В моей семье собака была священным животным, как корова в Индии. Поэтому мои отношения с ветеринаром Стивом Делани вполне сошли бы за совращение Верховного жреца. Возможно, так оно и было.

Если бы вы с ним встретились, то не осудили бы меня за то, что я не устояла перед искушением. То ли из моей нелюбви к женщинам, то ли по причине некоторой моей старомодности, но мне нравятся высокие мужчины, тогда как в мужчинах слабых и хилых я не нахожу ничего привлекательного. Во всяком случае, взглянув на Стива, сразу можно сказать, что он способен с легкостью поднимать на смотровой стол догов и ирландских волкодавов. А его глаза! Мне нравился этот сонный взгляд, который появляется вследствие бесконечных ночных телефонных звонков от обезумевших владельцев. Нравились мне его вьющиеся каштановые волосы и цвет глаз, более темный, чем синева глаз сибирской лайки. Кроме тех случаев, когда зелень мешковатого хирургического облачения поглощала искорки радужек.

Не будь Стив потрясающим ветеринаром, доктор Дрейпер не продал бы ему свою практику после ухода на пенсию. Заняв место доктора Дрейпера, он столкнулся только с одной проблемой: множество человеческих особей женского пола из числа его клиентов, чтобы иметь предлог для встречи с ним, стали приписывать своим любимцам разные психо-соматические недуги. Персидские кошки с мигренью. Суки брюссельских грифонов с менструальными болями. Ну каково? Учитывая сказанное, вам, возможно, будет трудно понять, как могла я забыть про субботний вечер. Но я таки забыла. Дело здесь не в самом событии. Далеко не все считают ежегодный обед Массачусетского ветеринарного общества крупной датой, но, разумеется, только не я. Одной из причин моей забывчивости было платье.

— Нашла что-нибудь? — прогудел в трубке мягкий голос Стива.

Я предпочитаю выбирать одежду по каталогу Л.Л. Бин — это в основном отрезные платья и блузки, сшитые, по-моему, из той же шотландки, что и покрывала для собачьих кроватей. Конечно, в магазинах на Гарвард-сквер продаются платья, ничем не напоминающие собачье постельное белье, но всякий раз, когда я там оказывалась, при мне был Рауди, а я, не доверяя ему, не оставляла его одного даже привязанным. Собак воруют, а он и так пойдет с кем угодно.

— Еще не выбрала, — ответила я. Мне было нелегко решиться сказать Стиву, что вместе с нами пойдет Бак. — У меня еще четыре дня в запасе. Послушай, ты ни за что не догадаешься. Приезжает мой отец. С Клайдом. Думает в воскресенье показать его на Маскономет.

— Я не собирался туда идти. К тому же я их уже видел, помнишь?

Еще бы не помнить! В Музее науки Бак с Клайдом произвели потрясающее впечатление на всех, включая Стива. Неприятности начались потом, у меня дома. Не имея ни малейшего намерения затевать спор, Стив заметил, что для среднего человека предпочтительнее завести золотистого ретривера, чем помесь волка с собакой. Да уж, как тут не помнить!

— Да, — сказала я. — Папа тебе понравился. Ты сказал, что Бак хорошо информирован. Он против тебя ничего не имеет. Бак вовсе не злопамятен.

— Хорошо, — равнодушным тоном заметил Стив. — Особой помощи ждать от него не приходится.

— Я просто не могу исключить его, — сказала я. — Он, как-никак, мой отец.

— Знаю, — заметил Стив. — Пару раз ты упоминала об этом.

— Он со всеми найдет общий язык. Он знает столько всего о собаках. Он не поставит тебя в неловкое положение. Если подадут рыбу, он возьмет нужную вилку. Ему известно, что нельзя пить из миски для ополаскивания пальцев. Он догадается оставить Клайда дома.

— А кто сказал, что Клайду нельзя прийти? Приводи Клайда. Приводи двенадцать фокстерьеров своей кузины Дженис, которым я бесплатно делал прививки.

— Стив, послушай. Пусть Дженис была не слишком любезна, но она это оценила, еще как оценила. Обещаю тебе, он будет вести себя прилично.

— Нет, — сказал он. Люди, дрессирующие собак, совершенно по-особому выговаривают это слово, когда хотят однозначно выразить заключенный в нем смысл. Они не выкрикивают его, не растягивают звуки. Не запинаются и не превращают в вопрос. Они произносят его, и все.

— Как прикажешь ему объяснить? — спросила я. — Он просто не поймет.

— Придется.

— Нет, — сказала я. — Я ведь тоже дрессирую собак.

