1

— Господин полковник, приказано передать вам для исполнения… Это о спецгрузах, — доложил офицер, подавая Наумову документ.

Павел отпустил офицера и быстро пробежал взглядом по пунктам приказа:

«…1. Генералу Улагаю объединить войска Керченского укрепленного района, дивизии генерала Шифнер-Маркевича и кубанской сводной дивизии в группу особого назначения…

…3. Генералу Вильчевскому боеприпасы и вооружение, отгруженные 1-му, 22-му армейским и сводному корпусам, направить в Керчь и Феодосию…»

Эти два пункта определяли содержание приказа.

В кабинет вошел Домосоенов.

— Антон Аркадьевич! — искренне удивился Наумов. — Вы уже на работе?

— На работе, батенька мой Павел Алексеевич. И вы уж извините, о впечатлениях от поездки в имение графа Воронцова я у вас не спрашиваю.

Генерал положил на стол папку и хлопнул по ней ладонью:

— Вот, ознакомьтесь с документацией на поступивший в наше распоряжение груз, принимайте его — и денька через два-три айда, батенька мой, на Русь.

— Из Трапезунда?

— Да, из Тра-пе-зун-да — в Росси-ию… — задумчиво протянул Домосоенов. — Лизонька моя все время читает стихи о России, всю душу извела:

Читает о России, а сама плачет. Очень уж она переживает… Стихи-то приходят ей на память мрачные, тоскливые:

Тяжело, знаете ли, сознавать, что навеки расстался с родиной… Вы уж извините меня, старика, совсем расклеился.

Антон Аркадьевич, тяжело ступая, вышел из кабинета, а Наумов продолжал стоять у двери.

«Принимайте — и денька через два-три айда, батенька мой, на Русь, — стучала мысль. — Значит, операцию нужно провести как можно скорее».

Замкнув дверь, Наумов вернулся к столу и углубился в работу. Условными знаками выписал наименование и количество груза, в основном пулеметы, винтовки и боеприпасы, просмотрел приказ о составе отряда сопровождения.

Зазвонил телефон.

— Господин полковник?

— Да, слушаю вас.

— О, хцауштен, клянусь богом, совсем потерял надежду увидеть тебя, — послышался гортанный голос Дариева. — Третий день ищу — нигде нет…

— Приезжайте ко мне в управление сейчас. Алим Ашахович.

— Рад, дорогой, но не могу. Жду генерала. Лучше приезжай ты ко мне.

— Да нет, раз вы заняты, мешать не стоит. А проститься надо бы. Ведь я еду на Северный Кавказ, может, придется быть в Осетии…

— Э-э, дорогой, обязательно приезжай. За-ачем обижать хочешь, приезжай, жду!..

— Ну, хорошо, через час буду.

Вагон, в котором жил начальник Керченского укрепрайона генерал-лейтенант Улагай, стоял в тупике. К самому вагону подъехать не удалось, поэтому Наумов помог Саше взвалить на спину ящик с шотландским виски «White Horse» и направился напрямую через железнодорожные пути.

Дариев ждал Наумова, посматривая в открытое окно. Увидев его, махнул рукой и исчез, а через мгновение показался на ступеньках вагона и спрыгнул на землю.

— Алим Ашахович, дайте солдата помочь перенести маленький подарок для генерала Улагая — ящик коньяка. А это вам. Шотландское виски.

— Это же целое состояние! — воскликнул адъютант. — На такой подарок я могу ответить… — он ударил себя в грудь, — жизнью.

— Жизнь не стоит ящика этого дерьма.

— Я сейчас доложу командующему о твоем подарке…

— Ну что вы! Я думал, его еще нет. Мы посидели бы часок.

— Зачем так говоришь? Генерал — душа человек.

— Я много слышал о генерале Улагае. У нас на Восточном фронте о нем ходили легенды. Просто не верится, что он рядом…

— Вот видишь? Подожди, я быстро. Ражьма! — Дариев акробатически вскочил на подножку и исчез в вагоне.

