Эту ночь Рене почти не спал, взяв на себя обязанности судового лекаря. Отказаться он даже не пытался, хотя мог бы сослаться на то, что слышал о лекарском деле только краем уха и видел, что надо делать, краем глаза. Все равно никого другого не было. Остальные могли сделать только еще хуже, чем он. Поэтому Рене весь оставшийся день, пока было светло, извлекал пули и зашивал раны, поминутно вытирая мокрый от напряжения лоб рукавом, а ночью сидел с тяжелоранеными, чтобы хоть как-то облегчить их страдания.

По счастью, тяжелораненых было всего двое. Одному пуля разворотила живот, второму саблей раскроили грудь и плечо. Рене не был знаком с этими людьми, не помнил лиц, не знал имен, пока ему их не назвали, но ему было сильно не по себе при виде их страданий. Это нелегко, когда на тебя смотрят чуть ли не как на бога, ожидая помощи, а ты ничего не можешь сделать. Особенно сильно мучился тот, который был ранен в живот. Рене вообще не знал, что с ним делать, и когда перед самым рассветом тот испустил дух, так же не знал, что ему чувствовать. То ли облегчение от того, что бедняга отмучился, то ли угрызения совести от того, что не смог помочь. Когда умершего наскоро зашили в парусину и спустили по доске в море, давешние переживания Жиля по поводу потери пациентов вдруг стали Рене очень понятными.

Слава богу, второй его пациент умирать не спешил. Горел и бредил, но было видно, что он еще поборется. Так что Рене с чистой совестью оставил его утром на одного из пиратов, чья физиономия показалась ему наиболее надежной, и отключился прямо там, где стоял.

Разбудили его только после полудня. Маленький юнга по прозвищу Малек осторожно тронул его за плечо.

— Эй, слышь, вставай!

Рене с трудом продрал глаза.

— Чего?

— Я тебе тут пожрать принес! — Он поставил рядом с Рене тарелку с каким-то непонятного вида варевом и протянул несколько сухарей. — Держи!

— Спасибо. — Рене сел, озираясь.

Оказывается, он заснул прямо на полу в трюме, рядом с подвесной койкой, в которой лежал тяжелый больной. После вчерашнего тело было как не свое. Рене встал, заглянул в койку, почти ожидая, что и этот бедолага тоже на ладан дышит. Слава богу, это было не так. Раненый просто спал, разбросав во сне руки и сбив повязки.

Рене снова сел, прижавшись спиной к стене, осторожно взял тарелку и попытался помешать горячее, исходящее паром содержимое торчащей из него ложкой. Варево было густым, как каша, но пахло неплохо. Впрочем, вопросы его съедобности сейчас волновали Рене в последнюю очередь. Как только нос унюхал запах еды, желудок ответил голодным спазмом, сопровождаемым недовольным урчанием.

— Держи сухари! — повторил Малек. — Я принесу воды!

Рене взял сухари. Огляделся. Положить их было некуда. Подумав, Рене сунул их за пазуху, здраво рассудив, что, несмотря на то, что в последний раз он мылся еще в поместье месье Тульона, его живот все равно самое чистое место в этом трюме, и принялся за еду. Немного погодя вернулся Малек, забрал у него пустую тарелку и протянул кружку с водой. Рене выпил и почувствовал себя намного лучше.

— Там это, — беря из рук Рене пустую кружку, Малек кивнул в сторону выхода, — все собрались добычу делить. Тебя ждут.

— Что?

— То! — передразнил его удивление юнга. — Вставай, пошли!

Рене поднялся и пошел следом за Мальком, недоумевая, какого… от него всем понадобилось.

* * *

На палубе действительно собралась вся команда, даже раненые пришли все, за исключением разве что спящего в трюме бедолаги. Хвост, которого Рене тоже вчера заштопал и который утратил большую часть своего нахальства, сидел, скрючившись и прислонившись к борту. Сиплый с палкой в руке восседал, как король на троне, на бочонке из-под рома. Капитан важно расхаживал возле разложенной посреди палубы добычи.

Когда Рене подошел к пиратам, Сиплый, кряхтя, поднялся, опираясь на самодельный костыль.

— Иди-ка сюда, сынок, — подозвал он своего спасителя. — Если никто не возражает, господа, то я начну, а то долго стоять мне сейчас трудновато. Так вот, — когда Рене подошел, он демонстративно опустил руку на его плечо, — я хотел сказать следующее. Если кто-нибудь еще назовет этого парня сопляком, я лично его убью. Всем понятно? — Он обвел взглядом пиратскую братию, которая шушукалась и пересмеивалась, но обзывать Рене позорной кличкой не торопилась. Сиплый обернулся к Рене. — Тебя как зовут, сынок?

— Рене, — отчего-то смутившись, ответил тот.

— Отлично. Значит, будешь Рене Резвым, Господа, я предлагаю принять Рене Резвого в нашу команду и отныне считать его настоящим пиратом!

Ответом ему был одобрительный гул. Сиплый от избытка чувств стиснул плечо крестника, как клешнями, но Рене не обиделся. Он и сам был растроган. И прозвище ему Сиплый придумал хоть и не самое изящное, но вполне верное. Особенно если вспомнить, сколько раз он в последнее время резво откуда-то убегал…

— Рене, сынок, — снова обратился к нему Сиплый, — я за тебя теперь и так жизнь отдам, но хочу тебе предложить кое-что побольше своей дружбы. Я предлагаю тебе стать моим матлотом. — Рене открыл рот, чтобы сказать, что он не знает, что это такое, но Сиплый уже начал громко и торжественно объяснять, хотя, кроме Рене, все прекрасно это знали: — Матлот — это больше, чем друг, и ближе, чем брат. Это тот, кто позаботится о тебе при любом, даже самом поганом раскладе. Это тот, с кем еда, одежда и даже добыча будет одна на двоих. Ты согласен?

Конечно, Рене кивнул, разве он мог отказаться?

— Сиплый, а почему это именно ты собираешься взять Резвого матлотом? — вдруг нахально встрял скрючившийся у борта Хвост. — Он мне, между прочим, тоже жизнь вчера спас. Может, я тоже захочу, чтобы он дрых на моей койке, пока я стою на вахте!

