Мануэль оказался владельцем почти новенького мотоцикла, и я пообещала ему заплатить. Привязав мой чемодан к багажнику, мы оседлали «железного коня». Наш транспорт извергал громкую музыку и светился разноцветными огнями. Под улюлюканье масаи выехали за деревню. Красная грунтовка была очень приличной. Благополучно миновали три мусульманских деревни. Проезжая их, всякий раз Мануэль включал свою музыку, дети бежали за нами до самых окраин, а взрослые выходили из домов, что бы подивиться на белую женщину, не весть откуда взявшуюся в их краях. Всё это походило на триумфальный проезд победителя. Именно победителем себя чувствовала на тот момент.

Я ехала в общину масаи, что обитала далеко в лесу у подножия зелёной горы. Найти поселение сложно, а попасть туда ещё сложнее. Но я это сделала! Адреса у них не имеется, но мотоциклисты в д. Лингатеи знают все общины масаи по имени главы самой общины. Поэтому надо знать местное название леса или горы, да ещё имя общинного "командира". Только после этого вас отвезут к масаи. Мой водитель, с которым познакомилась два часа назад, вёз меня в его знакомую семью с надеждой там меня пристроить. В лес машины не ходят, а тем паче микроавтобусы, позже мне стала понятна причина этого "недостатка" в передвижении по лесной чащобе.

Мануэль свернул на тропу и поехал по кукурузным полям. Холмистая долина была окружена горами. По проторённой дорожке шли редкие прохожие. Каменистые речки с сухим руслом Мануэль преодолевал без меня. Какие уж тут машины? Что бы облегчить ему дорогу, соскакивала с мотоцикла и ждала впереди на подъёме. Потом поехали настоящим лесом, в просветах которого мелькали глиняные дома. Наконец-то свернули к одному из них и встали.

Пять глинобитных домов расположились на приличном расстоянии друг от друга. В стороне от них загоны для животных. Навстречу нам вышел глава семейства лет 38-ми. Мне показалось, что я его напугала. Взгляд мужчины выражал недоумение и удивление, но Мануэль всё разъяснил и огласил причину моего приезда. А причина была одна, любопытство. Долго не договаривались, и масаи взяв мой чемодан, понёс к дому. Чёрные, крепкие бёдра сверкали в разрезах платья, как и мачете, закреплённое на поясе. Лёгкая, пружинящая походка привлекала взгляд, во всём чувствовалась уверенность хозяина семьи.

Мануэль ввёл меня в курс событий, что проживание моё будет бесплатным, а покупать продукты или давать деньги, с моего желания. Просить у меня никто ничего не будет. Сам пообещал наведаться через пару дней. После этого, получив обещанную сумму, удалился. Я осталась наедине с масаи, назову его условно Монти, а имена остальных членов семьи будут настоящими. Через некоторое время узнала, что заселили меня масаи тоже из любопытства. Для всех членов общины я была первая белая, увиденная ими. Решили, что хлопот я им не доставлю, свободный дом имеется, да и им что-либо от меня перепадёт.

У масаи до сих пор общинно-родовое проживание, живут они большими дружными семьями. В общине всего-то четыре-пять домов. Молодёжь очень бережно относятся к старикам. За два месяца моего нахождения у них ни разу не слышала скандалов, выяснения отношений, или же пренебрежительного отношения к соплеменникам. Да, я не говорила на языке масаи, но они понимают суахили, несколько слов и фраз которого использовала в общении с ними. Мало того я совершенствовала свои знания постоянно. Записывала слова и названия на двух языках, я училась каждый день. К моменту моего отъезда уже замечательно понимала мусульман из ближних деревень, ориентировалась в ценах и числах. Кстати все двузначные числа на суахили состоят из двух слов. Например, одиннадцать – они говорят десять один, и так далее. Для меня самой это был прорыв в знаниях, это стало открытием способностей, о которых не подозревала. Очень надеюсь, что к тому, что уже знаю, добавлю язык Африки – суахили.

Оставшись наедине с Монти, я глупо ему улыбалась, не зная, как себя вести. Он был в таком же состоянии. Открыл замок на двери глиняного дома и пригласил присесть на табуретку. Табуретка была низкой и удобной, вырезана из цельного ствола дерева. В кромешной тьме рассмотрела внутри дома очаг на земляном полу, под потолком зазоры, куда просачивался солнечный свет, перегородки, сделанные из ветвей. Маленькая дыра-окно 10х10 см виднелась в стене. Дырявый мешок с канистрой был подвешен на опору. Жилище показалось очень не уютным. Я ещё не знала, где и как буду спать.