— Пойдем! — радостно улыбаясь, крикнул вскоре с подножки Дариев. — Давай, говорит, полковника сюда. Раз, говорит, слышал обо мне на Урале — познакомимся в Крыму.

— Алим Ашахович, я ведь просто поделился с вами… Это может быть понято неправильно.

— Какие церемонии… Хцауштен, пригласил трезвый, добрый душа — не пьяный, злой голова.

— Ну, хорошо, пойдем.

Улагай, в синем шелковом бешмете, стоял у стола. Тонкий, стройный, с гордой осанкой и красивыми чертами аристократического лица, он не походил на генерала-рубаку, слава о котором гремела над казачьими степями. На столе лежала карта Кубани и предгорий Северного Кавказа. Увидев вошедших офицеров, генерал стал складывать карту так, как это делают все военные для работы в полевых условиях — вдоль полосы наступления. Ненужные части карты он подогнул вниз, а затем оставшуюся полосу сложил гармошкой по размерам своей полевой сумки.

Павлу показалось, что полоса, в центре которой был Екатеринодар, тянулась от побережья Азовского моря. «Конечно, эти плавни и равнинная местность раскинулись севернее реки Кубани. Южнее цвет карты, изображающий горы, был бы темно-коричневый. Да и начертание береговой линии…»

Улагай открыл железный ящик, стоящий на подставке у стола, и положил в него сумку с оперативными документами.

Павел обратил внимание на форму ключа. «Впрочем, перевозные ящики для хранения документов имеют типовые размеры и замки».

Повернув ключ дважды, Улагай положил его во внутренний карман мундира, висящего на стуле.

— Ну-с, давайте знакомиться, — сказал Улагай глубоким и гулким голосом. — Подстремянную выпьем для знакомства, стремянную — на прощание. Наливай, Алим.

Теперь это был генерал-рубака. Павел невольно вспомнил слова Сократа: «Заговори, чтобы я тебя увидел».

Дариев наполнил стаканы вином, поставил на стол у окна фрукты. Улагай взял стакан в обхват, как берут бутылку, чтобы пить из горлышка, и долго смотрел в него. Казалось, он забыл о присутствующих.

— Я счастлив выпить за здоровье атамана Кубанской рады! — поднял стакан Наумов.

Генерал метнул острый взгляд на гостя.

— Рады?.. Рада расколота, как полено, на три части… — Голос его постепенно наливался гневом. — Эти части не срастишь вместе, они вместе могут только сгореть. В таких условиях объединить казачество способны захватывающие дух победы. Но они возможны, если в бой идут единомышленники, а не сообщники. Здесь наша слабость.

Он залпом выпил стакан вина и, показав жестом, чтобы адъютант налил еще, продолжал:

— Избрав меня кубанским атаманом, они пытались отстранить от командования войсками, предназначенными для освобождения Кубани… Можно, конечно, можно поднять казачьи курени на всеобщее восстание против Советов, но для этого нужно иметь ошеломляющую внезапность удара, предельную стремительность наступления и четкое взаимодействие, особенно с армией генерала Фостикова. Кто этого может достигнуть? Генерал Шифнер-Маркевич? Нет, это ему не дано.

Улагай снова выпил и стукнул стаканом о стол.

— Налей, Алим!.. Я принял предложение главкома и отрекся от атаманской булавы. Я возглавляю войска группы особого назначения и поведу их на исконные казачьи земли. Но я не возьму с собой ни одного члена рады, ни одного члена Кубанского правительства, а Шифнер-Маркевича поставлю под свое начало. Я сам для себя буду единомышленником. Я подниму сполох казачьих куреней!.. Выпьем за победу!

«Все успехи в борьбе с Советской властью Улагай связывает с чисто военными факторами, — невольно отметил про себя Наумов. — Даже восстание казаков у него зависит не от политических и экономических причин, а от его военных побед. Врангель куда умнее. В основу подготовки операции он кладет экономический фактор — земельную реформу, политический — договор с казачьими атаманами, давление английской дипломатии и военный — казачьи дивизии, идущие освобождать исконно казачьи земли».

