого адорнийца. А здесь как раз такое место. Край — это как грань между двумя мирами. Стоя здесь, ты понимаешь, что сзади тебя лежит Адорния, такая понятная и знакомая, такая любимая, а впереди — вечный покой в забвении. И ты балансируешь на узкой грани, а вся судьба решается всего лишь направлением твоего следующего шага.
«Ох, что я такое наговорила! Им же еще десяти нет, они не должны думать о смерти! Я была бы ужасной матерью, я не умею разговаривать с детьми», — сокрушенно подумала Экко.
— Браво! Браво, моя госпожа, — раздался сзади мерзко-слащавый вежливый голос, сдобренный хлопками в ладоши. — Даже я не смог бы сказать так красиво.
«О, боги, только не он! Только не он!!! О, боги, что же делать?!»
Экко знала этот голос и его обладателя, пришедшего в Чертог покоя вместе со змееподобным Джитуку. С Джитуку магия прайма поступила почти благородно — «всего лишь» исказила до неузнаваемости его тело. Зенону же досталась искаженная душа. Мысли метались к голове охваченной паникой героини. Не оборачиваясь, Экко присела на корточки, чтобы только мальчишки ее слышали.
— Кирик, возьми Адама, и быстро уходите отсюда, — зашептала она. — Я догоню вас.
— Но я еще... — начал было Адам, но Кирик шикнул на брата и вцепился в его руку.
Героиня развернулась, готовая отразить любую атаку, чувствуя, как напрягается каждая мышца ее тела, как бешено колотится сердце. Однако противник не собирался нападать. Зенон стоял у дальнего края площадки в тени скалы. В своем любимом костюме — бордовом атласном пиджаке и иссиня-черных штанах и рубашке, которыми он, видимо, так гордился, что никогда их не снимал. И с косой, которую душелов положил на плечи, закинув на нее руки.
«Он был здесь все это время или только пришел? Как я его не заметила? Он следил за нами?»
— Такие милые дети у тебя, дорогая Экко, такие смышленые, — Зенон тепло улыбнулся. — Ты ведь собираешься нас познакомить?
— Не приближайся к ним, ты, психопат! Я знаю, что ты сделал там в своей Шиндагре! Пошел прочь!
Экко нарочно стояла между душеловом и детьми, чтобы принять на себя первый удар, и жалела только о том, что оставила дома свой посох-кисть. А без оружия первый удар вполне может стать для нее и последним. Мальчишки дошли до начала лестницы, но почему-то остановились.
«Ну почему они не уходят? Почему медлят?!»
— Милая Экко, ты же знаешь, как я люблю детей. У меня и в мыслях не было их обижать. — Зенон снова улыбнулся и чуть придвинулся вперед. — Ты так проникновенно рассказывала им про Край и выбор. Жить или умереть. Знаешь, я тоже очень многое могу им рассказать об этом. Вы же хотите услышать еще, а, ребята?
— Еще один шаг, и ты будешь носить свою задницу вместо шляпы, клянусь тебе! — выпалила Экко.
Она подхватила мальчиков на руки и побежала вниз по лестнице, стараясь не поворачиваться к душелову спиной. Зенон ее не преследовал, лишь молча смотрел в след, размышляя о чем-то своем. Но даже когда он уже скрылся из виду, Экко все равно продолжала чувствовать на себе тяжесть его взгляда.
* * *
В дверь тихо постучались. Так тихо, что Экко сначала даже подумала, что это ей показалось. Однако стук повторился, и героиня осторожно подошла к двери. Босые ноги тихо ступали по холодному полу, опасаясь разбудить спящих мальчишек. Винсент все еще не вернулся из своего лесного похода — как будто, он ему чем-нибудь помог бы — и Экко решила провести ночь в замке с детьми. В конце концов, она же осталась за них в ответе.
Жалобно скрипнув, дверь приотворилась, и за порогом возникла леди Аэрика, одетая слишком необычно для себя. Белоснежная длинная юбка с множеством оборок, расклешенная книзу и розовый кардиган с узорчатой вышивкой так разительно отличались от обычного серого платья, что Экко невольно попятилась. На шее молодой леди красовались простые, но изящные бусы из пурпурного жемчуга, в ушах — такие же серьги. Над правым плечом девушки висел оранжевый светящийся шар, разгонявший ночную тень по дальним концам коридора.
— Леди Аэрика ... — прошептала героиня, совладав с удивлением.
Художница очень постаралась добавить как можно больше яда в эти слова, но шепот не очень предназначен для эмоциональных реплик, поэтому получилось довольно слабо.
— Чш-ш-ш, детей разбудишь, — прошептала в ответ молодая леди, словно не заметив ощерившейся враждебности, — зови меня просто Рика, пожалуйста. И перед тем, как ты начнешь проклинать меня и рассказывать о моей ничтожности, позволь показать тебе кое-что. Это недалеко, и, я обещаю, тебе будет интересно.
Экко недоверчиво сощурилась.
— Не бойся, мы не надолго. Дети даже не узнают, что тебя не было, — сказала Рика, и, видя, что героиня все еще колеблется, добавила, — это касается тебя и Винсента.
Проклиная на чем свет стоит ночную гостью, Экко сунула ноги в сандалии и поспешила за Рикой, плотно притворив за собой дверь комнаты. Коридоры сменялись коридорами и заканчивались крутыми лестницами, ведущими все ниже и ниже в подвалы замка.
