Введение

В Африке меня никто не ждал. Я ехала туда по собственной воле, по своему желанию, даже по любви. Вот уже в четвёртый раз прилетаю в Юго-Восточную Африку. Не знаю, за что так страстно люблю этот континент? Наверное, за то, что только в Африке мне пришлось испытать все земные чувства, только здесь я находила те эмоции, которые меня несли на крыльях ввысь и сбрасывали в пропасть. Только здесь я переживала одновременно покой и беспокойство, удивление и страх, восторг, огорчение, безудержную радость и ликование. Пожалуй, всё-таки одно чувство тут мне пережить не пришлось, это равнодушие. Я ехала за эмоциями и предвкушала перелёт на Мадагаскар, имея билет до танзанийского города Дар-эс-Салам. Уже несколько лет я приезжала на континент и странствовала по африканским просторам одна, переходя из страны в страну и обходя туристические тропы. Давно пережит первый «культурный шок», когда мне хотелось бежать из каждого города, надеясь в следующем найти свой рай. Но рай совсем был не рай. Этот «не рай» меня закалил на столько, что теперь, хоть на Луну отправлюсь.

Нет, не думайте, что за мной кто-то стоит, сопровождает, оберегает, спонсирует. Никого! Но я ведомая, да, ведомая своим безудержным любопытством. Только любопытство является моей мощной поддержкой, только благодаря нему удаётся собрать нужные средства, чтобы раз в год отправиться в очередное путешествие на несколько месяцев.

Буквально за пару дней до вылета позвонила подруга и сообщила принеприятнейшее известие об эпидемии чумы на вожделённом Мадагаскаре. Открыла интернет и прочла последние новости с острова. В северо-западном Мадагаскаре была зафиксирована вспышка бубонной чумы. Почесав затылок, задумалась. Я, конечно, любитель всяких там неожиданностей, но бубонная чума – это уж слишком. Перестраивать маршрут времени не было. Решила, что для начала задержусь в Танзании, пройду по берегу Индийского океана до самой кенийской границы, да и ещё пару интересных мест себе наметила. Но этого было крайне не достаточно для длительного периода пребывания в стране. Я даже не могла предположить, что этого срока окажется слишком мало, что бы вместить в него все последующие события.

 

Глава 1. Загаданному желанию не суждено было сбыться

Итак, второго января 2014 г., буквально пробыв дома две недели после путешествия по Индонезии, отправилась в свою Африку! Знаете, как билось моё сердце? Сумасшедших эмоций оно предвещало! Представляю, что на этот счёт могут подумать многие: «Сидела бы дома, сердце берегла». Может оно и так, но я не могу, просто не могу сидеть дома, пока существует Африка!

Подробности перелёта в памяти не отложились, но, наверное, всё прошло благополучно, если в четыре часа утра третьего января, сидела в свободной зоне аэропорта в ожидании рассвета. Только не подумайте, что это последствия новогодних праздников события в памяти стёрли. Нет, просто калейдоскопическая смена аэропортов и количество перелётов за последние пару месяцев, были настолько схожи, что уже и не запоминались.

Новый год я только собиралась отметить, имея в своём багаже бутылочку шампанского и кое-что из вкусненького. С кем я собиралась это сделать? Да хоть с кем! Но, вообще-то, со своими русскими друзьями, которые в предыдущий мой визит приглашали к себе в гости. Влажная, удушающая жара чувствовалась даже ночью. Она окутывала всё тело, заставляя его неистово потеть, она не давала дышать, как обычно, вязко проникнув во всё моё нутро, заполнив собою все клеточки моего организма. К ней надо привыкать, но для европейца процесс акклиматизации труден.

Все жизненно-вспомогательные пункты аэропорта были ещё закрыты, а мне надо было деньги поменять, да местную сим-карту купить для телефона, чтобы сразу отправиться на автовокзал с последующим отъездом в город Иринга.

С наступлением рассвета все дела сделала, только с сим-картой Тиго несостыковка вышла, их просто не оказалось в наличии. Никакая другая карта меня не устраивала, так как именно Тиго имели мои друзья Лена и Андрей из г. Иринга.

Я должна была им звонить, а потом съездить в гости ненадолго, что и планировала. Но события сложились так, что мы весь период моего пребывания в Танзании только созванивались, слишком далеко я от них оказалась. Взяла такси до центрального городского автовокзала Убунго, но таксист схитрил. Он уговорил меня поехать в транзитный автовокзал, оттуда, по его словам, идут автобусы по всем направлениям и в Ирингу тоже.

Мало того, что терминал оказался в три раза ближе, чем предполагала оплата, да ещё и переполненные автобусы шли транзитом. Толпы народа бежали навстречу каждому появившемуся из-за поворота транспорту. Все мечтали втиснуться в открытую дверь, но везло единицам. Я со своим чемоданом всякий раз штурмовала двери автобуса вместе с толпой, попытки были тщетны. Ну, надо же? Снова я поддалась на провокацию таксиста! Ведь терминал Убунго мне почти родной, да и знакомых там имею. Уж оттуда я точно бы уехала!

Мечта отбыть в Ирингу казалась несбыточной и уже стала подумывать об отеле поблизости, чтобы утром с новыми силами преодолеть это препятствие. Но тут меня осенило! Надо ехать хоть куда! Куда возьмут! Мне же, в принципе, это без разницы, а с друзьями встречусь в другое время. И я поехала туда, куда сесть успела. А успела я сесть в автобус до г. Линди!

Я ехала в Линди, где роскошному пляжу не было конца, где по плотному жёлтому песку, как по асфальту, вечерами гуляли горожане, где подростки устраивали мотогонки и футбольные состязания. Это там, пристроившись со стулом у самой волны, жители городка коротают вечера за бутылочкой холодного пива при свете свечей. Надо ли говорить, что эти места мне уже были хорошо знакомы? Такова ирония судьбы.

За окном мелькали узнаваемые пейзажи. С улыбкой было трудно справиться. Безудержная радость поднималась до самых ушей. Баобабовые рощи раскинулись во всю Африку. Поселения по берегам заливов красовались высокими пальмами. Рыбные рынки вдоль дороги стихийно выстраивались.

А когда приехала в Линди, сразу сим-карту Тиго купила и в Ирингу подруге позвонила, сообщив, что вместо визита к ним оказалась на берегу Индийского океана, имя которому Бьютифул Бич (Прекрасный Пляж), то есть совсем в другой стороне. Устроилась в знакомый мне отель на берегу, и зажила потихоньку.

 

Глава 2. Там звёзды падают в океан!

Ооооо! Тот берег оказался сказкою! Нетоптаный, плотный, ярко-жёлтый песок широкой пляжной полосой простирался в обе стороны, к тому же был почти пустынный. Нетронутое туристами место сохраняло свою естественную природную притягательность. Время отлива. Приятный ветер дул с моря, кокосовые пальмы рощами тянулись к океану, роняя свои плоды в воду. Лодки рыбацкие на лёгких волнах нежились, а голубая лагуна просвечивала песчаное дно. Ни единой ракушки, а тем более раковины, я на Бьютифул Бич не встретила. Плотное дно океана было абсолютно чистым: ни водорослей, ни природного мусора было не встретить, не зря место имело такое название.

Конечно, этот пляж был самым главным, а по обе стороны от него два других с кораллами, камнями и манграми. Все пляжи прекрасны и не исхожены нами, а оттого желанны и загадочны. Я шла по берегу бесцельно, теплые волны накатывали, хотелось прыгать до небес и кричать до горизонта.

Типичные хижины танзанийцев виднелись среди деревьев, редкие прохожие шли навстречу. Середина дня, жара. Маленький рыбацкий порт в заливе спрятался, а на высоком берегу народ суетился. Несколько колодцев служили источником пресной воды, а там, где вода – там жизнь. Женщины стирали бельё поодаль и, расстелив по зелёной траве, сушили его на солнце. Всё вокруг пестрело яркими красными, жёлтыми и синими пятнами.

Таков здесь порядок стирать бельё у колодцев. Водопровода центрального в глинобитных домах не имеется, за водой идти далеко, поэтому стирка у самой воды. Государственные учреждения, торговые предприятия, больница, школа, отели имеют свои огромные цистерны с водой, которые заполняются через водопровод, а обитатели мазанок идут на колодцы.

И снова "Мзунгу!" («Белая» на суахили) кричали мне вслед. И снова "Карибу, рафики!" (Добро пожаловать, друг!) я слышала. А с лодки, что уходила на противоположный берег залива, мне махали руками, обещая завтра вернуться. Рыбный рынок предложил в тот день щупальца осьминога и кальмаров, зажаренных в углях.

Начались будни у океана. По утрам пила танзанийский чай со специями, заедая лепёшками чапати. Куриный бульон вприкуску с куриной ножкой был ароматен. Потом шла купаться в лазурных водах океана. В обед покупала морепродукты гриль с чипсами (жареная картошка). Вечером баловалась бутылочкой пива при свечах, ведь всякий вечер отключали свет на три часа, поэтому народ выходил гулять на отливной берег. По пляжу веяло прохладой. Мотоциклисты гонки устраивали, дети купались прямо в одежде. Взрослые не очень-то в воду лезли, предпочитая только смотреть на неё. Пластмассовый стул выносили из ресторанчика к самой кромке волны, а рядом на табуретку пристраивали свечу под стеклянным колпаком и бутылочку холодного "Килиманджаро". Так делали почти все, поэтому с наступлением темноты, весь берег светился огоньками. Девушки красиво одевались и гуляли под звёздами чёрно-синего неба.

Тут же продавцы-велосипедисты с корзинами кокосов предлагали свой товар. Ловко орудовали мачете, очищая верхний слой и обрубая в итоге верхушку крышечкой. Внутри всегда искрилось холодное кокосовое молоко, а выпитый орех с мякотью отдавала детям. Подростки продавали орешки кешью, красиво уложив их на поднос и поставив на голову. У каждого имелся фонарик для подсветки, как необходимая вещь для работы ночью. Вечерами, вернувшись в свой маленький отель, подкармливала нашего старика-сторожа, который с благодарностью принимал мои угощения.

Исследуя днём все тропинки, обнаружила полуразвалившиеся особняки времён колониализма. Чьи они? Сказать трудно. Ведь многие острова Восточной Африки веками принадлежали Оманской династии, а последние 150 лет хозяйничали здесь французы и немцы. По внешнему облику особняки навевали европейский стиль исполнения и никак не арабский.

То, что можно было использовать для проживания – использовали, подвесив по перилам некогда презентабельных лестниц всякий бытовой хлам – рыбацкие сети и мешки с кокосами – продлив жизнь когда-то добротным домам, брошенным хозяевами. А то, что оказалось позабыто и разрушено, перешло под власть гигантских деревьев. Их корни, как змеевидные лианы, охватывали состарившиеся памятники прошлого, нещадно врастая в каменные глыбы, вгрызаясь в них и впиваясь. Здесь мне это ничего не стоило. Никому даже в голову не приходило, что бы брать деньги за осмотр развалин. Каждый день созерцала здесь крепкую связь между прошлым и настоящим, тонкую грань между жизнью и смертью.

***

Рыбаки на рынке привыкали к мзунгу, которая приходила каждый день за кальмарами и лангустами. По имени стали называть, но без отчества. В придачу предлагали дикие манго, маленькие, сочные и сладкие. А иногда и сахарной папайей баловали. Но с моим фотоаппаратом ещё имели проблемы. Чуть я его в руки возьму, как все бросались врассыпную, кто под берег ложился, кто за баобаб прятался, а кто просто руками закрывался. Как будто бомбёжку ждали!

Ясное дело, что шутка была, и все облегчённо смеялись друг над другом, но рыбу фотографировать не запрещали. Среди всех видов я знала только два: это тунец и морская щука-барракуда с острыми зубами, которая, как и акула, хищница и может быть опасна для пловцов. Здесь не существовало классификации рыб по номерам, как на Занзибаре, здесь рыба классифицировалась по цвету: красная, голубая, чёрная, цветная, и всё в таком роде.

Днём океан уходил, оголяя чистое, без помарочки дно. Люди шли вслед за волной, разбрасывая сети между образовавшихся чистых плёсов. Влажный песок зеркально блестел, отражая реальный мир. Крабами истоптанный берег имел свой необычный рисунок. Целые колонии прозрачных крабов моментально закапывались в песок при моём приближении, а прибрежные птицы усаживались на длинные плёсы, поджидая вытянутые сети с уловом.

Места эти рыбой не богаты. Но, какой пляж! В три километра плотного, как асфальт песка. Здесь каждая группа рыбаков имела своё определённое место для вылова. В заливе, куда ходила за морепродуктами, рыбы было предостаточно, а там, где жила, рыбакам было сложно. Каждый день они тянули сети на берег, обвязавшись толстыми канатами. Два часа тяжёлого труда под солнцем. Женщины с тазиками ждали в тени. Я успевала все дела сделать, искупаться, обойти берега, которые каждый день были разными и вернуться к моменту торга.

Народ собирался толпой и устраивался аукцион. Рыбу делили по кучкам вместе с выловленными водорослями и продавали оптом. Она была почти всегда мелкая, а если попадалась крупная, то её оставляли для себя. Цену громко выкрикивали, распродавая всякую мелочь. Да, обидно положить столько труда и времени, что бы выловить морскую капусту с запутавшимися в ней анчоусами.

Дети толпились тут же, высматривая мизерных прозрачных креветок и мальков, запихивали добычу в пластиковые бутылки, но даже за это получали от рыбаков подзатыльники. А потом уходили к дальним камням, где отливной океан оставлял за собой бассейны с теми же двухсантиметровыми креветками. Ворочая камни по своим силам, тоже можно было чего-либо раздобыть, а потому далеко у каменных монолитов всегда встречала детей. Море билось о глыбы волной, разбрызгивая её фонтаном, а бесстрашные ребята всё лазили меж острых скалистых нагромождений с пластиковыми бутылками в руках.

***

По городу ходила мало, не имея желания толкаться по улицам истекая потом. Ветер с берега в городок совсем не проникал. Мне повезло, и моя маленькая гостиница стояла на самом берегу океана и целый день в номере было прохладно. По выходным гостиница принимала приезжих танзанийцев из других мест. Но даже при всём при этом всегда оставался полупустым. А уж белых людей тут совсем не было видно, поэтому я была у всех, как на ладони и каждый старался быть причастным к знакомству со мной, здороваясь уже издалека.

Мой номер имел два окна, он круглосуточно кондиционировался с моря. Для этого, окна надо было держать открытыми, что я и делала.  Все прохожие заглядывали ко мне через москитную сетку, здоровались и интересовались делами. Я в свою очередь наблюдала за ними.

Большая семья, проживавшая рядом, вставала рано. День начинался с уборки вокруг дома. Двор чисто выметался, а потом женщины, позвав подружек, группами по нескольку человек ходили за водой с огромными вёдрами. Мужчины, быстро взбежав по пальме, сбрасывали кокосы на целый день пропитания. После этого, видимо, предполагался завтрак, которого мне не показывали. Ну, а после завтрака выносили из хижины деревянный стол с гладкой столешницей, за который усаживался молодой человек лет семнадцати с синдромом Дауна. Целый день он рисовал, содержа в порядке стопку бумаги, карандаши и краски. Окружающий мир его не интересовал. У него был свой мир, интересный и цветной, окунувшись в который, забывал обо всём.

Для меня жизнь в голубом заливе казалась сладкой. По утрам выходила прямо в пальмовую рощу, где ветер трепал пышные кроны и солнце только вставало над горизонтом. А я туда, где сети тянут!

– Карибу, рафики! – всякий раз приветствовал меня новый день, а по ночам мириады звёзд высыпали по небу, мерцали в далёкой выси, срываясь, падали в океан. Море то штормило, то штиль, но красиво оно постоянно.

Я далеко уходила по берегу в сторону гор, через завалы камней, пока не было прилива. За этими каменными нагромождениями открывался другой мир. Коралловый риф подступал вплотную к пляжу, обломки кораллов красивых и разных были выброшены на песок. Большие кручёные раковины с тонкими стенками бесхозно валялись повсюду. Дети по рифу прыгали, рыбаки с удочками рыбачили прямо с оголившихся кораллов. Женщины набирали песок в кучи и, заполнив мешки, поднимались в гору. Использовали его для постройки жилищ, засыпки дорожек и двориков.

Птицы с длинными ногами, тоже при деле, мальков собирали и радовались. Одна птичья пара оказалась приметной и совсем неразлучной. Каждый день чёрная и белая птицы были вместе, не покидая друг друга ни на минуту. На берегу их знали все.

В один из дней океан сменил фазы отливов. Днём теперь волна сверкала у моего порога, а вечером по прохладе, оголялось дно. Да и жизнь на берегу стала другой. Футболисты тренировались под закат, бегуны и танцоры выделывали пируэты. Народу заметно поприбавилось. Женщины с макияжем на чёрной коже вызывали любопытство. Я пристально их рассматривала. Причёсок разных наплели, как будто специально ждали. Видимо этот период смены отливов моря был более благодатный для горожан.

Снова пластмассовые стулья на песок, а официантки с корзинами и тазиками в руках, обходили посетителей. Разносили пиво, стаканы, салфетки, а подносами здесь не пользовались. Как только отключали свет, сразу все уважающие себя личности включали музыку своих телефонов или персональное радио, которое надо иметь при себе.

За день до отъезда из Линди, вдруг увидела белых мужчин на берегу. Два здоровяка приехали в городском средстве передвижения вроде мотоцикла с каретой, и сразу купаться побежали, а потом в ближайшую хижину. Видела, как они деньги в руки хозяйке совали, вопросы задавали, было понятно, что недавно приехали. Я наблюдала за ними издалека. Возвращаться для знакомства не стала, просто поленилась, но познакомиться с мужчинами пришлось, только в другом городе.

Я готовилась к отъезду из Линди, но была почти уверена, что следующий город лучше не будет, потому что лучше Линди я в Танзании места не видела.

 

Глава 3. «Тут я оставил своё сердце»

А собиралась я в Богомойо. Места те богаты историей. Старинный город с колониальным прошлым до сих пор хранил память ушедших времён и его архитектурный облик был ярким тому свидетельством.

Когда-то это место являлось важным торговым и политическим центром Германских Восточноафриканских владений, к тому же до недавнего времени важным портом на побережье. О том, что у него богатая история, я знала, но особенно меня тронул перевод самого названия города. С языка суахили Богомойо переводится, как «Здесь я оставил своё сердце». Рабы. Это они так назвали город ещё во времена работорговли, когда покидали Африку, зная, что обратно уже не вернутся.

