Таш и Самконг уже битый час ломали друг друга на тренировочной площадке. После вчерашней попойки на Самконга было жалко смотреть, но именно в такие дни на него обычно накатывало желание начать вести здоровый образ жизни и поддерживать свое тело в должном состоянии. Силушкой его богиня не обидела, но гибкость с возрастом стала не та, и он пыхтел, как забытый на плите горшок каши, пытаясь вывернуться из очередного захвата Таша, который, проявляя редкостную жестокость, даже не думал поддаваться. Напротив, сделал еще пару неуловимых движений – и безжалостно ткнул старого друга мордой в песок, которым был щедро посыпан поединочный круг. Отпустил же его только тогда, когда побежденный друг энергично заскреб землю свободной пятерней.

– Ну, что, хватит на сегодня? – спросил он, протягивая Самконгу руку.

Тот, отплевываясь, схватился за нее и тяжело поднялся с колен.

– Хватит, – недовольно проворчал он. – Ну ты и...

– Кто? – спокойно поинтересовался Таш.

– Гусь! – огрызнулся Самконг. – Только кости ломать горазд! Никакого душевного понимания в тебе нету.

– Понимания? – удивился Таш. – Какого свигра я тебя понимать должен? Это что, я тебя с бодуна сюда притащил?

– Ну, тащить, может и не тащил, – нехотя согласился Самконг, – но что песок заставил жрать, это да!

– Знаешь, что? – разозлился Таш. – В следующий раз, когда на тебя накатит, я буду тебя на скотном дворе тренировать, чтобы ты вместо песка навоз жрал!

– Я же говорю, никакого душевного понимания и сострадания к чужой головной боли! У самого-то, небось, ничего не болит!

– Ну вот, я еще виноват в том, что не нажрался вчера, как некоторые!

– Да ты мало того, что не нажрался, так еще и слинял в самом разгаре праздника. Все наши, помню, удивлялись, куда это ты подевался?

– А они еще способны были заметить, что меня нет?

– Конечно, способны, за кого ты нас принимаешь? Все заметили, что тебя нет, даже Лайра глазки продрала и поинтересовалась: а что это Таш ее девочек так невежливо проигнорировал? Не понравились, что ли? Всего-то одну и помял.

– Какого змея? – опять вскипел Таш. – Я вам что, петух, что ли, на каждую курицу кидаться?

– Не горячись, Таш, они же не со зла! Вон Валдей сразу за тебя заступился! Так прямо и сказал: Таш вам что, жеребец, что ли? У него дома такая краля живет, что на других даже и смотреть не захочется.

Таш мгновенно остыл. Так вот к чему весь этот разговор.

– Допустим. Только она не краля, и если кто к ней свои лапки потянет, может и огрести, ясно?

– Да это всем уже давно ясно. Неясно только то, зачем ты ее до сих пор прячешь. Ты ж ее вроде как замуж собрался отдавать?

– Может, и собрался. Вам-то что?

– Да нам-то ничего. Только как она себе жениха найдет, если ты ее из дома не выпускаешь?

– Как вы меня достали все! Болела она, ясно? Болела! Вам что, Заген не натрепал, в каком состоянии она ко мне попала?

– Да ладно, ладно, Таш, не злись! – примиряюще сказал Самконг. – Это я так, к слову. Но сейчас-то, я надеюсь, она выздоровела? Может, позволишь посмотреть, а?

Таш вдруг расхохотался.

– Самконг, друг мой! Ты полчаса выводил меня из себя только для того, чтобы попросить показать тебе мою рабыню?

Друг пожал плечами и тоже рассмеялся.

– Ну, а зачем же еще?

– А нормально попросить не мог?

Самконг делано вздохнул.

– Таш, друг мой! Я знаю тебя уже столько лет, что с большой долей уверенности могу сказать, что если бы я попросил тебя, как ты выражаешься, нормально, то ты послал бы меня так далеко и надолго, что у меня не было бы никаких шансов вернуться. – Баронское воспитание иногда начинало лезть из Самконга, как шерсть с шелудивого кобеля.

Таш хмыкнул.

– Как пить дать, послал бы! Нечего ей с изгоями клеймеными якшаться! Ей, как ты правильно заметил, еще замуж выходить!

– А я не клейменый, Таш! Я, если что, и жениться могу!

Оба засмеялись, но Таш при этом все-таки наградил своего друга увесистым подзатыльником. По-дружески, разумеется. А клейма у Самконга действительно не было, и оба знали, почему.

* * *

Таш и Самконг познакомились во время драки в одном из портовых кабаков Вангена, столицы Вандеи. Обычная свалка, наступившая после пьяного вопля «Бей клейменых!» Лучшее развлечение для одуревших от морского однообразия матросов. Изгоев в кабаке обнаружилось всего человек пять, включая Таша, но к ним неожиданно присоединился высокий черноволосый красавец, явно благородных кровей. Высокомерно заявив, что он тоже изгой, он вытащил меч и вскочил на стол, первым открывая всеобщее веселье.

Он был великолепен. Таш краем глаза наблюдал за ним с невольным восхищением. Парень прыгал по столам, как горный козел по скалам, блестя синими сумасшедшими глазами, и успевал между делом раздавать комплименты столпившимся у дверей кухни служанкам.

К концу драки они остались вдвоем. Встали спиной к спине, что получилось как-то само собой, и приготовились дорого отдать свои жизни. К их удаче в этот момент в кабак ввалилась городская стража и повязала всех, не разбираясь, кто изгой, а кто нет.

