Огюст вполне мог бы быть Саре отцом, но получилось иначе, — она стала ему как мать. После отречения Бонапарта они еще долго скрывались на постоялом дворе брата и сестры Барро. И лишь по прошествии восьми или девяти месяцев, когда стало ясно, что Людовик XVIII прочно сидит на троне, начали выходить из своего убежища.

Первое время Огюст раз в год ездил в Америку, чтобы хоть контролировать тамошнее хозяйство. В последнюю поездку, незадолго до покупки дома в Немуре, он повидался с Сохо, который заметно вырос, возмужал и превратился в молодого человека. Сохо мечтал увидеть и «массу Жюльена». Огюст попытался было придумать какую-то историю, но в конце концов рассказал, что его друг уже несколько лет лежит, не приходя в сознание.

Окончательно убедившись в том, что управлять делами на расстоянии невозможно, они с Сарой решили продать плантацию и купить загородный дом в окрестностях Немура.

Когда Мими впустила пару странных посетителей в прихожую и вызвала Огюста, он, увидев их перед собой, не мог поверить своим глазам и подумал, что это сон наяву. Неожиданное явление пришельцев из почти забытого прошлого повергло его в глубочайшее изумление и даже напугало. Не зная радоваться или огорчаться, он не сразу сообразил позвать хозяйку дома.

— И долго вы намереваетесь держать нас на пороге? — спросила Гран-Перл.

— Как вы нас нашли? — вместо ответа произнес Огюст.

Гран-Перл, нахмурив брови, изрекла:

— Когда-нибудь вы потеряете голову, — и протянула ему листок с подробным адресом, а также полным именем и фамилией прежнего владельца дома в Немуре. — Вы забыли это, когда в последний раз приезжали на плантацию. Я предположила, что вы собираетесь купить этот дом, и на всякий случай сохранила бумажку.

Сара долго не решалась дать свое согласие на проведение обряда. Ее мучили сомнения. Но не меньше ее мучили и мысли о загубленных Жюльеном жизнях, о тяжести им содеянного, а еще она боялась за его душу. Может, и вправду ее не освободить из плена мертвых без колдовства? Когда она подвела Гран-Перл к Жюльену, мулатка склонилась над ним и шепотом, легким, как дуновение ветерка, тихо позвала:

— Чародей!.. Чародей!

— Она приехала из самого Нового Орлеана. Позволь ей попробовать. — Огюст стоял рядом и поддерживал Сару под локоть. — Как она приехала, так и уедет, не переживай.

Обряд назначили через три дня. Пригласили кюре, его сестру, Жерома и Батиста Тургутов. Гран-Перл твердо выразила пожелание… да что там, велела, чтобы присутствовали все, кто испытывает привязанность и питает к Жюльену добрые чувства. Сара была поражена. Не странно ли звать священника на языческий ритуал?

— Наш кюре отнюдь не фанатик. Я уверен, он скажет, что Бог может являться человеку в различных ипостасях, — возразил Огюст. Сам он боялся мулатки, но верил в ее колдовство. Меньше всего он хотел, чтобы Сара тешилась бесплодными надеждами, однако сердце подсказывало: если кто и способен помочь его другу, так это только Гран-Перл.

Наконец наступил назначенный день. После полудня Сохо начал убирать спальню цветами, расставлять свечи, неукоснительно следуя указаниям Гран-Перл. Рядом с кроватью Жюльена появился алтарь в честь Геде, украшенный символом этого духа смерти в форме креста. В другом конце комнаты Сохо поставил большой обеденный стол.

Когда стемнело и наступил вечер, Гран-Перл распорядилась, чтобы Сохо зажег свечи и пригласил всех участников. Первой вошла Сара, за ней — кюре, его сестра, Мими, Жером и Батист, замыкал шествие Огюст. Согласно наставлениям Гран-Перл, все были в черном. Огюст всячески старался избегать взглядом Мими, на лице которой отражался ужас, но особенно — кюре, который, завидев языческий крест, соединил ладони и принялся шептать молитвы.

Гран-Перл — ее туалет дополнили соломенная шляпа и темные очки — приказала всем занять места за столом. Она предложила участникам ритуала есть и пить за здравие Жюльена. И сама, взяв бутылку, отхлебнула прямо из горлышка. Не сели за стол и оставались на ногах только Гран-Перл и Сохо.