Его планировка была какой-то несуразной. Городок казался разбросанным и растянутым, лишь только на следующий день стало ясно, что город, это всего пара улиц протянувшихся по побережью. Мне повезло, и прямо с утра встретила сотрудника местного туристического офиса, просто случайно спросив дорогу к морю у первого попавшегося прохожего. Ну, а дальше всё, как по маслу. Нам оказалось по пути. Он шёл на работу, но было ещё рано, поэтому по своему желанию составил мне компанию и вместе отправились по старому городу.

Сегодня этот тихий полусонный городок ещё хранит постройки немецких колонистов, но их состояние просто плачевно, за исключением нескольких отреставрированных особняков, где расположились музеи истории и культуры, туристические офисы. Дворы особняков поросли густой травой в розовый цветочек. Яркие поляны уходили прямо к песчаным пляжам. Рассказывая о городе, просто невольно окунаешься в его историю.

Здание бывшей немецкой администрации German Boma своими окнами смотрело на океанские просторы. Это там, в начале прошлого века курсировал самый быстроходный крейсер «Кенигсберг», охраняя колониальные владения империи в Юго-Восточной Африке.

Вдоль улиц местные умельцы продавали свои произведения искусства: картины, батики, фигуры, вырезанные из дерева, сувениры. Огромное количество тотемов религии мангаа тоже предлагались на продажу. Находят их в старых захоронениях в окрестностях Богомойо. Тут я купила целую ладонь старинных монет за $20 и осталась очень довольна сделкой. Монетам было по полтора века и больше, а достают их с затонувших кораблей.

Ведь именно сюда, в этот порт, который расположен со стороны о. Занзибар, шли караваны со всей Африки. Захваченных чёрных рабов, слоновую кость, кокосы, соль переправляли на Занзибар, а оттуда вывозили в Азию и арабские страны. Ясное дело, что переполненные корабли часто тонули, унося в морскую пучину жизни и перевозимый товар. До сих пор поднимают с затонувших кораблей интересные вещи, некогда бывшие имуществом судна.

Именно чёрные рабы, покидавшие Родину, дали название этому городу, понимая, что никогда сюда не вернутся.

Все миссионеры и путешественники начинали отсюда свой путь по освоению Африки. Великий Ливингстон начал исследование континента именно из этого города. В 1868 году европейцы основали в Богомойо первую католическую Миссию. Храм прекрасен до сих пор, а рядом с ним часовня, о которой через шесть лет узнал весь мир. Здесь лежало тело доктора Ливингстона перед отправкой на Занзибар и дальше в Англию.

Хоть и завещал он похоронить себя в Африке, но завещание выполнили частично, захоронив на Чёрном континенте только его сердце. Девять месяцев бывшие рабы и друзья несли забальзамированное тело к океану из глубокой Африки. 700 человек стояли у гроба всю ночь. После отправки великого путешественника в последний путь на Родину, маленькая часовня была переименована в Башню Ливингстона.

Неподалёку от часовни скромно обустроен грот Чёрной Девы Марии, куда стекаются паломники со всей Африки, и считается это место особо святым, так как было построено мучениками, освобождёнными рабами в 1876 г. На берегу установлен памятник кресту на месте старого деревянного креста, как символа пришедшего сюда христианства.

Многочисленные кладбища миссионеров и немецких колонизаторов разбросаны среди стройных пальмовых рощ. Ведь Первая Мировая прокатилась по немецким колониям, англичане обстреливали немецкие укрепления, топили корабли в бухтах, тем самым избегая рейдерства в Индийском океане. Школьники местных школ во главе с волонтёрами приходят сюда, в этот музей под открытым небом, на экскурсии.

Население города придерживается мусульманских взглядов. В Богомойо имеется 14 мечетей – древние свидетельства арабского присутствия в Танзании. Дверные проёмы зданий всё ещё хранят вырезанный в дереве арабский орнамент. ЮНЕСКО планирует включить город в список всемирного наследия.

История города уже ушла в прошлое. Сегодня сюда, в удобную гавань, приходят корабли с Занзибара, гружёные канистрами с растительным маслом, специями, парфюмерными маслами. Пляжи, как таковые, имеются, но больше напоминают рабочую зону, где рыбаки выгружают свой улов, чинят сети, где снуют грузчики, перетаскивая сброшенные в воду канистры на песчаный берег. Тут же загружаются машины всевозможным товаром и отправляются по стране.

Дальше мне предстояло ехать в Тангу, но прямого транспорта не ожидалось. Только неимоверными усилиями деревенских «помогайл», удалось отправить меня в г. Танга.

 

Глава 4. Танга без танго

Танга в районе автовокзала оказалась суетной и шумной. Вокруг высились двух или трёхэтажные дома, иногда со сложной архитектурой. Широкие улицы оживлённо и непривычно гудели, смешивая все звуки мира разом. Хоть и говорят, что Танга город тихий и незаметный, на самом деле он оказался вполне динамичным городом и весьма окультуренным. Я шла по широкой улице, напоминающей проспект. Отелей не было и в помине. Их скопление находится в районе порта, но мне не хотелось идти туда. В силу того, что город далеко выступает вглубь материка, до порта было несколько километров.

Я никак не могла оторваться от автотерминала, ведь мне с него завтра ехать в пещеры Амбони. Чудом нашла жильё неподалёку. Сам город произвёл на меня впечатление «солидного мусульманина». Куда ни глянь, повсюду высились зелёные купола мечетей. Медресе встречались на каждой улице, откуда доносился хоровой речитатив учеников. Практически всё население города было мусульманами. Чайханы угощали танзанийским чаем со специями до самого позднего вечера. В то время, как в других городах Танзании чай можно попить только до 12-ти часов дня. Население очень радушное и улыбчивое, даже чувствовалась его образованность, какая-то просветлённость в речах и поведении. Мусульманские одежды и тюбетейки меня совсем не смущали, и вместо двух дней я провела здесь четыре.

Кого только не было в Танге, кто только не властвовал на Восточном побережье Африки? До немцев арабы несколько веков правили, их след остался самым глубоким. Даже индийский мемориал в городе имеется! Всех привлекали сюда удобные морские гавани. Доходной статьёй для города считалось выращивание сизаля (агавы), но буквально 50 лет назад были изобретены синтетические нити, и необходимость в натуральном сырье для производства ткани снизилась.

Но не так всё плачевно, как кажется. До сих пор огромные поля агавы укрывают окрестности Танги, и до сих пор сизаль идёт на экспорт не только в страны Европы, а даже в Японию! Но самым «вкусным» экспортом является орешек кешью. Целые леса кешью простираются на сотни километров в этом районе Танзании. Не зря кешью считается одним из самых дорогих орехов, его «труднодобываемость» определяет цену.

Конечно, вечера на террасе чайханы – дело приятное. На улице город суетится, шумит, кричит и надрывается. Сижу себе, приветствия принимаю, на вопросы отвечаю. Стихийные знакомства здесь происходят, разговор завязывается. В общем, отдыхаю! Завтра поеду я съезжу в пещеры Амбони. Может, удивлюсь?

 

Глава 5. Пещеры Амбони

Путешествие к пещерам началось с непонятных телодвижений на автотерминале. То меня брали с собой, то обратно высаживали, обещая всё-таки вывезти в столь заповедное место. Я ничего не понимала во всей этой круговерти, но дождалась, когда меня за два шиллинга решились куда-то отвезти. Я уже не думала о том, куда еду, было как-бы без разницы, в какую дыру попаду, давно привыкла ехать туда, куда возьмут.

Высадили меня почти одну в лесу ореховых деревьев кешью. Я понимала, что экзотично, но до пещер ещё было километра два. Указатели сразу перед глазами всплыли, так и не исчезали, указывая дорогу в течение всего пути. Да и не одна я шла. Танзанийки с грузом на голове вышагивали в горделивой осанке, выискивая тропинку в тени деревьев. Я шла за ними, зная, что их путь самый короткий, самый лёгкий, самый удобный, и, вообще, самый-самый.

Красивый был лес. Плотные, глянцевые листья деревьев кешью напоминали наши листья домашних фикусов. Много их было и густо. А потом берег реки Амбони появился. Мальчишки там купались, значит, нагишом. Сразу то и не поняла, снимков наделала, только дома разглядела. А тогда они сразу засуетились, крик подняли, гримасничать стали. Решила, что на фотокамеру работают. Даже самой было весело, а теперь немного совестно, хотя думаю, что об этом уже все забыли.

Бамбуковые заросли появились особой стати и красоты. Целые семейные чащобы вдоль речки выстроились. Сама река проделала глубокую брешь в известняковых отложениях, и тихо бежала где то внизу среди густых кустов и молодых баобабов. Река Амбони маленькая, но настойчивая. Впадает она в Индийский океан, не думая о славе, но упорно точит своими водами коралловый риф в прибрежных морских водах. Именно на ней расположены загадочные пещеры. Это самый большой известняковый пещерный комплекс в Восточной Африке. Он почти не исследован. В гротах растут сталактиты и отзываются сталагмиты, но озёра пока труднодоступны.

Амбони имеют свою удивительную историю. Изначально местные племена селились в этих расщелинах. В некоторых из них были устроены подобия храмов. Во время борьбы за независимость здесь прятались от захватчиков не только танзанийцы, но и кенийцы, благо граница Кении совсем рядом. Сегодня пещеры находятся в государственной собственности, однако среди туристов они не популярны.

Полтора миллиона лет назад здесь было море-океан, но постепенно поднялись и лопнули тектонические плиты, подняв на поверхность загадочные пещеры. По всему разлому плиты видны гроты и лазы, вход в которые увит древовидными лианами. Стражами они казались, окаменевшими и вечными, как само человечество и дочеловечество.

Посещение пещер оказалось банально платным, но по сравнению с незыблемой древностью, та цена была мелкой монетой, разменной, дешёвой и даже незначительной. Проводник по пещерам повёл, почти ничего не рассказывая. Да и слышать его не хотела я, только дивилась на камень розовый, белый и голубой, зелёно-замшелый совсем дивным казался. Просветы маячили впереди. Рисунок по стенам и сводам был начертан морем, далёким и древним. Летучие мыши висели над головой, пищали, взлетали порой. Заблудиться тут было не долго. Обвалы засыпали входы. Природа ваяла лики людей, не демонов. Все абрисы были приятными и жизнеутверждающими. Даже, казалось, не море тому виной, а добрые люди след свой оставили. Пещеры страха не наводили, а даже обладали неуловимой притягательностью. Солнце врывалось в каменные гроты, играло розовым цветом, зелёным и серым. Красиво так было! Пещеры Амбони особо ненавязчивые, но довольно впечатляющие. В сводах гротов эхо отдавалось, мягко краски играли и солнечные зайчики по стенам прыгали.

На поход в пещеры был затрачен целый день. Только вечером я вернулась в город.

 

Глава 6. Белая среди масаи

Иногда мне кажется, что это была не я. Смотрю фотографии и не верю им. Прокручиваю памяти моей кино и ничего не понимаю. Откуда берутся они, мои приключения? Наверное, ищу их сама. В глубоком подсознании прячутся мои абсурдные идеи. То, что приключилось со мной в этот раз, было моим тайным желанием, в реальность которого я просто не верила. Нет, это не была война в Африке или наводнение на озере Виктория. Это не путешествие к пигмеям и не наркоманы в Уганде. И даже не занзибарский паром-перевёртыш. Это нечто другое.

***

Танзания. Мне казалось, что я про неё всё знаю. Последнее пребывание в стране навевало скуку. Приключений не было. Уже десять дней я жила без них. За это время прошла по берегу Индийского океана от г. Линди, где Прекрасный пляж (Бьютифул бич) стал ещё краше, на север до г. Танга к кенийской границе. Для любителей истории Африки в её колониальный период, этот отрезок пути будет интересен. Да и пещеры Амбони тоже оказались необычными. А тут, сидя на ночной террасе в Танге, подбирала варианты дальнейших действий.

Всё казалось пресным и невкусным, а впереди два месяца. Их надо было чем-то занять. Понимала, что требования к приключениям у меня завышены. Где их взять, что б адреналин фонтаном? И вдруг меня осенило. Масаи! Я много знала об этом народе, знакомилась с ними, говорила, смеялась, но образ их жизни, как лик под чадрой. В течение длительного времени масаи смогли сохранить древние обычаи и веками существовавший уклад жизни предков.

Фото в интернете, сделанные наспех туристами за часовую экскурсию в деревне масаи, картину не проясняли. Суррогатом они мне казались, обычной фальсификацией. Я решила ехать к ним сама. Но куда? Где их искать? Плана не было. Подумала об Аруше. Следующим утром выехала туда, в этот главный город масаи.

Дорога оказалась дальней. Предстояло провести 11 часов в автобусе, заполненном пассажирами до отказа. По пути подсаживались разные люди. Старик-горбун лет 75-ти с молодой женой и годовалой дочкой шумно пробрались по салону среди узлов и канистр. Вещи свои держали в пластмассовом тазике вместо сумки, а во рту у старика торчала длинная палка для чистки зубов. Один конец палки размочаливается и превращается в подобие щётки, которая имеет одноразовое использование и всякий раз меняется. Их ребёнок ползал под ногами в проходе автобуса, а мать, молодая женщина, не сводила с меня глаз, рассматривая до мелочей. Привыкла я к этому, уже и не смущалась. Отец-горбун иногда брал дочь на руки, что бы её не затоптали, и тогда их лица светились счастьем. Девочка трогала отца за нос, за уши, а он томно улыбался, закрыв глаза и запрокинув голову.

В окрестностях г. Бабати пассажиры активно выходили-заходили. В этой северо-восточной области Маньяра проживает народ Makati, приятный лицом и телом. Эти люди имеют большое сходство с масаи, но не имеют дыр в ушах, а значит нет и украшений. Только так я их различала. За окном мелькали поля голубой агавы, саванная колючая растительность, высокие деревья-суккуленты, способные накапливать влагу в своём теле в засушливый зимний период. Кстати, эти деревья называются мнангари, а внутри самих веток, если их разломить, находятся маленькие круглые сочные плоды, которые местное население использует при заболевании желудка. Наш автобус останавливался в цветных деревнях, клетчато-полосатых от ярких накидок их обитателей. Увидев мой объектив, народ кидался врассыпную.

Одинокая гора Килиманджаро, будто корабль, медленно проплывала по правую руку. Её вершина в облаках казалась подрезанной и зависшей в выси. В Арушу я приехала и встала, соображая, как мне поступить дальше. По-настоящему масаи "тусовались" только в одном из районов города. Я наивно надеялась выследить их деревню, считая, что труда мне это не составит, поэтому там же устроилась на ночлег. Отель отвечал всем требованиям городского жителя и несказанно обрадовал, даже очаровал.

Ближе к вечеру взялась за фотоаппарат. Жуткая паника началась на улице среди людей. Масаи кричали, тыча в меня пальцами, свирепые лица были повсюду, мужчины жестикулировали руками, и мне слышалось в этом гаме:

– Рас-пять! Рас-пять!

Красными накидками люди закрывали лица и низвергали брань в мой адрес. Я стояла в эпицентре, делала снимки и надеялась, что меня не тронут. Внутри всё дрожало. Тут подскочил мусульманин с посохом масаи и бросился на меня. Я побежала со всех ног. Выскочив на соседнюю улицу, отдышалась, подождала и решила, что кадры буду делать с территории своего отеля.

Меня такое знакомство не устраивало. Мне было этого мало. Я хотела попасть в деревню масаи, но прежде надо было попасть в свой отель на улицу с масаи. Там наступил относительный покой и все приступили к чаепитию. При виде меня волнение снова стало нарастать, а мусульманин с посохом меня ждал. Масаи являются православными христианами, а мусульман я отличала по тюбетейкам. Оговорюсь сразу, что для простоты изложения всех тех, кто не принадлежал к народу масаи – буду называть мусульманами.

Я подняла руки вверх и попросила о помиловании, что бы войти на свою территорию. Тогда злой мусульманин снизошёл до милости и заявил, что масаи наняли его охранником, что бы белые, вроде меня, их не беспокоили, и добавил, что он отвернётся, а я могу снимать. Фото я нащёлкала, но где мне взять деревню? С наступлением ночи народ рассосался. Я совсем не знала, что буду делать завтра. Но война план покажет.

Поспрашивала в отеле, куда масаи ездят. Оказалось, что больше всего в сторону деревни Кетето. Ночью пошла за билетом. Кассы продаж по ночам не работают, но всегда найдётся человек, который продаст вам билетик, нарисованный от руки. Вот и в тот раз я купила последний с местом до д. Кетето, а в шесть утра уже выехала в трясущемся автобусе в ту деревню. В салоне оказались только масаи, я поняла, что стою на верном пути. Мусульман было совсем не много, а белая, только я.

Снова Килиманджаро вроде гигантского корабля проплыла по левую руку, и стало ясно, что еду в обратном направлении. Я карты своих маршрутов всегда храню в памяти и чётко ориентируюсь по знакомым названиям, но где находился мой следующий пункт высадки, совершенно не представляла. Знала, что места обитания этого интересного народа начинаются от центра страны и уходят на север в Кению.

Показалось, что в этот раз я ехала все 15 часов. В автобусе было столпотворение, проход заставлен багажом, люди стояли, как могли. Вдоль красной грунтовки временами появлялись глиняные деревни, но было видно, что они мусульманские, а масаи всего лишь здесь гости. Эти люди не живут рядом с дорогой, хотя стада коров паслись повсюду под присмотром подростков и детей.

Чёрные буйволы, зебры, импалы паслись по саванне в непосредственной близости со стадами. Редкие антилопы гну держались особняком. Страусы эму танцевали брачные танцы. Масаи стройные, высокие и тонкие, как ниточки, шли вдоль дорог, уступая нам проезд.

Это была экзотика! Но не та, которую показывают нам с экранов телевизора, а та экзотика, которая здесь является повседневной жизнью, которая настоящая и совсем привычная для этих мест. Я от восторга петь хотела! Мне было совершенно всё равно, куда я ехала. Я не знала, какой парк животных мы проезжали. Везде люди живут! Но я чувствовала! Честное слово! Чувствовала, что эта авантюра затеяна не зря. Я стала суеверная в своих путешествиях. Если меня радовала обстановка, если всё складывалось в мою пользу, значит так оно и будет до конца.