Потом, уже в участке, все-таки разобрались, матросов отпустили, а изгои, как всегда, остались виноватыми. Таш и Самконг провели ночь в тюрьме, ожидая наутро самого худшего. Тогда-то Самконг и вывалил на новообретенного друга свою историю.

Оказалось, что он действительно был законным сыном одного вантийского барона, который, будучи уже немолодым и имея взрослых сыновей от первого брака, женился вторично на красивой дворяночке из одного из обедневших, но знатных родов. Молодую жену он обожал, и сына, который в скором времени появился на свет, тоже. Он даже изменил завещание, чтобы после его смерти оба дорогих ему существа были обеспечены самым наилучшим образом. Самконг с детства ни в чем не знал отказа, а когда подрос, его отправили учиться в лучшую школу меча в Ванте, после чего он собирался занять достойное его место при вантийском дворе.

К сожалению, этим мечтам не суждено было сбыться. В один прекрасный день барон, бывший к тому времени уже очень старым человеком, отправился в мир иной, а его старшие сыновья приложили все усилия к тому, чтобы наследство оказалось поделенным между двумя наследниками вместо законных четырех. Они обвинили мать Самконга в грехе прелюбодеяния, а также в том, что она произвела на свет ублюдка, и подали на нее в суд. Как назло, красавец Самконг был точной копией своей матери, не унаследовав от отца ничего, кроме баронской гордости и любви к прекрасному полу, а потому доказать что-либо в суде молодой баронессе было очень сложно. Точнее, невозможно, потому что ее пасынки откуда-то привели не меньше двух дюжин свидетелей ее развратного поведения, а также представили суду множество улик. В общем, мать осудили и приговорили к позорному клейму и работе в городском публичном доме, дабы возместить семье барона все затраты на воспитание ублюдка.

Сам Самконг в это время был в школе и ничего не знал о произошедшем. Его вызвали в столицу ничего не объясняющим письмом, и только преданность старого слуги не позволила ему попасть в руки правосудия. Он вовремя сбежал, разумеется поклявшись отомстить и вытащить мать при первой же возможности.

Таш, которому на тот момент было все равно куда идти и для которого понятие «мать» было свято, пообещал помочь. Если к тому времени будет еще жив, конечно.

В тот раз удача от них не отвернулась. Им удалось удрать буквально из здания городского суда, и они так и не узнали, в чем их обвиняли и к чему собирались приговорить.

Да, они отомстили всем виновным так, что мало не показалось. Оба сводных брата Самконга отправились на тот свет, а сильно пострадавший в пламени пожара и частично разрушенный баронский замок до сих пор продолжает наводить ужас на обитателей тех мест. Мать они тоже вытащили и, благодаря реквизированным из замка фамильным драгоценностям, золоту и ценным бумагам, устроили со всем возможным комфортом в небольшом грандарском городишке. К сожалению, все их старания оказались бесполезными. Баронесса медленно угасала, не в силах пережить тот стыд, который выпал на ее долю. Она умерла всего через год после тех событий, и было ей на тот момент всего тридцать семь лет.

У Самконга не было клейма, и если бы теперь, при его нынешнем богатстве, он решил бы попытаться исправить давнишнюю несправедливость, то у него это вполне могло получиться. Таш был уверен, что он без особого труда смог бы вернуть себе титул барона, вместе с землями и замком, которые принадлежали ему по праву. Но еще больше он был уверен в том, что стоит Самконгу появиться в любом государственном учреждении Ванта и назвать свое имя, как его моментально схватят и предъявят ему такой список всевозможных прегрешений перед законом и короной, что, каким бы он ни был высоким и крупным мужчиной, на его теле все равно не хватило бы места для всех клейм, которые он заслужил. То же самое касалось и еще полутора-двух десятков стран по всему побережью, которые Самконг в разное время почтил своим присутствием. Иногда в компании Таша, иногда в какой-нибудь другой компании, когда случалось так, что жизнь разводила друзей в разные стороны.

Таш закончил свои дела только к вечеру, когда на Олген опустились ранние осенние сумерки. Уже сто раз прокляв про себя всех богов, он зашел за Самконгом, чтобы все-таки отвести его к себе домой. Что из этого получится, он, конечно, мог себе представить, даже мог предложить на выбор несколько вариантов развития событий, но ни один из них его не устраивал.

Самконг всегда нравился женщинам, да и как он мог не нравиться, если у него было все, что они любят? И внешность, с годами, конечно, изменившаяся, но нисколько не утратившая своей привлекательности, и, что гораздо важнее, манеры бывшего барона, умевшего превращаться в заправского обольстителя и дамского угодника. Кроме того, любовь у Самконга с прекрасным полом была взаимной. Женщины любили его, а он любил их. И в этом, по мнению Таша, заключалась самая главная опасность.

Но, с другой стороны, рано или поздно эта встреча все равно произойдет, так лучше пусть все случится сейчас, чем тогда, когда уже сложно будет что-либо изменить. В общем, сказать, что у Таша на душе кошки скребли, значит, ничего не сказать. Впрочем, оказалось, что кошки скребли не у него одного. Вышедший из дома Самконг, по самые глаза закутанный в плащ, неожиданно матюгнулся и сунул руку за пазуху.

– Вот зараза, царапается!

– Чего там у тебя? – удивился Таш.

– Чего, чего. Подарок для твоей рабыни.

– Это еще зачем?

– Эх, Таш, вот вроде и не дурак ты, и на свете не первый год обретаешься, а таких простых вещей не понимаешь! Разве ж можно к бабе без подарка ходить?

