Андрей чистил на кухонном столе картошку. На старой шелушившейся клеенке с темными полосками следов от ножа выросла уже внушительная горка кожуры, а он так и не наполнил маленькую кастрюльку, куда, приподнявшись на цыпочки, все чаще заглядывала Светка.

- Ты будешь мятую варить, да?

- А ты какую хочешь? - Андрей хотел погладить тонкие, светлые до прозрачности волосы сестры, но рука была грязной и мокрой, и он, прочертив ею замедленное полукружье, снова взялся за нож, пообещав: - Я тебе жареную сделаю. Хорошо?

- А какая быстрей? Жареная или мятая?

- Все от повара зависит. Иди гуляй. Хотя подожди. Лучше шкаф протри от пыли и двери.

Светка со стуком опустилась на пятки, спрятала недовольные глаза и стала водить пальцем по краю стола.

- А мама уже протирала… До самого верха…- и Светка наглядно показала ручкой над головой.

- Пальцами немытыми кто водил? Ну вот, иди и протирай.

- Мама…

- Мама с работы придет - у нас все будет сделано.

- А почему ты пришел раньше мамы?

- Меня раньше отпускают.- Андрей нарезал картофель продолговатыми дольками, включил электрическую плитку и поставил на нее разогреваться почерневшую с боков сковородку.

- Мама идет! Мама идет! - запрыгала Светка, прихлопывая в ладоши.

Андрей мельком увидел за окном улыбнувшуюся ему мать, подумал: это она оттого, что заметила его за приготовлением ужина. Очень уж редко видела его мать за подобным занятием. Многое делал по дому, но готовить не любил. И ему стало приятно от этой мысли. Он даже не пошел, как обычно, помочь матери раздеться, когда она вошла. Невысокая и вся светлая какая-то, будто сама радость вошла в дом. Светка тоже выдерживала характер, усердно терла тряпкой ножку стола и все поглядывала на мать, ждала, когда похвалит.

- Ты знаешь, Андрей, мне сегодня путевку обещали в санаторий. С отцом еще вместе заявление писали…- И Нина Викторовна, вдруг запнувшись, посмотрела на сына, потом, неохотно сгоняя радость с лица, на Светку.

Чуть заметно встряхнула головой, будто хотела освободиться от чего-то неудобного и тяжелого, посмотрела в глаза сына, который тут же отвел их в сторону, и оба, наверное, подумали в это время об одном и том же, как быть со Светкой и на кого оставить дом и корову. У соседей своих забот хватает. А близких родственников в поселке и в городе нет.

- Ничего, Андрей, в поликлинике долечусь.

Андрей не ответил, он не мог помочь матери. Только начал работать, и его, конечно, на месячный срок не отпустят. Не заработал еще отпуск, да и рабочим по-настоящему не успел стать. Везет же Петьке Вьюну: живи - ни о чем не думай. В случае чего, отец с матерью всегда помогут. А ему не на кого надеяться. Вот уже и мать у него совета просит: брать или не брать путевку. С отцом бы не задумываясь взяли. А теперь, как бы ни хотелось, отказываться надо.

- Мам, печку сейчас затопим или позже?

- Сходи засветло за дровами, а затопить недолго.

Андрей вытер руки и, не одеваясь, сходил в сарай за дровами и положил их рядом с печью аккуратной поленницей.

- Мам, ты знаешь, что Петька придумал?

- Это какой? Дмитрия Вьюна, что ли?

- Ну да.- Андрей хотел рассказать о затее Петьки, но его перебила мать:

- Поди, натворил где?

- Пока нет,- пожал плечами Андрей и у него пропало желание рассказывать матери о Петькиной затее с прудом.

- Ты уж, Андрюш, подальше держись от него,- как-то виновато попросила мать.- Вот наказываю тебе, а самой жаль мальчишку. Пропадет он. От школы отбился и дома не сладко - пьянь да ругань. Марье «скорую» сегодня вызывали, говорят - сердце. Жаль мальчишку,- повторила со вздохом Нина Викторовна и отключила электрическую плитку: - Нагорит много. На печке ужин сготовим. Потерпите?