Сохо держал наготове трубку Жюльена и по знаку Гран-Перл передал ее мулатке. Она сделала глубокую затяжку и, стоя лицом к алтарю, выдохнула облако дыма на крест. Подождала немного, снова затянулась и выпустила дым. Затем вернула трубку Сохо, стоявшему у нее за спиной в позе почтительного ожидания.

Воздух в комнате пропитался запахом опия, и Гран-Перл начала взывать к «лоа» смерти:

— Барон Симетье!.. Маман Бриджит!.. Геде Нимбо!.. Барон Самди!.. Дамбалла!..

Прочитав заклинание до конца, она повторила его еще раз, потом еще… и еще… и продолжала твердить бесконечно, так что присутствующие скоро сбились со счета. Хотя Гран-Перл говорила на креольском языке, было понятно, что порядок слов иногда немного менялся, но обращалась она постоянно к одним и тем же «лоа»: Барону Симетье, Маман Бриджит, Геде Нимбо, Барону Самди — князю загробного мира, владыке наслаждений и хранителю тайн смерти. И особенно настойчиво — к богу-змею Дамбалле, покровителю Жюльена. Заклинание воспринималось присутствовавшими уже не как человеческая речь, а как механически воспроизводимая череда звуков, не столько таинственно-волнующая, сколько однообразно-скучная.

Сара с нескрываемой тревогой взглянула на Огюста. Вместо ответа он взял ее за руку повыше локтя и слегка сжал.

Гран-Перл тем временем сняла с себя шляпу и очки, встала на колени перед крестом Геде и, вытянув руки над опущенной головой, принялась бить челом о землю. И так — бесчисленное множество раз, до изнеможения.

От большого количества свечей воздух в комнате очень сильно нагрелся. Сара с беспокойством смотрела то на мужа, то на Огюста, причем последнего как бы предупреждала взглядом, что хочет вот-вот положить конец непонятному действу. Огюст, который все еще держал ее локоть, вздохнул и покачал головой, призывая еще потерпеть. В тот момент, когда Гран-Перл, казалось, отрешилась от действительности и впала в транс, Сохо призвал всех сидящих за столом приступить к трапезе — есть и пить без стеснения, ибо чрезвычайно важно убедить духов смерти, что никто не испытывает грусти.

Роль главных действующих лиц в этом спектакле исполнили Жером и Батист Тургуты, которые повязали вокруг шеи салфетки, сделав это столь непринужденно, что остальные даже слегка растерялись. Затем, не торопясь, но и не медля, братья начали усердно развеивать сомнения духов смерти. Отведали одно блюдо, потом, войдя во вкус, — второе, пятое… Внимательно рассматривали кушанья, активно работали ножом и вилкой и ели с таким здоровым аппетитом, что находились в центре всеобщего внимания. При всем этом они не обмолвились ни единым словом. Порученное задание выполняли сознательно, методично, добросовестно, а если иногда и отвлекались на миг от еды, то лишь для того, чтобы поинтересоваться, что поделывает мулатка, и перевести дух. Кюре, который со своего места хорошо видел обоих братьев, сидевших на противоположных концах стола, переводил взгляд с Жерома на Батиста и обратно. Священник сидел, облокотившись на стол и обхватив руками голову.

Жером, закончив обсасывать куриную ножку, переглянулся с Батистом и, словно обмениваясь впечатлениями, причмокнул, поднеся к губам кончики сложенных пальцев, с мизинцем на отлете. Батист, уплетавший что-то за обе щеки, отреагировал на восторг брата, одобрительно подняв брови.

Хотя ритуал продолжался более трех часов, всем, включая кюре, казалось, что время остановилось. Движения Гран-Перл утратили стремительность. Теперь, покачиваясь от изнеможения, она подошла к кровати Жюльена и села на краешек рядом с ним. Молча протянула руку с раскрытой ладонью в сторону Сохо, который вложил в нее трубку. Мулатка снова глубоко затянулась и медленно выпустила струйку дыма прямо в лицо Жюльену. Мадемуазель Барро прижала руки к губам. Ее брат на полуслове оборвал свою безмолвную молитву. Огюст, сгорая со стыда, низко опустил голову. Сара уткнулась в носовой платок и прошептала:

— Она его убьет.

Огюст обнял ее за плечи:

— Ты должна верить в лучшее, я тебя заклинаю!

