1

Подразделения строились для выезда на работу. С капитаном Вербой полковник встретился как с добрым знакомым. Он взял его под руку и, прогуливаясь неподалеку от строя, стал расспрашивать о положении с дисциплиной, внутренним порядком, о состоянии конского состава и так далее. Оказалось, кругом некомплект, все берут, а не дают, фуража не хватает, продуктов тоже. Солдаты приворовывают кое-что на базах.

— А дисциплина? Боже мой, разве это дисциплина? Того и гляди, ящик со снарядами на тебя упадет. После вашего посещения, — продолжал докладывать капитан, — вечером приезжал к нам полковой поп с дьяконом Савелием исповедь принимать. У нас ведь теперь оная проводится, когда есть свободное время. Но разве это исповедь? Форменный допрос. Один солдат…

— Чем это все вызвано?

— У нас ведь шестьдесят с лишком процентов — пленные красноармейцы. Переодели, заставили прочесть перед священником присягу и — в строй. Слава богу, что до сих пор не случилось беды.

— Знаете, капитан, мне бы хотелось иметь хорошего ординарца. И помоложе. Кого бы вы мне порекомендовали?

— Ума не приложу, господин полковник. Молодых человек пять наберется. Да вот они перед вами, выбирайте.

Наумов внимательно осмотрел строй.

— Пожалуй, вон тот, левый. Совсем еще юнец. Из сырого материала можно вылепить что угодно.

Капитан поманил солдата пальцем. Тот подбежал и, спросив у полковника разрешения обратиться к капитану, представился:

— Александр Гонта по вашему приказанию прибыл.

— Садись в пролетку, — распорядился Наумов. И, уже обращаясь к капитану, негромко добавил: — Благодарю вас, приказ на откомандирование вы получите сегодня же.

Дорога шла по скату высоты, покрытой кустарником, над которым то тут, то там возвышались дубы с раскидистыми кронами.

Наумов время от времени поглядывал на солдата. Тот хотел казаться спокойным, но напряженная сосредоточенность и слегка вздрагивающие руки выдавали его волнение.

У крутого склона горы, где дорога делала причудливую петлю, Наумов остановил пролетку.

— Пойдем! — приказал он солдату.

Они прошли немного вперед и, скрывшись за поворотом, стали подниматься по крутому склону, густо поросшему кустарником и высокой сухой травой.

Возле старого дуба кустарник отступил, образуя небольшую поляну. Отсюда, с обрыва горы, открывался прекрасный вид на залив.

— Тебе нравится это место? — спросил Наумов.

Солдат промолчал, с беспокойством наблюдая за офицером.

— Когда видишь перед собой такую чудо-красоту — и умирать не хочется. Не правда ли? — Наумов повернулся к солдату и только теперь понял, как двусмысленно прозвучали его слова для Гонты.

Бледный, он стоял у дуба, заткнув пальцы рук за ремень и чуть приподняв подбородок.

— За что? — тихо спросил он.

— Успокойся, рядовой Гонта, — как можно мягче сказал Наумов. — Я хочу взять тебя к себе ординарцем. Вот нам и нужно побеседовать. А ты вообразил бог знает что!.. Подойди-ка ближе и дай солдатскую книжку.

Солдат подошел, подал документ.

— «Рядовой Гонта Александр Гаврилович», — прочитал Наумов.

Он вытащил папиросы, предложил солдату. Тот отрицательно мотнул головой.

— Не курю я, господин полковник, — сказал он неровным, срывающимся голосом.

Наумов закурил и, глубоко затянувшись, продолжал:

— Хочу напомнить тебе один эпизод… Однажды под Невинномысском на железнодорожный эшелон напала банда атамана Чапеги… В этом эшелоне ехал ты и красноармеец, которого ты называл дядей Иннокентием. — Наумов пристально взглянул на солдата. — Помнишь, что произошло дальше?

— Как я могу вспомнить то, чего не видел?

— Хорошо, я снова напомню: конная атака банды и бой маленькой группы красноармейцев. Вас с раненым дядей Иннокентием схватили… Рассказать, как был убит есаул? Или как погиб твой дядя Иннокентий?

