Полуброненосный фрегат «Минин»

 

Глава 1

Российское Морское ведомство в конце 1870-х годов. Теория «двух флотов» и планы строительства мореходных броненосцев. Проект реформ адмирала Н.М. Чихачева

К началу 1880-х годов, согласно действовавшему с 1 января 1867 года Положению, на вершине должностной пирамиды российских военно-морских сил находился 53-летний главный начальник флота и Морского ведомства, генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, родной брат и ближайший помощник императора Александра II. Человек достаточно широко образованный, Константин Николаевич, по справедливому замечанию А.П. Шевырева, не отличался вместе с тем глубиной суждений. По отношению ко флоту это вызывалось недостаточной морской практикой и малым опытом командования судами и соединениями. Неуравновешенный и несдержанный характер, а также чрезмерно увлекающийся ум часто мешали ему достигать поставленных целей. Занимая с 1862 года должность наместника в Царстве Польском, а с 1865 года — председателя Государственного совета, великий князь сохранил за собой лишь общий надзор за делами ведомства, доверив непосредственное руководство им управляющему Морским министерством.

Действительный автор Положения 1867 года, 66-летний генерал-адъютант Н.К. Краббе, управлявший министерством с 1860 по 1875 год, сумел сосредоточить в своих руках значительную власть. Умный, но посредственно знакомый с морским делом Н.К. Краббе сделал карьеру благодаря адъютантству у светлейшего князя А.С. Меньшикова и был скорее царедворцем, чем флотоводцем, однако не утратил способности выслушивать, понимать и поддерживать талантливых изобретателей. В значительной мере благодаря этому российский флот сумел избежать полной зависимости от иностранцев в области броненосного судостроения и производства стальных орудий, одним из первых приступил к опытам в подводном плавании, стал осваивать минное дело. Однако стремление угодить великому князю и самому императору часто заставляло Н.К. Краббе чрезмерно усердствовать в исполнении их пожеланий, закрывая глаза на сравнительно низкую эффективность недостаточно испытанных образцов нового оружия, что не соответствовало интересам флота и государства в целом.

Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич

Распорядительным органом министерства в тот период была канцелярия, с 1875 года возглавлявшаяся 46-летним контр-адмиралом А.А. Пещуровым, достаточно опытным моряком, командовавшим судами, но человеком довольно сухим, склонным к формальному теоретизированию и кабинетному стилю руководства. После смерти Н.К. Краббе в 1875 году и назначения на его место опытного флотоводца, 63-летнего вице-адмирала С.С. Лесовского, с 1871 года служившего товарищем (помощником) управляющего, влияние А.А. Пещурова возросло, а в 1880 году он, в свою очередь, стал товарищем.

Генерал-адъютант Н.К. Краббе, управляющий Морским министерством с 1860 по 1875 год

Генерал-адмирал, управляющий министерством и его товарищ, директор ведавшего личным составом Инспекторского департамента, главные командиры Санкт-Петербургского, Кронштадтского, Николаевского и Владивостокского портов играли ведущую роль в руководстве Морским ведомством. Они принимали важнейшие решения, касавшиеся повседневной деятельности и перспектив развития флота. Однако вдохновителями таких решений нередко становились лица, не занимавшие в официальной иерархии высоких постов, но пользовавшиеся доверием великого князя Константина Николаевича или очередного управляющего. Наибольшее влияние имел вице-адмирал А.А. Попов, в феврале 1880 года, в возрасте 59 лет, возглавивший кораблестроительное отделение Морского технического комитета. Именно его взгляды во многом предопределили пути, по которым отечественному флоту суждено было двигаться в 70-х годах XIX века.

По подсчетам С.П. Моисеева, российский императорский флот к 1 января 1880 года состоял из 314 кораблей всех классов, включая 115 яхт, шхун, пароходов и других вспомогательных судов. Львиная доля их числилась в списках Балтийского флота, значительно превосходившего Черноморскую, Каспийскую и Сибирскую флотилии вместе взятые. Такое положение сложилось в результате поражения в Крымской войне и было зафиксировано статьями Парижского трактата 18/30 марта 1856 года, лишившего Россию права содержать крупные корабельные соединения на Черном море. Этой мерой французское и английское правительства пытались снизить исходившую, по их мнению, от России угрозу целостности Османской империи и своим интересам в ней, а также обеспечить безопасность коммуникаций, связывавших Англию со странами Востока.

Вице-адмирал С.С. Лесовский, управляющий Морским министерством с 1876 по 1880 год

Поневоле российскому Морскому министерству пришлось сосредоточить все усилия на совершенствовании Балтийского флота. Однако быстрое развитие военной техники, заставившее Россию, вслед за ведущими морскими державами, в течение считанных лет перейти от деревянных парусных кораблей и гладкоствольных бронзовых и чугунных пушек к железным паровым винтовым кораблям, покрытым броней и вооруженным стальными нарезными орудиями, поставило как перед министерством, так и перед отечественной экономикой крайне трудную задачу. Отсталая промышленность, скудные финансы, а также нерациональное использование имевшихся возможностей и средств не позволили сохранить относительную боевую мощь даже одного Балтийского флота.

Вице-адмирал А.А. Попов

В начале 1860-х годов, под влиянием печального опыта Крымской войны, в Морском ведомстве возобладала концепция «двух флотов» — оборонительного и наступательного. Поводом к ее реализации послужило обострение международной обстановки в связи с Польским восстанием 1863–1864 годов и дипломатическим выступлением европейских держав в его поддержку. Боязнь нападения английских и французских корабельных соединений на Петербург с моря, вместе с настояниями Военного ведомства и стремлением Н.К. Краббе продемонстрировать свою распорядительность привели к поспешному строительству нескольких серий маломореходных кораблей береговой обороны. А миролюбивые заявления Сент-Джемского кабинета, интерпретированные как результат демонстративного сосредоточения российских крейсерских эскадр в портах США, способствовали утверждению теории «крейсерской войны» и строительству крейсеров, большинство из которых не вполне отвечало требованиям времени.

Концепция «двух флотов» сказалась и на развитии Черноморского флота. После отмены в 1870–1871 годах нейтрализации Черного моря, местную флотилию решили пополнить довольно дорогостоящими плавучими батареями-«поповками», пригодными лишь для непосредственной обороны побережья.

Едва ли не наиболее яркое и сжатое изложение концепции прозвучало в докладе морякам-черноморцам, прочитанном 27 января 1875 года в Николаеве вице-адмиралом А.А. Поповым. Он утверждал, что «наступательной войны нам вести уже не для чего, а для войны оборонительной мы всегда должны быть готовы… наш долг заключается прежде всего в том, чтобы защитить те пункты наших берегов, которые имеют важный государственный интерес. Следовательно, наиболее необходим для нас оборонительный флот. На каждом из морей: Балтийском и Черном, он должен быть такой силы, чтобы имел возможность выдержать борьбу с союзным флотом не только всех европейских держав, но может быть более дальних государств… В интересах государственных, для того, чтобы дать во время войны возможность выйти из пассивного положения и дать тотчас же почувствовать каждой державе, объявившей нам войну, всю ее тяжесть, полезно иметь крейсеров, одно существование которых в открытом море производит панику, возвышает фрахты и причиняет неисчислимые потери…».

Сборка «поповки» в Николаевском адмиралтействе

Из слов адмирала видно, под каким впечатлением от событий 1854–1855 годов находились руководители Морского ведомства, долго еще мыслившие преимущественно категориями обороны.

Впрочем, понимали они и необходимость строительства мореходных броненосцев, составлявших ударную силу флотов того времени, пригодную для решения широкого круга задач. Так, А.А. Попов в своем докладе признавал с оговоркой, что «желательно иметь наступательный флот, но нельзя забывать, что такой флот вполне зависит от тех средств, которыми государство располагает». Столь же осторожно высказались и авторы «Всеподданнейшего отчета по Морскому ведомству за 1870 — 73 годы», составленного в соответствии с указаниями Константина Николаевича. В нем предлагалось ответить на высокие темпы развития германского флота на Балтике и турецкого на Черном море ускорением собственного судостроения, без конкретизации его объемов.

Заметим, что ко времени подготовки отчета реализация большинства планов судостроения, отвечавших концепции «двух флотов», завершилась. В Кронштадте производились последние работы на четырех броненосных башенных фрегатах, в Николаеве строились две «поповки», а в Петербурге, согласно одобренной генерал-адмиралом 5 июня 1871 года крейсерской программе, два броненосных корвета и клипер. Однако сочетание береговой обороны и океанского крейсерства, казавшееся уместным при столкновении с Англией или Францией, не обещало успеха в борьбе с объединившейся Германией или Турцией. Новая международная обстановка заставляла ориентироваться на потенциальные возможности усиливавшихся соседей: германская судостроительная программа 1873 года предусматривала увеличение числа броненосных кораблей к 1882 году до 16, а турки уже располагали 15 мореходными броненосцами. Этим обстоятельством практически предопределялась и близкая смена концепции развития отечественных военно-морских сил.

Броненосный башенный фрегат «Адмирал Лазарев» — один из кораблей, построенных для береговой обороны в рамках концепции «двух флотов»

Правда, одних деклараций по этому поводу было недостаточно, требовались значительные ассигнования. Однако скудость казны, а отчасти и позиция министра финансов М.Х. Рейтерна, выступавшего против увеличения военных расходов, наряду с менее существенными причинами помешали решить этот вопрос. На какое-то время он был отложен. Лишь 17 июня 1876 года, в разгар очередного кризиса на Балканах, С.С. Лесовский представил генерал-адмиралу записку с планом судостроения. Взяв за основу расчетов число крупнокалиберных орудий, управляющий заявил, что уравнять силы российского флота на Балтике с германским можно, если затратив около 25 млн руб. построить в ближайшие семь-восемь лет пять броненосцев типа «Петр Великий». На Черном же море, чтобы с успехом противостоять турецкому флоту, требовалось десять таких кораблей, строительство которых заняло бы 18 лет и обошлось в 60 млн руб. Обычный бюджет министерства не позволял выполнить этот план, и С.С. Лесовский настаивал на ежегодных экстраординарных кредитах.

На основании записки адмирала был подготовлен доклад, представленный великим князем Александру II в июле того же года. Выслушав его, император повелел созвать совещание с участием канцлера А.М. Горчакова, военного министра Д.А. Милютина, министра финансов М.Х. Рейтерна, государственного контролера С.А. Грейга и управляющего Морским министерством под председательством Константина Николаевича. Собравшись на заседание 27 июля, участники совещания решили, что прежде всего следует проанализировать бюджет Морского министерства, чтобы выявить резервы для финансирования судостроения.

Судя по сохранившимся документам, как Министерство финансов, так и Государственный контроль считали необходимым сократить расходы на плавание, командировки служащих, награды и пособия чиновникам и ряд других статей, с чем не соглашался С.С. Лесовский. Споры затянулись до весны 1877 года.

Поповка «Новгород» — круглый броненосец, построенный по проекту А.А. Попова

Тогда же Константин Николаевич с высочайшего разрешения сформировал под своим председательством Особую комиссию для обсуждения вопроса о типе будущих броненосцев. В заседаниях комиссии, состоявшихся 22 и 24 февраля 1877 года в Мраморном дворце, принял участие и цесаревич Александр Александрович. Собственно, создавалась комиссия лишь для того, чтобы придать коллегиальный характер решению о строительстве новых «поповок». Развивая конструкцию круглого судна, вице-адмирал А.А. Попов предложил значительно увеличить его водоизмещение, чтобы в варианте, предназначенном для Черного моря, оно могло нести 24-дюймовую (609,6-мм) броню и четыре 16-дюймовых (406-мм) орудия, имело скорость 12 уз и минимальную осадку, позволявшую входить в устье Днепра, а для Балтики — броню 36 дюймов (914-мм), шесть 16-дюймовых или четыре 20-дюймовых (508-мм) чугунных гладкоствольных орудия.

Обращаясь к членам комиссии, Константин Николаевич попытался внушить им мысль о необходимости строить именно такие броненосцы, как, якобы, значительно превосходящие лучшие иностранные образцы и позволяющие надолго сохранить боевую мощь флота. Но наследник, а с ним вице-адмиралы К.Н. Посьет и Г.И. Бутаков, высказались против увлечения немореходными круглыми судами, и великому князю пришлось образовать субкомиссию под председательством С.С. Лесовского для детального рассмотрения проекта А.А. Попова. Собравшись на заседание 25 февраля, субкомиссия постановила передать проект в кораблестроительное отделение Морского технического комитета (МТК). По приказанию Константина Николаевича, в качестве минимальных требований к будущему броненосцу принимались: 24-дюймовая броня, четыре 16-дюймовых орудия, скорость хода 12 уз и осадка 20–22 фута (6,1–6,7 м), что было совместимо лишь в проекте «поповки». 22 апреля, после необходимой подготовки, А.А. Попов отослал председателю кораблестроительного отделения, генерал-лейтенанту И.С. Дмитриеву теоретические чертежи и другую документацию. Однако к этому моменту Россия уже 10 дней находилась в состоянии войны с Турцией. Судостроительные планы пришлось отложить до лучших времен.

Боевые действия на море во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов в очередной раз подтвердили старую истину — флот должен быть сбалансирован по классам и численности кораблей. Несмотря на героизм экипажей, ни импровизированные крейсера из числа судов Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ), ни минные катера, за исключением сражавшихся на Дунае, не смогли существенно повлиять на обстановку.

Лишь довольно низкий уровень подготовки личного состава помешал турецкому флоту утвердить свое господство на военном театре. На протяжении всей войны российское командование испытывало потребность в мореходных броненосцах, и особенно остро с февраля 1878 года, после того, как в Мраморное море вошла британская Средиземноморская эскадра вице-адмирала Д. Хорнби, прикрывшая фланги оборонявших Константинополь османских войск.

Ее появление изменило соотношение сил на фронте, а возникшая в связи с этим угроза разрыва с Англией, отрицательно сказалась на решениях штаба Действующей армии, что позволило туркам выиграть время для укрепления Чаталджинских позиций и переброски подкреплений из Румелии и Малой Азии. И до этого не решавшийся отдать приказ о штурме Константинополя, император Александр II совершенно оставил такую мысль. Но чем дольше стояли российские войска под стенами турецкой столицы, тем меньше оставалось у них шансов на успех. Понимая это, венский и лондонский кабинеты потребовали пересмотра условий Сан-Стефанского мирного договора. Состоявшийся же в июне 1878 года Берлинский конгресс значительно урезал плоды Освободительного похода, что было болезненно воспринято широкими общественными кругами России, а также цесаревичем, командовавшим в годы войны Рущукским отрядом.

«Веста» — один из пароходов РОПиТ, вошедших в состав Черноморской флотилии во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов

Обострение отношений с Англией весной 1878 года привело к пополнению Балтийского флота приблизительно 100 малыми миноносками и четырьмя купленными в США крейсерами, из которых три были переоборудованы из торговых пароходов; появились миноноски и в Черном море. В результате флот значительно вырос численно, но его боевые возможности изменились в гораздо меньшей степени. Кроме того, по инициативе деятелей Общества для содействия русскому торговому мореходству, примыкавшего к тем, критиковавшим правительственный курс славянофильским кругам, которым симпатизировал наследник, был создан Добровольный флот, предназначавшийся для расширения крейсерских операций в военное время. После стабилизации международной обстановки, ради самосохранения эта организация занялась коммерческой деятельностью.

Полуброненосный фрегат «Генерал-Адмирал» — один из кораблей построенных в рамках концепции крейсерской войны на морских коммуникациях Великобритании

Морское же ведомство продолжило строительство крейсеров по программе 1871 года, предполагавшей создание нескольких отрядов, каждый в составе одного полуброненосного корвета типа «Генерал-Адмирал» и двух клиперов (позднее корветы переклассифицировали во фрегаты). В марте 1878 года адъютант Константина Николаевича, капитан-лейтенант Л.П. Семечкин разработал первый подробный план крейсерских операций.

Таким образом, прежнее разделение флота на силы береговой обороны, не способные действовать в открытом море, и крейсерские силы, нацеленные главным образом на британские торговые коммуникации, сохранялось.

Осенью 1878 года, когда напряженность в отношениях России с западными державами спала, Морское министерство вновь занялось перспективными судостроительными планами. 17 октября С.С. Лесовский обратился к С.А. Грейгу, назначенному управляющим Министерством финансов, настаивая на экстраординарном кредите в 6,5–7,5 млн руб. на броненосное судостроение и отрицая возможность каких-либо сокращений действующего морского бюджета. Но 11 ноября С.А. Грейг отказал в ассигнованиях, ссылаясь на внешнеполитические и военные обстоятельства.