Наш автобус сделал пару запланированных остановок, на которых все пассажиры выходили по необходимости. Я тоже вышла и купила килограммовый пакет с жареным мясом всего за $3. Масаи вокруг меня ели только мясо. Каждый самостоятельно находил себе место для перекуса, чаще всего усевшись прямо на землю. Если учесть, что в Африке готовят еду на углях, то можно представить насколько вкусным оказалось мясо, к тому же было порезано удобными кусочками. Масаи плохую еду не подсунешь, ведь они, как никто, разбираются в свеженине. Соль прилагалась отдельно, а гарнир тут есть не принято. Уже по тому, что везде по дороге продавали мясо, можно было догадаться, что масаи тут доминировали и мусульмане ориентировались на их большинство, готовили обеды в традициях этого народа.

Надо ли рассказывать, каким развлечением я стала для пассажиров автобуса? Каким любопытным объектом я им казалась? Я не знала их языка, в смысле масаи, но немного знала суахили. Поэтому говорила по-английски (тоже несовершенно!), вставляя слова на суахили, что приводило всех в неописуемый восторг. Масаи знают два языка, свой и суахили. Народ смеялся и удивлялся, помогая и подсказывая мне во всём. С таким же успехом я могла бы говорить по-русски, мешая его с суахили, и меня тоже все понимали бы. Но странное дело, русский язык приходит в голову только в России!

Когда-то в Ливане произошла смешная история с англичанами, которые осмеяли мой английский. Тогда я им соврала, что моя подруга, с которой вместе путешествовали, знает китайский, а я суахили и хауса. Надо же! Напророчила!

 

Глава 7. Ярмарка масаи

До Кетето добралась к вечеру. Отель «Лусака» оказался замечательным, даже горячую воду утром и вечером служащие разносили в больших вёдрах и оставляли под дверью номера. Сотрудница, молодая девушка, рассказала, что масаи живут в лесу и она не знает где это, как туда попасть. Но чаще всего они уезжают в д. Лингатеи, на этот рейс билет купить просто. Едут они и в другие места, но в их микроавтобус сложно влезть. А по четвергам проходит ярмарка масаи в лесу, прямо за деревней Кетето, и через два дня она состоится. Было совершенно ясно, что я находилась на территории проживания этого народа. Вот и замечательно! Останусь на ярмарку, а потом поеду в Лингатеи.

В Кетето по улицам ходили в основном масаи мужского пола. У каждого мачете на поясе, посох в руках. На груди ожерелья, в ушах бисерные серьги, на руках от запястья до локтя браслеты, также и на ногах от щиколотки до колена. Красные с синим одежды заматывали тела. Таким был их национальный костюм. Вся эта пёстрость у многих венчалась смешной вязаной шапкой, едва державшейся на голове. Сплющивались те шапки с двух сторон "домиком", расцветки всё больше тёмные, чёрные, синие, зелёные.

Раньше мне не приходилось видеть такие головные уборы, видимо молодёжь, работающая в городах, от них отказалась. Ведь на побережье жарко, там уж не до шапки. В Кетето, как и в Аруше была хорошая, комфортная температура, а к вечеру даже прохладно. Комаров здесь не бывает, ведь лесные масаи живут по возвышенностям на удобной высоте, а комары, как известно, в горы не поднимаются.

Женщины по деревне тоже ходили, их было очень мало. Отличались они от мужчин синими однотонными одеждами, иногда для тепла сверху накидывали красную накидку. Что бы отличать женщин от мужчин, надо привыкнуть к их облику. Серьги в ушах у них те же, только браслеты на конечностях из намотанной проволоки цветных металлов. Техника работы точно, как у народа падаунг в Азии. Их женщины наматывают цветную проволоку на шею, что бы сделать её длинной и красивой, а женщины масаи украшают медными и латунными спиралями свои запястья и щиколотки.

Вся их грудь увешана украшениями из бисера и металла. Целые бисерные цветные воротники шириной до 20-ти см. опоясывали женские шеи. Вес тех украшений, думаю, доходил до двух-трёх килограммов. Просто поразительно, как им все эти "монисты" не мешали двигаться. Головы чисто бреют, просто до блеска, так же, как и брови, в то время, как у мужчин длина волос может быть любой, даже до пояса. Но это уже является национальной причёской с выплетенными косичками, в бисерных заколках и закреплённой в длинный хвост, или же в косу по всей спине.

Характерными чертами внешности представителей этого племени являются высокий рост, стройное тело, у мужчин узкие бедра. Их походка отличается удивительной статью, а осанка прямотой и горделивостью. Женщины масаи столь же стройны и подтянуты, как и мужчины, имеют правильные черты лица, ослепительно белозубые улыбки.

Вот такая яркая, колоритная публика заполняла улицы Кетето. Я ходила среди них, спрятав фотоаппарат в пляжную сумку, наученная горьким опытом неудачной съёмки в г. Аруша, но всё-таки верила в удачный для меня момент, когда смогу запечатлеть весь этот "маскарад" для себя. Все питейные заведения были оккупированы масаи, чувствовалось, что они много пьют и к вечеру их выдавала не твёрдая походка. В таком состоянии люди втискивались в тесные маршрутки, что даже дверь не закрывалась, и уезжали в неизвестном для меня направлении. В деревенских гостиницах, по $3 за комнату, оставались личности из тех, кто не закончил свои дела в городе, или же не в состоянии был выехать из него.

С наступлением темноты, народ выдвигался в центр деревни для ужина, где продавцами чая и лепёшек выставлялись дощатые столы и скамьи. Горячие пончики mandazi и молочный чай шли на "ура". Обычный чай масаи пьют редко, это уж когда молочного чая нет. Жареное мясо тут дёшево, но вкусно, а супом называется полная тарелка мяса с небольшим количеством бульона. На мангалах с углями кипели огромные чаны с варевом, мясо распространяло соблазнительный аромат. Интересным казалось то, что продавцами на улицах были только мусульмане, а масаи всегда оставались едоками. Я ни разу не видела, что бы масаи стояли за прилавком.

Исключение составляют сувенирные магазинчики в туристических местах, где в роли продавцов выступают молодые парни для привлечения иностранных покупателей к своему экзотическому товару.

Здесь, в своих саваннах, куда туристы не попадают, у масаи были другие пристрастия – продавать коз и коров на своих базарах. В четверг я отправилась за деревню, на запланированную ярмарку. По узким тропкам со всех сторон из лесу шли люди в красных одеждах, ведя животных на продажу. Все они сходились в одном месте, на песчаном холме, где обширное пространство, свободное от колючих зарослей и деревьев, было приспособлено для обмена и торговли животными.

Я пристроилась к пожилой семейной паре и, поглаживая их коз, которых собирались продать по 20-30 000 шиллингов (400 – 600 рублей), дошла в одной компании с ними до самого холма. Перешли каменистую пересохшую реку, где женщины чистили песком свои браслеты. Воды не было, сухой сезон, но девушки выкопали в русле яму, куда скапливалась вода, просачиваясь через песок, и даже набирали её в ёмкости с названием калабосы. Именно так называют плоды калабасового дерева в Африке – калабосы, с ударением на второй слог, а используют их для изготовления посуды.

У высокого берега горной речки, которая заполняется потоком только в дождь, раскинулся базар. Повсюду устанавливались загоны для животных, смонтированные из колючих веток и стволов деревьев. В загонах разгуливали коровы, козы и люди, продавцы и покупатели. Сопутствующими товарами опять же торговали только мусульмане. Было интересно наблюдать за ярким африканским базаром, но процесса я не понимала, а только дивилась красочному действу. В своём большинстве масаи красивы лицом, даже находясь в почтенном возрасте, имеют некое обаяние. Среди них много престарелых людей и живут масаи долгую жизнь. Средняя продолжительность жизни этих людей перевалила за 70 лет, а все остальные народы Африки могут им только позавидовать.

***

Моё любопытство прервал мусульманин, говоривший по-английски. Для начала сказал, и даже потребовал, убрать фотоаппарат, и в который раз я подумала, что фотоаппарат должен быть маленький и незаметный. Я постоянно испытывала неудобства с камерой и из-за неё имела проблемы с людьми. После этого мусульманин стал задавать вопросы; кто, да откуда, с кем я здесь и что делаю? При этом человек показал личное удостоверение, спросив, где я остановилась. На его любопытство ответила, что преступление не совершила и хотела потихоньку уйти, пока тот отвернулся, но он меня догнал, ведя ещё одного товарища. Люди стали требовать у меня разрешение на посещение резерваций масаи, тогда пришлось врать, что нахожусь в Кетето проездом и следую в Арушу, то есть транзитом. Прокатило, и я поспешила исчезнуть.

С того момента уяснила, что для нахождения в ареале проживания масаи, нужно иметь разрешение из полиции, а получить я его должна была где-то в Аруше. Возвращаться обратно я не собиралась, но по улицам надо было ходить меньше и на следующее утро отправилась дальше в д. Лингатеи. В пути четыре часа и снова те же пейзажи, лишь только гигантские зонтичные акации mkungugu стали необычным дополнением. Раскидистые кроны у акаций куполом, а ствол в бугристых наростах-шипах. Мкунгугу было очень похоже на крокодиловое дерево из Азии.

Лингатеи тоже оказалась мусульманской деревней с толпами масаи на улице, и снова с наступлением ночи эти люди как будто бы исчезали в неизвестность. Но мне нужна совсем другая деревня! Мне нужна деревня из леса. Устроилась в единственную гостиницу без воды и без света, только кровать и радовала, что мягкая, да чистая. Оказалось, что в деревне вообще нет ни света, ни воды! По ночам люди включали фонари, а как с водой, так и совсем не знаю.

Сколько я могла так прожить? Два дня, не больше. Благо в продаже имелась минералка, на улице жарилось мясо, а по утрам женщины пекли mandazi и заваривали чай молоком. Хозяин моего заведения понимал, что я в полной растерянности и дал полведра воды, большой фонарь, стакан и стул. Сам он тут же содержал питейное заведение, где посетителям в красных накидках не было конца.

На мой вопрос о деревне масаи босс ответил, что они живут в лесу и только сами могут меня туда отвести. Но как? Как мне их об этом попросить? Мы же не понимали друг друга! В моём мозгу не укладывалось, как можно жить в лесу? Должен же быть хотя бы какой-то хутор с названием. Познакомиться с кем-то из масаи, хоть с мужчиной, хоть с женщиной не представлялось возможным. Даже если предположить, что знакомство состоялось, то кто поведёт меня к себе с первого знакомства? Неужели придётся в лес пешком идти? Хотя в деревне достаточно много мотоциклистов, которые увозили масаи в лес. Я бы тоже поехала, но куда?

Два дня уже прошло, женщины-мусульманки по просьбе хозяина гестхауза приносили мне в день по ведру воды и даже предоставили место для помывки в своём глинобитном доме. Исходила все деревенские окрестности, но домов масаи нигде не было. На третий день прямо на улице ко мне подошёл молодой масаи и заговорил на английском языке!

От неожиданности даже вскрикнула. Оказался Мануэль. Внешность его не была оригинальна, те же накидки, мачете и сандалии масаи. Но черты лица отличались от привычного облика его народа. Такого большого грузинского носа я у масаи ещё не видела! Три года работал на острове Занзибар с туристами, выучил язык, а теперь женился и живёт дома со своей женой. То состояние моей радости я чувствую даже сейчас. Мне он показался очень близким человеком, даже почти родным. Мать моя! Я совершенно отчётливо поняла, что он станет моим проводником. Я ему всё рассказала и попросила помочь.

Мануэль был рад взять меня в свой дом пожить, но у него большая семья и меня даже пристроить негде. Пока мы говорили, вспомнил, что есть одна знакомая семья масаи его друга, который сейчас работает в городском отеле, а его дом должен быть пустым. Живёт эта семья за семь километров в лесу и туда надо ехать на мотоцикле. В том случае, если они дадут согласие заселить меня к себе, то должна буду покупать какие-то продукты. Я была согласна. На все доводы и условия Мануэля утвердительно и быстро кивала головой. Разве могла я знать, какая мне предстоит жизнь в лесу?

 

Глава 8. Жизнь в лесу

Мануэль оказался владельцем почти новенького мотоцикла, и я пообещала ему заплатить. Привязав мой чемодан к багажнику, мы оседлали «железного коня». Наш транспорт извергал громкую музыку и светился разноцветными огнями. Под улюлюканье масаи выехали за деревню. Красная грунтовка была очень приличной. Благополучно миновали три мусульманских деревни. Проезжая их, всякий раз Мануэль включал свою музыку, дети бежали за нами до самых окраин, а взрослые выходили из домов, что бы подивиться на белую женщину, не весть откуда взявшуюся в их краях. Всё это походило на триумфальный проезд победителя. Именно победителем себя чувствовала на тот момент.

Я ехала в общину масаи, что обитала далеко в лесу у подножия зелёной горы. Найти поселение сложно, а попасть туда ещё сложнее. Но я это сделала! Адреса у них не имеется, но мотоциклисты в д. Лингатеи знают все общины масаи по имени главы самой общины. Поэтому надо знать местное название леса или горы, да ещё имя общинного "командира". Только после этого вас отвезут к масаи. Мой водитель, с которым познакомилась два часа назад, вёз меня в его знакомую семью с надеждой там меня пристроить. В лес машины не ходят, а тем паче микроавтобусы, позже мне стала понятна причина этого "недостатка" в передвижении по лесной чащобе.

Мануэль свернул на тропу и поехал по кукурузным полям. Холмистая долина была окружена горами. По проторённой дорожке шли редкие прохожие. Каменистые речки с сухим руслом Мануэль преодолевал без меня. Какие уж тут машины? Что бы облегчить ему дорогу, соскакивала с мотоцикла и ждала впереди на подъёме. Потом поехали настоящим лесом, в просветах которого мелькали глиняные дома. Наконец-то свернули к одному из них и встали.

Пять глинобитных домов расположились на приличном расстоянии друг от друга. В стороне от них загоны для животных. Навстречу нам вышел глава семейства лет 38-ми. Мне показалось, что я его напугала. Взгляд мужчины выражал недоумение и удивление, но Мануэль всё разъяснил и огласил причину моего приезда. А причина была одна, любопытство. Долго не договаривались, и масаи взяв мой чемодан, понёс к дому. Чёрные, крепкие бёдра сверкали в разрезах платья, как и мачете, закреплённое на поясе. Лёгкая, пружинящая походка привлекала взгляд, во всём чувствовалась уверенность хозяина семьи.

Мануэль ввёл меня в курс событий, что проживание моё будет бесплатным, а покупать продукты или давать деньги, с моего желания. Просить у меня никто ничего не будет. Сам пообещал наведаться через пару дней. После этого, получив обещанную сумму, удалился. Я осталась наедине с масаи, назову его условно Монти, а имена остальных членов семьи будут настоящими. Через некоторое время узнала, что заселили меня масаи тоже из любопытства. Для всех членов общины я была первая белая, увиденная ими. Решили, что хлопот я им не доставлю, свободный дом имеется, да и им что-либо от меня перепадёт.

У масаи до сих пор общинно-родовое проживание, живут они большими дружными семьями. В общине всего-то четыре-пять домов. Молодёжь очень бережно относятся к старикам. За два месяца моего нахождения у них ни разу не слышала скандалов, выяснения отношений, или же пренебрежительного отношения к соплеменникам. Да, я не говорила на языке масаи, но они понимают суахили, несколько слов и фраз которого использовала в общении с ними. Мало того я совершенствовала свои знания постоянно. Записывала слова и названия на двух языках, я училась каждый день. К моменту моего отъезда уже замечательно понимала мусульман из ближних деревень, ориентировалась в ценах и числах. Кстати все двузначные числа на суахили состоят из двух слов. Например, одиннадцать – они говорят десять один, и так далее. Для меня самой это был прорыв в знаниях, это стало открытием способностей, о которых не подозревала. Очень надеюсь, что к тому, что уже знаю, добавлю язык Африки – суахили.

Оставшись наедине с Монти, я глупо ему улыбалась, не зная, как себя вести. Он был в таком же состоянии. Открыл замок на двери глиняного дома и пригласил присесть на табуретку. Табуретка была низкой и удобной, вырезана из цельного ствола дерева. В кромешной тьме рассмотрела внутри дома очаг на земляном полу, под потолком зазоры, куда просачивался солнечный свет, перегородки, сделанные из ветвей. Маленькая дыра-окно 10х10 см виднелась в стене. Дырявый мешок с канистрой был подвешен на опору. Жилище показалось очень не уютным. Я ещё не знала, где и как буду спать.

Через несколько минут появилась семейная чета, родители Монти – отец Аргелеси и мама Рахема. Старик 70-ти лет оказался слепым. Пока Аргелеси был молод, все заботы о большой семье ложились на его плечи. Сейчас старик "отошёл от дел", доверив пост главы сыну. Мама Рахема 50-ти лет, оказалась скромной женщиной. Женщина получила в подарок от меня коробку конфет и сразу поспешила спрятать в своём доме. Супруги жили в мазанке неподалёку. Их костюм и внешность отвечали всем правилам масаи – красная клетчатая одежда на папе и синие накидки на маме. Бисерные серьги оттягивали их уши, браслеты на руках и ногах были немногочисленны, ожерелья на шее не были вызывающими, а головы гладко выбриты. Все украшения масаи делают сами. Для них очень важно себя украшать. Даже дети, только родившись, уже красуются в плетёных поясах, браслетах и ожерельях.

Папа Аргелеси имел две семьи. Несмотря на то, что масаи православные христиане, в их вере присутствуют элементы языческих верований. Многожёнство, казалось бы, не по-христиански, но для этого народа – обычная вещь и вызвано оно необходимостью. Одной жене со стадом не справиться, а вдвоём уже легче. Ведь масаи являются пастухами и их стада коз и коров требуют ухода. Но семьи папы жили на большом расстоянии друг от друга. Такое случается, если женщины не поладили между собой. В двух семьях имел десятерых детей. С каждой семьёй жил по месяцу, курсируя через лес за 15 км. За отцом приходил младший сын лет 16-ти и, дождавшись, когда отец вымоется, переоденется в чистые одежды, побреет голову, уводил с собой в лес, держась за его посох, а через месяц такого же чистого и бритого приводил обратно. Сам подросток часто приходил к нам и оставался ночевать в моей общине, то есть в своей.

Пока папа отсутствовал, мама занималась малыми детьми, в которых я так и не смогла разобраться, племянники они, или внуки, сказать трудно. Детей в общине было много. Хорошо знала только детей Монти. Сам Монти тоже имел двух жён. Пока я грустно сидела в хижине с мамой и папой, обдумывая предстоящую ночь, появились и они.