«Я и не думала, что Чертог покоя такой большой», — удивилась Экко.
— Мы уже почти пришли.
В очередном коридоре Экко вздрогнула, когда увидела, что навстречу им идут две темные фигуры, однако наваждение быстро развеялось — коридор всего лишь заканчивался тупиком, в конце которого стояло огромное, в человеческий рост зеркало.
Рика подошла совсем близко к стеклу, и ласково проведя ладонью по его поверхности, неожиданно поцеловала зеркало в губы. Стекло чуть вздрогнуло, по нему пошли дымчатые круги, и оно исчезло, а Рика повернулась к героине.
— Не спрашивай, — смущенно улыбнулась молодая леди, — замок строили первые адорнийцы, и это их шутка. Заходи внутрь.
Как только Экко перешагнула зеркальную раму, стекло выросло у нее за спиной, пряча вошедшую от любопытных глаз. Небольшая комната внутри походила на аккуратный склад — тут и там были расставлены шкафы с множеством полок, на которых лежали различные предметы всех мастей. Чего тут только не было — диадема соседствовала с игральными костями, а чернильница — с тряпичной куклой в виде медведя. Был даже один узкий дамский кинжал. Но какими бы разными ни были предметы, их все объединяла одна черта — почти все они были сломанными, незаконченными или просто старыми.
Диадема давно потускнела от времени, а ее центральный камень толи выпал, толи был выковырян намеренно и украден. Чернила в чернильнице высохли, а у тряпичного медведя отсутствовала правая задняя лапа. Клинок дамского стилета был обломан на середине.
Проходя мимо заполненных стеллажей, Экко чувствовала смутное беспокойство. Эти предметы как будто были ей знакомы. Как будто она сама когда-то держала в руках один из них.
— За существование Чертога покоя, в нем побывало множество героев, — сказала Рика, прохаживаясь между шкафами, заложив руки за спину, — и все они задавали себе вопрос, пройти ли им последний участок пути до Края, или повернуть обратно. У каждого из них были свои причины. Некоторые приходили сами, других ссылали, а иных даже притаскивали насильно. Но, так или иначе, этот вопрос всегда им задавался, и они всегда находили на него ответ. Если герой выбирал Край, то ему не мешали. Леди Инесс навсегда откладывала его каталист на полку из уважения к решению героя, и герой уходил. Если же выбор делался в пользу обратной дороги, то леди Инесс выпускала его из Чертога.
— Это все... каталисты? — не веря, спросила Экко.
— Да, это каталисты тех героев, которые останавливались в Чертоге покоя, — кивнула Рика. — Каталист — это частица души героя. Когда герой сомневается, когда страдает его душа, это отражается и на каталисте. Если же герой отринул сомнения, а его душа исцелилась, то бывший каталист становится обычным предметом, не несущим в себе ничего, кроме грустных воспоминаний. Герой делает себе новый, а старый остается здесь, в Чертоге покоя.
Рика дошла до дальней стены комнаты и остановилась перед широкой полкой.
— А здесь лежат каталисты тех, кто все еще сомневается, — сказала молодая леди, проведя над полкой рукой.
Экко впилась глазами в треснувшую деревянную палитру, сиротливо лежащую на самом краю. Словно чувствуя трепет героини, Рика осторожно взяла палитру в руки.
— Но у каталистов есть еще одна тайна, которая известна лишь некоторым лордам, — сказала Рика. — Поскольку этот предмет олицетворяет твою душу, Экко, я могу заглянуть в нее сквозь этот предмет.
— Положи... положи на место! — охрипшим голосом произнесла героиня, поднимая руки толи чтобы отнять треснувшую палитру, толи чтобы укрыться за ними от проникающего в самое сердце взгляда леди Аэрики.
— О нет, не надо бояться, — попросила Рика, — я не собираюсь причинять тебе боль и выдавать твои секреты! Они навсегда останутся здесь, в этой комнате, я обещаю! Я всего лишь хотела показать тебе... тебя.
Рика мягко взяла руку героини и положила на палитру, прикрыв сверху своей миниатюрной ладошкой.
— Закрой глаза и смотри, — шепнула она.
Тотоол. Город вечной молодости, безудержного веселья, магических фейерверков и карнавалов. В ночное небо взлетел огненный феникс, промчался над головами людей и рассыпался тюльпанами.
На склоне у пруда лежит пара влюбленных. Подальше от суматохи карнавала, поближе друг к другу. Молодой Хоакин, сын лорда Тотоола, только недавно перешагнувший свое семнадцатилетие. Всего на несколько дней мастер отпустил его домой, и Хоакин примчался из далекой Ардеи к своей любимой. И Экко, блестящая художница, только вчера принявшая прайм. Героиня лорда Тотоола.
Экко в видении улыбается, в ее темных глазах отражаются искры праздничного фейерверка.
— Я так ждала тебя, — шепчут ее губы, когда она обнимает юношу.
— Я так спешил к тебе, — отвечает он, покрывая поцелуями ее шею.
Экко вскрикивает от нахлынувшей волны страсти и еще сильнее прижимает к себе юношу. Хруст шейных позвонков потонул, заглушенный новыми залпами карнавального салюта. Обычный человек вчера, героиня сегодня, она еще не научилась сдерживать обретенную в Итералии новую силу.
— Хоакин? — шепчет Экко в видении, в отчаянии тряся юношу за плечи.