Павел сказал, что счастлив познакомиться с прославленным военачальником и сделает все от него зависящее, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу наилучшим образом.

— Дело в том, — объяснил Павел, не ожидая вопроса, — что мне приказано сопровождать вооружение и боеприпасы для армии генерала Фостикова. Без этого она не тронется с места.

— Налей, Алим! Если действия «Армии возрождения России» — слишком громкое название для сводного отряда, численность которого менее дивизии, — зависят от доставки оружия и боеприпасов, то выпьем за успешное выполнение этого задания…

2

Они сидели в комнате с занавешенными окнами: Лобастов, Шахов и Наумов.

— Будем исходить из того, — начал разговор Лобастов, — что ваша, Иван Иванович, — он повернулся к Шахову, — боевая группа действует, как бы это сказать… на направлении главного удара. Все остальные, взаимодействуя с вами, обеспечивают выполнение операции по взрыву эшелонов. — И, чтобы упредить возможное возражение Наумова, добавил — Этот взрыв сорвет наступление врангелевцев в Северной Таврии. Таким образом, выиграно время для того, чтобы подвести новые силы из глубины страны. Чем быстрее мы создадим превосходство в силах и средствах, тем скорее разгромим «черного барона». Это главное.

Лобастов помолчал.

— А теперь, Павел Алексеевич, давайте обсудим ваш план.

— Прежде всего, — сказал Павел, доставая из кармана гимнастерки чистый лист бумаги и карандаш, — эшелоны с боеприпасами, предназначенные первому, второму армейским и сводному корпусам, перенацелены в распоряжение генерала Улагая в Керчь и Феодосию. В этих портах будет производиться погрузка войск группы особого назначения…

Павел рассказал содержание последнего приказа и предложил:

— Раз уж операция по взрыву эшелона подготовлена и моя в основном тоже — давайте совместим их. Вернее, под прикрытием взрыва эшелонов я поработаю по своему плану. Одно другому не помешает.

На листе бумаги Павел начертил схему железнодорожных путей, расположение эшелонов, контуры станционных построек. Затем обозначил место штабного вагона и изложил свои соображения.

— Главное, когда я буду действовать в вагоне, взрывы не должны прекращаться. Значит, заряды надо заложить в нескольких местах с интервалами во времени.

Обсуждали долго, всесторонне. Лобастов считал, что рисковать в сложившейся обстановке нельзя.

— Может случиться, что разработанный вами план по каким-то причинам осуществить не удастся, тогда и ваша поездка на Кубань провалится. Давайте целиться в полковника Трахомова. Захват каравана с оружием, а заодно и Трахомова означает, во-первых, как вы сказали, вывод из игры армии Фостикова, во-вторых, Трахомов раскроет нашему командованию план операции.

— Ну а если Трахомов где-то в стычке будет убит, — сказал Павел, — или при захвате застрелится, или будет молчать… тогда плана кубанской операции мы не получим.

— Представить это нетрудно, как и то, что вы просто можете погибнуть при взрыве этих эшелонов.

Павел Алексеевич твердо стоял на своем:

— Врангель в Крыму и даже в Северной Таврии не так опасен, как его появление на Дону, Кубани и Северном Кавказе. Кто знает, сколько потребуется тогда времени и сил, чтобы разгромить его… Не возражаю, что в основе моего плана лежит риск, но на него надо идти. План кубанской операции должен быть взят любой ценой.

Гавриил Максимович долго приглаживал пятерней свои непокорные волосы.

— Хватит у тебя людей, Иван Иванович, рассредоточить заряды по эшелонам?

Шахов утвердительно кивнул головой.

После взрыва на Угольной пристани его группа окрепла и разрослась. Связавшись с надежными людьми из других частей гарнизона, они устроили потайной склад взрывчатки, бикфордова шнура, запаслись оружием, боеприпасами. Теперь это была боевая подпольная организация.

— Все-таки риск для вас, Павел Алексеевич, очень велик, — продолжал Лобастов. — Ведь туда после первого же взрыва может нагрянуть целая свора богнаровских ищеек!.. Ладно, группа Муртазова будет подстраховывать и прикрывать тебя. — Лобастов встал, подчеркивая этим ответственность момента.