Следует отметить, что государство в тот период находилось в гораздо худшем финансовом положении, нежели до начала боевых действий. Казна с трудом оплачивала даже текущие расходы, что заставляло моряков искать новые пути усиления флота. В июне 1878 года свое решение, заинтересовавшее генерал-адмирала, предложил директор РОПиТ, вице-адмирал Н.М. Чихачев. Оно состояло в создании системы резервов судового и личного состава, а также других реформах, позволявших выкроить из министерских смет деньги на кораблестроение.

Вице-адмирал Н.М. Чихачев

В своей записке Н.М. Чихачев затронул многие вопросы: неизбежность заграничных заказов ввиду низкого качества и дороговизны изделий отечественных заводов, необходимость обсуждения проектов новых судов в МТК при участии флагманов и командиров кораблей, обязательность исполнения утвержденных проектов «до последних мелочей». Адмирал также указал на морской ценз как способ формирования опытных офицерских кадров, на необходимость продолжительного пребывания в море для приобретения личным составом должной практики, на желательность сосредоточения всех сведений, собираемых командирами в дальних плаваниях, «в одном из учреждений Морского министерства, например в Ученом комитете, где они будут приводиться в систему и пополняться, и откуда должны исходить инструкции крейсерам», что стало бы шагом по пути превращения комитета в подобие Морского генерального штаба.

Капитан-лейтенант Л.П. Семечкин

Многие из этих идей витали в воздухе, их высказывали и другие моряки, но собранные Н.М. Чихачевым воедино они могли положить начало второй за время царствования Александра II волны глубоких реформ в Морском ведомстве.

Замысел их состоял в значительном увеличении боевых сил флота, при неизменном бюджете министерства, за счет разделения кораблей на семь категорий и зачисления в списки действующих соединений всех современных «броненосцев для эскадренного боя», крейсеров и яхт (императорских и ведомственных), части «броненосцев для обороны», «миноносных шлюпок» и транспортов. Суда устаревшие и не составлявшие «боевого элемента» подлежали выведению в резерв, а сэкономленные на их содержании и уменьшении команд средства предполагалось обратить на судостроение.

Для обсуждения записки Н.М. Чихачева создали комиссию во главе с С.С. Лесовским, в состав которой вошли: великий князь Алексей Александрович, в те годы командовавший Гвардейским экипажем, Г.И. и И.И. Бутаковы, А.А. Пещуров и другие адмиралы. Комиссия не решилась принять все предложенные реформы, но и то немногое, на что она согласилась, позволило к весне 1879 года высвободить около 2,4 млн руб. Правда, назначение этих средств зависело как от намерений руководства министерством, так и от согласия Государственного совета, на усмотрение которого подавались финансовые сметы всех ведомств. 4 января и 8 марта С.С. Лесовский входил в Департамент государственной экономии с очередными представлениями об ассигновании на броненосное судостроение экстраординарного кредита в 6 млн руб. Департамент обратился за отзывом к С.А. Грейгу, и тот вновь высказался по этому поводу отрицательно, поставив к тому же вопрос о кредите в зависимость от решения комиссии, рассматривавшей проект Н.М. Чихачева.

Наконец, 1 сентября 1879 года государственному секретарю была отправлена смета Морского министерства на 1880 год вместе с объяснительной запиской к ней. В записке отмечалось, что, составляя смету, «ввиду тягостных для Государственного казначейства последствий минувшей войны», министерство старалось максимально уменьшить испрашиваемые ассигнования. С этой целью, сообщал Лесовский, предполагается введение системы резервов, «практикуемой во всех континентальных государствах», но сложность вопроса требует дальнейшей его разработки. Пока же приняты лишь отдельные меры по сокращению личного состава и «отчислению в запас многих судов», сбережения от которых учтены в смете. Однако, говорилось в записке, на новое судостроение при этом остается немногим более 1 млн руб., которых недостаточно, ввиду назревшей необходимости заменить обветшавшие фрегаты «Севастополь» и «Петропавловск» современным броненосцем и пополнить крейсерские силы двумя полуброненосными фрегатами.

По установленному порядку канцелярия Государственного Совета передала смету Министерству финансов и Государственному контролю, которые рассмотрели ее и высказали свои замечания. В частности, они потребовали исключить кредит в 4,26 млн руб. на постройку броненосца и фрегатов, обсудив его вместе с особым сверхсметным кредитом на кораблестроение.

Однако С.С. Лесовский с оппонентами не согласился. Объясняя свою позицию, он уточнил, что испрашивавшийся начиная с 1876 года особый кредит в 6–7 млн руб., в отличие от кредита в 4,26 млн руб., не предназначался для замены выбывающих из состава флота судов. Своевременная же замена последних необходима для того, чтобы частично компенсировать достигнутое германским флотом превосходство на Балтике. Кроме того, выросшие с 1876 года, флоты Японии и Китая заставляют увеличивать наши собственные силы в Тихом океане, посылая туда с Балтики полуброненосные фрегаты типа «Генерал-Адмирал».

Несколько позже, представляя 1 декабря в Государственный Совет программу броненосного судостроения, С.С. Лесовский упомянул реформаторские проекты Н.М. Чихачева, воспринятые министерством с настороженностью, из опасения «ущерба качеству судовых команд, который может парализовать боевую способность судов в продолжение значительного времени от приведения флота на военное положение», но полностью не отвергнутые. Вместе с тем, возможное их осуществление руководство ведомством перенесло на 1881 год, и ожидавшиеся от введения системы резервов 3,5 млн руб. экономии пока не могли быть использованы в интересах судостроения.

К тому же окончательный выбор типа будущих броненосцев между усовершенствованным «Петром Великим» и новым проектом адмирала А.А. Попова откладывался до середины 1880 года, поэтому управляющий просил Государственный Совет ассигновать средства на строительство броненосцев вне зависимости от решения указанных вопросов.

«Петр Великий» — первый мореходный броненосный корабль российского флота

Касаясь самой программы, практически не изменившейся с 1876 года, адмирал заметил, что при расходовании испрашиваемого на ее реализацию ежегодного кредита в 6 млн руб. «необходимо отодвинуть на второй план весьма естественное стремление все потребное для флота делать у нас и из русских материалов, а брать механизмы и материалы для судов там, где они могут быть получены лучшие, дешевейшие и в кратчайший срок».

Такой взгляд объясняется тем, что аналогичные зарубежным изделия обходились в России приблизительно на 20 % дороже при более низком качестве. Дороговизна вызывалась значительными расходами на доставку к заводам сырья и топлива, перевозимого на гораздо большие расстояния, нежели в европейских странах, высокой стоимостью капитальных заводских сооружений, неизбежных при суровом климате, станков, закупаемых за границей, затратами на отопление и освещение помещений и накладными расходами, сопутствовавшими единичным и неравномерным заказам.

Причинами дороговизны С.С. Лесовский интересовался еще летом 1878 года и получил схожие ответы от начальника Ижорских заводов Л.Ф. Гадда и директора Балтийского завода М.И. Кази, опытного администратора хорошо разбиравшегося в проблемах отечественной промышленности. М.И. Кази писал тогда: «Немногие наши заводы, казенные и частные, которые приспособлены к постройке морских судов и машин, вызваны к жизни искусственно, потребностями морского ведомства и существуют лишь его заказами». И далее. «Искусственно насаждаемая заводская деятельность привлекает к себе рабочих от земледелия посредством сравнительно высокой зарабочей платы, но до сих пор эта деятельность, сама по себе, еще настолько не упрочилась и не окрепла и при том происходит в условиях таких больших колебаний, что масса наших заводских рабочих не разрывает окончательно своей связи с землею и те немногие искусные мастеровые, которыми располагают заводы, ежегодно в летнюю пору уходят в большом числе к своим полевым работам, возвращаясь на зиму. При таких условиях наше военное судостроение и тесно связанные с ним машинное и железоделательное производства не только не опираются на специальный рабочий класс в том смысле, как мы это видим за границей, но напротив, находятся еще в том периоде, когда должны создавать его и, употребляя долгое время на подготовку мастеровых различных специальностей, все-таки постоянно терпят в них недостаток, который особенно ощущается в летнюю пору, когда усиливается деятельность флота, а с нею и деятельность заводов, существующих для его нужд».

Нарисованная М.И. Кази картина передает состояние российского кораблестроения не только в конце 1870-х годов, но и десятилетия спустя. Железное судостроение, начало которому положила постройка в 1861 году на заводе Карра и Макферсона (позднее — Балтийский завод) канонерской лодки «Опыт», нуждалось в значительных капиталовложениях, на которые не решались ни отдельные предприниматели, часто предпочитавшие покупать за границей или фрахтовать иностранные суда, ни постоянно экономившее государство. Да и в целом отечественное машиностроение стояло на довольно низком уровне. По данным комиссии, исследовавшей его в 1874 году, Россия располагала тогда приблизительно 285 предприятиями отрасли, преимущественно мелкими. Участвовавший в ее работе К.А. Цехановский насчитал до 167 частных предприятий, на которых трудилось около 42 000 рабочих и числилось 422 паровые машины общей мощностью около 6162 л.с., 1360 токарных станков, 330 винторезных, 544 строгальных, 127 долбежных, 1041 сверлильный, 3396 кузнечных горнов и другое оборудование. Показательно, что на 110 предприятиях из 167 управляющими были иностранцы. К сожалению, К.А. Цехановский не включил в обзор казенные заводы, составлявшие весомую часть машиностроительной отрасли. Впрочем, при сравнении с индустрией развитых стран они существенно положение не меняли.

Поэтому Морское министерство и в 80-е, и в 90-е годы XIX века не могло обойтись без заграничных заказов на броню, артиллерию, механизмы и отдельные суда, действуя вразрез с высочайшими повелениями от 9 и 18 марта 1864 года об употреблении в судостроении только отечественных материалов. Не располагая средствами для коренной реконструкции казенных заводов, Морское министерство, вместе с тем, отказывалось от предложений полностью передать постройку флота в руки отдельных иностранных или российских частных предприятий, опасаясь появления монополистов со всеми вытекающими последствиями. Так, в октябре 1878 года Константин Николаевич отклонил как неудобное» предложение известного финансиста С.С. Полякова, грозившее, впрочем, на 40 лет сделать казну его должником.

Допуская в своих записках заказы у таких солидных зарубежных фирм, как «Вулкан» и «Ф. Шихау» в Германии, «Джон Коккрилл» в Бельгии, «Крезо» во Франции, С.С. Лесовский все же большую часть корпусных работ предполагал выполнить силами казенных адмиралтейств, а при изготовлении механизмов использовать возможности отечественных заводов: Ижорских, Балтийского и К. Берда.

 

Глава 2

Обсуждение вопроса о проведении Босфорской операции в конце 1870-х годов

Анализ ноябрьских и декабрьских 1879 года представлений С.С. Лесовского в Государственный совет показывает, что судостроительные, а тем самым и стратегические планы Морского министерства ощутимо зависели от состояния государственных финансов, но на них практически не отражался занимавший в то время российских дипломатов и Военное ведомство Босфорский вопрос. Вопрос этот приобрел особое значение после появления и длительного пребывания в Мраморном море броненосцев адмирала Д. Хорнби, совместного выступления Лондона и Вены против Сан-Стефанского договора, утверждения Англии на Кипре и усиления ее влияния на Турцию.

Очевидный кризис власти в Османской империи наводил на мысль о скором ее распаде не только российских политиков. Однако такое развитие событий и весьма возможный при этом захват англичанами проливов затрагивал объективные интересы России в значительно большей степени, чем аналогичные интересы других держав. Состояние российской промышленности, финансов, путей сообщения со времен Крымской войны, конечно, изменилось, но не настолько, чтобы правительство могло пренебречь опасностью нападения на черноморское побережье страны, длительное же внешнеполитическое противостояние с Англией не позволяло забыть о евпаторийском десанте 1854 года и падении Севастополя.

Дело было не только в отсутствии средств на строительство и содержание во всех важных пунктах приморских крепостей со значительными гарнизонами, на увеличение численности войск в Одесском и Кавказском военных округах, не только в желании затруднить англичанам поддержку сепаратистского движения кавказских племен: к концу 1870-х годов возросло значение режима проливов для российской торговли, что подтвердила последняя война с Турцией. Немалое значение также имели занимавшие умы государственных и общественных деятелей России теории «естественных границ» и «славянской федерации», выдвигавшие вопрос о черноморских проливах на первый план.

Остроту этому вопросу, несомненно, придавала и скудость средств для его разрешения: в условиях внешнеполитической изоляции после Берлинского конгресса Россия не могла успешно бороться с англо-австрийской коалицией, столкновение с которой грозило ей при попытке утвердиться на Босфоре. В российских правительственных кругах начались поиски выхода из сложившегося положения. Часть сановников склонялась к мысли о сближении с Францией, другие возлагали надежды на восстановление дружественных отношений с Германией, заметно испортившихся в 1878 году. Экономическая взаимозависимость, тесные династические связи Романовых с Гогенцоллернами, а главное — военная мощь Германии, превращавшая эту державу, в соответствии с обстоятельствами, либо в ценного союзника, либо в крайне опасного противника, подталкивали к примирению с ней.

Как союзник, Берлин мог удержать Вену от вооруженного выступления против Петербурга, причем такая возможность должна была повлиять и на позицию Османской империи, а в конечном счете и на готовность Великобритании решить вопрос о проливах в свою пользу. Заинтересованность в новом сближении с Россией проявлял и германский канцлер О. фон Бисмарк, заботившийся о безопасности восточных границ своего государства в случае войны с Францией, не желавшей отказываться от прав на Эльзас и Лотарингию. Правда, мастер сложной политической игры, Бисмарк в 1879 году больше занимался подготовкой направленного как против Франции, так и против России союза с Австро-Венгрией.

Этот союз, устранявший остатки прежнего соперничества Берлина и Вены за право считаться центром объединения германских земель, поощрял двуединую монархию к экспансии на Балканы, что противоречило интересам Петербурга. Однако естественному в такой ситуации сближению России с Францией мешала проанглийская позиция последней, подтвердившаяся на Берлинском конгрессе. Опасаясь русско-французского соглашения О. фон Бисмарк использовал это обстоятельство и приложил все старания к тому, чтобы одновременно оправдать переговоры с Веной, припугнуть ими Петербург и побудить его к реанимации Союза трех императоров.

Между прочим, в июле 1879 года, встретившись на курорте в Киссингене с посланником России в Афинах П.А. Сабуровым, канцлер заговорил о наступившем охлаждении в отношениях двух стран, о «неблагодарности русских», не оценивших его содействия во время Восточного кризиса 1875–1878 годов. Расчет О. фон Бисмарка вполне оправдался: честолюбивый П.А. Сабуров сумел увидеть как неблагоприятные последствия дальнейшего ухудшения отношений с Германией, так и перспективы своего выдвижения на первые роли во внешнеполитическом ведомстве в том случае, если ему удастся переломить такую тенденцию. В августе П.А. Сабуров информировал о беседах с Бисмарком товарища министра иностранных дел Н.К. Гирса, сторонника сближения с Берлином. Фактически управлявший министерством после отъезда престарелого А.М. Горчакова на лечение за границу, Н.К. Гирс поручил П.А. Сабурову составить записку по данному предмету для доклада Александру II.

В начале сентября 1879 года в Ливадии состоялось совещание Н.К. Гирса, военного министра графа Д.А. Милютина, министра императорского двора и командующего императорской главной квартирой графа А.В. Адлерберга и П.А. Сабурова под председательством Александра II. На совещании было решено заключить договор с Германией, облегчающий решение важнейших государственных задач. С.Д. Сказкин, опираясь на утверждения П.А. Сабурова, писал о том, что Д.А. Милютин настоял на внесении в заключения совещания пункта, гласившего: «Необходимо установить идеальную цель, но ясную и точную, к достижению которой нужно было бы направить нашу политику. Эта цель — овладение проливами в случае, если обстоятельства приведут к уничтожению турецкого государства в Европе».

Карта участка пролива Босфор. РГАВМФ Ф. 417. Оп. 1. Д. 111. Л. 122

Данное высказывание вполне согласуется с прослеживаемой в литературе эволюцией взглядов Д.А. Милютина от поддержки планов радикального решения Восточного вопроса в начале 1878 года к стремлению ограничиться мерами по предотвращению вторжения иностранных военных флотов в Черное море, что, заметим, подразумевало и оккупацию хотя бы части Босфора.