Она еще не поняла. Она все еще верит.
Нет! Слишком больно! Зачем ты привела меня сюда? Прочь, прочь отсюда!
Склон пруда, Хоакин и плачущая над ним Экко скрываются, затягиваясь темной дымкой.
— Иди дальше, Экко. Иди за мной, — шепчет на ухо голос Рики.
Край. Она стоит на самой грани. Она уже перешагнула через низкую ограду, и только бьющий в лицо ветер еще удерживает ее от падения. Она не смотрит вниз, только вперед, и радуется, что может обвинить ветер в своих слезах.
Леди Инесс стоит рядом, с другой стороны ограды. Она не пытается удержать героиню от прыжка, всего лишь смотрит в ту же сторону.
— Ты слаба, — ровно произносит леди Инесс, но Экко за оградой кажется, что голос леди полон презрения. — Самоубийство — не выход, не решение проблем. Это признание поражения, белый флаг, выброшенный перед судьбой.
— Мне так больно, — признается Экко, — мне как будто отрезали крылья. Раньше я летала, а теперь могу только ходить по земле и смотреть наверх. Я никогда не знала такого страдания.
— Страдают слабые. Сильные терпят, — пожимает плечами леди Инесс и уходит с Края.
Экко остается одна.
— Ты сильная, Экко? — спрашивает голос Рики. — Такая грубая, такая независимая. Кому ты пытаешься доказать свою силу? Мне? Фарфоровой леди? Самой себе? Всему миру? Знаешь, миру абсолютно все равно сильная ты или нет. Тогда зачем стараться быть не такой, какая ты есть на самом деле?
Тысяча ступеней. Древняя лестница, ведущая к Краю мира.
— Девятьсот восемьдесят! — объявляет Кирик после очередного пролета лестницы.
— А вот и нет, ты уже давно сбился, я видел! — не верит брату Адам.
— А вот и да, я нигде не сбивался! А ты даже считать не умеешь!
Поднимающаяся следом за мальчиками Экко хмурится, готовясь выслушать очередную перепалку. Эти дети, они уже так надоели своей бесконечной болтовней, постоянными ссорами, а еще глупыми вопросами и просьбами. Они безответственные, невоспитанные, с вечно испачканными коленями...
Как она жила до этого без них? Без этого чувства, что ты кому-то нужна. Она... любит их? Это глупо до нелепости! Это просто смешено! Эти дети даже не ее собственные!
Дымка отступила, и Экко без сил упала на колени, полностью вымотанная путешествием.
— Что... это... было... — с трудом проговорила героиня.
— Это была твоя душа, — ответила Рика, помогая ей подняться, — такая, какой ее видно через твой каталист.
— И что все это значит? Зачем ты мне это показала? В чем был смысл?
— Я — не Фарфоровая леди, — Рика гордо улыбнулась, как будто в этих словах заключалась некая неизвестная победа. — Я не собираюсь искать для тебя смыслы и ставить тебе цели, как она. Я лишь открываю перед тобой двери и показываю дороги, чтобы ты сама выбрала, куда хочешь идти.
Экко сильно зажмурилась и растерла себе щеки, прогоняя слабость.
— Но у тебя еще будет время подумать, — продолжила Рика, — а пока, позволь мне показать тебе еще кое-что.
Молодая леди положила палитру на место и прошла мимо полки, осматривая лежащие на ней каталисты. О принадлежности большинства Экко могла догадаться. Сломанная пополам стрела наверняка принадлежит Каэлии, лучнице из Зин-мара. Вырванный змеиный клык, нанизанный на потертую бечевку, просто обязан скрывать душу Джитуку. На небольшом портрете в бронзовой рамке изображен мальчик. И хотя портрет почти полностью изрезан вандалами, в нем все равно узнается Зенон из Шиндагры. Потускневшее золотое кольцо, скорее всего, принадлежит Аззаре — магозавр любит носить кольца на своих длинных кривых зубах. Но чья это пустая шкатулка с откинутой крышкой?
— Готова к еще одному путешествию? — улыбнувшись, спросила Рика, беря героиню за руку.
Яркие образы мелькают перед глазами, проносятся мимо и исчезают в клубах тени.
Златоволосая девушка играет на арфе. Она настолько поглощена своим занятием, что не замечает ничего вокруг. В мире не существует ничего, кроме ее рук, струн и божественной музыки, вихрями срывающейся с кончиков ее пальцев.
Вот та же самая девушка, но теперь уже без арфы. Она держит на руках малыша с коротенькими темными волосами, которого ласково прижимает к груди. Она счастливо улыбается — настолько искренне, что хочется улыбнуться ей в ответ.
Следующая картина приходит как ледяная лавина, сметая все на своем пути. Златоволосая девушка мечется в наполненном праймом пруду Итералии. Она оказалась слишком слаба, чтобы принять прайм, поэтому прайм принимает ее.
— Ланалия! — отчаянно кричит совсем рядом знакомый голос.
А на последней картине нарисована сама Экко. Дети окружили художницу — старший черноволосый тянет ее за руку, младший, со светлыми волосами, радостно прыгает вокруг. Художница замерла с поднятым посохом-кистью в руке, с конца которого уже срывается причудливая птица. Экко на картине сурово стиснула губы, но ее глаза счастливо смеются. Она выглядит как настоящая — от нее веет радостью и теплом. К ней так хочется подойти поближе, чтобы заговорить, улыбнуться, обнять.
