1.

Снова этот сон!

Он повторялся постоянно, всегда один и тот же, и в то же время каждый раз новый. Иногда он навещал ее каждую ночь, иногда забывал о ней на несколько месяцев, чтобы неожиданно вернуться, когда она, наконец, вздохнет спокойно. Он находил ее, где бы она ни была — ночевала ли под открытым небом пустыни Сик`Хайя, куталась ли зябко в легкое протертое одеяло в Рассветных предгорьях или спала в стоге сена на конюшне рядом с фыркающей во сне лошадью. От этого сна некуда было бежать, ведь безвыходный кошмар продолжится в любом случае — побежишь ли ты, или останешься на месте.

Кошмар всегда начинался одинаково.

Она просыпалась.

Холодный ветер облизывал босые ноги и с самоуверенной наглостью по-хозяйски забирался под ее платье, под тонкую короткую юбку, ощупывая ее целиком, как будто выбирал себе куртизанку в каком-нибудь борделе.

Потом он отступал, и ей разрешалось сесть. Тогда она осторожно поднималась — сначала просто садилась, потом вставала на колени, затем на ноги. Медленно, чтобы не спугнуть это затишье, чтобы он подольше оставался в неведении, чтобы подольше не возвращался. Чтобы не будить ЕГО.

В этих снах она всегда была слепа. На глазах лежала плотная повязка из жесткой ткани, такая тугая, что она до боли, до крика впивалась в лицо. И ее невозможно было снять, сколько бы она ни старалась сорвать эту ослепляющую вуаль. Повязка лишь скручивалась еще туже, до крови стягивая голову.

Но ветер никогда не уходил далеко, он всегда оставался где-то неподалеку, завывая на разные голоса. То шипя, то свистя, он постепенно складывал разрозненные звуки в слова, наполняя безумным смыслом свое хаотичное бормотание.

— Ш-ш-шааз-з-з... — плакал он вдалеке.

В нем как будто были заключены тысячи голосов, которые могли говорить одновременно. Грубые мужские, когда он хотел напугать, они рвали слух, врывались в уши и больно бились внутри сознания, изо всех сил принуждая закричать.

— Ш-ш-шааз-з-з... — повторял он все ближе и ближе.

Тихие женские, когда он хотел уговорить, они дарили материнскую ласку, гладили по голове и обнимали, награждая частичкой тепла, такой необходимой в этом холодном темном мире, прося в ответ лишь одного — заплакать у них на плече.

Но надо было молчать. Всегда молчать. Только молчать. Каким бы жалобным тебе ни казался плач ребенка. Каким бы доверчивым ни слышался голос доброго старика.

— Ш-ш-шааз-з-з... — шептал он над самым ухом.

Ведь стоит лишь заговорить, и ОН услышит тебя. Так сказала ей бабушка Джиа, а старуха знает, что говорит. Достаточно уже того, что ОН чует ее. Ведь в их самое первое свидание, она не догадалась зажать нос. Дикий смрад ворвался в ее ноздри, повалил на спину, заставил широко раскрывать рот, глотая свежий холодный воздух. О, как же ОН тогда смеялся!

Довольно того, что ОН может до нее дотронуться, ведь год назад она поддалась на ЕГО обман и протянула вперед руку, чтобы вытащить тонущего в пруду ребенка. Как мерзко ОН тогда хихикал, празднуя свою победу, когда вместо детской ладошки она дотронулась до шершавой когтистой руки.

— Ш-ш-шааз-з-з, — сказал ОН, остановившись прямо перед ее лицом. — А как тебя зовут? Ты же помниш-ш-шь, а?

Да. Она помнила. Самым главным в этих снах было не потерять рассудок, судорожно цепляясь за жалкие крохи съежившегося в ужасе сознания.

«Сэйери... Меня зовут Сэйери, но ты ничего не услышишь от меня, проклятый демон», — мысленно проговаривала девушка, еще плотнее сжимая губы, как будто боялась, что они могут не послушаться ее приказа, и ответить. Произнести фразу, которая, несомненно, погубит их самих.

Сэйери стояла и дрожала, насквозь продуваемая леденящим ветром. Холодная липкая рука мягко и почти ласково прикоснулась к ее голому плечу, провела острыми когтями по шее, чуть надавив посередине. Из царапины мигом потекла кровь, но девушка не пошевелилась, боясь нарушить свой вынужденный транс. Так хотелось кинуться подальше от этого страшного демона, хотелось кричать и звать на помощь, но только собранная в кулак воля еще сохраняла покой в изможденном кошмаром рассудке.

— Я знаю, ты здесь!!! — закричал Шааз злобным женским голосом. — Покажись! Покажись! Откройся мне, я знаю, ты хочешь!

Когтистые руки ощупывали ее всю с ног до головы. Разрывали платье, прикасались холодными мерзкими ладонями к ее обнаженной груди, без стеснения проходились по ее нагим бедрам.

Они искали ее. Искали, и никак не могли найти.

— Ты здесь!!! — рычал он мужским голосом. — Я чувствую, что ты хочешь меня так же, как и я тебя! Говори со мной! Смотри на меня!

Сэйери спряталась в своем теле, ВНУТРИ него. Она чувствовала себя маленькой птичкой, запертой в клетку и выставленной во двор, где ее дожидался кот. Вот он ходит вокруг клетки, иногда прыгает на нее, выпуская когти, иногда просто смотрит внутрь, но никак не может достать свою добычу.

И, наконец, отступает.

— Мы еще встретимся, — громом прогремел он над ее головой.

Тяжелая противная капля упала на ее голое плечо. Такая смердящая, что Сэйери даже закачалась, с трудом удерживаясь на ногах. Его слюна.

— Ты ведь дождешься меня? — одновременно спросили ее два голоса, мужской и женский, шепчущие в разные уши.

И тогда он ушел. Шааз. Демон из ее сновидений.

Холодный ветер затих, а Сэйери продолжала стоять на месте. Не шевелясь, не в силах проснуться, она только чувствовала, как стекает по ее плечу, по обнаженной левой груди, по животу его слюна, оставлявшая мерзкий липкий след на ее теле.

* * *

Из-за очередного поворота вынырнула еще одна небольшая деревушка, близнецы которой столь часто встречались в Долине тысячи лепестков и Рассветных предгорьях. За свою еще пока недолгую семнадцатилетнюю жизнь Сэйери успела уже несколько раз вдоль и поперек, а потом снова вдоль, исколесить все Адорнийское королевство, своими глазами видела многие его части, и у нее уже имелись свои любимые места.

Ну, во-первых, конечно, Тотоол, в который они заезжали лишь однажды несколько лет назад. Он был таким изящным, таким разнообразным и многогранным, что, казалось, готов был каждый день показывать свои новые, еще неизведанные стороны. Спокойные аллеи и парки, в которых искусные садовники выращивают диковинные деревья и цветы, оплетавшие фонарные столбы и низенькие деревянные скамейки. Грандиозные выставки и картинные галереи, соседствующие с мелкими домишками, хозяева которых, однако, тоже выставляли для всех желающих свои коллекции, состоявшие из бумажных оригами, самодельных детских игрушек или древних монет, принадлежавших еще временам старой Империи, или вообще до нее.

И, конечно, огромная сцена, мимо которой Сэйери проезжала, покидая город, и на которой в то время происходил показ модных платьев и карнавальных костюмов. Они были настолько блистательными и богатыми, что девушка невольно натянула поводья, желая подольше полюбоваться ими. Она сидела на подмостках их маленькой крытой тележки, и, раскрыв рот, любовалась этим великолепием поверх сотни голов зрителей. И понимала, что у нее самой таких волшебных нарядов никогда не будет. Загипнотизированная парадом из лент, блесток и пряжек, девушка даже не сразу заметила, что бабушка Джиа больно тычет ей в бок своей кривой клюкой. Те синяки не сходили больше недели, но Тотоол того стоил.

Он был тем местом, в котором Сэйери бы с удовольствием остановилась, построила бы дом, нашла любимого человека и завела бы детей. И каждый раз, с тех пор как они выехали из Тотоола, когда бабушка Джиа объявляла их следующее место назначения, Сэйери молилась богам, чтобы старуха назвала этот город серебряной спирали, на которой покоился дворец лорда Дамиана.

Вторым местом, которое Сэйери тоже не отказалась бы посетить, был, как ни странно, Эгизар. Вовсе не место для молодых девушек, он приносил ей, однако, ощущение собственной защищенности. Расположенный на самой границе королевства, соседствующий с залитой чистым праймом территорией, в опасной близости от Империи Доктов, он привлекал самых сильных людей королевства. Угрюмые и неразговорчивые, настоящие искатели приключений, они каждый день путешествовали по окрестным лесам, и даже совершали экспедиции в праймзону, а по вечерам сидели в тавернах и рассказывали такие удивительные истории, что вера в них граничила с безумием. Сэйери слушала их и в тайне надеялась, что какой-нибудь искатель приключений позовет ее и пригласит в свой отряд. И тогда она своими глазами увидит эти волшебные сказки, и узнает, насколько они правдивы.

А еще Эгизаром правил очень симпатичный молодой лорд Альваро. Сэйери повстречала его, когда они въезжали в город. Он тогда как раз выезжал из Эгизара, удивительно ровно сидя на громадном черном скакуне, такой мускулистый и величественный. Тогда, в первый раз Сэйери влюбилась, хотя лорд Альваро проехал мимо, и даже не взглянул на их бедный фургон. Потом она много раз закрывала глаза, и образ прекрасного лорда вставал перед ее внутренним взором. В ее мечтах он спрыгивал со своей лошади, подходил к их дилижансу и завязывал с ней разговор, в конце которого обязательно приглашал переночевать в своем замке.

Конечно, это все были пустые мечты. Кому могла понадобиться простая уличная гадалка и продавщица сонных амулетов? А даже если и понадобилась бы, то она ведь все равно не могла уйти, связанная неразрывными узами с бабушкой Джиа, этой сварливой и мерзкой старухой.

— Остановимся ли мы в этом городе? Остановимся ли мы? — показала свой треснувший сухой голос бабушка Джиа, словно услышав окликающие ее мысли.

Тяжелый костыль больно ударился в плечо, наверняка оставляя на нем громадный синяк. От неожиданности Сэйери вскрикнула и дернула поводья, заставляя задремавшую на ходу маленькую пегую лошадку удивленно заржать.

— Конечно, остановимся, бабушка Джиа, — быстро ответила девушка, опасаясь новых ударов.

На этот раз костыль ее пощадил и втянулся обратно в тень крытой повозки.

— Остановимся! Остановимся! — обрадовался сидевший на специально для него оборудованной ветке Онко.

Онко был попугаем. Самым большим из тех, которых Сэйери видела в жизни, с длинными красно-синими перьями, кривым клювом и удивительно умными глазами. А еще он умел говорить, что очень любил демонстрировать окружающим. Во время поездок он обычно спал на своей ветке около головы девушки или же горделиво расхаживал по крыше повозки, словно показывая всем, что именно он, а не эти глупые людишки внутри, является хозяином небогатого дилижанса. Летать попугай не любил, как будто считал, что раскрывать крылья — это слишком большой труд для такой важной персоны, как он, и предпочитал передвигаться пешком.

— Онко — умная птица! — доложил проснувшийся попугай, поворачивая голову набок и одним глазом наблюдая за девушкой.

Сколько времени впустую убила Сэйери, пытаясь научить его ругать себя, твердя ему «Онко глупый», «Онко уродливый», или даже «Онко — смрадная задница» (конечно, когда бабушка Джиа не слышала), но птица упорно игнорировала все ее усилия.

Городишко приближался, и Сэйери грустно вздохнула. Чертог покоя, к которому они ехали, ей заранее не нравился. Она всего лишь однажды проезжала по перекрестку, где от основного тракта отделялась небольшая колея на Чертог, и эта колея Сэйери тогда очень не понравилась. Дорога постепенно забиралась на гору, делалась узкой, совсем заброшенной и какой-то темной, безжизненной, удручающей. И из-за этого дурные сны посещали ее чаще обычного. В королевстве в последнее время ходили слухи, что в горном замке поселилась новая леди, и она перестраивает старые руины, но ехать туда все равно не хотелось.

В этом же маленьком селении из пяти домов по дороге в Чертог покоя они остановятся совсем ненадолго. Ровно настолько, чтобы дать отдохнуть их маленькой лошадке, купить хлеба в дорогу, да продать, если получится, несколько сонных амулетов или погадать на любимого какой-нибудь раздобревшей селянке, разменявшей недавно четвертый десяток. А через час они снова пустятся в путь. Дорога была их домом, фургончик заменял и мягкую постель, и крышу над головой во время дождя.

Бабушка Джиа стала сильно сдавать в последние годы, а кроме нее и самой Сэйери их попутчиком был лишь попугай Онко, и он ну никак не мог помочь с насущными проблемами — починить колесо телеги или вернуть ее на дорогу, когда она съедет с колеи, или нарубить дров для костра. И большинство из этих дел приходилось делать самой Сэйери, получая при этом постоянные побои от костыля стервозной бабки.

Если бы девушка могла, она давно бы покинула ее. Но жизнь, к сожалению, распорядилась иначе. Только бабушка Джиа знала, как защититься от Шааза, и ради этой защиты Сэйери готова была терпеть все, что угодно.

 

2.

— Милая девушка... Мне, право, очень неловко просить...

Умоляющие глаза крестьянина исподлобья смотрели на Сэйери, пальцы мяли только недавно выглаженную женской рукой нарядную рубашку.

— Ну что, вы, не стесняйтесь, — улыбнулась ему девушка, — обещаю, никто не узнает о вашей просьбе.

Мужчина хотел, чтобы его подбодрили, желал, чтобы ему улыбнулись, и Сэйери с готовностью сделала это. У того, кто держит в руках кошелек, есть чувство преимущества над тем, кто хочет этот кошелек получить. Сэйери уже много раз видела это представление, и даже сама себя так вела. Иногда неосознанно, а порой специально чтобы потешить свое самолюбие, девушка разводила долгие разговоры о жизни с уличными торговцами на рынках Адорнии, и те не перебивая, слушали ее, кивали головами, сочувствовали, но при этом бросали робкие взгляды на кошель с монетами в ее руках.

Сэйери поначалу ненавидела такое поведение, считала его низким и недостойным. Но когда постоянно видишь что-то изо дня в день, то начинаешь к этому привыкать. Начинаешь считать, что, наверное, так оно и должно быть всегда, и постепенно ловишь себя на том, что поступаешь также.

— Понимаешь, милая... О нет, я не могу сказать об этом девушке. Я, наверное, пойду...

Сэйери выгнула бровь, пытаясь понять мотивы покупателя. Продолжает свою игру или действительно стесняется спросить? Впрочем, ее ответ в любом случае был очевидным. Как было очевидным и то, о чем крестьянин хочет попросить.

— Не надо стесняться, прошу вас, — сказала Сэйери, прихватывая мужчину за рубашку, чуть прикасаясь пальцем его руки, и тут же отступая.

Этот жест работал безотказно — останавливал тех, кто собирался уйти, а также сооружал доверительный физический контакт. И конечно, отпускал, как будто говоря: «Я вас вовсе не держу, но мне было бы очень приятно, если бы вы остались».

Молодая гадалка очень быстро познала премудрости общения с покупателями. Да и как могло быть иначе, если за нераспроданные амулеты грозили побои увесистым набалдашником деревянной клюки.

— Понимаешь, милая, — снова повторил мужчина, — моя любимая девушка и я немного повздорили...

Сэйери послушно кивнула, как только на нее упал робкий взгляд, прося продолжать.

— Она у меня очень ласковая и добрая, и я не хочу ее терять. Но я не могу просто так прийти к ней и извиниться, а то она решит, что была права! Она вернется, я уверен. Одумается и вернется! Но пока ее нет, я вроде как свободен, но изменять ей я не хочу, и...

Мужчина окончательно замялся, заливая щеки обильным смущением.

Ну да, так она и думала. Обычно мужчины всегда просят одного и того же, причем каждый из них очень при этом стесняется, наивно полагая, что она еще никогда в жизни не слышала подобных просьб. Очень редко они удивляли Сэйери какими-то иными заказами, кроме Сна наслаждений.