– Она не баба!

– Так тем более!

Таш хмыкнул, но ничего не сказал. Так и молчал до самого дома. Самконг, хорошо зная своего друга, даже не пытался его разговорить. Все равно бесполезно.

Идти было недалеко, поместье Самконга располагалось на окраине Олгена, подальше от любопытных глаз, но все же неподалеку от Закорючки. Хотя дорога и не заняла у них много времени, все же, когда они подошли к дому Таша, уже совсем стемнело и на небе загорелись первые звезды. Воздух был стылым, и по всему было ясно, что ночью наверняка ударит первый морозец.

Таш не стал открывать своим ключом, просто постучал. За дверью раздались легкие шаги, щелкнул замок, и... Самконг, уже приготовившийся говорить приветствие, замер с открытым ртом. На пороге стояла Рил.

– Рил, у нас гости, – сказал Таш, награждая друга чувствительным тычком в спину.

Тот закрыл рот и шагнул через порог, но дар речи так и не обрел.

– Это мой старый друг Самконг, Рил, – представил смутившегося друга Таш, хотя кто угодно мог поднять его за это на смех. Надо окончательно свихнуться, чтобы представлять друзей рабыне.

Впрочем, сам друг против этого не возражал. Негнущимися пальцами он расстегнул плащ, достал из-за пазухи «подарок» – маленького белого котенка.

– Тебе случайно кот не нужен, красавица? – криво улыбнувшись, выдавил из себя подрастерявший свои манеры барон. – Хороший кот, всех мышей у вас переловит!

Рил рассмеялась и хотела взять пушистое чудо, но потом вопросительно глянула на Таша. Он кивнул.

– Я назову его Пушок, можно? – спросила она, беря на руки котенка. – У него же еще нет имени?

– Конечно, называй, красавица! – Обретший уверенность Самконг улыбнулся одной из своих самых обаятельных улыбок. – Ему точно понравится!

– Рил, собери-ка нам что-нибудь поужинать! – прервал процесс очаровывания Таш.

Она кивнула и исчезла на кухне, а Таш повел друга в гостиную. Там бывший барон окончательно пришел в себя, расслабился, заговорил о каких-то пустяках, только изредка поглядывая на снующую туда-сюда Рил. Наконец она пригласила их к столу, а сама повернулась, чтобы уйти. Но гость не дал ей этого сделать.

– Рил, девочка, посиди с нами! Составь компанию двум старикам! Таш, ты же не против?

Таш пожал плечами. Даже если и против, что это изменит? Рил на секунду замерла, а потом обошла вокруг стола и села на край той скамейки, на которой сидел Таш. Самконг опять криво усмехнулся, но потом заговорил, постепенно вовлекая в разговор и ее. И вскоре они уже дружно смеялись над очередной байкой главаря Олгенского ночного братства. Таша это зрелище резало ножом по сердцу, он молча пил и только изредка улыбался, чтобы поддержать разговор.

Наконец Самконг засобирался уходить, и Таш вышел вместе с ним. Они молча шли по большому запущенному саду, и вдруг Самконг остановился.

– Не дело ты задумал, Таш!

– О чем ты?

– Ты знаешь, у нас в Ванте есть поговорка: голубая кровь и сквозь грязь просвечивает.

– Голубая кровь? У кого, у Рил? Да откуда ты можешь это знать? – Таш не хотел даже думать о такой возможности. Он попросту боялся, что это может оказаться правдой.

Самконг усмехнулся.

– Ты все время забываешь, кто я такой. У меня, между прочим, со стороны отца двенадцать поколений благородных предков. А со стороны матери двадцать три. Я такие вещи нюхом чую. Не сможет она жить замужем за лавочником. Заметь, я не говорю о том, будет она за ним счастлива или нет. Такой вопрос даже не стоит. Она не сможет с ним жить, понимаешь? Рано или поздно или сбежит, или наложит на себя руки, это я тебе точно говорю. А ты хоть раз думал, что будет, если она вспомнит, кто она такая, а будет уже поздно, и она будет связана по рукам и ногам?

Такая мысль и Ташу приходила в голову неоднократно.

– Ее дед ее и продал. Семья не примет Рил обратно. Ей придется смириться.

Самконг немного помолчал.

– Как ты думаешь, откуда она вообще? Сигурия?

– Сигурия? – переспросил Таш. – Я думал об этом, но вряд ли. Ты же знаешь, какие они там.

– Да уж! – усмехнулся Самконг. – У них даже бабы – амбалы. Но зато блондинки.

– И ведьма на ведьме. – Таша слегка передернуло от неприятных воспоминаний. Национальный характер коренных сигурийцев отличался крайней степенью неуживчивости. Хорошо еще, что местные не знают, да и не хотят знать, как выглядят сигурийцы, иначе у Рил было бы много проблем. Они уже давно стали притчей во языцех на всем материке.

– Отдал бы ты ее мне, Таш. Если уж сам взять боишься. Ты же знаешь, что я ее не обижу.

– С чего ты взял, что я боюсь?

– А то я не вижу, что ты ее хочешь, но не решаешься? Да и кто бы на твоем месте не хотел? И не надо смотреть на меня зверем, я не собираюсь переходить тебе дорогу! Один раз уже перешел, так до сих пор тошно! Ты же помнишь, Зару, друг?