Две красивые молодые девушки, увешанные украшениями, пришли из леса. За спиной были перекинуты тяжеленные канистры с водой, а сбоку у каждой было подвязано по малому ребёнку. При виде меня младшая жена бросила канистру с водой и побежала обратно в лес. Монти окликнул и вернул её, заставив обеих женщин сфотографироваться со мной. Я была первая белая, которую они видели. Взяв на руки детей, две женщины, потупив взгляд, снялись в моём обществе.

Женщины масаи не носят нижнее бельё, поэтому открытая грудь не считается зазорным и не прячется от мужчин, даже пожилые женщины не обращали на это внимание. При этом когда рассматривали мои фото папуасских племён с острова Новая Гвинея, то очень удивлялись, что папуасы совершенно голые.

Старшая жена Эста имела четверых мальчиков. Было ей 32 г. Быстрее всех ко мне привыкла и стала лучшей подружкой. Эста оказалась очень смышлёная, трудолюбивая и задорно смеющаяся. Все её четверо детей походили на мать. Мальчикам были присущи белозубые улыбки, задорный смех и практичный склад ума. Я их просто обожала.

Младшая жена очень походила на старшую Эсту. Но не только лицом, а и телом, ростом, манерами. Имела двух сыновей, и ей всего 23 г. Девушка носила красивое имя Мириям. Жёны между собой были очень дружны. Самые маленькие сыновья жён были примерно одного возраста и таскали они их сообща, да и грудью кормили попеременно. Но несмотря на дружбу, Мириям сильно ревновала Монти и имела с ним проблемы, считая, что он больше времени уделяет Эсте. Это было правдой. Младшую жену супруг вниманием обделял, и всякий раз предлагал вернуться в свою общину, но она не уходила. Для второй жены Эсты напротив, всегда находил слова любви – "анёр", что на языке масаи означает "я тебя люблю". Слова на не знакомом мне языке, я произносила так, как слышала. Иногда вообще произнести не могла, они были непроизносимыми.

 

Глава 9. Испытания болью

Пока я знакомилась с жёнами Монти, уже собралась вся община. Люди стояли поодаль, пристально меня рассматривая. Дети к тому моменту осмелели, получив в гостинец конфеты, и бесконечно меня трогали. На них тоже были накидки, у мальчиков красные, у девочек синие. Дети в отличие от взрослых имели только по одному платью. Со вступлением во взрослую жизнь подросткам надевают второе платье. Дети чистотой не отличались и отдельная тема, конечно, мухи.

Мухи донимали именно детей, которые настолько к ним привыкли, что даже не отмахивались. Мухи лезли в рот, глаза и уши, при этом и взрослые и дети были совершенно спокойны. Масаи говорят, что мухи с деревьев, но ни как не от коров, ведь загоны для животных находятся на приличном расстоянии от домов, а потому насекомые вреда не причиняют, только укрепляют нервы. Я подивилась такому заявлению, но от детей держалась подальше, всегда имея при себе густую зелёную ветку. Изоляция давалась сложно, дети меня просто преследовали. В любых моих делах дети были рядом, трогали руки, волосы, при этом пускали на меня мух. Я, как могла, объяснила им, что ко мне надо подходить с веткой, постоянно обмахивая ею себя и меня заодно, иначе на конфеты могут не рассчитывать.

А ещё я время от времени брызгала дихлофосом их платья и затылок, пока взрослых рядом не было. Мухи исчезали на мгновения и вновь атаковывали детей буквально через 15 минут. Спасением от мух была только ночь. В темноте мухи как будто вымирали, но с наступлением лёгкого, едва заметного рассвета, эти мелкие и быстро летающие твари нападали стаями. Нет, они не кусались, они просто по нам ползали, испытывая наше терпение и нервы.

Младшая сестра Монти занимала не последнюю ступень в общине. Жила она в доме мамы. Мамелок очень дружила с жёнами брата и во всех делах семьи принимала активное участие. Мамелок была чересчур стеснительна, ведь ей только 20 лет, и только прошедшим летом она стала взрослой. Теперь у неё есть право выйти замуж. Ведь только после обряда обрезания мальчики и девочки могут заводить семью. Сам обряд совершается по исполнению подросткам 20-ти лет. Знаю, что в Кении данная экзекуция совершается в 16 лет, но в месте моего пребывания был установлен возраст в 20 лет.

Эта жестокая процедура никого не минует. Операцию мальчикам делает мужчина-знахарь в лесу. При этом близкие и друзья, кроме женщин, идут в лес, что бы присутствовать рядом. Люди танцуют свои танцы и громко поют, пока юноша терпит боль, едва сдерживая стоны. Эта операция совершенно отличается от мусульманского обряда, но чем, я так и не узнала. Жёны Монти впадали в безудержный смех, когда я об этом спрашивала.

Процедуру девочкам проводит женщина-знахарка в глинобитном доме. Иногда могут оперировать на улице. Несколько женщин помогают во время обряда, освещая дом фонарём, уговаривают девочку и успокаивают. Девушке дают предварительно выпить настойку из трав. Остальные соучастницы "преступления" сидят на улице. Операции подросткам проводят обычным лезвием, которое наши мужчины вставляют в бритвенный прибор. Кстати, у мужчин масаи борода не растёт, как и у истинных индейцев. Лица имеют совершенно гладкие и блестящие.

Надо ли говорить, на сколько болезненны операции? Думаю, каждый может прикинуть на себя. Во время обрезаний надо стараться не издать ни звука, что делает «жертве» честь. Конвульсии и судороги – обычное дело, а стонов быть не должно. После ритуала мужчинам надевают коровьи шкуры в виде юбок, а женщинам перевязка и отдых. Только через четыре месяца юноши и девушки считаются вполне выздоровевшими и могут заводить семью.

Проведение обряда является у масаи большим праздником и проходит в августе-сентябре. В это время режут коров и козлов, устраиваются пиршества. Сопровождаются праздники песнями и танцами. Люди ходят из общины в общину, поздравляют прошедших обрезание и дарят подарки. Я спросила Эсту: «Зачем так мучить женщин?», а она пояснила, что бы не было искушений и соблазна. К тому же после проведения обряда никто не имеет право отмахнуться от девочки и сказать, что она ребёнок. В этот период на подростков, вступивших во взрослую жизнь, надевают второе платье.

Но это не единственное истязание для людей племени. В шестилетнем возрасте детям протыкают уши острым и тонким куском коровьего рога, предварительно намылив их мылом. Потом вставляют обычный сучок в полученное отверстие, что бы расширить его. Через какое-то время в уже зажившее отверстие вставляют более широкий сучок для увеличения проёма. Когда отверстие зажило и достаточно широко, в него просовывают серьги из бус и бисера. Поэтому многие дети общины имели в ушах веточки разной толщины, а Мамелок, сестра Монти, вставляла в мочку обычную губку, видимо для того, что бы сучок ночью не мешал спать на правом боку.

Ещё одно испытание проходят масаи в семь-восемь лет, когда металлическим цилиндром, раскалённым на костре, штампуют им лица. Круги диаметром в полтора сантиметра остаются на всю жизнь. Опять же это не последняя пытка. Два средних зуба вырывают на нижней челюсти тоже в детстве, едва появляются коренные резцы. Все эти порядки заведены далёкими предками и веками исполняются потомками, что бы иметь собственные отличия среди остальных народов Африки. А ещё и для того, что бы быть самыми красивыми в мире. Ведь масаи считают себя избранным племенем, гордым и непоколебимым в своих принципах. Выходцы из Сомали, уже более шести веков населяют земли Танзании и Кении. Люди ведут полукочевой образ жизни в поисках лучших пастбищ для своих стад. Животноводство – основное занятие масаи, которому они никогда не изменяли.

 

Глава 10. Ночь кошмаров

Пока я знакомилась с членами общины, две жены-подружки ушли в лес, а вернулись с охапками пахучих веток. Листва распространяла дурманящий запах мяты. Ветками выложили изготовленный в доме топчан, что бы насекомые боялись. Затем вытащили на улицу огромную коровью шкуру без шерсти, жёсткую и неуклюжую. Если её поставить на ребро, то она напоминала гигантский щит. С обратной стороны намазали странным пахучим составом светло-коричневого цвета, по консистенции напоминающим густой клей и, просушив, положили на те ветки. Это и была моя постель.

Надеялась, что будет какое-то покрывало, или вроде того, но больше ничего не предложили. На всякий случай всегда вожу с собой пару тонких постилок, поэтому была "вооружена" и не расстроилась. Решила, что если эти люди так спят и ещё пока живы, то со мной тоже ничего не случится. Что оказалось чистой правдой, масаи спят на голых коровьих шкурах!

Пока Эста и Мириям колдовали с моим топчаном, "Монти и другие" повели белую женщину в соседнюю общину. Реакция была та же. Дети убегали и плакали, женщины их успокаивали, изумляясь, что какие белые люди бывают на свете. Боялись фотоаппарата, не понимая его предназначения. Монти всё объяснял, чувствуя себя хозяином положения. А я с нескрываемым интересом рассматривала окружение. Молочный чай с сахаром в больших металлических кружках предлагали везде. Было очень вкусно. Масаи не добавляют в него воду, просто заварку заливают горячим молоком. Для чаепития сразу выносили деревянные стульчики и усаживали гостей.

Каждая община имела свою свору собак, которые настороженно смотрели только на меня, но видя меня в компании с масаи, кидаться не решались. Собаки ходили вокруг, принюхиваясь и присматриваясь. Люди били их посохами и собаки послушно отходили. Стая в моей общине, со временем привыкнув ко мне, выбегала даже навстречу всякий раз, как я возвращалась домой.

К вечеру пришли стада животных с пастбищ. Коровы мычали уже издалека, ишаки кричали, а козы блеяли, оповещая о себе заранее. Козлята, выстроившись по тропе, на все голоса отвечали в ожидании молока, ведь совсем маленьких в лес не гоняют. Огромные собаки побежали встречать стадо, масаи оживились, посвистывая, и вышли навстречу. Всё это было похоже на ритуал. Каждый человек знал свои обязанности. Эста и Мириям ждали у загона, приготовив калабосы для дойки.

Это такие сухие полые тыквы с крышками в виде длинных узких сосудов. Имеют кожаный ремешок расшитый бисером. Ремешок наматывают на руку, что бы во время дойки корова не выбила сосуд. В калабосах хранят молоко. Занимателен сам процесс дойки. Доение происходило выборочно, при этом Мамелок, сестра Монти, держит коров за рога и пела. Пока девчата наполняли молоком калабосы, коровы слушали музыку. И так всегда! Коровы у масаи не молочные, но люди знают о существовании других пород, даже знают, где купить, только транспортировка отдельным транспортом слишком дорога, а потому не очень то к этому стремятся.

***

С приходом стада вернулись и пастухи, в основном подростки и дети. Поэтому ближе к ужину семья прибавилась. Очаг с тлеющими углями находился под навесом и никогда не гас. Три больших камня лежали тут всегда. Навес с земляной крышей опирался на стены из палок и в жару под ним было даже прохладно. В большой кастрюле женщины варили угали, ворочая её длинной деревянной палкой. Угали, это варёная маисовая мука, очень сильно напоминающая крутое тесто. Попробовала я угали в первый же день, так даже проглотить не смогла. Было ясно, что никогда и не при каких обстоятельствах не смогу это съесть. Угали для меня оказалась совершенно не съедобна. Варёная мука была жесткой, но люди отрывали её небольшими кусочками, скатывали в шарики и забрасывали в рот. Так кушают угали, вилка тут не пригодится, да и откусить кусочек, как от хлеба, не получится, поэтому только шарики. Запивают всё это дело молоком.

Брат Эсты Толег появился вовремя, и уже в темноте, позвал меня за собой. Женщины и дети остались у очага ждать мужчин. Эста меня подбодрила, отправляя с братом. Освещая путь фонарём, который имеет тут каждый масаи, мы пошли в лес. В лесу горел костёр и было много мужчин. Вокруг костра на деревянных штырях жарилось мясо. В тот вечер зарезали козу. Помыла руки речной водой и приготовилась к ужину. Перед едой все совершали омовение и после еды тоже, ведь все тут кушают руками. Толег и Монти при помощи мачете настрогали мясо для меня от задней козьей ноги прямо горкой на листья и заставили всё съесть. Кто-то принёс маленькую горстку соли в целлофане, припасённую для особого случая. Было невероятно вкусно. Мясо на удивление оказалось мягкое и сочное.

Внутренности, голову и часть туши Монти завернул в шкуру и отнёс женщинам. Так уж тут принято, кому вершки, кому корешки, да и кушают мясо мужчины отдельно от женщин. То, что осталось от козы, сложили в мешок и привязали высоко на дерево до следующего дня. Сами мужчины ели мясо, запивая его супом из больших кружек, секрет приготовления которого открылся позже. Я уже знала, что с голода здесь не умру.

После ужина в лесу мне предстояла помывка и сон. Эста сразу поняла, чего от неё хочу, и принесла в мой дом ведро с тёплой водой. Но пришлось немного подождать, когда вода согреется. Женщины видимо не предполагали, что я буду сегодня мыться. Но о том, что я буду мыться ежедневно, даже не догадывались. А я не могла себе представить, что своим ежедневным купанием создам проблему женщинам масаи. Сами они купались раз в неделю перед походом в церковь.

Помывка происходила прямо в доме, вернее в его предбаннике, вроде прихожей. Внизу стены была дыра, куда стекала вода. Позже эту дыру Эста замазала глиной, что б ничего не заползло ко мне. Фонарь надо было класть рядом, мыло и шампунь на маленький стул. Всё это я могла принять, но мне очень не понравилось, что в моём доме разместились куры прямо под топчаном, а маленькие козлята были привязаны к столбу по центру дома. Я сказала об этом Эсте, а она пояснила, что на улице маленьких животных и кур оставлять нельзя, поэтому моими соседями по "квартире" были козлятки с цыплятками.

Спать на шкуре было очень жёстко, я кружилась на своей постели волчком. Потом сверху посыпалась земля. Укрылась с головой, меня засыпало. Во всём доме происходило движение, козлята фыркали, нещадно поглощая мою мятную постель. Они "хрумкали" нежные веточки до утра, куры кудахтали, цыплята пищали, крысы, как канатоходцы ходили по жёрдочкам под крышей. Казалось, что вокруг меня всё шевелится. Благо, пока ничто не кусало.

Петух закричал подо мной в четыре утра, и я стрелой выскочила из дома. Ещё было совсем темно, но начало дня чувствовалось по голосам птиц в лесу, по огонькам фонарей, с которыми люди выходили из домов, да и по утреннему мычанию коров в загонах и блеянию коз в ожидании дойки. Петух каждую ночь делал по 10 "кукареков" и только в четыре утра. Никаких первых и вторых петухов не было. И на том спасибо. В ту ночь не сомкнула глаз.

***

Масаи и их дети тоже вставали в четыре, но стада выгоняли поздно, когда роса высохнет. Эста увидев меня с утра бодрствующую, удивилась. Я рассказала, что меня окончательно засыпало землёй, и я не могу спать с крысами и животными в одном доме. На это она ответила, что построит мне сегодня кровать в другой части дома, а крыс бояться не надо, это друзья человека. Каким образом они нам друзья, так и не поняла. Эста пообещала, что к животным я привыкну. Странное дело, но старшей жене Монти всегда удавалось меня убеждать, я ей полностью доверяла.

Дети, подростки и молодые женщины, увидев меня ранним утром, подходили со склонённой головой. Решила, что они приносят мне свои соболезнования по поводу проведённой ночи. Но то, что для меня было ужасом, для масаи считалось каждодневным бытом, а головы они склоняли в знак приветствия. Я должна была совершить ответный жест, дотронуться до бритой головы. Такое "здравствуйте" с утра предназначалось для родственников и знакомых, которые старше по возрасту. Каждое утро принимала поклоны не только я, но и все взрослые члены общины. Таким был ритуал уважения.

В первое моё раннее утро Эста вручила большой термос с горячим молочным чаем и с того момента она добросовестно делала это каждый день. В процессе дня предлагалось обычное молоко или простокваша из калабоса. Молоко пахло костром. Калабосы всякий раз мылись внутри размочаленной палкой, а затем обжигались горящей палкой из костра. Молоко впитывало в себя запахи, что придавало ему пикантный привкус.

У людей масаи особое отношение к лесным чаям. Пила отвары каждый день. Для чая использовали корни деревьев, кору, листья, траву, цветы. Всегда заваривались разные компоненты, но чай постоянно оставался горьким. Я добавляла в такие отвары сахар и пила в неограниченных количествах. Эста просвещала меня на этот счёт, какой корень от чего лечит и каким должно быть сочетание компонентов. Мне было без разницы, все их я считала полезными. Только одно "но" было в чайном питие, их нельзя ни в коем случае употреблять совместно с таблетками. Это условие обязательное и очень важное. Кастрюля для общего пользования всегда стояла у очага. Но не только лечебными свойствами обладали чаи, а ещё уничтожали всех паразитов в организме человека, поэтому я была уверена, что в моей общине даже дети были здоровы.

 

Глава 11. Так здесь жить можно!

Днём, после первой бессонной ночи, попросила Эсту отвести меня до магазина в ближайшую мусульманскую деревню. Я собиралась купить нужные товары для дома, да и две батарейки от фотокамер надо было зарядить. Привычной для меня дороги не было, лишь лесная тропа. Лес густой и колючий с разбросанными повсюду огромными валунами окружал нас. Моя попутчица что-то рассказывала про деревья, а я только согласно кивала головой. В свою очередь смогла разъяснить ей значение нескольких английских слов. Эста хорошо их запоминала и произносила. Ну, просто Пятница у Робинзона!

Остановились у ископанного вокруг дерева, оно оказалось мужским деревом. Молодые парни тайком от женщин копают его корни, чистят и варят. Масаи по-тихому пьют отвар из корня, приглашая на чаепитие своих близких друзей. Корень повышает потенцию, и женщины об этом знают, но соблюдают правила хорошего тона, закрывая глаза на мужские пристрастия. Несколько раз видела, как Эста в отдельной кастрюле варила корни для Монти, которые тот приносил из леса. Но есть корни для обратного предназначения, для угнетения потенции. Их берут мужчины с собой, когда едут в город на работу. Масаи очень разборчивы в связях, сексуальные контакты на стороне всячески избегают. Много разных кореньев и коры мужчины берут с собой в город. Ведь без лесного чая они не могут жить. Я не говорю о тех масаи, которые годами работают с туристами, правил у них уже нет.