Он поставил на стол перед собой маленький чемоданчик.

— Здесь ключи от вагона, связка типовых ключей к железнодорожному ящику для хранения документов и на всякий случай — несколько отмычек. Все это изготовлено товарищами из железнодорожных мастерских. Как видишь, мы не сидели сложа руки… Ну а теперь задача товарищу Шахову. — Лобастов пододвинул к себе схему железнодорожной станции. Шахов привстал, чтобы лучше видеть, и, слушая, повторял:

— Внимаю. Тэк-тэк, внимаю… Все понял и должон сказать, мозговато придумано. Главное, люди занимаются каждый своим делом по рабочему наряду, а потому никакого подозрения… Эт мы сделаем, любо-дорого будет…

— Все понятно? — спросил Лобастов.

— Так точно, все понятно, — по-военному ответил Шахов. — Я пошел. Надо ведь в обход патрулей, это дальше.

— Ты, Иван, поел бы, а то совсем отощал, — предложил Лобастов.

— Тощая лошадь меньше устает, я на ходу пожую. — Он кивнул на стол.

Павел Алексеевич быстро завернул в газету колбасу, рыбу и хлеб.

Уточнив еще раз детали плана, Лобастов вдруг спросил Павла о Тане. Смутившись, Павел рассказал о своих отношениях с ней, упомянув и случай в Алупке, позволивший ему по-новому понять и оценить Таню.

— Ну, в делах любви третий голос всегда звучит фальшиво. Единственно могу сказать: врача Строганова на Кубани знают как крупного специалиста и человека честного. Были случаи, когда в девятнадцатом мы пользовались его услугами. Он догадывался, что к чему, но молчал… Судя по вашим словам, его дочь — вся в отца… Впрочем, вам, Павел Алексеевич, виднее…

— Вот именно, вся в отца!.. Вы знаете, Гавриил Максимович, мы ведь вместе едем на Северный Кавказ…

— Кстати, об этой поездке… Получены указания Артамонова. Борис Владимирович передал, что план операции по захвату каравана с оружием и боеприпасами будут разрабатывать грузинские товарищи. Они знают подходы и перевалы, а главное, непосредственно заинтересованы в том, чтобы получить все в целости и сохранности.

— Передается грузинским партизанам? — догадался Наумов.

— Да. Они уже давно запрашивали товарища Орджоникидзе — он сейчас в Баку, — чтобы Кавказский фронт выделил им возможно большее количество оружия и боеприпасов. А тут было получено наше донесение.

— Лучше не придумаешь. Хорошо, а как я свяжусь с грузинскими товарищами? — спросил Наумов.

— Зайдете в духан на набережной возле магазина Ачмиазова. Духанщик Гурам Шония — связной подпольного центра Абхазии. Пароль: «Что вы можете предложить не столь жирное и не столь острое?» Отзыв: «Таких блюд в Абхазии не бывает».

— Кто меня ознакомит с планом операции?

— К прибытию вашего парохода в Сухум все будет готово. В духане вы встретитесь с представителем подпольного центра. Сообщите ему маршрут и состав отряда. Исходя из этого, уточните план.

— Понятно, Гавриил Максимович. Только передайте в Ростов, что мне появляться в штабе генерала Фостикова нельзя. Полковник Чапега и его окружение знают меня в лицо.

— Почему вы думаете, что Чапега — в штабе «Армии возрождения»?

— Отряд у него крупный и действует в том же Баталпашинском отделе. Постарается пробиться к руководству.

— Ладно, о вашей просьбе я доложу…

Гавриил Максимович поднялся:

— Имейте в виду, что с завтрашнего дня каждый ваш шаг будет прикрывать боевая группа. Дайте я вас обниму, Павел Алексеевич, — и добрый вам путь.

3

Полковник Богнар нервничал. И причиной тому был неприятный документ, который он внимательно перечитывал: «…в штабе Кавказского фронта получены сведения о численности, боевом составе, вооружении и обеспеченности боеприпасами отряда особого назначения полковника Назарова, а также предположение о вероятном направлении его действий».