Я положила трубку, радуясь тому, что не выбросила деньги на новое платье. Тогда-то на подъездную дорогу к моему дому и выкатил автофургон. Совсем забыла рассказать еще кое о чем. Мой дом — это амбарно-красное деревянно-каркасное трехпалубное сооружение. Я занимаю первый надцокольный этаж — он еще не отремонтирован. Но две другие квартиры, едва успев купить дом, я полностью выпотрошила и переделала. Рита уже целую вечность живет в квартире на втором этаже, а квартира на третьем последний месяц, с тех самых пор как оттуда съехали Элисон Мосс и два ее кота, стояла свободной. Мне было жаль, что эта троица уезжает. На Элисон можно было положиться. Деньги, которые я беру с квартирантов, идут на выплату кредита за дом, и я не могу позволить себе роскошь пускать тех, кому нечем платить, или держать квартиры пустыми. Поскольку я пускаю постояльцев с животными, то плату, которую я с них беру, нельзя назвать чрезмерной, ведь в Кембридже жилье вообще стоит дорого. «Ах, — говорят люди, — какое место! Гарвард прямо за углом».

Дэвида Шейна я повстречала, когда с поводком в руке он стоял на пешеходной дорожке и рассматривал новые здания. Я вела Рауди домой. Собаки представились друг другу. Шейн сказал, что у меня прекрасная аляскинская лайка. Большинство людей называют Рауди просто лайкой или помесью лайки с овчаркой. Но Шейн точно определил породу. Я сказала, что у него прекрасный ирландский сеттер. Он сказал, что ее зовут Винди. Ветерок. Я заметила, что имя ей очень подходит. Так оно и было: легкий ветерок раздувал ее длинную красноватую шерсть. Я вообще неравнодушна к ирландским сеттерам, но она и впрямь была красавицей: хороший костяк, идеальная голова, прелестное выражение морды, несколько напряженное, но без малейших признаков нервозности. Шейн сказал, что он ассистент профессора. Я тоже рассказала про свою работу в «Собачьей Жизни». Он сказал, что поищет мое имя в следующем номере.

Вот так и вышло, что он стал моим квартирантом с третьего этажа. Его внешность и тактичность здесь вовсе ни при чем, равно как и моя схватка со Стивом. В конце концов, я встретила Шейна и предложила ему квартиру за две недели до того, как он переехал в мой дом, то есть за две недели до телефонного разговора со Стивом. Хотя не исключено, что именно перепалка с ним заставила меня причесаться, как только я услышала шум фургона.

Рауди то ли услышал шум мотора и нюхом учуял прибытие новой собаки, то ли подумал, что я собираюсь вывести его на прогулку, — не знаю, но он с таким радостным энтузиазмом стал прыгать перед дверью, что я схватила поводок — около дюжины поводков висело у двери на крючках — и взяла его с собой. На Эпплтон-стрит остановился «мерседес» цвета бургундского, под стать окрасу ирландского сеттера. Из него вышли Шейн и Винди.

— Добро пожаловать! — крикнула я. Так-то. Ничего удивительного, что он в меня втюрился.

— Холли Винтер! — громко сказал он. — И Рауди, чудо-собака.

В его голосе так и слышались заглавные буквы. Некоторые парни и вправду умеют охмурять девушек.

Этот был неглуп. И далеко не уродлив. И хоть ему было едва за тридцать, в нем не было и намека на ленивое ребячество Стива. Он был худее Стива, который всегда казался мне скорее сухощавым, чем худым, но слабым отнюдь не выглядел. Карие глаза и светлые волосы — эффектное сочетание. Но я подумала, что даже при этом его нельзя назвать по-настоящему красивым. Его лицо было не просто красиво: асимметричное, худое, с широкими скулами. Он был одет в дорогую кожаную авиационную куртку и белый свитер с высоким воротом. Кажется, кашемировый. Я не подбегала и не проверяла на ощупь. Рауди был рад встрече с Винди нисколько не меньше, чем я встрече с Шейном, хоть она и была стерилизована, как сообщил мне Шейн в ответ на мой вопрос. Старая такса Риты, Граучо, не кастрирован, как и мой Рауди — иначе он не мог бы участвовать в соревнованиях по экстерьеру, — и я не могу держать в своем доме нестерилизованную суку. Впрочем, взаимное влечение у собак иногда означает обыкновенную дружбу, отчего, похоже, Рауди и поднял такой шум. Раз в три-четыре месяца Рауди лает как нормальная собака: «Гав-ав-ав!» Знаю я и как он ворчит, рычит, воет, повизгивает. Но в основном он разговаривает на тот же манер, как разговаривал с Винди или рассказывал о ней: «Ву-у-у, ах! Ву-у-у-у! Ву-у-у-у-у!» Я к этому привыкла. С глазу на глаз я ему отвечала. Поскольку Шейн был достаточно осведомлен и распознал в Рауди аляскинскую лайку, то он, наверное, и раньше слышал наши беседы. Но он смеялся, так же как суетившиеся около фургона люди, которые, открыв заднюю дверцу, выгружали большой, обитый белой кожей диван футов семи в длину. Кожа не была изжевана, и ее белизну не нарушал ни один красный волосок. Нужна немалая смелость, чтобы иметь одновременно ирландского сеттера и белый кожаный диван.

«Мерседес». Диван. Дэвид Шейн подороже своей квартплаты. И я подумала: пожалуй, сразу и не скажешь, кто из них более чистых кровей — Дэвид Шейн или его ирландский сеттер.