До деревни мы с Эстой дошли и произвели фурор. Тут жили мусульмане и все высыпали на улицу. Дети толпой шли за нами с глазами полными удивления. Наверное, для них я была, как чудо-юдо для наших детей. Все взрослые знали мою попутчицу и приветствовали, задавая вопросы на суахили. Тут я кое-что понимала! Мусульмане в лесах ладят с масаи и даже им завидуют. Считается, что масаи более зажиточны, и совсем не зазорно работать у них в полях, получая за это деньги. Я и сама уже видела, что масаи не голодают в отличие от мусульман. Это было четвёртое путешествие по африканским странам, и деревенскую жизнь мусульман хорошо себе представляла.

В торговой лавке, маленькой и полупустой, купила сахар, заварку в пакетиках, соль, мыло и конфеты. Со временем, попривыкнув к местным порядкам, покупала ещё и манго с бананами для детей, лепёшки чапати, пончики мандази, кока-колу и фанту. Хозяйка местной лавки по утрам готовила на продажу обычный танзанийский чай со специями и жарила пончики. Время от времени я приходила сюда на завтрак, что бы разнообразить свой рацион. Мы тоже подружились, девушка делала мне скидки при покупке и угощала чаем.

Было смешно принимать уступку в стоимости, ведь цены у них в деревне совсем копеечные, но девушка упорно настаивала на своём.

Мыло продавалось длинным 50-тисантиметровым куском и его надо было ломать. Сахар, как сахар, да и напитки, вроде кока-колы и фанты, имелись. Конфеты за килограмм, обычные мятные карамельки (других и не было), стоили 140 руб. Вот всё это, а ещё чай для заварки молоком, я выкупила при первом посещении мусульманской деревни.

После покупки продуктов мы с Эстой зашли в попутную мазанку, где была установлена большая аккумуляторная батарея. От батареи заряжались телефоны, если у кого-то имелись. С моими зарядными устройствами пришлось повозиться. Что-то там не клеилось у местного учителя физики и английского языка. В конечном итоге оставила батарейки на зарядку до следующего утра. Владелец батареи работал в местной сельской школе и имел свой маленький бизнес. Каждый заряженный телефон приносил ему заработок в 10 руб. С этого дня у меня в деревне появился личный переводчик, который с радостью демонстрировал свои способности. С помощью переводчика узнала много нужных фраз для общения на суахили.

Дело в том, что масаи первое время меня одну никуда не отпускали, всегда давали сопровождающего. Ведь деревня с магазином находилась за два километра от моего дома. Но, с появлением новых знакомых, я получила право на самостоятельное передвижение. Знакомство с переводчиком было, как нельзя кстати, и он всегда встречал меня в деревне. К слову сказать, масаи не учатся в школе, ведь с детства уже занимаются стадом, поэтому даже взрослые не могут писать и читать.

Возвращаясь с Эстой из деревни, предложила сделать ей макияж: накрасила губы, напудрила лицо, побрызгала духами. Все дамские вещички имела с собой в сумочке. После лёгкого макияжа дала Эсте своё зеркальце. В первый раз в жизни моя подружка увидела своё лицо так близко. Предполагаю, что отражение лица Эста видела в воде, но в зеркале – нет. Молодая женщина была потрясена, долго себя рассматривала и трогала, точь-в-точь, как мой знакомый папуас Август с Новой Гвинеи. Зеркало я подарила Эсте, к тому же оно было с подсветкой, и смотреть на себя она могла даже ночью. Всю дорогу, останавливаясь, Эста рассматривала своё отражение.

Когда мы вернулись в общину, то все женщины были поражены макияжем и красотой Эсты. Любопытству не было предела, люди рассматривали её и смеялись. Муж был крайне доволен переменами в лице любимой жены. Дети выражали свои эмоции, прыгая и кувыркаясь по земле, хватали козлят за хвосты, играя с ними, целовали и обнимали собак. Собаки чувствовали людское ликование, они прыгали и гонялись за детьми. Реакция оказалась неожиданной. С этого дня иногда я баловала Эсту макияжем.

После той злосчастной ночи Эста соорудила мне постель в другой части дома, как обещала. Работала моя подруга целый день при фонаре, ведь в обязанности женщины входит не только сооружение топчана, но и постройка всего дома. Мужчины в строительстве жилья участие не принимают, даже засыпают крышу землёй сами женщины, не получая помощи от мужчин. Неоднократно видела, как женщины, одна стоя на крыше, а другая, подавая ей землю в мешках, укладывали кров дома дёрном, и совсем не плохо, если впоследствии там произрастала растительность, прижившись к новым условиям.

Животные продолжали жить вместе со мной в доме. Козлята по ночам бодались, устраивая шум, крысы шуршали потихоньку, и я их стала воспринимать, как друзей. Петух каждое утро голосисто кукарекал подо мной. Я привыкала не обращать внимание на происходящее вокруг меня по ночам, даже стала высыпаться, но под подушкой, которую смастерила из куртки, всегда имела фонарик. Странное дело, я сама удивлялась себе. Было пару раз, когда козлёнок, высвободившись из петли, запрыгивал на меня, а днём куры пытались нести яйца на моей куртке. Иногда им это удавалось, если меня не было дома. Масаи яйца не едят, а продают мусульманам из деревни, но с моим появлением яйца стали варить для меня. Куриное мясо в общине употребляли с удовольствием.

Пока я жила с этими людьми, дарила им всякие личные вещицы: запасные духи для походов в церковь, браслет из стекляшек, в придачу к тем, что уже имели, солнечные очки и футляр от них, который использовали для хранения бисера. Мои розовые лёгкие сандалии носили все по очереди, то мужчины, то женщины. Мужчинам отдала пару футболок, что б в непогоду одеть под накидку, а вообще, мой гардероб никого не привлекал, вещи из чемодана для масаи были совершенно непригодны.

Пожитки свои я хранила на топчане, благо был широк и предназначался не только для того, что бы спать, но и для складывания нужных вещей. Чемодан не закрывала и не прятала, некуда было прятать, но ни разу ничего не пропало. Даже дети не проявляли интереса к моим вещам. Это при всём притом, что в мой дом заходили все и дверь не запиралась. Ведь в мазанке хранилось молоко в калабосах, кастрюли, вёдра и канистры для воды. А ночью я просто приставляла булыжник к внутренней стороне двери, что бы не распахивалась настежь. Когда уходила, то дом оставляла не запертым. Деньги всегда носила с собой, поменяв в Дар-эс-Саламе сразу нужную сумму. Об ограблении не могло быть и речи.

 

Глава 12. Жуткие пристрастия

Известие о том, что в семье Монти живёт белая женщина, облетело всю округу. Каждый день из-за гор и со всех окрестных склонов приходили масаи, что б подивиться на «чудо». С раннего утра мужчины усаживались у стены моего дома и ждали, когда появлюсь. Конечно, я появлялась рано или поздно взлохмаченная, с бутылкой минералки и зубной щёткой в руках. Ведь утренний моцион требовал выхода из жилища. Едва поздоровавшись с людьми, уходила в лес. Возвращалась я в дом причёсанная и с макияжем, позволяя себя рассмотреть. Ну вот, теперь не я бегала за масаи со своим фотоаппаратом, а они ходили за мной!

Удовлетворив своё любопытство, масаи возвращались восвояси, а к вечеру приходили другие, и так было каждый день. Интерес ко мне у людей не ослабевал до самого моего отъезда. Часто появлялись одни и те же лица, старики и молодёжь, женщины и мужчины. Я угощала гостей конфетами и манго, при этом многие звали к себе посмотреть на их семью.

Через день-два коз резали в разных общинах и приходили за мной, что бы пригласить на ужин, а потом отводили обратно. Иногда в гости со мной ходил кто-нибудь из наших хуторян. Дома масаи разбросаны по горам для удобства выпаса скота, поэтому часто приходилось идти очень долго на соседний склон или за соседнюю гору, но для людей леса это не было расстоянием, да и я всегда любила ходить пешком.

Знала, что масаи пьют кровь животных, но всякий раз приходила к уже готовому ужину, и никак мне не удавалось увидеть этот "фокус". Всё оказалось просто. Женщины при ритуале убиения животного не присутствуют, их на него просто не приглашают. Тогда я напросилась сама. Когда наши мужчины резали очередного козла, то позвали и меня.

Разделывали козла легко и умело, прямо на листве от деревьев. Развернули рёбра, вытащили внутренности, образовался карман с набежавшей туда кровью. Каждый участник процесса черпал кровь ладонью и пил. Все лица людей блестели от крови в свете горевшего рядом костра. Когда кровь была выпита, Монти оторвал сердце и печень от внутренностей. Прямо на весу при помощи мачете глава общины отрезал ещё тёплые куски внутренних органов, а остальные участники пиршества их ловили и тут же съедали. После трапезы все так же быстро утёрлись листвой и продолжили обрабатывать тушу. Масаи любят разбавлять кровь молоком, да и в обычную воду из реки тоже льют молоко, а затем пьют.

Коров здесь режут только по большой необходимости, по важному случаю, а кровь из артерии на шее животного пьют в трудное, сухое время, или же во время падежа скота, когда не могут себе позволить резать животных, что бы кушать мясо. Но эта беда чаще всего касается масаи, живущих в саванне, когда высыхает всё вокруг до желтизны и стада гонят на другое пастбище. Лесные масаи практически не голодают.

Во время убиения животного и дальнейшего пиршества присутствуют также и подростки с детьми и так же, как взрослые пьют тёплую кровь и едят сырую печень, но им не так много лакомства перепадало. Женщины и девочки на трапезе отсутствовали. Собаки пристраивались вокруг в ожидании подачки.

Рацион масаи ограничен: мясо, молоко или молочный чай, угали и лесные чаи. Причём, мясо без соли. Это всё. И не потому, что люди имеют запрет на определённые виды продуктов, или соблюдают какие-то правила, нет, просто они ничего другого не хотят. Рацион масаи менять не собираются, считают, что у них есть всё, что им нужно. Дети питаются так же, только пьют козье молоко вместо коровьего и могут включать в своё меню фрукты. Детский рацион я пополняла конфетами, кока-колой и разными модификациями булочных изделий. Дети не так категорично относились к незнакомой пище, как взрослые.

Вместе с моим появлением как-то незаметно появился и мусор цивилизации. Конфетные фантики были разбросаны повсюду, пластмассовые бутылки из-под напитков валялись в кустах, целлофановые пакеты, упаковки от влажных салфеток и мыла разлетались по округе, а с тюбиком от пасты и баночкой от крема играли девочки. Не потому засорялся хутор, что я разбрасывала ненужные мне вещи, а потому, что дети из любопытства растаскивали мои мусорные пакеты. Я складывала пакеты где-нибудь под кустом без надежды на вывоз, а дети его всегда находили. Ведь после масаи мусора не оставалось, кроме костей, да и те собаки сгрызали почти полностью, спрятавшись в лесу.

Мне было неприятно от того, что засоряю чистую естественную среду и придумала мусор прятать в брошенные термитники, которые глубокими дырами уходили внутрь земли. А термитники, это вообще интересная штука. Термиты его строят, стараются до определённого периода, пока не наступит момент, думаю, размножения. В этот период насекомые покидают свои "пирамиды" и взлетают на, вдруг появившихся, крыльях. Целые тучи поднимаются в воздух. Знатное лакомство для птиц. И если какая-либо пара термитов выживет, найдя друг друга среди миллионов взлетевших особей, то спарившись прямо в воздухе, падает на землю. Их счастье, если особи упадут в удобную расщелину, с того момента начнётся новый цикл развития и новое строительство термитника всеми появившимися на свет поколениями.

Масаи совершенно не употребляют в пищу рыбу и морепродукты. Мне кажется, что это неприятие продукта зиждется на генном уровне. Я много раз наблюдала, как они реагировали на рыбный запах. Это не просто каприз, это непереносимость продукта.

Трижды я готовила плов на углях, девчата за мной наблюдали, но по окончании приготовления, попробовать согласились только двое – мама Эсты и старый слепой отец всего семейства (терять им было нечего!). Все остальные сородичи категорически отказались от нового блюда. Так-то вот! А я думала, сейчас все налетят с ложками и станут нахваливать мой плов, ведь хочется, наверное, разнообразия, да и приготовила с расчётом на всех, а оказалось, что совсем не хочется.

***

Каждое утро, пока я занималась своим туалетом под бдительным надзором прихожан и детей, женщины чистили мой дом после животных, потом готовили чай, а вечерами ставили ведро тёплой воды для купания. Я не думала, что эту воду надо было добывать. Я считала, что всё просто и не сложно. Когда Эста в первый раз повела меня на реку стирать вещи, то воды совсем не оказалось. Река была каменистой, а между камней намыт совершенно сухой песок. Да и не река это была, а её высохшее русло. Эста выкопала несколько колодцев в разных местах песчаного русла, пока не нашла воду. Мы сидели и ждали, когда вода наберётся в те колодцы, только после этого состоялась стирка. Возвращаясь, Эста взвалила себе на спину тяжёлую канистру с водой и пошла в гору, а я полведра еле донесла. Ведь подниматься к поселению надо было примерно километр.

В округе пряталось много сухих и каменистых русел, которые заполнялись в сезон дождей, а пока мне приходилось учиться у масаи искать воду по влажному песку и стирать вещи мутной водой. Всегда рядом со мной пристраивались женщины из других общин, они тоже стирали и сушили вещи, разбросав по монолитам, чистили песком до блеска свои металлические браслеты на руках и ногах. Женщины наблюдали за мной с нескрываемым любопытством, а мальчишки-пастушки, приходившие к реке напиться, просили мыло и всякий раз я его кому-либо отдавала. Дети пили жёлтую воду из колодцев, я с содроганием на них смотрела, не понимая, как вообще после такой воды можно выжить? В благодарность мальчишки до самого дома помогали нести мой пакет с мокрыми вещами и полведра воды. Всех детей наделяла конфетами.

Вода в общине была на вес золота, а тут я со своим купанием, но не мыться я не могла. В общем, ещё та птичка! Люди ко мне были очень добры, ни разу никто слова о воде не сказал.

Вода доставалась масаи не легко. Девушки носили её с реки не только в канистрах но и возили на ишаках. Надевали ослику на спину перемётную суму и по обе стороны укладывали канистры и вёдра с крышками. Потом собирали вместе всех детей, стадо коз, телят и большой компанией, захватив ещё и соседей, отправлялись в лес на поиски живительной влаги. Такие походы занимали по полдня, ведь воду надо было искать, терпеливо обходя все известные влажные пески в сухом русле горной реки. Да это и не полведра, которые я с трудом набирала, а заполнить надо было все канистры, штуки четыре и пару вёдер. Я ходила на реку вместе со всеми. Девчата громко пели на весь лес, дети радовались коллективному выходу, а животные всегда готовы были поддержать инициативу.

Порой приходилось долго искать влажное место. Сухой период для масаи слишком тяжёлое время, поэтому найдя среди камней отстоявшиеся лужицы, все дети принимались за умывание, а заодно мыли обувь, да и взрослые не лишали себя такого удовольствия. Животные находили воду самостоятельно, как правило, это были кем-то изготовленные поилки у валунов. Заполнив все ёмкости, женщины закрывали питьевые ямы колючими ветвями от коров.

Однажды мы все так увлеклись помывочными делами, что не заметили, как ушло стадо коз и телят. Мириям с Мамелок бросились на поиски. Я совсем не могла понять, как они их будут искать! Лес большой. Я сильно переживала о случившемся, считая, что мы потеряли всё стадо, а девчата по следам, которых я совершенно не могла увидеть, нагнали животных у самого дома. Просто козы нас ждать устали и пошли домой.

Вода в колодцах всегда имела цвет песка с постоянным осадком на дне, но масаи её пили не кипячёной и прямо из вырытых колодцев, если жажда в лесу застанет. Всю посуду так же мыли речной водой. Я не должна была пить ту воду, дабы остаться в живых, поэтому мне требовалась минералка. Минеральная вода продавалась в той деревне Лингатеи, которая находилась за семь километров от моего дома, а в деревне, которая за два километра от моей общины, минералки не было, ведь надобность в ней отсутствовала, все пили воду, и масаи и мусульмане, из песка.

В первый раз меня повёл в Лингатеи младший брат Монти, что бы показать дорогу. Но ещё было важным, что бы люди в деревне, откуда я попала к масаи, видели меня с ними. Это накладывало определённый отпечаток на отношения.

Дорога была необыкновенной! Вернее, едва заметная тропа среди дерев. Она извивалась по лесу, спускаясь к каменистым руслам и взбираясь на склоны. Всевозможные виды акаций со странными плодами и цветами колючей стеной переплелись вдоль тропы. Муравьиное войско цепью пересекало путь, гусеницы "стоножки" похожие на маленьких змеек ползли по красной почве, а жуки-навозники трудились, скатывая навозные катышки в свой дом.

А птицы! Большие и маленькие, цветные, хохлатые и хвостатые пернатые кружили над головой. Стая аистов марабу собирала разную живность по свежевспаханному полю.

Я так хотела сфотографировать марабу, бежала за ними, проваливаясь в красную почву, а они всякий раз взлетали и приземлялись всё дальше, пока совсем не улетели от надоедливой женщины. Лес местами менялся, переходя в поля, которые мусульмане засаживали кукурузой и всегда на них работали люди с мотыгами.

Крестьяне кричали нам на суахили, а мы им, и махали приветственно руками. Иногда лес открывал большие чистые поляны с высокими деревьями и раскидистыми кронами. Тропа выходила на большак, по которому уже можно было ехать на машине. Все лесные прелести оставались позади, а впереди по дороге ещё предстояло пройти несколько деревень. По приходу в Лингатеи брат Монти показал мне магазин оптовой продажи, о котором не знала, хоть и прожила тут три дня перед приездом к масаи.

С того раза я часто ходила в Лингатеи за водой, покупала упаковками по шесть литров и шла обратно через все три мусульманские деревни. Дополняла свой рацион рисом, жареной картошкой, бутылочкой пива "Килиманджаро", а то и коктейлем ром-кола. В Лингатеи всё есть!

Ром, или "коньяги" по-местному, продавался расфасованным по 100 грамм в пакетиках. Его просто смешивали с колой и пили. Так делали все масаи, так делала и я. Иногда в своей общине, да и в деревне угощала масаи таким пакетиком с ромом, втайне от женщин, а особенно перепадало Толегу, который мне помогал во всём по первому зову. Надо ли говорить, что очень быстро обросла знакомствами и люди в деревне уже не таращили на меня глаза, а принимали как местного жителя. Приветствовали меня масаи уже издалека и под мой фотоаппарат выстраивались. В общем, жизнь налаживалась.

