Еще до того как Реджи Нокс положил трубку, мне показалось, будто откуда-то издалека доносится знакомый и родной мне звук, похожий на приглушенный шелест летнего ветра в ветвях деревьев. Может быть, утолив жажду странствий, он вернулся домой и теперь, улыбаясь и довольно ворча, трусит мимо соседнего квартала? В сотый раз я стояла у задней двери дома и во весь голос звала: «Рауди, ко мне! Мальчик, сюда!» Но его там не было. Наверное, у меня слишком разыгралось воображение.

Всякая женщина нуждается в надежной защите. Поэтому я каждодневно завишу от собаки любого пола и любой крупной породы — немецкой овчарки, родезийского риджбека, добермана, даже метиса, — но всем предпочитаю аляскинского маламута. Один-единственный взгляд на Рауди повергает потенциального нападающего в состояние нервного шока.

В отсутствие Рауди я была просто не в себе. Когда я в себе, мне не нужен никакой револьвер. Я не ношу его с собой и считаю, что другим этого тоже делать не следует. «Смит-Вессон» довольно неприятный любимчик. Полная противоположность хорошей собаке: холодный, безмозглый и опасный. Но он был все, что у меня осталось, а это лучше, чем ничего.

Я вытащила футляр из шкафа в спальне, принесла на кухню, положила на стол и открыла. «Ледисмит» по-прежнему мирно лежал в своем гнезде цвета бургундского. Пожалуй, у револьвера есть одно преимущество перед собакой. Когда вы его будите, то не чувствуете себя виноватым. Я его зарядила и сунула в сумку-чересплечевку. Наверное, это еще одно преимущество, — разумеется, если вы не любитель карманных пуделей, а он, по-моему, и есть карманный пудель среди револьверов.

Прежде чем уйти, я бегом поднялась наверх и постучала в Ритину дверь.

— Рауди пропал, — сказала я, стараясь казаться спокойной. — А мне надо уйти. Ты не послушаешь, мало ли он вернется?

Ее кухня была в точности такой же, как у Шейна минус Винди и плюс Граучо, который вертелся у наших ног, поглядывая на дверь. Чтобы прибраться в доме, распаковать вещи и отойти от отпускного настроения, Рита надела бледно-бежевые брюки, белую шелковую блузку, двойную золотую цепочку и в пару к ней серьги. Ее гардероб — полная противоположность моему. Она обладательница платьев, юбок, хороших шерстяных брюк, безупречных свитеров и всего одной пары джинсов от Энн Тэйлор, и то без единой дырочки на коленях. На моих джинсах тоже имелась этикетка «Л.Л. Бин» и отсутствовали дыры (пока), но моя голубая футболка с упряжкой ездовых собак была та же самая, в которой я утром ходила к Джерсонам и которую с тех пор успела залить кофе и перепачкать собачьей едой. И уж конечно, на мне не было никаких драгоценностей, если не считать револьвера.

— Я оставлю окно на двор открытым и смогу его услышать, — сказала Рита. — Дать тебе что-нибудь из одежды?

— На мне уже есть кой-какая одежда.

— Не могу удержаться. Что ты с собой делаешь? У тебя есть нормальные вещи. Ты куда собралась?

— Если бы я заговорила с тобой, так ты назвала бы это проявлением враждебности. Просто послушай Рауди, ладно? И впусти его, если он объявится. У тебя есть ключ от моей двери?

— Да. Я не стану закрывать окно. Зайди ко мне, если вернешься не слишком поздно.

— Зайду. Слушай внимательно и зови его время от времени.

Я решила не идти пешком. Даже со своим модным маленьким револьвером я чувствовала себя не совсем спокойно и хотела как можно скорее добраться до места. К тому же я не знала, в каком состоянии Клайд. «Бронко» мог мне понадобиться в качестве машины «скорой помощи». Или катафалка. «Живой и прыгучий», сказал Реджи. Но ведь он говорил шутя.

Отыскать лабораторию было не так легко. Она находилась в дальнем конце одной из тех узких улочек, которые разбегаются от Конкорд-авеню за транспортное кольцо Фреш-Понд и постепенно превращаются в плохо вымощенные дороги, по обеим сторонам которых тянутся склады и производственные корпуса. Этот район я никогда не любила, в свете фар моего «бронко» он всегда выглядел особенно грязным. По дороге я внимательно вглядывалась в каждый пустырь, обшаривала глазами каждый угол. Ведь Рауди мог забежать и сюда.

Я дважды проскочила мимо, поскольку не заметила указателей, да и само здание вовсе не походило на то, которое я ожидала увидеть. Мое воображение рисовало мрачную башню, окутанную зловещим светящимся туманом, многоэтажную башню за забором из колючей проволоки. Но снаружи это здание ничем не отличалось от других, и его вполне можно было принять за самую обыкновенную контору. Неяркий фонарь освещал вывеску, укрепленную на столбе, вкопанном в клумбу с нарциссами. Реджи Нокс не стоял перед ней на коленях и не нюхал цветы.