Взглянул на подпись — «начальник управления заграничной разведки полковник Гаевский».

Его передернуло. Ференц Карлович представил себе, как обрадовался полковник Гаевский, получив от своего агента, работающего в штабе Кавказского фронта, донесения о том, что где-то под носом у его, Богнара, контрразведки действует крупный большевистский агент. «Доложил он об этом главкому или нет? — подумал Богнар и тут же переключился на другое: — Кто он, этот агент?»

Богнар стал перебирать весь аппарат людей, допущенных к разработке операции. Всех он хорошо знал, никто не вызывал подозрений.

«Если секретные сведения текут из ставки давно, — думал он, — а мы узнали об этом только сейчас, то агента надо искать среди тех, кто прибыл в первом потоке. Но если это первый случай — то он среди вновь прибывших».

Богнар взял трубку телефона.

— Полковника Гаевского, — резко сказал он.

Голос Богнара на телефонной станции знали и соединяли его с абонентами вне очереди.

— Господин полковник…

Богнар обращался к шефу зарубежной разведки лишь официально. А если обстоятельства вынуждали к разговору, то, в нарушение установленного порядка, они делали это только по телефону, правда, кратко, полунамеками. Так Богнар поступил и теперь.

— Я ознакомился, — сказал он, имея в виду присланный документ. — Если там ваш человек давно и ничего подобного не было, то здесь — недавно?.. Это облегчит и ускорит…

Трубка молчала. Потом послышался вялый вздох, какие-то нечленораздельные звуки, и наконец сонливый голос спокойно произнес:

— Там давно.

Богнар положил трубку, забыв поблагодарить. Теперь он знал, что агент Гаевского работает в штабе Кавказского фронта красных давно, а секретные сведения из ставки поступили туда впервые. Значит, большевистского агента надо искать среди офицеров, прибывших в штаб в последнее время.

Он снова внимательно прочел документ, изучая характер данных, которые были переданы в Ростов.

И вдруг у него возникла догадка. Ведь переданы не оперативные документы, а сведения о вооружении, боеприпасах и, исходя из этого, о численности и боевом составе. Если знаешь, что в отряде три орудия, то нетрудно сообразить, что это одна батарея, и так далее. Этим занимался полковник Наумов. «Неужели все-таки он?..» И чем всестороннее анализировал Богнар все, что знал о полковнике Наумове, тем больше возникало подозрений и крепло решение начать проверку с него.

Он позвонил генералу Домосоенову:

— Антон Аркадьевич, мне необходимо побеседовать с полковником Наумовым. Не могли бы вы распорядиться, чтобы он зашел ко мне в отдел?.. Благодарю вас.

Богнар мысленно представил полковника Наумова в парадном мундире, при золоте и орденах… Умен, образован… «Возможно ли, что он — агент?.. Где только они берут грамотных людей?»

Он решил вести разговор с Наумовым на острой грани беседы и допроса. Такая неопределенность всегда взвинчивает нервы человека, сбивает его, рождает неуверенность.

Богнар почти машинально откликнулся на телефон: поднял трубку, назвал себя, и сразу взгляд его стал сосредоточенным, поза изменилась. Со стороны могло показаться, будто он сжался, как тигр перед прыжком.

— Здравствуйте, дорогой Ференц Карлович, — приветствовал Наумов. — Как только Антон Аркадьевич сказал, что вы хотите меня видеть, я сразу сообщил об этом полковнику Раушу.

— Вот как?.. — вырвалось у Богнара. — Что же вы сделали еще?

— Договорился с ним посидеть перед посадкой на пароход в павильоне «Поплавок» в том же составе, что и в ресторане «Кист».

— Я просил генерала Домосоенова, чтобы он направил вас ко мне, — ответил Богнар категорическим тоном.

— …Если вы не возражаете, — продолжал Павел, не обращая внимания на недовольный тон шефа контрразведки, — мы заедем к вам вдвоем. Кстати, есть новости от генерала Перси по интересовавшему его делу. Откровенно говоря, он обеспокоен молчанием некоторых господ офицеров и готов пойти на дополнительные расходы… Я полагаю, что вы приглашаете меня именно по этому вопросу?

