Значения уколу в ногу не придала, рассчитывая через пару дней выехать из леса. Ночами ручьи уже бежали под моей палаткой, но холодно не было благодаря «свежекупленному» куску паралона. Выехать по плану не получилось – нога вдруг стала болеть и раздуваться. Через два дня не то, чтобы куда-то ехать, а уже и ходить не могла.

Масаи грели воду в доме, потом парили мне ногу с корой дерева и солью, а затем смазывали её керосином и бинтовали листьями. Дождь шёл уже и днём, утихая на полчаса, и снова включал свой холодный душ.

В эти, больные для меня, дни Монти поехал на рынок в одну из деревень по своим делам. Там он приобрёл сим-карту для телефона Эсты, разные препараты для ухода за стадом, а ещё женскую обувь. Яркие шлёпанцы масаи, расшитые бисером, он привёз для меня, сказав, что эту обувь колючки не берут. Он преподнёс мне их, как дорогие башмачки, как драгоценный подарок. У меня даже сердце защемило от такой опеки. Я чувствовала себя плохо, поднялась температура. Эста вернула мои антибиотики, и я принялась их пить, запивая молоком. Я боялась столбняка, ведь прививки от него у меня не было. Какие лекарства пить в этом случае – не знала, поэтому пила то, что было на тот момент под рукой.

В этот же день женщины начали строить для меня новый, более надёжный дом.

Под дождём, не имея другой одежды, кроме своих платьев-накидок, они выкопали ямы и установили столбы. Накрыли конструкцию тентом, после чего перенесли под него мою палатку.

Приходили масаи с округи. Они с тревогой смотрели на меня. Ещё недавно я сама всех лечила, а теперь вот… . Несколько ночей провела в новом месте, пока не стала ходить. Я чувствовала себя виноватой, доставив хлопоты для масаи. Забота людей леса обо мне глубоко тронула душу.

Лёжа в своём "убежище" вечерами, я слушала не громкое пение женщин, едва доносившееся из их дома. Запах дыма от очага расстилался по лесу. Дождь шумел в кронах деревьев, скатываясь на мой тент. Собаки фыркали, лёжа вокруг палатки под навесом, добросовестно меня охраняя. Кстати, их кормили угали, чередуя с костями, оставшимися после трапезы людей. Собаки с удовольствием ели эту маисовую кашу, как и сами масаи.

***

К моему отъезду готовились все. Женщины накопали корней разных деревьев. Завернули отдельно в листья, и показали на мне, для каких органов полезны корни. Я на бумаге всё подписала по-русски. Монти с вечера позвонил в д. Лингатеи и решил проблему транспорта. Дети вились вокруг. Пришли масаи попрощаться, которые знали о моём отбытии. Эста решила подарить мне коровью шкуру и, свернув её рулоном, стала толстой проволокой прикручивать к чемодану. Видимо, шкура была самой ценной вещью, что хотела мне дать, а я попросила калАбос из-под молока. Эста недоумевала – зачем мне калабос, если даже одной коровы не имею, на шкуре-то спать можно. Ей было невдомёк, что этот сосуд из тыквы будет мне напоминать о них. Запах костра вперемешку с молоком будет возвращать меня в те тропические ночи с танцами и песнями масаи у огня, с незнакомыми звуками дикого леса и светлыми, открытыми сердцами этих детей природы.

Транспорта долго не было. Я прислушивалась к звукам в лесу и дождалась. Далеко-далеко еле слышно работал мотор мотоцикла. Всё ближе его звук, вот уже и в перелесках замелькал, подъезжая. Момелок и Мириям, неловко пожав мне руку, сразу ушли. Они не умели прощаться, да и никто не умел. Рахема сказала, что в августе будут проходить в лесу большие праздники по поводу обряда обрезаний. Много песен будут петь масаи и много танцевать. Коров резать предстоит, и гости отовсюду сойдутся, родственники явятся с других гор. Их старую бабушку, которой под сто лет, привезут, и я должна её увидеть, потому что все меня видели, кроме неё. Я пообещала вернуться – просто не могла сказать "нет".

Сама обняла всех женщин, а мужчинам пожала руку. Вещи привязали к багажнику, и я тронулась в путь, ободряюще жестикулируя руками людям, стоящим на дороге. Я не стану рассказывать, как преодолела размытую дождями лесную тропу, как прощалась с множеством знакомых в д. Лингатеи, как на другой день отправилась на мотоцикле в следующую деревню под названием Сонги, и снова прощальные вечера с танзанийцами. Я не буду рассказывать, как дважды мои друзья из лесу, оказавшись по делам в Сонги, находили меня в местной гостинице.

Скажу только одно, что я, не надеясь на ответ, уже в международном аэропорту Дар-эс-Салама перед вылетом домой, набрала номер Эсты. Было десять ночи. С другого конца провода, в далёкой общине масаи, неожиданно быстро взяли трубку. Моя подружка говорила на родном языке племени. Не зная, с чего начать, я просто сказала: "Эста, анёр!", что означало "Я тебя люблю". Помолчав несколько секунд, она тихо ответила: "Анёр, Тамара" и мы рассмеялись. Отключив телефон, присела на скамью. Как же так? Почему всё кончилось? Зачем я уезжаю? Я даже не поняла, отчего у меня потекли слёзы.

Передо мной сновали взад-вперёд озабоченные пассажиры, услужливо суетились носильщики. Всё казалось пустым и бессмысленным, как случайное наваждение, которое вот-вот закончится, и снова окажусь в диком лесу усыпанная его звуками и запахами. Но чуда не случилось.

Серым промозглым утром приземлились в Москве, как будто не было африканского лета, не было танцев масаи у ночного костра, не было и самих масаи. А может это и было чудо? Значит, оно случилось!

***

Странное ощущение потери меня не покидает до сих пор, как будто бы, что-то дорогое моей душе утрачено навсегда. Каждый день я вынашиваю мечту о возвращении.