Автостоянка помещалась справа от здания. Я поставила свой «бронко» рядом с единственной машиной, которая там была. Рядом с красным «мерседесом». Реджи не стоял перед ним и не поглаживал руками его полированную поверхность. Когда я вышла из «бронко», он не вышел из тумана. Не вышел и Клайд.

Участие в собачьих выставках научит вас всегда высоко держать голову и решительно идти вперед, даже если колени у вас подкашиваются и сердце готово выскочить из груди. Я прошла через автостоянку, пересекла чахлую лужайку и подошла к двери. Не знаю, ожидала ли я увидеть звонок и Реджи, который с улыбкой предложил бы мне выпить. Перед дверью было темно, а сама дверь заперта. Я не стала стучать.

Я снова пересекла лужайку и автостоянку, прошла мимо обеих машин и обошла здание с другой стороны. Там я увидела то, что искала, а именно едва различимую в темноте дверь. Нащупала ручку. Неуклюжую ручку металлической противопожарной двери.

Кевин Деннеги довольно часто называет меня наивной. Наверное, он прав. Притом что я много об этом читала и слышала, я все-таки ожидала услышать лай. Если здесь собаки, думала я, то почему их не слышно? Остальные двери такие же тяжелые и звуконепроницаемые? И где, черт возьми, Реджи Нокс? Разве он не обещал меня встретить? Он что, предоставил мне самой отыскивать дорогу? Мне захотелось позвать Рауди. Захотелось громко выкрикнуть его имя.

Передо мной тянулся длинный коридор, ярко освещенный люминесцентными лампами. Выходившие в него двери были не металлическими, а деревянными с маленькими прямоугольными окошечками над ручками. Я положила руку на холодный металл, глубоко вдохнула и толкнула дверь.

Комната напоминала школьную лабораторию, но была уже из-за клеток, которые тянулись вдоль стен. В центре стоял стол из нержавеющей стали, похожий на смотровой стол в ветеринарных лечебницах, только длиннее. Люминесцентные лампы под потолком заливали все вокруг ровным, мертвящим светом. Они обесцвечивали даже собак, которые из клеток тщетно старались приветствовать меня лаем. Одна большая собака в маленькой клетке, стоявшей в дальнем конце комнаты, сохранила голос. Ее вид придал мне мужества. Вид моей собаки всегда придает мне мужества.

У левой стены клеток не было. На ней висели стеклянные шкафы, а под ними стоял длинный стол, перед которым сидел Дэвид Шейн. На нем был такой же белый лабораторный халат, как на Остине Квигли этим утром.

— Я не знала, что вы носите очки, Шейн, — сказала я. Очки в роговой оправе были единственной вещью, которая, на мой взгляд, не украшала его. Во всяком случае, из тех, что я на нем видела. — Но ведь я вообще мало что о вас знаю, не так ли? Почему вы никогда не говорили мне, что у вас так много собак? Я думала, у вас только одна, к тому же стерилизованная.

— Так оно и есть.

Эта сияющая улыбка привлекала к нему столько сердец! Он и не догадывался, что она может оказать ему дурную услугу.

— Наверное, вы не слишком хорошо ее знаете, — сказала я. — У нее течка.

Он посмотрел мне прямо в глаза, видимо полагая, что человеческий взгляд может заставить меня не смотреть на собак. В комнате было двенадцать клеток и двенадцать собак.

— Но ведь меня вы тоже не так хорошо знаете? — сказала я.

— Достаточно хорошо.

Пожалуй, он успел понять, что его улыбка уже не срабатывает, но не мог от нее отказаться.

— Возможно, я и похожа на вашу прежнюю квартирную хозяйку, но, как видите, горе меня изменило. Правда, я омылась не водой. Я омылась кровью и переоделась.

Наверное, он решил, что я шучу или схожу с ума. Он рассмеялся.

— Нечто вроде нового Ава Линкольна, — сказала я. — Защитника Союза. Но я нечто большее. Я первый президент. Первый президент Соединенных Собачьих Штатов. И притом женщина. Но не это главное. Главное — эмансипация. Понятно?

— Всех этих собак я купил, — сказал он. — Здесь есть и другая сторона.

— Разумеется. Другая, то есть собачья? — сказала я.

— Перестаньте. Рауди попал сюда по ошибке. Заберите его.

Скромный, застенчивый волк-джентльмен моего отца стоял с широко раскрытыми глазами в клетке, которая помещалась рядом с клеткой Рауди в дальнем конце лаборатории. Как и все остальные клетки, она была достаточно велика, чтобы он мог в ней поместиться, и слишком мала, чтобы он мог двигаться.

— Клайд тоже попал сюда по ошибке? — спросила я. — Он что, собака как собака? Это чистая случайность? Он совсем не похож на волка? Или вам был необходим волк, чтобы проверить на нем тушь для ресниц или увлажнитель кожи? Без волка не обойтись. Увидев Клайда в фургоне моего отца, вы по ошибке приняли его за сбежавшего из леса хищника и решили положить его на алтарь науки? Чем, черт возьми, вы занимаетесь в этой лаборатории?