Народ на палубе рассмеялся, предвкушая забаву.

— Ты ему вчера морду бил, — сквозь зубы ответил Сиплый совершенно серьезно, — он теперь с тобой у одного борта гадить не пристроится, не то чтобы лечь на твою вонючую койку.

— Чего это она вонючая, и совсем не вонючая. А жизнь мне Резвый спас уже после того, как я ему морду набил, значит, не очень-то он на меня обиделся!

Пираты рассмеялись еще громче. Шея Сиплого, оскорбленного в лучших чувствах, начала медленно багроветь.

— Я тебе сейчас кишки выпущу!

На что Хвост громко расхохотался.

— Да, хороши же мы с тобой будем, если начнем драться. Два калеки, один хромой, второй кривой… Обхохочешься!

— Я тебе щас так обхохочусь, акулья отрыжка, что век жалеть будешь!

Сиплый сжал костыль и сделал движение к борту. Рене, еще недавно с таким трудом заштопавший обоих, совсем не хотел, чтобы они снова покалечили друг друга.

— Это шутка, Сиплый! — схватил он за рукав своего новоиспеченного матлота. — Хвост так шутит!

К его удивлению, злость с Сиплого как рукой сняло.

— А, шутка… Ну тогда ладно. Тогда заткнись, Хвост, и давайте приступим к делу! Прости, капитан, что влез поперед тебя, сам понимаешь, такое дело!

Капитан вышел на середину палубы и встал в центре пиратского круга.

— Мы все с вами члены одной команды, и по закону каждый имеет право высказаться вперед капитана, если это не имеет отношения к управлению кораблем, — веско произнес он. — Твое желание сделать Резвого полноправным членом команды перед дележом добычи, а не после него, понятно и оправданно. Если у кого-то еще есть соображения, которые он хотел бы сообщить команде, пока мы не начали дележ, скажите их сейчас или забудьте о них навеки! Ну? Есть желающие?

Один из пиратов, сидевший у противоположного от Рене борта, поднялся на ноги.

— Моего матлота сегодня утром выбросили на корм рыбам, — смачно сплюнув на палубу, доложил он. — И я думаю, что имею право на его часть добычи. Он ведь умер уже после боя, когда добыча была на борту. А наш закон гласит, что все вернувшиеся на судно имеют право на добычу и что первым наследником пирата является его матлот.

— Я понял тебя, Шакал, — кивнул капитан и обвел глазами загомонившую было пиратскую братию. — Господа, у кого-нибудь есть, что сказать по этому поводу?

Вперед выступил еще один пират.

— Я разделяю твою скорбь, Шакал, — обратился он к «истцу», — но считаю, что ты не прав. Наш закон гласит, что каждый пират, вернувшийся из боя живым или умирающим от ран, не важно, имеет право на свою часть добычи. Но это право наступает только после дележа, а дележа у нас еще не было. Значит, твоего матлота можно считать павшим на поле боя, и части добычи ему не полагается.

Пираты снова зашумели, высказывая согласие или возмущение, в зависимости от тех чувств, которые испытывали.

— Да если бы Сиплый не тянул с дележом, чтобы включить в него своего мальчишку, то мы все поделили бы еще вчера! — снова сплюнул под ноги Шакал.

Сиплый с трудом поднялся со своего бочонка и оглядел взволнованную братву. Мнения явно все сильнее расходились в разные стороны.

— Да, признаю, что я был за то, чтобы подождать с дележом, — спокойно сказал он, вызвав тем самым волну возмущения. — У нас было много раненых, Резвый от них не отходил, и негоже было его отвлекать. Да, я хотел, чтобы он стал членом нашей команды, моим матлотом и получил свою долю наравне с остальными. Потому что парень это заслужил. Если бы не он, то ни меня, ни Хвоста не было бы в живых, а многим из вас пришлось бы этой ночью совсем несладко! По справедливости, мы должны были бы дать ему долю судового врача, но пацан здесь недавно, и поэтому я ее не требую.

— С этим я не спорю, — не выдержал Шакал, — но если бы этого пацана не было на корабле, то, согласись, дележка прошла бы еще вчера вечером, и мой покойный друг получил бы свою долю!

— Если бы этого пацана не было на корабле, — жестко усмехнулся Сиплый, — то твой покойный друг стал бы покойным намного раньше! И не факт, что он вообще дожил бы до дележки! Между прочим, это Резвый просидел с ним всю эту ночь, это у него на руках твой матлот испустил дух, а ты в это время дрых как сурок!

— А мне что, надо было тоже сидеть рядом с ним? — вышел из себя Шакал. — Да чем бы я ему помог?

— Да, помочь тебе ему было нечем, а вот денежки за него получить — это ты первый! — неожиданно поддержал Сиплого Хвост.

— Хватит! — рявкнул капитан, пресекая прения. — Поднимите руки, кто за то, чтобы выдать Шакалу две доли вместо одной! Один, два, три…

Наверное, такое малое количество поддержавших Шакала совсем не было странным, учитывая то, что вопрос был спорным, а лишняя доля была бы вычтена из долей остальных.

— Решение принято! — объявил капитан. — Шакал, ты получаешь одну долю!

Шакал что-то пробормотал себе под нос и, возмущенно зыркая глазами по сторонам, снова уселся у борта.

— Итак, приступаем к дележу…

В результате дележки награбленного Рене получил два небольших пистолета с посеребренными рукоятками, которые сам выбрал из кучи принесенного со «Скромницы» оружия, прекрасный шитый золотом камзол темно-зеленого бархата, белую рубашку, серые штаны, сапоги и триста монет золотом. Надо сказать, что, несмотря на то, что Рене вырос в далеко не бедной семье, триста золотых монет были для него все равно что три миллиона. Он никогда не держал в руках таких денег, они казались ему огромной, почти заоблачной суммой. Барон де Гранси никогда не выделял детям на карманные расходы больше пяти-десяти монет, а крупные покупки предпочитал оплачивать сам.

Рене держал в руках тяжелый мешочек с золотом и абсолютно не представлял, куда он его потратит. Эх, жаль, что ему сейчас нельзя домой.

— Сиплый! — окликнул он разбирающего свою добычу пирата. — Сколько стоит проезд до Франции?