Ей даже не нужно было создавать амулет — они во множестве лежали в повозке, заготовленные как раз для таких случаев. Коротенькая палочка из какого-нибудь дерева, обмотанная несколькими травинками.

«Не вяжи слишком туго», — учила ее бабушка Джиа, — «а то наутро простыни расскажут о сне всем женщинам вокруг. Женские слезы, женские крики — не то, чего мужчины хотят слышать. Только женские стоны, только их».

Но здесь, похоже, нужен был именно такой амулет.

— Положите вот это под подушку, — сказала она, протягивая повеселевшему крестьянину тисовую веточку, туго обмотанную сразу пятью травинками, — и ваша муза посетит ваш сон.

— Спасибо тебе, Мастер сновидений! — кланяясь, поблагодарил крестьянин.

«Какие же они все нерешительные», — думала Сэйери, пряча в карман несколько медяков. — «Если ты хочешь ее вернуть, то скажи ей об этом! Ваша любовь важнее твоих извинений. А если не любишь, так бросай без оглядки! Зачем ждать и коротать ночи, прячась за сладостным сном?»

Женщины не так сильно отставали от мужчин в этих заказах, но в их заказах всегда крылся какой-то подвох — или мужчина во сне должен был быть какой-нибудь конкретный, или обстановка особенная. И Сэйери как раз приготовилась выслушать следующий из них, приветливо улыбаясь направлявшейся к ней совсем еще молоденькой девушке, миловидное личико которой скрывалось за россыпью веснушек.

— Я хочу заказать сон, — сразу к делу перешла покупательница, и Сэйери облегченно вздохнула, с радостью опуская уже вошедшие в привычку «прелюдии».

Процесс покупки очень напоминал знакомство. Обе стороны знают, что все закончится обоюдовыгодной сделкой, но перед ней одна сторона уговаривает, а вторая для виду сопротивляется.

— Мне нравится один парень, и я хочу, чтобы он мне снился. Вон тот, высокий, стоит у входа в дом со свернутой удочкой на плече.

«Тот самый, у которого на втором плече висит какая-то деваха?» — мысленно спросила Сэйери, лишь кивнув в ответ.

— Зайди ко мне через час за амулетом, — попросила она.

Ниточка к ниточке, узорчик к узорчику сплетался в руках Сэйери заказанный амулет. Перевязанный со всех сторон, он постепенно стягивался книзу, образуя форму сердца. Конечно, на самом деле форма амулета почти никогда не имела никакого значения, но селянки с большей радостью покупали то, что в их понимании обозначало желаемое. Любовь обязательно ассоциировалась с сердцем, и именно его они хотели видеть в том узоре, который собираются положить под подушку.

По мнению Сэйери, проблема таких маленьких поселений заключалась в том, что жизнь здесь текла слишком медленно. Искусство этих маленьких людишек становилось слишком бытовым — Мастер-рыболов, Мастер-лесоруб, Мастер-крестьянин. С ее точки зрения, все эти люди составляли какую-то серую массу из мелких мастеров своего дела, не желающих раскрывать глаза ни на что, кроме своего занятия. Конечно, чтобы рубить деревья, всего лишь поглаживая их по стволу, или ловить рыбу, играя ей на дудочке, заставляя самостоятельно запрыгивать в невод, требовалось большое мастерство.

Но ведь в мире еще столько всего интересного, неизведанного, того, о чем эти селяне никогда даже и не слыхали! Девушка могла поставить серебряную монету против медной на то, что никто из этих людей ни разу в жизни не бывал, например, в Тотооле.

Обмотав получившееся сердечко красной ленточкой, Сэйери откупорила крышку на большом глиняном кувшине с почти чистым праймом — главного достояния и главного богатства их маленькой повозки, и осторожно обмакнула амулет в синеватую жидкость, мысленно представляя парня с удочкой.

Конечно, амулет бы и так получился, но скрепленный магической силой прайма, он подарит по-настоящему яркие и эмоциональные сновидения.

Сэйери вынула амулет, и вдруг ей стало интересно. Достав из внутреннего кармана колоду карт, она капнула на них капелькой прайма из кувшина и наугад вытащила три карты.

Ребенок. Одиночество. Смерть. Картинки смотрели на нее, провозглашая приговор веснушчатой девчонке. Грустно, но, в конце концов, это не ее дело. Ей платят за то, что она делает амулеты и рассказывает людям то, что они хотят услышать о своей судьбе. А вовсе не за правду.

Сэйери смешала карты и всунула их обратно в колоду, когда в ее спину уперся острый конец деревянной клюки. Колода выскочила из рук и лепестками рассыпалась по деревянному полу.

— Гадаешь? — раздался позади нее скрипучий голос. — Судьба для других, только для других, а не для себя. Слепая, слепая девчонка.

— Гадаешь! Гадаешь! — укоризненно сказал Онко, спрыгивая с бабкиного плеча и прохаживаясь по упертому в спину девушки костылю.

— Я гадаю не на себя, бабушка Джиа, — с поклоном ответила Сэйери, собирая карты. — Мне просто захотелось узнать судьбу моей покупательницы.

— А из чего сделан фундамент у этого желания? Серебро? Медь? Или твоя глупость?

— Я... — Сэйери запнулась. — Я сама решила узнать. Мне ничего не заплатили.

— А зачем тогда прайм тратишь? — сварливо воскликнула бабка, занося над девушкой тяжелый набалдашник клюки в виде собачьей головы.

Собачья морда опустилась и больно клюнула Сэйери в неприкрытое платьем плечо.

— Бабушка Джиа! Бабушка Джиа! Не надо! — взмолилась девушка. — Я сегодня хорошо работала, я уже продала пять амулетов и через час продам еще два! Меня даже похвалили и назвали Мастером сновидений!

— Сновидений Мастер здесь я! Я! Я! А не ты, маленькая слепая девчонка! — сказала, снова поднимаясь вверх, собачья голова.

— Слепая девчонка! — поддакнул мерзким голосом Онко.

* * *

Пять мужчин и шесть женщин. Довольно удачный день для Сэйери и ее старой бабушки. Бывали, конечно, и удачнее, но этот был весьма не плох. Особенно учитывая те три гадания, медяки от которых лежали в потайном кармане платья девушки, и о которых никогда не узнает бабушка Джиа.

Сэйери уже складывала в повозку выложенный для торговли столик с кривыми ножками, когда от дела ее оторвал неожиданно прозвучавший совсем рядом топот копыт.

— Леди Аэрика возвращается с прогулки! Встречайте вашу леди! — раздался сверху тонкий писклявый голосок.

Сэйери подняла глаза и увидела странную девочку в коротенькой желтой юбочке, таком же топе и в длинных чулочках. Миниатюрная, с несколько большой для ее роста головкой и огромными наивными глазами, она выписывала в воздухе узоры, неистово размахивая прозрачными крылышками за спиной. Несмотря на некоторую нескладность, она выглядела удивительно мило и радостно, похожая лучик солнца, упавший с небес и решивший остаться на земле.

— Леди Аэрика! — еще раз объявила девочка, и вспорхнула вперед, навстречу въезжающей на единственную улицу селения во главе небольшой кавалькады молодой аристократке на белом коне.

Она села леди прямо на голову, поставив согнутые ножки на плечи.

— Ну-ну, Налани, не надо позорить меня перед моими подданными, — рассмеялась леди, сбрасывая в шутку обидевшуюся крылатую девочку с головы и поправляя серебряный обруч, обхватывающий обрезанные по плечи прямые черные волосы.

Сэйери оглядела прибывшую леди с ног до головы. Одета она была по-мужски, при этом довольно просто, но вместе с тем изящно. На ней были темно-зеленые, уходящие в черноту обтягивающие штаны, а сверху — просторная белая рубашка с обширными рукавами и незнакомым вензелем на спине, расстегнутая на несколько пуговиц, выставляющая напоказ белоснежную высокую шею.

Высокие черные сапоги были слегка заляпаны грязью, но, немного подумав, Сэйери решила простить леди такую оплошность. В конце концов, она же возвращалась с прогулки — наверное, еще просто не успела привести себя в порядок.

«Симпатичная», — вынесла свое решение Сэйери. — «Конечно, ей далеко до возвышенной красоты модниц Тотоола, но для глубинки вполне пойдет».

Селяне мигом высыпали из домов и окружили леди. Они кланялись ей почтительно, с уважением, но без слепого раболепия. Как будто признавали ее право управлять собой, как первой среди равных.

Сэйери отвернулась. Она не была подданной этой леди, и делать здесь ей было больше нечего. Проклятый столик оказался слишком тяжелым, и никак не желал влезать обратно в телегу, где за задвинутой ширмой тихо сидела бабушка Джиа.

«Проклятая старуха! Ну хоть чуть-чуть помогла бы! Только знает, что внутри сидеть и мои деньги считать!» — мысленно ворчала девушка, опасаясь, однако, открывать рот.

Она и так уже два раза за сегодня отхватила от зловредной бабки, и получать еще больше побоев ну совершенно не хотелось.

— Мастер сновидений! — раздался за спиной голос леди Аэрики, и Сэйери выронила от неожиданности столик. — Я рада, что вы все еще встречаетесь на дорогах Адорнии!

Несомненно, леди хотела сказать ей приятное, но Сэйери вдруг почувствовала себя редким животным, шкурой которого довольный охотник хвастается перед своими друзьями в таверне.

— Благодарю вас, моя леди.

Гадалка присела в вежливом реверансе. Для такой уличной торговки, как она, достаточно было бы и просто поклониться, но Сэйери вдруг захотелось доказать аристократке, что она тоже знает этикет, и что она вовсе не диковинный лесной зверь, забредший в человеческое поселение. Реверансам ее никто не учил, но она достаточно насмотрелась на них на том модном показе в Тотооле, когда каждая выходившая на подиум модница приседала в поклоне, прежде чем пройти по нему до конца.

— Какая милая девочка! — воскликнула сидящая на плече у леди Аэрики Налани, заламывая у груди тоненькие ручки.

«Еще кто из нас троих тут девочка», — хмыкнула себе под нос Сэйери.

— Как тебя зовут, моя милая? — спросила леди, улыбаясь ее поклону, и девушка неожиданно поняла, что она что-то сделала не так.

— Сэйери, — сказала молодая гадалка, запоздало поворачиваясь к аристократке правым боком.

На левом плече девушки красовались огромные синяки от сегодняшних побоев, и леди Аэрика, несомненно, их уже заметила. Тем не менее, совершенно не хотелось показывать их ей еще дольше. Пусть лучше смотрит на ее чуть потертое синее платьице до колен, собранные в хвост черные волосы и перчатку по локоть длиной на правой руке, некогда принадлежавшую шикарной даме, а потом выброшенную на улицу.

Сэйери всегда носила эту перчатку, никогда ее не снимая, не желая показывать уродливой кожи на правой руке, оставшейся от сурового наказания бабушки Джиа. Еще одной неснимаемой частью ее туалета были кандалы на левой лодыжке Сэйери, которые продолжались несколькими звеньями оборванной железной цепи — с помощью них бабушка Джиа всегда могла найти свою «слепую девчонку». Однако сейчас кандалы были скрыты от взглядов аристократки под столиком, так что за них можно было не беспокоиться.

— Погадай мне, Сэйери! Расскажи мне мою судьбу! — попросила леди Чертога покоя, доставая из кошелька серебряную монету.

— Да! Да! — захлопала в ладошки Налани. — Это будет так весело!

Девушка даже сглотнула, увидев столь щедрую оплату. Она быстро, словно опасаясь, что расточительная леди передумает в самый последний момент, достала из кармана колоду карт и наспех смочила ее в кувшине с праймом.

— А ты неплохо тут устроилась, как я посмотрю, — отпустила комментарий леди Аэрика, увидев кувшин.

— Бабушка Джиа говорит, что благодаря прайму мои силы увеличиваются, а мое гадание становится более правдивым, — с поклоном ответила Сэйери.

— Твоя бабушка, верно, очень мудра, — похвалила аристократка.

Девушка не ответила, а только глубоко вздохнула, сосредотачиваясь, смотря прямо в лицо леди Аэрики, впиваясь в него глазами, как будто хотела откусить от него кусочек, и, не глядя, выложила на столик три карты. Выдохнув, девушка опустила взгляд.

Смерть. Смерть. Смерть. Три смерти. Крылатая девчушка ахнула, и свалилась с плеча молодой аристократки на землю.

Карты в колоде Сэйери были пустыми, и рисунки проявлялись на них, когда она доставала их во время гадания. И если бы сейчас выпала хотя бы только одна Смерть, Сэйери бы смогла выкрутиться. Сказала бы, например, что расклад сулит скорую гибель врагам леди Аэрики.

— Я так понимаю, эта черная фигура на картинке не предвещает мне ничего хорошего? — спросила леди Аэрика в легком смущении.

Сэйери потупилась, в смятении переступая с ноги на ногу.

— Карты пророчат вам смерть, моя леди. В ближайшем будущем вас ожидает смертельная опасность, — произнесла она зловещее проклятье и зажмурилась, ожидая гнева аристократки.

— Что ж, будем надеяться, что ты ошиблась, — грустно усмехнулась леди Аэрика, кладя на столик серебряную монету.

— А если нет? А если ты умрешь?! — пропищала крылатая девчонка, снова забравшись на свое законное место на плече. — Ты не можешь умереть, ведь тогда... тогда я... буду плакать!

— А если я действительно умру в ближайшем будущем, то я проживу оставшееся мне время так, чтобы мне не было за него стыдно, — рассмеялась Аэрика. — Друзья, помогите мастерице сновидений погрузить этот стол на повозку, — распорядился он своим спутникам. — А тебя, милая Сэйери, я приглашаю в мой замок. Он называется Чертог покоя, и находится здесь неподалеку, любой крестьянин в этих краях укажет тебе путь. Погости у меня несколько дней, и мы обе увидим, ошиблась ты или нет.

С этими словами леди Аэрика запрыгнула на свою лошадь и тронула поводья. Бабушка Джиа так и не выползла из повозки, не желая разговаривать со знатной аристократкой.

* * *

Полуденное солнце нещадно палило, нагревая и без того окрашенную в красный цвет черепицу дворца. На небе не было видно ни одного облачка, которое хоть как-то могло покуситься на тепло этого погожего денька. Хаким лежал на этой крыше, укрывшись плащом-хамелеоном, менявшим свой цвет под стать окружающим его предметам. Один из подарков школы убийц Абу-Асифа, он не делал своего обладателя невидимым, он только стирал его контуры в глазах окружающих, позволяя им свободно скользить по неясному силуэту, так похожему на саму крышу дворца. Намотанный на голову длинный платок оставлял открытыми только серые глаза, которые с непередаваемой скукой изучали окрестности.

— Чертог покоя... Пф-ф-ф, — прошептал сам для себя Хаким.

Привычку говорить самому с собой он обрел давно, и никак не мог от нее избавиться. Иногда, еще во времена своего обучения в Абу-Асифе, ему приходилось подолгу проводить одному, затаившись, выжидая заказанную жертву. И тогда, скрытый от посторонних глаз, никем не замеченный, у него был лишь один собеседник — он сам.

— По сравнению с богатством дворца Абу-Асифа, это всего лишь жалкая помойка. В которой правит тощая крыса, гордо называющая себя «леди».

Чертог и правда выглядел бедновато. Трехэтажный, с покатой красной крышей, поддерживаемой несколькими мраморными колоннами, он имел на двух верхних этажах тонкие стены, сделанные из плотной желтоватой бумаги. Вокруг дворца все еще валялись не убранные со времен недавней перестройки черные валуны, которые новая леди заменила белыми камнями, специально привезенными из окрестностей Долины тысячи лепестков.

— Просто мечта ассасина, — хмыкнул Хаким.

Чтобы попасть внутрь Чертога, не нужно было искать распахнутых окон или незащищенных стражниками задних калиток. Достаточно было просто пробить кинжалом дыру прямо в стене дворца.

— Как его еще ветром-то не снесло...

