Алан Александр Милн родился 18 января 1882 года в Лондоне. Учась в кембриджском Тринити-колледже, он редактировал студенческий журнал «Гоанта». Закончив обучение в 1903 году, он вернулся в Лондон и стал работать журналистом, но успех к нему пришел только в 1906, после того как ему предложили пост ассистента редактора журнала «Панч». В 1913 году он женился на Дороти де Селинкурт, а в 1915 году вступил в Королевский Уорикширский полк. Еще до окончания службы в армии Милн получил признание как талантливый писатель, что позволило ему после отставки полностью заняться литературным трудом. Несмотря на то, что Милна знают в первую очередь как автора Винни-Пуха, его произведения, написанные в жанре детектива, тоже заслуживают внимания. Знаменитый американский критик Александр Вулкотт назвал его «Тайну Красного дома» одним из лучших в истории детективным романом.

~ ~ ~

Мистер Седрик Уэйзерстон из адвокатской конторы «Уэйзерстон и Ривз», крупный мужчина, в свои сорок выглядевший еще достаточно молодо, сидел у себя в кабинете за рабочим столом и увлеченно орудовал вязальными спицами. Вообще-то вязал он неважно, но очень гордился тем фактом, что сумел овладеть этим искусством. Вязать он научился в плену, когда в 1917 году, в первый раз попав на передовую, угодил прямиком в немецкий окоп. С годами обстоятельства его пленения тоже каким-то удивительным образом превратились в предмет гордости. Ему очень нравилось начинать предложения словами: «Помню, когда я был в плену в Хольцминдене…» Когда ему сообщили, что пришел клиент, он положил клубок шерстяных ниток, спицы и незаконченный носок в верхний левый ящик стола, пригладил ладонями волосы и стал ждать, пока к нему приведут посетителя.

— Сэр Вернон Филмер.

Мистер Уэйзерстон поднялся, чтобы пожать руку одному из своих лучших клиентов.

— Рад видеть вас, сэр Вернон. Не часто вы к нам заглядываете. Надеюсь, ничего не стряслось?

Глядя на сэра Вернона, трудно было сказать, что его также радует эта встреча. Высокий светловолосый мужчина с холодными светло-голубыми глазами, выступающим носом и небольшим строгим ртом был одним из тех прирожденных политиков, которые всегда оказываются в нужном месте, когда раздают правительственные посты. Если бы на Новый год присваивались десять рыцарских званий за то, что можно назвать, пожалуй, только «государственной службой», и, выбрав девять имен, стали бы решать, кому присудить десятое, о нем бы наверняка вспомнили в первую очередь.

— Сигарету?

Сэр Вернон ответил отрицательным жестом. Мистер Уэйзерстон закурил сам и откинулся на спинку кресла, не забыв сложить перед собой руки домиком.

— Меня шантажируют, — сказал сэр Вернон.

— Боже мой, с этим нужно что-то делать, — произнес мистер Уэйзерстон, скрыв за подчеркнуто спокойным тоном почти все чувства, которые он испытывал в ту минуту. И удивление было самым слабым из них, ибо он не испытывал любви к политикам.

— За этим я и пришел к вам.

Мистер Уэйзерстон сконструировал в уме несколько предложений, пока не подобрал подходящее.

— Шантаж, — деликатно начал он, — предполагает наличие неких совершенных в прошлом или же предполагаемых неблаговидных действий. Действия эти могут быть направлены против закона, против нравственности и против социальных устоев. В вашем случае, очевидно, можно добавить политическую подоплеку. Действия какой категории или каких категорий могут оказаться обнародованы, сэр Вернон?

— Законной, — прямо ответил сэр Вернон и натянутым голосом добавил: — Моя совесть абсолютно чиста.

«Да, да, — подумал мистер Уэйзерстон, — совесть-то ваша, наверное, уже давно вышколена и закалена».

— Говоря точнее, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием гласности какие-то ваши действия, которые с точки зрения закона считаются наказуемыми?