— До Франции? — переспросил тот. — Это смотря на каком корабле. Тысячу, две. Может, три. Не знаю точно.

Да-а. Криво усмехнувшись, Рене спрятал мешочек в карман. Разбогател, нечего сказать. Сложив все свои новые пожитки в одну кучу, Рене уселся возле борта и принялся наблюдать за Сиплым.

Его матлот тоже получил свои триста монет плюс пистолет, небольшую, но очень хорошую подзорную трубу, три ножа в богато украшенных ножнах и коричневые шерстяные штаны. С этими штанами вышел небольшой казус. Хвост, который теперь постоянно вертелся возле Рене и Сиплого, решил в очередной раз подколоть последнего и совершенно серьезным голосом принялся рассказывать анекдот про одного очень храброго капитана, который сдуру набрал себе в команду сплошной молодняк.

— …И вдруг на горизонте показался пиратский корабль, — вдохновенно вещал Хвост. — Команда тут же сбилась в кучу и начала прощаться с жизнью, но смелый капитан вышел на палубу и мужественно приказал старпому: «Принеси мне мою красную рубаху!» После этого он повел свою команду в бой, и они отбились от пиратов. На следующий день на них напали два пиратских корабля, и снова капитан приказал принести ему красную рубаху, потом повел команду в бой, и они опять отбились от пиратов. После боя матросы наконец-то отважились спросить у капитана, зачем ему в бою красная рубаха. Тот спокойно ответил, что она ему нужна из-за того, что на ней не видно пятен крови. И если его вдруг ранят, то команда не потеряет мужества и продолжит отбиваться от противника. Матросы восхитились его мудростью, но в этот момент впередсмотрящий закричал, что видит на горизонте десять пиратских кораблей. Вся команда с надеждой посмотрела на капитана, и тот храбро приказал старпому: «Принеси мне мою красную рубаху… и коричневые штаны!»

Рене покатился со смеху, а Сиплый, побагровев, взревел:

— Ты на что это намекаешь, акулий потрох? — И со всей силы залепил ему в ухо.

Хвосту досталось бы и еще, если бы Рене не встал между ними, крича:

— Это шутка, Жан, не сердись, это просто анекдот!

Бешенство с Сиплого снова как рукой сняло. Хвост, держась рукой за стремительно распухающее ухо, обиженно посмотрел на него, зло сплюнул, повернулся и пошел прочь.

— Ладно, не обижайся, Хвост, — добродушно просипел вслед ему Сиплый. — Ты в следующий раз предупреждай, когда шутить будешь, чтоб я тебе зубы не пересчитал, и все нормально будет.

На месте Хвоста Рене лишний раз подумал бы, возвращаться или нет, потому что, судя по всему, над своим языком он также был не властен, как и Сиплый над своим чувством юмора, однако Хвост вернулся и снова уселся рядом с ними на палубе, разглядывая полученные трофеи.

После дележа Рене перевязал всех, кому требовалась перевязка, сбегал в трюм к тяжелораненому (который уже вовсю трескал суп и, матерясь, пытался сесть), сменил повязку и ему и с чистой совестью завалился спать. Причем благодаря Сиплому ему даже не пришлось отлеживать бока на полу. Как его матлот старый пират уступил молодому другу свою койку в трюме, где тот и проспал весь оставшийся день. В принципе, как понял Рене, подобное товарищество родилось среди пиратов именно потому, что на пиратских кораблях народу часто бывало больше, чем нужно, а подвесных коек в трюмах — меньше. Поневоле приходилось спать по очереди. Вот и завязывались между теми, кто делил одну койку, доверительные отношения, перерастающие со временем в крепкую дружбу. А еще он понял, что до него матлота у Сиплого не было или, возможно, был, но куда-то подевался. По крайней мере Сиплый говорил на эту тему очень неохотно и быстро ушел, не ответив ни на один вопрос.

Зато ночью Рене, как выспавшемуся днем и заодно новенькому в команде, выпало нести вахту. Он не возражал. Ему хотелось побыть одному, подумать, потому что слишком резко изменилась за последние дни его жизнь, чтобы он успел к этому привыкнуть.

Рене мало что умел из матросской профессии, и потому ему поручили следить за рыболовными сетями, чему, откровенно говоря, он был рад. Все несшие вахту пираты собрались на носу, где при свете огарка свечи играли в карты на взятое при абордаже золото, а Рене пристроился на корме, одним глазом наблюдая за сетями, а другим пялясь на огромные как горох звезды. За бортом тихо шелестели волны, в корму дул свежий теплый ветер, навевая томные мысли. Рене и сам не заметил, как заснул. Проснулся только тогда, когда небо на востоке начало светлеть. Испуганно вскочил, озираясь, не заметил ли кто его позора, потом метнулся к сетям. В его обязанности входило вытащить их и отнести на камбуз свежую рыбу, ибо на судне было много больных, и им не помешал бы бульон, пусть даже и рыбный.

Рене потянул за веревку, вытягивая из-за борта небольшую сеть. На рыболовных баркасах, принадлежавших его отцу, сети были огромные, их тянули всей артелью, но пиратам такие были ни к чему. На суп хватало и такой малышки, как эта.

Однако сеть оказалась неожиданно тяжелой. Испугавшись, не попалась ли туда акула, от тяжести которой сеть может порваться, Рене начал поднимать осторожно, молясь по себя, чтобы все было в порядке, и ему было как-то не до того, чтобы рассматривать, что же туда все-таки попалось. Вот когда улов окажется на борту, тогда он и разберется.

Слава богу, все обошлось. Сеть, до половины наполненная рыбой, упала на палубу, и Рене подошел к ней, чтобы развязать. Каково же было его удивление, когда он увидел в сети неподвижную обнаженную женщину. Утопленница! — в первый миг подумал он и бросился, содрогаясь от омерзения, развязывать сеть. Ему не пришло в голову кого-то позвать, просто очень хотелось побыстрее выбросить ее обратно за борт вместе с пойманной рыбой. Однако когда Рене развязал и попытался стащить с улова сеть, он понял, что это не утопленница. Перед ним в куче бьющейся рыбы лежала самая настоящая морская дева, одна из тех, о ком среди рыбаков ходило столько же историй, сколько и о пиратах. С зеленоватой кожей, рыбьим хвостом и длинными, отливающими зеленым волосами. Русалка, так называли ее рыбаки.