Павел точно не знал, погиб ли Иннокентий, но умышленно так сказал, чтобы вызвать новую реакцию Саши.

Лицо паренька покрылось красными пятнами. Казалось, только сильное внутреннее напряжение мешает прорваться нахлынувшим на него чувствам.

Наумову все было ясно. Он взял Сашу за плечи, сказал:

— Надеюсь, ты будешь добросовестным, исполнительным ординарцем.

— Как прикажете, господин полковник.

— И еще одно: о нашем разговоре никто не должен знать. Даже самые близкие твои друзья. Ты понял меня?

— Так точно, господин полковник. Мне и нечего рассказывать. Это вы говорили, а я ничего такого не знаю.

Сдержанность ответа понравилась Наумову. Он улыбнулся:

— Ну, а сейчас поедем обживать новую квартиру.

Между прочим, найти квартиру было делом совсем не простым. Город буквально кишат тыловыми офицерами, чиновниками, юркими спекулянтами, многочисленными представителями ведомств разных городов Крыма, приехавшими выбивать кредиты у главного распределителя, всемогущего Вовси — маленького лысого еврея.

Все дома, летние кухни и даже сараи были забиты постояльцами. И лишь вмешательство генерала Домосоенова помогло быстро определиться. Правда, не в центре, зато флигель оказался вполне приличным, а хозяева дома — людьми тихими и покладистыми. Туда и поехал Наумов со своим ординарцем.

2

Полковник Наумов окончил свой доклад о текущих делах. Генерал Домосоенов, удовлетворенный его отчетом, медленно прошелся по кабинету и остановился у окна:

— Ну, что ж, Павел Алексеевич, вас можно поздравить: и дела у нас пошли живее, и официальный допуск для вас получен! Ференц проникся к вам такой симпатией… Значит, послушались моего совета. Откупились-таки? Чем, если не секрет?.. Ящиком коньяка?

— Что вы, господин генерал? — пожал плечами Павел. — Полковник Богнар так строг и неприступен… Я считал, что вы просто шутите…

— Какие уж там шутки, батенька мой. Благодарите-ка лучше всевышнего за то, что под вашим началом нет материальных ценностей, которые могут легко превращаться в валюту, а то Ференц быстренько втянул бы вас в какую-нибудь спекулятивную махинацию… Пройдоха, каких свет не видывал.

— Почему же его не остепенят? — удивился Павел.

— Пытались. Он сам мне рассказывал, будто Александр Васильевич Кривошеин устыдил его: «Побойтесь, говорит, бога…», а Ференц ему так едко: «Обещаю вам, господин председатель правительственного сената, впредь быть осторожным. Я не подозревал, что поставщиком этой партии французской обуви являетесь лично вы, а Варфоломеев — подставное лицо…»

Наумов возмущенно покачал головой:

— Узнав об этих спекуляциях, союзники откажутся поставлять нам обмундирование, снаряжение и все необходимое для войск.

— Э-э, батенька мой, они не столько союзники, сколько сообщники. Я достаточно имел времени, чтобы внимательно изучить переписку между нашими органами снабжения и представителями торговых и снабженческих ведомств союзников. Они полны упреков, лести и обещаний, стремятся устыдить друг друга договорными обязательствами и усладить конструктивными предложениями.

— Позвольте, Антон Аркадьевич. В чем это выразилось?

— Вот вам, голубчик, только один пример. Его превосходительство генерал Врангель попросил начальника французской миссии в Крыму генерала Манжена увеличить и ускорить поставку оружия и боеприпасов. Глава миссии ответил, что Франция доставила из Константинополя в Крым обмундирование, вооружение, боеприпасы в количестве, которое обеспечивает… «Совершенно верно, — возразил Врангель, — но ваша помощь ограничилась лишь доставкой, так как все это принадлежало Кавказскому фронту Российской армии, склады которой базировались в Батуме и Трапезунде. А вот обещанные нам двести аэропланов почему-то оказались переданными Польше». Манжену такой упрек вряд ли понравился. Раздраженно заметив, что аэропланы переданы в компенсацию за поставки каменного угля Домбровского бассейна, он прямо сказал: «Франция требует наступления на Донбасс. Поток донецкого угля во Францию вызовет встречный поток военных грузов…» Ну, и так далее. В свою очередь Англия, — устало продолжал Домосоенов, — передав в распоряжение главнокомандующего в качестве субсидии более четырнадцати миллионов фунтов стерлингов, не считая поставку вооружения, боеприпасов и военного снаряжения, которая продолжается, требует, чтобы стратегическим направлением боевых действий наших войск были Дон, Кубань, предгорья Кавказа, то есть районы, где раскинулась сфера влияния Англии в соответствии с англо-французским соглашением, заключенным еще в семнадцатом году…