Позиция же П.А. Сабурова, назначенного послом в Берлин, таких изменений не претерпела. Он и позднее, в письме Н.К. Гирсу от 14/26 января 1884 года продолжал говорить о программе, «утвержденной в Бозе почившим Государем в 1879 году» и предписывавшей «сосредоточить все наши усилия и приготовления на главный вековой интерес России: занятие проливов, чтоб иметь в руках ключ Черного моря. Направить одновременно на эту цель нашу военную, морскую, финансовую и дипломатическую деятельность».

Однако, судя по цитируемым С.Д. Сказкиным положениям ноябрьских 1879 года записок П.А. Сабурова, достижение данной цели представлялось ему возможным лишь в неопределенном будущем и ставилось в зависимость от внутреннего положения и внешней политики Турции, а также от действий Англии. В свою очередь Гирс на страницах записки от 26 октября 1879 года говорил о том, что подготовка к возможному «нападению на заранее известного противника» предполагает «спокойное ожидание» развития событий, при котором необходимо «поддерживать добрые отношения с Турцией, чтобы она не бросилась в объятия Англии». Видимо, следует признать, что Д.А. Милютин, П.А. Сабуров и Н.К. Гирс, при некоторых различиях во взглядах на исторические задачи России вообще и на условия актуального тогда союза с Германией в частности, сходились во мнении о необходимости подготовиться к вероятному распаду Османской империи, чтобы пресечь казавшуюся неизбежной в этом случае со стороны Англии попытку овладеть проливами.

Записки, составленные П.А. Сабуровым и Н.К. Гирсом осенью 1879 году, свидетельствуют, что подготовка, в числе прочих мер, подразумевала и создание на Черном море транспортного флота, достаточного для переброски к Босфору в любой момент 20-тысячного корпуса или «значительной армии». Отметим, что речь в данном случае, как и позднее, шла прежде всего о пароходах РОПиТ и Добровольного флота, пригодных для перевозки десанта. Однако в тот период эти общества не имели прямого отношения к Морскому или Военному министерствам, перед которыми, в свою очередь, задача развития транспортных средств не ставилась. Вместе с тем, крупная десантная операция без боевого охранения и огневой поддержки, при подавляющем превосходстве турецких военно-морских сил была крайне рискованной. И морское, как отчасти и сухопутное, начальство понимало необходимость использования броненосцев, быстроходных разведывательных судов, мореходных миноносцев и канонерских лодок. Но ни в 1879, ни в 1880 году, никаких изменений в планах военного кораблестроения на Черном море не произошло. Более того, Министерство финансов и Государственный контроль по-прежнему всячески старались сократить соответствующие ассигнования, и Морскому министерству с трудом удавалось отстоять основную их часть.

 

Глава 3

Российский Военно-Морской Флот в начале 1880-х годов

Таким образом, к началу 80-х годов XIX века российский флот под давлением экономических факторов и в силу недостаточной координации планов различных ведомств продолжал развиваться в рамках концепций, выработанных еще до войны с Турцией и не учитывавших изменений, которые претерпела военно-политическая ситуация в бассейнах Черного и Средиземного морей по ее окончании. Более того, фактическое положение не соответствовало и требованиям этих концепций. Как и четверть века назад, в структуре морских сил абсолютно доминировал Балтийский флот, представлявший собой, по сути дела, единственный инструмент для решения внешнеполитических задач государства. Каковы же были его возможности? Для ответа на этот вопрос следует уточнить численность боеспособных кораблей и систему их базирования, привлекая помимо известного справочника С.П. Моисеева и другие источники.

13 декабря 1879 года Гидрографический департамент Морского министерства сообщил Инспекторскому департаменту, что состояние штурманской части позволяет идти в заграничное плавание 17 броненосным и 30 неброненосным кораблям Балтийского флота, причем в океан — только шести броненосным и 22 неброненосным. В январе 1880 года артиллерийская часть Кронштадтского порта доносила, что вполне укомплектован пушками 51 корабль, включая пароходофрегаты и вооруженные пароходы, и частично — еще три.

При этом вовсе не вооруженным показан недавно построенный полуброненосный фрегат «Герцог Эдинбургский», который, тем не менее, числится среди судов, снабженных всеми штурманскими принадлежностями и способных выйти в океан. Кроме того, в число вооруженных и готовых к дальним плаваниям вошли броненосный башенный фрегат «Адмирал Лазарев», башенные лодки «Смерч», «Чародейка» и ряд других кораблей, имевших изношенные котлы, пригодные для эксплуатации в течение только одного года. Следует также учесть, что в упомянутых выше перечнях содержатся броненосные фрегаты «Севастополь» и «Петропавловск», клипера «Алмаз» и «Яхонт», которые еще в июле — августе 1879 года по приказанию генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича должны были быть отчислены к порту.

Кроме окончательно выбывавших из строя, часть кораблей постоянно находилась в более или менее продолжительном ремонте, поэтому количество действительных боевых единиц все время менялось. Если не принимать во внимание учебные корветы Балтийского флота и Черноморской флотилии, но учесть в составе последней две «поповки» и учебную минную шхуну «Гонец», а в составе Сибирской флотилии — клипер «Абрек» и четыре канонерские лодки, то боеспособный флот России едва ли превышал три десятка броненосных и такое же количество неброненосных кораблей разных классов, в основном устаревших типов.

Единственным современным мореходным броненосцем среди них был «Петр Великий». При благоприятных погодных условиях в пределах Балтики ему могли содействовать четыре броненосных башенных фрегата. В финляндских шхерах и у Кронштадта имели определенное значение 10 мониторов, три башенных лодки и девять канонерских лодок с 280-мм орудиями; при непосредственной обороне портов и шхер можно было использовать до сотни малых миноносок. Кроме того, 23 февраля 1880 года Александр II санкционировал строительство 50 малыхлых подводных лодок конструкции С.К. Джевецкого. Правда, они принадлежали Военному ведомству, отличались крайне скромными возможностями, но формально усиливали оборону приморских крепостей и облегчали задачи моряков.

Броненосная башенная лодка «Чародейка»

В конце 1870-х годов в состав Балтийского флота вошло свыше 100 миноносок

«Гроза» — канонерская лодка береговой обороны, вооруженная 280-мм орудием

Броненосный фрегат «Князь Пожарский» ставший одним из первых российских океанских крейсеров

В мирное время подавляющее большинство перечисленных кораблей базировалось на Кронштадт, а миноносок — на Гребной порт в Петербурге. С началом же боевых действий Балтийский флот мог опереться также на Свеаборг и Ревель, правда, располагавшие ограниченными ресурсами. Все они находились на берегах Финского залива, обеспечивая контроль над его водами, но оставляя практически без защиты все курляндское и лифлядское побережье. Вдобавок залив надолго замерзал, что вынуждало разоружать корабли ежегодно с октября по апрель.

Для крейсерских операций в океанах предназначались главным образом четыре броненосных и полуброненосных фрегата, а также 16 клиперов, из которых шесть были недавно введены в строй и два достраивались. Для сравнения заметим, что в английском флоте к 1880 году насчитывалось около 50 мореходных броненосцев и 150 неброненосных кораблей, а в германском, до 1871 года существовавшем едва ли не символически, свыше 20 броненосцев и 30 неброненосных кораблей, преимущественно новой постройки.

Полуброненосный фрегат «Минин»

Клипер «Джигит»

Несмотря на свои весьма скромные силы, российский флот должен был не только охранять столицу и поддерживать суверенитет империи на территориях Финляндии, Прибалтийских губерний, Кавказа и Приморского края, но и обеспечивать военное присутствие в Средиземном море и Тихом океане. Отряд судов в греческих водах, опиравшийся на Виллафранку (Вильфранш), а затем на Пирей был учебным, однако позволял российскому правительству участвовать в решении внешнеполитических вопросов, касавшихся Османской империи и Греческого королевства, как, в усиленном составе, он делал это во время междоусобицы 1860 года в Ливане и Критского восстания 1866 года. Отряд также служил определенной гарантией безопасности немногочисленных отечественных торговых судов и российских консульств в портах Средиземного моря, В 1876 году, по примеру 1863 года, он был направлен в США, чтобы создать угрозу английскому торговому судоходству в Атлантике.

Фрегат «Петропавловск» — деревянный обшитый броней паровой корабль

Крейсер «Азия»

Отряд кораблей в Тихом океане, опиравшийся на японские порты, чаще всего Нагасаки, также создавался главным образом для обучения личного состава, но его присутствие оказывало некоторое влияние на политику китайского и японского правительств. В 1860 году отряд подкрепил требования российской дипломатии при подписании Пекинского договора, а в 1863 и 1876 годах участвовал в крейсерских демонстрациях против Англии.

Направляясь к месту службы, корабли отрядов показывали флаг во всех промежуточных портах Европы, Азии, Африки, Южной Америки и Австралии. Определенную, хотя и менее значимую роль играли станционеры в Константинополе, на Дунае, в Тяньцзине и Ханькоу, находившиеся в распоряжении российских дипломатических представительств.

К концу 1879 года действующие силы флота распределялись следующим образом: в Средиземном море находился отряд контр-адмирала О.К. Кремера, состоявший тогда из одного броненосного фрегата «Князь Пожарский». В Тихом океане завершали плавание клипера «Джигит» и «Крейсер», составлявшие отряд контр-адмирала барона О.Р. Штакельберга. Им на смену направлялся отряд контр-адмирала А.Б. Асланбегова, в составе полуброненосного фрегата «Минин», крейсера «Азия», клиперов «Разбойник» и «Наездник».

 

Глава 4

Участие Морского ведомства в решении внешнеполитических задач. Кульджинсиий кризис. Ахалтекинская экспедиция. Морская демонстрация у Дульциньо. Разработка плана войны с Китаем

Начало нового, 1880 года выдалось тревожным для российского правительства. Незадолго до него вновь пролилась кровь на Балканах, где албанцы, поощряемые турецкими властями, отказались подчиниться постановлению Берлинского конгресса о передаче Черногории Гусинского и Плавского округов, При попытке князя Николая ввести войска на эту территорию, Албанская лига оказала им вооруженное сопротивление. Ее лидер Али-паша пригрозил черногорцам войной. Вместе с тем, верхушка албанцев заговорила о создании независимого от Турции государства.

В Средней Азии продолжалось движение туркмен-текинцев, воодушевленных победой над отрядом генерал-майора Н.П. Ломакина, одержанной в августе — сентябре 1879 года. Престиж России на Востоке был тогда сильно поколеблен, особенно ввиду успехов англичан в войне с афганцами. Правда, достигнутое подписанием Гандамакского договора и занятием Кабула положение им сохранить не удалось, по вине резидента Л. Каваньяри и его окружения, бесцеремонность которых спровоцировала восстание, но к январю 1880 года англичане вновь продвинулись в глубь Афганистана, и можно было предположить, что они сумеют утвердиться на стратегически важных путях из Индии в среднеазиатские владения Российской империи.

На Дальнем Востоке, в связи с попыткой России удержать за собой часть Илийского края, ухудшились отношения с Китаем. Край этот был занят российскими войсками в 1871 году, когда бушевавшее на его территории восстание дунган против цинского правительства стало угрожать безопасности границ и торговли России. В 1878 году китайцы подавили восстание и потребовали возвращения своих земель.

В Петербурге ждали такого требования. Вопрос о передаче Илийского края уже рассматривался на совещании 19 марта 1876 года под председательством Д.А. Милютина. Участники совещания отметили большое значение стратегических горных перевалов, открывающих дорогу в Семиреченскую область, и определили основные условия возвращения края: правительство богдохана должно было удовлетворить многочисленные претензии российских подданных, разрешить купцам торговать не только в приграничной Кульдже, но и на территории Китая, уступить России долину реки Текес.

Состоявшееся 4 марта 1879 года заседание совещания по тому же вопросу позволило уточнить условия будущего соглашения. Но спустя несколько месяцев Военное министерство, по инициативе Туркестанского генерал-губернатора барона К.П. фон Кауфмана и военного губернатора Семиреченской области генерал-лейтенанта Г.А. Колпаковского потребовало сохранить кроме долины Текеса еще и западную часть Илийского края, куда из Семиреченской области перекочевали несколько киргизских родов, а также взыскать с китайцев значительную контрибуцию — не менее 60 млн руб. Однако Министерство иностранных дел выступило против этих требований.

Н.К. Гирс настаивал на снижении суммы контрибуции до 5 млн руб., вполне покрывавших расходы по содержанию в крае российских войск. С его доводами согласилось и совещание под председательством военного министра, собравшееся 15 июня 1879 года, однако оно сохранило требование Г.А. Колпаковского о передаче России земель на западе Илийской долины, где располагались перевалы. Прибывший в Петербург специальный посол Китая, Чун Хоу принял все поставленные условия и 20 сентября/2 октября 1879 года подписал в Ливадии договор о возвращении Китаю оставшейся территории края. Но когда он с текстом договора вернулся в Пекин, то был арестован и предан суду.

Цинское правительство, находившееся в тот период под сильным влиянием «антииностранной партии», интересы которой выражала хунаньская группировка «милитаристов», отказалось ратифицировать договор. В Пекине считали, что ослабевшая в результате войны с Турцией Россия не пойдет на обострение отношений с Китаем. Лидер хунаньской группировки, генерал Цзо Цзунтан открыто призывал силой вернуть Илийский край.

Известие об аресте Чун Хоу появилось в российских газетах 20 января/1 февраля 1880 года, среди сообщений о временном затишье на албано-черногорской границе, заметок о Чилийско-перуанской войне и беспорядках в Ирландии. Надо полагать, в правительственных кругах это событие обеспокоило поначалу только Министерство иностранных дел и азиатское отделение Главного штаба. Морское же министерство в те дни занималось преимущественно вопросом о переносе военного порта из Владивостока в залив Святой Ольги.

Данный вопрос обсуждался Морским и Военным министерствами второй год подряд. Дело было в том, что расположенный на полуострове Муравьева-Амурского Владивосток требовал значительных расходов на создание надежной обороны. В 1871 году, когда туда из Николаевска-на-Амуре переносили главную базу Сибирской флотилии, в расчет принимали только более мягкий климат, наличие строевого леса и удобство бухты Золотой Рог. Впервые серьезно задумались о необходимости укрепить новый военный порт в конце 1876 года, ввиду обострения Восточного вопроса, угрожавшего разрывом с Англией.

Первые земляные батареи были построены той же зимой на мысах Голдобина и Эгершельда. После непродолжительной дипломатической разрядки, весной 1878 года отношения с Англией вновь испортились, и строительство батарей под Владивостоком возобновилось. Однако временные сооружения быстро разрушались, и командующий войсками Восточно-Сибирского военного округа, генерал-лейтенант барон П.А. Фредерикс, предложил заменить их капитальными, вооружив исключительно нарезной артиллерией.

В январе — феврале 1879 года это предложение рассмотрела комиссия при Военном министерстве с участием представителей от Морского ведомства, под председательством генерал-лейтенанта Н.Н. Обручева, управлявшего делами Военно-ученого комитета Главного штаба. Она пришла к выводу, что для реализации Намеченного П.А. Фредериксом проекта потребуется израсходовать 3,6 млн руб. единовременно и затем по 324 тыс. руб. ежегодно.

Судя по журналам заседаний комиссии, входившие в ее состав адмиралы Л.А. Попов, А.А. Пещуров, О.П. Пузино, Ф.Я. Брюммер и А.Е. Кроун сочли достаточным иметь на Дальнем Востоке лишь «опорный пункт для крейсеров», на роль которого вполне могла претендовать бухта Тихая пристань в заливе Святой Ольги, вмещавшая до трех фрегатов и семи клиперов. Весомость их мнения определялась тем, что все они командовали судами и отрядами в Тихом океане, а А.Е. Крoун в 1870–1875 годах состоял в должности главного командира портов Восточного океана. Поэтому комиссия постановила, воздерживаясь от расходов на укрепление Владивостока, исследовать залив Святой Ольги и его окрестности. Такое решение должно было сэкономить средства Военного министерства, ведавшего береговой обороной.

22 марта 1879 года Д.А. Милютин препроводил журналы комиссии С.С. Лесовскому, заметив, что он лично не считает возможным оставить Владивосток без укреплений. К этому времени в Морском министерстве о постановлении комиссии уже знали, и генерал-адмирал приказал командировать в Приморскую область капитана 2 ранга И.Я. Чайковского, поручив ему обсудить с главным командиром портов Восточного океана, контр-адмиралом Г.Ф. Эрдманом целесообразность переноса военного порта в залив Святой Ольги, а также меры по обеспечению безопасности Приморской области в случае войны с Китаем или Японией.