Рене отгреб от нее рыбу и понял, почему она не смогла самостоятельно выбраться. Ее хвостовой плавник безнадежно запутался в сети, намотав на себя целый клубок. Рене протянул руку и дотронулся до ее лица, пытаясь определить, мертвая она или еще нет. Она вздрогнула и застонала. Значит, живая. Рене бросился распутывать сеть, поминутно оглядываясь и молясь про себя, чтобы никто из пиратов не вздумал прогуляться по палубе. Мало ли что они решат с ней или с ним самим сделать, насколько он помнил, встреча с морской девой всегда считалась плохой приметой. Для себя он решил, что лично ему смертей и так достаточно. Тем более она, как ни крути, женщина, а к женщинам у Рене всегда было особое отношение. Сознательно причинить вред представительнице прекрасного пола у него бы просто рука не поднялась. Так что, если эта мадемуазель живая, он распутает ей хвост и отпустит. Пусть плывет домой, благо, что он у нее рядом, а не бог знает где, как у него самого.

К сожалению, хвост русалки запутался на совесть, и Рене пришлось взяться за нож. Чинить сети он не умел, но лучше уж выучиться этому нехитрому ремеслу, чем иметь у себя на совести смерть зеленокожей морской девы. С ножом дело пошло быстрее, и вскоре Рене окончательно высвободил русалку из ее капкана. Он убрал от нее всю рыбу, ибо какой женщине захочется, очнувшись, увидеть себя на рыбном прилавке, и наклонился над ней, легонько хлопая ее по щекам.

— Мадемуазель, не знаю вашего имени! Мадемуазель, просыпайтесь!

Она открыла глаза, на веках которых почти не было ресниц, дернулась, пытаясь отползти от него подальше, и злобно зашипела. Зубы у нее оказались мелкие и острые, как у рыбы.

— Мадемуазель! — торопливо заговорил Рене, поминутно оглядываясь. — Мадемуазель, я не знаю, понимаете ли вы наш язык, но я хочу всего лишь помочь! Вы запутались в нашей сети, и я вытащил вас вместе с рыбой. Я освободил ваш хвост и сейчас хочу просто… — Рене хотел сказать «выбросить вас за борт», но счел это выражение недостаточно вежливым и заменил его нейтральным: — Помочь вам спуститься в море. Вы позволите?

Она молчала, глядя на него огромными немигающими глазами. Коротко выдохнув, Рене подошел к ней и просунул одну руку ей под хвост, примерно в том месте, где у земной женщины находились бы колени, а вторую положил повыше талии. Взгляд он благоразумно устремил вдаль, чтобы не пялиться на ее обнаженную грудь (весьма и весьма аппетитную) и плоский красивый животик, плавно переходящий в хвост. Русалка никак не возразила против его действий, и Рене, осмелев, поднял ее и понес к борту. Когда ему осталось сделать всего два шага, она вдруг заговорила на чистейшем французском языке:

— Ты действительно хочешь отпустить меня, не попросив ничего взамен?

Но Рене было не до удивления и не до разговоров. Как раз в этот момент он расслышал голоса выходящих из трюма пиратов, и лучшей наградой, которую он мог получить от русалки, это как можно быстрее отделаться от нее.

— Отчего же, попрошу, — сохраняя легкомысленный тон, сказал он. — Плывите далеко, живите долго и не попадайтесь больше в рыбацкие сети.

— И все? — удивилась она.

— И все, — согласился Рене. Глянул за борт, где весело плескалась зеленоватая вода, потом на русалку. — Ну что, мадемуазель, вы готовы?

— Постой, неужели тебе ничего не нужно? — остановила его морская дева, удивленно мигая большими глазами.

— Конечно же, нужно, мадемуазель, — терпение Рене было на исходе, — мне нужно вернуться домой с кучей золота и отомстить своим братьям. Но в этом вы мне вряд ли можете помочь, так что не будем зря терять время!

— Мстить братьям? — удивилась она. — Как? И зачем?

— Как? — переспросил Рене. — Ну, как обычно мстят? Убивают. Или калечат. А зачем… Затем, чтоб больше так не делали!

— Разве тебе их не жаль? Ведь они твои братья!

— Не жаль, — буркнул Рене. Жаль, не жаль, какое ей до этого дело? Они-то его не пожалели. — Разве вы не знаете, что самые близкие люди обычно причиняют самую большую боль? — повторил он для пущей убедительности сентенцию Жиля.

— Вот как. Значит, золото и месть, — разочарованно протянула русалка. — А близкие причиняют только боль. Неужели ты думаешь, что золото и месть могут сделать тебя счастливым?

— Ну не знаю, — пожал плечами Рене, оглядываясь по сторонам. — Месть даст мне возможность получить обратно мой баронский титул и имение, а золото… Как говорил мой отец, счастье не в золоте, а в его количестве! Не вижу ничего плохого в том, чтобы заработать немного денег перед возвращением домой.

О том, что ему, возможно, придется откупаться от правосудия, Рене благоразумно умолчал. Однако русалка смотрела на него таким понимающим взглядом, что он ощутил неприятную уверенность, что она и так все знает.

— Как же люди все-таки предсказуемы, — сказала она после недолгого молчания. — Скоро совсем помешаетесь на своих деньгах. Ну хорошо, я тебе помогу. Однако за предсказуемость ты мне заплатишь!

Она погрозила ему пальчиком с зеленым ноготком и, сделав резкое движение, вдруг выпрыгнула из его рук. Ее изящное тело описало плавную дугу и почти без всплеска ушло под воду. Потом она вынырнула, махнула ему рукой и скрылась под водой уже окончательно.

Рене с минуту смотрел ей вслед, пытаясь увидеть между волнами ее зеленоволосую голову, но ничего не увидел и пошел собирать разбросанную по палубе рыбу. Уже через полчаса он вспоминал не столько о русалке, сколько о ее груди, клятвенно обещая себе в первом же порту посетить веселый дом. А через час и вовсе забыл о своем странном приключении. Подумаешь, русалка, рыба — она рыба и есть.