— Да. Говоря еще точнее, если правда всплывет сейчас, против меня может быть выдвинуто обвинение, но это не означает, что меня обязательно арестуют. Я даже думаю, что сейчас это вовсе исключено.

— Когда это произошло?

— Почти тридцать лет назад… А именно — в 1909 году.

— То есть сейчас речь идет о социальных и политических последствиях?

— Это очевидно. Хотя в то время они тоже были, и немалые. Вам не кажется, что мне стоит рассказать вам об этом?

Мистер Уэйзерстон поспешно вскинул руку. До сих пор ему ни разу не приходилось сталкиваться с делами о шантаже, и мысль о том, что ему придется заниматься каким-то, судя по всему, старым нераскрытым преступлением, его не обрадовала. Он напряг память, пытаясь припомнить 1909 год и какие-нибудь беззакония, в которых мог участвовать сэр Вернон, тогда двадцатидвухлетний молодой человек, но, поскольку в то время он сам был двенадцатилетним мальчиком, ему ничего не вспомнилось.

— Сэр Вернон, — сказал он. — Вам наверняка будет неприятно рассказывать эту историю кому-либо. Я предлагаю пока обсудить это дело, так сказать, в общих чертах. Есть три варианта отношений с шантажистом. Первый — выполнить его требования.

Сэр Вернон красноречивым жестом дал понять, что он об этом думает.

— Второй — преследовать его по закону. Как вы знаете, это можно делать анонимно, под именем «мистер Икс».

Сэр Вернон издал короткий неприятный смешок.

— Остается последний вариант — уладить дело с шантажистом вне зала суда. Я мог бы заняться его требованиями, я мог бы помочь с судебным преследованием, но скажу вам откровенно, сэр Вернон, я не смогу повлиять на мерзавца ни переговорами, ни угрозами, ни силой. — Выдержав для доходчивости небольшую паузу, он добавил: — К счастью, я знаю человека, который может это сделать.

— Частный сыщик или какой-нибудь не слишком щепетильный адвокат?

— Адвокат. Не слишком щепетильный в том смысле, что он обычно работает с низами общества. Но за своих клиентов он стоит горой, будь то проститутка или премьер-министр. Он очень грамотный специалист.

— Вы знаете его лично?

— О да. Война забросила нас в Хольцминден, мы оба оказались пленниками.

— Хм, — с сомнением произнес сэр Вернон.

— Я понимаю ваше нежелание доверяться незнакомому человеку. Возможно, мне стоит добавить, что он считает шантаж самым отвратительным преступлением. Есть только одна категория людей, которых он отказывается защищать в суде, — это шантажисты. Я бы сказал, что подобной принципиальностью во всем адвокатском сословии отличается, пожалуй, он один. Чтобы добраться до шантажиста, он не пожалеет ни своего кошелька, ни времени, он переступит через свои принципы и… через закон.

— Очень хорошо, — сказал сэр Вернон. — Я принимаю ваше предложение. Пожалуй, будет лучше, если я встречусь с этим парнем у себя дома. Скажем, сегодня вечером, в девять. Вы можете это организовать?

Мистер Уэйзерстон что-то отметил у себя в блокноте.

— Его зовут Скруп, — сказал он, встал и протянул руку. — Надеюсь, вы сообщите мне, как будет развиваться ваше дело. И если я чем-то еще могу вам помочь, сэр Вернон…

Они пожали друг другу руки и вместе подошли к двери.

«До чего неприятный человек, — подумал мистер Уэйзерстон, вернувшись на свое место за столом. — Холодный, как рыба. Интересно, что он сделал?»

Он поднял телефонную трубку и набрал номер. Потом, поскольку заняться было нечем, он снова взялся за вязание.