— Это ведь был Винсент? — спросила Экко, когда дымка видения пропала. — Винсент — герой?
Рика кивнула.
— Мой брат Раэль рассказывал мне о нем, когда я еще была в Ардее, — сказала она. — Винсент и Ланалия оба чувствовали зов прайма, но одному из них это просто казалось. Потеряв любимую, бывший посол забыл о том страшном дне, вырвал его из памяти вместе с болью. Теперь он хранит в памяти лишь свою жизнь до принятия прайма, смутно помнит о гибели своей любимой в Итералии, а вся его дальнейшая жизнь сохраняется в памяти всего лишь на месяц, а затем стирается. Именно поэтому он до сих пор не нашел мастера для своих детей, хотя давно должен был бы это сделать. В его сознании Кирик и Адам тоже перестали взрослеть. Винсенту даже нет смысла рассказывать правду, он ведь все равно ее забудет. Мой брат некоторое время пытался сам восстановить память Винсента, но потерпел неудачу и прислал своего героя в Чертог.
— Мне жаль его, — сочувственно произнесла Экко.
— Правда? Что лучше — знать и страдать долгие годы, или забыть об этом и жить в неведении?
Экко грустно усмехнулась и пожала плечами. Она вот уже много лет корила себя за ту глупую случайность. Винсент же почти ничего не помнил и был счастлив со своими сыновьями.
— Оба мы идиоты, — ответила Рике героиня. — Но из нас двоих только я знаю об этом.
Было во всем этом какое-то ощущение неотвратимо приближающегося конца. Как будто ты читаешь книгу и готовишься перелистнуть страницу.
— И что дальше? — спросила героиня.
— Это ты должна выбрать сама, — ответила ей Рика, — но знай, что я пойму и поддержу любое твое решение.
«Спасибо!» — хотела сказать Экко, но привычка не дала этому слову сорваться с языка.
10.
Дверь в комнату была открытой. Экко точно помнила, как плотно закрывала ее, однако сейчас она стояла немым укором беспечности героини. Стоп-стоп! Не надо гнать коней! Быть может, дети просто зачем-то выходили в коридор?
Экко забежала внутрь и быстро зажгла свет, щелкнув пальцами над стоящим на комоде канделябром. Внутри никого не было. Смятые простыни на кроватях еще хранили тепло.
— Кирик? Адам? Где вы?! — крикнула героиня, высунувшись в темный коридор, но ответа не последовало.
«Так, спокойно! Не паниковать! Возьми себя в руки, Экко!» — приказала себе героиня, хлопая ладонями по щекам. — «Они не могли далеко уйти. Возможно, они просто решили поиграть со мной и куда-то спрятались. А если нет? А если их похитили? Но кто мог... Зенон!»
Экко отшатнулась как от удара и облокотилась на стену, чтобы не упасть.
«Точно, это он! Он так смотрел на них там на Краю! Леди Рика с ним заодно? Она выманила меня, чтобы он мог спокойно схватить мальчиков? Мы расстались пять минут назад, можно догнать и выбить из нее ответ! Только бы не было слишком поздно!»
Героиня схватила стоящий в углу комнаты посох-кисть и выбежала наружу.
«Но куда же Зенон мог потащить ребят? Зачем ему вообще эти дети?» — на бегу подумала Экко и вдруг резко остановилась. — «Ну конечно! Как я сразу не догадалась!»
Героиня круто развернулась и, влекомая интуицией, ринулась в обратную сторону.
Луна бледным глазом заглядывала в библиотеку, вырывая из окружения смутные очертания забитых до отказа книжных шкафов, небольшой раздвижной лесенки, чтобы добраться до высоких полок, и одинокого письменного стола. Стоило Рике вступить внутрь, как освещавший ей дорогу огонек потух, словно не вынес позора от своего сравнения с луной.
Мрачный силуэт Фарфоровой леди неподвижно замер на светлом фоне окна и отпечатывался на полу, обрисованный бледным лунным светом. Рика сделала несколько неровных шагов и остановилась прямо перед границей света, как будто опасаясь вступить внутрь ее и оказаться в пределах досягаемости замершей куклы.
«Зачем ты пришла сюда, девочка?» — раздался в голове Рики тихий голос.
Она догнала его у подножия лестницы.
Душелов не торопился, ступая медленно и величаво, как будто на какой-то церемонии. Кирика он перекинул через плечо, Адама же держал левой рукой за воротник рубашки. Ноги мальчика волоклись по земле, голова безвольно моталась из стороны в сторону. В правой руке душелов сжимал свою огромную зловещего вида косу.
— Что ты сделал с ними, ты, больной урод?! — крикнула в спину Зенону Экко, размахивая кистью.
Капли краски слетали с ее кончика и оставляли серебряные точки на одежде, чуть поблескивающие в лунном свете.
— А, ты пришла проводить нас, моя милая? — душелов остановился, так и не взойдя на первую из тысячи ступеней к Краю. — Пока совершенно ничего. Мальчики так сладко спят, что даже не хочется их будить. Я решил, что разбужу их уже на вершине...
— Положи детей на землю и отойди назад, — приказала Экко, медленно наступая на противника.