Еще бы Таш не помнил Зару. Юная кокетка здорово покружила им с Самконгом головы на самой заре их жизни. Оба увлеклись так, что света белого не видели. А она не хотела выбирать, гуляла поочередно то с одним, то с другим, доводя их до белого каления. Один раз они чуть не поубивали друг друга, и после этого Таш отступил. Он не мог воевать против Самконга, друга и больше чем брата. К тому же бывший барон всегда нравился женщинам, и Таш думал, что Зара наверняка любит его, а с ним так, играет. Но только с Самконгом у них что-то не заладилось. Она пробыла с ним около месяца и сбежала с каким-то купчишкой в Ванген, после чего следы ее затерялись. Только через несколько лет Таш узнал, что этот ублюдок продал ее в публичный дом. Он бросил все и помчался в столицу, надеясь на чудо. Ему даже сейчас было тяжело вспоминать, как он носился по всему Вангену, пытаясь собрать хоть какие-нибудь сведения о ней. И то, что он узнал... Честно говоря, он предпочел бы никогда этого не знать. В борделе она не задержалась, потому что почти сразу же заболела. Ее вышвырнули на улицу, и она умерла под забором, потому что никто не бросил ей даже корки хлеба. Да она и не просила. Она всегда была слишком гордой.

Таш долго не мог поверить, что ее нет. Что то, что горело в ней, играло и переливалось всеми цветами радуги, навсегда ушло из этого мира.

Он нашел того, кто ее продал, и отрезал у него то, чего боятся лишиться все мужчины на свете. И никакое сострадание не шевельнулось в его душе, потому что этот его не заслужил.

Таш никогда не обсуждал с Самконгом то, что случилось с Зарой, и не знал, помнит ли он ее вообще. Оказалось, что помнит.

– Она ведь любила тебя, Таш! – после некоторой паузы продолжил Самконг. – Тебя, а не меня. А ты ее мне отдал. А я, дурак, принял. Лучше бы ты меня тогда убил. Так вот, слушай сюда! – Он ткнул Таша твердым, как палка, пальцем. – Если ты Рил не понравится замужем, вернее, когда Рил поймет, что ей не нравится замужем, я приду и заберу ее, понял?

Он повернулся и зашагал по выложенной камнями дорожке. Таш усмехнулся в усы.

– Если ей там не понравится, я сам ее заберу.

– Приятно сознавать, что твой друг не окончательно впал в маразм на старости лет! – со смехом отозвался Самконг.

Через несколько секунд хлопнула калитка, и все стихло.

* * *

Рил как раз заканчивала мыть посуду, когда он зашел на кухню и стал в дверях, прислонившись к косяку.

– Тебе понравился Самконг? – безо всяких предисловий спросил он.

– А должен был?

– Он всегда нравился женщинам, они просто падали в его объятия, стоило ему только намекнуть.

– Ну, я не могу сказать, что он мне не понравился, но в его объятия мне падать не хочется.

У Таша отлегло от сердца. Уже другим голосом он спросил:

– Как прошел день? Кстати, как ты себя чувствуешь? Дорминда говорила, что тебе нездоровилось.

– Нет, нет, все в порядке, – быстро ответила Рил. – А день прошел хорошо. Господин Таш, мне нужно с вами поговорить. – Она вытерла руки и села за стол. Таш вспомнил наставления Дорминды.

– Да, мне с тобой тоже.

Рил вздохнула, собираясь с мыслями.

– Давайте сначала вы.

– Хорошо. В общем, так. Я хочу, чтобы ты ходила к подружкам. Ну, там, гуляла, общалась, и... что они там еще делают? Не надо сидеть и ждать меня к ужину. Поняла?

– Да. Вы хотите, чтобы я вышла замуж? – спросила она упавшим голосом.

Таш на данный момент хотел только поцеловать завиток волос у нее на шее, но, сделав над собой усилие, сказал:

– Да, хочу.

Рил почувствовала, что говорить больше не о чем. Она встала, чтобы уйти и спрятаться у себя в комнате, но Таш спросил:

– А ты о чем хотела со мной поговорить?

Она с усилием ответила:

– Да я, собственно, о том же.

На следующее утро Дорминда застала Лику на кухне играющей с белым пушистым котенком.

– Доброе утро, Дорминда! – Лика, улыбаясь, поднялась с колен.

Котенок, желая продолжить игру, вцепился ей в платье и повис на нем. Лика расхохоталась.

– Откуда это у тебя? – с подозрением спросила Дорминда.

– Это подарок! – Лика перевернула Пушка на спину и погладила ему живот босой ногой.

– И кто подарил?

– Какой-то приятель Таша вчера приходил, он и принес.

– А зовут его как?

– Пушок.

– Да нет, приятеля!

– А, приятеля! Самконг.

Если бы Лика не была так занята котенком, то она заметила бы, какое впечатление произвело это имя на пожилую служанку. Она замерла и молча опустилась на стул.

– А Таш с тобой ни о чем вчера не говорил? – безнадежно спросила Дорминда.

– Ах, ну да! – Лика посерьезнела и уселась на табуретку напротив Дорминды. – Он велел мне больше общаться со сверстниками, ходить гулять, ну и все такое. Только, Дорминда, как я смогу это сделать? Я, кроме Неты, и не знаю никого... – Немного отошедшей от вчерашних переживаний Рил идея выйти замуж казалась все менее и менее привлекательной, даже несмотря на ясно выраженное желание Таша. – Может, плюнуть на все это? Что он мне за это сделает? Ну, не убьет же, в конце концов! Да если и убьет, невелика потеря.