Когда мистера Скрупа спрашивали, что помогло ему добиться успеха в жизни, он отвечал: «Мои брови». Брови у него были от природы немного подняты, словно он, не переставая, по-доброму удивлялся миру, и их необычный изгиб каким-то чудесным образом передавал его удивление тому, кто оказывался рядом с ним. «Ты и я, — как будто говорили они, — мы-то все знаем, все понимаем». Вряд ли кто-нибудь позволял себе шутить с сэром Верноном, к тому же, он сам не был тем человеком, который стал бы близко сходиться с кем-либо менее важным, чем он сам, и тем более с каким-то подозрительным адвокатом, но даже он, увидев необычные брови мистера Скрупа, счел, что перед ним человек опытный и много повидавший.

— Если можно, сигару. Спасибо, — сказал мистер Скруп. — Пить я не буду. Итак, сэр Вернон, Уэйзерстон говорит, вас шантажируют. Кто вам сообщил об этом?

— Я вас не понимаю, — холодным голосом произнес сэр Вернон.

— Черт возьми, люди просто так не просыпаются с ощущением того, что на них начинает охоту шантажист. Что-то должно было навести вас на эту мысль.

— Естественно, я получил письмо.

— Почему это так естественно? Вам могли позвонить по телефону. Это оно у вас в руках?

Сэр Вернон протянул ему листок бумаги.

— Оно пришло сегодня утром с остальной почтой.

— Хм. Напечатано на машинке. И подписано: «Доброжелатель». Смешно. Вы знаете, кто это написал?

— Догадываюсь, но уверенности нет.

— Пятьсот фунтов банкнотами в субботу как залог добрых отношений, а потом по пять сотен каждую шестую неделю. Похоже, он собрался жениться. Что ж, в нашем распоряжении шесть недель до второй выплаты. Шесть недель на то, чтобы что-то придумать.

— Вы предлагаете мне заплатить пятьсот фунтов?

— Конечно. Только платить будете не вы. Это сделаю я. Не будем вас впутывать в это дело.

— Прочитайте письмо до конца.

— Я уже прочитал. Деньги вам следует собрать до субботы; вам нельзя никому сообщать о случившемся; в субботу утром должна быть готова машина, на ней вы поедете на встречу, о месте встречи вам будет сообщено в тот день письмом.

— Возможно, вам неизвестно, что в субботу я завтракаю в «Чекерз»?

— Никто мне ничего не сообщает, — грустно вздохнул мистер Скруп. — Но почему бы вам не позавтракать в «Чекерз»? Я слышал, еда там отменная. И кто предоставит вам лучшее алиби, чем премьер-министр?

— Вы хотите поехать на встречу вместо меня?

— Изображая сэра Вернона Филмера? А я, по-вашему, похож? Думаю, мне все же удастся найти кого-нибудь, кого издалека можно принять за вас. Мне кажется, от вас потребуют только привезти в указанное место деньги, откуда шантажист их заберет позже. Такой своего не упустит. Вот, послушайте, он сообщает: «У меня письмо, написанное на борту „Божьей коровки“ в 1909 году 15 сентября. И не говорите, что не помните, о чем речь». — Мистер Скруп поднял на него глаза. — Вы помните?

— Да.

— Хорошо. В таком случае расскажите мне, о чем речь.

— В тот осенний день на борту «Божьей коровки» нас было трое: Роберт Хейфорт, владелец яхты, я и моряк из местных, его звали Тауэрс. Мы рыбачили недалеко от берега. Хейфорт, прекрасный пловец, предложил поплавать. Тогда был довольно сильный ветер, море казалось неприветливым, так что я отказался и остался на яхте. Хейфорта, который меньше чем на полмили никогда не плавал, не было минут десять, когда ко мне неожиданно приблизился Тауэрс. Правую руку он держал за спиной. Мне он никогда не нравился. Его вообще никто не любил в том городишке, но в море он был полезным человеком, поэтому Хейфорт часто брал его с собой. В руке у него была бутылка, и он держал ее, как дубинку. Он… Он обвинил меня в том, что… — Сэр Вернон поморщился от отвращения. — В том, что у меня был роман с его женой.

— А он был?