Гран-Перл окутала Жюльена новым облаком дыма, отдала трубку Сохо и, пока дым не рассеялся, ласково провела ладонями по лбу и щекам больного, как бы овеивая его опийным духом. При этом приговаривала:

— Жюльен… Жюльен… Возвращайся… Иди за Дамбаллой. Ты меня слышишь? Ты убил много людей, но ты найдешь себе прощение. И ты не убил своего отца. Твой отец не умер… Он жив… Послушай меня, Жюльен! — воскликнула мулатка, сделав несколько быстрых взмахов перед его лицом: — Ты ему нужен… Твой отец ждет тебя.

Сара тихо плакала. Гран-Перл продолжала настойчиво звать Жюльена. В призывах старой жрицы вуду заключалась такая бездна нежности, что, казалось, ее власти невозможно противостоять.

И вдруг, впервые почти за шесть лет, к немому изумлению присутствующих, Жюльен открыл глаза и едва слышно спросил:

— Где я?

— Ты вернулся, мой мальчик. Дамбалла привел тебя к нам, — изрекла Гран-Перл.

Жюльен за эти годы совсем ослаб. Тело еле слушалось приказов разума и сердца, малейшее движение причиняло боль. С Сарой Жюльен разговаривал мало. Она искренне страдала из-за этого. И за него тоже. Видела, как он буквально истязал себя многочасовыми упражнениями, требовавшими огромного упорства и напряжения сил. Понимала, что это мучительное испытание необходимо ему для борьбы со временем и с самим собой. Но продолжала терзаться мрачными думами. Терялась в догадках чем же объяснить подобное отношение Жюльена к себе. Почему он так редко с ней общался? Что встало между ними сейчас, когда он вернулся к ней? Нет ли в том вины Гран-Перл?

Сара была благодарна Гран-Перл, хотя благодарна — это не то слово: если потребовалось бы, она отдала бы ей душу. И в глазах Сары это, естественно, делало мулатку еще более тревожно-загадочной, чем прежде. Вдобавок та обладала влиянием на ее мужа, проводила много времени в беседах с ним. Порой, охваченная чем-то вроде ревности, молодая женщина помимо воли следила за ними, тайком прислушивалась к их беседам. Ничего не могла поделать с собой, а потом стыдилась. Примерно через неделю после того, как сознание вернулось к Жюльену, она стала невольной свидетельницей обрывка такого разговора:

— Да, его постепенно изводят, — говорила о ком-то Гран-Перл. — Но ты пока еще слишком слаб.

— Я должен ехать. Немедленно, — Жюльен несколько раз, разминая затекшие пальцы, попеременно сжал руки в кулаки.

— Наберись терпения. Тебе надо восстановить силы.

— Только скажи мне, кто он? Кто его убивает и почему?

— Тот, кто не хочет, чтобы ты выполнил свое предназначение. Кто желает тебе зла.

— Жиль? Это Жиль?

— Откуда мне знать. Все думают, что Гран-Перл все известно. Но знать такие вещи не дано никому, — ответила мулатка, немного раздражаясь, — как на Жюльена, так и на саму себя.

Почти каждую ночь Жюльен потихоньку поднимался с кровати и уходил в кабинет в соседней комнате. Сара видела, что ему не спится, но ничего не говорила, ни о чем не спрашивала. Однако в ту ночь решила тоже встать и пойти за ним. Жюльен при зажженной свече сидел за рабочим столом. Перед ним лежало несколько перевязанных лентами свитков.

В ответ на ее расспросы, он наконец смог поговорить с ней откровенно. Он так долго пребывал вдали от реального мира, от действительности, что лишь теперь осмелился что-то рассказать Саре. По крайней мере, открыть ей основное — имя своего отца.

Жюльен с трудом, отрывочно вспоминал события того дня шесть лет назад. Но самое главное он запомнил четко: слова Жиля, содержание письма и стоявшую под ним подпись. Помнил также овладевшие им тогда чувства: смятение и внезапно поразившую все его тело слабость, понимание абсурда произошедшего как какой-то жестокой игры, в которой он больше не хотел участвовать. Все это запечатлелось в его сознании в мучительно отчетливых образах. И когда он очнулся от длительного забытья, воспоминания тотчас навалились страшным гнетом, а душа заболела даже острее, чем прежде. В отличие от тогдашнего, полностью опустошенного Жюльена, нынешний Жюльен выздоравливал, набирался сил, и ненависть делала его еще сильнее.