– Что ты говоришь, девочка?! – замахала на нее руками Дорминда. – Как ты можешь такое думать? Нельзя ослушаться приказа хозяина, грех это! Одевайся, я тебе помогу! – Лика неохотно встала и пошла в свою комнату, но Дорминда, подумавшая о том, что надо бы покормить кота, ее окликнула. – Лика, а молоко где? Ты забирала утром с порога?

– Ой! – Лика обернулась и виновато развела руками. – Молока у нас сегодня нет! На крыльце мне Пушок под ноги прыгнул, я оступилась и уронила кувшин. Прямо на землю. Он не разбился, но молоко все вылилось.

– Ну ладно, тогда возьми деньги, зайдем по дороге на рынок, там и купим.

* * *

Дорминда привела Лику в дом сапожника Грона. Оставив девушку в прихожей, тихо пошепталась о чем-то с женой сапожника, невысокой дородной женщиной с простоватым лицом. Женщина с пониманием выслушала Дорминду, потом кивнула и куда-то ушла. Вернулась она через несколько минут, ведя за собой молоденькую пухленькую шатенку.

– Вот, познакомься, Лика, это моя дочка Нея. Нея, пригласи девочку к себе, а мы с госпожой Дорминдой пока тут посидим, поболтаем!

Нея, блестя любопытными синими глазками, подхватила Лику под руку и повела к себе в светелку. Там было уютно, стояла большая кровать со множеством подушек и подушечек, несколько огромных сундуков, наверное, с приданным, и все в комнате, начиная стульями и заканчивая комодом, было покрыто огромным количеством вязанного крючком кружева.

– Нравится? – спросила Нея, заметив удивленный взгляд Лики.

– Да, – ответила та, не желая обидеть хозяйку, хотя комната Неи показалась ей похожей на домик для куклы.

– А почему у тебя такое имя? – спросила Нея, усаживаясь на стул.

– А что в нем не так? – удивилась Лика, повинуясь властному жесту и усаживаясь рядом.

– Оно же грандарское. Ты что, из Грандара? Извини, но по тебе не скажешь.

– Не знаю! – пожала плечами Лика, вспомнив наставления Дорминды. – Я была совсем маленькой, когда попала в рабство.

Нея внимательно посмотрела на нее, как будто что-то прикидывая, а потом сказала:

– Да ладно, это неважно. Ты вот что, приходи вечером сюда. Мне родители разрешают у себя посиделки собирать. Ну, не в доме, конечно. Там, во дворе, флигель стоит, все равно пустует.

Лика нерешительно улыбнулась.

– Ладно. Только можно я с подругой приду?

– С какой?

– С Нетой, рабыней Здена. А то она вообще никуда не ходит!

– Да хоть целую толпу с собой приводи! – блеснув глазками, засмеялась Нея. – Мне только недавно разрешили посиделки собирать, так что лишние люди не помешают. А вообще ко мне приходят... – И Нея начала перечислять незнакомые Лике имена, перемежая их характеристиками обладателей, а также сведениями об их материальном положении, так что к концу разговора у Лики уже голова пухла от массы самой разнообразной информации.

Наконец к ним заглянула служанка.

– Госпожа Нея, вас маменька кличут!

– Ступай скажи, что сейчас спустимся! – строго сказала Нея, поднимаясь со стула. – С ними построже надо, а то совсем на шею сядут! – тут же объяснила она Лике. – С прислугой надо уметь общаться. Тебе, когда ты замуж выйдешь, это тоже пригодится! Отыграешься тогда за свое рабство! – И Нея громко расхохоталась.

Лика, растерявшись, еле смогла выдавить из себя улыбку. Впрочем Нея ничего не заметила и продолжила болтать, подкалывать и поучать свою новую подругу. Та только улыбалась в ответ, понимая, что ничего умного все равно сказать не сумеет. Хорошо было то, что Нея этого от нее и не требовала.

А вечером Лика, как и обещала, пришла к ней вместе с Нетой, и это был единственный плюс, который она увидела во всей этой затее. Нета боялась этих посиделок намного больше Лики, и ее подруге пришлось успокаивать и поддерживать ее. Тем не менее, несмотря на страх, на посиделках Нете очень понравилось, хоть она так и не решилась отойти от Лики дальше, чем на пять сантиметров. Но сидела довольная, рассматривала молодых людей, смеялась вместе со всеми над шутками, и глаза ее блестели, как звезды.

Остальная пришедшая на посиделки молодежь отнеслась к новеньким в целом нормально. Хотя некоторые девчонки и поглядывали на них косо, парни то и дело заговаривали с Ликой, приглашали потанцевать или предлагали проводить до дома. От танцев она неизменно отказывалась, говоря, что не умеет, да, собственно, это, возможно, и было правдой, но от провожания отделаться было сложнее. Чаще всего ей заявлялось, что им по пути, и до дома их сопровождало каждый раз по несколько парней. Впрочем, Лика не жаловалась, временами это было весело.

Когда Нея первый раз привела Лику к черноволосой красавице Даре, дочке мясника, та, выбрав момент, обрушилась на нее:

– Ты с ума сошла, Нея! Кого ты сюда привела? Ты видела, как парни на нее смотрят? Она же их всех у нас уведет! Ты просто дура!

– Сама дура, – беспечно ответила та. – Как бы она всем ни нравилась, ей все равно придется выбрать одного, а остальные нам останутся, куда им деваться? Зато ты представляешь, сколько их сюда слетится, как пчелок на цветок? Туча, не меньше!

– Значит, она цветок, а мы с тобой тогда кто?