— ...они бы не пошли со мной самостоятельно, так что пришлось их одурманить, — с неподдельной грустью продолжал душелов, не слушая героиню. — Поверь, мне я никогда не опустился бы до такого, но что поделать. Милостивая леди Инесс сказала мне, что я должен отыскать свой смысл в жизни, и теперь я нашел его. Видишь ли, вся жизнь — это путь к разрушению, к полной энтропии. Мы все движемся по нему, кто-то быстрее, кто-то медленнее. И я могу облегчить этот путь. Я уйду с Края, но возьму с собой этих детей, только начавших свое движение к распаду. Я уберегу их от страданий, которыми усеяна эта дорога. Пусть это будет моим последним добрым делом для Адорнии.
— Ты сам напросился, кретин! — сквозь зубы выдавила Экко, взмахивая посохом-кистью.
— Леди Инесс... Я... Я решила, что уже готова управлять Чертогом покоя.
Собственный голос показался Рике жалким писком в нависшей тишине библиотеки. Фарфоровая леди даже не пошевелилась, как будто вовсе не услышала ответа своей ученицы.
Повисло тяжелое молчание, абсолютная тишина, не нарушаемая ничем — ни привычным воем ветра на улице, ни звуком шагов какого-нибудь слуги в коридоре. Рике вдруг показалось, что она оглохла, и захотелось громко крикнуть, топнуть каблуком по полу, щелкнуть пальцами, наконец — все, что угодно, лишь бы прогнать гнетущую тишину, доказать себе, что собственные уши все еще могут слышать.
Девушка уже собиралась шагнуть вперед, когда голос Фарфоровой леди вновь зазвучал в ее голове.
«И почему ты так решила, дитя? Это ведь должно быть моим решением, а не твоим».
Рика шумно выдохнула, собирая разбежавшиеся по углам сознания мысли в кучу. Вот он — момент, к которому она так долго готовилась.
— Леди Инесс, вы долгое время управляли Чертогом покоя, и вернули в Адорнию немало потерянных героев. И я преклоняюсь перед вами за это. Но мне кажется, что ваши методы под действием времени стали слишком жестокими. Вы больше не можете управлять Чертогом. Я не уверена, что сама смогу им управлять, но, по крайней мере, я сделаю это лучше вас.
Слова были сказаны, пути назад больше не было. Пока они еще были мыслями, можно было не обращать на них внимания. Пока они были буквами, записанными в дневник, их все еще можно было игнорировать. Но теперь они прозвучали, захлопнув дверь назад. Рика как будто оттолкнулась от Края и прыгнула вперед, надеясь, что ее крылья вырастут раньше, чем она ударится о дно бездны.
«Ах, моя милая маленькая Рика в конце концов решила всадить мне нож в спину?» — с почти осязаемым сарказмом спросил голос в голове.
«Она совсем не удивлена, как будто даже ждала этого», — подумала Рика.
«Это было очевидно с тех самых пор, как ты в первый раз вступила в МОЙ Чертог, и так мило сморщила свой носик, рассматривая его», — ответил голос, услышавший ее мысли.
Рика тут же опустошила сознание, стараясь ни о чем не думать.
«Я учила тебя! Я пыталась воспитать в тебе понимание важности ЦЕЛИ и СМЫСЛА, чтобы могла передать его героям Чертога, но ты решила действовать по-своему. Бессмысленная жизнь — это блуждание в темноте без направления, без стремления. Если у тебя нет ЦЕЛИ, то все твои достижения будут случайностями».
— Да, но далеко не всем они нужны! — ответила Рика, сжимая руки в кулаки. — Иногда достаточно лишь открыть дверь, и вовсе не нужно зажигать фонарь в конце пути.
«Посмотри на Каэлии и Джитуку, которым я подарила смысл! Они хотели умереть, а теперь они живут, и целительные силы прайма постепенно излечивает их шрамы. Рано или поздно, они полностью исцелятся и смогут вернуться в низину. Посмотри на Зенона! Он вновь обрел себя, и, хотя его смысл покажется тебе слишком жестоким, но душелов уже готов вернуться в Адорнию».
— Я ничего не знаю про Зенона, — почувствовав неясную тревогу, сказали Рика.
«Я одурманила детей Винсента и отдала их Зенону. Сейчас он сбросит их с Края, и поймет, что в мире еще очень много других детей. Он будет готов вернуться назад, чтобы и их принести в жертву своему извращенному пониманию жизни».
— Вы... зачем... ах!
Рика метнулась обратно к двери, но та оказалась запертой.
— Это же дети! Вы не посмеете! — крикнула она, оборачиваясь, и прижимая к груди сжатые кулачки.
«Уже посмела», — отрезал голос Фарфоровой леди в ее голове. — «Это всего лишь люди. Чертог покоя был создан с единственной целью — исцелять заблудших героев и возвращать их в Адорнию. Корона платит за все расходы замка, пока он выполняет свою роль. Это смысл Чертога покоя, и в нем ничего не сказано об обычных людях. И иногда для следования по этому пути требуются жестокие меры».
— Такие как пестование ненормального психопата и скармливание невинных детей в глотку его безумия? — выпалила Рика, чувствую поднимающуюся внутри ярость.
«Ты забываешь, что герой — это инструмент войны. Что значат жизни двух детей по сравнению с пользой, которую он может принести для Адорнии? Вполне возможно, что следующие его детские жертвы будут принадлежать Империи Доктов. А это именно то, чего хочет от него наше королевство».