B июне — октябре И.Я. Чайковский побывал на Дальнем Востоке, тщательно осмотрел окрестности Владивостока и залива Святой Ольги и пришел к заключению, что перенос порта в бухту Тихая Пристань имеет смысл. Но Г.Ф. Эрдман, придерживавшийся противоположной точки зрения, попытался обратить внимание руководства министерством на рост японского флота, решительность и энергию правительства микадо, обеспечившего себе доступ в корейские порты, расположенные вблизи российских границ. Чтобы не рисковать потерей своего престижа на Востоке в случае поражения в войне с Японией, доказывал он в своей записке, Россия должна сосредоточить на Тихом океане военно-морские силы, не уступающие японским. Разместиться они могут только во Владивостоке, с его огромной бухтой и выгодным стратегическим положением.

3 января 1880 года Г.Ф. Эрдмана вызвали в Петербург для обсуждения вопроса о судьбе порта. Ему предстояло провести в дороге около двух месяцев, и к приезду адмирала И.Я. Чайковский должен был закончить отчет о командировке на Дальний Восток.

В пятницу, 1 февраля 1880 года этот объемистый документ был представлен управляющему министерством. Спокойно осмыслить его и принять взвешенное решение руководству министерства помешал очередной террористический акт «Народной Воли»: 5 февраля С.Н. Халтурин взорвал в подвале Зимнего Дворца, под столовой, мощный заряд динамита. Александра II спасла случайность — опоздание принца Александра Гессенского, заставившее отложить начало обеда в честь его приезда в Петербург. Взрыв в резиденции монарха, при котором погибли караульные лейб-гвардии Финляндского полка, произвел огромное впечатление и на общество, и на правительство. В столице были приняты чрезвычайные полицейские меры. После нескольких совещаний с виднейшими сановниками Александр II решился учредить Верховную распорядительную комиссию под председательством генерала графа М.Т. Лорис-Меликова.

Вице-адмирал А.А. Попов. 1880 год

Контр-адмирал А.Б. Асланбегов

Эти события волновали чиновный Петербург более двух недель. Надо полагать, не было исключением и Морское министерство, возможно по этой причине занимавшееся в те дни лишь рутинной работой. Но в начале марта ему пришлось обратиться к быстро обострявшимся проблемам Дальнего Востока. Еще 23 февраля поверенный в делах в Пекине А.И. Кояндер телеграфировал контр-адмиралу Штакельбергу и в МИД, что Чун Хоу приговорен к смертной казни, «антииностранная партия» в цинском правительстве получила перевес и китайцы приступили к военным приготовлениям в Маньчжурии, Монголии и на западной границе. Встревожившись, посланники великих держав просили своих адмиралов, командовавших соединениями в Тихом океане, собраться в Шанхае. То же А.И.Кояндер рекомендовал сделать и О.Р. Штакельбергу. Дипломат еще не знал, что адмирал на «Джигите» ушел в Гонолулу, «Крейсер» отправился в Россию, а единственный клипер Сибирской флотилии «Абрек» поставлен в японский док. В Министерство иностранных дел А.И. Кояндер сообщил о желательности усиления российской эскадры. Вместе с тем, он предписал командирам канонерских лодок «Соболь» и «Морж», стоявших станционерами в Тяньцзине и Ханькоу, перейти в Шанхай.

На следующий день поверенный в делах отправил Н.К. Гирсу список кораблей китайского военно-морского флота, составленный по сведениям, добытым германскими консулами, и переданный в российскую миссию германским посланником фон Брандтом.

3 марта посланник в Токио К.В. Струве телеграфировал в Петербург, что японские дипломатические представители уведомляют свое правительство о сильном антиевропейском движении в Пекине, заставившем английские и французские военные корабли перейти из Шанхая в Тяньцзин. Несомненно, европейцы помнили Тяньцзинскую резню 7 июня 1870 года, в которой погибли и российские подданные. 4 марта Н.К. Гирс препроводил С.С. Лесовскому копии телеграмм А.И. Кояндера и К.В. Струве и просил его поторопить отряд А.Б. Асланбегова.

5 марта управляющий Морским министерством послал телеграммы: адмиралу в Аден, а командирам шедших отдельно клиперов в Сан-Винсент, на островах Зеленого Мыса, доложив об этом великому князю Константину Николаевичу. В тот же день канцелярия министерства получила из Главного штаба копии донесений германских консулов в Китае о состоянии береговой обороны Тяньцзина Шанхая, Амоя и Кантона. С.С. Лесовский приказал выписать из них все, касавшееся морской части, литографировать и разослать командирам кораблей, находившихся в Тихом океане и собиравшихся туда.

6 марта канцелярия запросила у главного командира Кронштадтского порта, вице-адмирала П.В. Козакевича сведения о расходах на девятимесячное плавание за границей фрегата «Генерал-Адмирал», клиперов «Пластун» и «Забияка», крейсеров «Африка» и «Европа». Тогда же А.А. Пещуров, в январе 1880 года назначенный товарищем управляющего Морским министерством, переговорил с Я.К. Гирсом и согласовал с ним экстренные меры по дополнительному усилению Тихоокеанской эскадры клиперами «Стрелок» и «Крейсер».

В министерстве решили ускорить задуманную еще в 1879 году отправку во Владивосток нескольких миноносок из состава Черноморского и Балтийского флотов, воспользовавшись предложением главного правления Общества Добровольного флота перевезти на своих судах две миноноски из Балтики в текущем году и восемь из Черного моря в следующем. Ввиду этого пароход «Россия» получил указание сдать груз хлеба в Антверпене и идти в Кронштадт.

В субботу, 8 марта Н.К. Гирс послал в Морское министерство копию своей телеграммы поверенному в делах в Пекине от 17 февраля, с предписанием заявить китайскому правительству, что для сохранения дружественных отношений с Россией оно должно воздержаться от казни Чун Хоу, а также ответ А.И. Кояндера, что китайцы не дорожат дружбой и готовы воевать из-за Или и Боянху, как того требует Цзо Цзунтан.

Известия о возможной войне России с Китаем стали появляться в иностранных, а затем и в российских газетах. Такая война, отвлекавшая Петербург от активной политики в Европе, была на руку Берлину, Вене, а отчасти и Лондону.

Исходившая от Китая угроза заставила Морское министерство 9 марта телеграфировать исполнявшему должность главного командира портов Восточного океана капитану 1 ранга А.В. Фельдгаузену, чтобы он принял меры по обеспечению безопасности Владивостока. На следующий день ему приказали обеспокоиться снабжением порта продовольствием на год, выписав его из Китая, Японии или Америки, а также запастись углем. Но уже 11 марта это приказание фактически отменили, предписав пока не делать никаких запасов. На следующий день А.В. Фельдгаузен ответил, что на закупку продовольствия для 2500 служащих Морского ведомства требуется 220 тыс. руб., но следует подумать и о 10 000 человек гарнизона и городских жителей, местное же казначейство располагает всего 133 тыс. руб. Это означало, что часть продовольствия и предметов снабжения придется заготовить иным способом.

«Морж» — канонерская лодка Сибирской флотилии

Полуброненосный фрегат «Герцог Эдинбургский»

Очевидно, что правительство России не ожидало от китайской стороны решительного отказа ратифицировать Ливадийский договор и не готовилось принять соответствующие меры принуждения. Противоречивость распоряжений министерства в начале марта могла быть вызвана как проблемами с финансированием закупок, так и колебаниями правительства по вопросу о дальнейших действиях, ввиду предполагавшейся экспедиции генерала М.Д. Скобелева в туркменские земли. Но если колебания и имели место, то к 17 марта были преодолены. В этот день состоялось высочайшее повеление немедленно отправить в Тихий океан флагманский корабль Отряда судов в греческих водах, фрегат «Князь Пожарский», временно заменив его черноморским пароходом «Эльборус» а затем — старым деревянным фрегатом «Светлана», подготовить к дальнему плаванию фрегаты «Генерал-Адмирал» и «Герцог Эдинбургский», клипер «Стрелок», «Пластун» и «Забияка», а также крейсера «Европа» и «Африка», приказать А.В. Фельдгаузену приступить к закупкам продовольствия и угля.

Соответствующие телеграммы направили в Кронштадт и Николаев, где сразу же приступили к вооружению кораблей.

18 марта управляющий министерством известил о высочайшем повелении министра финансов С.А. Грейга и просил открыть кредит в размере 1020 тыс. руб. Уведомил он также Д.А. Милютина и Н.К. Гирса. 22 марта, отвечая на запрос военного министра, С.С. Лесовский подробно изложил свои планы: к концу мая — началу июня сосредоточить в Нагасаки отряд А.Б. Асланбегова, присоединив к нему фрегат «Князь Пожарский», а позднее и корабли Балтийского флота, кроме того, в мае же отправить во Владивосток на пароходе «Россия» две миноноски.

Тем временем обстановка на российско-китайской границе в Южно-Уссурийском крае становилась все тревожнее. Из Военного министерства сообщали, что к 12 марта границу официально, «по билетам», перешли более 2000 китайцев призывного возраста.

Это сильно обеспокоило местные власти, так как среди жителей края преобладали китайцы, корейцы, маньчжуры, которые и в самом Владивостоке составляли около трех четвертей гражданского населения: почти 4000 человек из немногим более 5000.

В пограничной полосе циркулировали слухи о скором прибытии китайских регулярных войск и предстоящем походе их эскадры во Владивосток. О серьезности намерений цинского правительства свидетельствовали донесения морского агента в Германии, капитана 2 ранга Н.А. Неваховича, сообщавшего, что китайцы стремятся через гамбургских негоциантов приобрести мины и пироксилин. Заметим, что Берлин фактически содействовал обострению ситуации, оказывая определенное содействие как Китаю, так и России. Но ни та, ни другая сторона не была готова к войне.

Крейсер «Забияка»

Клипер «Стрелок»

Пароход «Эльборус»

Обезопасить дальневосточную окраину империи, немедленно усилив размещенные там войска, мешало отсутствие железнодорожного сообщения с центральными губерниями, поэтому провести отрезвляющую военную демонстрацию на суше российская сторона не могла. Единственным средством давления на Пекин в этих обстоятельствах оставался флот. Однако если корабли и соединения, совершавшие заграничное плавание, можно было сосредоточить у берегов Китая относительно быстро, то корабли из состава Балтийского флота требовали длительной подготовки к походу на Дальний Восток.

Зима 1879/80 года была необычайно долгой и суровой. Вплоть до 25 марта мороз и сильный, пронизывающий ветер мешали работам по вооружению кораблей в Кронштадте. Немногим легче было готовить к походу «Эльборус», так как черноморские порты все еще сковывал лед, и лишь буря 19–20 марта очистила от него устья Днепра и Буга. Тем не менее, корабли постепенно освобождались от покрывавших палубы утеплительных матов, брезентов, деревянных будок и навесов. Началась сборка машин и механизмов, погрузка угля, боеприпасов и продовольствия. 16 апреля приказом П.В. Козакевича на зимовавшие в Кронштадте корабли были назначены офицеры, а в мае туда стали перебираться команды.

К тому времени отряд А.Б. Асланбегова едва вышел в восточную часть Индийского океана. Видимо, такие темпы движения не устраивали руководство Морским министерством, и 20 апреля С.С. Лесовский телеграммой поторопил адмирала, находившегося в Коломбо, подчеркнув, что отношения России с Китаем натянуты, поэтому отряд должен скорее прибыть в Японию. Беспокойство управляющего объяснялось непрерывно поступавшими тревожными сведениями о военных приготовлениях китайцев, в том числе о покупке ими броненосных кораблей. 13 апреля А.А. Пещуров запросил об этом морского агента в Англии и Франции, вице-адмирала И.Ф. Лихачева, и 24 апреля получил ответ, что китайцы действительно заказали у английского заводчика Митчеля два броненосца с крупнокалиберной артиллерией, причем один — со сроком готовности через полгода. 26 апреля об этом доложили генерал-адмиралу, который счел необходимым попытаться перекупить заказанные корабли и приказал следить за их строительством.

Следует отметить, что Константин Николаевич и прежде стремился действовать подобным образом. Так, в канун Русско-турецкой войны 1877 — 78 годов он настаивал на покупке трех броненосцев, строившихся в Англии по заказу османского правительства, однако сделке помешал недостаток средств.

Но если тогда опасались увеличения и без того сильного турецкого флота, господствовавшего на Черном море, то в 1880 году на Тихом океане российским кораблям противостояло несколько десятков небольших, преимущественно деревянных китайских кораблей, среди которых выделялись восемь железных канонерок, вооруженных крупнокалиберными орудиями, но лишенных брони. Эти корабли едва ли могли всерьез угрожать Владивостоку даже тогда, когда для его защиты Морское министерство располагало всего двумя клиперами и четырьмя устаревшими канонерками, а тем более через два месяца, когда положение должно было существенно измениться в пользу России. Учитывая же низкий уровень подготовки команд на судах вероятного противника, перекупку заказанных китайцами броненосцев приходится признать нецелесообразной.

Вместе с тем, стремясь, видимо, исключить малейший ущерб от теоретически возможного нападения китайского флота на Владивосток в ближайшие дни, Милютин 6 апреля обратился к С.С. Лесовскому с вопросам о том, какие меры по обороне этого порта и устья Амура примет Морское министерство. Вопрос передали на обсуждение совещания с участием Г.Ф. Эрдмана, заведующего минной частью на флоте контр-адмирала К.П. Пилкина и представителя Главного инженерного управления генерал-майора М.М. Борескова, известного специалиста минного дела. Совещание пришло к выводу, что оборона Владивостока и устья Амура должна быть основана преимущественно на береговых батареях и минных заграждениях, для чего Военному ведомству следует выслать туда 200 гальванических и 200 гальваноударных мин Герца.

В те же дни при Главном инженерном управлении была образована комиссия «для обсуждения вопросов по обороне Приморской области». От Морского ведомства в ее состав вошли Г.Ф. Эрдман, К.П. Пилкин и И.Я. Чайковский. Собравшись на заседание 15 апреля, комиссия постановила заменить гладкоствольные пушки на владивостокских батареях нарезными, построить две новые земляные батареи и поставить три минных заграждения в бухте Золотой Рог и проливе Босфор Восточный.

28 апреля 1880 года последовало высочайшее повеление об освобождении военного губернатора Владивостока и главного командира портов Восточного океана от обязанностей по управлению Приморской областью, что позволяло А.В. Фельдгаузену сосредоточиться на делах Сибирской флотилии и укреплении портов. 3 мая Александр II утвердил план оборонительных мероприятий, составленный комиссией при Главном инженерном управлении; правда, фигурировавшие в нем орудия и мины еще предстояло доставить во Владивосток. Часть их в мае погрузили вместе с двумя миноносками на пароход «Россия», но министерство не решилось выпустить его в море невооруженным, поэтому пароход задержали для установки пушек, и отправили из Кронштадта под военным флагом лишь 20 июня, гораздо позже намеченного срока.

Всего «Россия» приняла на борт 1200 т военного груза, а также 1000 офицеров и нижних чинов. Однако общий вес имущества, предназначавшегося к перевозке на Дальний Восток, превышал 3800 т, поэтому еще 14 мая канцелярия министерства сообщила морскому агенту в Германии о намерении зафрахтовать два-три парохода — отсутствие на Балтике крупных российских судоходных обществ, которые располагали бы океанскими пароходами, не оставляло министерству другого выхода. Для заключения сделки в Гамбург негласно командировали вице-директора канцелярии, капитана 1 ранга А.М. Линдена. Но сохранить цель командировки в тайне не удалось, поэтому послу России в Берлине, П.А. Сабурову, пришлось информировать о ней германское правительство. Впрочем, оно не стало чинить препятствий. 7 июня 1880 года Н.А. Невахович и А.М. Линден подписали с торговым домом «Роберт Сломан и К°» договор фрахтования трех пароходов для перевозки во Владивосток крепостных и полевых орудий, ружей, боеприпасов, медикаментов, продовольствия и других грузов. Министерство финансов с разрешения Александра II выделило на эти цели кредит в 308 тыс. руб., расчет же производился при содействии банкирского дома Мендельсона.

Пароход Добровольного флота «Россия», доставивший военные грузы во Владивосток во время Кульджинского кризиса

Пароходы Р. Сломана прибыли в Кронштадт во второй половине июня, а через две недели отправились вслед за «Россией». Однако все грузы и на них не поместились, поэтому министерству 30 июля пришлось заключить контракт с купцом В.М. Русановым, который предоставил в распоряжение Морского ведомства два зафрахтованных им датских парохода, неплохо заработав на этой посреднической операции. В августе пароходы вышли по назначению, а к середине ноября доставили во Владивосток прицелы для эскадры, 1000 т кардифского угля и другое имущество.