Нея лукаво посмотрела на нее.

– Ну, скажем так. Она самый душистый цветок, а мы менее душистые. Но если мы будем рядом с ней, то пчелки и нас не обойдут вниманием.

– Ох и хитрая же ты, Нея! Тебе палец в рот не клади, откусишь!

– Это верно, – засмеялась Нея. – К тому же эта дурочка вряд ли сумеет выбрать приличного парня, да и не всякий на ней женится. Рабыня же. А подружка у нее – просто ужас! – Она презрительно скривила губки. Подруги рассмеялись, поцеловались и пошли к остальным.

В целом Нея оказалась права. Посиделки у нее и у Дары, с тех пор как на них стала бывать Лика, стали самыми многолюдными в Закорючке, и завистницам оставалось только кусать локти, потому что заманить ее к себе больше никому не удавалось. Она и на эти-то ходила через силу. Куча полузнакомых парней и девушек, постоянно болтающих друг с другом и смеющихся над непонятными ей шутками, вызывала у нее неприятное ощущение одиночества в толпе и заставляла ярче осознавать свою непохожесть на них. Рил всматривалась в их лица, вслушивалась в разговоры, пытаясь понять, почувствовать их жизнь и найти ответ на один-единственный интересующий ее вопрос. Как они могут спокойно смотреть друг другу в глаза, зная, что почти каждый день происходит на центральной площади перед храмом? Но она зря подозревала их в излишней чувствительности, ни разу ей не удалось уловить даже намека на какой-то стыд или неприятие такого образа жизни. Да и с какой стати? И тогда Лика вдруг поняла, почему обычным людям позволено, даже вменено в обязанность убивать изгоев. Чтобы они тоже были повязаны кровью, и чтобы в мыслях не имели как-то возмущаться и протестовать. Откуда в голове у самой Лики взялись такие вопросы, мысли и ощущения, она не знала, да как-то и не задумывалась над этим. Для нее это было естественным, таким же, как и светлый цвет волос, растущих из этой самой головы.

И все же Лика не могла их осуждать. Она видела, что в основном эти молодые ольрийцы добрые и порядочные люди, твердо придерживающиеся установленных правил, и не их вина, что эти правила ей не нравятся. Да и к самой Лике они отнеслись неплохо, хотя она и не делала никаких шагов им навстречу. Некоторые девушки липли к ней, пытаясь подружиться, и многие из парней постоянно крутились вокруг нее, стараясь хоть как-то зацепить, прикоснуться, дотронуться, случайно или не очень. Но Лику ни то ни другое внимание не радовало и не привлекало, и она, придя в очередной раз на посиделки, забивалась куда-нибудь подальше и старалась стать как можно менее заметной.

Необходимость замужества давила на нее, как камень, и она окидывала иногда то одного, то другого парня беспомощным взглядом, понимая, что надо выбирать, но также понимая, что выбрать она не сможет.

С хозяином она почти перестала видеться, разве что по утрам, в обязательном присутствии Дорминды, и у нее не было возможности поговорить с ним об этом. Кроме того, ей показалось, что он начал избегать ее, и из этого Лика сделала вывод, что она ему надоела, он жалеет, что взвалил на себя такую обузу, и ждет не дождется, когда она исчезнет из его дома. «Отдам рабыню в хорошие руки!» – усмехнулась она про себя, представив себе бредовую картину, где Таш развешивает по Закорючке подобные объявления.

Однажды во флигель Неи заглянула группа молодых людей, узнав которых, юная хозяйка едва не лишилась чувств. Как поняла Лика, это были парни и девушки из местной «золотой молодежи», судя по тому, как внезапно смолкли все остальные. Но они повели себя дружелюбно, и вскоре смех и разговоры зазвучали с новой силой. Нея под шумок подошла к Лике и буквально силой вытащила ее в центр комнаты, что-то усердно шипя ей на ухо, но за общим шумом Лике не удалось разобрать, что именно.

При виде Ташевой рабыни «золотая молодежь» притихла, но потом с Ликой заговорили, сначала девушки, потом парни, и ей пришлось улыбаться и поддерживать беседу, хотя бы для того, чтобы не подводить Нею. В результате она целый вечер развлекала чужих гостей и через пару часов была уже как выжатый лимон, с трудом вынося на себе чужие взгляды. К счастью, гости принесли с собой гитару и по очереди начали петь. Разговоры стихли, потому что развлечение это было барское, редкое среди мясников и сапожников. Они пели, сменяя друг друга, юноши и девушки, кто лучше, кто хуже. Наконец гитару взял в руки Тибун (сын богатого купца, как жарко нашептала в ухо Лике Нея) и провел пальцами по струнам. Лика невольно замерла. Вот его действительно стоило послушать. Когда он запел, голос у него оказался сильный, но мягкий, с бархатными переливами и потаенной страстью, которая так нравится женщинам. Девчонки, и правда, млели и от песни, и от самого певца, который был высоким и стройным, с очень смуглым лицом и квадратным подбородком. Он пел песню за песней и смотрел на Лику, которая сидела напротив него. Она уже не знала, куда деваться от красноречивых переглядываний и перешептываний вокруг нее, как вдруг он закончил петь и протянул ей гитару.

– Может, теперь попробуешь ты?

– Нет, я не умею! – Лика даже спрятала руки за спиной, но Тибун не собирался отступать.

– Это просто. Давай, я покажу тебе, как это делается!