Украшали дворец только привязанные к крыше воздушные змеи, парившие в вышине в любую погоду, во время промозглого дождя или небольшого снегопада — частого гостя в предгорьях, или даже в такое безветренное затишье, как сейчас. Да еще фигура в виде золотого дракона над главным входом, даже издали источающая запах свежей краски. Когда Хаким забрался на крышу, он сразу же подполз к ней и осторожно ковырнул ее кончиком своего кинжала. И понимающе хмыкнул, отколупнув кусочек засохшей позолоты. Настоящее золото осталось только в Лафорте — столице старой Империи, и изделия из него были крайне редки. Глупо было даже предполагать, что леди такого жалкого замка смогла бы себе позволить нечто столь грандиозное.

Лучик солнца пробивается сквозь тучи за окном и падает на подбородок, как будто пытался отогреть весь мир, воздействуя только одну маленькую его часть. Тепло приятно разливается по коже лица...

Воспоминания нахлынули неожиданно, прорвав выстроенную оборону из логики и сосредоточенности. Хаким на мгновение напрягся, готовый прогнать их подальше, но потом успокоился. В Чертоге покоя решительно ничего не происходило, и можно было разрешить себе немного расслабиться.

...тепло приятно разливается по коже лица легкими покалываниями десятков маленьких иголочек. Обычный человек не заметил бы их вообще, но только не он. Только не герой, переживший свою первую смерть в Итералии, возрожденный заново, вырванный из небытия. После смерти начинаешь ценить маленькие радости жизни, которые до нее воспринимались как должное.

— Ты уверен, что сможешь выполнить это задание в одиночку?

Голос тихий, как шелест розовых лепестков, кружащих за окном, которыми дышит цветущий Диналион.

— Я привык работать один.

Уверенный тон, легкое пожатие плечами. Даже если он и провалит свое первое задание, он должен сделать это самостоятельно. Ассасин полагается только на себя, находя силу в своем одиночестве.

Леди Мельва вздыхает, и до обостренного силой прайма нюха героя доносится легкий аромат корицы, которым сидящая в пяти шагах леди цветущего города пропитала свое дыхание.

— Хорошо, — говорит она, поправляя прическу, придвигая непослушную прядь вперед, на шею, скрывая старческие морщины. — Ты пойдешь один. Но я все-таки пошлю вперед Коору, повелителя крыс. Он не будет мешать тебе. Только передаст необходимую информацию, и отойдет в сторону.

Еще одно безразличное пожатие плечами.

— Как вам будет угодно, леди Мельва.

— В таком случае, повтори свое задание.

Она встает, зябко кутаясь в теплую вязаную шаль. Подходит к окну и захлопывает ставни, оставляя снаружи кружащие в танце с ветром лепестки. Она отчаянно борется со старостью, но изношенное жизнью тело уже не может угнаться за сохранившим молодость духом.

— Пробраться в Чертог покоя леди Аэрики, и выяснить, что она замышляет. Вернуться назад и обо всем доложить. По возможности обойтись без убийств.

Хаким намеренно опускает все «неважные» для задания детали. Например, непонятное, неоправданное счастье, в котором живут люди в соседствующих с Чертогом покоя поселениях. Как можно быть такими бедными, и так радоваться жизни? И почему никто никогда не слышал о месторождениях прайма в Рассветных горах? Ведь лордство не может существовать без Итералии, а Итералия не будет работать без месторождения прайма. А еще — что случилось с Джеро, меченосцем леди Мельвы, героем, который несколько месяцев назад покинул Диналион и отправился в Чертог, и пропал там, так и не вернувшись обратно?

Для ассасина не важны мотивы того, кто пользуется его услугами.

Стареющая леди кивает, одобряя его покорность.

Терпение — вот самая главная добродетель для ассасина, а уж этой добродетелью Хаким был наделен сверх меры. Солнце только-только перевалило за полдень, и герой почувствовал, как под действием тепла одного из последних погожих деньков уходящей осени он снова уплывает в воспоминания.

Хаким приказал своим глазам оставаться открытыми и разбудить его, если что-нибудь случится, и расслабил разум, позволяя ему полностью погрузиться во влекущий мир памяти, фантазий и пропущенных поворотов на дорогах судьбы.

 

3.

До Чертога покоя их повозка добралась лишь на закате. Предгорная дорога отчаянно петляла между камнями, и казалось, что она старательно выбирала верный путь и никак не могла решиться, куда же ей свернуть. По ее краям то и дело встречались свежие насыпи, как будто ее совсем недавно достраивали и расширяли. Повозка неторопливо въехала в приветливо раскрытые ворота и в недоумении остановилась во внутреннем дворике.

Чертог производил впечатление подлатанной старости. Он сиял новыми яркими домами, но за ними торчали куски полуразвалившегося гниющего деревянного забора. Цветущее дерево в нем соседствовало с засохшим скелетом угловатого кустарника. А новые створки городских ворот, такие свежие, позолоченные и покрытые вензелями, все еще пахнущие краской, были вставлены в разваливающуюся на неровные черные булыжники стену. Леди Аэрика старательно обновляла свой замок, но было видно, что работы предстоит еще очень много.

Всю дорогу сюда Сэйери пыталась отгадать загадку, почему леди Аэрика пригласила ее к себе в дом. Девушка прекрасно осознавала разницу в их статусе и сколь велико то незримое расстояние, разделяющее уличную гадалку и настоящую аристократку. А также быстро отмела глупые иллюзии по поводу того, что она просто понравилась этой леди. Не в таком виде. Потертое платье, синяки на плече и оковы на левой лодыжке вряд ли способствовали бы процессу невольного соблазнения. Да и не создавала молодая хозяйка Чертога покоя впечатления интересующейся девушками особы. Хотя стать фавориткой настоящей леди Сэйери если бы и отказалась, то только скрепя сердце и предварительно хорошенько подумав.

Но загадка отгадалась сама собой, стоило фургончику остановиться у внутренней стены дворца. Сэйери не была единственной гостьей леди Аэрики в ее резиденции. Весь внутренний двор был переполнен людьми — нищими в разодранных лохмотьях, сидящими тут и там калеками, выставляющими напоказ свои костыли и деревянные ноги, сбивающимися в стайки беспризорными ребятишками. Все эти люди были слишком слабы, чтобы добыть себе средств на пропитание — их магическая сила оказалась настолько ущербной, что создаваемые при ее помощи вещи или тут же ломались, или имели изъян, делавший их непригодными. Например, стул с пятью ножками, все из которых имели разную длину, или картина оказывалась настолько уродливой, что годилась только разве что в подарок для доктов.

Глядя на этих нищих, у Сэйери складывалось ощущение, что леди Аэрика собрала целую армию из оборванцев и теперь собирался выступить с ней в поход на доктов. Или же наоборот, эта армия успешно осаждала дворец леди, наплевав на немногочисленных скучающих стражников.

— Наша благородная леди Аэрика проводит такие благотворительные собрания каждый месяц с тех самых пор, как стала тут править, сместив старую леди Инесс, — объяснил Сэйери опирающийся на свою алебарду толстый стражник у ворот. — Она раздает еду и немного денег любому, кто об этом попросит. Нам очень повезло, когда в Чертоге покоя появилась такая щедрая леди.

«Значит, она приравнял меня к какой-то нищенке», — грустно усмехнувшись, подумала гадалка.

Девушка слезла с козел и начала вытаскивать наружу гадальный столик — даже в такой бедности может найтись пара свободных монет, чтобы приятно отяготить ее карманы.

— Скорее! Все скорее ко входу во дворец! — пропел сверху пронзительный тоненький голосок.

Маленькая девочка с бабочкиными крылышками пронеслась над головой, затем прямо в полете развернулась, перекувырнувшись через голову, и пролетела обратно.

— Забудьте ваши горести! Сегодня вас всех бесплатно накормят! Ко входу! Ко входу!

— Богатые подают, а мы берем. Жизнь устроена так, нужно брать то, что она предлагает, — заскрипел позади голос старухи.

Бабушка Джиа, наконец, решилась выбраться из повозки. Старуха всегда все делала самостоятельно и не терпела помощи, видя в ней неуважение и обвинения в слабости. Вот и сейчас, бабушка Джиа с минуту стояла на краю повозки, помешивая воздух своим костылем, как заправский повар мешает приготовленный суп, до тех пор, пока он не затвердел, а затем вступила на образовавшееся облачко и опустилась на землю вместе с вцепившимся в ее плечо попугаем.

— Я не хочу ничего брать у этой леди, — возразила Сэйери. — У нас есть свои запасы. Мы не нуждаемся, мы просто проездом оказались в этом замке, вот и все.

— Жизнь устроена так, — безапелляционно ответила старуха. — Или слепая девчонка делает, что она хочет, или рискует быть ею побитой.

В доказательство ее слов костыль пару раз стукнул о землю, напоминая о своем существовании.

Сэйери шла мимо рассевшихся на земле бедняков и пылала от стыда. Теперь она по воле проклятой старухи опустилась до уровня уличной попрошайки. Сама-то бабка осталась у повозки — ждать ее позорного возвращения.

По дороге к дворцовому входу, где наблюдалось небольшое столпотворение, девушка ощущала на себе оценивающие взгляды бедняков. Практически кожей чувствовала, как они прохаживаются глазами по ее синему платью, вовсе не богатому, но столь сильно контрастирующему с их серыми лохмотьями. Разглядывают ее ухоженные волосы, которые в отличие от их колтунов на голове, расчесываются каждый день добротными гребнями. Вглядываются в дешевые сережки в ее ушах, оценивая их стоимость. Уличная гадалка не должна вызывать у клиентов отвращения, поэтому следить за своим внешним видом входило у Сэйери в обязанности.

Только один нищий не смотрел на нее. Сэйери почему-то сразу заметила его — сидящего у самой стены в треугольной соломенной шляпе, опущенной на глаза. Мужчина вроде бы ничем не отличался от окружающих — такой же оборванный, такой же серый, как и все. Но гадалка неожиданно для себя остановилась как вкопанная, лишь только увидев его.

Как будто ничего особенного не происходило, но Сэйери кожей ощутила черную ауру, окружающую это невзрачного мужчину. Несмотря на свою расслабленную позу, он как будто думал о чем-то очень злом, замышлял что-то плохое. Гадалка привыкла доверять своей интуиции, ведь именно благодаря ей их медленная повозка еще ни разу не попала в руки разбойников, и ни бабушка Джиа, ни сама девушка ни разу не имели сомнительной радости познакомиться с порожденной катаклизмом чудью. Сэйери просто откуда-то знала, по какой дороге сейчас нужно поехать, куда свернуть, и стоит ли вообще выезжать сегодня за ворота очередного поселения. И ей даже не нужно было раскладывать на столе свои карты. Когда дело касалось ее личной судьбы, какой-то голос будто шептал ей на ухо, и она его слушала.

Вот и теперь эта неведомая воля заставила ее остановиться. Опущенная вниз соломенная шляпа мужчины чуть дрогнула, когда откуда-то из-за его спины выскочила жирная серая крыса, которая, смешно подбрасывая хвост, вскарабкалась на его колено и встала на задние лапы, заглядывая ему в лицо. Просидев так несколько мгновений, она по-человечески кивнула, и скрылась в щели замковой стены.

«Это не мое дело», — твердила себе девушка, продираясь сквозь гудящую толпу оборванцев у ворот дворца.

«Смерть. Смерть. Смерть. Ты сама ей это нагадала», — возражал внутренний голос. — «Ты сделала первый шаг, сделай теперь и второй! Предупреди ее об опасности!»

«Может, тот мужчина с крысами ничего не замышляет против леди Аэрики! Может, он просто злой сам по себе, или...»

«Не ври сама себе! А то ведешь себя как настоящая «слепая девчонка»! Мало тебя бабушка Джиа колотит!»

Не вмешиваться в чужую жизнь. Вот в чем заключалось главное правило молодой гадалки. Этого нельзя допускать ни в коем случае, а то чужие проблемы очень быстро превратятся в твое собственное горе. Даже если ты знаешь, что человек погибнет назавтра, нельзя его предупреждать. Ведь предотвращенная смерть может многое испортить в твоей личной жизни. А что если человека решил убить кто-то могущественный, и маленькая уличная гадалка помешала планам каких-то неведомых зложелателей? Сэйери вовсе не нужно было наживать врагов, тем более среди аристократии. Ведь тот, кто покушается на жизнь лорда, должен быть или необычайно могущественным, или достаточно безумным. А молодая гадалка не стремилась заиметь в своих врагах ни того, ни другого.

В какую же неприятную историю она ввязалась! Если леди Аэрика и правда погибнет, эту смерть могут связать с нею. Сэйери найдут, будут допрашивать, обвинят в каком-нибудь заговоре, столь распространенном развлечении аристократии, и объявят шпионкой.

— Сэйери, ведь так тебя зовут? — раздался рядом тоненький голосок, выводящий девушку из нелегких размышлений. — Да! Да, конечно, так! Я помню тебя там, на дороге. А я Налани, если ты забыла!

Крылатая девчонка всунула в ее руки буханку хлеба.

— Пожалуйста! Наша щедрая леди Аэрика не хочет, чтобы эта толпа нищих голодала! Она такая милая! Леди Аэрика, конечно, а не толпа! Хотя, толпа тоже вполне себе мила, — радостно щебетала Налани.

«В конце концов, эта леди и правда не так уж и плоха», — подумала Сэйери. — «Мало кто из лордов так заботится о своих подданных, а уж я-то много лордств повидать успела...»

— Ты... хотела что-то еще? — спросила Налани, видя, что девушка не двигается с места.

— Там у стены сидит мужчина в соломенной шляпе. Он — враг леди Аэрики, — с трудом выдавила она и отвернулась, надеясь, что приняла правильное решение.

* * *

Уставшее за день солнце раскаленным диском приближалось к заволакивающим долину облакам, и Хакиму почему-то казалось, что оно обязательно должно зашипеть, когда прикоснется к ним. Недавно отстроенная стена Чертога покоя была тихим местом, как раз таким, какие нравились ассасину. Здесь можно было спокойно подумать — шум галдящей толпы бедняков почти не добирался сюда, долетая лишь далекими отголосками снизу.

Хаким не любил убивать. Он не испытывал того дурманящего разум наслаждения, которое переживают многие убийцы, вонзая в жертву кинжал. Ассасина завораживало томительное ожидание того момента, когда ничего не подозревающая жертва попадется в расставленную им ловушку, когда большой палец нервно подрагивает, поглаживая метательную стальную звезду, а сердце бешено колотится в груди в предвкушении триумфа.

Убийца щурится, вглядываясь в пылающий солнечный лик. Такой же большой и яростный, как тогда...

...задание не вызывает у Хакими никакого энтузиазма. Он сидит на крыше дома в Абу-Асифе и вглядывается во дворик дома напротив, где на уютной скамейке расположись совсем молодые парень и девушка. Объятия, редкие смущенные поцелуи, тихий разговор... Убить просто так, ни за что?! Разумом Хаким понимает, что это задание — еще одна, последняя, и, вероятно, самая важная проверка — проверка на верность школе ассасинов. Но сердцем он никак не может представить себе, чем мог помешать кому-то безобидный юноша, почти еще подросток, не успевший и пожить-то толком. Конечно, сам ассасин почти одного с ним возраста, но ведь у того паренька не было изнуряющих тренировок и строгих учителей, подвергающих почти что пыткам за каждую провинность. Происходящее кажется молодому ассасину бессмысленным и не честным.

Хаким проводит рукой по коротко стриженым волосам и вздыхает. На улице выживает сильнейший.

Красное закатное солнце скрывается за горизонтом, погружая пятую улицу Искристого Огня в полумрак, и Хаким нехотя поднимается на ноги. Пора начинать.