Через несколько минут появилась семейная чета, родители Монти – отец Аргелеси и мама Рахема. Старик 70-ти лет оказался слепым. Пока Аргелеси был молод, все заботы о большой семье ложились на его плечи. Сейчас старик "отошёл от дел", доверив пост главы сыну. Мама Рахема 50-ти лет, оказалась скромной женщиной. Женщина получила в подарок от меня коробку конфет и сразу поспешила спрятать в своём доме. Супруги жили в мазанке неподалёку. Их костюм и внешность отвечали всем правилам масаи – красная клетчатая одежда на папе и синие накидки на маме. Бисерные серьги оттягивали их уши, браслеты на руках и ногах были немногочисленны, ожерелья на шее не были вызывающими, а головы гладко выбриты. Все украшения масаи делают сами. Для них очень важно себя украшать. Даже дети, только родившись, уже красуются в плетёных поясах, браслетах и ожерельях.

Папа Аргелеси имел две семьи. Несмотря на то, что масаи православные христиане, в их вере присутствуют элементы языческих верований. Многожёнство, казалось бы, не по-христиански, но для этого народа – обычная вещь и вызвано оно необходимостью. Одной жене со стадом не справиться, а вдвоём уже легче. Ведь масаи являются пастухами и их стада коз и коров требуют ухода. Но семьи папы жили на большом расстоянии друг от друга. Такое случается, если женщины не поладили между собой. В двух семьях имел десятерых детей. С каждой семьёй жил по месяцу, курсируя через лес за 15 км. За отцом приходил младший сын лет 16-ти и, дождавшись, когда отец вымоется, переоденется в чистые одежды, побреет голову, уводил с собой в лес, держась за его посох, а через месяц такого же чистого и бритого приводил обратно. Сам подросток часто приходил к нам и оставался ночевать в моей общине, то есть в своей.

Пока папа отсутствовал, мама занималась малыми детьми, в которых я так и не смогла разобраться, племянники они, или внуки, сказать трудно. Детей в общине было много. Хорошо знала только детей Монти. Сам Монти тоже имел двух жён. Пока я грустно сидела в хижине с мамой и папой, обдумывая предстоящую ночь, появились и они.

Две красивые молодые девушки, увешанные украшениями, пришли из леса. За спиной были перекинуты тяжеленные канистры с водой, а сбоку у каждой было подвязано по малому ребёнку. При виде меня младшая жена бросила канистру с водой и побежала обратно в лес. Монти окликнул и вернул её, заставив обеих женщин сфотографироваться со мной. Я была первая белая, которую они видели. Взяв на руки детей, две женщины, потупив взгляд, снялись в моём обществе.

Женщины масаи не носят нижнее бельё, поэтому открытая грудь не считается зазорным и не прячется от мужчин, даже пожилые женщины не обращали на это внимание. При этом когда рассматривали мои фото папуасских племён с острова Новая Гвинея, то очень удивлялись, что папуасы совершенно голые.

Старшая жена Эста имела четверых мальчиков. Было ей 32 г. Быстрее всех ко мне привыкла и стала лучшей подружкой. Эста оказалась очень смышлёная, трудолюбивая и задорно смеющаяся. Все её четверо детей походили на мать. Мальчикам были присущи белозубые улыбки, задорный смех и практичный склад ума. Я их просто обожала.

Младшая жена очень походила на старшую Эсту. Но не только лицом, а и телом, ростом, манерами. Имела двух сыновей, и ей всего 23 г. Девушка носила красивое имя Мириям. Жёны между собой были очень дружны. Самые маленькие сыновья жён были примерно одного возраста и таскали они их сообща, да и грудью кормили попеременно. Но несмотря на дружбу, Мириям сильно ревновала Монти и имела с ним проблемы, считая, что он больше времени уделяет Эсте. Это было правдой. Младшую жену супруг вниманием обделял, и всякий раз предлагал вернуться в свою общину, но она не уходила. Для второй жены Эсты напротив, всегда находил слова любви – "анёр", что на языке масаи означает "я тебя люблю". Слова на не знакомом мне языке, я произносила так, как слышала. Иногда вообще произнести не могла, они были непроизносимыми.