- Потерпим,- неохотно согласилась Светка и с сожалением глянула на составленную с плитки сковородку. Потом подошла к матери и обняла ее за колени.- Мамуль, а Петька хочет в пруд бомбу бросить…

- Какую бомбу? Ты чего лопочешь? - Нина Викторовна легонько отодвинула от себя дочь за плечи, взглянула на Андрея, может, он что скажет, вспомнив, как он только что хотел сделать именно это.

- Боль-шу-у-у-ю,- нараспев протянула Светка.

- Чего ты болтаешь? - возмутился Андрей.

- А кто говорил Сереже? Кто? Помнишь, когда он к тебе приходил? - защищалась Светка, прячась за мать.

- Какая еще бомба? Не слушай ее, мам. Ну приходил Сережа Можарук, говорили мы с ним… Шуткой говорили: дай Петьке бомбу, так он и пруд взорвет.- И Андрей снисходительно посмотрел на сестру: мала, мол, еще взрослый разговор понимать.

- Ну хорошо, хорошо,- как бы успокаивая, сказала Нина Викторовна и бросила в голландку несколько поленьев, затем нащепала лучины и зажгла. Подождала, пока дрова займутся дружным пламенем, поправила волосы, клубком скрученные на затылке, и через плечо глянула на сына:- А чего ему вздумалось пруд-то взрывать?

- Да так…- неохотно ответил Андрей,- был у нас разговор один. Не о бомбах, конечно…

- Вот и правильно, Андрюш! Он ведь, Петька-то, какой? Он и бомбу найдет, если надо.- И, успокоившись, вновь занялась приготовлением ужина.

Но Андрею от последних слов матери стало не по себе. Уж кто-кто, а он хорошо знал, на что способен Петька. Дался ему этот пруд! Нашел кого слушать - деда Авдея! Кроме него, про погибшего летчика в поселке никто и не рассказывал.

И все же Андрею почему-то именно сейчас показалась слишком уж странной непроходящая увлеченность Петьки погибшим самолетом. Он редко занимается тем, во что не верит. Он и с поезда на ходу прыгает, уверенный, что не сломает ногу. А этот самолет, кажется, вообще занял все его мысли. Выходит, он знает что-то еще? Но почему он ничего не сказал тогда у Можарука? Задираться начал? Задираться… А они его и не хотели спрашивать о самолете, на смех подняли…

- Знаешь, мам,- как-то неожиданно вырвалось у Андрея,- Петька сказал, в нашем пруду самолет лежит.

- Какой самолет?

- Ну который во время войны упал. Нашего летчика над поселком сбили.

- Постой-постой! - насторожилась Нина Викторовна и, по привычке вытирая руки о фартук, вплотную подошла к сыну.- Вспоминаю… Когда я была маленькой, ну восемь или десять лет, меня дядя Авдей водил на пруд свой окоп показывать, в котором воевал.- Она начала медленно прохаживаться по кухне, глаза ее стали большими и далекими, и, хотя в доме было еще достаточно светло, по ее лицу заметными оранжевыми бликами перекатывались отблески пламени из открытой печки, и она, непонятно почему, отмахивалась от них, как от надоедливых осенних мух.- Это сразу после войны было, еще при твоей живой бабушке, она через восемь лет умерла, как мы приехали сюда. Такая уж болезнь была - не вылечить. А после того я вскоре и замуж вышла за отца твоего, а потом ты родился…

- Мам, а что дальше с окопом? - напомнил Андрей.

- А что про него рассказывать? Полуобвалившийся такой окоп. Помню его почему-то всегда сырым и очень глубоким. Мальчишки туда часто бегали играть в войну. Вот и все про окоп. Теперь его и не отличишь, ровнехонько с землей стал.

- Про самолет дед Авдей тебе рассказывал?

- Говорил что-то и про самолет,- медленно, как бы вспоминая, проговорила Нина Викторовна.- А вот что говорил - не помню. Только и осталось в памяти - про самолет,- и виновато улыбнулась сыну.

Андрей все еще ждал, может, вспомнит мать, но она уже забылась за кастрюлями, перемывала их заново, в одну налила воды и запустила картофель.

- Суп будем варить. Картофельный.

- Мам, я погуляю? - спросил Андрей и, не дожидаясь ответа, схватился за пальто, но у двери все ж остановился.

- Иди погуляй,- не стала возражать Нина Викторовна, только напомнила: - Не забудь, завтра на работу.