Бесшумной тенью он спрыгивает с крыши приземистого двухэтажного дома на землю и тут же вжимается спиной в стену, внимательно оглядываясь по сторонам. В этот поздний час прохожих на улице нет, лишь справа вдалеке виднеется одинокая фигурка спешащего домой человека. Но вот человек сворачивает в сторону своего дома и исчезает из виду. Хаким осторожно двигается вперед, постоянно оглядываясь и с подозрением всматриваясь в окна окружающих его строений. На высокой Башне Заката во дворце Абу-Асифа уже начинают зажигаться ночные фонари, постепенно разлетаясь во всех направлениях. Вскоре они появятся и на этой улице, окрасив ее в различные цвета и сильно осложнив выполнение задания, но по расчетам Хакима у него еще есть две минуты до этого момента.

Добравшись до противоположного конца улицы, Хаким приникает к невысокой ограде, внимательно вслушиваясь в то, что происходит за ней. Его чуткий слух улавливает тихий разговор, который ведут влюбленные. В такой разговоре не обязательны слова, ведь любящим сердцам важен лишь звук голосов друг друга. Хаким высоко подпрыгивает и, уцепившись руками за верхний край ограды, легко перемахивает через нее.

Из темных кустов у самой ограды Хаким явственно видит ласковую улыбку на лице паренька, и почти кожей ощущает идущие от него тепло и заботу. Стиснув зубы, ассасин достает из маленьких ножен на ремне тускло поблескивающую метательную звезду.

Подняв руку к плечу, тщательно прицелившись и выпустив весь воздух из легких, чтобы дыхание не мешало точности броска, Хаким отпускает стальную пленницу на волю. И отворачивается. Зачем смотреть, ведь он и так уже знает, что попал. Зачем видеть испуг девушки, когда тело ее возлюбленного начнет терять столь дорогое ей тепло? Зачем смотреть на ее отчаяние, когда кровь из раны на шее зальет ей руки?

По крайней мере, тот юноша умрет быстро. Это самое большее, что может сделать для него Хаким.

— Будь все проклято! — шепчет ассасин, перемахивая обратно через стену.

Через мгновение место, где он только что стоял, освещается волшебным фиолетовым светом. Посланный от Башни Заката фонарик так спешил осветить пятую улицу Искристого Огня, но все-таки опаздывает.

Хаким стоит на улице, спиной к внешней двери школы ассасинов и держит в руках увесистый кошель с золотом. Мастер Яго остался необычайно доволен последним экзаменом своего ученика и даже добавил к заявленной стоимости контракта десять золотых от себя. И даже открыл Хакиму личность заказчика убийства. Это была та девушка, с которой встречался в саду погибший парнишка. Зачем? Почему? Неужели не было другого способа? Ассасин не задает вопросов. Он — лишь инструмент в руках своего заказчика.

— Будь оно все проклято, — шепчет Хаким, — будь проклят мир, в котором живут такие люди. И будь проклят мир, в котором больше нет Лии.

С силой зашвырнув тяжелый кошель в стену дома напротив, он шагает прочь. Потертая материя разрывается от удара, и высыпавшиеся в разные стороны монеты поблескивают в волшебном свете фонаря, напоминая сотни...

...звезд, холодно мерцающих на темном небесном покрывале.

Уже так поздно?! Сколько же он тут просидел, вспоминая тот день, когда он простился с миром? Когда решился принять прайм в надежде окончить свою жалкую жизнь... И когда был перерожден заново.

— А ты не торопился, Хаким.

Укоризненный голос повелителя крыс, прозвучавший из-под опущенной вниз соломенной шляпы, заставил ассасина недовольно скривиться. Как Коору заметил его? Ведь он бесшумно опускался сверху, осторожно сползая по стене замка, не добравшись всего пары метров до земли. Что это — хваленое «шестое чувство» героев, или о его приближении нашептала та крыса, которая сидит на плече Коору и смотрит прямо на ассасина, как будто и правда может видеть его?

— Я не хотел приходить, — признался Хаким.

— К сожалению, наши желания слишком мало значат для адорнийских лордов. Леди Мельва приказала помочь тебе.

— Мне не нужна твоя помощь. Я все сделаю сам.

Хаким уже собирался пуститься в обратный путь вверх по стене, но был остановлен сухим смешком, вылетевшим из-под шляпы.

— Глупый мальчишка, — беззлобно произнес Коору. — Я здесь не для того, чтобы помогать тебе. И не потому, что мне хочется тут находиться. Меня прислала леди Мельва, чтобы я поделился с тобой информацией, и я выполню это задание, даже если придется связать тебя, прежде чем начать рассказывать.

Хаким уже открыл было рот, чтобы выложить заготовленный заранее обидный ответ, но сдержался. Портить отношения с другим героем своей леди да еще в самом начале своей карьеры — во время первого же задания, было бы крайне неосмотрительно. Тем более, Коору теперь вроде как стал его братом, хотя братских чувств по отношению к нему Хаким пока как-то не ощущал.

— Ладно, я тебя слушаю, — произнес ассасин, смотря на луну, на фоне которой тенью метался один из многочисленных воздушных змеев, привязанных к крыше дворца.

Соломенная шляпа под Хакимом чуть покачалась, вздыхая.

— Я выпустил моих деток, и они облазили все подземелья Чертога покоя, заглянули в каждую щель и под каждую крышку. Джеро тут нет...

— Значит, все было напрасно? — вставил Хаким.

Он понимал, что не стоит перебивать Коору, но не смог остановиться и не нанести укола своему вынужденному напарнику.

— ...однако его запах витает здесь повсюду, — продолжил, как ни в чем не бывало, Коору. — Мои крыски много раз чувствовали его присутствие, как будто он или намеренно скрывается от них, перебегая из комнаты в комнату, или скрыт какой-то могущественной магией, о которой я никогда не слышал. Джеро здесь и не здесь одновременно. Я не могу описать точнее.

Повелитель крыс замолчал, о чем-то задумавшись. Хаким тоже ждал, затаившись на стене, всем телом прижавшись к холодному камню.

— Но мои детки обнаружили кое-что иное, — сказал, наконец, Коору. — Прайм. Очень много прайма. Больше, чем может набрать один герой. Больше, чем вмещается в Итералию леди Мельвы в Диналионе. Такое ощущение, что наша бедная леди Аэрика содержит пять Итералий одновременно. Или собрала в своих подземельях пятьдесят героев, заперла их и не выпускает наружу. Это уже вторая странность, присущая этому невзрачному замку.

— У леди Аэрики есть лишь одна героиня, королева фей — недоверчиво напомнил Хаким. — Глупенькая крылатая девчонка по имени Налани. Остальные герои Чертога не служат леди Аэрике, а только гостят в стенах замка. Да они и не задерживаются тут надолго.

— Ха, не такая уж эта Налани и глупая, — усмехнулась шляпа, слегка покачиваясь взад и вперед. — Посмотри на ворота. Видишь вон ту светящуюся фигурку, сидящую на дальней створке. Это и есть наша глупышка. Она сидит там с вечера и неустанно следит за мной. Мерзавка каким-то образом смогла меня вычислить.

Ассасин взглянул на ворота и порадовался в душе, что пришел на свидание с Коору невидимым.

— Вычислить? Тебя? — в эти два слова Хаким вложил столько иронии, на сколько он был способен.

Собеседник не ответил, но Хаким с удовольствием ощутил то напряжение, которое приложил повелитель крыс, чтобы подавить собственное негодование.

— Это все? — спросил ассасин снова замолчавшего повелителя крыс.

— Почти, — ответил Коору, шмыгая носом. — Леди Мельва приказала мне передать еще одно послание. «Не вздумай никого убивать. Это разведывательная миссия, у нас нет никаких доказательств против леди Аэрики. Ты должен лишь выяснить обстановку и вернуться в Диналион».

Ответный укол, и теперь с гневом пришлось бороться самому ассасину.

— Вот теперь все, — сказала соломенная шляпа, тихо усмехнувшись. — Можешь идти и выполнять свое задание, ибо я свое уже выполнил. Меня больше тут ничего не держит, и я покину дворец еще до рассвета. Так что расслабься, ты остаешься один.

Все слова были сказаны, и Коору замолчал. Никто вокруг не заподозрил ничего странного в его тихом бормотании. Мало ли о чем может шептать себе под нос нищий безумец, настолько неопрятный, чтобы даже крысы почитают его за своего брата.

Стену над нищим неожиданно накрыла странная тень. Взлетела и пропала в вышине, как будто ветер снова решил запустить поперек лунного диска одного из летучих змеев дворца.

 

4.

Внутри каждого человека живет счастье. Когда человек радуется, оно ярко пылает у него внутри, и, освещая путь всем остальным, служит маяком, привлекающим лучше красивой фигуры, броской одежды или яркого макияжа. Люди чувствуют счастье, и спешат прикоснуться к нему, хотя бы недолго погреться у чужого костра, а если совсем повезет — забрать себе его частичку, унести в свой дом, чтобы передать своим близким.

Если же человек грустит, то внутри него лежат лишь угли, оставшиеся от пылавшего на них когда-то костра. Холодные и безжизненные, они тихо тлеют, как будто все еще надеясь, что однажды огонь вернется, пробудит их от тяжелого сна и возгорится заново.

Ведь о счастье мечтает каждый человек, даже когда он сам его отвергает.

Рика чувствовала себя художницей, раскрашивающим в яркие тона серый мир чужих сновидений. Под ее бдительным управлением Чертог покоя поднялся из бездны бедности, гордо вскинул голову, готовый смотреть на Адорнийское королевство не снизу вверх, а уже на равных. Она открыла его врата для путешественников, она перестроила дворец и большую часть города. За эти три месяца Чертог превратился из угрюмого старца в убеленного сединами, но все еще крепкого мужчину. Пережившего многие трудности и лишения, но продолжающего гордо смотрящего вперед.

А еще после ухода леди Инесс Рика много тренировалась. В тот самый последний день Фарфоровая леди показала ей, насколько она еще молода и не опытна, и как легко сильные эмоции могут заставить ее потерять над собой контроль. С тех пор Рика ни разу не позволила себе потерять рассудок и выпустить серую тень из своей души. Долгое время девушка проводила в медитациях, погружаясь в себя и обретая равновесие, как учил ее старый учитель Бейриан в далекой Ардее.

Но если долго идти вперед по какой-нибудь дороге, то когда-нибудь ты узнаешь, чем она заканчивается. Если долго падать в глубокий колодец, то в конце концов ты достигнешь его дна.

Рика погружалась в себя настолько глубоко, что нашла на самом дне своего колодца другой выход. Заржавевшая дверца поддавалась с трудом, открывая взгляду странный серый мир из чужих сновидений.

Когда человек засыпает, его дух попадает в удивительный мир сказочных приключений, безумных фантазий и потаенных страхов. И пока дух наслаждается ими, блуждая в своих грезах, тело остается здесь — внутри серого мира, где правят холод, пронизывающий ледяной ветер и где иногда гостит Рика.

Облаченная в сверкающие золотые доспехи девушка с двумя белоснежными крыльями за спиной подошла к лежащему на земле старику и опустилась перед ним на одно колено. Внутри серого исхудавшего тела, скрытая за пеленой тумана, в самой его груди тлела маленькая искорка, почти незаметная со стороны. Рика осторожно погладила спящего по голове своей кольчужной перчаткой, ощущая тяжесть ноши, давящую на плечи старика. Проведенное на улице детство, постоянные побои от отца, попытки начать стоящую жизнь, неизменно заканчивающиеся крахом, и, наконец, одинокая старость.

Девушка грустно усмехнулся, поднесла кулак ко рту и тихонько дунула в него, поджигая кольчужную перчатку. Немного полюбовавшись на разгорающееся пламя, она положила созданный ей огонь на грудь старика и осторожно отвела руку. Сначала ничего не происходило. Но потом огонь стал медленно погружаться внутрь исхудавшего тела, как будто оно было сделано из воска, а он прожигал в нем дыру. И случилось чудо — тело старика как будто засветилось изнутри, будто бы помолодев на десяток лет. Морщины разгладились, куда-то подевались старческие пятна, а на лице появилась робкая улыбка.

— Спи спокойно, друг, — прошептала Рика, поднимаясь на ноги. — Спи и знай, что чтобы ни случилось в жизни, ты не одинок.

Девушка повела крыльями, осматриваясь, отмечая спящих бедняков вокруг себя. Работы сегодня было много — Чертог покоя снова собрал всех обездоленных из половины Адорнийского королевства, а значит, этой ночью Рике отдохнуть не удастся. Белоснежные крылья легко взмахнули, поднимая в воздух окованное золотыми доспехами тело девушки, перенося ее к следующему бедняку — настолько несчастному, что даже крысы без стеснения ползали по нему, считая его лохмотья своим домом.

Три пары маленьких глаз настороженно следили за золотой леди — одна с колена спящего, одна с плеча и еще одна из-за пазухи рваной рубахи.

— Я не трону вас, малыши, — пообещала Рика, протягивая вперед руку с маленьким пламенем на ладони. — Я только немного помогу этому бедному человеку. Он считает себя таким хитрым, таким умным, но я же вижу, что он тоже страдает. Ведь не смотря на всю свою силу, он все равно остается всего лишь человеком, не больше, но и не меньше.

В отличие от людей, животные иногда были способны видеть Рику, и им вовсе не нужно было засыпать или проводить долгие часы в медитации. Порой они провожали ее глазами, уставившись на ее сияющие золотые доспехи и рассыпающие перья крылья. Зачастую Рика только улыбалась в ответ на их пристальное внимание, иногда приветливо махала им рукой, а порой даже гладила по взъерошенной голове.

— Не бойтесь меня, малыши, — сказала крысам Рика, погружая веселый огонек в грудь бедняка. — Ну да, я понимаю, что странно выгляжу. Но ведь это же мой сон, здесь я могу быть такой, какой захочу. Как, впрочем, и вы. Жаль, что вы меня не понимаете.

Девушка осторожно погладила сидящую на плече спящего человека крысу по жесткой шерстке.

— Ш-ш-шааз-з-з, — неожиданно донес до нее ветер.

— Это еще что такое? — нахмурилась Рика, поднимаясь. — Кто открыл дорогу холоду в мой Чертог?

Новая ночь, и новая встреча с НИМ. Как будто вчера ЕМУ было мало, и ОН вернулся за добавкой! Раньше ОН давал несколько дней передышки, прежде чем являться снова, но, как видно, сегодня решил поступиться своим правилом.

Снова повязка на глазах, снова плотно сжатые губы, боящиеся вымолвить хоть слово, беззвучно зовущие на помощь.

Сегодня он был груб. Именно так Сэйери представляла себе изнасилование, хотя в жизни никогда ничего подобного не испытывала. Демон сновидений имел над ней безграничную власть. Он сдавливал ее плечи, впивался острыми зубами в лодыжку, царапал спину острыми когтями и дико хохотал, когда она вздрагивала от боли.

Но Шааз никогда не желал ее тела, как этого хотели мужчины. Ее демон даже не был мужчиной в полном понимании этого слова — это было странное бесполое существо, наслаждающееся ее болью, жаждущее заполучить ее целиком. Пока Сэйери удавалось держаться, хранить свою душу неоскверненной, но сил оставалось все меньше и меньше.

Иногда девушка даже думала, что лучше бы демон на самом деле удовлетворил свою похоть ее плотью, ведь тогда Сэйери бы знала, чем именно закончились бы ее мучения. Это было бы низко и мерзко, но это, по крайней мере, можно было бы понять. А сейчас впереди лежала лишь бездна из неизвестности по имени Шааз.

— Ш-ш-шааз-з-з, — прошипел он ей на ухо, хватая за волосы и запрокидывая голову назад.

Так резко, что из глаз брызнули слезы, а во рту разлился соленый привкус прокушенной губы.

— Это еще что такое? Кто открыл дорогу холоду в мой Чертог? — раздался совсем рядом неожиданный голос.

Такой необычный, что даже Шааз на мгновение изумленно замер, отпустив ее волосы на волю.

— Ш-ш-шааз-з-з? — недоуменно спросил он.

Сэйери быстро упала на четвереньки и потихоньку отползла в сторону — подальше от застывшего демона и этого странного нового голоса.

Маленькая девушка с повязкой на глазах, в разодранном синеватом платье, столь сильно выделяющемся среди серости мира сновидений, молча отползала в сторону. Достигнув колеса телеги, она легла на землю и свернулась в комок, поджав колени к груди. Из ее глаз лились слезы, но ни звука не роняли ее ярко-красные губы.