Домосоенов глубоко вздохнул и безнадежно махнул рукой:

— Так, батенька мой, и тянут нас в разные стороны эти союзники-сообщники. А пока суд да дело, время не теряют даром… Даже всевышний не осведомлен, сколько ими было, так сказать, «беспошлинно» вывезено собственности, принадлежащей России. Мне известно лишь о чудотворных коммерциях губернатора Севастополя генерала Эгглофстейна и командующего французской армией генерала Д’Асельма. Не стану настаивать на достоверности сведений, но мне рассказывали, что одна из субмарин была подготовлена для погрузки демонтированной инкерманской водокачки.

Домосоенов тяжело вздохнул, поднялся из-за стола и закончил доверительный разговор предупреждением:

— Я ведь это к тому, чтобы вы поменьше удивлялись, обсуждали и осуждали. Это опасно.

«Ну и ну!.. — поразился Павел. — Не случайно государственное воровство и спекуляция затягивают в свою трясину и меня. Ну что ж, сопротивляться не следует».

— Благодарю вас, Антон Аркадьевич, я не знал об этом. — Он вынул из папки документы. — На днях будет разгружаться вооружение, прибывшее из Англии. Я обратил внимание на то, что документы не всегда правильно отражают наличие полученных товаров. Мне кажется… словом, разгружают меньше, чем указывается в документах.

— Проверьте. Да ведь только скандала-то все равно поднимать не стоит. Оружие это, батенька мой, дармовое. Мы ведь за него ни гроша заплатить не сможем. Вот так-то. Но проверить — проверьте. Это не возбраняется.

— А если это не ошибка, а воровство? — удивленно спросил Павел.

— Воровство, разумеется, должно караться, и оно карается. Начальник контрразведки второго армейского корпуса некто Шаров занимался вымогательством, грабежом, убийствами — опять-таки с целью ограбления. Смею вас заверить, он привлечен к суду. Кстати, ежели бы полковник Астраханцев не сбежал за границу, ему тоже не миновать бы виселицы.

— А что он сделал?

— Скупил на казенные деньги валюту — и был таков. Хитер, бестия… — Генерал навалился на стол и доверительно зашептал: — Но разве можно считать противозаконной продажу ценных бумаг, которой занимается генерал Шатилов? Убежден, что он не упустит возможности обогатиться и на продаже нефтяных акций.

Наумов от удивления откинулся на спинку стула и развел руками.

— Но ведь в Крыму нефти нет.

— Она есть на Кубани.

— Разве существует надежда?..

— Надеждами, батенька мой, мы сами себя питаем. Надеяться никто не волен запретить.

— Да, но проводить широкие коммерческие операции, в основе которых лежит не нефть, а надежда… это ведь чистейшей воды обман.

Домосоенов осуждающе покачал головой:

— История предначертала нам свергнуть государственное знамя любезного нашего Отечества. Но оно не может вознаградить сынов своих за верность и самопожертвование. Так что не судите строго тех, кто берет маленькую толику его материальных ценностей, чтобы потом не помереть с голоду.

Недоуменный взгляд Наумова не смутил старого генерала. Но он счел нужным смягчить свою мысль.

— Не следует, Павел Алексеевич, осуждать их строго. Они потеряли больше.

— Я не задумывался над этим. Мне казалось, что те, кто продолжает борьбу, — люди сильной воли и чистой морали, — твердо произнес Павел.

Он вернулся в свой кабинет, но из головы не выходил разговор с генералом.

«Пора, видимо, — подумал Павел, — попробовать, как сказал Домосоенов, „усладить“ Богнара. Но не ящиком коньяка…»

3

Полковник Наумов появился в зале ресторана точно в восемнадцать часов. К этому времени Клод Рауш уже приложился к коньяку.