- Успею выспаться.

Андрей сразу же направился к Петькиному дому. Он был недалеко, как и любой другой дом их не слишком большого поселка. Во двор Вьюнов вошел с оглядкой. У Петьки всегда собак хватает. Соседи иногда шутили: все собаки в поселке его. Но во дворе не было никого. Андрей поднялся по шатким ступеням в коридор. Дверь открыла Петькина мать. Она была так рада приходу Андрея, что распахнула дверь настежь, забыла про нее и, обхватив его за плечи, потянула в дом, приговаривая:

- Проходи, сынок, проходи! А я все думаю, что же это Андрюша совсем перестал к нам заходить? Бывало, что ни день - один к другому бегали. Садись вот сюда, за стол садись! Компотцем угощу тебя, с ягодами.- Марья проворно подняла крышку кастрюли - не та, стукнула другой и лишь из третьей налила полную кружку.

- Я ненадолго, теть Маш.

- Ты пей, Андрюш, пей. Успеешь уйти.- Марья посмотрела куда-то далеко в окно, прикусила губу и вздохнула: - Думала, к сынку моему пришел… А ты по каким делам, поди. Все моего Петьку позабыли. Одинешенько ему. А он, Петька-то, вспоминал тебя. Как начнет паять, и говорит: «Это мне Андрейка дал»,- и махонькое что-то показывает. Я уж не разберу чего,- махнула она рукой.- Вспоминает… Ну как же. Все один да один,- отвернулась и протерла глаза тыльной стороной ладони.- А одному как человеку? Что малому, что большому - одному нельзя.

- А где он, теть Маш?

- Откуда мне знать? - Голос Марьи затвердел, жалостливые нотки уже не рвались наружу.- Умыкал куда-то, с утра еще.

- Он мне говорил: на работу устроился.

- Как же, устроился! Жди-догоняй! Богу бы стала молиться, кабы так! Вон он, гляди, паспорт-то. Как получил его после Нового года, так и лежит.- Марья недовольно кивнула в открытую дверь зала, и Андрей заметил на серванте красную книжицу в целлофановой обертке. Перехватив взгляд Андрея, Марья добавила: - Тем же боком лежит. Я уж его в шкатулку с документами не прячу. Пусть пока на виду. Случаем, глянет - может, поймет, взрослым стал, мужиком. А он как был, так и есть. От соседей покоя нет, что ни день - с жалобой. Уйми, говорят, своего бандита. С ребятишками связался, они мокрыми с пруда пришли, поперестывали все, заболели. С какой-то трубой таскались, кто их теперь разберет. А какой он бандит? - Марья медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Андрей тихо встал из-за стола и уже на пороге услышал сквозь всхлипывания:

- Какой-никакой, а сын ведь…

Андрей боялся, что Марья остановит его, снова станет укорять, а это было неприятно. Неужели они стали такими разными, он и Петька? В недалеком прошлом об этом совсем не думалось…

Подсушенный легким вечерним морозцем снег с хрустом проминался под ногами. Со стороны железнодорожной станции слышалось знакомое лязганье грузовых вагонов, из которых формировали новый состав. Андрей привык к нему, как привыкают к тиканью будильника в доме. Где искать Петьку? В клубе, в пивной? А может, где раскуривает трубку с дядей Федей? Вспомнилась их встреча у Можарука, когда они просто ждали, чтобы он ушел. И Андрей ждал… А Петька пришел к ним за помощью, пусть грубо, но к своей родной стае. А вдруг про самолет все правда? Мать тоже слышала про него от деда Авдея. А Петьке не поверили, не захотели поверить, не пожелали. И все, как один… А как надо, чтобы ребята поверили в самолет. И достать его… И Петька чтобы вместе со всеми. Его надо найти как можно быстрей…

С востока тяжелый и ненастный надвигался вечер. Провисшие низко над землей от собственной тяжести облака серой неудержимой массой тащились по небу. Со злым шипением пронизывал ветер спутанные ветви старых осокорей, и в их огромных негнущихся стволах слышался тихий, едва уловимый на слух скрип, похожий на стоны.