Огонь в ее груди горел так ярко, что Рика невольно прищурила глаза. Мастер сновидений! Та самая гадалка, встреченная ею сегодня по дороге в Чертог! Тот, кто может идти против течения в мире грез, а не только плыть вперед. О боги, оказывается Рика не была одинока в этом сером мире сновидений! Это же так интересно! Так грандиозно!

Но сначала нужно было разобраться с той мерзкой пакостью, которая сидела на четвереньках и глупо пялилась на нее красными глазами, и Рика выхватила из воздуха огромный пылающий двуручный меч. В жизни она никогда не смогла бы поднять ни его, ни тех золотых доспехов, что были на ней надеты. Да и крыльев за спиной у настоящей леди Аэрики не было. Но ведь во сне доступно все, стоит только по-настоящему захотеть.

Молодая леди одним прыжком преодолела разделяющее их расстояние и высоко взмахнула огненным мечом.

— Ш-ш-шааз-з-з? — недоуменно спросил демон, совершенно не ожидая подвоха.

Свист клинка и рев пламени слились воедино, опускаясь на так и не пошевелившегося Шааза.

— Не-е-ет, — мерзко заверещала отрубленная голова.

Прокатившись пару метров, она в последний раз подпрыгнула на кочке и замерла в перевернутом состоянии, пустыми красными глазами уставившись на рыцаря.

Облегченно выдохнув, и даже слегка удивившись столь быстрой победе, Рика повернулся к спасенной ею девушке.

— Ты же та гадалка с дороги, да? — спросила она. — Напомни, пожалуйста, как тебя зовут? Знаешь, я так никогда здесь не встречала никого, кто мог бы говорить со мной. Мир сновидений — это удивительно одинокое место, и очень рада, что наконец-то встретился с настоящим Мастером сновидений.

В ответ спасенная лишь жалобно пожала плечами и застенчиво улыбнулась.

— Ты не можешь здесь разговаривать? Ты немая? — предположила Рика.

В ответ девушка лишь отрицательно покачала головой.

— Ты не хочешь со мной разговаривать?

И снова ответом было лишь отрицательное покачивание.

— Ты все еще боишься этого Шааза? Послушай, тебе не стоит бояться! — убеждала девушку Рика. — Я сразила твоего демона. Его отрубленная голова сейчас лежит чуть правее тебя, я тебя не обманываю! Можешь сама проверить!

— Сэйери... — чуть слышно произнесла спасенная девушка. — Меня зовут Сэйери.

Рика весело улыбнулась и собиралась было ответить, но все ее слова затолкнул обратно в горло оглушительный визг.

— СЭЙЕРИ!!! СЭЙЕРИ!!! — хохотала отрубленная голова демона, катаясь по земле вокруг них. — ТЫ УЖЕ ПОЧТИ МОЯ, СЭЙЕРИ!!

Взвизгнув еще раз, голова рассыпалась на темные угли.

— Сэйери... Сэйери... — пропело над головами взбудораженное эхо, постепенно затихая вдали.

— Что ты наделала? Зачем заставила меня говорить?!

Девушка прыгнула на Рику и с силой пихнула золотой доспех своим маленьким кулачком.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворила?! Он почти завладел мной, остались только глаза, мои глаза...

Сэйери просыпалась. Ее тело подернулось чуть видимой рябью, переходящей в волну, и стало полупрозрачным.

— Слушай меня внимательно, Сэйери! И ничего не бойся, я смогу защитить тебя, обещаю! Мне кажется, я знаю, кто такой Шааз! — как можно быстрее заговорила Рика, торопясь сказать больше, пока девушка еще не исчезла из этого мира.

— Только мои глаза... — в отчаянии повторила Сэйери, окончательно просыпаясь.

 

5.

— Скри-и-и-и, — грустно пожаловалось на свою нелегкую жизнь колесо телеги.

— Скри-и-и-и! — безрадостно повторил сидящей на своей любимой жердочке нахохлившийся Онко.

Еще бы — выезжать из замка и пускаться в дорогу в такую рань. Такого и докту стыдно было бы пожелать. Предрассветный туман обволакивал повозку почти осязаемой пеленой, не пуская дальше и предлагая вернуться обратно в Чертог, но Сэйери была непреклонна. Вперед и только вперед, разрезая туман колесами, подальше от Чертога покоя, от его странной леди, способной входить в чужие сны и от Шааза. Может, в низине он отстанет от нее? Ведь до этих двух ночей демон не беспокоил девушку вот уже два месяца кряду.

— Торопишься? Ах, мне так жаль! Леди Аэрика была так расстроена, ведь ты даже не попрощалась!

Прозвучавший над ухом звонкий голос заставил Сэйери подпрыгнуть на месте. Маленькая гостья сидела на крыше повозки, свесив вниз миниатюрные ножки, и болтала ими в воздухе. Она появилась так неожиданно, что гадалка не могла с уверенностью сказать, догнала ли Налани их только что, или же всю их получасовую дорогу от Чертога покоя она ехала на крыше повозки, притаившись или попросту уснув.

— Слепая девчонка? — спросил Онко, недовольно косясь на крылатую девочку.

Налани удивленно выгнула бровь.

— Бабушка Джиа любит меня так называть, — вздохнув, объяснила Сэйери. — Впрочем, это долгая история.

— А я и не тороплюсь, — сказала Налани. — Может, пройдемся пешком?

— Ты догнала меня, чтобы вернуть обратно в Чертог? — напрямую спросила гадалка. — Хотя, я не понимаю...

— Нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя возвращать! — уверила ее маленькая гостья. — И леди Аэрика тоже, хотя она сильно расстроилась. Леди Аэрика уважает твой выбор, Сэйери.

— Ну, давай пройдемся, — согласилась гадалка, спрыгивая с повозки на покрытую инеем хрустящую траву, и откуда-то понимая, что этой героине она ни в чем не сможет отказать.

В понимании Налани «пройдемся» обозначало то, что идти будет только Сэйери, а она сама будет спокойно сидеть на плече девушки, свободно болтая ногами и иногда неосторожно пиная гадалку в бок маленькой острой пяткой.

— Так почему твоя бабушка зовет тебя «слепой девчонкой»? — спросила Налани.

Сэйери понимала, что вовсе не этот вопрос беспокоит миниатюрную героиню, но не ответить не могла. Во-первых, это была ее территория, лордство ее леди. А во-вторых, маленькая проказница почему-то вызывала у Сэйери безосновательное и даже чуточку странное чувство глубокой симпатии.

— Потому что я должна оставаться слепой в своих снах, — ответила девушка.

Налани молчала, и гадалке пришлось пояснить.

— Я — настоящий Мастер сновидений, чтобы там ни говорила моя бабушка. Я долго училась этому, и мое мастерство состоит не только в гадании на картах и составлении амулетов. Мастера сновидений спят с открытыми глазами, потому что способны видеть в мире снов. И так вышло, что именно этого мне делать как раз нельзя. Поэтому бабушка Джиа всегда завязывает мне на ночь глаза.

— Твоя бабушка тоже Мастер сновидений? И она тоже спит с открытыми глазами? — вставила вопрос Налани.

— Да, и я училась у нее долгие двенадцать лет, прежде чем смогла называть себя Мастером. Но я никогда не видела бабушку Джиа спящей. Она как будто вообще никогда не спит, только сидит в повозке и смотрит назад, на уходящую вдаль дорогу.

— Так почему же она завязывает тебе глаза по ночам? — наивно хлопая ресничками, спросила Налани.

— Из-за Шааза.

Открытие этих тайн было похоже на демонстрирование чужим людям своего нижнего белья. Также мерзко и стыдно. Но маленькая Налани не кривила в пренебрежении носик и не отводила в смущении глаза. Она как будто понимала, что чувствует ее собеседница. И Сэйери захотелось рассказать еще, открыться ей еще больше.

— Шааз — это демон из моих снов. Я не знаю, откуда он взялся, но бабушка Джиа говорит, что он пришел на мой зов, потому что я грязная и злая, — девушка невесело усмехнулась. — И еще она говорит, что рано или поздно он поработит меня, завладеет моим разумом и сможет управлять моим телом. Но для этого я должна сама впустить его — протянуть ему руку, прикоснуться к нему, заговорить с ним, взглянуть на него. Для того она и завязывает мне глаза — чтобы демон не смог их увидеть.

Гадалка нагнулась и машинально подобрала с земли маленький плоский камешек, нащупала в кармане оторвавшуюся от платья нитку и стала тщательно наматывать ее на его гладкую холодную поверхность.

— Хотя вряд ли Шааза это остановит, ведь он такой хитрый. Так что, рано или поздно, но он найдет способ взглянуть в мои глаза, и тогда я стану страшным монстром, а может и чудью. Я убегу в лес и буду подстерегать путников на ночных дорогах, чтобы глодать их останки и пить костный мозг. А потом меня убьет какой-нибудь герой.

— И давно тебе снится этот Шааз, — хмуря милыми морщинками лоб, спросила Налани.

— С пяти лет. С тех пор, как родители отдали меня бабушке Джиа.

Сэйери как будто прорвало. Она открывала рот, и из него самостоятельно выскакивали все ее тщательно хранимые личные секреты. И на душе от этого становилось так легко, что вовсе не хотелось останавливаться. Хотелось только продолжать говорить, рассказывать все больше и больше этой милой и понимающей собеседнице.

— Знаешь, меня никогда не любили в детстве. Мои родители часто били меня и называли «отродьем». Мои кровные братья и сестры вообще боялись меня. А все из-за цвета моих глаз. Они красные. Люди видели в этом что-то пугающее, — Сэйери широко распахнула ресницы и пристально посмотрела на Налани, пытаясь передать ей охватывавший ее бывшую родню ужас.

— Вполне подходящий цвет глаз для гадалки, — склонив головку к плечу, вынесла свое решение маленькая героиня.

— Для гадалки — возможно. Он придает мне некоторую мистичность, помогает завораживать клиентов. Но для маленькой девочки он был настоящим кошмаром, продолжавшимся до тех пор, пока меня не забрала к себе бабушка Джиа. Она проезжала в своей повозке мимо нашей деревни и увидела, как отец выставляет меня ночью за дверь за какую-то провинность, которой я сейчас уже и не вспомню. Бабушка Джиа пожалела меня и забрала к себе, и с тех пор эта повозка стала моим домом.

Сэйери замолчала, вспоминая свою прошлую жизнь. Сожаления не было, была только странная грусть и детская обида на своих родителей. Почему они так с ней обошлись? Другие люди вспоминают своих родителей с теплом, а ей достался лишь сухой холод, такой же, как и хрустящая под ногами покрытая инеем трава.

— А эта цепь на твоей ноге? Она зачем? — спросила Налани, дав гадалке достаточно времени на воспоминания.

— Волшебная шутка бабушки Джиа, — правой стороной губ криво усмехнулась Сэйери. — Кандалы на моей ноге соединяются незримой цепью с ее костылем, чтобы поздними вечерами она могла притащить меня обратно в повозку. Ведь нельзя же допустить, чтобы я спала без моей повязки на глазах!

Девушке захотелось сплюнуть на землю, чтобы избавиться от разлившегося во рту горького привкуса, но она сдержалась.

— Бабушка Джиа всегда так оберегает меня, она такая заботливая! — Сэйери почти чувствовала, как с кончика ее языка капает на землю яд. — Видишь эту перчатку? Хочешь посмотреть, что под ней?

Девушка подняла вверх правую руку и помахала ей перед Налани.

— Я тебе покажу!

Сэйери осторожно стащила вверх выцветшую ткань, и крылатая героиня ахнула от ужаса. Кожи на правой руке гадалки как будто совсем не было — вместо нее пальцы, ладонь, предплечье украшали застывшие волдыри с усохшими кровавыми подтеками и тонкие лоскутки кожицы, под которой тут и там белела выдающаяся наружу кость.

— Что это? Кто это с тобой сделал?

Налани протянула было вперед ладошку, намереваясь прикоснуться к уродливой коже девушки, но потом резко отдернула ручку.

— Моя дорогая бабушка, — ответила Сэйери, возвращая перчатку обратно на место. — Однажды, когда я еще была совсем маленькая и глупая, я решила погадать себе на картах. Думая, что старуха меня не видит, я окропила их праймом из кувшина и вытащила первую из них. Но мою дражайшую бабушку так просто не проведешь. «Никогда, никогда, никогда, не гадай на себя!» — кричала она тогда, и топала ногами. А потом, чтобы я лучше запомнила, схватила меня за руку и опустила в открытый кувшин с праймом. «Если не можешь учиться разумом, будешь запоминать своим телом», — сказала она. К слову сказать, старуха оказалась права. Я и правда запомнила этот урок.

— Спасибо за твой рассказ, Сэйери, — поблагодарила Налани. — Позволь мне тоже кое-что сказать тебе.

Девушка остановилась, понимая, что сейчас героиня скажет именно то, зачем она в такую рань решила ее преследовать.

— Меня сюда послала леди Аэрика. Но вовсе не для того, чтобы вернуть тебя назад в Чертог. Ну... то есть... Отчасти для этого, но это не главное! — Налани на мгновение запнулась, но быстро сбросила смущение. — Ты когда-нибудь слышала о зове прайма? Это такая штука, если он есть, значит, ты — героиня. И он у всех разный. Для кого-то он как болезнь — сбивает с ног, заражает лихорадкой. Для кого-то как вдохновение, ты думаешь о нем постоянно, и никак не можешь забыть. Для меня вот, например, он был как полет. Я так хотела летать, я всегда мечтала летать, и чем ближе я к нему подходила, тем легче становилось мое тело, и мне уже казалось, что я лечу над землей, а не иду по ней. Понимаешь? Мне кажется, ты должна понять.

— Пока не очень, — призналась Сэйери.

— Леди Аэрика думает, что ты — еще не раскрывшаяся героиня, а Шааз — это демон, почувствовавший твой зов прайма. Демоны иногда появляются в нашем мире, и лишь немногим удается приручить их. Просто вдобавок ты еще и Мастер сновидений, поэтому, ты встречаешься с ним в своих снах. Тебе не нужно бежать от него, ты должна встретить его лицом к лицу. И быть сильной! Ты ведь сильная, да? Ты должна победить его, и заставить себе служить. Управлять им. Так считает леди Аэрика, — заключила Налани.

— Я?! Героиня?! Пф-ф-ф, — натужно рассмеялась гадалка. — Никогда не чувствовала в себе ничего героического.

— Подумай о моих словах. Леди Аэрика редко ошибается. Ты очень интересная девушка, Сэйери, — сказала ей Налани, спрыгивая с ее плеча и зависая перед гадалкой в воздухе. — И мне, и леди Аэрике очень жаль, что ты от нас уезжаешь. Хотя, это я уже говорила. Я такая забывчивая! Прощай!

Маленькая героиня резко ударила воздух крыльями, так что с них посыпалась золотистая пыльца.

— Подожди, — остановила уже намеревавшуюся улететь Налани Сэйери. — Возьми вот это.

Девушка протянула героине обернутый нитками камушек, который заплетала во время разговора.

— Это подарок. Амулет для леди Аэрики. Он должен оградить ее от одного смертельного удара. Сама понимаешь, после того, что я ей нагадала, я просто не могу оставить ее ни с чем, — Сэйери смущенно улыбнулась.

— Спасибо, — поблагодарила Налани, принимая амулет. — И возвращайся в Чертог покоя, когда захочешь! Леди Аэрика и я будем ждать тебя!

Крылатая девочка вспорхнула, подпрыгнула в воздухе, и вознеслась куда-то ввысь, оставляя на промозглом тумане дорожку из золотистой пыльцы.

 

6.

Невидимая глазу метка показывала, что леди Аэрика находится совсем рядом. Прямо за стеной, за высоким, в человеческий рост зеркалом с резной рамой, установленным в самом конце длинного коридора в подвалах Чертога покоя.

— Вот я и нашел твой личный кабинет, моя леди, — сказал сам себе Хаким, взбираясь на вертикальную стену и усаживаясь на потолок. — Я ведь так и знал, что тот твой письменный стол в библиотеке — всего лишь обман. Ты не такая, чтобы хранить свои секреты у всех на виду.