Сэр Вернон испепелил Скрупа презрительным взглядом и продолжил:

— Я спросил его, что за чушь он несет. Я решил, что он пьян. Он сказал, что, когда он мне все растолкует, у меня будет такое лицо, что ни одна девушка не захочет со мной связываться. Это было ужасно. Он держал в руках опасное оружие, к тому же он сам был намного сильнее меня. Хейфорт находился далеко и продолжал отдаляться. Я оказался во власти этого человека. Вопрос стоял так: или я его, или он меня. И когда я это понял, в меня точно дьявол вселился.

Он налил себе бренди и выпил его одним быстрым глотком. «Сейчас, — подумал Скруп, — перед его глазами пронесется вся его прошлая жизнь. И почему политики всегда говорят избитыми фразами?»

— И вы убили его, — сказал Скруп. — Как это произошло?

— Я до сих пор не могу понять, как это случилось. У меня как будто вдруг появилась сверхчеловеческая сила. Я подозреваю, что причина кроется в страхе и неистовой ярости, которая охватила меня при виде того, чем он собирался со мной разделаться.

— Вы его убили, а потом продолжали избивать уже мертвое тело, так?

— Да.

— А когда закончили — это уже не походило на самозащиту. Это походило на преднамеренное, тщательно спланированное жестокое убийство. Верно?

— Да, но это не было преднамеренным убийством.

— Так это выглядит в глазах закона. Ну а потом вы услышали крик Хейфорта: «Эй, на судне!», помогли ему подняться на борт, он увидел тело и сказал: «Боже мой, что тут произошло?» Вы ему рассказали, и он согласился вам помочь. Так все было?

— Примерно так.

— Ага, начинаю понимать. То письмо было написано ему. В нем вы полностью признавали свою вину и освобождали его от каких бы то ни было подозрений. Но зачем понадобилось письмо? Он что, не доверял вам?

— Если бы что-нибудь случилось со мной, если бы тело вынесло на берег…

— Это было бы неудобно для него. Потому что — поправьте меня, если я ошибаюсь, — это он ухлестывал за женой Тауэрса.

— Да. Я не знал об этом, но, по-моему, были и другие люди, которые об этом догадались.

— Итак, когда он получил от вас это письмо, вы отплыли дальше от берега… Благо ветер был сильный, как вы говорили. Короче говоря, на море были все условия для того, чтобы несчастного Тауэрса смыло за борт. Спасти его вы не пытались?

— Потом начался настоящий шторм, но мы не поднимали якорь до трех часов утра и потом сказали, что Тауэрс погиб в полночь. В темноте, при такой погоде, когда нас было только двое, что мы могли сделать? Нас самих чуть не смыло за борт. Я тогда даже потерял надежду вернуться на берег.

— Убедительно. И никто ничего не заподозрил?

— По крайней мере мне об этом ничего не известно. Тауэрс был настоящим мерзавцем, никто по нему не скучал.

— Даже жена?

— Она — меньше всех. — Сэр Вернон прочистил горло и добавил: — Я должен прояснить, что в то время решалась моя судьба. На кону стояла моя будущая карьера, и у меня не было выбора. Я только закончил Оксфорд, и передо мной открывались самые радужные перспективы…

Скруп поднял письмо.

— Сэр Вернон, вы думаете, за этим стоит Хейфорт?

— Конечно, я не исключаю такой возможности. Хотя возможно, что он умер и кто-то нашел мое письмо в его бумагах. Я потерял его из виду во время войны и с тех пор ничего о нем не слышал.

— Он был способен на такое?

— В те дни нет, — сдержанно произнес сэр Вернон. — Иначе он не стал бы моим другом. Но он всегда был бесшабашным парнем, и мало ли что с ним могла сделать война. Может быть, потом у него жизнь не заладилась, и он постепенно опустился до… этого. Война, — сказал сэр Вернон, которому удалось избежать ее, — не улучшает характер человека.

— В этом послании что-либо указывает на то, что его автору известно нечто большее, чем содержание вашего письма Хейфорту?

— Не думаю.