— Ну, и как, май фрэнд, вы еще продолжаете мучительно думать? — усмехнулся Рауш.

— Вы ошибаетесь, дорогой полковник. Я уже приступил к действиям: подготовил приемо-передаточные документы. Более того, руководить работами и приемкой оружия я буду сам. Надеюсь, все пройдет без сучка и задоринки… Правда, мне придется кое с кем говорить на стерлинговом языке…

Рауш одобрительно улыбнулся и полез во внутренний карман пиджака.

— Вот вам три чека — пять тысяч каждый по твердому курсу. Остальные — по окончании оформления документов.

Наумов, не проверяя, положил их в портмоне:

— Теперь я могу гарантировать вам успех дела.

— I can never thank you enough.

— The pleasure is entirely mine.

Они выпили по рюмке коньяка и, довольные друг другом, принялись за обед. Рауш самозабвенно болтал, сообщая пикантные новости о своих коллегах из иностранных миссий. В оживленном разговоре о «праведниках и греховодниках» прошло более часа.

Павел уже допивал кофе, когда вдруг увидел идущего по середине зала полковника Богнара.

— Господин Рауш, а вот еще один из ваших знакомых.

Рауш глянул на часы:

— Он, как всегда, точен.

— Вы имеете в виду полковника Богнара?

— Да. Я не случайно пригласил вас в ресторан в восемнадцать часов. Ровно часом позже шеф контрразведки заканчивает свой ужин и покидает ресторан.

Рауш встал из-за стола и преградил Богнару дорогу:

— Hello, colonel! Мне сегодня везет на встречи. Знакомься, дорогой Ференц, это мой давний и добрый друг полковник Наумов — один из блестящих офицеров самодержавной России.

Богнар казался крайне удивленным, однако Рауш был столь непосредственным в своем душеизлиянии, что он в конце концов сдержанно улыбнулся:

— Очень рад, но мы уже знакомы, и, кажется, у нас установились, так сказать, хорошие отношения.

— В той мере, в какой могут быть хорошими отношения преследователя и преследуемого, — доброжелательно улыбаясь, прокомментировал полковник Наумов.

— Уверен, сегодняшняя встреча объединит ваши усилия, — провозгласил Рауш и протянул обоим рюмки.

— Я убедился в святой добропорядочности полковника Наумова и рад выпить за его здоровье… Но как-нибудь в другой раз. Простите, господа, у меня, знаете ли, дела…

— О’кэй! — воскликнул Рауш. — Давайте выпьем за успех ваших дел, прошу вас. — Он жестом пригласил к столу.

Наумов коснулся его плеча.

— Мистер Рауш, за успех приятно пить, когда он достигнут. — И, повернувшись к Богнару: — Вы не возражаете, если я составлю вам компанию? Минут на десять, не более.

Не дожидаясь согласия шефа контрразведки, Наумов дружески перебросился несколькими английскими фразами с Раушем. Богнар недоуменно посмотрел на Наумова, пожал плечами и, машинально кивнув Раушу, бросил:

— Идемте, Павел Алексеевич.

Рауш многозначительно подмигнул Наумову.

Они вышли из ресторана налево, в Приморский парк.

— Я буду с вами откровенным, — сказал Павел, как только они оказались в уединенной аллее. — Хотели бы вы получить чек на довольно крупную сумму фунтов стерлингов? За маленькую услугу, разумеется.

Богнар насторожился. Павел выдержал его взгляд и понял, что в его душе скорее не тревога, а беспокойство — как бы не попасть в никчемную историю.

— Смелее соглашайтесь, господин Богнар, — и в вашем кармане будет чек, который обеспечит вам отличное настроение.

— Где вы его возьмете?

— На нем будет стоять фамилия известного всему миру деятеля одной из союзных нам держав. Вас это устраивает?

Богнар замедлил шаг и зловещим шепотом проговорил:

— Вы, Наумов, агент английской разведки, и я должен вас арестовать.

Эта угроза не произвела, однако, на Наумова впечатления.

— Не будем ссориться, — сказал он спокойно. — Прошу вас выслушать меня — и правильно понять.