Сара на признание своего мужа отреагировала мгновенно:

— Значит, человек, которого мы планировали убить, — твой отец? — спросила она жестко, ибо сейчас и невозможно было спросить иначе, ведь все вдруг выяснилось и стало понятно, что худшее впереди. — И ты возненавидел меня за это. Правда? И будешь ненавидеть всегда, — закончила подавленно.

— Ненавидеть тебя?.. — Жюльен искренне удивился.

— За покушение на убийство твоего отца.

— Ненавидеть тебя? — слова Сары, казалось, окончательно вернули его к действительности после многолетней летаргии, — он выглядел прежним Жюльеном, разве что находился в замешательстве. — Тебя? Разве возможно ненавидеть ангела? Я бы не смог. Ты два раза явилась в моей жизни как Божий дар, и мне жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя за это. Да я бы сам себя возненавидел, если б разлучился с тобой. И должен был бы понести за это наказание.

— Тогда не уезжай. Ты не должен никуда ехать, ты понимаешь? — Он взят ее за руки и с виноватым видом кивнул головой. — Я этого не позволю, — Сара сжала его пальцы, к которым совсем недавно вернулась чувствительность. Жюльен привлек ее к себе и заключил в объятия, нежно и страстно, как шесть лет назад. — И не думай ехать. Я не допущу.

— Ты должна понять — это необходимо.

— В таком случае, я поеду с тобой. Я не боюсь. Меня уже ничто не пугает. Помнишь наш давнишний разговор на постоялом дворе «Разочарование»? Когда мы говорили о страхах? Ты развеял все мои страхи.

— Я буду вдвойне храбрым — за нас двоих. Поверь своему мужу. Поездка будет недолгой — туда и обратно.

— Поклянись мне своей жизнью.

— Клянусь тобой.

— Я бы предпочла, чтобы ты занялся чем-нибудь другим. — Сара резким движением освободилась из его объятий. — Лучше бы ты забыл о существовании виконта де Меневаля, или как там его… Ты мог бы это сделать ради меня?

Жюльен посмотрел на нее с удивлением. Перед его мысленным взором как в тумане пронеслись эпизоды последней встречи с Жилем.

— Почему ты меня об этом просишь?

— Я должна знать, кто наш разлучник. Жиль или Бонапарт?

— У нас так мало времени, и все это не имеет никакого значения.

— Это имеет огромное значение, — возразила Сара дрогнувшим голосом. — Если тебя гонит ненависть, быть может, я тебя никогда уже не увижу. А если тобой движет любовь, только она дает право на последнюю надежду.

Жюльен колебался. В тот миг ему меньше всего хотелось отвечать на подобный вопрос, но после минутных раздумий он решился:

— Я еду, чтобы увидеть своего отца, Сара.

Она опустила голову. Затем, собравшись с духом, устремила на него взгляд, затуманившийся от нежных слез, и произнесла:

— Тогда скажи мне, что мы снова будем вместе. Что ты вернешься, и никакая сила нас больше не разлучит. Скажи поскорее. — Она уже дрожала от волнения.

— Я вернусь, иначе и быть не может. Без тебя мне нет жизни.

И Жюльен прижал ее к своей груди.

К концу февраля приготовления были завершены. Жюльен устроил все наилучшим образом. Привлек к участию в экспедиции Жерома и Батиста Тургутов, профессиональных вояк, — мало кто мог сравниться с ними во владении оружием и к тому же они испытывали к нему дружеские чувства. Тем не менее он сразу выплатил братьям солидный аванс в счет их будущих услуг. Приступая к поискам судна, Жюльен намеревался найти корабль с прекрасными мореходными качествами, что гарантировало бы безопасность плавания, в том числе позволяло уйти от любой погони. Он поинтересовался, между прочим, на плаву ли еще тот парусник, на котором он впервые попал в Новый Свет, и был поражен до глубины души, когда его люди разыскали «Эксельсиор».