— Например, откуда эта уверенность, что вы умеете водить машину? Очень многие не умеют этого.

В первый раз за вечер сэр Вернон посмотрел на Скрупа с уважением.

— Действительно, — задумчиво произнес он.

— В то время вы водили машину?

— Через пару месяцев жена мне подарила «роллс-ройс» в качестве свадебного подарка.

— Поздравляю. Вы Хейфорта в нем возили?

— Может быть. Я до войны несколько раз с ним встречался.

Скруп встал и бросил окурок сигары в камин.

— Совершенно очевидно, что в первую очередь мы должны найти Хейфорта. В пятницу я на ночь останусь здесь, чтобы быть с вами, когда вы получите инструкции. — Он достал из кармана блокнот и карандаш. — Поверните голову вправо, мне нужно видеть ваш профиль. — Он начал рисовать. — Так, рост примерно пять футов одиннадцать дюймов, верно? Думаю, у меня есть нужный человек. Разумеется, он будет в очках и закутан в шарф, как же еще ходить на свидание с шантажистом? Дин (его так зовут) зайдет сюда через черный ход в субботу в восемь утра. Он будет в накладных усах. Повеселимся. Так, по-моему, неплохо получилось. — Он поднял рисунок и полюбовался им со стороны. — Слава богу, что он требует денег.

— А что еще могут требовать шантажисты? — презрительным тоном произнес сэр Вернон.

— Например, министерское кресло, — ответил мистер Скруп. — При том, как я собираюсь работать, это значительно усложнило бы дело.

В субботу в восемь тридцать утра сэр Вернон вышел из парадной двери своего дома и нервной походкой направился в гараж. Февральское утро было морозным, поэтому даже для того, чтобы пройти короткое расстояние, он облачился в плотное светло-коричневое пальто и клетчатое кепи. Подогнав машину к двери, он вернулся в дом, где в утренней гостиной его ждали мистер Скруп и завтрак.

— Итак, сэр Вернон, — произнес мистер Скруп, дожевывая омлет, — приступим к делу. В двенадцать тридцать вам нужно быть возле пятого мильного камня между Уэллборо и Чизельтоном. Вы говорите, что знаете эту дорогу. Откуда?

— Хейфорт держал свою яхту недалеко от Чизельтона.

— Хорошо. За сколько вы сможете туда добраться?

— За три часа.

— Значит, и Дину придется уложиться в три часа. Он только что пришел. Вам нужно будет показать ему на карте это место. Как там местность?

— Равнины. Насколько я помню, ни домов, ни деревьев, спрятаться негде. Длинная и почти прямая дорога.

— Дин спрячет деньги за столбом. Никаких особых ухищрений, просто чтобы их не заметил случайный прохожий. Потом он поедет дальше, в Чизельтоне повернет и возвратится в Лондон другой дорогой. Наверняка шантажист до столба будет следовать за ним на каком-то расстоянии. Возможно, он уже сейчас дежурит где-то рядом с домом — чтобы послать письмо, он должен был этой ночью находиться в Лондоне, — и в таком случае будет следить за вашей машиной. Дин в вашем пальто и кепи его вполне устроит.

Сэр Вернон снова взял письмо и внимательно перечитал.

— Вы все время говорите «он», — медленно сказал он. — Не кажется ли вам, что это может быть банда?

— А в центре паутины гениальный злодей? — с надеждой в голосе произнес мистер Скруп.

— Я вижу, — холодно промолвил сэр Вернон, — вы думаете иначе.