Пользуясь обстоятельной информацией генерала Домосоенова, Павел кратко обрисовал картину острых и противоречивых притязаний союзников, не преминув особо оговорить определяющее значение кубанской нефти для англичан.

— Ну и что вы открыли в этом нового? Какая тут связь с той «маленькой» услугой?..

— Не спешите, полковник, сейчас я вам все объясню.

Они дошли до берега моря, остановились возле ветвистого платана. В дали, рядом с Михайловским равелином, светился огнями крейсер «Генерал Корнилов», на котором первое время жил главнокомандующий. От него к памятнику потопленным кораблям тянулись по воде светящиеся ленточки.

Слушая Наумова, полковник Богнар пристально смотрел ему в глаза, пытаясь понять, куда он клонит.

— Обратите внимание и на следующее обстоятельство, — невозмутимо продолжал Наумов. — Как только по Крыму поползли слухи о том, что готовится наступление на север, епископ Вениамин начал разъезжать по тылу и фронту, развозить скуфьи и камилавки военным священникам и свое пастырское благословение пастве. Это то, о чем пишут газеты. А вот мой друг Клод Рауш сказал мне по секрету, что на его, епископа, долю падает больше скупленных акций на донецкий уголь, чем у других заинтересованных лиц. Но если бы вы сейчас решили включиться в эту игру… поздно. Все расхватали другие.

— Вы предлагаете не упустить кубанскую нефть? — догадался наконец Богнар.

— Вот именно. Надо только заранее знать, предполагается ли такая операция, когда и с какими целями.

Богнар остановился. Тело его подалось вперед, тонкие ноздри округлились.

— Браво, полковник Наумов, браво! Я в вас не ошибся. Вы арестованы, полковник, и не думайте сопротивляться, бесполезно.

Сказал он это тихо, будто опасался, что кто-то может услышать. Павел невольно оглянулся. Парк заметно опустел. Гуляли только по главной освещенной аллее. Справа на перекрестке стояли два подозрительных типа. «Телохранители Богнара, — догадался Павел. — Вот почему он сказал об аресте тихо, чтобы они не услышали и не бросились выполнять повеление…» Павел улыбнулся и доверительно сказал:

— Все, что я говорил, господин полковник, не моя затея и не мое предложение. Вы ведь тоже наслышаны, что в марте, когда армия генерала Морозова была прижата в горах под Сочи, туда специально выезжали английские представители адмирал де Робек и генерал Хольман. Цель: уговорить казачьих атаманов продолжать борьбу. Они обещали обильные поставки всего необходимого для образования «Казачьей республики» под протекторатом Англии. Этим они стремились, наряду с другими интересами, сохранить деятельность Англо-Кубанского нефтяного общества.

— И вы рискуете сделать мне предложение? На что вы рассчитываете?

В голосе Богнара слышалось нетерпение, желание скорее узнать, что все-таки задумал Наумов.

— Ну, вот что, получите два чека на десять тысяч фунтов стерлингов в твердом курсе. Они помогут вам правильно оценить обстановку и принять верное решение. Я ведь здесь не имею никаких точек соприкосновения. Поэтому вы обеспечиваете одну часть операции, я — другую. А этот чек — знак доверия…

Рука Богнара дрогнула, но он сдержал себя. Уловив внутреннюю борьбу, Наумов решил усилить натиск.

— Англичане — наши союзники, — сказал он, — и всеми возможными силами и средствами помогают нам, а генерал Перси, оказавший вам вот это доверие, — Наумов показал на чек, — друг генерала Врангеля. И в том, что он желает выгодно купить пакет акций, нет ничего предосудительного. Большой бизнес — их обычное дело, внутренняя потребность. Не придавайте этому особого значения. Вас ведь не просят касаться оперативных планов. Достаточно установить, когда генерал Шатилов начнет продавать акции на кубанскую нефть. Он в этом не промах.

— Ну, что ж, Павел Алексеевич, вы меня убедили. Все недоразумения, так сказать, в прошлом. Путь сотрудничества есть путь дружбы. — Он взял Наумова за лацкан мундира — дурная привычка — и повторил: — Ловко вы меня убедили.