 

Глава 13. Будни масаи мне на удивление

Проходя через мусульманские деревни между моей общиной и Лингатеи, раздавала всем детям подряд конфеты. Только конфеты и были в местном «сельпо»! Печенье в главной деревне не продавали, видимо считали излишеством. Зачем печенье? Лепёшки есть!

Деревенские мусульмане меня не обижали, а женщины в шутку просили подарить им мои ноги, что бы так же ходить по семь километров туда и семь обратно. Однажды меня застал на дороге сильный дождь, я спряталась под деревом не успев дойти до хутора. Видела, как жители призывно махали руками с высокого бугра, но я не могла даже двигаться, ураган валил с ног и рвал зонт из рук. И тут вижу, ко мне бежит человек с окраины. Мужчина принёс с собой кусок полиэтилена, и мы вместе рванули обратно. Там в одном из домов я переждала непогоду. Населению очень нравилось, если хоть что-то я говорила их родным языком суахили, поэтому постепенно завоёвывала авторитет.

Я совсем не боялась ходить одна через лес, даже если в дороге заставала ночь, вернее ранний вечер, который смеркается уже в шесть часов. Пару раз такое случалось, но с собой всегда был фонарь. Днём часто встречались масаи, которые уже меня знали, гнали коров то на продажу в город, то наоборот купленных, а если меня не знали, то сразу и знакомились. Крестьянам, работавшим в кукурузных полях, я тоже примелькалась. Иногда мне выпадали попутчики.

В лесу ближе к ночи ревели обезьяны, да и вокруг моего дома их хватало. Наши собаки чутко реагировали на лесной шум и устраивая ночные гонки по лесу. Масаи говорили, что в окрестностях живёт леопард, но на тропу или к людям не выходит. Дикие животные обходят дома масаи стороной, как будто бы знают, что этому народу разрешено охотиться на них в заповедниках. Мой лес, где жила, думаю, являлся частью заповедника озера Маньяра, я часто слышала это название.

Однажды я сидела у своего дома. Две жены делами занимались, а дети вокруг меня по земле расселись. Монти был в лесу и вдруг, вся округа огласилась его дикими воплями.

Думала "наших" бьют, или змея напала. Призывные крики, неведомые мне, рассыпались по лесу. Тут же прибежали подростки – бросили своё стадо в лесу и с испуганными лицами что-то второпях рассказывали. Масаи из домов выбежали на зов и, схватив мачете, бросились в лес. Казалось, что люди летели, едва касаясь земли. Длинные мускулистые ноги в высоком прыжке просто зависали в воздухе. Масаи с лёгкостью переметнулись через кустарник и исчезли в чащобе, а Монти всё кричал и кричал уже с другой стороны. Женщины и дети на опушку выскочили, издавая в ответ на крики странные возгласы. Думаю, давали понять, что все мужчины побежали к нему.

Я испугалась беды, и вслед за мужчинами в лес рванула, а там уже с окрестных гор масаи толпой летят в развивающихся платьях и мусульмане с ружьями. Решила, что война масайско-мусульманская началась, но бежавшие люди пояснили, что гонятся за большим животным. Оказалось, что большой куду по неосторожности зашёл во владения людей. У масаи свои позывные на всякую ситуацию в лесу. Вот этого я не знала. Настоящие дети леса. Невероятная гармония с природой просто поражала. В любой ситуации масаи знали, как себя вести.

В тот день большому куду не удалось скрыться. Огромная антилопа, весом 250 кг была настигнута за 10 км от нашего дома. Это прыгучее животное размером с мощного быка люди преследовали до конца. Винторогий самец с красивой полосатой шкурой и лохматой холкой был убит. Вообще, куду животное стадное, но этот был самцом-холостяком и, видимо, находился в поиске самки, что свойственно большим куду. (Армало – в языке масаи)

К вечеру вернулись счастливые масаи и принесли кусок мяса, а вслед за ними мусульмане притащили тяжёлую шкуру, намотанную на палку в виде коромысла. Я спросила про животное, оказалось, что его уже разделили на всех мусульман и масаи. В общем, кому хвост, кому голова. Нам досталась шкура и большой кусок от быка. В тот же вечер всем раздали по кусочку мяса, похожего на жёсткую говядину. Масаи мясо долго не варят, поэтому я не впечатлилась, а только попробовала из любопытства.

Со шкурой разобралась Эста. Старшая жена состригла холку, по периметру сделала надрезы, а женщины приготовили острые колышки. Шкуру натянули на колышки, через три дня она высохла, жёсткая стала и не гнущаяся. Жёны намазали её специальным составом от насекомых, выровняв края, отнесли в дом. На ней потом спали дети.

***

Масаи о коровах знают всё, испытывают к ним самые нежные чувства. Взаимопонимание человека и животного находится здесь на астральном уровне. Мужчины не уйдут из загона, пока каждое животное не погладят и не осмотрят. Все животные в нашем стаде были чистые, привитые от болезней, с проставленным личным клеймом. Режут их только в особых случаях, а в основном мужчины ими любуются.

О коровах заботятся, как о собственных детях, а может ещё и лучше. Масаи скорее купит препараты для животного, чем лекарство для себя, поэтому на всех базарах и в мусульманских деревнях изобилие ветеринарных магазинов. Но базары-ярмарки существуют не только для покупки и продажи коров с козами, они ещё и для развлечения. Всякий раз я ездила на эти базары с кем-либо из знакомых. Ярмарки проходили раз в неделю в одной из близлежащих деревень, на них съезжались все жители из дальних мест. По такому случаю открывались дополнительные автобусные маршруты по главной дороге, до неё ещё надо было пройти 2-3 км лесом, минуя манговые рощи. Преодолеть такой сложный путь мог только тот, кому страстно хотелось кутежа. Мне очень хотелось, да ещё кому-нибудь из знакомых, и мы с вечера договаривались о предстоящем походе, обещавшем знатное веселье. Выходить надо было ранним утром. Пока до дороги дойдёшь, потом транспорт надо дождаться, да ещё и доехать до самого базара.

Первым таким походом стал поход в деревню Сунья, которая находилась за 12 км от того места на дороге, где нас забрал транспорт. В то раннее утро масаи постучали в мою дверь посохами. Я быстро собралась, и мы пошли по ещё тёмному лесу, освещая путь фонарями. Тропы, как таковой не было, люди вели меня сквозь чащу, придерживая ветви и интуитивно определяя направление. Это не была знакомая мне тропа, по которой курсировала за минералкой, это был сложный маршрут среди колючих кустов и высоких деревьев.

Когда начало рассветать, то солнцем лес озолотился, идти стало легче. Под манговыми деревьями трава была усыпана плодами. Я набрала по ходу манго, но среди зрелых плодов было много зелёных, кем-то надкусанных и, конечно же, испорченных. Думала, что это дети масаи всё перепортили, а оказалось обезьяны! Эти беспардонные существа, сидя в кроне дерева, таким методом проверяют манго на зрелость и если оно жёсткое и кислое, то просто бросают его вниз.

Уже подходя к главной дороге, мы вдруг попали в тучу термитов. Крылатые крупные муравьи кружили беспорядочным роем, усаживаясь на нас, ползая по одежде, волосам, телу. Мне трудно передать тот ужас и брезгливость, который я испытала, а масаи просто укрыли голову и лицо своими накидками, претерпевая сущий кошмар. Я неистово отряхивала термитов, надеясь скоро выйти из роящейся тучи насекомых, но их было миллионы и это термитное нашествие было и там, на большой дороге, где предстояло ждать транспорт. Транспорта долго не было. Я, измучившись, ходила вдоль дороги то в одну сторону, то в другую. Присесть на то бревно, которое, видимо, здесь лежало специально для отдыха, определяя остановку, было невозможно. Насекомые ползали по земле, по деревьям, кустам, траве и по сухому бревну, на которое уселись масаи, стряхивая термитов со своих голых ног.

Когда вдалеке показалась легковая машина, столбом закручивая красную пыль, я уже готова была остановить её любым способом. Выскочила на дорогу и жутко жестикулировала руками. Водитель остановился, не понимая, откуда в этих дебрях появилась белая женщина, но тут мои масаи подошли и водитель успокоился. В машине сидели две женщины, держа на коленях корзины с фруктами. Термиты полезли в окна машины, водитель всё понял, быстро перетащил корзины в багажник, бесконечно себя отряхивая. Мы забрались в машину, как утопающие в спасательную шлюпку и погнали по ухабистой дороге, подпрыгивая, всё ещё долго выбрасывая за окно ползающих в машине насекомых. До сих пор при воспоминании о том кошмаре моё тело судорожно передёргивается. Противнее ситуации не было даже в лесу у водопада Кимани, когда я со своими танзанийскими друзьями в предыдущую африканскую поездку попала в рой мух цеце, которые могли закусать нас до смерти.

До базара мы добрались. Вся Сунья была заполнена масаи и их животными. Многие обладатели красных клетчатых накидок уже были здорово навеселе. Повсюду были устроены загоны для животных в колючей ограде. Базар тут вроде праздника, зрелищно и колоритно. Специально в такой день устраивались традиционные представления, спектакли под открытым небом. Участники в костюмах различных племён Африки сражались с мачете и луками под всеобщие возгласы одобрения. Народ плотным кольцом обступал площадки, видно уже и сами африканцы забыли, как это было.

Разыгрывались призы и проводились конкурсы. Всё сопровождалось поеданием мяса, которое жарили тут же у костров и излишним питием спиртных напитков. Повсюду за колючей оградой загонов продавали и покупали животных. Но, кроме того, продавалась ткань для национального платья, уже готовые украшения, посуда. Соль, насыпанная горками, расходилась порциями. Там я приобрела на всякий случай ложку, что бы есть рис, которой мне очень не хватало и красное одеяло для прохладных ночей. Кило крупной поваренной соли купила для себя и масаи. Большой фонарь с крючком, стал самой желанной покупкой с рынка.

Повсюду встречались "наши", а слепой Аргелеси на всех рынках попадался мне на глаза, и всякий раз его водил за посох кто-либо из престарелых друзей. Я всегда давала ему на кружку местной браги за то, что любое расстояние он готов был преодолеть, что б слегка "потусить" с народом. Аргелеси целовал мою руку и смеялся, пытаясь потрогать ещё и лицо, как все слепые люди. Я сторонилась чужих рук, чувствуя себя неловко. Все поводыри старика знали меня в лицо и в каждый базар легко находили, ведя за посох Аргелеси. Масаи не просили денег, будучи уверенными, что угощение им обеспечено. Старики масаи пили напиток, напоминавший брагу, большими кружками. Брагу привозили мусульмане в пластмассовых синих бочках, и, расставив вокруг несколько походных стульев, натягивали тент. Получалось подобие летнего кафе.

Любопытная молодёжь ходила за мной толпой, а вдоволь насмотревшись, отставала. Мало кто из молодых людей видел мзунгу в своей жизни. Это всё равно, как если бы приехал масаи в красных накидках, в серьгах и браслетах, да ещё с мачете в российскую глубинку и прошёлся бы по улице. Смотрины были свойственны не только рынкам, но и среди деревенских улиц, в своей общине, на реке, даже на лесной тропе я подвергалась тщательному осмотру со стороны встречных.

Женщины приветствовали меня языком масаи "Такуэньё", я отвечала "Ико". У мужчин совсем другое приветствие – "Супаи", а отвечать нужно – "Апа". Люди меня трогали за руки, за волосы, при этом просили снять шляпу, рассматривали лицо. Я не всегда была тактична, иногда старалась проскочить мимо.

 

Глава 14. В гостях у Мануэля

В один из дней приехал Мануэль на, сверкающем огнями, мотоцикле. Тот самый Мануэль явился, который привёз меня в «мою» общину и пригласил в свою семью погостить. Ехать было далеко, сначала семь километров до д. Лингатеи, где он встретил меня в первый раз, затем 12 км в лес к хутору, возле дальней горы. Дорога была песчаная, колёса вязли и нас заносило. Когда добрались до его хутора, то женщины и дети его семьи встретили нас первыми. Народу было очень много, даже побоялась, что на всех конфет не хватит, купленных заранее, да и вообще, конфеты всегда имела при себе. Дети подставляли голову, приветствуя, а женщинам я протянула руку. Среди них была жена Мануэля, которая по случаю моего приезда, надела украшения даже на голову в виде бисерной шапочки.

Мануэль показал свой дом, куда вслед за нами набилась куча народу, и достал альбом с фотографиями, что для масаи большая редкость. Но если учесть, что Мануэль работал на острове Занзибар, где туристический конвейер не останавливается никогда, то удивляться не стоит. Многому научишься поневоле!

Показывая снимки, мой знакомый рассказал очень странную историю. Работал Мануэль с туристами, танцевал танцы масаи и прыгал выше всех. Думаю, что многие слышали о прыжках в высоту во время исполнения танца воинов. Это совершенно уникальное зрелище восхищает. Итальянская семейная пара приходила на его концерты. Колоритная причёска, длинная коса, стильные украшения в волосах действовали на женщин магически. Однажды ночью к нему пришла итальянка без мужа и призналась в любви. Ответил, что она замужем и должна быть со своим мужчиной. Итальянцы уехали, а он остался.

Прошло два месяца, и вновь появилась та женщина, но уже одна. Она развелась со своим супругом в Италии, вернулась на Занзибар и вскоре стала женой Мануэля. Пара приехала в общину супруга. Итальянку хорошо приняли и сыграли настоящую свадьбу по всем законам масаи. Самое ужасное, что европейка прошла обряд обрезания. Женщина уезжала и приезжала, живя по месяцу с масаи, но, видимо, разным культурам не суждено было ужиться. На память Мануэлю остался альбом с фотографиями. Очень поучительная история.

Моя русская подруга Елена, что жила в танзанийском городке Иринга, после редких телефонных разговоров со мной, в которых я рассказывала о своей жизни в лесу, просто диву давалась, как я всё это могу пережить. А я не переживала – я жила. Лена мне посоветовала посмотреть фильм "Белая масаи", но я могла его увидеть только дома, в России. Так вот, когда я сказала Мануэлю, что существует такой фильм, то он в шутку ответил, что его сняли по сюжету его любви с итальянкой. Так разительно совпадали события. Фильм правдоподобен до мелочей, даже мысли масаи сродни тем, которые наблюдала и я.

После знакомства с домом Мануэля, мы отправились в лес, где собралась мужская половина его большой семьи. Тут зарезали не одного козла, а трёх. Отец семейства имел шесть жён и 45 детей! Старый масаи считался богатым человеком и имел огромное стадо, при этом был пьющим и каждый день ходил в д. Лингатеи за 12 км. Там он к вечеру набирался окончательно. Всякий раз сыновья привозили старика домой мотоциклом, но сегодня по случаю моего приезда все были в сборе, думаю, из чистого любопытства.

Два старших брата Мануэля говорили на испанском и английском языках. Сказывалась многолетняя работа с туристами. Жалко, что не говорили по-русски! Хотя не знаю, смогла бы я без труда на тот момент общаться на родном языке? Я всегда удивлялась синхронным переводчикам, когда мгновенно требуется перестройка мыслей на нужный язык. Испанский язык считаю своим вторым языком, близким и понятным, удобным и привычным, но с братьями Мануэля говорила только по-английски, который на тот момент мне был более близок.

После того, как власти потеснили масаи с их исконных земель, построив эколоджи и бунгало в саване, им пришлось менять образ своей жизни. Многие сейчас работают охранниками в дорогих отелях, так сказать для экзотики. Молодёжь танцует для белых туристов свои "прыгучие" танцы, потешая тем самым европейцев и получая за это мизерную мзду. Эта учесть не миновала семью Мануэля, но трагизма ситуации пока никто не ощущал, только гордость за приобретённые знания и за познание сторонних языков.

Семья Мануэля всё прибывала. Мужчины с мачете у пояса и красных накидках появлялись отовсюду. В центре поляны несколько человек занимались приготовлением супа – дали попробовать и мне. Но как это можно есть? Совершенно невозможно! В кастрюле смешивалось молоко, кровь животного, кукурузная мука и отвар корней деревьев. Потом бело-розовая жидкость взбивалась палкой-рогатиной, а после всего процеживалась и разливалась по кружкам. Мужчины с явным удовольствием пили смесь под названием суп. Почему масаи называли это супом, я не знаю, видимо из-за крови козла. (Суп, чай, мама и некоторые другие слова на суахили произносятся так же.)

Снова мясо жарили на кольях и меня угощали. Масаи, как обычно, ели мясо полусырое, а мне доставалось самое прожаренное. После трапезы Мануэль принёс термос с горячим молоком, которое приготовила его жена. Запивать молоком мясной обед – это удовольствие выше среднего.

Такое благостное состояние я ощущала только здесь и мне совсем не понятно, почему у себя дома я не испытываю подобных ощущений. Перед моим отъездом с хутора женщины надели мне браслеты на обе руки. Как-то незаметно я обросла украшениями, которые звенели и сверкали, обращая на себя внимание встречных.

Отцу семейства Мануэля дала на прощание 10000 шиллингов, так с тех пор, встречаясь со мной в главной деревне Лингатеи, он тряс мою руку и не отпускал в надежде на угощение. Всякий раз говорила старику, что он богат, а у меня не то, что коров нет, даже обычной козы не имеется. Тот пьяно смеялся, довольный эпитетом, приятно ведь, когда о твоём богатстве говорят даже русские! Несколько раз старому масаи приходилось меня угощать, раз уж у меня и козы нет!

 

Глава 15. В лесу не расслабляться!

Мужчины масаи считают себя воинами и в мирное время только разговоры говорят, развлекаются, по саванне ходят, а женщины выполняют всю работу по дому: таскают тяжёлые канистры с водой, строят дома из веток и обмазывают глиной, готовят еду на костре, за детей отвечают. Мужчины целые дни проводят праздно, и успела заметить, что они совсем ничего не умеют делать толково, даже столб в землю вкопать. Руки у воинов совсем неловкие – бревно для ограды несли так, что я и жёны вместе со мной потешались.

На молодых масаи с 18-ти до 20-ти лет возложена обязанность местной полиции, когда они должны разрешать спорные ситуации в лесу. Этот период в два года привыкания к людям и умения логически мыслить проходит каждый мужчина. Парней так и называют "полиция масаи". Период обучения молодёжи существует для закалки характера, для умения общаться с людьми своего племени, для познания возможных жизненных споров и их разрешения.