Спокойствие и уверенность, звучавшие в голосе Наумова, и упрек в словах вдруг изменили настроение Богнара. Ему уже не очень хотелось немедленно встретиться с ним. И вообще все, что он думал о Наумове, показалось теперь не столь уж убедительным. Но Ференц Богнар прекрасно знал, что это чувство у него возникает всякий раз, когда у преследуемого оказывается более могущественный, чем он, покровитель.

Он отлично помнит историю с газетой «Юг России». Министр внутренних дел господин Терский, узнав, что в этой газете без его разрешения опубликована информация о прибытии в Крым главы миссии Франции генерала Манжена, закрыл газету. Редактор газеты посетил французскую миссию, а на следующий день был любезно принят самим генералом Врангелем…

С тех пор дела газеты укрепились, а положение министра пошатнулось.

«Нет, с Наумовым спешить не следует, — решил Богнар. — Если у него действительно крепкие связи с Клодом Раушем и генералом Перси, то арест по подозрению, без улик ни к чему не приведет. Больше того, Врангель не станет из-за меня ссориться с английской миссией… В конце концов, вплоть до последнего гудка парохода я еще успею принять любые меры».

— Пожалуй, я соглашусь с вами, господин Наумов. Завтра ждите меня в павильоне «Поплавок».

Богнар положил трубку и долго еще сидел, не меняя позы и забыв о времени. Глухое предчувствие беды росло и не давало спокойствия. Ему показалось, что допущена грубая ошибка. «То, что делается в самый последний момент, ненадежно и уже непоправимо, — подумал он. — Надо было настоять на встрече немедленно. А в случае отказа — арестовать. Да-да, сразу же арестовать…»

У него вдруг прорвался инстинкт хищника: почуяв жертву, бросайся, хватай, терзай. Оставаться в бездействии Богнар уже не мог. Он вызвал дежурного офицера и приказал:

— Поднять по тревоге оперативную группу! Капитана Шорина немедленно ко мне!

Но пока выполнялся приказ, слепой инстинкт постепенно вытеснился здравым смыслом опытного контрразведчика. «Если полковник Наумов — красный агент, — думал Богнар, — то с его арестом оборвется след, по которому можно выйти на гнездовье большевистского подполья. Пусть едет. В Грузии он наверняка попытается по своему каналу передать в Ростов информацию о поездке в „Армию возрождения России“ и сведения о караване с оружием. Вот тогда и надо брать его. „Сухумский канал…“ Да-да, именно он выведет нас на севастопольское подполье».

В кабинет вошел руководитель оперативной группы капитан Шорин — пожилой офицер с оплывшим лицом и медлительными движениями.

— Приветствую вас, господин полковник, — спокойно сказал он, едва подняв руку.

— Завтра с Графской пристани уходит в Сухум английский пароход. Вам вместе с Журиковым надлежит сесть на него и совершить поездку в Грузию. На нем будут полковник Наумов и врач Строганова. Это объекты вашего внимания. Особенно будьте внимательны в Сухуме. Не исключено, что Наумов попытается выйти на связь с большевистской агентурой или с советским представительством в Грузии. Ваша задача установить канал агентурной связи, затем без шума, чтобы не спугнуть «птиц из насиженных гнезд», арестовать Наумова. Для этого по прибытии в порт сразу же свяжитесь с сухумской полицией. Я туда телеграфирую дополнительно.

— Поездка в Грузию — это прекрасно! — воскликнул Шорин. — Но вы забыли, что у меня…

— Я ничего не забыл, капитан, — перебил его Богнар и, открыв сейф, отделил от пачки часть купюр и бросил на стол. — Вы лучше скажите: кто у вас наблюдал за полковником Наумовым?

— Рыжий. Так это же всего три дня, когда полковник прибыл к нам.

— Важно, что он знает его в лицо. Задача: во что бы то ни стало найти Наумова и не спускать с него глаз уже сегодня.