После нападения на «Скромницу» Рене, признаться, ожидал, что пираты будут какое-то время скрываться и прогуливать деньги на независимых островах вроде Скалшорза и Шарк Айленда, о существовании которых рассказал ему Сиплый. Но не тут-то было. На следующий день после полудня пиратский бриг под названием (как все-таки выяснил Рене) «Отвага» нагло вошел в порт Бельфлора, главного острова французских колоний и место резиденции их губернатора месье Франсуа де Бижу. Причем капитан «Отваги», которого звали Арно де Монтень или Хитрец Арно (как опять же выяснил Рене), не только не планировал сидеть тише воды ниже травы, а напротив, намеревался подать месье де Бижу жалобу на губернатора Айль де Оранжа, что тот якобы не заплатил ему за работу, из-за чего бедному де Монтеню пришлось опуститься до воровства, чтобы хоть как-то расплатиться с командой. Хотя Рене и не резон было разгуливать по Бельфлору после убийства месье Тульона, однако он рассудил, что если особо не светиться, то вряд ли кто-то обратит на него внимание. Тактика же капитана ему очень импонировала, и он еще больше зауважал капитана де Монтеня. Под началом такого человека было не стыдно служить, или что там делают пираты.

Впрочем, надолго задерживаться на Бельфоре де Монтень не планировал и, отпуская матросов на берег, посоветовал тем, кто хочет пиратствовать с ним и дальше, вернуться на «Отвагу» ровно через два дня не позднее трех часов пополудни. Сам он собирался, кроме подачи жалобы, по дешевке нанять некоторое количество людей (он же теперь типа бедный), а потом отправиться на Скалшорз, где добрать остальных.

Рене, наконец-то переодевшись в приличную одежду, сошел с «Отваги» в компании стучащего костылем Сиплого и направился в таверну под названием «Вареный краб». Сиплый клялся, что место это приличное, берут недорого, кормят неплохо, а главное, ее хозяин — его давний друг, так что никаких инцидентов с воровством и подставами можно не опасаться. Рене в общем-то было все равно, куда идти, «Вареный краб» так «Вареный краб». Лишь бы женщины поблизости водились. За время плавания Рене здорово истосковался по дамскому обществу, а воспоминания о Лулу, общение с которой так и не получило логического завершения, не добавляли душе равновесия. Насчет этого Сиплый его тоже успокоил. Он сказал, что за те деньги, которые есть у Рене, он сможет где угодно купить себе целую армию шлюх самого разного цвета, фасона и калибра. И даже больше того, их даже искать не придется, они сами налетят, как мухи на мед. Сам Сиплый из-за больной ноги планировал посвятить свое время только игре в карты, до которых был большой охотник, и собирался выиграть не меньше, чем сейчас бренчало у него в сундучке.

Таверна действительно оказалась довольно чистой и уютной. Обрадованный встречей с Сиплым хозяин, которого звали Нуаре Сенайган, тут же проводил их наверх и предложил лучшие комнаты. Рене оставил там свой узелок, в котором между рубашкой и штанами были спрятаны деньги, и спустился вниз. Сиплый его уже ждал. Они вместе поужинали и выпили, потом Сиплый подсел к столу, где начиналась игра, а Рене усадил себе на колени молоденькую служанку. Вечер обещал быть прекрасным.

— Эй, Рене, это ты, что ли?

Новоиспеченный пират был уже достаточно пьян, когда на его плечо опустилась чья-то ладонь. Он обернулся и тут же вскочил, отпихивая от себя служанку.

— Жиль! Что ты здесь делаешь?

Они обнялись, причем Рене даже немного всплакнул от преизбытка чувств.

— Как же я рад, что встретил тебя, старина! Как же я рад! — повторял он, совершенно забыв о том, что еще совсем недавно требовал, чтобы корабельный врач обращался к нему на «вы». Он действительно был рад ему, как лучшему другу, и выпитый ром был здесь совершенно ни при чем. Ну, почти ни при чем.

Жиль, впрочем, тоже не остался равнодушным. Несмотря на его всегдашнюю мрачную физиономию, которую он носил как флаг вселенской скорби по несовершенству рода человеческого, Рене видел, что Жилю приятно, что его ученик жив и, по всей видимости, здоров, раз глушит ром в таких количествах.

— Куда же ты делся тогда, перед аукционом? — задал Рене вопрос, давно не дававший ему покоя.

— Сбежал, — флегматично пожал плечами Жиль. — Нанялся на пиратский корабль, им как раз нужен был врач, и был таков! Ведь эта скотина отказалась мне платить, неужели ты не знал? — спросил он, под скотиной имея в виду капитана Лефевра.

— Знал, знал, — активно закивал Рене. — Эх, Жиль! — Он бросился обнимать своего учителя со всей пьяной чувствительностью. — Так ты теперь тоже наш брат пират!

— Постой, постой-ка, — отодвинул его от себя Жиль. — Какой это ваш брат? Ты что, тоже подался в пираты?

— Ага, — кивнул Рене, — подался. С позавчерашнего дня я полноправный член команды «Отваги», а это тебе не сухари за щекой прятать, как выражается Хвост! Я уже ходил на абордаж! Я даже, — тут он пьяно хихикнул, — я даже лечил тех, кого ранили во время абордажа, представляешь? Я! Лечил! И между прочим, очень удачно! — Он назидательно поднял палец вверх. — У меня умер всего один пациент! Эх, Жиль, — вспомнив об этом бедняге, Рене расстроился, — почему ты не научил меня лечить дырки в животе, а? Может, он сейчас был бы жив…

— Постой-ка, — заинтересовался Жиль, подсаживаясь к нему поближе, — а ну, расскажи-ка мне поподробнее!

И Рене рассказал все. Даже то, о чем следовало бы промолчать, вроде названия судна, которое они затопили. Но по его пьяному разумению, если уж не доверять Жилю, то тогда не доверять никому. Впрочем, к его чести надо сказать, что вряд ли бы это суждение сильно изменилось на трезвую голову.

— О, так ты у нас теперь при деньгах! — присвистнул Жиль, услышав, какую сумму составила его часть добычи.

— Ага! — расплылся в улыбке Рене, подливая себе рома. За время рассказа он почти протрезвел и сейчас пытался исправить это досадное упущение.