Скруп отложил гренок и заговорил серьезно:

— Я скажу, что я думаю. А потом изложу свои планы. Вы в этом участвуете, поэтому имеете право знать. Я думаю, что если двое молодых людей летом отплывают недалеко от берега, чтобы половить рыбу и искупаться, они не станут брать с собой непромокаемую одежду. Я думаю, что, если один из них только что дрался за свою жизнь и убил человека, любое письмо, которое он после этого написал бы трясущейся рукой, еще не оправившись от волнения, выглядело бы как набор нечитаемых каракулей. Я думаю, что, если небольшая яхта с двумя людьми в легкой одежде восемь часов борется со штормом, эти двое буквально вымокнут до нитки. И я думаю, что после всего этого, когда неожиданный шторм снял с них всякие подозрения, мистер Роберт Хейфорт, найдя у себя в кармане мокрую бумажку, на которой невозможно разобрать ни единого слова, сначала не понял бы, что это такое, а вспомнив, выбросил бы ее, посмеявшись над собственными страхами, заставившими взять с вас эту расписку. Во что превратился бы этот клочок бумаги за тридцать лет, невозможно представить. Короче говоря, вы можете не сомневаться, что шантажистом является сам Хейфорт и на самом деле никакого письма у него нет.

Сэр Вернон позволил себе немного расслабиться.

— Все это звучит весьма обнадеживающе, мистер Скруп. Вы меня успокоили.

— Да, но даже в этом случае он может порядком испортить вам жизнь. Поэтому, поскольку с шантажистами лучше не иметь дела ни под каким видом, я предлагаю при вашей финансовой поддержке вывести его из игры.

— Теперь, когда мы знаем, кто это…

— Мы не знаем. Мы только знаем, кем он был: его лицо и имя тридцатилетней давности. Это нам не поможет. Но из его последнего письма можно сделать вывод, что он держится знакомой территории. Возможно, что он и живет в этом районе, и почти наверняка у него есть машина. Вы когда-нибудь изучали историю?

— На выпускных в Оксфорде я получил по истории «отлично», — ответил сэр Вернон.

— Я имею в виду не мертвую историю. Я говорю о настоящей истории. Истории преступлений. Вам не приходилось изучать дело Линдберга?

Сэр Вернон слегка пожал плечами, и мистер Скруп не стал ждать ответа.

— Оно закончилось тем, что следователи знали о преступнике все — кроме того, кто он такой. Однако он получил выкуп (номера купюр, были, естественно, переписаны) и когда-нибудь должен был ими расплатиться. Это была единственная надежда поймать его. Но как это сделать? На каждую автозаправку в округе послали перечень номеров купюр и дали указание владельцам незаметно записывать на каждой полученной за бензин десятидолларовой купюре номер машины, которая заправлялась, чтобы вечером можно было свериться со списком.

— Очень изобретательно. Вы тоже переписали номера купюр?

— Разумеется. И сегодня днем я съезжу в Уэллборо и все там устрою. Поскольку я действую неофициально, это будет стоить денег. Но когда придет пора второй выплаты, я уже буду знать его имя и адрес. Скажу вам еще кое-что. Он написал, что вторая встреча состоится двадцать пятого марта и совсем в другом месте. Это обман. Если его план сегодня успешно сработает, что мне и нужно, в следующий раз он повторит его в точности. Ему это выгодно тем, что вы до последней минуты не будете знать, чего ждать, а ему не придется тратить время на поиски еще одного безопасного места.

— А что будет, когда вы его найдете?

— А вот тогда, — улыбнулся мистер Скруп, — начнется самое интересное.

Когда человек, называющий себя мистером Ричардом Хастингсом, был арестован за хранение и сбыт фальшивых денег, он сделал то, что делают все умные заключенные. Он попросил мистера Скрупа о встрече.

— Итак, — произнес мистер Скруп, поблескивая глазами, — я слушаю вас, мистер Хастингс. — Он с интересом осмотрел заключенного, решил, что тот когда-то был джентльменом, но сбился с пути истинного, и предложил ему сигарету.

— Спасибо. Я понятия не имею, почему арестовали меня, но они утверждают, что…

— Да, я знаю версию полиции, но я хочу услышать вашу версию.

— Я клянусь вам, что я…

— …совершенно невиновен. Это понятно. Но нам все равно нужно выяснить, каким образом такое большое количество фальшивых купюр оказалось в вашем сейфе и почему некоторые другие фальшивки, которыми расплачивались в вашем районе, привели к вам. У вас есть объяснение?