Небольшое пятнышко, поставленное белым мелком на белый подол платья леди Аэрики, так и останется незамеченным. Метка будет сообщать ассасину обо всех перемещениях его цели, пока работает вложенная в нее магия. Конечно, он мог попытаться самостоятельно отыскать вход в потайную комнату молодой аристократки и вломиться внутрь. Но тогда, скорее всего, придется расправиться с самой леди.

Хаким вздохнул. Зачем было поручать натренированному убийце это бескровное задание? Он ассасин, он убивает людей по заказу других людей. Хаким не понимал смысла этой миссии, и постоянно приказывал себе перестать стараться его понять.

— Но ты не сможешь прятаться от меня вечно, моя леди, — шепнул он.

Велев метке разбудить его, как только леди Аэрика покинет потайную комнату, ассасин прикрыл глаза и приготовился ждать.

Тьма, царящая в комнате, кажется совершенно непроглядной, но привычные к темноте глаза человека, притаившегося в ней, могут разглядеть силуэты стен и мебели. Вот это темное пятно посреди комнаты — на самом деле поваленный на бок стул, а тот непонятный бесформенный сгусток у стены — всего лишь старый шкаф со скрипучими дверями. Человека, вжавшегося в холодную каменную стену комнаты, зовут Хаким, и сейчас проходит его выпускной экзамен в школе асссинов Абу-Асифа.

До десяти лет Хаким рос на улице, добывая себе пропитание попрошайничеством и мелким воровством. Так было до тех пор, пока маленький оборванец не попытался обворовать казавшегося безобидным нищего. Тихонько подобравшись сзади, Хаким потянулся к потертому карману в старой робе нищего, но был пойман за руку. По законам улицы, если вор попадался на воровстве, ему грозила немедленная смерть, и Хаким был немало удивлен, когда вместо того, чтобы получить кинжал под ребра, он оказался в школе ассасинов. Нищий, которого он так неудачно пытался обворовать, назвался Яго, и оказался одним из активных членов школы и бывшим наставником юношей, готовящихся стать убийцами. После того как в результате внутренних интриг пост мастера перешел к более молодому и амбициозному мастеру, дел у Яго значительно поубавилось, и он решил лично заняться обучением подававшего большие надежды отрока.

Хаким уже в третий раз входил в Темницу, — так назывались четыре богато обставленные комнаты на самом нижнем этаже школы убийц. Темница была одним из любимейших развлечений Краддока, хитрого и расчетливого главы школы, и обязательным испытанием для молодых убийц, в котором проверялись их ловкость и умение прятаться в тени. Хитрость заключалась в том, что у Темницы не было потолка. Ее заменял прозрачный магический купол, не пропускающий ни света, ни звуков внутрь. Все желающие могли наблюдать за тем, что происходило в комнатах, и все действия учеников убийц были как на ладони. С одной стороны в Темницу заходил убийца, с другой — его противник, это был либо пойманный на присвоении прибыли школы вор, либо просто не угодный Краддоку человек. Убийца имел при себе одну метательную звезду и кинжал, обреченный же имел право взять с собой любое оружие. Если в полнейшей темноте человеку удавалось победить убийцу, то ему даровались свобода и прощение, но на памяти Хакима такое происходило нечасто.

Третье посещение Темницы обычно означало для убийцы окончание обучения, и после него он становился равноправным членом школы с правом получения своей доли при разделе добычи. Предыдущие разы не доставили Хакиму никаких проблем, единственная метательная звезда с легким хлопком входила в тело жертвы, пробивая сердце противника, но сегодня что-то мешает ему быстро покончить с врагом. Своего противника Хаким нашел уже давно, это толстый немолодой человек, страдающий одышкой и поминутно вытирающий пот со лба. Он стоит в углу комнаты и пытается затаиться, но быстро становится очевидным, что в игре с тенью обреченный является полным новичком. Он сопит как кипящий чайник и обеими руками вцепляется в свой короткий меч, который держит перед собой. Его бешеное сердце бьется так громко, что заглушает даже мысли в голове Хакима. Но странное ощущение никак не покидало молодого ассасина с тех пор, как он увидел своего противника. Все было слишком просто.

На ум приходят давние слова учителя Яго: «Бей наверняка. Если сомневаешься в ударе, лучше подожди и изучи свою жертву». И Хаким терпеливо ждет, стоя в трех шагах от ничего не подозревающего толстяка. Он способен стоять так часами, скрываясь в тени ради одного единственного удара кинжалом.

Толстяк не выдерживает первым. Резко вскочив и высоко подняв над головой меч, он с ревом побегает по комнате и обрушивает удар на стоящий по середине стол. Через мгновение, понимая свою ошибку, он снова мечется в темноте, расшвыривая мебель и пробегая в шаге от замершего Хакима.

— Здесь никого нет! Вы слышите! — вопит он. — Вы просто решили посмеяться над старым добрым Заидом! Откройте двери! Я требую, чтобы меня выпустили!

И тут чуткое ухо Хакима улавливает тихий смешок, исходящий от противоположной стены комнаты. Так вот в чем кроется задумка сегодняшнего испытания! Сегодня ему противостоят целых два противника! Толстяк был всего лишь приманкой, призванной дать возможность неизвестному убийце прикончить ничего не подозревающего Хакима.

Не тратя больше ни секунды, ассасин направляет стальную звезду в сторону невидимого противника. Метание звезд и кинжалов в темноте по звуку считается признаком наивысшего мастерства убийцы, и Яго по праву гордится своим искусством поразить цель с завязанными глазами. Не имея других учеников кроме Хакима, Яго сосредоточился на нем, терпеливо обучая юнца всему, что знал сам. Так получилось, что в свои шестнадцать лет Хаким стал самым многообещающим убийцей школы.

Как только стальная искра покидает ладонь, Хаким резко отскакивает от стены и молнией перемещается за спину неистово размахивающего мечом толстяка, на бегу доставая из голенища сапога длинный кинжал. Сзади слышится хрип, но Хаким не обращает на него никакого внимания. Легко нырнув под слепой удар меча, он одним движением вонзает кинжал в жирную грудь противника. Заид чувствует боль и недоуменно глядит вниз, а его губы расходятся в немом вопросе. Он тяжело оседает на пол и затихает, а практически одновременно с ним у дальней стены комнаты сползает вниз по стене еще одно тело.

Прозрачный купол исчезает, заливая Темницу ярким светом зажженных факелов, и теперь Хаким может рассмотреть своих врагов. Толстяк Заид лежит перед ним, не мигая уставившись в потолок. На его лице навсегда застыло удивленное выражение. Но Хакима больше интересует другое тело. Подойдя к противоположной стене, он видит молодую девушку, лежащую в медленно растекающейся луже крови. Густые черные волосы в беспорядке рассыпались по полу, а правая рука все еще крепко держит зажатый в кулаке кинжал. Стальная звезда Хакима точно пробила ее сердце.

Не веря своим глазам, ассасин опускается на колени. Он хорошо знает эту девушку. Ее зовут Лия, и она — такая же выпускница школы убийц, как и он. Грациозная как пантера, быстрая как молния, она считалась лучшей среди всех учеников школы. Но умение и ловкость сочетались в ней с удивительно веселым нравом, в ее компании Хаким провел не один приятный вечер в шумных тавернах Абу-Асифа. В Лию были влюблены половина всех выпускников школы.

Хаким сидит на коленях, бессильно опустив руки, ничего не замечая вокруг. Он вздрагивает, когда на его плечо опускается тяжелая морщинистая ладонь, и раздается мягкий голос учителя Яго.

— Убийца всегда должен быть начеку.

— Я убил ее, а ведь сегодня она тоже была в Темнице в третий раз.

Вздохнув, старый мастер опускается рядом с учеником. Обычно Яго не столь сентиментален, но этот парень только что вернул ему почет и уважение в глазах хозяина школы.

— Жизнь на улице сложна и полна опасностей. Выживает сильнейший. Лия знала, на что идет.

Хаким бросает на своего учителя непонимающий взгляд.

— Лия знала, что именно ты будешь сегодня ее соперником.

Ассасин отшатывается как от удара, чувствуя, как что-то обрывается внутри него.

— Это... точно?

Вместо ответа Яго встает, и протягивает ему руку.

— Пойдем, нас ждет...

— ...леди Аэрика!!!

— Налани, ты опять корчишь рожицы перед зеркалом? — со строгостью в голосе произнесла Рика, с трудом сдерживая смех.

Хаким молча выругался на самого себя. Сколько уже эта крылатая девчонка тут стоит? Ему несказанно повезло, что малышка не догадалась поднять глаза вверх.

Маленькая героиня приняла обиженную позу, насупившись, сложив на груди тоненькие ручки и картинно отвернувшись. Однако тут же обернулась обратно и рассмеялась, не в силах долго сохранять на своем лице угрюмое выражение.

— А я, между прочим, выполнила твое задание! Да, да! Можешь меня похвалить! — весело похвасталась Налани.

— И что ответила Сэйери?

— Я все сказала, как ты мне велела! Я была убедительна, как никогда!

— Но она все-таки отказалась вернуться?

— Что, неужели меня так и не похвалят?

Голоса леди Чертога покоя и ее маленькой героини постепенно затихали в дальнем конце коридора, но Хаким их уже не слышал. Зеркальная поверхность вновь затвердела, скрывая ассасина внутри потайной комнаты Чертога покоя.

 

7.

Золотистый след, оставленный на тумане крылатой героиней, давно исчез, но Сэйери не торопилась возвращаться к своей повозке. Вместо этого девушка свернула в лес и, не разбирая пути, зашагала вперед. Голова почему-то работает лучше, когда ноги отмеряют дорогу, а Сэйери сейчас просто необходимо было побыть одной.

Она — героиня! Ха!

Да какая из нее героиня! Она боится пауков. Она мерзнет холодными ночами, кутаясь в проеденное молью легкое одеяло. А когда бабушка Джиа колотит Сэйери своей клюкой, она иногда плачет, уткнувшись носом в подушку, насквозь пропитывая слезами завязанную на глазах повязку. Герои не такие! Они ничего не боятся — ни пауков, ни холода, ни даже старой бабки.

Голые ветки деревьев больно били по лицу, острые колючки кустарников царапали голые ноги, но девушка продолжала углубляться в лес, не замечая выставляемых им преград. Конечно, Сэйери только посмеялась над словами леди Аэрики, переданными маленькой героиней. Посмеялась и решила выкинуть их из головы, но не тут-то было. А что если леди Аэрика права? А вдруг Сэйери на самом деле способна принять прайм и выжить после этого? Переродиться с новыми силами! Заставить прельстившегося ее силой демона служить себе! Больше не зависеть от этой мерзкой старухи, обрести почет и уважение в глазах всего Адорнийского королевства!

Ах, это проклятое «если»! Что же делать? Рискнуть или не стоит? Поставить на кон свою судьбу и победить, отхватив у жизни лакомую добычу. Или проиграть и все потерять — себя, свои надежды на будущее, саму жизнь.

Неожиданно, деревья расступились, и Сэйери обнаружила, что она каким-то чудом вышла из леса как раз около брошенной недавно повозки.

«Наверное, это знак свыше», — решила девушка.

Сэйери подошла к телеге, но не забралась на козлы, а прошла мимо и легко запрыгнула внутрь. Бабушка Джиа была на месте — еще бы, куда ей деваться-то? Сидела на своем стульчике за ширмой, тихонько постукивая по полу костылем с собачьей головой.

— Слепая девчонка вернулась, да? Теперь мы поедем дальше, да? — спросила она, смотря не на Сэйери, а уставившись пустым взглядом в точку где-то позади нее.

— «Слепая девчонка» и правда вернулась, — процедила бывшая ученица, боком обходя старуху, смотря на нее сверху вниз. — И она никуда не поедет без ответов.

В первый раз в жизни Сэйери позволила себе добавить яда в голос при разговоре с бабушкой Джиа. И хотя та абсолютно никак на него не отреагировала, девушка неожиданно почувствовала себя намного лучше. Как будто сломав этот первый запрет, в ней появились силы сломать и все остальные. Остановившись за спиной старухи, Сэйери взяла в руку лежащий в ящике стола кухонный нож.

— Я хочу знать, кто такой Шааз, — потребовала девушка.

— Зачем знать, когда можно ЧУВСТВОВАТЬ, — произнесла старуха. — Ты уже ОЩУЩАЕШЬ, что он — зло, и этого достаточно. Слепая девчонка должна остаться такой, а то она станет черной. Бабушка Джиа не выпустит демона в мир людей. Пусть демон живет только во снах маленькой девочки.

Другим людям, возможно, эта бессвязная болтовня показалась бы бредом выжившей из ума старухи, но Сэйери отлично понимала, о чем ей рассказывает бабушка Джиа. Бывшая наставница боялась ее. Боялась того, во что может превратиться Сэйери, если поддастся искушению.

«Бывшая» наставница.

Только подумав об этом слове, девушка поняла, насколько оно правдиво. Старуха потеряла над ней власть в тот самый миг, когда Налани рассказала о зове прайма.

— Слепая девчонка. Слепая. Слепая. Спелая? СПЕЛАЯ девчонка, ты созрела для демона. Ты чувствуешь это, да? Ты была такой яркой тогда, темной ночью, когда отец выгнал тебя из дома. Старая Джиа видела, все видела. И огонь в твоей груди, и демона за твоим плечом. Сны слишком опасны, уж я-то знаю. И тогда старая Джиа поклялась, что не даст тьме заполучить этот огонь...

— Послушай меня, ты, старая вонючая дура, — перебила ее невнятное бормотание Сэйери, — мне больше не нужна ни твоя защита, ни твои наставления. Ты выучила меня всему, чему могла научить, и теперь ты мне больше не нужна. И еще, мне осточертели твои побои, твой костыль, твоя старость и даже твой запах. Я ухожу.

Девушка ждала сопротивления, поэтому оказалась начеку, когда бабушка резко вскинула вверх свой костыль. Хотела ли она что-то наколдовать, или собиралась ограничиться банальными побоями, Сэйери так и не узнала. Кухонный нож мягко вошел в спину старухи, принося девушке долгожданную свободу. Сэйери даже прикрыла глаза от наслаждения, вкушая этот радостный момент, не желая с ним расставаться, и даже чуть подрагивала в нахлынувшем на тело экстазе.

Полная, настоящая свобода! Хрустнул старый костыль, рассыпалась в пыль собачья голова на его навершии, упали с ноги Сэйери железные оковы. На краю сознания что-то кричал неугомонный дурак-Онко. Сначала Сэйери хотела и ему свернуть шею за все те мучения, что доставил ей попугай, но потом передумала. Не стоит портить такой яркий момент освобождения столь банальной мелкой местью.

Крови почему-то не было совсем. Бабушка Джиа так и осталась сидеть на стуле, как будто ничего и не произошло, только устало привалилась к стенке телеги и опустила голову на грудь. Сэйери вынула из спины старухи кухонный нож — он ей еще должен был пригодиться, подхватила в другую руку кувшин с праймом, и спрыгнула с повозки.

Если девушка хочет сменить прическу, то она идет в специальную школу и обращается к мастеру-парикмахеру. Конечно, девушка может и сама попробовать изменить свои волосы, но в таком случае она рискует все испортить и несколько месяцев после этого пугать соседей курятником на голове.

А когда девушка хочет проколоть себе бровь и вставить туда серьгу, она ищет другого мастера. Безусловно, можно и самой попробовать достичь такого же результата — раскалить иглу для шитья, найти достаточно мужества и подходящее зеркало. Однако всегда существует риск уколоть не туда, залить всю одежду кровью или вообще получить какое-нибудь заражение.

Но если девушка решила принять прайм и стать героиней, дорога просто обязана привести ее в Итералию, где опытные жрецы, монахи или музыканты под бдительным надзором прошедшего Академию лорда проведут необходимые приготовления, и после долгих и изнурительных ритуалов помогут ей совершить задуманное. Никто и никогда не слышал о том, чтобы будущая героиня могла принять прайм самостоятельно.