— Подожди! — Жиль накрыл его стакан рукой. — Сначала скажи мне, что ты теперь собираешься делать? Поедешь домой? Денег у тебя на это хватит, если дашь расписку остальное доплатить потом. Ты же, помнится мне, хотел отомстить братьям.

— Нет! — замотал головой Рене, убирая его руку со стакана. — Домой мне сейчас нельзя. Домой мне теперь можно только с деньгами. Вот заработаю побольше, тогда и… — Он одним глотком проглотил ром.

— Хватит, Рене! — Жиль отобрал у него бутылку и поставил на пол рядом с собой. — Нам нужно поговорить. Первое, о чем я хочу тебя спросить. Ты можешь поговорить обо мне со своим капитаном? Я сейчас свободен, ищу место, а про вашего капитана я слышал, что он удачлив и не жмот. Поговоришь?

— Конечно, поговорю! — обрадованно согласился Рене, представляя, как это будет здорово — пиратствовать на одном корабле с Жилем.

— И второе. Это, разумеется, не мое дело, но я бы советовал тебе вложить куда-нибудь свои деньги, чтобы работали и приносили прибыль. А то ведь спустишь все, как и все остальные!

— Да я бы и рад, — пожал плечами Рене, не представляющий, на что он может потратить такие деньги, — но я никого здесь не знаю. Как мне узнать, кому можно доверить такую сумму?

— О, с этим как раз нет проблем! — усмехнулся Жиль. — Один мой бывший пациент, а ныне просто хороший знакомый занимается перевозками грузов. Он процветает, но при этом остался честным малым, как это ни удивительно. Могу тебя с ним свести, ну, скажем, за двадцать процентов прибыли. Что скажешь?

— Согласен! — не раздумывая кивнул Рене. Торговаться с Жилем казалось ему верхом неуважения.

— Тогда я отведу тебя к нему прямо сейчас. Его зовут Магис Собрик, у него большой магазин и таверна недалеко отсюда. Давай одевайся, и пойдем, может, застанем. И деньги не забудь!

Рене быстро сбегал наверх за камзолом и золотом. Спустившись, подошел к поглощенному игрой Сиплому и шепнул ему на ухо, что уходит. Тот кивнул с отрешенным видом, не отрывая взгляда от карт. Рене не понял, слышал он его или нет, но такое положение его вполне устраивало, и он вышел из «Вареного краба» вслед за Жилем.

Сначала Жиль и Рене направились в магазин по той простой причине, что он был ближе. К несчастью, оказалось, что месье Собрика там нет. На вопрос, где же он, служащий ответил, что, поскольку сейчас время ужина, мэтр скорее всего находится в «Кузине Мари» (так называлась его знаменитая таверна). Жиль этому ничуть не удивился и, откланявшись, повел Рене туда, по пути сообщая сведения об их будущем компаньоне. Оказывается, месье Собрик имел одну маленькую слабость — он очень любил хорошо поесть. А поскольку был весьма предприимчив, то обратил эту слабость в доход. Для своей таверны он выписал лучших поваров из самого Парижа, и теперь его «Кузина Мари» — самое посещаемое заведение Бельфлора. Даже больше того, с ней не сравнится ни один местный ресторан, хотя их владельцы из кожи вон лезут, чтобы переплюнуть наглого лавочника.

— Так что, — сказал Жиль своему молодому приятелю, — даже если вы не договоритесь, мы по крайней мере хорошо поужинаем.

Перспектива хорошо поужинать Рене обрадовала, но название таверны навеяло ностальгические воспоминания о его собственной кузине, которую ему теперь не следовало считать невестой, и он переступил порог таверны со смешанными чувствами. Однако быстро справился с ними. Он же принял решение не переживать или нет?

В «Кузине Мари» им сообщили, что месье Собрик инспектирует кухню, но скоро закончит. Жиль велел Рене сесть за стол и ждать, а сам отправился поторопить бывшего пациента. А на самом деле, как он заговорщицки шепнул ученику, застукать старину Магиса за поеданием сладостей.

— Не поверишь, Рене, он их ест, как ребенок, а ему при его комплекции и одышке это совершенно противопоказано. Ну да сам увидишь!

Оставшись в одиночестве, Рене заказал себе устриц и вина и принялся от нечего делать разглядывать посетителей. Учитывая, что в Новом Свете он впервые попал в приличное заведение, ему было очень интересно. Здесь не было такого жесткого деления на сословия, как в Старом Свете, и потому типажи попадались весьма впечатляющие. У Рене даже возникло ощущение, что здесь, именно на этом острове и именно в этой таверне, собрались самые удачливые авантюристы всех мастей и со всего света. Пираты, торговцы, военные, их всех ощутимо объединяло одно, общее для всех стремление — поймать свою птицу счастья. Кто знает, может, так оно и было на самом деле?

Рене ел устриц, запивая их вином, и с удовольствием вдыхал воздух, пропитанный табаком и авантюризмом. Он ему нравился и казался прекрасной приправой к ужину. Однако его приятное времяпрепровождение в скором времени оказалось прерванным самым неожиданным образом. Дверь таверны, которая находилась в поле зрения Рене, открылась, и в нее вошла самая невероятная девушка из всех, которых ему доводилось когда-либо видеть. Он застыл со стаканом в руке, пожирая ее глазами. Все в ней было необычно. Во-первых, она была одета в почти мужской костюм из мягкой коричневой кожи, который так подчеркивал все изгибы ее прелестной фигуры, что Рене невольно проглотил обильно выделившуюся слюну. Во-вторых, у нее на поясе висело оружие, количество которого впечатляло. Во всяком случае, его было намного больше, чем у самого Рене. И, в-третьих, ярко-рыжий, почти огненный цвет ее длинных волос заставлял предположить, что перед ним не живая женщина, а принявшая человеческий облик саламандра. Ну и в довершение всего она была просто красива. Большие глаза, пухлые губки, прелестные округлые формы, ну и все такое…

Не придавая никакого значения тому, какое впечатление она произвела на находившихся в таверне посетителей, потому что смотрел на нее не один Рене, девушка спокойно прошла по залу и уселась за соседний с Рене столик. Небрежно подозвала официанта и заказала мясо по-парижски и стакан свежевыжатого апельсинового сока.