— Герои — не инструменты! Они тоже люди! — крикнула Рика, идя вперед к пятну лунного света на полу. — Они мои дети, и я должна защитить их.
Черная клубящаяся тень отделилась от девушки и ринулась вперед к окну, меняя на ходу свои очертания и разбрасывая в стороны темные хлопья.
Три рогатых зайца сорвались с поднятой кисти и устремились к душелову. От первого Зенон небрежно отмахнулся тупым концом косы, второго поймал на острое лезвие, а третьего просто раздавил, наступив на него каблуком. И недовольно скривился, заметив, как взрывы краски стекают с его лакированных сапог.
— Я не хочу драться с тобой, Экко, — произнес Зенон. — Мы ведь оба лишены права умереть, я сочувствую тебе.
Но Экко уже сказала все, что хотела. Кисть героини зажглась золотым светом и закружилась в яростном танце вокруг Экко, порождая на свет все новые и новые существа. Золотые птицы падали на душелова с неба и рвали когтями его лицо. Крылатые собаки бросались на ноги и вцеплялись зубами в его штанины. Маленькие золотые единороги с разбега атаковали Зенона, протыкая его сапоги короткими острыми рогами. Поодиночке они были не страшнее мух, но вместе они становились опасным роем.
— Довольно! — крикнул Зенон, ударяя тупым концом косы о землю.
И все существа обернулись золотой краской, заляпав душелова с ног до головы. Тяжело дыша, Экко опустила посох-кисть. Зенон тыльной стороной руки провел по щеке и осклабился, увидев оставшуюся на руке кровь.
— И это все, что ты можешь? — усмехнулся он. — Ты слаба. Намного слабее, чем я думал. Это ведь твой первый бой?
Душелов бережно сложил спящих мальчиков на ступени лестницы и развернулся к Экко.
— Ты не оставила мне выбора, моя дорогая, — сказал он, и глаза его зажглись холодным голубым пламенем.
Ноги подкосились, и Рика упала на колени. Перед глазами плыли красные пятна, которые казались кощунственными в этом черно-белом мире из тьмы и луны.
Выпущенная девушкой на свободу тень рвалась вперед, издавая тихий звук, похожий на треск сухих веток в костре. Тщательно обогнув лунный отпечаток на полу, яростно клокоча, она остановилась совсем рядом с окном, чуть-чуть за спиной неподвижно сидящей Фарфоровой леди. Противник был так близко, что тень испустила торжественный сухой треск и выкинула вперед длинное острое щупальце. И тут же с обиженным стоном отлетела в дальний угол библиотеки, ударившись о защитный купол из лунного света.
Сквозь мутные круги перед глазами Рике показалось, что Фарфоровая леди коротко улыбнулась. Между тем тень снова яростно зашипела, разделилась на три части и вновь рванулась к ненавистному противнику.
«Твои усилия напрасны, девочка, ведь я читаю тебя как раскрытую книгу», — раздался в голове Рики почти ласковый голос.
Фарфоровая леди достала из складок платья небольшую тетрадь и провела кончиком пальца по ее кожаному переплету. Неизвестно откуда налетевший ветерок холодным лезвием прошелся по позвоночнику Рики.
Внезапно Экко оказалась окружена.
Душелов все также стоял на месте, смотря вдаль своими страшными светящимися глазами, и тихонько напевал под нос странную мелодию без слов. Коса в его руке слегка постукивала по камням в такт его пению.
А вокруг девушки прямо из воздуха возникали призрачные фантомы людей. Здесь были мужчины, женщины, старики, и даже несколько детей. Они чуть светились изнутри холодным голубоватым светом — таким же, как и глаза Зенона.
Вот первый из них пошел вперед, прямо на Экко. Героиня взмахнула посохом-кистью, но краска прошла сквозь призрак, не причинив тому никакого вреда. А в следующую секунду призрак прошел сквозь Экко.
Девушка захрипела и, выронив посох-кисть, упала на колени, опираясь руками о камни лестничной площадки. Неизвестно откуда, но Экко неожиданно узнала его. Его звали Реонольд, и он жил в низине полвека назад. Однажды он узнал о неверности своей любимой и убил ее в порыве ревности, задушил собственными руками. Он опомнился слишком поздно, и, не в силах изменить содеянного, вырвал сердце из собственной груди.
Призрак рассказ ей свою историю и пропал, уступая дорогу костлявой старушке с длинными спутанными волосами до пояса. И Экко закричала. Душелов не ранил ее тело, но бил ее душу, терзая ее мучениями многих поколений. Все они проходили сквозь нее, рассказывая свои истории до тех пор, пока крики Экко не превратились в сдавленные рыдания, а дыхание начало захлебываться в катящихся по щекам слезах.
— Ты слаба, — прошептал совсем рядом голос Зенона.
Высоко взметнулась коса душелова, холодно блеснуло в лунном свете ее занесенное лезвие. Оно глубоко вошло сверху вниз в плечо героини, но эта боль показалась Экко счастливым избавлением от той боли, что рвала ее душу.
— Не-е-ет!
«Откуда этот голос? Он опоздал, ведь уже все кончено...»
Мысли Экко неожиданно выровнялись и теперь текли спокойно и даже как-то отстраненно. Коса в плече дернулась, попыталась высвободиться, но только еще глубже застряла в ее теле.
Экко с трудом подняла взгляд и увидела Винсента, сгребшего душелова в охапку, прижавшего руки Зенона к туловищу, сдавливающего что было сил.