Он сел рядом с Ликой и положил гитару ей на колени. Наверное, он не хотел ничего такого, просто приобнять понравившуюся девушку, показывая ей аккорды, но все случилось не так, как он планировал. Как только гитара оказалась в руках Лики, она почувствовала себя так, как будто встретила друга после долгой разлуки. Пальцы сами вспомнили, что нужно делать, легко пробежали по струнам, и неожиданно для всех прозвучала мелодия. Нежная, необычная, совсем непохожая на местные медленные и мелодичные баллады. Ее начали спрашивать, откуда эта песня, но она так и не смогла выдавить из себя правдоподобное объяснение. Тибун, заметив ее смущение, быстро отшил всех любопытствующих и начал учить Лику местным песням. Это оказалось очень простым делом, она схватывала все на лету, потом негромко запела, и в комнате опять стало тихо, потому что это было прекрасно. Ее голос звучал, как весенний рассвет, как волшебная сказка на ночь, как обещание чего-то волнующего и несбыточного, такого, о чем все мечтают, но никогда не говорят вслух.

Ее долго не хотели отпускать, хотя было уже поздно. Мало-помалу молодежь все же начала расходиться, никому не хотелось получать нагоняй от родителей даже ради прекрасных песен. Лика устала, но Тибун не отходил от нее, а вместе с ним оставались во флигеле и некоторые из его друзей. Нета тихой мышкой сидела в уголке и ждала свою подругу, не решаясь возвращаться без нее. Лика, бросив на нее очередной виноватый взгляд, решительно встала.

– Мне пора!

Тибун тоже подскочил, схватил гитару и кивнул приятелям, чтобы уходили без него.

– Я провожу!

Никто не стал возражать, потому что парни, которые обычно провожали их с Нетой, частично разошлись, частично не захотели нарываться на неприятности, а Лике хотелось только побыстрее добраться до дома и доставить туда же свою маленькую подружку в целости и сохранности.

Но на этом ее мучения не закончились. Всю дорогу Тибун уговаривал ее взять его гитару, чтобы потренироваться без помех. Уже у самого дома, устав возражать, Лика согласилась, но с условием, что только до завтра. Тибун был рад и этому, хотя она не понимала, какое ему дело до ее тренировок.

Наконец они пришли. Нета, тихо попрощавшись, проскользнула в ворота, а Лика задержалась, потому что Тибун рассказывал ей очередную историю. На уход Неты, равно как и вообще на ее существование, он никак не отреагировал. Как будто ее и не было.

– Ну все, мне пора, до завтра!

В голосе Лики явно прозвучала усталость. Тибун создавал так много шума, что у нее разболелась голова. Она взялась за щеколду, но Тибун положил свою руку на ее ладонь.

– А завтра ты точно придешь?

Его прикосновение было ей неприятно.

– Я же обещала вернуть тебе гитару, значит, приду! – раздраженно сказала она и выразительно посмотрела на его руку. Хвала богине, руку он убрал. Лика вошла и громко хлопнула калиткой перед его носом. Больше всего на свете ей хотелось упасть на кровать и забыться сном. На плечи давила усталость, Лика еле брела по садовой дорожке, неся в руках гитару, которая казалась ей тяжелой, как камень.

Вдруг ее плечо сжала твердая ладонь. Она рванулась, но шарахнуться в сторону ей не дали.

– Это кто? – прозвучал прямо над ухом очень спокойный хозяйский голос.

– Это? – Рил не сразу сообразила о ком речь. – Это Тибун.

– А, Таронов сынок! – презрительно протянул Таш, поворачивая ее лицом к себе. – Молодец, богатого жениха себе нашла!

– Что? – опешила Рил. – Да как вы можете?

Он неприятно засмеялся.

– О, я еще и не так могу! А ты уже и подарки у него берешь? – Он взял у нее из рук гитару, покрутил, испытывая сильнейшее желание хватить ею о ближайшее дерево.

– Это не подарок! – возмутилась Рил. – Я взяла ее всего на один вечер! И этот проклятый Тибун мне не жених!

– Вот как? – переспросил Таш, опуская гитару. – Не жених? Значит, просто так гуляешь? А клеймо заработать не боишься?

– Послушайте, вы! – От злости глаза Рил замерцали в темноте зеленоватым светом. – Вы же сами велели мне ходить на эти свигровы посиделки! А еще кто-то обещал, что не будет отдавать меня кому попало и я выйду замуж, только когда сама захочу!

Однако, характер!

Разговаривать таким тоном и выдвигать Ташу требования давно уже никто не рисковал. Выходка рабыни его рассмешила, и с него как-то разом слетела вся ревность и накопившаяся из-за нее злость.

– Я от своих слов не отказываюсь!

– Вот и отлично! – отчеканила она. – Я понимаю, что вам не терпится избавиться от обузы, но будьте добры подождать, когда я выберу того, кто мне подходит!

Настал черед Таша опешить.

– С чего ты взяла, что я хочу от тебя избавиться? Я тебя что, как-нибудь обидел?

– Нет, но вы же хотите, чтобы я вышла замуж!

Ясно прозвучавшее в голосе отчаяние удивило его, и Таш, чьи мысли уже повернулись в другую сторону, осторожно сказал:

– Так будет лучше, Рил.

– Да знаю я! – уже спокойнее ответила Рил. – Я же пообещала, что попытаюсь!

Таш не помнил, чтобы она ему такое обещала, но это было неважно. Важно было то, что в ближайшем будущем она никуда не уйдет. Он протянул ей эту змееву гитару, которая все еще была у него в руке.