Рене, возблагодарив про себя всевышнего, тоже кивнул официанту и велел ему подать очаровательной соседке бутылку самого лучшего вина. За его счет, разумеется.

Девушка удивленно посмотрела на официанта, когда тот принес ей вино. Спокойно поинтересовалась, от кого оно. Тот кивнул в сторону Рене. Она безразлично глянула на него, но от вина отказываться не стала, что позволило Рене начать надеяться. Он подождал немного, пожирая ее глазами и надеясь, что она улыбнется или хотя бы окинет его благосклонным взглядом, но она неторопливо ела свое мясо и не обращала на него ни малейшего внимания.

«Набивает цену», — усмехнувшись про себя, подумал Рене. Впрочем, красивой женщине можно простить и не такое. Однако дольше ждать он не собирался. Рене поднялся, подошел к девушке и поклонился.

— Поскольку в этом чертовом зале нет никого, кто мог бы нас представить по всем правилам, придется мне сделать это самому. Барон де Гранси к вашим услугам, мадемуазель… — Она молча посмотрела на него, не называя своего имени. Повисла небольшая пауза, которую Рене предпочел не заметить. Может, девушка не говорит по-французски, что в общем-то не так уж и страшно. Язык любви одинаков для всех. — Вы позволите мне присесть?

— А если я скажу «нет», вы не сядете? — с любопытством глядя на него, спросила она. На неплохом французском, в котором, однако, слышался довольно заметный английский акцент.

— Я просто не поверю, что такой милой девушке не нужна компания! — галантно заявил Рене по-английски, присаживаясь напротив нее. Несмотря на годы, потраченные на семинарию, он все-таки успел получить хорошее образование. — Неужели вам не хочется поболтать за ужином с приятным собеседником?

Это была наглость со стороны Рене, но он уже безошибочно определил, что девушка хоть и обладает неплохими манерами, но явно не аристократка, а с такими можно не церемониться. К тому же всем женщинам льстит проявленный поклонником напор, хоть они и предпочитают это скрывать. В этом Рене был свято убежден.

Рыжая внимательно посмотрела на него, склонив голову набок.

— На самом деле я не знаю, чего мне больше хочется, — сказала она. — То ли убить вас, то ли разбить о вашу голову эту чертову бутылку. — Она взяла упомянутую бутылку, вытащила пробку и понюхала горлышко. — То ли все-таки сначала выпить вино, потому что, если я не ошибаюсь, оно очень хорошее, а потом уже разбить бутылку.

— Так за чем же дело стало, милая леди? Разумеется, его следует попробовать! — улыбнулся Рене, ни в малейшей степени не приняв всерьез ее слова про убийство и разбивание бутылки о его голову.

Он знаком подозвал официанта и велел ему принести бокалы для вина. Тот мгновенно выполнил приказ, и Рене быстро, пока девушка не передумала, разлил вино.

— За вас, милая леди! — поднял он свой бокал.

Рыжая бестия взяла свой и сделала несколько глотков.

— И впрямь недурное! — сложив губки в очаровательную улыбку, удовлетворенно заметила она. — Стоит наверняка не меньше золотого. Вы всегда так швыряетесь деньгами, милорд, или только по пятницам?

— Ни одно из ваших предположений неверно, моя леди, — мурлыкнул в ответ Рене, — я начинаю швыряться деньгами только в том случае, если вижу красивую даму, а это, согласитесь, веский повод!

— Тогда вам ни в коем случае нельзя заходить в квартал красных фонарей, — засмеялась она. — Там от вашего состояния быстро ничего не останется!

Хотя Рене и собирался оказаться там как можно быстрее, он тем не менее горячо запротестовал.

— Что вы, милая леди, да разве тамошних шлюх можно называть дамами, да еще красивыми?

— Ну это вам лучше знать! — отпарировала рыжая, вставая и берясь за саблю. — Но то, что вы меня приняли за одну из них и собирались купить за золотой, и даже не за золотой, а за бутылку вина, я вам никогда не прощу! Убирайтесь из-за моего стола ко всем чертям, или я вас убью!

Рене запротестовал, поднимаясь.

— Да у меня и в мыслях не было, моя леди!..

На счастье Рене, совершенно не настроенному устраивать дуэль с женщиной, тем более с такой, с которой он предпочел бы устроить дуэль совсем другого рода, дверь таверны в этот момент открылась и в нее вошли несколько бородатых головорезов. Рыжая выругалась сквозь зубы, резко швырнула саблю в ножны и направилась к ним, бросив напоследок:

— Что ж, как-нибудь в другой раз, милорд!

Она негромко заговорила, спрашивая что-то у вошедших, а потом они все вместе вышли из таверны.

— Рене, ты что это? — На плечо все еще стоящего неподвижно Рене легла рука Жиля. — Никак превратился в соляной столб?

— Не смейтесь над мальчиком, месье Перье, — едва справляясь с душившей его одышкой, заступился за Рене подошедший следом за Жилем невысокий толстенький незнакомец. — Как я понимаю, он просто познакомился с Беатрис Шарп, а эта рыжая бестия хоть кого заставит остолбенеть, если не отправит на тот свет, конечно. Давайте присядем, господа, а потом вы представите меня своему молодому другу, месье Перье. Простите старика, мой мальчик, но мне с некоторых пор тяжеловато стоять.

— Что ж, я сделаю это с удовольствием, — сказал Жиль, усаживаясь. — Рене, это месье Собрик, о котором я тебе рассказывал. Месье Собрик, это юный барон де Гранси, — Жиль на время забыл, что Рене просил не называть его бароном, но Рене не обиделся. В конце концов, он и сам недавно назвался бароном, когда захотел пустить пыль в глаза этой Беатрис Шарп.

Он поклонился господину Собрику и тоже сел за стол.

— О, барон! — польщенно воскликнул купец. — Чрезвычайно рад знакомству, но позвольте узнать, что же привело вас сюда, на другой конец света?

— Обстоятельства, месье Собрик, неудачно сложившиеся обстоятельства, — ответил за Рене Жиль. — А вам бы, кстати, следовало выполнять мои рекомендации, тогда и стоять было бы не так тяжело!