— Вы меня обижаете, господин полковник. Считайте, что Наумов у вас в кармане.

4

Искрящаяся рослая трава и зоревая свежесть сняли усталость. Открывшийся взору водный простор бухты взбодрил настроение Врангеля. И теперь вечерний доклад о монархическом заговоре не казался таким зловещим. Что, в сущности, произошло? Группа молодых офицеров флота, не понимая политической программы и земельного закона, пыталась арестовать его, Врангеля, и генерала Шатилова. На царский престол просить великого князя Николая Николаевича, а во главе правительства поставить его пасынка герцога Сергея Георгиевича Лейхтенбергского…

«Ординарец генерала Слащова, политический сосунок, — глава правительства!.. Классического содержания болваны! — Врангель пнул попавший под ногу камень. — Двенадцать молокососов в мичманской форме. Надо отправить их куда-нибудь за границу. Они еще пригодятся. Кто за царя, тот против Советов… А Пунтус-Логвинского непременно расстрелять. Организатор заговора — убежденный враг. Надо немедленно распорядиться».

Он пошел к даче. На веранде, обращенной в сторону залива, его ждали войсковой атаман Всевеликого войска Донского генерал-лейтенант Богаевский и совсем еще молодой полковник.

Увидев главнокомандующего, атаман вытянулся, но его дебелая фигура не позволила продемонстрировать усердие. Строевой стойки не получилось. По лицу Врангеля скользнула скупая, снисходительная улыбка.

— Доброе утро, Африкан Петрович. — Главком подал руку, давая этим понять, что настроен вести разговор в неофициальной атмосфере.

— Здравия желаю, господин главнокомандующий, — ответствовал атаман, чуть склонившись и усердно пожимая руку главкома. — Разрешите представить вам полковника Назарова?

Атаман сделал шаг в сторону, открывая стоящего за ним офицера.

Под тяжелым изучающим взглядом Врангеля полковник выпрямился, развернул высокие угловатые плечи, приподнял подбородок, вытянул руки по швам.

— Я докладывал вам, господин главнокомандующий, о недавней поездке полковника Назарова на Дон с разведывательной целью, — продолжал Богаевский. — Ныне он, во исполнение распоряжения начальника штаба и моего приказа, завершает формирование отряда особого назначения для десантной операции на ковыльной нашей Донщине.

— Откуда вы родом, полковник? — неожиданно спросил Врангель, усаживаясь в глубокое плетеное кресло. — Прошу, господа. — Он жестом указал на стоящие стулья.

— Станицы Ново-Николаевской, что у Кривой косы на северном берегу Таганрогского залива.

— Родные там?

— Никак нет, господин главнокомандующий. Перед германской войной восемьдесят семей станицы переселились в Уссурийский край. Там со всего Дона поселенцы. Во время великой смуты я вернулся на Дон, а батько с двумя моими сестрами уехали в Харбин.

— Чем занимались на Дальнем Востоке?

— Работал народным учителем в нашем поселении, затем — школа юнкеров и вот уже третий год на фронте.

— Полковник Назаров, господин главнокомандующий, — вставил Богаевский, — предан вашим идеям, и поэтому ему оказана честь быть избранным членом Донского войскового круга.

«Что понимает этот смелый юноша в государственных делах? — подумал Врангель. — Юнкерская школа, десяток подвигов с закрытыми глазами — и уже полковник. Надо строжайше запретить присваивать звания за подвиги. Только ордена и божье благословение».

— Что вы можете сказать о настроении донского казачества? — спросил Врангель.

— Господин главнокомандующий, — вдохновенно доложил Назаров, — донцы убедились, что Советская власть разрушает веру православную и вольное казачье товарищество, сеет хаос в правлении и хозяйствовании, отнимает по разверстке хлеб и мясо. Жилы на шеях казаков вздулись от бессильного гнева, руки тянутся к клинкам.