– Ладно, все, прошли мимо и забыли! Держи свою погремушку!

– Это не погремушка! – оскорбилась Рил за гитару. – Я сегодня научилась на ней играть.

– Как, за один вечер, что ли? – не понял Таш.

Рил пожала плечами.

– Наверное, я раньше умела, а теперь просто вспомнила. Хотите, я вам сыграю?

А почему он не должен этого хотеть?

– Ну, не здесь же. Пошли в дом!

Рил хотела начать показывать свои умения на кухне, но Таш не дал. Повел в гостиную, усадил на стул, а сам пошел разводить огонь в камине. Строго говоря, ему бы следовало приказать это сделать своей рабыне, но с кремнем и кресалом у нее отношения как-то не сложились, и она потратила бы на это дело часа три минимум. Таш на будущее пообещал себе купить ей магическую зажигалку, чтобы не мучилась. Наконец, создав соответствующий антураж и решив вознаградить себя за несколько дней ревности, Таш уселся напротив нее и торжественно сказал:

– Начинай!

Рил засмеялась и начала.

Если бы сейчас вместо пения она заорала, как ослица, Ташу и это не смогло бы испортить настроения, но она, сыграв вступление, запела своим красивым голосом грустную песню о несчастной любви садовника к прекрасной княжне. Ташу показалось, что она своими тонкими пальчиками вместе со струнами гитары касается и его души.

С ним что-то произошло. Он почувствовал, что в груди стало жарко, ледяная корка, которая покрыла его сердце после смерти матери, неожиданно дала трещину и сквозь нее несмело проглянул свет.

Ташу стало стыдно до боли перед этой девочкой и за свою страсть, и за свою ревность. Разве это то, что ей нужно? Ей, красивому беззащитному мотыльку, которого неизвестно каким ветром занесло к нему в дом и который доверчиво сел на его руку? У него ведь есть что предложить, кроме звериной страсти, есть! Есть переполняющая душу нежность старого изгоя, которому не довелось полюбить на своем веку.

Только предлагать ей ничего нельзя.

Он сидел неподвижно, опустив голову, и молча слушал ее голос.

Рил готова была петь всю ночь, но, к сожалению, песни, которые она выучила, быстро закончились. Она отложила гитару и посмотрела на своего хозяина. Таш сидел лицом к огню, и Рил только сейчас заметила, как он похудел. Его жесткое лицо осунулось, под глазами пролегли тени.

– Господин Таш, а вы сегодня ужинали?

– Кажется, нет.

– Превеликая богиня! – Рил вскочила со стула как ошпаренная.

Таш пытался ее удержать, но безуспешно. Разочарованный, он встал и пошел следом за ней на кухню, где она уже вовсю гремела горшками и сковородками. Он сел за стол и только сейчас понял, какой он голодный. Совсем как раньше, она накрыла на стол и села напротив, рассказывая, как прошел день. Таш ел как конь, расспрашивал ее о всякой ерунде и был счастлив, бесстыдно и безмятежно счастлив, хотя испытывать такие чувства изгою совсем не подобало. Когда и ночь и еда значительно поубавились, они наконец разошлись по своим комнатам.

Рил думала, что заснет сразу, как только ее голова упадет на подушку, но этого не произошло. Несмотря на позднее время и усталость, она находилась в странно взвинченном состоянии. Крутилась на постели, сбивая простыни, и никак не могла заснуть. Сон пришел только под утро, но такой, что лучше бы не приходил.

Таш проснулся от ее крика, сорвался с кровати и бросился туда, откуда он доносился. Дверь, которую он двинул ногой, отлетела и со всего размаха грохнула об стенку. От шума Рил вздрогнула и перестала кричать. Таш подошел к кровати, она схватилась за него, как утопающий за своего спасителя, и забормотала что-то на том непонятном языке, который ее хозяину уже пришлось однажды слышать.

– Рил, что с тобой? – Она не реагировала. Он оторвал ее от себя и встряхнул. – Рил, ты понимаешь меня?

В сером свете начинающегося утра было видно, как она открыла глаза и заозиралась. Постепенно взгляд ее стал осмысленным, и Таш решил попытаться еще раз.

– Рил, что с тобой?

– Я видела, Таш! – с трудом выдавила она, забыв назвать его «господин» – Я видела, я не знаю, сон, наверное. Я шла по улице, и мне было плохо как никогда, я даже не знала, что так может быть. А вокруг были высокие каменные дома, и люди, люди... Много людей. Равнодушных, с пустыми глазами, они шли и шли куда-то мимо меня. А еще там были, – тут она снова сказала слово на другом языке, – машины, тоже много, я стала переходить дорогу, и не заметила, как одна выскочила из-за угла и... – Рил снова разревелась.

Таш посидел с ней, не задавая никаких вопросов, пока она не успокоилась и не заснула. Хотя ему было очень интересно, что это за скотина такая («маши-ина», кажется) выскочила на нее из-за угла. И как эту скотину можно прибить, если подвернется ненароком такой случай.

Было уже утро, и Таша застукала Дорминда, когда он выходил из комнаты Рил. Глянула на него испепеляющим взглядом, отчего Таш пришел в бешенство. Отдав ей ледяным тоном приказ, чтобы не смела будить его рабыню, пока та не выспится, он, не завтракая, пошел к Самконгу.

На крыльце он со всей дури пнул кувшин с молоком, попавшийся ему под горячую руку. Вернее, ногу. И в этот момент он очень хорошо понимал причины ненависти некоторых мужчин к своим тещам.