— Мне их подбросили.

— Кто?

— Не знаю. Наверное, какой-то враг.

— Понятно. А как насчет тех банкнот, которые были пущены в обращение и прошли через ваши руки?

— Наверняка они прошли через множество рук. Почему на мне остановились?

— Это очевидно: потому что в вашем сейфе хранился их запас. Ваша история меня не устраивает, мистер Хастингс.

— Другой у меня нет.

— В таком случае, — вежливо произнес мистер Скруп, — всего доброго. — Он встал. — Если позволите, один короткий совет. То, что вы будете рассказывать другому адвокату, может не быть правдой, но ваш рассказ должен хотя бы звучать правдоподобно, чтобы у него на какое-то время создалось впечатление, что все могло быть так, как вы говорите. — Он с улыбкой протянул руку.

Ричард Хастингс руку не подал.

— Подождите, — сказал он. — Лучше я вам это скажу. Я нашел эти чертовы деньги.

— Уже лучше. Где?

— Под каким-то камнем.

— Знаете, я не думаю, что это сможет кого-то убедить. Вы ведь не каждый день находите такие большие пакеты с деньгами, так что вы должны были запомнить это историческое место.

— Хорошо, если вам нужно знать точное место, деньги были спрятаны под пятым мильным камнем на дороге между Уэллборо и Чизельтоном.

— Вы их что, считали?

Ричард Хастингс разозлился.

— Какого черта? Неужели непонятно? На нем было написано «Уэллборо. 5 миль».

— Вы что-то искали за этими камнями?

— Я просто сел рядом отдохнуть — там было удобно прислониться — и заметил, что земля рядом потревожена. Вот я и решил проверить.

— А потом страшно удивились.

— Совершенно верно.

— И что вы там увидели?

— Пакет с однофунтовыми купюрами. Я тогда еще подумал, что это очень странно.

— И решили украсть пакет?

— Как это понимать?

— Вы хотите, чтобы обвинение вам изменили на присвоение находки.

— Да! — вдруг громко воскликнул Хастингс. — Я их присвоил. Это ведь не очень серьезно, да? Теперь вы знаете правду.

— Довольно странно, — сказал мистер Скруп, — что человек, едущий по дороге Уэллборо — Чизельтон холодным зимним утром, останавливается именно у пятого камня и решает отдохнуть рядом с ним, а не на мягком сиденье в своей машине.

Ричард Хастингс негодующе вскочил и крикнул:

— Что это значит? Вы что, пытаетесь меня на чем-то поймать?

— Я просто пытаюсь делать то, — спокойно произнес Скруп, — что адвокат обвинения будет делать гораздо тщательнее.

— Извините. Я понимаю, но, — он неуверенно усмехнулся, — неудивительно, что я всем этим немного расстроен. Но я клянусь вам, и это святая правда: я не знал, что эти деньги фальшивые, и нашел я их именно на том месте, где говорю.

— Им этого будет мало. Когда вы их нашли?

— Я не помню точную дату.

— Какую дату вы не помните?

Мистер Ричард Хастингс провел тыльной стороной ладони по лбу.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Мне нужно знать, когда вы вышли из машины, прислонились к пятому мильному камню и случайно обнаружили пакет с деньгами. Скажите приблизительно.

— Первая неделя февраля.

— Около семи недель назад. Первая отслеженная фальшивка всплыла восемнадцатого февраля в Чизельтоне в гараже «Лайон». Так что сходится. Хорошо, а вторая дата? Когда вы снова вышли из машины, прислонились к пятому мильному камню и совершенно случайно нашли второй пакет с деньгами?

Мистер Ричард Хастингс облизал губы.

— Почему вы решили, что я это делал?

— В вашем сейфе найдено два пакета. В одном, открытом, находилось примерно четыреста пятьдесят фальшивых купюр. Во втором, не открытом (или, возможно, открытом, но потом опять перевязанном), было пять сотен.