«Ты все-таки пришел», — хотела сказать героиня, но из раскрытого рта вырвался лишь молчаливый кровавый ручеек.
— А, наш мальчик наконец-то повзрослел, — злобно ухмыльнулся Зенон, яростно дергая застрявшую в Экко косу, — в тебе есть сила, но не хватает опыта. Ты тоже потерпишь неудачу, как и она.
Из последних сил Экко подняла руки и схватилась за косу Зенона, прижимая к себе вошедшее в нее лезвие.
— Аззара, помоги! — крикнул Винсент.
— Винс, ну ты же знаешь, как я не люблю все эти сражения, — услышала Экко голос магозавра.
— Быстрее, Аззара! Я его не удержу!
— Ох, ну ладно! Ладно!
Яркая звезда зажглась на небе над головой душелова и понеслась вниз. Ослепительной вспышкой ударила она в голову Зенона, разрываясь на тысячи сверкающих осколков. От взрыва Экко перелетела несколько ступеней лестницы и упала на камни. Резкий удар об угол ступени даровал спасительную тьму и завершил эту мучительную агонию.
«Я жила намного дольше тебя, девочка, и все это время я работала с каталистами героев Чертога», — гремел в голове Рики голос Фарфоровой леди. — «Я постигла такие тайны, о которых обычные лорды не могут и помыслить. Каталисты могут использоваться не только для воскрешения героев, но как зеркало их души, ты уже знаешь об этом».
Фарфоровая леди открыла тетрадь Рики и, не торопясь, перевернула пару исписанных чернилами страниц. Приближающиеся тени, казалось, ничуть не беспокоили хозяйку Чертога.
«Однако ты не знаешь еще одной вещи. Не только герои могут создавать каталисты. Любая вещь, к которой ты прикасаешься, и которая вызывает у тебя эмоции, становится по сути очень близка к каталисту. Воскресить тебя при помощи нее невозможно, но вот заглянуть внутрь твоей души не составляет труда. Если знаешь, как смотреть».
Тени остановились, словно в нерешительности замерев на месте. Как будто направляющая их действия воля неожиданно пропала.
«Откуда в тебе столько ненависти, девочка? Ты, правда, так сильно меня ненавидишь? В Чертоге покоя нет места для этого чувства! Забудь!»
Вырванный из тетради лист медленно упал на пол, и Рика почувствовала, как уходит желание продолжать бой. Леди Инесс правила Чертогом столько времени. Наверняка, она знает, что делает, надо лишь довериться ей. Со злобным шипением исчезла левая из трех клубящихся теней-воинов.
«Откуда в тебе столько любви? Ты называешь героев своими детьми и любишь их, как будто они действительно родились из твоего чрева. Но они лишь инструменты, выкованные в Итералиях прайма для Адорнийского королевства. Забудь!»
Второй лист упал на пол рядом с первым. Действительно, почему она решила, что любит их всех? Некоторые из них были ей откровенно отвратительны — такие как Зенон. Другие были достойны уважения — как, например, Каэлии. Но любовь? Правая из теней растворилась в воздухе, распавшись облаком темной пыли.
«Откуда в тебе столько желания? Ты, правда, считаешь, что можешь изменить мир и всех спасти? Это Чертог покоя, и только покой должен править здесь, а не ты и твое желание. Забудь!»
Третий вырванный из тетради лист опустился на пол, зашипела, растворяясь в воздухе, третья тень. Зачем куда-то спешить, зачем тратить силы и стараться спасти тех, кто сам этого не хочет? Мир не изменить, как невозможно изменить человеческие души.
В изнеможении Рика упала на пол — как раз в обрисованный силуэт окна. Теперь луна смотрела девушке прямо в лицо — холодный бесчувственный глаз, проникающий в самую суть тебя, но не желающий что-либо менять.
Фарфоровая леди встала со стула, медленно подошла к Рике и положила рядом с ее головой разорванный дневник. Затем наклонилась и заглянула в глаза девушке. Выхваченное блеклым светом безжизненное лицо покрылось трещинами, как будто кто-то разбил старинную маску.
— Так я и думала, — сказала маска и исчезла, оставив Рику наедине с луной.
11.
— Я буду скучать по тебе, папа!
Адам плакал, обнимая Винсента, обильно поливая слезами воротник его рубашки.
— Я тоже, мой хороший, я тоже, — Винсент еще раз крепко обнял сына, подхватил его на руки и поставил в карету. — Теперь ты, Кирик.
В глазах у старшего сына тоже стояли слезы, но он держался молодцом, не позволяя им вылезти наружу. Винсент ласково потрепал сына по волосам, пока тот забирался внутрь кареты.
— Экко отвезет вас в Ардею и позаботится о вас, пока не определит к какому-нибудь мастеру, — сказал Кирику Винсент. — Вы выучитесь и когда-нибудь станете самыми известными мастерами в Адорнии! Все королевство будет вами гордиться, как горжусь вами я.
— Я знаю, папа, — ответил Кирик и отвернулся, скрывая предательские слезы.
Экко подошла к Винсенту и прижалась к нему, как будто пыталась согреть теплом своего тела. Она стала совсем другой после боя с Зеноном — более сдержанная, рассудительная, задумчивая. В том бою героиня погибла и была воскрешена заново в Итералии Чертога. Умерла, защищая его детей.