В настоящее время масаи учатся у мусульман расчищать леса от деревьев и засаживать пространства кукурузой, но их поля выглядели очень жалко, кукуруза совсем не росла. Женщины добросовестно ходили на поле (шамба) со странными металлическими топорами, но ни как не с мотыгами. Орудие довольно увесистое и младшей жене Мириям очень нравилось работать в поле. Монти помогал корчевать пни. Вообще наш Монти был весь какой-то правильный и не пьющий: в дальнюю деревню не ходил, всегда был при доме, детьми занимался, заставляя их высоко прыгать под аккомпанемент ладоней.

Я часто уходила на поля или в лес одна, там можно было найти что-либо интересное. Одинокое колбасное дерево служило мне ориентиром среди зарослей и полей. Его длинные увесистые плоды, напоминающие длинную тыкву, свешивались с плодоножек, похожих на шнуры. Сами плоды были твёрдые, "бронированные", и отведать их было только под стать слонам и носорогам. Но, увы, таковых в нашем ареале не наблюдалось. Поэтому "колбаски" густо висели под кроной своего дерева, как новогодние игрушки на ниточках под ёлкой. Плод колбасного дерева мне довелось попробовать в Уганде, там его пекут на углях и продают вдоль дорог. Напоминает плод белый хлеб, но более сухой, не солёный и, можно сказать, не вкусный. Но, что русскому не хорошо, то африканцу мило!

Ещё одно дерево мне нравилось, вернее лиана с круглыми зелёными плодами, напоминающими маленькую дыню. Калебассовое дерево – из его твёрдых древовидных плодов мусульмане делают посуду, а масаи ещё пользуются его мыльными семечками для стирки вещей, но это в том случае, если пастухи кочуют со своим стадом, а с мылом в лесу перебои.

В округе моего проживания обитало огромное разнообразие хамелеонов, многие были похожи на зелёные веточки. При моём приближении хамелеоны просто замирали в одной позе, лишь только маленькие глазки бегали по сторонам. Вообще хамелеон имеет способность смотреть одновременно двумя глазами в разные стороны, при этом один глаз может быть не подвижным, а второй быстро бегающим. Я брала ящериц в руки, что бы рассмотреть со всех сторон, а они отталкивались от меня лапками и хвост кольцом заворачивали. Потом узнала, что хамелеоны бывают кусачими.

К нам под навес пришёл кусачий хамелеон. Перебирался гость медленно по жердочкам, выбрасывая длинный язык и собирая насекомых. Хамелеон был крупный с красным животом и каждый раз менял цвет, как только я до него дотрагивалась палкой. Дети кричали, отбегая, взрослые хотели его просто убить, но я не дала, посадив на палку. Хамелеон огрызался, показывая острые зубы, и шипел. Отнесла ящерицу в лес и в кроне дерева оставила, но дети её всё-таки уничтожили. Видно, был опасен.

Кроме хамелеонов в лесу по камням грелись разные ящерицы. Особенно мне нравились красноголовые агамы, которые после обеда лежали на прогревшихся монолитах. Тело ящериц имело совершенно голубой окрас с ярко оранжевой или же алой головой. Движения агам юркие, как и должно быть, поэтому исчезали они очень быстро, но я всегда держала фотоаппарат наготове. Эта ящерица называется Агама колонистов, довольно интересное имя. Является одной из самых красивых ящериц в мире, хотя самки всего лишь зеленовато-бурые в красных пятнышках, так сказать красотой не блещут.

Кроме всего прочего встречались гигантские африканские улитки Ахатины, которые растут до 20-ти см и не имеют пола! Улитки не любят влагу, считаются вредителями полей и огородов, но красивые, сумасшедше! Тело воланом, раковина яркая и блестящая, рожки вроде антенн, увенчанных прозрачными глазками. Как тут не залюбоваться?

Однажды на нашу территорию заползла очень длинная изумрудно-зелёная змея и сразу в коровий загон подалась. Она без страха и стыда прошелестела в траве яркой лентой буквально в трёх метрах от нас, введя в ступор не только меня, но и женщин масаи, спокойно сидевших за своим бисерным рукоделием. Мужчины поодаль говорили разговоры. Первой пришла в себя Эста, подскочив, как "ужаленная". Все женщины тут же побежали за ней, схватив мотыги и палки. Змея меж ограды спрятаться хотела, её настигли и долго убивали. Живучая оказалась. Когда всё-таки прикончили мамбу, то во двор вытащили и Монти понёс её в лес, держа за хвост. Монти под два метра ростом, как и все масаи, а змею нёс в высоко поднятой руке, значит, длина её была более двух метров. Наш хозяин бросил аспида в термитную яму, куда я запихивала свой мусор, благо термитников вокруг было предостаточно.

Мамба обожает манговые деревья в период их цветения. Аромат цветков привлекает змей в крону дерева и способствует периоду размножения, поэтому во время цветения манго под деревьями лучше не ходить, а держаться на расстоянии. Змея, как правило, падает с дерева, может случайно, а может нет и кусает сразу в голову.

Если в лесу змея укусила корову, то, вырезав место укуса, масаи съедали животное, даже говорили мне, что можно и кровь пить! Там, где прошло стадо, змеи расползались, пастухи-дети шли смело вслед. Я тут всему удивлялась. Просто какой-то загадочный мир!

Уже вернувшись в Россию, заглянула в интернет. Оказалось, что Зелёная мамба самая ядовитая змея Африки! Растёт до 3-х метров и наряду с чёрной мамбой имеет жуткую привычку нападать первой. Ещё в более ранний мой визит в Африку угандийцы предупреждали, что мамба – змея скоростная и идёт на звук, даже может преследовать человека, идущего по лесу, а там, наверное, как посчитает нужным, может и напасть со страху. Хорошо, что на момент знакомства с мамбой, я не знала её особенностей. Случай со змеёй был единичным, хотя после того стала под ноги смотреть. Лес – есть лес! Кстати, интуитивно, даже в тени деревьев, ходила под зонтом. Мало ли, какая вредность может упасть на голову! Зато приятных моментов было куда больше. В месте нашего обитания жили большие красивые птицы-носороги, с ярким оперением и клювом, как у тукана. Голова у них белая, большой горбатый красный клюв, а красиво сложенный длинный хвост, был тёмно-синего отлива. Такие красивые птицы и совсем не пугливые! Носороги летали вокруг, сидели у дорожек, и даже пристраивались на крыши домов.

Временами появлялись в лесу тучи мотыльков, ну просто целыми облаками. За ними шли стаи птиц, похожих на стрижей. Вот тут нашим красавицам был праздник! Мотыльков уничтожали за несколько минут, и сыто рассаживались по деревьям. На тех птиц хотелось смотреть и любоваться, ведь красота всегда притягательна.

Вообще, в ареале моего проживания происходило много интересного. Я бесконечно долго могу об этом рассказывать. Странные гусеницы, черви, муравьи, всё было не знакомым и довольно забавным. Разные акации в цветах, или с интересными плодами вызывали любопытство. Всё это мощно наполняло мою жизнь в лесу, и я совсем не хотела никуда уезжать.

 

Глава 16. Женская дружба и отношения взрослых с детьми

Как-то я дала Эсте немного денег, она долго благодарила и на следующий день ушла в деревню за маисом, а появилась вечером на мотосейко (мотоцикл на суахили). Она привезла мешок кукурузных зёрен, новые куски синей ткани для женщин и украшения для меня. Удивила, надо сказать. Красные и чёрные бусы Эста закрепила на моей шее, потом повязала на меня синюю ткань на манер масаи. Мириям вынесла бисерную шапку для меня. После чего женщины потребовали фотосессию. Как-то постепенно все привыкли к моему фотоаппарату и даже полюбили. Женщины пообещали обрядить мои ноги и руки в браслеты масаи, Эста даже бисер для них купила.

Подумала, что ждать долго придётся, но все женщины дружно взялись за дело. Каждый день после обеда они усаживались прямо на землю, и, напевая, занимались плетением. Картина напоминала занятие в клубе по интересам. Я предложила маме Эсты лупу на всякий случай, но она не знала куда глядеть, как из басни "Мартышка и очки", поэтому вернула обратно.

Масаи имеют отличное зрение даже в преклонном возрасте. Браслеты были готовы через четыре дня и сразу мне надеты на руки и на ноги. При помощи спичек их "запаяли" навсегда. Если снять, то только порвать. Так и хожу по сегодняшний день.

Потом женщины принялись за широкие браслеты для ног, но я их вовремя остановила, пояснив, что в России ношу высокие сапоги, поэтому браслеты будут мешать. Очень странным им показалось такое заявление. Зачем мне сапоги? Наверное, масаи думали, что Россия тоже в Африке, но мама Эсты всё-таки накрутила мне цветную проволоку на руку и научила за ней ухаживать. Чистить проволоку надо песком, что бы блестела, но я всякий раз, бывая на реке, забывала это делать, поэтому наши женщины мне их ещё и чистили. Кстати, узкие браслеты для рук и ног носят вдовы с незамужними девицами, а высокие до локтей и до колена – молодые женщины, имеющие мужей. Вместо тех браслетов, от которых я отказалась, мама Эсты сплела мне красивый декоративный крест на память. Женщины занимались плетением и бисерной вышивкой для себя и для мужчин общины, украшали широкие женские пояса из коровьей шкуры, тщательно выкладывая бусинами. Эти пояса надевают на голое тело под платье, а к нему по необходимости крепится мачете в ножнах. Каждая женщина масаи имеет такой пояс.

Вечерами, по завершению всех дел, женщины собирались у стены моего дома, пели они и танцевали при свете фонарей. Мало того что Эста и Мириям были подружками, они настолько слаженно двигались и пели дуэтом, что казалось созданы, что бы жить в одной семье. Движения девушек были совершенно синхронны даже в мелочах, бусы и бисер на шее позвякивали и подпрыгивали одновременно с их движениями. Именно в этом заключается мастерство танца масаи. Мужчины в это время "умные" разговоры вели поодаль.

Собаки дремали, надоедливые мухи уснули, лишь только чёрная тьма вокруг, но не взять ей масаи в кольцо. У каждого из наших людей свой фонарь имелся, да и очаг никогда не гас, мерцая красным отсветом.

Все женщины тут очень певучи и при любом деле без песни не обходились, что мне очень нравилось. Это говорило о постоянно прекрасном расположении духа, даже ложась спать, я долго ещё слышала их тихое пение.

***

Церковь масаи находилась в местной школе, что расположилась на бугре. Мусульманские дети учились в школе, а масаи ходили туда в церковь по выходным.

Я тоже посещала мессу с нашими девушками из любопытства. Перед походом в церковь масаи тщательно собирались, мылись, переодевались в новое платье, женщины брызгались духами, подаренными мною и, подвязав детей за спину, отправлялись на церковную службу. Службы проходили довольно музыкально. Масаи пели под барабан, хлопали в ладоши, а падре неистовствовал в своей молитве.

В первый мой приход служащие пригласили переводчика для меня, того самого учителя английского языка, который уже имел со мной знакомство. Стоя рядом с падре, учитель синхронно переводил службу. Священник, казалось, безумствовал, возлагая свои руки на головы желающих, и крича громче всех. Женщины танцевали, звеня всеми своими украшениями. Красиво пел хор, но мелодия разнообразием не отличалась. В конце мероприятия пригласили меня на сцену и предложили о себе рассказать. Всё рассказала, и имя назвала, думала, наградят, а они только руку пожали.

Но руку жали не только мне, а и всем тем, кто пришёл на службу. Масаи выстроились в шеренгу во дворе, а падре обходил всех с громким пением и рукопожатием. Весь этот "беснующийся спектакль" очень напоминал рьяных сектантов, но из песни слов не выбросишь, официально масаи считаются православными христианами.

Я часто задавалась вопросом; почему стада коров не пасут взрослые мужчины масаи? Оказалось, что, как только в общине подрастали дети, считалось зазорным отцу семейства ходить со стадом, и обязанность по выпасу скота возлагалась на хрупкие подростковые плечи. Порою случалось так, что дети не могли справиться с коровами, животные отбивались от стада, но в течение ночи сами появлялись у хутора. По дальнему звуку колокольчиков масаи выходили из дома в ожидании животных.

А тут случилось так, что с наступлением темноты подростки не смогли собрать стадо и вернулись с тремя коровами, а остальные от них сбежали. Оказалось, что коровы зашли на мусульманское поле и съели посев молодой кукурузы, а утром вернулись, приведя с собой хозяев. Вернее хозяева пришли за ними. Думала, будет скандал, но масаи откупились молоком, пообещав ещё мешок маиса. Стада масаи, это бич для мусульман, но Монти пользовался уважением в округе и всегда разрешал спорные вопросы миром.

Однажды, когда начались дожди, стадо и дети не смогли перейти бурлящую реку, которая в считанные минуты наполнилась водой по самые коровьи рога. Дети остались ночевать в лесу, а утром вода спала и все вернулись целыми и невредимыми. Я совершенно поражалась лесному образу жизни этих людей. Ведь тем детям было 10-13 лет! Нельзя сказать, что родители не беспокоились о своих чадо. Люди ночами ходили в поисках стад и детей, но у них никогда не было паники, не было слёз и истерик. Совершенно потрясающий народ эти масаи. Они и природа – одно целое, связанное невидимыми узами навсегда.

Лесные масаи живут в здоровом климате и на оптимально удобной высоте для проживания. Здесь не было жары и не водилась муха цеце, которая является губительной для людей и животных. Комары в лесу отсутствовали, а значит, малярия не существовала. В лесу росли все необходимые "лекарства" и масаи не обращались в госпиталь. Однажды приехал младший брат Эсты из столицы страны города Додома. Его трясло и било. Температура у парня менялась, то падала, то моментально поднималась, я сразу поняла, что это малярия и решила, что брат Эсты умрёт. Молодого человека положили на пустой мешок в тени у дома.

Мать несколько дней поила сына отваром корней. Кризис миновал, и парень встал, как будто ничего и не было.

Но интересным показался момент, когда Эста удивилась в ответ на мой испуг. Эста спросила, неужели я никогда не болела малярией? Разве в России нет малярии? Ведь ею болеет каждый, кто бывает в городах у моря. Мне стало как-то не по себе. А что, подумалось, я должна была уже заболеть малярией?

 

Глава 17. Дары цивилизации

Масаи слишком далеки от внешнего мира в любом смысле. Телевидение и радио у них отсутствуют, как и в двух соседних мусульманских деревнях, ведь об электричестве тут знают только понаслышке. Но в жизни людей леса появился приятный момент, это сотовая связь, которая иногда пробивалась здесь по ночам. У Монти имелся телефон, с которым он не расставался, использовал его в деловом общении с масаи из дальних мест.

А тут вдруг у наших женщин появился ещё один телефон. При каждой свободной минуте мы смотрели видео танцев масаи и слушали их песни. На телефон были записаны профессиональные концерты кенийских и танзанийских артистов, к тому же много фото разных больших городов. Оказалось, что в каком-то соседнем лесу молодой масаи приехал с городской работы и привёз много видео, загруженных из интернета на телефон, и вот этот телефон пошёл по рукам. Телефон ходил по горам, по долам, и наконец-то дошёл до нас. Если телефон разряжался, то его заряжали вновь и передавали следующим горам. У нас мобильник пробыл четыре дня, а потом дети сбегали в деревню за два километра, зарядили батарею и передали "эстафету" дальше. За этих четыре дня каждый член нашей большой семьи пересмотрел видео и фото не по одному разу. Особенно радовались дети. Даже маленький сын Эсты, который всегда сидел у неё за спиной, настойчиво требовал увлекательную игрушку, плача крокодильими слезами.

После этого я решила сделать Эсте подарок. Я купила ей новенький телефон. Пусть даже музыки в нём ещё не было, зато она теперь могла позвонить ночью своему мужу, если он ушёл в лес в поисках стада. Было столько радости в общине, что мне даже сложно описать. Все соседи приходили смотреть на телефон и убедиться, что это – правда. Теперь уже новый мобильник все крутили и изучали каждый вечер, но в основном использовали пока, как фонарь.

Так я ещё и фонарь купила! Большой фонарь, вроде прожектора и каждый вечер выносила его на улицу и подвешивала к своей крыше. Под фонарь собирались все, а детей просто не возможно было отправить спать, ведь каждое утро они вставали вместе с взрослыми и должны были высыпаться. Только один недостаток был у того фонаря, на него летели все насекомые из лесу. Они бились в него и осыпались вниз, насекомые ползали по стене дома, по земле, по людям, поэтому все усаживались подальше от этого светильника.

Неприятным моментом было ещё и то, что все ползучие и летучие насекомые пробирались в мой дом в зазоры под крышей, и я жутко переживала за себя, поэтому перед сном густо брызгала дихлофосом свои "хоромы", где уже были привязаны козлятки и сонные куры забились по углам. Всякий раз переживала за животных, что бы выжили, ведь потом не рассчиталась бы!

Четырёхлетний сын Эсты Ленукуэт был маленьким и самым главным пастушком. Весёлый и шумный хохотун, которого даже десятилетние дети слушались, смышлёный и хозяйственный мальчишка всегда обо всех заботился. Всякий раз Ленукуэт приносил из лесу съедобные листья и плоды акаций на всю семью, при этом раздавал каждому и в равных порциях. Все эти дары леса были кислее лимона, но ели их все и мне приходилось есть тоже. Ленукуэт убирал территорию перед домами, собирал мусор, конфетные фантики и все дети ему помогали. Я одаривала этого ребёнка больше всех. У мальчишки было своё закреплённое маленькое стадо, с которым целый день он проводил в лесу.

Однажды выйдя утром из дома, увидела Ленукуэта лежащим у стены на пустом мешке из-под маиса, свою голову он укрыл своим же платьем. Масаи, хоть мужчины, хоть женщины, всегда спят, укрыв голову, при этом не особенно укрывают тело, вот и ребёнок, подумала, что спит. Оказалось, что мальчик был болен. Я дала ему выпить таблетки, что б лечение было быстрое. Ясное дело, что есть деревья, коренья, но пока их найдёшь, нарубишь, отваришь – уже и помер. Но я сейчас не об этом. Маленькое стадо Ленукуэта стояло рядом и ждало, когда он встанет.

Козы и телята стояли, понурив головы. Другие дети отогнали стадо в лес пастись, а козлята с телятами вернулись через 15 минут. Потом Монти отогнал животных сам, но стадо снова вернулось. До самого вечера пастушок лежал, а его стадо на него смотрело. Так и загнали телят на ночь в загон голодными. Ленукуэт встал на следующий день, как ни в чём не бывало.