Тем временем в Одессе начальник учебного минного отряда Черноморского флота, капитан 2 ранга И.М. Диков пытался погрузить на пароход Добровольно флота «Москва» четыре миноноски с запасом мин Уайтхеда, орудия и боеприпасы для Тихоокеанской эскадры. Предполагалось вооружить пароход, но по размышлении пушки спрятали в трюм и оставили судно под коммерческим флагом, избежав таким образом дипломатических трений при проходе черноморских проливов. Во время погрузки миноносок выяснилось, что «Москва» способна принять только две из них. Поэтому оставшиеся две, при содействии инспектора Добровольного флота капитан-лейтенанта М.В. Вахтина и местного агента (представителя) общества Д.Ф. Акимова, подняли на палубу парохода «Петербург», который 24 июля покинул Одессу. Через месяц, 30 августа, ушла в Тихий океан и «Москва», на которой отправились офицеры и команды миноносок.

«Петербург» — один из пароходов Добровольного флота, доставивший во Владивосток миноноски

Таким образом, лишь к началу зимы, когда вероятность нападения китайцев снизилась, Владивосток получил все необходимое для успешной обороны. Правда, важнейшие грузы — артиллерия, мины, боеприпасы, продовольствие — прибыли туда в августе — сентябре, но и то спустя полгода после начала кризиса, так что только медлительность китайцев позволила русским изготовиться к обороне еще до окончания их военных приготовлений. В сентябре же завершилась и организация российских морских сил в Тихом океане, позволявшая при необходимости перейти к активным действиям. На это министерству потребовалось несколько месяцев. Еще в мае было принято решение назначить старшего начальника, которому подчинялись бы оба командующих отрядами, А.Б. Асланбегов и О.Р. Штакельберг. Первым кандидатом на новую должность, по предложению великого князя Константина Николаевича, стал бывший его адъютант, а к тому времени морской агент в Италии и Австро-Венгрии, вице-адмирал И.А. Шестаков. 12 мая С.С. Лесовский телеграфировал ему об этом в Ниццу.

И.А. Шестаков, не одобрявший сложившихся в министерстве порядков, а после неудачного выступления против Н.К. Краббе в 1863 году более полутора десятилетий находившийся в своеобразной опале, критически отнесся к предложению генерал-адмирала. Позднее он писал, что «едва ли бы собрали у китайских берегов нужную силу, если б не было наскоро приобретенных в Америке по случаю Восточной войны крейсеров и не подоспел на выручку Добровольный флот. Из таких лоскутов составили эскадру, назначенную действовать в 15 тысячах милях от своих портов, на глазах завистливых иностранцев, против государства с 400-миллионным населением».

Ссылаясь на болезнь жены, адмирал отказался от предложенного ему поста. Отказался и другой кандидат — Н.М. Чихачев. В конце концов начальствовать над морскими силами в Тихом океане вызвался сам С.С. Лесовский, на место которого 23 июня 1880 года был назначен А.А. Пещуров.

Пока шли эти переговоры, министерство, дабы помочь А.Б. Асланбегову сориентироваться в обстановке, предписало ему зайти в Гонконг и повидаться с иностранными адмиралами. Вместе с тем, командующему отрядом сообщили, что назначенный новым командиром фрегата «Князь Пожарский» капитан 1 ранга П.П. Тыртов доставит «тетради и карты» со сведениями о китайском флоте и портах. А.Б. Асланбегова предупредили, что «сведения эти, собранные из разных источников, требуют тщательной проверки, пополнения и исправления на месте».

Однако даже такая информация была весьма полезна адмиралу, прежде не служившему на Дальнем Востоке. Впрочем, и служившие там едва ли знали намного больше, так как российское Морское министерство до начала кризиса мало интересовалось Китаем, что отмечал и С.С. Лесовский. Экземпляры «тетрадей и карт» получили также командиры кораблей, снаряжавшихся в Кронштадте.

19 мая в кабинете управляющего министерством собрались директор Инспекторского департамента, контр-адмирал М.Я. Федоровский, А.А. Пещуров и возглавлявший канцелярию действительный статский советник Н.Н. Мамантов, обсудившие инструкцию командирам кораблей, отправлявшихся в Тихий океан. Согласно этой инструкции, главной задачей являлось скорейшее присоединение к отряду Тихого океана, чему, впрочем, несколько противоречила рекомендация беречь машины и котлы. Внимание командиров обращалось на поддержание воинской дисциплины и порядка. Им предписывалось содержать в исправности артиллерию и мины, проводить различные учения и чаще доносить о местопребывании судов. 25 мая инструкцию утвердили, а в дополнение к ней Инспекторский департамент решил снабдить каждого командира собранием прежних инструкций судам и отрядам дальнего плавания.

К тому времени собиравшиеся в заграничное плавание корабли окончили вооружение, опробовали машины и приняли запасы. 31 мая на Большом Кронштадтском рейде генерал-адмирал, в сопровождении великого князя Алексея Александровича, С.С. Лесовского, А.А. Пещурова и других официальных лиц произвел смотр фрегатам «Светлана», «Генерал-Адмирал», клиперам «Стрелок», «Пластун», «Забияка» и крейсеру «Африка». Уже на следующий день «Африка» и «Забияка» отправились в Тихий океан, следом за ними покинули Кронштадт и остальные.

В первых числах июня, когда пересекавшие Балтику суда только начинали долгий путь на Дальний Восток, отряд А.Б. Асланбегова заканчивал его. Два сильнейших корабля, «Минин» и «Азия», прибыли наконец в Нагасаки, но после трехмесячного перехода из Средиземного моря их машины находились в таком состоянии, что требовали тщательной переборки и, по сообщению О.Р. Штакельберга, рассчитывать на эти суда можно было лишь через месяц. К слову, напряженный переход был до известной степени проверкой пригодности кораблей к крейсерской службе, и они ее по сути дела не выдержали. Правда, обстановка в Китае несколько стабилизировалась и не требовала от российской эскадры немедленных действий. Хотя по донесениям консула в Тяньцзине К.И. Вебера китайцы и продолжали военные приготовления, закупая в Европе все новые боевые корабли, оружие, а также доставляя на парусных судах и пароходах английской компании войска, порох, продовольствие из южных провинций в Маньчжурию и Чжили, но несмотря на это, командующие иностранными эскадрами, как обычно, в начале жаркого сезона сочли возможным увести свои соединения из китайских портов на север.

Видимо, представители западных держав уже не опасались событий, подобных апрельскому обострению китайско-португальских отношений из-за Макао, сопровождавшемуся захватом китайскими крейсерами торговых судов, направлявшихся в эту португальскую колонию. Усилилась антивоенная агитация: о необходимости уступить России говорил лидер «проиностранной», хуайской группировки Ли Хунчжан и ряд видных сановников. А.И. Кояндер считал, что европейские дипломаты, в первую очередь английские и германские, с самого начала кризиса подавали такие советы цинскому правительству.

Крейсер «Африка»

В действительности положение было более сложным — по наблюдениям A.Л. Hарочницкого, британский представитель Р. Гарт подстрекал китайское правительство к войне, настаивая на закупках вооружения в Англии.

На наш взгляд, в данном случае преобладали коммерческий расчет, желание поставить цинские войска под контроль английских инструкторов и приковать внимание Петербурга к Дальнему Востоку. Поначалу, видимо, пекинские власти прислушивались к внушениям Р. Гарта, но убедившись в нереальности прямой военной поддержки англичан, оставили мысль о разрыве отношений с Россией и вступили с нею в переговоры, продолжая в то же время наращивать вооружения на ее границах, главным образом для демонстрации своей решимости настоять на аннулировании Ливадийского договора. В Петербург отправился китайский посланник в Англии, маркиз Цзэн Цзицзэ, а 14 июня был опубликован императорский указ о временном помиловании Чун Хоу.

Россия, также не заинтересованная в эскалации напряженности, некоторое время колебалась. В ее правительстве шла борьба между представителями Военного ведомства, отстаивавшими положения Ливадийского договора, подписанного на основании выдвинутых ими требований, и Министерства иностранных дел, склонного отказаться от большинства из них ради достижения соглашения с китайским правительством. Одновременно российская сторона продолжала и подготовку к возможной войне, которая не афишировалась по причине относительно небольших масштабов мероприятий, особенно Военного ведомства, отвечавших задачам скорее оборонительным, чем наступательным, что старались утаить от китайцев.

С морской демонстрацией Петербург также не спешил. Только 6 июня министерство запросило О.Р. Штакельберга, снесся ли он с посольствами в Китае и Японии «относительно требований нашей политики». При этом, адмиралу указали на неудобство стоянки двух отрядов на одном рейде, так как «она подает нежелательные предположения о усилении нашей эскадры».

Министерство считало более целесообразным отправить А.Б. Асланбегова во Владивосток. А.В. Фельдгаузену, произведенному в контр-адмиралы и утвержденному в должности главного командира портов Восточного океана, лишь 15 июня выслали план мероприятий по обороне Приморского края, разработанный Главным инженерным управлением еще 3 мая. Тогда же его уведомили о предстоящем рейсе парохода «Россия» с грузами Морского ведомства.

Намечавшийся перенос военного порта из Владивостока в залив Святой Ольги был отложен до окончания кризиса: Константин Николаевич желал знать, какое мнение по этому вопросу выскажет ознакомившийся с положением дел на месте С.С. Лесовский.

Вопрос о назначении адмирала начальником Морских сил в Тихом океане был решен к 18 июня. Управляющий Морским министерством сообщил об этом Н.К. Гирсу и попросил направить в его походный штаб дипломатического чиновника. Тогда же С.С. Лесовский предписал О.Р. Штакельбергу принять командование северным отрядом, составленным из уже прибывших в Японию кораблей («Минин», «Князь Пожарский», «Джигит», «Наездник», «Разбойник», «Абрек», «Азия»), и прикрыть Владивосток. А.Б. Асланбегову предстояло командовать вторым отрядом, из кораблей еще только отправлявшихся на Дальний Восток («Африка», «Европа», «Забияка», «Пластун», «Стрелок»). Этот отряд должен был собраться в Сингапуре, дождаться там зафрахтованных министерством пароходов с грузами и отконвоировать их до Владивостока.

Показательно, что концентрируя флот у берегов Китая, министерству приходилось, из-за отсутствия собственных промежуточных баз, пользоваться портами вероятного противника — Англии.

Перечисленные распоряжения свидетельствуют о стремлении российского правительства в первую очередь обеспечить безопасность своих владений на Дальнем Востоке, что подтверждается инструкцией главному начальнику морских сил в Тихом океане, разработанной на совещании под председательством генерал-адмирала Д.А. Милютиным, Н.К. Гирсом и самим С.С. Лесовским. Главному начальнику предписывалось «находиться в постоянных сношениях, кроме министерства, с миссиями нашими в Китае и Японии и до разрыва с Китаем… в своих действиях вообще руководиться сведениями, получаемыми им от министерства и означенных миссий».

Подчеркивалось, что содействие мероприятиям по укреплению Владивостока и защите Приморского края должно быть первой заботой главного начальника. В случае военных действий ему позволялось самостоятельно принять решение об уничтожении китайского флота или занятии главных неприятельских портов, но установить блокаду побережья Китая он мог только с учетом торговых интересов нейтральных держав и после консультаций с начальниками иностранных эскадр.

Особо оговаривались отношения с Японией и Кореей. Несмотря на мнение посланника в Токио, К.В. Струве, телеграммой от 15 июня указывавшего на необходимость налаживания самостоятельных связей с последней, ввиду попыток западных держав «открыть» ее, С.С. Лесовского предупредили, что в сношениях с нею он должен учитывать позицию японского правительства.

В свою очередь Н.К. Гирс рекомендовал К.В. Струве заручиться содействием токийского кабинета в корейском вопросе, а А.И. Кояндеру предписал оказывать содействие главному начальнику морских сил.

2 июля С.С. Лесовский выехал к новому месту службы. Инструкцию, утвержденную 5 июля Александром II, отправили ему вдогонку с дипломатическим чиновником М.А. Поджио. Требовалось около двух месяцев, чтобы адмирал добрался на Дальний Восток через Одессу, Константинополь, Суэцкий канал и далее на пароходе французской компании «Мессаджери Маритим». Все это время российскому правительству приходилось мириться с пассивностью Тихоокеанской эскадры. Но если отношения с Китаем и допускали такой образ действий, то события в Средней Азии и на Балканах, так или иначе влиявшие на принимаемые в Петербурге решения, не могли обойтись без активного участия Морского ведомства.

В первом случае большое значение имело то обстоятельство, что практически все коммуникации, по которым снабжалась экспедиция генерала М.Д. Скобелева, в мае 1880 года двинувшаяся на завоевание Ахалтекинского оазиса, проходили через Каспийское море, и для обеспечения перевозок, а также овладения рекой Атрек ей придали отряд моряков под командованием капитана 2 ранга С.O. Макарова. М.Д. Скобелев лично знал и высоко ценил С.О. Макарова как умного решительного и распорядительного офицера, со значительным опытом военных перевозок, приобретенным в 1878 году, когда он на пароходе «Великий Князь Константин» доставлял российские войска из Турции в отечественные порты. Вполне понятно желание генерала иметь такого помощника. Самому же С.О. Макарову участие в боевых действиях позволяло еще раз проявить себя с лучшей стороны, получить награду и дополнительную возможность продвижения по службе.

10 мая отряд прибыл в Чикишляр, а 21 мая состоялся смотр, на котором М.Д. Скобелев обратил внимание на скорострельные пушки Энгстрема и картечницы Фарингтона, предназначавшиеся для вооружения четырех паровых катеров. Передовое по тем временам оружие, закупленное Л.П. Семечкиным для снаряжавшихся им в 1878 году в США крейсеров, понравилось генералу, и он приказал сформировать «морскую батарею» из двух пушек и четырех картечниц на колесных станках. Командующим батареей назначили лейтенанта Н.Н. Шемана. Сопровождая экспедицию в походе и при штурме Геок-Тепе, батарея, по отзывам М.Д. Скобелева, принесла несомненную пользу.

Пока часть отряда воевала, остальные моряки обеспечивали транспортировку войск и отдельных грузов для Закаспийской железной дороги, перевозившихся Каспийской флотилией. Впрочем, основную массу рельсов, шпал, а также паровозы и вагоны, общим весом до 40 тыс. т, в конце ноября доставили из Астрахани в Красноводск на 100 зафрахтованных парусных шхунах. Здесь их под руководством С.О. Макарова перегрузили на баржи, нанятые у пароходного общества «Кавказ и Меркурий» и отправили в Михайловский залив.

Перевозка грузов и последующее строительство железной дороги, которым руководил генерал-лейтенант М.Н. Анненков, потребовали немалых расходов. Ограниченность финансовых ресурсов, а также начавшаяся 23 декабря осада Геок-Тепе, изобиловавшая дерзкими вылазками текинцев и кровавыми схватками, не могли не повлиять на отношение правительства к урегулированию Кульджинского кризиса: для скорого и успешного решения Текинского вопроса Петербургу была необходима свобода рук, в известной мере достигавшаяся соглашением с Китаем.

Тревогу на берегах Невы вызывали и события на Балканском полуострове. Безуспешные попытки Черногории занять отведенную ей Берлинским трактатом территорию заставили князя Николая обратиться за содействием к подписавшим трактат державам. После консультаций, с общего согласия держав Италия предложила Османской империи передать Черногории земли к северу от Скадарского озера. 6/18 апреля 1880 года в Константинополе было заключено соответствующее соглашение, но реализовать его не удалось: населявшие эту область албанцы оказали черногорским войскам вооруженное сопротивление. Россия попыталась разрешить этот вопрос самостоятельно, но безуспешно.

Коллективная нота держав, 1 июня потребовавших от турецкого правительства выполнения постановлений Берлинского конгресса, также не возымела действия, более того, 12 июня Албанская лига решительно отвергла раздел своих земель. За спиной турок и албанцев стояла поддерживаемая Германией Австро-Венгрия, опасавшаяся усиления соседних славянских государств. Однако по инициативе Англии, где к власти пришел либеральный кабинет во главе с У. Гладстоном, не сочувствовавший проводимой султаном Абдул Хамидом II политике, державы 14/26 июля обратились к османскому правительству с новым предложением — передать Черногории порт Дульциньо (Ульцинь) с прилегающим побережьем Адриатического моря. Порта формально приняла его, однако выполнять не спешила. Тогда дипломатические представители держав в Константинополе 22 июля/3 августа ультимативно потребовали передачи какого-либо из названных пунктов в течении трех недель. И вновь турки продемонстрировали нежелание что-либо предпринять.