— Пора прощаться, — шепнула Экко на ухо Винсенту.
— Я ведь снова все забуду? Прайм, свою силу героя, твой поступок... тебя?
— Я не знаю, — ответила девушка. — Но я точно знаю, что ты можешь с этим бороться, можешь победить свою память. Я вернусь за тобой в Чертог через пару месяцев, обещаю. И если ты все еще будешь меня помнить, леди Аэрика обещала тебя выпустить.
— Я буду помнить, — твердо пообещал бывший посол.
Экко привстала на носки и нежно поцеловала Винсента, чувствуя жар его губ и трепет его дыхания.
— Это тебе, чтобы ты лучше помнил, — улыбнувшись, сказала она, запрыгивая в карету.
Карета уже давно исчезла из виду, но Винсент продолжал стоять и смотреть в след убегающей вдаль дороге.
— Нам пора возвращаться в Чертог, — сказала ждущая его леди Аэрика.
— Пора, — согласился Винсент и отвернулся.
* * *
Привет, дневник.
Старая ведьма вырвала из тебя несколько страничек, но я все вклеила обратно. Так что теперь ты выглядишь вполне как новый, только переплет чуть поцарапан и все еще пахнешь клеем. Считай, что ты сходил в модный салон, и тебе слегка изменили имидж!
...
Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что она ушла. Я уважала ее, училась у нее, спорила с ней и даже ненавидела. Но теперь она ушла и на душе осталась только какая-то пустота.
Тогда в библиотеке я потеряла контроль над собой. Я никому об этом не рассказывала, но...
...
В этом непросто признаться.
Внутри меня живет еще одно... существо. Злое, темное, очень сильное. Я называю его Охотником. Обычно оно спит, но просыпается, когда я испытываю сильные эмоции. Так вот, я намеренно разбудила его тогда, чтобы с его силой победить леди Инесс. И мне кажется, что она знала об этом и была готова. Она хотела показать мне, что, несмотря на все мое желание помочь героям Чертога, я сама нуждаюсь в помощи не меньше их. И что если я не научусь контролировать тьму внутри меня, однажды я сама стану этой тьмой.
А еще мне кажется, что леди Инесс не дала бы Зенону убить детей Винсента. Что она специально все подстроила, чтобы вывести меня из равновесия. Мне очень хочется в это верить.
...
Я теперь официально леди Чертога покоя. Экко отвезет мое письмо в Ардею, моей сестре королеве Изабель с просьбой о помощи. Пора как следует заняться этим замком!
...
Осталась последняя маленькая деталь. Леди Инесс использовала тебя, мой дневник, чтобы остановить Охотника. И хотя ее действия были правильными, я беспокоюсь. Так получилось, что, рассказывая тебе о своих чувствах, я превратила тебя в оружие. Я создала тебя для того, чтобы кто-то другой мог победить меня. И эта мысль не дает мне покоя.
Ты был хорошим другом мне, дневник. Я даже склеила тебя, хотя ведь могла бы оставить страницы вырванными. Ты ведь простишь меня, правда?
Я слушаю треск поленьев в камине, рассыпающихся снопами искр.
* * *
— Я так и знал, что ты придешь, Несса!
— Я же не могла отпустить тебя одного, Азза.
Было видно, что долгая лестница сильно измотала леди Инесс. Старинного вида платье смылось и запачкалось. Неподвижная маска на лице покрылась трещинами и медленно осыпалась, а на руках уже не хватало по нескольку пальцев. Фарфоровая леди рассыпалась на глазах. Только глаза все еще живо смотрели на магозавра и улыбались.
— Ты выглядишь... э-э-э... восхитительно! — сказал Аззара.
— Ты никогда не умел врать, — улыбнулась леди Инесс, подходя ближе.
— Так уж и никогда, — картинно обиделся магозавр.
— По крайней мере, не мне.
Леди Инесс присела на корточки и крепко обняла Аззару за шею. Налетевший порыв ветра сорвал с ее головы целый клок волос и унес куда-то далеко, радостно вертя в своих невидимых руках новую игрушку. Магозавр проводил ее взглядом, пока она не исчезла в предрассветном тумане.
— Похоже, наступил предел для твоей магии, а? — тихо спросил он. — Не боишься оставлять Чертог Рике, Несса?
Леди Инесс отстранилась от Аззары и посмотрела вдаль.
— Нет, — ответила она после раздумья. — Рика еще не опытная, но она быстро всему научится. Сделает пару ошибок, но потом исправит их. С Чертогом все будет в порядке, — леди Инесс снова замолчала, грустно улыбаясь чему-то. — А вот наше с тобой время ушло. Не жалеешь, что все закончилось?
— Я? Жалею? — встрепенулся Аззара. — Ты шутишь или уже совсем меня забыла? Я никогда ни о чем не жалею! Ты говоришь, что все кончается, а мне кажется, все только начинается. Мы же не знаем, что там лежит, на дне бездны, и какая дверь откроется, когда мы ее достигнем.
Взволнованный магозавр сделал несколько кругов по площадке, и леди Инесс весело рассмеялась.
— Ты неисправимый оптимист, — заявила она.
— За это ты меня и любишь! — бодро согласился Аззара. — Ну что, давай узнаем, что скрывается там, за Краем? Залезай!
Леди Инесс, все еще смеясь, забралась на спину магозавру, и дракон нырнул вперед, перескакивая через низкую ограду и исчезая в тумане.