— Ах, оставьте, друг мой, — беспечно отмахнулся хозяин таверны. — Право же, хватит на сегодня нравоучений! Давайте лучше поужинаем и заодно обсудим наши дела!

Жиль воздел глаза к небу, а месье Собрик подозвал официанта и с огромным энтузиазмом принялся выбирать блюда.

Воспользовавшись возникшей паузой, Рене наклонился к Жилю.

— Скажи, а кто она, эта Беатрис Шарп?

Тот недовольно посмотрел на него.

— Что, понравилась, что ли? Послушай мой совет, немедленно выбрось ее из головы, или эту самую голову тебе придется скоро потерять!

— И все-таки? — стоял на своем раздираемый любопытством Рене. — Мне просто интересно.

— Сразу после ужина отведу тебя в бордель, — мрачно пообещал Жиль. — Я вытаскивал тебя с того света не для того, чтобы тебя отправила туда эта рыжая сука.

— Не называй ее так! — вспыхнул Рене.

— Ну вот, ты уже за нее заступаешься! — с трагической миной резюмировал Жиль. — Быстро же она тебя обработала.

— Никто меня не обрабатывал!

— Постойте, друзья мои, не надо ссориться, — оторвался от составления меню господин Собрик. — Месье Перье, дорогой мой, не давите на мальчика! Согласись, что такие особы, как мисс Шарп, встречаются не каждый день, и интересоваться ими вполне закономерно. Но я уверен, что наш юный барон не потерял голову, потому что для потерявшего оную часть организма у него слишком разумный взгляд. Ведь я прав, молодой человек?

— Да, месье Собрик, благодарю вас, — кивнул Рене. — Жиль, клянусь своим возвращением домой, я не влюблен в эту Беатрис… ну, почти не влюблен. Мне действительно интересно, кто же она такая. А что касается твоих опасений, что она меня прикончит, так она уже собиралась это сделать и отложила только потому, что у нее нашлись более важные дела.

— Ну вот, этого следовало ожидать, — пробурчал Жиль. — Хорошо, тогда слушай. Она — пиратка. Но господу как будто мало было сделать женщину пираткой, он еще сделал ее и капитаном пиратского корабля. Как тебе такое, а?

— И чему вы удивляетесь, друг мой? — не разделил его возмущения месье Собрик. — Яблочко от яблони недалеко падает. Куда было еще податься бедной девочке, если господь послал ей такого родителя?

— А кто у нее родитель? — жадно спросил Рене.

— Некий Малькольм Шарп, — нехотя отозвался Жиль. — Известный пират, умер, правда, уже довольно давно. Хотя поговаривают, что она ему не родная дочь, а приемная, на самом деле ее отец другой пират, но кто их там разберет? Достоверно известно только одно — сам Шарп считал ее своей дочерью, и именно ей он оставил в наследство свой корабль и команду.

— Которая за нее и в огонь, и в воду, — поддержал его месье Собрик. — И не только из уважения к покойному Шарпу. Как вы уже, наверное, заметили, господин барон, сентиментальные люди встречаются здесь нечасто. Вернее, почти совсем не встречаются. Просто рыжая Беатрис — очень везучая мадемуазель. Настолько, что даст фору любому капитану из всех, что бороздят просторы Карибского моря. Поэтому за ней идут, стоят за нее горой, и ей сходят с рук многие вещи, которые не сошли бы ни одной женщине. Да что там женщине, мужчине бы тоже не сошли. Так что месье Перье дал совершенно правильный совет — держитесь от нее подальше, целее будете.

— Да я и не собирался к ней приближаться, — пожал плечами Рене. — Она ясно дала понять, что не желает иметь со мной ничего общего, а я еще не настолько опустился, чтобы заставлять даму делать то, что она не хочет. — Здесь Рене нисколько не кривил душой. Может, он и не обладал огромным опытом, но и тот, что был, подсказывал ему, что Беатрис осталась к нему равнодушной. А поскольку он искренне полагал, что склонность должна быть взаимной, то чувствовал бы себя униженным, выпрашивая у женщины то, что должно доставлять удовольствие обоим. — Но я соврал бы, если бы сказал, что она мне не понравилась. Она настоящая женщина. У нее огонь не только в волосах, но и в глазах!

— Тут вы правы, месье барон, — согласился купец, — сразу видно, что насчет женщин у вас губа, я извиняюсь, не дура.

— Может, хватит уже обсуждать эту рыжую шлюху, — недовольно перекосившись, предложил Жиль. — Давайте перейдем к делу, ради которого мы здесь собрались!

— Я же просил, не называй ее шлюхой! — тихо, но с нажимом попросил Рене.

— Ты просил не называть ее сукой, — уточнил Жиль. — Хорошо, если тебе это так важно, то не буду.

— Да, месье Перье, молодой человек прав, — поддержал Рене господин Собрик, — нехорошо это, так говорить о даме. Вы же, не к ночи будь помянуто, свечку не держали, а значит, достоверных сведений о ее моральном облике не имеете, и на сем давайте покончим с этим! Месье барон, я буду рад, если вы расскажете мне, какое дело привело вас ко мне?

— Я хотел бы вложить деньги, месье Собрик, — ответил Рене.

* * *

Обсуждение того, сколько, на какой срок и под какие проценты отдаст Рене золота месье Собрику, заняло не больше получаса. Сошлись на том, что у Рене останется пятьдесят монет на расходы (надо было купить кое-что из одежды и кое-какие необходимые мелочи, ну и немного погулять, как же без этого), а на остальное торговец выпишет расписку. Договор же, где будут оговорены все пункты, он составит завтра и пришлет его вместе с Жилем.

Потом подали ужин, который действительно оказался превыше всяческих похвал, а после ужина Жиль без всяких просьб повел Рене туда, куда тот уже давно мечтал попасть, — в веселый дом. И Рене провалился в блаженство…

Женщины, много, самые разные, шаловливые, льнущие к нему, с распутными глазами… Смех, музыка, танцы… Вино, льющееся рекой… Рене смутно помнил, как то и дело доставал монеты из кармана. Как приходил Жиль и заставил его подписать договор. Как пытался увести, но не смог. Время смешалось в веселую кутерьму, сверкающую как бриллиантовое колье его матушки, запестрело разноцветными откровенными платьями и задышало запахом духов.