Англичане, ожидавшие такой реакции, предусмотрели в качестве средства принуждения Порты морскую демонстрацию, согласие на которую выразили и другие державы. 17 июля 1880 года Н.К. Гирс сообщил А.А. Пещурову для доклада великому князю Константину Николаевичу, что возникла необходимость отправить в Средиземное море помимо намеченного фрегата «Светлана» еще один-два корабля, в связи с началом формирования некоторыми державами предназначенных для демонстрации эскадр.

9 августа командующему Отрядом судов в греческих водах телеграммой, текст которой был согласован с Н.К. Гирсом, приказали присоединиться к английской эскадре, а 16 августа отправили инструкцию, подготовленную в Министерстве иностранных дел на основании инструкции английского правительства вице-адмиралу Ф.Б.П. Сеймуру.

Согласно ее положениям, О.К. Кремер должен был соединиться с иностранными эскадрами, подчинившись при этом английскому адмиралу как старшему в чине. Действия соединенных эскадр, согласовываемые с британским кабинетом, предполагали помощь князю Николаю в овладении Дульцинским округом. Следует отметить, что формулировки английского документа не отличались определенностью, оставляя широкий простор для толкований. Конкретные решения адмиралам предстояло принимать большинством голосов, причем российская инструкция сохраняла за О.К. Кремером право высказывать особое мнение, и в случае несогласия с каким-либо решением просить приостановить его исполнение, чтобы получить указания из Министерства иностранных дел.

Пунктом сбора морских сил стала Рагуза (Дубровник). Одна за другой туда пришли австрийская, итальянская, английская и германская эскадры. Во второй половине августа рядом с ними бросили якорь старые, деревянные фрегат «Светлана» и клипер «Жемчуг», сильно проигрывавшие в сравнении с броненосцами и крейсерами других стран, что отнюдь не способствовало поддержанию державного престижа России, но лучшие корабли Морское министерство направляло к берегам Китая. В конце августа, когда еще не все корабли были в сборе, послы держав уведомили Порту, что демонстрация намечена на 3/15 сентября. В ответ турки 26 августа/7 сентября сообщили послам о согласии албанцев уступить Дульциньо. И вновь потянулись дни ожидания.

Корвет «Аскольд»

1/13 сентября в Рагузу прибыл адмирал Ф.Б.П. Сеймур, и переговоры с турецкими властями были прерваны. 8/20 сентября адмирал принял командование соединенными эскадрами и созвал военный совет, а 14/26 сентября вместе с командирами кораблей предпринял рекогносцировку окрестностей Дульциньо, назначив переход флота туда на 15/27 сентября. Однако черногорский князь, опасавшийся войны с Турцией, в последний момент обратился к державам за более действенной поддержкой, чем морская демонстрация, и последнюю отложили. Адмиралам пришлось запрашивать у своих правительств дальнейших указаний.

Вскоре они получили предписание занять Смирну (Измир). Однако и эта операция не состоялась, так как турки вступили в переговоры с черногорцами, поддерживавшими связь с Сеймуром через Каттаро (Котор). 24 сентября/6 октября оттуда в бухту Теодо, где стоял флот, прибыл 11-летний старший сын черногорского князя, Данило, в сопровождении военного министра и министра иностранных дел. Он посетил флагманский корабль Ф.Б.П. Сеймура, броненосец «Александра», а затем нанес визиты командующим эскадрами.

Сентябрьские переговоры, казалось, увенчались успехом: согласие между Портой, испытывавшей давление со стороны держав, и князем Николаем было достигнуто. В конце месяца султан подписал ирадэ о мирной передаче Дульциньо. Положение стабилизировалось. Черногория демобилизовала часть войск, так как наступило время жатвы, и в деревнях требовались рабочие руки. Флот перешел в Каттаро, где к российскому отряду присоединился корвет «Аскольд». В этом порту корабли простояли готовыми к действию до 14/26 ноября 1880 года, когда после полуторамесячных проволочек состоялась передача Дульциньо черногорцам. Все это время О.К. Кремер регулярно консультировался с дипломатическим представителем в Черногории Г.Н. Окуневым. Наконец вопрос был исчерпан. Тем не менее, эскадры разошлись не сразу, а некоторое время по предложению английского правительства оставались под начальством Ф.Б.П. Сеймура, «для поддержания принципа европейского согласия», как указывалось в телеграмме О.К. Кремеру из Ливадии.

Лишь 23 ноября, по высочайшему повелению, адмирал со «Светланой» и «Аскольдом» отправился в Неаполь, а «Жемчуг» — на станцию в Пирей.

Таким образом, начиная с июля 1880 до начала 1881 года, российскому правительству приходилось корректировать свою дальневосточную политику соответственно с положением дел на Балканах и в Средней Азии, воздерживаясь от обострения отношений с Китаем и стараясь найти общий язык с Англией, позиция которой в данном случае имела существенное значение. Однако как настойчивое желание местных властей и Военного министерства удержать стратегические перевалы, так и воинственность Пекина в течение нескольких месяцев накаляли обстановку и заставляли готовиться к возможным боевым действиям, план которых, впрочем, был разработан далеко не сразу.

Отправляя С.С. Лесовского на Тихий океан, великий князь Константин Николаевич позволил ему, как выразился сам адмирал в письме от 18 июля, изложить свои взгляды «на борьбу с Китаем, на те заключения, к которым меня приводит изучение этого вопроса из книг о прежних войнах с Китаем, с которыми я был совершенно незнаком до отъезда моего из Петербурга, и которых даже вовсе нет в нашем военно-морском отделе, вообще весьма скудном по китайским делам». Итогом такого изучения стал вывод, что «вступивши в борьбу с Китаем, не добиться нам удовлетворения наших требований иначе как взятием Пекина», по примеру англо-французских войск, овладевших городом в 1860 году.

Хотя адмирал и сам подчеркивал, что китайцы 1880-х годов не похожи на китайцев 1860-х, но почерпнутый в книгах об опиумных войнах план показался ему наиболее эффективным. С этой мыслью, видимо, готов был согласиться и военный министр. 11 августа Д.А. Милютин написал А.А. Пещурову, что Военное ведомство без труда подготовит десант, численностью до 25 тыс. человек при 100 полевых орудиях, и попросил сообщить, намерено ли Морское министерство составить план перевозки такого десанта. Однако в тот момент моряки на такой вопрос ответить не могли.

С одной стороны, руководство министерством интересовалось оценкой положения дел на месте С.С. Лесовским, с другой — не могло не учитывать характера новых переговоров с Китаем, начавшихся после прибытия в Петербург маркиза Цзена. 23 июля его принял Н.К. Гирс, а 10 августа в Царском Селе китайский посланник вручил верительные грамоты императору Александру II. Одновременно император принял грамоты японского посланника Янагивара Сакимитсу. Намеренно или случайно, но это напоминало Цзену о разногласиях Китая с Японией по вопросу о принадлежности Лиукийских (Рюкю) островов, вполне достаточных, чтобы последняя поддержала Россию в ее столкновении с Китаем. Впрочем, к тому времени, несмотря на продолжавшуюся закупку вооружения в Европе и США, Пекин уже начал демонстрировать Петербургу готовность к соглашению. Об этом свидетельствовали как соответствующие уверения Цзена, так и освобождение Чун Хоу из тюрьмы, о котором 5 августа телеграфировал А.И. Кояндер. Со своей стороны, российское правительство также готово было идти на уступки. 13 августа Особое совещание под председательством Д.А. Милютина решило, не настаивая на передаче земель в долине реки Текес, потребовать от Китая взамен этого возмещения военных издержек.

Судя по всему, в конце августа — начале сентября в Петербурге поверили в близкое окончание Кульджинского кризиса. Великие князья Константин Николаевич и Алексей Александрович 19 августа выехали за границу, император Александр II собрался в Ливадию, куда его должен был сопровождать Н.К. Гирс. В столице оставался только наследник, Александр Александрович, вернувшийся из Гапсаля (Хаапсалу), где провел лето с семьей. 28 августа он в Петергофе принял Цзена и Сакимитсу. 14 августа А.А. Пещуров телеграфиpовал Лесовскому в Гонконг о том, что «политические дела лучше».

Император Александр II

В последних числах августа начальник морских сил прибыл в Шанхай. 27 августа он послал в Пекин, А.И. Кояндеру, письмо с просьбой информировать его о положении дел в Китае. Кроме того, С.С. Лесовский желал знать, находит ли поверенный в делах «необходимым и своевременным, чтобы я показал свой флаг в Китайских водах, например в Чифу», а также нужен ли станционер в Ханькоу.

Для связи с А.И. Кояндером адмирал намеревался оставить в Шанхае корабль, однако дожидаться ответа он не стал, а ушел в Нагасаки. Оттуда С.С. Лесовский 4 сентября отправился на крейсере «Африка» в Чифу для встречи с иностранными адмиралами, что не вполне соответствовало духу как выданной ему инструкции, предполагавшей предварительные консультации с дипломатическими представителями в Китае и Японии, так и его собственного письма А.И. Кояндеру.

Великий князь Алексей Александрович

6 сентября «Африка» бросила якорь на рейде Чифу. На следующий день, после обмена салютами, С.С. Лесовский отправился с визитом к начальнику английской эскадры, вице-адмиралу Р. Куту. В рапорте Константину Николаевичу от 7 октября, докладывая о своей беседе с англичанином, во время которой речь зашла и о российско-китайской распре из-за Кульджи, адмирал писал, что по заявлению Кута «он считает вопрос этот улаженным, а я с своей стороны не имел основания его опровергать, так как мои сведения (я разумею официальные) по этому предмету были весьма скудны».

С начальником французской эскадры, контр-адмиралом Ж. Дюперре, С.С. Лесовскому повидаться не удалось, так как француз отбыл в Пекин, поэтому адмирал 9 сентября ушел в Нагасаки. Там его ждало письмо К.В. Струве от 10 сентября. Посланник сообщал, что по оценке министра иностранных дел Японии, Иноуе, основанной «на донесениях японских агентов в Китае, борьба между воинственною партиею и сторонниками мира все еще продолжается в Пекине, и нет возможности заранее предугадать которая из партий одержит верх». Не исключено, что в те дни токийский кабинет пытался выяснить, как далеко готова Россия идти в своих действиях против Китая. На такую мысль наводят слова К.В. Струве о желании Иноуе и морского министра, вице-адмирала Еномото видеть С.С. Лесовского в Токио. Возможно, японцы хотели использовать визит адмирала и как средство давления на Пекин в Лиукийском вопросе. Но отвечая посланнику, начальник морских сил от этой темы уклонился, заметив только, что если неопределенное положение политических дел затянется, то он вынужден будет осенью вывести суда из Владивостока на зимовку и спросил, не будут ли японцы против размещения их в Иокогаме, Кобе и Нагасаки? С.С. Лесовского также интересовала возможность по примеру 1878 года заключить договор на поставку провизии и угля во Владивосток с торговым домом «Уолш, Холл и К°».

Не дожидаясь ответа, адмирал в соответствии с инструкцией ушел 14 сентября из Нагасаки во Владивосток, которого достиг через четыре дня. К этому времени в бухте Золотой Рог собрались: «Князь Пожарский», «Минин», «Джигит», «Крейсер», «Разбойник» и «Азия», отсутствовали только «Европа», «Стрелок» и «Пластун». Первым делом С.С. Лесовский организовал отряды моряков, чтобы помочь гарнизону в подготовке города к обороне. Ежедневно на эти цели выделялось от 400 до 600 человек, которые вручную перетаскивали доставленные из Кронштадта крепостные орудия на береговые батареи, насыпали брустверы новых батарей на мысах Галдобина, Купера и Безымянном, привели в готовность мины заграждения и две миноноски.

Так как порт практически не был оборудован, то разгружать прибывавшие пароходы приходилось подсобными средствами, включая стрелы блокшивов. При этом во время выгрузки тяжелых орудий и миноносок транспорт-блокшив «Японец» столь сильно кренился, что с противоположного борта к нему пришлось пришвартовать транспорт «Манджур». Из-за недостатка складов часть ценного имущества несколько месяцев лежала под открытым небом.

Во Владивостоке С.С. Лесовский получил телеграмму старшего советника Министерства иностранных дел А.Г. Жомини, замещавшего Н.К. Гирса во время пребывания последнего в Ливадии, что государь склоняется к мысли вести переговоры о Кульдже в Петербурге. Это соответствовало желаниям Пекина и означало готовность российского правительства идти навстречу китайскому. Но в Китае, при участии иностранных дипломатов, продолжалась борьба сторонников и противников соглашения с Россией. Продемонстрировав, казалось, намерение урегулировать Кульджинский вопрос мирным путем, китайское правительство не торопилось принять окончательное решение.

Как писал 19 сентября С.С. Лесовскому А.И. Кояндер, министры богдохана еще два месяца назад обратились к нему «с заявлением о желании прийти с нами к непосредственному соглашению и в доказательство искренности этого желания исполнили в семь дней разные требования по нарушениям трактатов их властями». Однако многое в Пекине зависело от настроения императриц-регентш, прислушивавшихся к лидерам «антииностранной партии».

Неопределенность позиции правящих кругов Китая вынуждала российскую сторону принимать необходимые меры предосторожности. На состоявшемся 26 сентября во Владивостоке совещании С.С. Лесовского и командующего войсками Приморской области, генерал-майора М.П. Тихменева, с участием представителей Военного и Морского ведомств, было отмечено, что возможность разрыва с соседней империей сохраняется: китайцы продолжают укреплять города Маньчжурии, увеличивать их гарнизоны и передвигать регулярные войска к Гирину, Нингуте и Хунчуну. Совещание решило, что первоочередной задачей армии является обеспечение безопасности коммуникационной линии по рекам Амуру и Уссури. Высказывалось также мнение о целесообразности наступления вглубь китайской территории, к Мукдену, с которым «связаны традиции, священные как для царствующей династии, так и для маньчжурского народа, почему надо ожидать, что успехи наших войск в Маньчжурии существенно будут способствовать достижению конечных целей войны». Однако подобная операция требовала усиления российских войск в Приморье.

Флоту поручались: морская оборона Владивостока, отвлечение китайской армии к побережью Желтого моря демонстрациями в Печилийском заливе, а также конвоирование транспортов с подкреплениями, если бы они были посланы. участники совещания признали оптимальными «активные действия эскадры на китайские порты, с целью удержать китайский флот в своих гаванях для их защиты. Если же некоторой части китайского флота удастся пройти к Владивостоку или проникнуть в Татарский пролив, то Владивосток и Николаевск достаточно сильны, чтобы держаться пока наша эскадра не подойдет из китайских вод».

Кроме того, была намечена и высадка десанта восточнее Пекина для удара по коммуникациям войск Ли Хунчжана. Однако десантный отряд скорее всего пришлось бы выделить из состава тех 12 тыс. человек при 28 орудиях, которыми располагало российское командование в Восточной Сибири. Китайцы же сосредоточили в Маньчжурии до 40 тыс. человек, правда, менее подготовленных и разбросанных по всему краю.

Решения совещания легли в основу плана войны с Китаем, однако, чтобы привести этот план в действие, требовалась достоверная информация о политическом положении. 28 сентября С.С. Лесовский получил телеграмму К.В. Струве из Токио: «По мнению здешних правительственных лиц Китай оттягивает решение, дабы успеть готовиться к войне».

Это известие, как будто бы свидетельствующее о желании японского правительства столкнуть Россию с Китаем, звучало в диссонанс сообщениям А.И. Кояндера о миролюбивых настроениях в Цзунлиямыне. 30 сентября С.С. Лесовский телеграфировал А.Г. Жомини: «Ввиду разноречивых слухов о наших отношениях к Китаю благоволите сообщить истину».

Через два дня во Владивосток пришел ответ, что Цзен затягивает переговоры, и А.Г. Жомини уже обратился в Ливадию за разрешением «принять решительные меры», о котором немедленно сообщит.

Эта телеграмма, конечно же, меняла ситуацию. Опасность войны с Китаем приблизилась вплотную, и первоначальный, ориентировочный план ее потребовал пересмотра и уточнения. К тому времени российские войска сосредоточились в Благовещенске, Хабаровке и селе Никольском, чтобы при необходимости перейти в наступление по направлению к Гирину. В начале октября С.С. Лесовский отправился с М.П. Тихменевым в Никольское, где 4 октября состоялось еще одно совещание армейского и флотского командования. Возвратившись обратно, адмирал 5 октября написал А.А. Пещурову письмо, в котором изложил свои личные взгляды на предполагаемые действия эскадры при столкновении с Китаем. Упомянув десант, он уточнил место его высадки (в северо-восточном углу Ляодунского залива, у оконечности Великой китайской стены, а также численность (не менее 4000 человек).