— Я могу это объяснить. Да-да, я начинаю вспоминать. Пакет, который я нашел…

— На первой неделе февраля?

— Да. Вообще-то там было два пакета, связанных вместе. Я пересчитал деньги в верхнем, их оказалось ровно пятьсот фунтов. Я совсем забыл про второй пакет, который не открывал. Было очевидно, что там лежали еще пятьсот фунтов, то есть всего там была тысяча, как вы и говорили. Я понимаю, как глупо это звучит…

— Вовсе нет. Теперь единственное, что нам осталось объяснить, — произнес мистер Скруп, лучезарно улыбаясь, — каким образом деньги, лежавшие внутри второго пакета, оказались завернуты в страницу «Вестерн морнинг ньюс» от двадцать четвертого марта, то есть вышедшей через шесть недель.

Роберт Хейфорт грохнул по столу кулаком и закричал:

— Будь он проклят! Он подставил меня! Лживая скотина!

— Лживая? Кто он?

— Достопочтенный сэр Вернон Филмер, — произнес он с таким видом, будто ему было противно произносить это имя. — Хорошо, ваша взяла. Эти деньги были платой за молчание. Этот ваш самодовольный лицемерный сэр убил человека. Вы хотите, чтобы на суде я рассказал правду? Хорошо, я расскажу правду, и мы вместе пойдем на дно.

Мистер Скруп встал.

— Я дал себе слово никогда не защищать в суде шантажистов. Все, что вы мне рассказали, разумеется, останется между нами. А теперь я выхожу из игры. Хочу предупредить вас, что шантаж карается очень сурово, почти так же, как убийство. Любые письменные доказательства вины сэра Вернона Филмера, которые могут находиться у вас, окажутся в руках полиции, и вам не позволят ими воспользоваться. Ничем не подтвержденное обвинение, сделанное вами в свою защиту, только навредит вам и сделает приговор более суровым. Если вы прислушаетесь к моему непрофессиональному совету, то сделаете в суде заявление о своей невиновности, не станете никого обвинять и будете надеяться, что ваш адвокат сумеет доказать, будто вы в некотором роде — невинная жертва заговора.

Он взял шляпу и направился к двери.

— Да, и вот еще что, — добавил он, — если каким-то образом пойдет слух (хотя я не представляю, как такое может случиться), что я отказался от этого дела, это ни в коем случае не настроит суд против вас. — Его брови забавно шевельнулись. — Возможно, это даже пойдет вам на пользу. В судебных кругах существует совершенно бессмысленная легенда, будто бы я защищаю только тех, кто виновен.

Мистер Седрик Уэйзерстон поднял телефонную трубку.

— Уэйзерстон слушает.

— Занят?

— Да нет, пока сижу без дела.

— Наш разговор никто не слушает? — поинтересовался голос.

— Дружище!..

— Хорошо. Я просто подумал, что ты захочешь узнать, что твой достопочтенный друг теперь может спать спокойно.

— Отлично! Поздравляю. Я как раз сегодня просматривал одно интересное дело: подделка документов, сбыт фальшивых денег и прочее, и, как ни странно… Хотя, конечно, это простое совпадение.

— Думаю, да. Не стоит уважаемому семейному адвокату заниматься уголовными делами.

— Оно просто мне на глаза попалось. И что, по-твоему, случится, когда пройдет пять лет?

— Я полагаю, что ты потеряешь важного клиента, а государство — преданного слугу. И очень неожиданно.

— Ах, я и сам этого боялся! — Мистер Уэйзерстон негромко засмеялся. — Знаешь, а ты страшный человек. У нас был самый обычный шантаж, но нет такого преступления, которого ты бы не совершил, чтобы шантажист получил по заслугам. Если, — прибавил он, — ты понимаешь, что я имею в виду.

— Видишь ли, — извиняющимся тоном произнес голос, — не люблю я шантажистов.

— Я тоже.

— Выходит, что и сэр Вернон Филмер мне не по душе.

— Я тебя прекрасно понимаю, — улыбнулся мистер Уэйзерстон.