— Как вы сюда попали? — Улыбка окончательно исчезла с его лица.

— Неужели не помните? Прошла сквозь стены. Но вы не ответили на мои вопросы.

— Я не брал собаку вашего отца. Я не делал этого, Холли. Когда его привели, здесь был другой, не я.

— Какое это имеет значение? Вы знали, кто он. Ну расскажите же. Мне интересно. Он большая собака. Вы купили его на вес? Почем платили за фунт? И что от него осталось?

— Он еще только в подготовительной зоне, — сказал Шейн, словно отвечая на вопрос экскурсанта.

— Как это мило, — сказала я. — Я как раз собиралась осмотреть Клайда. А потом я сделаю с вами то, что вы сделали с ним. Если он кастрирован, то Кембридж вскоре наполнится рыдающими женщинами, красавчик.

— Шутка зашла слишком далеко, — сказал Шейн. — Забирайте свою собаку, забирайте волка и убирайтесь. Я не стану принимать мер.

— А я стану, — сказала я.

— Вы, кажется, не поняли. Я купил этих животных.

— Это не животные, — сказала я. — Это собаки.

Он, кажется, не понял, что я издеваюсь.

— Не будьте дурой. Я заплатил за каждого из них. Исследователям приходится это делать. Здесь нет ничего противозаконного.

— Вы забыли о том, что я вам только что сказала. Я здесь новый главнокомандующий. Новый ведущий исследователь. И мне нужен материал для эксперимента. Здоровый, разговорчивый мужик. Но у меня есть только упрямец. Я задала вам целую кучу вопросов, и вы ни на один не ответили.

Я сунула руку в сумку и достала свой «Ледисмит».

— У вас будут большие неприятности. — Его голос звучал на тон выше обычного. — Вам это не нравится, но в том, что я покупал собак, нет ничего противозаконного. Я их не воровал.

— Воровал Пит Квигли, — сказала я. — Некоторых. Крупное дело. Вы были его рынком. Но как вы получили мою собаку? Как к вам попал Рауди? Его тоже привел Пит? Сегодня вечером? Я думала, что Пит сидит за решеткой.

Шейн снял очки. Его руки дрожали.

— Вы ошибаетесь.

Он резко встал, с шумом опрокинув металлический табурет.

— Ну же, мальчик, ну, — сказала я. — Поговори со мной.

— Вы не в себе. Откуда вы взяли это имя? Ах, подождите. Так звали убитую женщину, верно? Квигли? Из аптеки?

— Хороший мальчик. Пит ее сын. Он не совсем нормальный. Как и вы. Ну-ну, дальше.

Собаки понимали — что-то происходит. Бигль попробовал поднять голову и завыть, но ему не удалось ни то ни другое. Акита бросился на проволочную дверь, пытаясь подобраться ко мне. Это был огромный красивый пес, и когда-то у него был громкий красивый голос под стать его внешности.

— Клянусь, что никогда о нем не слышал, — сказал Шейн. — Это безумие. Животных я покупаю. Я имею на это право. Но не у этого парня. Я никогда о нем не слышал.

По-прежнему держа револьвер в правой руке, левой я вынула из сумки поводок и осторожно подошла к клетке Рауди.

— Вы очень медлительны, Шейн, а я очень зла. Это не шутка. Сперва вы ответите на все мои вопросы, потом поможете мне вывести отсюда собак — Рауди, Клайда и всех остальных, — или, обещаю вам, я сделаю так, что вы навсегда перестанете лаять, и единственная анестезия, которую я вам дам, будет такой же, какую вы давали этим собакам, то есть никакой.

— Это не так, — запротестовал он. — Ради Бога, прекратите. Это безумие. Я уже отвечаю. Я не спрашиваю, откуда берутся собаки. Их сюда приводят. Обычно ночью.

Я на мгновение перевела взгляд на замок клетки Рауди. Только я хотела его выпустить, как услышала скрип вращающейся двери, но не той, в которую я вошла, а той, что была рядом с тем местом, где стоял Шейн. В нее вошел Реджи Нокс. Я бросила револьвер в сумку.

Я Шейну угрожала. Реджи Нокс поступил с ним так, как любой проводник из штата Мэн поступает со своим охотничьим трофеем. Тренер Шейна по борьбе не смог бы гордиться своим подопечным. Шейн не оказал никакого сопротивления. Да у него и не было возможности. В считанные секунды Реджи связал его бельевой веревкой, как связывают оленя, прежде чем бросить в кузов машины. С залепленным пластырем ртом Шейн мог издавать звуки не более громкие, чем собаки, которым он удалил голосовые связки, но, видимо, Кембридж научил его тому, что непосредственное проявление чувств полезно для душевного здоровья. Он налил себе в штаны.

Я открыла клетку Рауди, взяла его на поводок и выпустила на волю.