Для более эффективной помощи войскам М.П. Тихменева, С.С. Лесовский считал нужным вначале блокировать Печилийский залив, а затем атаковать важнейшие военные порты с расположенными в них арсеналами. Вместе с тем, начальник морских сил отмечал, что блокада, действия против портов и конвоирование транспортов заставили бы раздробить эскадру на несколько слабых отрядов, и признал ведение всех трех операций одновременно» невозможным.

Размышляя над тем, как обеспечить доставку подкреплений или десанта из России, С.С. Лесовский пришел к выводу о необходимости устройства угольных станций для кораблей конвоя, большинству из которых запасов топлива хватало на переходы протяженностью всего около 2000 миль. Одну станцию, по его мнению, следовало разместить недалеко от Сингапура, где транспортам надлежало соединиться с конвоем, другую — около места возможной высадки десанта, а третью — на полпути между ними. Однако адмирал оговорился, что станции потребуют охраны, своевременной доставки угля, и что заменить их могут 8 — 12 специальных пароходов-угольщиков.

В письме С.С. Лесовского изложен, пожалуй, первый достаточно реалистичный план действий российских морских сил против Китая. Он выглядит скромнее предложенного адмиралом в августе, но в большей мере учитывает действительные возможности Восточно-Сибирского военного округа и Тихоокеанской эскадры. Поэтому, несмотря на последующую смену лиц, стоявших во главе Морского ведомства, основные идеи этого плана получили дальнейшее развитие и учитывались при выработке морской политики России на Дальнем Востоке вплоть до конца XIX века.

Но в тревожные октябрьские дни 1880 года С.С. Лесовский больше думал не о далеких перспективах, а о ближайшем будущем, в частности — о доставке подкреплений. 5 октября он сообщил А.А. Пещурову шифрованной телеграммой об энергичных приготовлениях Китая к войне и о том, что генерал М.П. Тихменев завершит подготовку к активным действиям в начале ноября, но успешность их будет зависеть от наличия резервов и десанта, доставить которые на Дальний Восток желательно до разрыва, чтобы эскадра не отвлекалась на конвойную операцию. Адмирал просил передать содержание телеграммы военному министру.

А.А. Пещуров получил ее 6 октября и немедленно распорядился препроводить копии А.Г. Жомини и замещавшему Д.А. Милютина начальнику Главного штаба, генералу графу Ф.Л. Гейдену с просьбой сообщить о том, какие распоряжения последуют. Управляющий Морским министерством намеревался переговорить с Ф.Л. Гейденом и лично. Видимо, именно после этой беседы, 8 октября А.А. Пещуров телеграфировал С.С. Лесовскому, что большого десанта послать нельзя, и просил уточнить требуемую численность войск. 11 октября из Владивостока пришел ответ, что для защиты края и движения в Маньчжурию, по мнению самого адмирала и генерала М.П. Тихменева, достаточно 8000 человек.

Канцелярия Морского министерства быстро произвела расчет и пришла к выводу, что их можно перевезти на 16 пароходах, при ассигновании 250 тыс. руб. единовременно, а затем по 890 тыс. руб. в месяц. Сумма была достаточно велика, к тому же существовало сомнение в том, пропустят ли державы, прежде всего Англия, транспорты с войсками через Босфор и Суэцкий канал. В случае войны с Китаем следовать к месту назначения им пришлось бы в составе конвоя, для сопровождения которого у министерства не хватало свободных судов, о чем А.А. Пещуров и сообщил Ф.Л. Гейдену 15 октября.

Однако 21 октября Ф.Л. Гейден уточнил, что восьмитысячный отряд нужен только для усиления обороны Владивостока, для похода же на Пекин сверх того необходим корпус в 25 тыс. человек при 100 орудиях, о котором шла речь в письме от 11 августа. В результате чиновникам канцелярии пришлось подсчитывать, во что обойдется доставка такого корпуса. Разумеется, цифры оказались очень высокими: для его перевозки требовалось не менее 50 пароходов, а ожидавшийся общий расход превысил 3,5 млн руб., тогда как ассигнование на заграничное плавание военных судов в 1880 году составляло всего 2,6 млн руб. Такие условия делали экспедицию весьма разорительной для обоих министерств.

Одновременно с вопросом о подкреплениях С.С. Лесовский попытался решить и другой, не менее важный вопрос — о позиции, которую займет Япония в случае вооруженного столкновения России с Китаем. Как отмечалось выше, адмирал еще в сентябре, сразу после прибытия в Нагасаки, интересовался возможностью зимовки судов эскадры в японских портах. 12 октября в Главном Адмиралтействе получили его телеграмму: «Условия нейтралитета Японии чрезвычайно важны, g мое присутствие в Токио может, по мнению Струве, дать этому вопросу желаемое решение. Полагаете ли Вы, что до разрыва я успею сходить в Токио и возвратиться сюда к эскадре?».

С.С. Лесовский собирался договориться с японцами о снабжении кораблей углем и продовольствием, а также о ремонте их во время войны. А.А. Пещуров переадресовал вопрос адмирала А.Г. Жомини, а тот доложил о нем императору. Именно в те дни Министерство иностранных дел прилагало усилия к тому, чтобы сломить упрямство Цзена, при поддержке английского посольства настаивавшего на полном аннулировании Ливадийского договора. 14 октября А.Г. Жомини предписал А.И. Кояндеру объяснить китайским министрам, что занятая Цзеном позиция делает переговоры немыслимыми, и что Пекин должен пойти на уступки. Видимо, предполагая скорый разрыв, либо попросту не желая раздражать китайцев, Александр II запретил визит С.С. Лесовского в Японию.

Надо сказать, что основания для опасений были достаточными: обстановка на границе становилась все тревожнее. Командующий войсками Восточно-Сибирского военного округа, генерал-лейтенант Д.Г. Анучин доносил из Иркутска об участившихся случаях порчи телеграфных линий маньчжурами, жившими на российской территории, о строительстве китайцами «военных джонок» на реке Сунгари, продолжавшемся сосредоточении цинских войск в Айгуне и других населенных пунктах.

Пожалуй, со времени осады Албазина не возникало столь серьезной и требовавшей ответных мер угрозы дальневосточным владениям России. В письме А.А. Пещурову от 24 октября 1880 года начальник Главного штаба отмечал: «Даже и в том случае, если бы удалось ныне избегнуть немедленного разрыва, мы будем иметь и на будущее время такого соседа, которым уже нельзя будет пренебрегать как прежде».

В связи с этим Ф.Л. Гейден считал необходимым укрепить оборону Владивостока настолько, чтобы она не нуждалась в содействии сильной эскадры. Одновременно Военное министерство возбудило вопрос об особых канонерских лодках для Амура.

Правда, достигнув к концу октября значительной остроты, вооруженное противостояние России и Китая так и не переросло в войну. Анализируя дипломатические документы, А.Д. Воскресенский пришел к выводу, что в переговорах с китайским уполномоченным, зашедших было в тупик к 21 октября, благодаря смягчению позиции российской стороной уже 24 октября наступил перелом.

Надо полагать, этому способствовало осознание Петербургом рискованности и разорительности военного решения в сложившейся обстановке. Но едва ли обе стороны сразу уловили начинавшиеся подвижки. В частности, А.Г. Жомини 25 октября сообщил во Владивосток: «Получили приказание тянуть переговоры до января, тогда решится война или мир. Если военные действия будут неизбежны, они могут начаться только в мае».

Достоверно состоявшуюся перемену подтверждает другая телеграмма А.Г. Жомини, поступившая к С.С. Лесовскому через К.В. Струве, передавшего ее из Токио 11/23 ноября: Переговоры с Цзеном возобновлены, причем с нашей стороны сделаны уступки, взамен обязательства китайцев ратифицировать договор и уплатить нам военные расходы. Есть надежда на соглашение, если китайцы примут последнее наше требование».

С.С. Лесовский, из-за раннего похолодания еще 28 октября запросивший у Петербурга разрешения на зимовку эскадры в портах Японии, и получивший его 4 ноября, а через пять дней — согласие на посещение Иедо, откладывал выход до последней возможности, опасаясь разрыва с Китаем.

Теперь же адмирал приказал всем кораблям следовать в Нагасаки и Иокогаму и первым ушел 13 ноября на «Европе» из Владивостока. А утром следующего дня, в штормовом море, обрушившаяся на палубу крейсера волна ударила С.С. Лесовского о кнехт, переломив ему правую ногу, в результате чего начальник морских сил надолго выбыл из строя, отложив свои прежние планы.

Тем временем в Петербурге все больше осваивались с мыслью об уступках Китаю. Как указывалось выше, в пользу такого решения говорило и финансовое положение России, и относительная слабость войск на Дальнем Востоке, и необходимость уделять внимание Ахалтекинской экспедиции генерала М.Д. Скобелева, а также стремление сохранить спокойствие на границах своих среднеазиатских владений с Китаем и Афганистаном. 30 ноября состоялось заседание Особого совещания под председательством Д.А. Милютина, на котором, по настоянию министра иностранных дел и нового главы финансового ведомства, А.А. Абазы, было принято решение возвратить Китаю долину реки Текес и не требовать изменений в правилах торговли. Но участники совещания не желали отказываться от тех статей Ливадийского договора, которыми предусматривалось учреждение российского консульства в городе Урумчи и разрешалось плавание по реке Сунгари, что имело как военное значение — для знакомства с водной коммуникацией, ведущей в глубь территории Маньчжурии, так и экономическое — позволяя посредничать во внешней торговле последней, и даже политическое, ибо зависимость в торговле могла сделать Пекин более покладистым в отношениях с Петербургом.

Встретившись с Н.К. Гирсом 3 декабря, Цзен наконец согласился взять за основу Ливадийский договор, пересмотрев его положения. При этом китайский уполномоченный проявил твердость и вынудил российских дипломатов снять весьма важную статью с требованием судоходства по Сунгари. 14 декабря на Певческом мосту подготовили ноты о допустимых изменениях в договоре, 15 декабря А.И. Кояндер телеграфировал из Пекина, что по уверениям приближенных Ли Хунчжана Китай подпишет соглашение на выдвинутых Россией условиях, а 28 декабря Цзунлиямынь предписал Цзену сделать это немедленно.

Хотя в действительности Петербургский договор был подписан лишь 12 февраля 1881 года, уже в декабре 1880 года Морское министерство стало уделять Тихоокеанской эскадре меньше внимания. Эскадра же, командование которой 11 декабря временно принял контр-адмирал О.Р. Штакельберг, оставалась в японских портах до весны 1881 года, ожидая ратификации договора цинским правительством.

В конце 1880 года окончательно определился план действий сухопутных и морских сил России в случае войны с Китаем. Он был установлен запиской начальника Азиатского отделения Главного штаба, генерал-майора Л.Н. Соболева, от 21 декабря, высочайше утвержденной 23 декабря и переданной в Главное Адмиралтейство 30-го. В записке отмечалось, что война с Китаем «есть одна из самых трудных политических и военных задач, так как невозможно и думать окончить одним ударом».

Для решающего удара, утверждал Л.Н. Соболев, необходимо демонтировать два — три корпуса, что вызовет расход 200–300 млн руб. и ослабит армию на западной границе, создавая «опасные усложнения» при существующей внешнеполитической обстановке.

Несколько страниц записки отводилось описанию театров военных действий: западного, охватывавшего Восточный Туркестан и Джунгарию; восточного, включавшего территории Восточной Монголии и Маньчжурии; и морского. На западном театре, разоренном самими китайцами при подавлении восстания дунган, предусматривались только активно-оборонительные операции вблизи границ, дополняемые мерами по созданию независимых от Пекина буферных «мусульманских государств: Кашгарского и Джунгарского», о которых еще в 1878 писал К.П. фон Кауфман.

На восточном предполагалось наступление по Амуру и Сунгари вглубь Маньчжурии, вплоть до Гирина, для чего требовалось «расширение речных средств», на морском же — охрана эскадрой собственного побережья и блокада китайского, с бомбардированием приморских пунктов и высадкой десантов.

Судя по всему, записка составлялась на случай разрыва в ближайшем будущем, так как принимала в расчет возможности многочисленной эскадры С.С. Лесовского, которую ожидало неизбежное сокращение по экономическим соображениям, тогда как китайский флот вскоре должен был увеличиться, о чем в Главном штабе знали из донесений военных и дипломатических агентов в европейских странах. Перспективу его роста, конечно, отчетливее всего рисовали сообщения морских агентов, особенно Н.А. Неваховича. 17 октября он донес о предполагаемой покупке Пекином в Англии двух крейсеров с ходом 16 уз, превосходившим скорость большинства российских кораблей, а 26 ноября — о заказе заводу «Вулкан» в Штеттине двух броненосцев. Кроме того, Китай приобретал мины заграждения, самодвижущиеся мины Уайтхеда и другое вооружение. Казалось, что соседняя империя превращается в достаточно опасного сухопутного и морского противника, и до Японо-китайской войны 1894 года, изменившей расстановку сил на Дальнем Востоке, России приходилось всерьез считаться с нею.

Китайский броненосец «Дин-Юань», строившийся германской фирмой «Вулкан»

Крейсер «Европа», на котором С.С. Лесовский прибыл в Японию

В декабре 1880 года, ожидая ратификации цинским правительством Петербургского договора, еще не избавившийся от костылей С.С. Лесовский и формально замещавший его О.Р. Штакельберг на всякий случай приняли меры для обеспечения эскадры всем необходимым. Начальник морских сил провел секретные переговоры с шанхайским торговым домом «Мелчерс и К°» о снабжении российских кораблей в японских портах.

Стараниями К.В. Струве и О.Р. Штакельберга удалось заручиться выгодными условиями нейтралитета Японии в возможной войне России с Китаем. Их задача облегчалась тем, что несмотря на казалось бы состоявшееся в начале 1881 года соглашение между Токио и Пекином о разделе островов Рюкю, отношения двух государств оставались прохладными, и Петербург мог рассчитывать на доброжелательную позицию Японии.

Свое расположение японцы демонстрировали 21 января 1881 года, во время аудиенции у микадо контр-адмирала О.Р. Штакельберга со штабом и командирами кораблей, затем во время осмотра японскими моряками российских судов на Иокогамском рейде 29 января. Но особенно оно проявилось во время приема в столице адмирала С.С. Лесовского, который после ратификации 3 мая китайцами Петербургского договора готовился к возвращению на родину. 25 мая бывший начальник морских сил пришел на «Европе» из Нагасаки в Иокогаму, где его встретил морской министр адмирал Кавамура. Оттуда С.С. Лесовский отправился в Токио и 26 мая нанес визиты князьям императорского дома, министрам и иностранным дипломатическим представителям. 3 июня состоялась аудиенция у микадо, а на следующий день в честь почетного гостя был дан парад войск токийского гарнизона и прощальный обед. Без сомнения, такие проводы объясняются не только официальным статусом С.С. Лесовского или воспоминаниями о его плавании к берегам Японии на фрегате «Диана» в 1854 году, о чем на прощальном обеде говорил Кавамура, но и внешнеполитической ситуацией. По окончании чествования, адмирал 7 июня отплыл на «Европе» в Гонконг.

Уходил в прошлое Кульджинский кризис, преподавший российскому правительству и, в частности, Морскому министерству несколько уроков. Прежде всего, он выявил слабость сухопутных сил, дислоцированных вдоль границ Китая, особенно на Дальнем Востоке. Исправить сложившееся положение было трудно, главным образом потому, что малонаселенные области Восточной Сибири с трудом могли обеспечить продовольствием и резервами даже расквартированные там в мирное время части. Их личный состав, вооружение, боеприпасы приходилось доставлять морем из Одессы и Кронштадта, что обходилось достаточно дорого и требовало времени, драгоценного в случае внезапного обострения отношений с соседями. К тому же, крайне растянутые морские коммуникации оказались бы весьма уязвимыми, особенно при столкновении с Англией.

Обычный состав отряда судов в Тихом океане, не превышавший к началу 1880-х годов трех-пяти крейсеров, не позволял эффективно действовать против Китая. С началом кризиса его пришлось увеличить и довести до 12 кораблей, включая два броненосных, к которым присоединились три корабля Сибирской флотилии и пароход Добровольного флота «Москва».