Корабль уходил в рейс в восточные моря из Сен-Мало. Капитан «Эксельсиора», все тот же, только слегка постаревший, не узнал в Жюльене юношу, которого некогда доставил в Америку, и заломил за транспортировку немыслимую цену. Однако получив запрошенную сумму полностью, прожженный авантюрист горячо поддержал план по доставке и тайной высадке на остров Святой Елены четверки смельчаков. В таком деле любая помощь, тем более помощь профессионала, была кстати.

Кроме того, Жюльен должным образом оформил дела на случай своего невозвращения. Он не только сознавал, что поездка таит в себе бездну опасностей, но и всем существом ощущал, что путешествие будет иметь решающее значение в его жизни. Это было столь очевидно, что за день до отъезда Огюст предпринял последнюю, отчаянную попытку переубедить друга.

— Что нужно сделать, чтобы остановить тебя?

— Для этого меня пришлось бы убить, Огюст.

— Ну, дорогой мой, в тех местах, куда ты отправляешься, сыщется десяток-другой вооруженных мужчин, которые охотно этим займутся. Этот островок охраняют почище преисподней. И пленник — не просто заключенный, он обречен. Живым ему не выбраться. Там под контролем все — и суша, и море… и даже воздух. Наблюдение ведется с вершин, патрульные корабли бороздят прибрежные воды, солдаты несут караульную службу по всему острову. Англичане не могут допустить, чтобы он ушел во второй раз. А ты намереваешься съездить на остров Святой Елены, словно в свой загородный дом.

— У меня есть план, — возразил Жюльен.

— План, говоришь? План? Но ты даже по-английски ни бум-бум.

— Тебе, Огюст, ехать незачем. Даже предпочтительнее, чтобы ты остался и…

— Ну и упрямая же ты голова! Просто чертовски упрямая!

— …и опекал Сару, — завершив фразу, Жюльен повернулся и направился к двери.

— Не останусь! И не мечтай. Я тоже еду, и ты не сможешь этому помешать! — разошелся Огюст. — Даже Бурбоны, все вместе взятые, не обладают такой властью, чтобы запретить это мне. Ни за что на свете никому не позволю отстранить меня от участия в твоем проклятом плане.

Жюльен вышел из комнаты и затворил за собой дверь.

Утро того дня, когда они выезжали из дома, выдалось холодным и ветреным. Пошел даже небольшой снежок. Жером и Батист Тургуты разместились на козлах. Огюст, а также Сохо и Гран-Перл — вместе со всеми они направлялись в Сен-Мало, а оттуда в Новый Орлеан — удобно устроились в карете. Жюльен на крыльце прощался с печальной как никогда Мими.

— Да будет с тобой Божья милость! — теребя в руках платок, сказала она.

— Не думаю, что ему захочется мною заниматься, милая Мими.

Жюльен в последний раз обнял Сару и решительным шагом направился к карете.

Все его мысли были только о ней. Он вспомнил, как много лет назад увидел имя «Сара», написанное на простой деревянной доске над изголовьем ее кровати. Ему казалось, что под знаком этого имени он прожил долгую жизнь, и всегда испытывал к нему благодарность за то, что оно подарило ему такую любовь, которой он считал себя недостойным. «Сара», — мысленно повторял он, направляясь к карете. Это имя вызывало у него сладкую тоску по прошлому, но и наполняло счастьем. Надеждами на будущее. Это имя было для него всем. Стоило лишь тихонько произнести его, как забывались невзгоды и снова хотелось жить. О, какое наслаждение доставляло ему шептать: «Сара… Сара!..» Это имя принадлежало ему всецело — его никто не слышал, и только он имел право его произносить. Впервые за многие годы Жюльен ощутил, что знания и умения, переданные ему Гран-Перл, не могли действовать в полную мощь, ибо к нему вернулся страх, более сильный, чем до того, как он стал Чародеем. Страх потерять Сару, причинить ей боль и горе, заставить страдать, если он не вернется.

Подойдя к экипажу и уже поставив ногу на подножку, Жюльен устремил взгляд на крыльцо.

Поймав его взгляд, она послала мужу воздушный поцелуй и кивнула. «Езжай к нему, — казалось, говорила Сара, — если кто и может ему помочь, если кто и существует на земле, способный что-то для него сделать, то это ты». И карета тронулась в Сен-Мало, где ждал корабль, который унесет Жюльена и его спутников на край света.

Она точно знала: что бы ни произошло, они всегда будут вместе, в жизни и в смерти. И бояться им нечего, ибо их невозможно отнять друг у друга.