Обхватив плечи и прижав локти к животу, чтобы не закатывался холод за пальто, Петька сидел на полусгнившем пеньке и хмуро смотрел на длинное ледяное поле пруда, на котором видны были присыпанные снегом бугорки льда возле пробитых ребятами лунок. Грязно-белые ручейки поземки обрывали свое заунывное шуршание возле Петькиных ног и за его спиной, и рядом, у шишковатых корневищ осокорей, мощно и прочно уходящих в землю от толстых, почти в два обхвата, стволов. Лицо Петьки было бледным и мокрым от стаявшего снега. Он сильно замерз, но это вовсе не волновало его. Простуда не берет, а отогреться у печки всегда успеет. Главное - до дна пруда добраться. Чего хочешь отдал бы за это! А уж если он достанет самолет… Весь поселок соберется на берегу, особенно деды и старушки, которые - вот чудаки! - до сих пор ждут своих сыновей с войны. Все будут спрашивать фамилию летчика… А что, может, он окажется местным! И тогда ему поставят памятник прямо в поселке, назовут улицу его именем, а в доме-музее повесят фотографии. А где-нибудь в уголке будет отмечено: «Самолет с останками летчика обнаружил и поднял со дна поселкового пруда Петр Вьюн». И все будут спрашивать: «Это чей же, не Дмитрия ли Вьюна сын?» - «Он».- «Гляди ты! А такой хулиган был! Он учится?» - «Не-ет! На заводе работает. Электромонтажником!» - «Гляди-ка!..»

Хлестко, как выстрел, сломался сук. Петька вздрогнул, поднял голову вверх и успел проследить его падение, пока тот не ударился о землю. Он снова посмотрел вверх. И вдруг сквозь паутину веток Петька как бы увидел голубое полотно ясного неба и кружащиеся в воздушном бою советские и фашистские истребители. Треск сталкивавшихся под напором ветра сучьев пулеметными очередями отстукивал в Петькиных ушах. А глазами уже схвачены седые следы снарядных трасс и жирный дым горящих фашистских самолетов. И одного нашего… Петька даже успел заметить поникшую на приборную доску голову летчика… А потом бесшумный высокий всплеск воды на пруду и красные брызги, превратившиеся в радугу.

Видение исчезло. Петька зябко клацнул зубами и прислушался. Конечно, он понимал, что ничего не услышит. И вокруг все осталось как прежде. В ветках осокорей шумно путался ветер, ледяное поле пруда и сломанный сук лежали возле его ног. И только небо, казалось, опустилось еще ниже, будто провалилось, и облака быстрее неслись куда-то далеко-далеко.

Петька поднялся на плотину, прошел по ней в конец, где она сливалась с берегом, и по бездорожью, проваливаясь, направился вдоль ручья к огородам, лежавшим ниже пруда. Он знал, он уже надумал, что будет делать, хотя и понимал - одному не справиться.

Жидкие проволочные изгороди с небрежно поставленными столбами наполовину занесены снегом. Каждый огород тянулся к ручью. Кое-где возле ручья стояли игрушечные сарайчики. В них обычно прятали лопаты, мотыги, ведра и прочее, без чего не обойтись на огороде. Некоторые и забор дощатый поставили, и сараи попросторней, где и хозяевам от солнца спрятаться можно.

Вот и огород деда Авдея. У него тоже сарайчик стоит, к ручью прижался. Петька с сожалением погладил доски - не устоит. И другие не устоят. В этом он не сомневался. Выходит, бросать все надо, забыть о летчике. Забыть? Почему забыть? Из-за того, что здесь эти гнилушки стоят? Из-за того, что его в милицию потащат и многие будут кричать ему в спину «хулиган!»?

Петька с яростным отрицанием закрутил головой. Нет! Многие - не будут! Многие - поймут! И потом он слышал как-то, отец говорил или еще кто: огороды в этом году сажать здесь больше не разрешат. Будто бы городской парк начнут разбивать и стадион строить. А что? Для парка лучше места и не придумать. Только из города далеко ездить. Замучаешься, пока доберешься. Разве дорогу хорошую построят и большие автобусы по ней пустят. Да и город растет. Отец рассказывал: еще лет десять назад город в бинокль было не углядеть, а теперь и без бинокля видно. А если еще через десять лет? О-го-го! Тогда и автобусы кое-кому без надобности будут. Вышел из девятиэтажного, а вот он и парк, и пруд, в котором Петька самолет нашел…