Это было правдой для любой обычной девушки, но только не для Сэйери. Молодая гадалка заглядывала в будущее, и повторяла все, что она там видела.

Сидящая на поваленном дереве у дороги Сэйери-в-будущем прикрыла глаза и тихо запела непонятную мелодию. И Сэйери-в-настоящем, усевшись на такое же дерево и прикрыв глаза, повторила эту мелодию до мельчайших деталей.

Вот Сэйери-в-будущем откупоривает кувшин с праймом и делает из него короткий глоток. И неприятно кривится, зажмуривая глаза. Гадалка повторила свое видение и тоже невольно зажмурилась, ощущая, как маленький глоток прожигает ее изнутри, испепеляет ее внутренности, обрекая на медленную и мучительную смерть.

Сэйери-в-будущем, продолжая напевать под нос ту же мелодию, разрезает кухонным ножом вены на левой руке и опускает ее в откупоренный кувшин с праймом. Теперь останавливаться уже поздно, но девушка даже и не думает отступаться. Молодая гадалка без колебаний проводит затупившимся ножом по левому запястью. Тупая сталь больно кусает нежную кожу, не разрезая, а скорее разрывая ее своими зазубринами. Хочется кричать, но девушка продолжает петь, и только лишь испарина на лбу показывает ее напряжение.

Синеватый прайм в кувшине прохладой обволакивает руку, впитывает в себя бьющую из вены кровь, окрашиваясь странными бордовыми подтеками. Сначала девушка чувствует облегчение, но через мгновение рука начинает гореть. Плавится кожа, как воск стекая по костям. Пузырится ее кровь в кувшине, смешиваясь с праймом и затекая обратно в рану. Горят сосуды по всему телу от бегущего по нему прайма.

Сэйери-в-будущем неожиданно замолкает и без чувств опрокидывается навзничь, падая с поваленного дерева на землю и разбивая кувшин. Разлитый по ее груди прайм почти незаметен, сливаясь с синим платьем.

— Что бы сейчас ни случилось, я поступила правильно, — говорит сама себе Сэйери-в-настоящем, ощущая накатывающую волнами головокружительную слабость.

* * *

Комната, в которой оказался Хаким, покоилась в полумраке. Небольшое оконце, вырубленное прямо в скале, показывало океан тумана — настолько плотного, что его не могли пробить даже лучи поднимающегося солнца. Тусклый свет не только не разгонял хозяйничающую здесь ночную темноту, но скорее еще сильнее оттенял ее, доказывая свое ничтожество по сравнению с ее властью.

Но Хакиму не нужен был свет, чтобы видеть. Тренировки в школе ассасинов достаточно подготовили его к таким препятствиям, как отсутствие света. Ведь даже когда его практически нет, то всегда остаются нечеткие контуры, вылавливаемые опытным глазом, звуки завывающего ветра за окном и запахи заплесневелости и даже какой-то старости. Сейчас же, став героем, Хаким обрел еще более превосходящие способности, и мог безбоязненно прохаживаться по незнакомой комнате. Обостренный слух героя сообщал, что врагов поблизости не было.

Комната была заставлена шкафами и стеллажами со всевозможными предметами, наличие которых друг рядом с другом в одном помещении не могло быть объяснено при помощи логики. Оружие, лоскутки ткани, портреты, и даже детские игрушки молча взирали на непрошенного гостя, не желая выдавать свои тайны.

— Какие странные вещи ты хранишь под семью замками, моя леди, — произнес ассасин, наугад подбирая с полки короткий кинжал. — Твои фетиши? Какие странные фантазии ты удовлетворяешь при помощи этой коллекции?

Хаким невысоко подкинул кинжал вверх, поймал его за острие и невольно скривился. Украшенное древними вензелями лезвие в нескольких местах проела ржавчина, а по узкой деревянной рукоятке пробегала совсем не маленьких размеров трещина. Вид неухоженного оружия вызывал у ассасина приглушенную зубную боль.

— Ты бы хотя бы заботилась получше о своих сокровищах, — хмыкнул Хаким, возвращая кинжал на место — ровно в то положение, в котором тот лежал до него.

Что-то было не так во всех этих предметах. Ассасин ощущал в них какую-то странную, но очень знакомую жажду. Они как будто хотели чего-то, и герой неожиданно понял чего именно. Прайма!

«Каталисты? Так много?!»

Герой осмотрелся в поисках ответов на вопросы этой потайной комнаты, и приметил у дальней стены небольшой письменный столик, заваленный листками бумаги, и низенький стульчик рядом с ним, небрежно отодвинутый, как будто его хозяйка еще недавно сидела на нем, но неожиданно вынуждена была отойти. Скорее всего, так оно и было на самом деле.

Стараясь не трогать ничего лишнего, чтобы не нарушить положения бумаг на столе, Хаким осторожно провел рукой по листкам, поднимая их по одному, осматривая и отправляя обратно. Это были всевозможные записки, письма от неизвестных ассасину людей, скомканные недописанные ответы и даже несколько вырванных из книг страниц на странном языке с аккуратными отметками на полях, по большей части не представлявшими для Хакимма никакого интереса.

В центре стола, на самом видном месте, на раскрытом конверте лежало письмо, и ассасин намеренно взял его последним. Шестым чувством он ощутил, что именно из него узнает ответы на вопросы леди Мельвы, но не хотел начинать читать, не осмотрев сначала всего остального. Ведь если он узнает из письма что-то грандиозное, то может не заметить остальных деталей обстановки, ставших слишком мелкими и неважными, но могущими сыграть свою роль в дальнейшем.

Но вот, время для откровений пришло. Хаким взял в руки письмо и начал читать.

«Привет, Рика!

Знаешь, это очень странно для меня — вот так просто начинать свое письмо. Это так сильно отличается от обычных «Приветствую Вас, благородный лорд Такой-то Оттуда-то! Наше сердце охватывает нестерпимая печаль, когда Мы вспоминаем о Вашем отсутствии при дворе...»

Фу!

Ужасно надоели все эти сладкие речи, улыбочки и расшаркивания. Нет-нет, только не пойми меня неправильно! Очень приятно, когда перед тобой расшаркиваются, когда тебе кланяются и с благоговением смотрят тебе в рот, ожидая похвалы или ласкового слова. А, получив его, расплываются в сладких улыбках, как будто само Счастье только что снизошло на них. Могу поспорить, что некоторым моим придворным даже кажется, что, улыбаясь им, я их немного возвышаю над другими, будто бы я ненадолго возвожу их в статус своих фаворитов. Как будто даже чуть-чуть сплю с ними, о чем они теперь могут с радостью рассказывать исходящим завистью товарищам-неудачникам.

Ах, ну довольно про мой двор! Я очень рада, что у меня есть ты. На самом деле! Видишь, я даже специальных красивых фраз и оборотов не использую в письме, потому что знаю, что они тебе не нужны. Это правда, что мы с тобой все еще так и не поговорили с глазу на глаз, и, поверь мне, я очень жду нашей встречи, но эта наша переписка стала много значить для меня.

Знаешь, эти письма тебе стали для меня такой сладкой отдушиной. Я сейчас как будто стою у открытого окна в переполненной людьми зале, и свежий ветер приятно холодит мое лицо. Спасибо, что начала мне писать.

Я знаю, что не стоит даже упоминать об этом, но все же я должна написать. Не нужно показывать это мое письмо другим лордам. Извини за это, ведь я полностью тебе доверяю. Я написала это сама для себя, чтобы успокоить мою паранойю.

Согласись, передать тебе Налани было хорошей идеей! Маленькая проказница может быстро доставлять наши письма из Ардеи в Чертог покоя и обратно, не заставляя меня слишком долго ждать твоих ответов. Кстати, как там она справляется со своими остальными обязанностями? Я верю, что неплохо. У девочки настоящий талант втираться в доверие и выяснять тайные секреты собеседников. Очень важное качество, если нужно выявить душевное состояние какого-нибудь героя. Кстати, будь сама с ней поосторожнее, а то однажды она засунет свой милый носик и в твои секреты тоже.

Я слышала, ты почти закончила перестраивать Чертог. Молодец! Это унылое место просто плакало о капитальном ремонте! Меня, правда, немного беспокоит то, что ты открыла ворота Чертога покоя для путешественников. Тебе ли не знать, что старый замок скрывает тайны, о которых широкой общественности лучше не догадываться. Ну, ты понимаешь, о чем я! Лордство без собственного источника прайма, куда прайм поставляют специальные караваны из столицы. Лечебница, иногда тюрьма, а зачастую и кладбищенский склеп для многих героев — тех, кто больше не может служить. Отказавшихся повиноваться, поднявших руку на лорда или совершивших другое преступление. А иногда попросту негодных для ноши героя, или уставших от ее тяжести. Чертог покоя нужен королевству, но будет спокойнее, если о его истинном назначении будут знать только проверенные люди.

Но тут, пожалуй, я могу довериться твоей благоразумности.

Тем более что ты уже вернула Адорнии двух потерянных героев. Экко и Винсент прибыли в Ардею неделю назад и принесли мне присягу верности. Они выглядят вполне довольными жизнью, и даже не скажешь, что эти двое прибыли из Чертога покоя. А еще они как будто любят друг друга. Поздравляю, сестра, у тебя все получилось!

Ах, сейчас снова придется просить у тебя прощения за констатацию очевидных вещей. Извини меня, но я снова должна тебя еще раз предупредить. Я хочу, чтобы ты понимала, насколько важен Чертог покоя для Адорнии. Непослушные или неспособные герои могут серьезно подорвать все наше королевство, и ты, моя сестра, была назначена, чтобы контролировать таких героев. За тех, которых ты сможешь вернуть на путь службы, королевство скажет тебе «спасибо», но не переусердствуй. Не возлагай на себя излишне непосильные ноши. Некоторые герои зашли слишком далеко, и должны быть удалены из общества. Ты понимаешь, о чем я говорю. Бешеную собаку следует пристрелить, пока она не разнесла свою болезнь на еще здоровых псов в стае.

Поэтому призываю тебя — если ты видишь хотя бы малейшие признаки неповиновения — не медли. Действуй решительно. Помни, что все твои деяния направлены на благо нашей любимой Адорнии.

И еще помни, что однажды тебе придется совершить то, чего ждет от тебя Адорния. Будь готова к ее призыву.

Люблю тебя и надеюсь на скорую встречу.

Твоя сестра Изабель.

Кстати, я жду тебя через пару месяцев в Ардее на королевском балу в честь уходящего года. Только попробуй не приехать! Обижусь!»

Письмо пахло духами, но приятный запах не смог скрыть от Хакима ту мерзкую гниль, которую передавал смысл написанных слов.

Проклятые аристократы считали себя выше всех остальных, полагали, что могут распоряжаться судьбами других людей. Конечно, некоторых героев и правда стоило убрать из общества, и Хаким мог назвать пару имен. Но кто будет решать, достоин ли герой жить дальше или должен отправиться в изгнание, в этот холодный Чертог покоя на самом краю мира? Лорды?

Но ведь лорды — это тоже люди, и они тоже могут ошибиться. Личные неприязни или простая лень, а еще нежелание вникать в детали могут сыграть злую роль в вынесении такого приговора. А когда суд вершит лишь один человек, нечего и думать об объективном решении.

Несмотря на свое воспитание, ассасин верил в правосудие. Именно поэтому он и покинул школу убийц, не желая дальше мириться с действиями своих учителей и их методами.

Тайна Чертога покоя была раскрыта, а задание леди Мельвы выполнено. Можно было возвращаться обратно в Диналион и докладывать своей леди о результатах, но под первым письмом от королевы на столе лежала еще одна записка.

Хаким небрежно взял ее в руки и быстро пробежал глазами.

«Приветствую тебя, леди Аэрика из Чертога покоя!

Позволь выразить тебе глубочайшее признание за твои заслуги перед...»

Хаким пропустил несколько строчек.

«...и благодарю тебя и твою героиню Налани о столь своевременном предупреждении. Мой предводитель Джеро действительно стал слишком угрюмым в последние несколько месяцев, но я не замечала этого, пока достойная Налани не указала мне на эту его странность.

Надеюсь, Джеро обрел покой в твоем замке.

Однако недавно у меня появился новый герой — ассасин из Абу-Асифа по имени Хаким, и его поведение вселяет нелегкость в мои мысли. Он хороший парень, я бы даже сказала — слишком мягкий для своей профессии. И он на самом деле талантлив, но (увы!) он не может стать полноценным героем.

Я не знаю, из-за чего такое происходит, был ли он таким от рождения или стал после принятия прайма, но молодой парень постоянно витает в облаках. И не просто «мечтает», нет ничего предосудительного в обычных мечтаниях. Хаким забывается в них. Уходит настолько глубоко, что его невозможно оттуда вернуть. И это состояние может застигнуть его в любой момент. Во время разговора, посреди оживленной улицы, или, что еще хуже, во время выполнения важного задания.

Как бы ни печально было мне это признавать, но Хаким не может быть героем. И я пока решила не рассказывать ему об этом — ты же знаешь, я так люблю Игры. Вместо этого, я отправила его в Чертог покоя с «важным» заданием — узнать, зачем нужен твой замок для Адорнийского королевства, и строго приказала никого не убивать. А для правдоподобности отправила с ним другого героя — повелителя крыс Коору. Коору не знает об истинных целях миссии, но он вполне нормальный и адекватный герой. Не стоит его удерживать в Чертоге покоя.

А Хаким — действительно способный парень. Он узнает правду, я в этом уверена. А когда докопается, то поймет, что это место и должно отныне стать его домом.

Благодарю за твое понимание и терпение.

И еще раз прошу простить мне тот небольшой цирк, который я позволила себе устроить в твоем замке. Надеюсь, он не доставит тебе больших хлопот.

Леди Мельва из Диналиона».

Письмо закончилось, но внизу стояла маленькая приписка.

«Дорогой Хаким!

Я уверена, что так или иначе ты почитаешь эти строки. Я ведь знаю, насколько ты талантлив. Прошу тебя, не суди меня строго, ведь я на самом деле желаю тебе только добра.

Мой последний приказ тебе: отправляйся к леди Аэрике и принеси ей присягу верности. А после этого выполни любое ее поручение, даже если оно покажется тебе слишком несправедливым.

Помни, все, что мы делаем, направлено на благо Адорнии.

Твоя бывшая леди.

Мельва из Диналиона».

Ассасин резко отбросил бумагу в сторону, как будто в его руках она превратилась в ядовитую змею, и обреченно опустился на низенький стульчик.

Он был оценен и признан негодным. Неспособным. Ничтожеством. Осознавать такое было крайне неприятно. Он неожиданно для самого себя превратился в выкинутый на дорогу мусор. Гнило яблоко, которое надкусили и выбросили на обочину, скривившись от кислого вкуса.

Леди Мельва решила его судьбу в одном коротком письме. Но неужели Хаким позволит этим аристократам вот так просто распоряжаться его будущим? Будет просто сидеть, сложа руки, пока леди Аэрика не вынесет ему смертельный приговор? «Пристрелит» его как бешеную собаку, воспользовавшись советом королевы? Никогда!

Хаким вскочил на ноги и ринулся к выходу из комнаты.

Эти лорды должны поплатиться за свою гордыню. Королева Изабель, дозволяющая такой несправедливости процветать в своем королевстве. Леди Мельва, возомнившая себя вершительницей судеб. Но начнет он с леди Аэрики.

Молодая аристократка представлялась Хакиму толстой волосатой паучихой, сидящей в самом центре этого искусно сплетенного заговора адорнийских лордов.

 

8.

Ненавистная повязка больше не стягивала глаза, и Сэйери наконец-то могла разглядеть окружающий ее мир. Он оказался на удивление выцветшим, лишенным каких-либо красок, потонувшим в оттенках серого. Бесцветный туман, темнеющая впереди дорога к Чертогу покоя и черные стены голых деревьев по краям окружали девушку.

Сэйери поднялась на ноги и пошла вперед. Направление было не важно, главное — просто идти. Сегодня все было наоборот. Сегодня она искала ЕГО.