Энергию ребёнку некуда было девать, и он сломанной мотыгой перемотыжил всю землю вокруг дома, снова смеялся и прыгал в одном сандалике, погоняя своим детским посохом телят. Совсем недавно Ленукуэт имел полный комплект обуви, теперь только один башмак остался, так и продолжал ходить в одном, как и многие дети масаи. Этот ребёнок заражал своей энергетикой всех. Телята и козлята прыгали вместе с Ленукуэтом. Было ощущение, что животные и ребёнок говорили на языке чувств. Все вокруг, и взрослые, и дети, начинали смеяться.

После этого случая с выздоровлением ребёнка, ко мне стали приходить масаи отовсюду; у кого-то голова болела, кого-то собака укусила, а кто-то впрок попросить лекарств на случай болезни. Вся моя аптечка закончилась незаметно для меня. Основные медикаменты я оставила в своей общине.

А тут сезон дождей начался незаметно. Сначала ливни шли по ночам, а потом всё сильнее, да ещё и днём. Мой дом стал течь. Назревала катастрофа с "обрушением крыши". Решила, что надо уезжать и заявила о своём решении. Масаи, видно посовещавшись, отправили гонца в лес и жестом попросили ждать. Подросток к вечеру вернулся. Оказалось, что он был послан за палаткой на соседнюю гору, но дома не было взрослых, только дети, поэтому вернулся пустой. Я просто была растрогана заботой масаи. Ещё одну ночь пришлось переспать в доме, а утром двое взрослых и я пошли за палаткой.

Две реки преодолели, которые уже заполнялись мутной водой, и колодцы занесло песком, но бурные потоки появлялись только после сильного дождя, поэтому женщины пока ещё копали ямы и набирали воду. Мои масаи говорили со встречными и путь оказался долог, но палатку добыли. Вернувшись, уже почти ночью её установили под навес, а очаг перенесли в мой дом, дожди его заливали. Коровья шкура в палатку не влезала, можно было её порвать, как и ветками от кустов, поэтому требовался матрас. Матраса не было, но было тёплое красное одеяло, которое имел всякий масаи, что бы накинуть на себя в холод. Такое одеяло имела и я. Много раз пожалела о том, что не взяла свою палатку и спальник. Знать бы!

Ещё два дня жила в палатке, но тут заболел следующий ребёнок в семье. Предполагаю, что была дизентерия. Надо было выехать на время. На следующий день, оставив свои вещи у масаи, я отправилась с маленьким рюкзачком в деревню Лингатеи, что бы оттуда уехать на базар в деревню Кетето и купить там матрас, а заодно пожить дней пять в отеле.

 

Глава 18. Тетради и ручки для детей масаи

Небо в тот день казалось чернее ночи, и я спешила до дождя прийти в деревню Лингатеи, что бы оттуда утром уехать в городок Кетето. Даже обезьяны ревели в лесу, думая, что наступила ночь. Эста дала мне пакет с корнями для чая. Заваривать чай я уже умела и делала это постоянно, где приходилось остаться на ночь. Каково было моё удивление, когда я пришла в деревню, а меня там тоже ждал пакет с корнями от семьи Мануэля! Хозяин гестхауза мне его и передал. Оказалось, что такие деревья в моём лесу не росли, а только в лесу Мануэля! Удивительно, какое большое значение эти люди придавали всевозможным отварам. Через несколько дней, возвращаясь обратно, я забрала эти корни в общину, чем обрадовала своих масаи. Корни и кору можно было хранить долго, специально масаи ничего не сушили, употребляя всё в свежем виде.

А в тот день – едва я оказалась в своём номере – началось светопреставление! Ураган уносил травяные крыши, поднимая в воздух мусор и пыль. Людей валило с ног. Все бежали от стихии не в силах сопротивляться порывам ветра. Моя железная крыша гремела, как гонг. А потом обрушилось небо! Грохот от дождя стоял такой, что я втянула голову в плечи в ожидании катастрофы. В гестхауз набился народ в мокрых накидках. Я подумала про своих. Как они там, в лесу? Дождь шёл всю ночь, я даже не была уверена что уеду утром в Кетето, ведь только один утренний автобус туда идёт, но, к моему счастью, утром непогода успокоилась, и, прыгая через лужи, в темноте вышла на дорогу. Автобуса долго не было – уже и рассвело, и народу поприбавилось, а он появился с опозданием в два часа. В лесах размыло дороги, и реки наполнились, ведь проблема передвижения по грунтовке – тут актуальна.

***

В округе моего лесного проживания на сотни километров не было интернета, поэтому ехать за ним надо в Арушу за 600 км или в Додому – административную столицу страны, и это было бы чуть ближе. По интернету уже скучала, да и домой давно пора было написать, хоть я и предупредила своих домашних заранее, что ищу деревню масаи, что б у них пожить и с сообщениями могут быть проблемы, но всё равно хотелось выплеснуть им свои эмоции. Интернет в Кетето, любезно предложенный мне в одном из крошечных офисов и долго мною терзаемый, не откликнулся.

Тут меня опять остановили на улице люди с удостоверениями и спросили разрешение на пребывание в зоне масаи, снова пришлось придумывать историю про транзит. В Кетето разместилась в, уже знакомом мне, отеле Riverine, а на следующий день уехала в Додому за глотком цивилизации. Когда вернулась через шесть дней снова в Кетето, то в отеле Riverine я оказалась уже не одна – группа активистов-преподавателей из 12-ти человек проживала там же. Каждый день они уезжали с утра на митинги, где проводили работу с масаи по всеобщей грамотности – разъясняли им законы страны и её порядки. Над машинами активистов развивались флаги Танзании и в рупор они оповещали всех жителей о собраниях. Уж не знаю, как относились к этому масаи, но мне было приятно, что правительство вело борьбу с неграмотностью в ареале проживания этого народа.

Вечерами с активистами я ходила на ужин. Моё сообщение о том, что живу в лесу у масаи, а в городок приехала, что бы сделать педикюр, вызвало недоумение в кругу моих новых знакомых. Они не могли поверить, что я поеду обратно в лес. Им просто в голову не приходило, что белая женщина из России после своей квартиры со всеми удовольствиями, может оказаться в лесу среди африканского народа, ведущего полудикий и полукочевой образ жизни, к тому же прожить с теми людьми почти два месяца. А мне было трудно всем объяснить своё восторженное состояние души, своё счастливое каждодневное пребывание в африканском лесу, который был полон сюрпризов и удивлений.

Вместе с инициативной группой попала на одно собрание, куда меня пригласили, так мои новые знакомые не лекцию проводили, а меня показывали, как рекламу. Говорили всем, что живу в лесу и учу детей английскому языку, что отчасти могло быть правдой. Масаи явно недоумевали, им хоть бы на своём языке писать научиться! А когда я уезжала в Лингатеи, чтобы вернуться в общину, то преподаватели дали мне с собой тетради и ручки для детей из леса.

В Кетето на базаре все-таки купила паралоновый матрас для своей палатки, мне его там же аккуратно свернули и завязали в рулон. Простившись с преподавателями-активистами, через несколько дней вернулась в лес, не забыв захватить с собой тетради и ручки, а ещё пакет с корнями от Мануэля в д. Лингатеи. Там же знакомый масаи одолжил посох, и подвесил мой матрас на него, но с договором о возврате.

 

Глава 19. Возвращение в лес

Деревенский мотоциклист вёз меня полями в общину, где весь маис был смыт вместе с землёй. Дорога превратилась в жуткий глубокий овраг, и стало ясно, что ураган, прошедший несколько дней назад, наделал бед. Первыми меня увидели дети. Они бежали навстречу, подгоняемые собаками. Шум, гам устроили.

Понятное дело, конфеты у них закончились, мандази все съели, сахар на исходе. Тут взрослые вышли на шум. Я им корни вручила и они сразу чай заваривать пошли, радуясь подарку. Матрас у меня Эста забрала и в мою палатку потащила. Сказала, что идут дожди и мои вещи находятся в доме. Я понимала, что с дождями долго здесь не протяну, но как-то не могла сказать сразу людям, что мне уже пора оставить общину. Начала издалека, что скоро самолёт полетит в Россию, а Эста удивилась: "Зачем ехать в Россию? Ведь в лесу хорошо".  Логика была железной.

Пока меня не было – ураган размыл крыши домов, и люди приступили к их замене. Счищали всю землю, клали свежий дёрн. Особенно горьким стал тот факт, что смыло общинное поле с кукурузой, которое раскорчёвывали и обрабатывали, благо дети в тот день успели пригнать стадо. Но самой плохой новостью стало то, что за моё отсутствие ещё два человека переболели, как и думала, дизентерией. Надо было уезжать.

Трава и деревья в лесу стали сырыми и холодными. Кроссовки быстро намокали, тяжелея от комьев налипшей грязи. Ходить в летней обуви было холодно и сушить её оказалось проблематично. Стало абсолютно понятно, что в сезон дождей жить в лесу не смогу. Я вдруг почувствовала себя слабой.

***

Моя община с наступлением влажного сезона занялась стиркой, развесив свои платья по всем деревьям и заборам. Только одно дерево оставляли не занятым – это моё. Вещи сохли с трудом, но воды было достаточно. На ночь выставляли вёдра под дождь, а к утру они были полные. Масаи купали детей и мылись сами, не экономя воду. На помывку все взрослые уходили в лес со своим ведром. Я так не могла, поэтому продолжала купаться в доме. Очаг там тлел постоянно, застилая хижину дымом. Всякий раз мне казалось, что пока искупаюсь – задохнусь. Дышать можно было, лишь только присев на корточки, а люди ведь в этом доме спали. Мне казалось, что тех зазоров под крышей совершенно не достаточно, что бы нормально дышать.

В день моего возвращения детям ручки раздала, тетрадки, а они не знали что с этим делать. Тогда обратно собрала, но дети уже от меня не отходили. У каждого была зелёная ветка, которой гоняли своих мух, благо я приучила, даже не приучила, а потребовала, что бы ко мне подходили с веткой. А когда рядом не было взрослых, то брызгала детские платья дихлофосом, требуя закрыть лицо руками. Тем же самым обрабатывала для профилактики и своё жилище на ночь, всякий раз надеясь, что козлята с курами доживут до утра. В общем, вела борьбу с насекомыми всеми доступными средствами.

Пока не было дождя, вынесла табуретки, решив начать обучение детей с азов. Снова раздала всем тетрадные листы и ручки, а дети их даже держать не умеют. Сыновья Эсты быстро к ручкам приноровились, но крючки и палочки у них не получались. Я "цветик-семицветик" коряво нарисовала, так все смотреть собрались. Удивилась, значит, они и рисовать не могут, поэтому, когда просила взрослых нарисовать мне животное, которое убили, то никто из них не смог этого сделать. Даже взрослые не умеют держать ручку! То, что для нас кажется простым и само собой разумеющимся – для масаи целая наука. Мне стало понятно многое. Когда я делала записи в своём дневнике, сидя на маленькой табуретке в тени под деревом, вокруг собирались все, и малые и старые, наблюдая за моей работой. Да, они ничего не понимали, но им было интересно, что я пишу ручкой, и как быстро и непонятно я это делаю. Мы удивлялись, наблюдая друг за другом изо дня в день.

Ручки и тетрадки на следующий день отнесла в школу, а для своей семьи купила основной набор продуктов, это для их детей куда важнее науки. Возвращалась в общину вместе с мамой Монти – она несла пакет, а я за птицами-носорогами бегала, что бы сделать снимки, и наколола ногу через кроссовки. Шип застрял в подошве. Такое случалось и раньше, поэтому значения не придала. Рахема, так звали маму, сразу позвала своего сына, и тот отдал мне свой сандалий до дома дойти.

Сандалии у масаи особенные. Они практически не снашиваются. Изготавливают их из шины от мотоцикла. Прикрепляют резиновые ремешки и вставляют резиновую трубочку между пальцев, а на неё надевают бусинки, что б регулировать высоту перемычки и её натяжение – получаются сандалии. Когда снашиваются ремешки, их меняют и обувь снова новая. К тому-же подошва имеет закруглённые бока, как и форма самой шины, поэтому колючки такой обуви не страшны.

Для этих целей мусульмане продают старые покрышки от своих мотоциклов кусками нужного размера, и к ним же длинные резиновые ленточки-тесёмки, точь-в-точь, как резинки для рогаток у наших мальчишек. Масаи покупают эти полуфабрикаты и сами делают сандалии нужного размера. Готовая обувь тоже продаётся из больших куч сваленных на землю, но её размер всегда один – 40.

 

Глава 20. Нежданная проблема и прощание с масаи

Значения уколу в ногу не придала, рассчитывая через пару дней выехать из леса. Ночами ручьи уже бежали под моей палаткой, но холодно не было благодаря «свежекупленному» куску паралона. Выехать по плану не получилось – нога вдруг стала болеть и раздуваться. Через два дня не то, чтобы куда-то ехать, а уже и ходить не могла.

Масаи грели воду в доме, потом парили мне ногу с корой дерева и солью, а затем смазывали её керосином и бинтовали листьями. Дождь шёл уже и днём, утихая на полчаса, и снова включал свой холодный душ.

В эти, больные для меня, дни Монти поехал на рынок в одну из деревень по своим делам. Там он приобрёл сим-карту для телефона Эсты, разные препараты для ухода за стадом, а ещё женскую обувь. Яркие шлёпанцы масаи, расшитые бисером, он привёз для меня, сказав, что эту обувь колючки не берут. Он преподнёс мне их, как дорогие башмачки, как драгоценный подарок. У меня даже сердце защемило от такой опеки. Я чувствовала себя плохо, поднялась температура. Эста вернула мои антибиотики, и я принялась их пить, запивая молоком. Я боялась столбняка, ведь прививки от него у меня не было. Какие лекарства пить в этом случае – не знала, поэтому пила то, что было на тот момент под рукой.

В этот же день женщины начали строить для меня новый, более надёжный дом.

Под дождём, не имея другой одежды, кроме своих платьев-накидок, они выкопали ямы и установили столбы. Накрыли конструкцию тентом, после чего перенесли под него мою палатку.

Приходили масаи с округи. Они с тревогой смотрели на меня. Ещё недавно я сама всех лечила, а теперь вот… . Несколько ночей провела в новом месте, пока не стала ходить. Я чувствовала себя виноватой, доставив хлопоты для масаи. Забота людей леса обо мне глубоко тронула душу.

Лёжа в своём "убежище" вечерами, я слушала не громкое пение женщин, едва доносившееся из их дома. Запах дыма от очага расстилался по лесу. Дождь шумел в кронах деревьев, скатываясь на мой тент. Собаки фыркали, лёжа вокруг палатки под навесом, добросовестно меня охраняя. Кстати, их кормили угали, чередуя с костями, оставшимися после трапезы людей. Собаки с удовольствием ели эту маисовую кашу, как и сами масаи.

***

К моему отъезду готовились все. Женщины накопали корней разных деревьев. Завернули отдельно в листья, и показали на мне, для каких органов полезны корни. Я на бумаге всё подписала по-русски. Монти с вечера позвонил в д. Лингатеи и решил проблему транспорта. Дети вились вокруг. Пришли масаи попрощаться, которые знали о моём отбытии. Эста решила подарить мне коровью шкуру и, свернув её рулоном, стала толстой проволокой прикручивать к чемодану. Видимо, шкура была самой ценной вещью, что хотела мне дать, а я попросила калАбос из-под молока. Эста недоумевала – зачем мне калабос, если даже одной коровы не имею, на шкуре-то спать можно. Ей было невдомёк, что этот сосуд из тыквы будет мне напоминать о них. Запах костра вперемешку с молоком будет возвращать меня в те тропические ночи с танцами и песнями масаи у огня, с незнакомыми звуками дикого леса и светлыми, открытыми сердцами этих детей природы.

Транспорта долго не было. Я прислушивалась к звукам в лесу и дождалась. Далеко-далеко еле слышно работал мотор мотоцикла. Всё ближе его звук, вот уже и в перелесках замелькал, подъезжая. Момелок и Мириям, неловко пожав мне руку, сразу ушли. Они не умели прощаться, да и никто не умел. Рахема сказала, что в августе будут проходить в лесу большие праздники по поводу обряда обрезаний. Много песен будут петь масаи и много танцевать. Коров резать предстоит, и гости отовсюду сойдутся, родственники явятся с других гор. Их старую бабушку, которой под сто лет, привезут, и я должна её увидеть, потому что все меня видели, кроме неё. Я пообещала вернуться – просто не могла сказать "нет".

Сама обняла всех женщин, а мужчинам пожала руку. Вещи привязали к багажнику, и я тронулась в путь, ободряюще жестикулируя руками людям, стоящим на дороге. Я не стану рассказывать, как преодолела размытую дождями лесную тропу, как прощалась с множеством знакомых в д. Лингатеи, как на другой день отправилась на мотоцикле в следующую деревню под названием Сонги, и снова прощальные вечера с танзанийцами. Я не буду рассказывать, как дважды мои друзья из лесу, оказавшись по делам в Сонги, находили меня в местной гостинице.

Скажу только одно, что я, не надеясь на ответ, уже в международном аэропорту Дар-эс-Салама перед вылетом домой, набрала номер Эсты. Было десять ночи. С другого конца провода, в далёкой общине масаи, неожиданно быстро взяли трубку. Моя подружка говорила на родном языке племени. Не зная, с чего начать, я просто сказала: "Эста, анёр!", что означало "Я тебя люблю". Помолчав несколько секунд, она тихо ответила: "Анёр, Тамара" и мы рассмеялись. Отключив телефон, присела на скамью. Как же так? Почему всё кончилось? Зачем я уезжаю? Я даже не поняла, отчего у меня потекли слёзы.

Передо мной сновали взад-вперёд озабоченные пассажиры, услужливо суетились носильщики. Всё казалось пустым и бессмысленным, как случайное наваждение, которое вот-вот закончится, и снова окажусь в диком лесу усыпанная его звуками и запахами. Но чуда не случилось.

Серым промозглым утром приземлились в Москве, как будто не было африканского лета, не было танцев масаи у ночного костра, не было и самих масаи. А может это и было чудо? Значит, оно случилось!

***

Странное ощущение потери меня не покидает до сих пор, как будто бы, что-то дорогое моей душе утрачено навсегда. Каждый день я вынашиваю мечту о возвращении.