Врангель удовлетворенно кивнул и не спеша стал излагать свой замысел:

— Конкретно боевую задачу поставит вам генерал Шатилов. Я лишь скажу: не увлекайтесь гражданским администрированием. Сразу разверните мобилизационные мероприятия и формирование новых частей и соединений. Создайте опорную базу в Таганроге. Через этот порт мы сможем питать вас оружием и боеприпасами. В дальнейшем необходимо поднять все казачество, овладеть главными экономическими центрами и организовать на рубеже реки Дон прочную оборону с задачей не допустить прорыва войск противника из центральных районов России на Кубань.

В голосе главнокомандующего появились металлические нотки. Он встал и, откинув полу черкески, зашагал по веранде.

— Африкан Петрович, вам надлежит ускорить подготовку отряда полковника Назарова с таким расчетом, чтобы посадить его на морской транспорт восьмого июля, а на рассвете следующего дня высадить его в районе Кривой косы.

— Господин главнокомандующий, — взмолился атаман, — отряд еще не закончил формирование. Сейчас у Назарова всего полторы тысячи штыков и сабель. Да и заявки на транспортные средства не поданы…

— Относительно транспорта и его конвоирования генерал Шатилов уже распорядился. Состояние отряда мне известно. Освобождение Дона мыслится путем восстания казачества и мятежей внутренних сил в Ростове, Новочеркасске и других городах. Поэтому не имеет существенного значения численность отряда. Пороховая бочка может взорваться в равной мере и от спички, и от факела.

— Сама истина, господин главнокомандующий, — согласился Богаевский. — Дон — это пороховая бочка, да только порох в ней сыроват. А чтобы быстрее подсушить, пламя-то надоть пожарче. — Атаман снял фуражку, вытер платком раскрасневшееся, как спелый кавун, лицо и умоляюще уставился на главкома: — Нам бы тыщонок пять штыков и сабель, этак сотенку пулеметов да пяток батарей…

— В предложенном вами плане, помнится, численность отряда определена в две тысячи личного состава, а не пять. Впрочем, дело не в этом, в сложившейся обстановке главное — ошеломляющая воображение внезапность, — резко ответил Врангель и кивнул в сторону столика. — Прошу, господа, на раут.

На низком столике возле окна стоял бочонок, опоясанный серебряными обручами, а в нем обложенные льдом несколько бутылок сухого вина из массандровских подвалов графа Воронцова. Рядом — французский коньяк «наполеон», фрукты и холодная закуска.

— Благодарствуем, господин главнокомандующий, — обрадовался атаман, — премного благодарствуем. Стремя — опора всадника, стременная — дух казака, — сказал Богаевский и лихо крутнул вверх поочередно кончики усов.

Врангель налил коньяка, поднял бокал и, глядя вдаль, задумчиво сказал:

— Благословляю вас, полковник, на подвиг ратный и славу бессмертную. Помните: широкий маневр и тесное взаимодействие, предельная стремительность и яростный натиск — вот что приносит победу.

Полковник Назаров стоял с таким напряжением, что мышцы ног заныли, будто их кто-то сильно сдавил. Он до боли стиснул зубы, чтобы радость, которая клокотала в груди, не прорвалась. Чувство бурной радости всегда вызывало у него взрыв неудержимого смеха. Он так и не разжал рта, чтобы поблагодарить главнокомандующего за тост. И только когда сквозь зубы нацедил глоток коньяка и проглотил его, обрел способность говорить:

— Благодарю вас, господин главнокомандующий, за предоставленную мне честь возглавить восстание казачества на Дону и воздвигнуть донской бастион Северо-Кавказской республики.

Врангель, казалось, не обратил внимания на душевный порыв Назарова. Он снова налил коньяка и поднял бокал.

— Помните, полковник, Советы в казачьих областях — это наспех сложенный стог сена. В подобных случаях, как известно, стог самовоспламеняется и сгорает. Процесс самовозгорания ускоряется в ветреную погоду. Ваша рейдовая операция и явится тем ветром, который внесет в донской «стог» пламень восстания. — Врангель протянул бокал к полковнику — раздался звон хрусталя. — Вам оказано великое доверие. Доброго вам пути, и не дай вам бог судьбы Арея.