— Шааз! — громко крикнула девушка, слушая, как эхо ударяет ее зов об окружающие дорогу деревья.

Шааз. Зов прайма. Сейчас Сэйери сама звала его.

— Шааз! Покажись! Я приказываю тебе!

Но демон почему-то не торопился, затаившись неподалеку. Девушка чувствовала на себе его взгляд, выглядывающий из-за деревьев, из тумана, и даже из-под самой земли.

— Шааз! — позвала она в третий раз. — Явись ко мне! Ты — мое порождение, ты — мой зов прайма! Ты продолжение моих снов! Я имею право приказывать!

И тогда он появился. Высокий, в два человеческих роста, с серой кожей, покрывающей бугрящиеся мышцы. Абсолютно голый и бесполый, с сутулой обезьяноподобной фигурой. Огромные зубы в его получеловеческой пасти застыли в вечном оскале.

Он вышел из-за дерева перед Сэйери, хотя мог легко появиться у нее за спиной. Он не хотел пугать ее, не желал испытывать на себе ее силу. Демон ее сновидений выглядел жалко, неуверенно и даже как-то напугано.

— Мама? — робко спросил Шааз, заискивающе глядя в ее глаза. — Ты ведь выпустишь меня отсюда? Ты создашь для меня оболочку в твоем ярком мире?

— Да, — кивнула девушка, — я пришла за тобой. Мне нужна моя сила.

— Остановись!

Ненавистный надтреснутый голос заставил Сэйери замереть на месте. Тот самый голос, от которого она думала, что избавилась несколько часов назад.

— Девочка не должна была принимать прайм! Нельзя, чтобы девочка стала черной!

Бабушка Джиа вышла из-за спины застывшей Сэйери и ткнула Шааза в грудь своим костылем с ручкой в виде собачьей головы.

— Я думала, что я... Что ты умерла! — не веря своим глазам, пробормотала девушка.

— Возможно и так, возможно и так, — ответила бабушка Джиа, не сводя сощуренных глаз со сжавшегося в комок демона. — Но ведь это сны, это же твои сны. Здесь я живая, здесь я спасу тебя от твоей тьмы.

Она занесла костыль над Шаазом и с силой опустила его вниз, намереваясь одним ударом прихлопнуть демона, напоминавшего сейчас напуганного ребенка. Прибить, как надоедливую муху, которая так долго жужжала над ухом, что наконец-то смогла обратить на себя внимание.

Шааз вскинул руки и поймал падающий на голову посох, и тут же упал на колени, придавленный его силой.

— Мама! Помоги мне! — жалобно простонал он.

— Не слушай его! Он — это твое зло. Позволь мне расправиться с ним! Это будет мой последний подарок для тебя, моя ученица, — на удивление четко произнесла старуха, продолжая надавливать на костыль, все сильнее вдавливая демона в землю.

— Мама! МАМА! — в отчаянии звал Шааз.

— Отрекись от него, слепая девчонка! — велела бабушка Джиа.

«Слепая девчонка». О, нет! Больше она не была слепой!

Сбросив оцепенение, Сэйери шагнула вперед.

— Дай мне свою силу, Шааз! — приказала она демону. — Вместе мы победим ее!

— Что ты делаешь? — воскликнула старуха, когда Шааз легко откинул в сторону придавливающий его костыль.

Одной левой рукой он подхватил старую противницу за горло и приподнял над землей.

— Я пришла, чтобы спасти тебя! — прохрипела старуха, нелепо размахивая в воздухе ногами.

— Нет. Ты пришла, чтобы я смогла убить тебя еще раз, — ответила Сэйери.

Правая когтистая рука Шааза — ЕЕ СОБСТВЕННАЯ РУКА — метнулась вперед и с силой пробила грудь мерзкой старухи.

* * *

— Алесса! Я так рада, что ты приехала!

— Я тоже рада вас видеть, госпожа Рика.

Голос леди Аэрики был радостным, а голос ее собеседницы — несколько смущенным. Два силуэта нечетко обрисовывались светом лампад на желтой бумаге, которые пришлось зажечь этим темным промозглым утром. Они стояли на фоне прозрачной бумажной стены второго этажа замка. Один силуэт на фоне другого, так, что Хаким никак не мог выбрать правильного момента для броска.

Прибывшая только что в Чертог покоя героиня невольно защищала молодую госпожу от Хакима, прикрывая ее своей спиной.

— Ничего страшного. Я терпеливый человек. Я могу подождать, — прошептал Хаким.

Невидимый, он замер на полуразрушенной каменной колонне, которую еще не успели убрать из внутреннего дворика замка. Стальная звезда привычно отягощала руку, своим весом даря ассасину уверенность в собственных силах и правильности принятого решения.

Он докажет, что его рано списали со счетов. Он — герой. Герой! А не бесполезный мусор. Хаким почувствовал, как бурлит в нем сила прайма, и улыбнулся, осознавая собственное превосходство над жертвой.

— Госпожа Рика. Я покинула лорда Раэля.

— Почему? Мне казалось, что ты... Что мой брат тебе... Извини, это, наверное, не мое дело.

— Ничего страшного, я уже смирилась с этим. Только я больше не хочу его видеть. Никогда.

Последовал тихий вздох, ставящий под сомнение сказанные Алессой слова.

Чуткий слух героя доносил каждое слово из по сути негромкого разговора двух девушек. Невидимость пропадет, как только он совершит свой бросок, и ему придется быстро убегать из Чертога покоя. Понимая это, ассасин заранее наметил маршрут отхода. Ворота со скучающим около них одиноким стражником, явно с нетерпением ожидающим окончания своей ночной смены, виделись Хакиму идеальным путем. На открытой створке ворот сидела крылатая героиня, которая, несомненно, попытается его задержать, но ассасин не сомневался, что сможет с ней справиться.

Сознание оставалось на удивление четким, и вовсе не собиралось подкидывать ему столь ненужные в этот момент воспоминания.

— Я могу это контролировать! Я могу управлять своими мыслями! — сквозь зубы прошептал Хаким. — Я вам всем это докажу!

— Госпожа Рика, — говорила между тем Алесса, — я покинула лорда Раэля, чтобы служить вам. Я верю, что вы станете лучшей леди в Адорнии. Вы уже такая.

«Какой неуклюжий комплимент. Даже я справился бы лучше», — хмыкнул ассасин.

— О! Я... не знаю, что и сказать. Конечно, я принимаю твою клятву, Алесса.

Фигура героини предостерегающе подняла руку, прося закончить.

— Я прошу только одного. Госпожа Рика, моему другу нужна помощь, но я никак не могу его найти. Он вор в школе Поющих Крыс в окрестностях Диналиона...

— Я знаю, о ком ты говоришь, Алесса. Уверена, что леди Мельва не откажет мне, и устроит твою с ним встречу. Я смогу помочь.

— В таком случае, я клянусь вам в верности, леди Аэрика, — сказала Алесса, припадая на одно колено и склоняя голову. — Я буду защищать вас до последней капли прайма в моем теле. Я стану верной сестрой вашим героям.

Стальная звезда сорвалась с руки ассасина и, разорвав бумажную стену замка и перелетев через наклоненную голову героини, ударила в незащищенную грудь леди Аэрики.

— Леди Рику убили! Леди Рика мертва!

Крики за спиной преследовали ассасина, когда он со всей возможной скоростью бежал к воротам. Уже совершив свой коварный бросок, он почувствовал раскаяние. Он только что убил человека — и не по заказу какого-то неизвестного клиента школы, а по своему собственному выбору. Теперь он стал настоящим убийцей, перестал быть простым инструментом в руках других людей. Щит из убеждений дал трещину, обнажая уязвимые места его души.

А ведь леди Аэрика ему пока еще ничего не сделала. С чего он вообще взял, что она решит его судить? По подслушанным разговорам между обитателями замка, эта леди вообще была чуть ли не единственной достойной аристократкой в королевстве.

Проклятье! Ярость от осознания собственной обиды ушла, оставив после себя лишь сожаление. Но теперь стало уже слишком поздно.

— Вон он! Сестра, хватай!

Эта Алесса оказалась черной пантерой, и из воздуха прямо рядом с ней возникла злобно ощерившаяся гигантская кошка.

— Я задержу его! — пропищал над ухом тоненький голосок, и маленькие ручки вцепились в его намотанный на голову платок, опуская его на глаза, мешая смотреть вперед.

— Пошла прочь! — рявкнул Хаким, спотыкаясь.

Схватив маленькую крылатую героиню за шиворот одной рукой, он размахнулся и отшвырнул ее подальше. И ухмыльнулся, услышав, как шлепнулось о каменную стену ее хрупкое тельце.

Пантера дышала в затылок. Настолько громко, что Хаким слышал ее натужный хрип, чувствовал, как вырывается из ее рта слюна и брызгает на его развивающийся позади плащ-хамелеон.

Стражник уже закрыл ворота перед ним, но тяжелый засов не мог остановить такого талантливого ассасина, каким был Хаким. С разбегу ударив стражника кулаком в челюсть, и услышав хруст костей, убийца наступил ногой на закрытые створки ворот и побежал по ним вертикально вверх. Прямо под его сапогом громко клацнули зубы черной кошки.

— Ну, давай! Чего же ты медлишь? — шептал ассасин, петляя из стороны в сторону.

У Алессы, как и у любой другой хозяйки пантеры, был метательный диск, и Хаким ждал его броска. Один единственный бросок, на второй времени не будет. Ассасин знал это, и знал, что Алесса также это понимает.

Метательный диск прожужжал совсем рядом, срезав кусочек кожи с шеи так вовремя поменявшего направление бега Хакима. Ассасин кивнул, оценивая рискованность принятого решения. Алесса могла бы целить ему в спину, ведь попасть в нее было бы значительно проще. Но тогда раненый убийца имел хорошие шансы сбежать в окрестные леса и затаиться там, зализывая рану.

Вместо этого она попыталась сразу снести ему голову, одним броском лишив смысла дальнейшее преследование. Но риск не оправдал себя. Хаким достиг верха ворот и легко перемахнул через них, оказываясь надолго отрезанным от своих преследователей.

Почти бесшумно приземлившись по другую сторону ворот, Хаким быстро поднялся на ноги.

— Остановись, — последовал спокойный приказ, и ноги ассасина застыли, как будто вдруг решили слушаться кого-то другого.

Напротив него стояла странная девушка в мокром синеватом платье и с травинками, застрявшими в черных прямых волосах. Обе ее руки были обожжены по локоть и покрыты уродливыми волдырями.

— Спи, — велела ему странная девушка и легонько прикоснулась обугленным указательным пальцем к его лбу.

Неожиданно стало очень темно.

* * *

— Слава богам! Госпожа, я думала, что вы погибли!

— Рика жива! Жива! О-у-и-и-и!

Взволнованный голос Алессы смешался в голове с радостными воплями Налани. Рика с трудом открыла глаза, ощущая странную слабость и холод в груди. Три девушки склонились над ней — обеспокоенная Алесса, счастливая Налани и безразличная Сэйери.

Взглянув вниз, Рика увидела свое разодранное до пояса платье и огромный синяк над левой грудью. Залившись стыдливой краской, леди Чертога прикрыла обнаженные груди лоскутками ткани.

— Ассасин метнул в вас стальную звезду, — сказала Алесса, вертя в руках отточенное оружие убийцы. — Она ударила вас точно в грудь, и я, честно говоря, не понимаю, почему она отскочила от нее как от стены.

Вместо ответа Рика ухватилась рукой за перетянутой ниточкой камешек, который принесла ей сегодня утром Налани. Подарок Сэйери действительно спас ее от смерти. Ударилась ли звезда в камень, или ее остановила спрятанная в амулете магия, но своей жизнью Рика была обязана этой странной гадалке с обугленными руками.

— Как я понимаю, это тебя я должна благодарить за свое спасение, — сказала она Сэйери.

— Ты мне ничего не должна. Ты рассказала мне о прайме и помогла заполучить свою силу. Мы в расчете, — ответила девушка, не расцепляя скрещенных на груди рук.

Рика кивнула, принимая ее ответ.

— Но если ты позволишь мне здесь остаться, я буду тебе крайне признательна, — закончила бывшая гадалка.

— Значит ли это, что ты... — Рика замялась, теребя в руке камешек на нитке.

— Ах, ну почему это должно быть так официально! — раздраженно воскликнула девушка. — Да, теперь я стала героиней, и хочу остаться здесь, чтобы служить тебе. Стать сестрой твоим героям, и все остальное прочее. Мой каталист сейчас лежит в твоей ладони. Что мне еще сделать? На колено встать?

— Да нет, не обязательно, — слегка опешив от неожиданной вспышки ярости своей новой героини, произнесла Рика. — Я принимаю твою клятву, Сэйери.

— Теперь меня зовут Шаазери, — поправила ее гадалка.

 

9.

Крыша замка — очень удобное место для тех, кто хочет, чтобы их никто не беспокоил. К обеду погода, наконец, поняла свои ошибки и избавилась от мерзкого тумана, явив не очень теплое, но все-таки солнце.

Шаазери сидела на верхушке треугольной покатой крыши, свесив ноги в разные стороны, и задумчиво гладила пальцем небольшую позолоченную петлю. К этому основанию крепилась бечевка одного из воздушных змеев, парящих над Чертогом покоя. Теперь героиня носила две перчатки, а не одну.

— Мама, давай убьем леди Аэрику? — предложил Шааз.

Он сидел на корточках за ее спиной и, щурясь, с любопытством рассматривал солнце. Он уже не был серым — краски солнечного мира постепенно наполняли его, меняя цвет кожи с пепельного на красноватый.

— О, нет. Только не ее. Нельзя кусать руку, с которой ты кормишься, — возразила девушка. — Лорды и леди неприкосновенны. Как и простые люди. Нельзя допустить, чтобы меня считали безумной убийцей.

— Хм. Тогда, может быть, убьем эту Налани? — высказал второе предложение Шааз. — Она героиня, так что на самом деле никто не погибнет. Я так хочу оторвать эти ее крылышки. Как ты думаешь, она будет громко верещать?

— С чего бы мне убивать ее? Она вроде как на моей стороне? — безразлично спросила девушка.

— Как это «с чего»? Просто потому, что ты можешь это сделать, — как само собой разумеющееся сказал Шааз. — Разве этого недостаточно?

— Что ж, пожалуй, — согласилась сама с собой героиня, — только повода дождемся подходящего.

Шааз затих, погружаясь в приятные мысли о предстоящем веселье, и девушка неопределенно хмыкнула.

— Только дождемся повода, — тихо повторила она.

Гладящая бечевку воздушного змея рука остановилась, как будто задумавшись, а затем помогла второй руке привязать к ней тонкую красную ленту, на обоих концах которой висели два черных камешка.

— А пока повода нет, придется развлекаться по-другому, — вздохнула Шаазери, отпуская ленту. — Приятных тебе снов, ассасин.

* * *

Высоко в небе над океаном парили летучие змеи Чертога покоя. Привязанные длинными хвостами к крыше замка, они тянулись к свободе, но никак не могли оторваться. Ветер звал их за собой, тянул вперед, а они лишь жалобно трепетали в ответ на его призыв.

На одном из этих змеев лежал человек. Связанный по рукам и ногам в своей парящей тюрьме, он, казалось, мирно спал. Его зрачки ходуном ходили под прикрытыми веками. Но вот, что-то произошло. Брови нахмурились, дыхание участилось, пальцы на руках начали мелко подрагивать.

Сон пленника изменился.

...прозрачный купол исчезает, заливая Темницу ярким светом зажженных факелов, и теперь Хаким может рассмотреть своих врагов...

...молодая девушка, лежащая в медленно растекающейся луже крови. Густые черные волосы в беспорядке рассыпались по полу, а правая рука все еще крепко держит зажатый в кулаке кинжал. Стальная звезда Хакима точно пробила ее сердце...

...Лия...

...ставшие непослушными пальцы гладят черные волосы, по которым он так скучает...

Магический сон так и не нарушился. Человек не проснулся, а лишь тяжело выдохнул, когда сновидение начало повторяться.

По щеке парящего на змее пленника сползла одинокая слеза.