Однако сосредоточение их на театре завершилось осенью, и лишь благодаря неподготовленности китайцев это промедление не сказалось на положении дел. Вместе с тем выяснилось, что такое соединение трудно снабжать, особенно углем, и ремонтировать, учитывая отсутствие на берегах Тихого океана вполне обустроенных российских баз. Так, даже во Владивостоке тогда не было дока, а небольшие и плохо оборудованные мастерские располагали не более чем 200 работниками, две трети из которых составляли матросы Сибирской флотилии.

Впрочем, несмотря на свои недостатки, Владивосток сохранил значение главного российского военного порта на Тихом океане. С.С. Лесовский, прежде выступавший за перенос портовых учреждений в залив Святой Ольги или соседнюю бухту Святого Владимира, осмотрев их, отказался от такой мысли. 17 ноября 1880 года он писал А.А. Пещурову: «Все эти три бухты замерзают и слишком удалены от театра предполагаемых войн». Однако, по его мнению, за отсутствием лучшего предпочтение следовало отдать Владивостоку, уже освоенному и относительно хорошо продовольствуемому: мясо туда доставляли корейцы, а овощи выращивали местные китайцы-манзы. К тому же размеры бухты Золотой Рог позволяли разместить в ней большую эскадру.

Еще одним плюсом Владивостока представлялись угольные разработки в его окрестностях, хотя и незначительные. В числе желавших получить право на добычу угля в долине реки Сидими был опытный предприниматель, англичанин Моррис. По ходатайству С.С. Лесовского, рассчитывавшего на успех дела, такое право англичанину предоставили 13 февраля 1881 года, однако вскоре выяснилось, что добываемый в открытых копях уголь столь же посредственного качества, как и сахалинский или японский — такасимский, поставлявшийся на суда Тихоокеанского отряда с 1878 года.

Ограниченность доступных ресурсов, обусловившая незначительность постоянных вооруженных сил на дальневосточной окраине, казалось, побуждала российское правительство к сдержанности во внешней политике и скорейшему развитию экономики региона, в первую очередь сельского хозяйства. И Петербург некоторое время действительно избегал обострения отношений с Китаем и Японией. Что касается второй задачи, то к ее выполнению соответствующие ведомства приступили на основании высочайше утвержденного 1 июня 1882 года, мнения Государственного Совета о производстве трехлетнего опыта переселения крестьян в Амурскую и Приморскую области с пособием от казны.

И еще одно последствие имел Кульджинский кризис: благодаря ему в Морском министерстве осознали необходимость устройства собственных угольных станций на пути российских кораблей из Европы в Тихий океан. Как отмечалось выше, такую мысль подал адмирал С.С. Лесовский, заботившийся о подготовке маршрута для переброски во Владивосток подкреплений и десанта. Когда международная обстановка стабилизировалась, и пришла пора возвратить в Кронштадт большинство кораблей эскадры, он воспользовался случаем и, как сообщил в письме А.А. Пещурову от 2 марта 1881 года, решил сформировать «два разведочных отряда: Восточный под командою адмирала Асланбегова на "Азии" с клиперами "Разбойник" и "Забияка", для отыскания удобных угольных станций в группах островов к востоку от Сингапура и поблизости его, как то: Натуна, Тамбелан и пр. Западный разведочный отряд под командою адмирала Штакельберга на "Африке" с клиперами "Джигит" и "Наездник" будет производить те же изыскания в группе Мальдивских, в Пукете и на Суматре. У Восточного отряда телеграфный станционер будет стоять в Сингапуре, у Западного в одном из портов Цейлона».

Таким образом, эта экспедиция одновременно служила и своего рода репетицией крейсерства. В дальнейшем целенаправленные поиски мест для размещения пунктов снабжения продолжались, но уже исключительно с целью обеспечения возможных крейсерских операций в океанах.

 

Глава 5

Разработка судостроительной программы при адмирале А.А. Пещурове

Морское министерство возлагало большие надежды на крейсера. К началу 1880-х годов в основном была завершена разработанная в соответствии с воззрениями Константина Николаевича программа строительства полуброненосных фрегатов и клиперов, из которых должны были формироваться отряды для действий на торговых коммуникациях вероятных противников. Последний, восьмой клипер «Опричник» вступил в строй в конце 1880 года. В сентябре 1880 года на стапеле Нового Адмиралтейства началась сборка корпуса первого, а в феврале 1881 года на Балтийском заводе — второго полуброненосного фрегата усовершенствованного типа «Минин» — «Дмитрия Донского» и «Владимира Мономаха».

Теперь можно было приступить и к строительству мореходных броненосцев, однако этому мешала не утихавшая борьба сторонников и противников круглых кораблей — «поповок». Симпатии генерал-адмирала к первым обрекали вторых на поражение, но их сопротивление заставило руководство ведомством предварительно испытать предложенную адмиралом А.А. Поповым новую конструкцию корпуса на заказанной в Англии императорской яхте «Ливадия». Уникальный заказ оказался весьма дорогостоящим, и образовавшийся перерасход с согласия Государственного Совета возместили из кредита, предназначавшегося на строительство фрегатов.

В результате Морскому министерству не хватило средств на текущие кораблестроительные и ремонтные работы, поэтому пришлось внести дополнительные ассигнования в смету 1881 года. Когда же А.А. Пещуров передал ее государственному секретарю, а тот — контролирующим ведомствам, то они в очередной раз потребовали представить «соображения о наилучшем типе для будущих наших боевых судов, с возможно точным указанием стоимости их и предстоящих Государственному казначейству в ближайшем будущем издержек на судостроение».

Клипер «Вестник» — один из последних кораблей, построенных в рамках программы 1871 года

Полуброненосный фрегат «Дмитрий Донской»

Вдобавок Министерство финансов настаивало на таком распределении работ, чтобы они не вызвали увеличения ежегодных кредитов на эти цели.

Его позиция, несомненно, объясняется кадровыми переменами, произошедшими осенью 1880 года под влиянием М.Т. Лорис-Меликова. Будучи главой Верховной распорядительной комиссии, а затем министром внутренних дел, он старался провести на министерские посты своих ставленников, представителей либеральной бюрократии. Сперва генерал способствовал увольнению в отставку непопулярного министра народного просвещения, графа Д.А. Толстого, затем министра финансов С.А. Грейга, на смену которому в октябре пришел председатель Департамента экономии Государственного Совета А.А. Абаза. Незадолго перед тем товарищем министра финансов назначили бывшего ректора Киевского университета, профессора-экономиста Н.Х. Бунге, разработавшего по поручению Александра II программу дальнейшей экономической политики, направленную на преодоление бюджетного дефицита. Среди предложенных им мер, разумеется, фигурировало и сокращение расходов по всем ведомствам. В связи с этим вполне уместным становилось требование строгого их планирования.

Министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов

Министр финансов Н.Х. Бунге

Однако Морское министерство пыталось уклониться от составления долгосрочных планов, указывая, в частности, на то, что «при современном положении кораблестроения во всех государствах, определение на большое число лет вперед числа и рода судов к постройке, а тем более подробное исчисление необходимых на то сумм, не будет иметь практического значения».

Такое утверждение было близко к истине. На протяжении 1870-х годов на вооружение российских боевых кораблей поступили нарезные орудия увеличенного калибра и с большим удлинением ствола, самодвижущиеся мины (торпеды) и мины заграждения, на них стали устанавливать электрическое освещение, гидравлические приводы, паровые машины двойного, а затем и тройного расширения, водотрубные котлы (испытывались на «Вице-адмирале Попове» и «Петре Великом»), всевозможные вспомогательные механизмы и другие новинки техники. Непрерывное усиление артиллерии заставляло инженеров периодически утолщать броню и менять ее расположение, минная угроза вызвала появление систем конструктивной подводной защиты и потребовала увеличения скорости хода, а значит и мощности машин.

Нередко даже английские, французские, итальянские корабли устаревали прежде, чем успевали войти в строй, и нуждались в срочных переделках. В России же, с ее слаборазвитой промышленностью, все проблемы усугублялись. Возник заколдованный круг: удешевление судов было возможно при серийном, во всяком случае постоянном производстве, но ни у частных лиц, ни у правительства не было средств для сколько-нибудь значительных заказов отечественным предприятиям; не было и желания делать такие заказы, ввиду быстрого технического прогресса, а также качественного превосходства и дешевизны иностранной продукции. Финансовое и контрольное ведомства в описываемый период не заботились о субсидировании отечественного машиностроения, уделяя внимание преимущественно достижению бюджетного равновесия.

На заседании 18 декабря 1880 года Департамент государственной экономии постановил, что он, «согласно мнению Государственного контроля, признает и с своей стороны совершенно необходимым, в интересах как развития наших боевых сил на море, так и ограждения Государственного казначейства от излишних расходов, Морскому министерству в течение предстоящего 1881 г. представить на усмотрение Государственного Совета общий план предполагаемых сим министерством кораблестроительных работ, а также соображения о наилучшем типе для будущих наших боевых судов».

Исполняя это постановление, в Главном Адмиралтействе приступили к разработке перспективной судостроительной программы, фатально обреченной на неоднократные изменения.

Хранящиеся в Российском государственном архиве военно-морского флота (РГАВМФ) документы не позволяют точно определить момент начала работы над нею. Не вызывает сомнений лишь то, что программа разрабатывалась по указаниям великого князя Константина Николаевича, но под контролем А.А. Пещурова, который после отъезда генерал-адмирала 7 января 1881 года на лечение за границу получил известную самостоятельность. Управляющий министерством, в начале 1860-х годов командовавший клипером «Гайдамак», а затем прикомандированный к кораблестроительному департаменту и в 1866 году ездивший в Англию для ознакомления с броненосным судостроением, был достаточно компетентным моряком. Однако продолжительное управление канцелярией выработало у него стремление абстрагироваться от некоторых экономических и внешнеполитических реалий, что отразилось в его записке, датированной 26 апреля и представленной Константину Николаевичу на следующий же день.

Сославшись на завет императора Николая I — поднять Россию на уровень первоклассной морской державы, превосходящей союз второстепенных государств, А.А. Пещуров писал: «Понимая указание это в том смысле, что мы должны быть на море сильнее союза наших ближайших соседей, задачей Морского министерства, к которой оно постоянно стремилось и стремится, должно быть создание такого флота, который равнялся бы соединенным флотам Германии, Швеции и Дании в Балтийском море, турецкому в Черном, а на Дальнем Востоке возникающим флотам Китая и Японии».

Не касаясь вопроса о достижимости подобной цели, заметим, что записка учитывала в составе морских сил трех балтийских государств, включая и корабли, предусматривавшиеся действовавшими судостроительными программами, 23 броненосца со 183 орудиями крупного калибра и 25 крейсеров с 250 орудиями. Турция после войны 1877–1878 годов все еще обладала флотом из 14 мореходных броненосцев со 130 орудиями. Китай же с Японией вместе взятые имели три броненосных корабля, четыре крейсера и восемь канонерских лодок, вооруженных крупнокалиберными пушками. Но положение легко могло измениться за счет утверждения новых программ, с усовершенствованными проектами, или модернизации старых кораблей. Более того, в Европе уже строились недавно заказанные цинским правительством броненосцы, крейсера и миноносцы. Поэтому нельзя не признать, что управляющий министерством ориентировался в своих расчетах на весьма приблизительные цифры.

«Баден» — один из первых германских броненосцев, построенный в 1876–1883 годах

Японский броненосец «Фузо»

Планируя строительство и содержание флота, равного флотам нескольких крупных держав, включая Германию, и в 1880-е годы поставлявшую России оружие и технику, А.А. Пещуров, пожалуй, стремился лишь обосновать наибольший размер ассигнований. Надо думать, что он понимал эфемерность надежд на точное исполнение составленного плана. Возможно, адмирал сознательно игнорировал те противоречия, даже вражду, которые разделяли Германию и Данию, Японию и Китай и позволяли ожидать нейтралитета одних при войне с другими, а значит и ограничиваться на соответствующих морских театрах меньшими силами. Впрочем, для Тихого океана планом и предназначались только транспорты, посыльные суда, канонерские лодки и миноносцы: обосновывалось это скудостью государственного бюджета, малонаселенностью Приморской области и отсутствием «в ней всяких промышленных средств, необходимых для самостоятельного существования там какой бы то ни было морской боевой силы». Далее утверждалось, что «необходимые для военных в том крае действий морские силы могут быть отделяемы, в виде временных эскадр, от Балтийского флота, так как трудно предположить, чтобы нам возможно было вести активную морскую войну одновременно с нашими соседями на Балтийском море и с Япониею и Китаем».

Несомненно, у А.А. Пещурова не было достаточных оснований даже для столь уклончивого утверждения, ведь не далее как в 1878 году само Морское министерство готовилось к нападению англичан на Владивосток. Признавалось им и влияние последних на китайцев. К тому же в Главном Адмиралтействе не располагали сведениями, позволявшими судить о характере широкомасштабных боевых действий на Тихом океане. Неоднозначный опыт экспедиций капитана 1 ранга И.Ф. Лихачева в 1860 и вице-адмирала С.С. Лесовского в 1880 году скорее указывал на многочисленные трудности, которые могли возникнуть при войне с одним только Китаем, особенно если учесть, что подобная война и возможное усиление позиций России на Дальнем Востоке затрагивали интересы Англии, способной, по меньшей мере, оказать давление на Японию, чтобы ужесточить условия ее нейтралитета. Однако условием продолжительной и успешной борьбы с Китаем была опора на хорошо оборудованные базы в близлежащих водах, отсутствие которых, по представлениям адмирала С.С. Лесовского, возмещалось как раз использованием японских портов и содействием иностранных торговых фирм. Не говоря о гадательности таких расчетов, они не учитывали возможности разрыва с самой Японией.

Контр-адмирал А.А. Пещуров

Нельзя сказать, что А.А. Пещуров не придавал значения обстоятельствам базирования. В другом месте своей записки, касаясь планов крейсерской войны с Францией, Англией и Германией, он заметил, что «содержание в океане большого числа крейсеров, при отсутствии у нас обеспеченных убежищ, или пунктов для пополнения запасов и необходимых исправлений, представит огромные затруднения», однако и в этом случае, видимо, учитывая мнение генерал-адмирала, признал такую войну возможной и даже указал на 12 районов океана, в каждый из которых с ее началом следовало отправить по два-три крейсера.

По расчетам управляющего министерством, России нужен был флот, доведенный до следующего состава:

на Балтике: 12 броненосцев 1-го класса типа «Петр Великий» и 14 броненосцев 2-го класса, в число которых попали броненосные башенные фрегаты, батареи и броненосные лодки «Чародейка» и «Русалка». Береговая оборона возлагалась на 11 мониторов, 20 канонерских лодок типа «Ерш» и 100 миноносцев. Снабжение возлагалось на шесть транспортов;

на Черном море: восемь броненосцев 1-го класса, два броненосца 2-го класса, под которыми понимались «поповки», шесть посыльных судов и 20 миноносцев типа «Батум»;

для крейсерской службы: пять фрегатов типа «Минин», 10 быстроходных крейсеров типа английского «Айрис» и 15 клиперов;

для Сибирской флотилии: четыре канонерские лодки, одно посыльное судно, 10 миноносцев и два транспорта;

в Каспийском и Белом морях при знавались необходимыми лишь небольшие суда для гидрографических работ, буксиры, портовые баркасы и несколько пароходов.

«Батум» — первый мореходный миноносец российского флота, ставший образцом при проектировании первых миноносцев программы А.А. Пещурова

Вице-адмирал Г.И. Бутаков

Очевидно, что разработанный А.А. Пещуровым штат закреплял первенствующую роль за Балтийским флотом, на который возлагалась как оборона собственного побережья, так и вскользь упомянутые действия в Средиземном море, и крейсерские операции в океанах. Черноморскому флоту, судя по всему, ставилась расплывчатая задача борьбы с турецким флотом. Определенных указаний на подготовку Босфорской десантной операции в записке нет, равно как и озабоченности ростом военно-морских сил тихоокеанских соседей России. Сравнение записок А.А. Пещурова и С.С. Лесовского позволяет предположить, что нового управляющего проблемы Дальнего Востока интересовали меньше, нежели прежнего.

Ввиду грозящей внезапным началом войны неопределенности политического положения в Европе, под которой он, видимо, понимал напряженность франко-германских отношений и перманентную нестабильность на Балканах, А.А. Пещуров предложил строить корпуса кораблей на отечественных верфях, но часть механизмов и материалов, по причине высокого их качества и сравнительной дешевизны, считал целесообразным закупить за границей, где думал заказать и образцы новых миноносцев. Учитывая же наличие у судостроительных предприятий России на Балтике и в Черном море всего семи стапелей для крупных судов, продолжительность и стоимость работ на которых министерству была известна, управляющий установил двадцатилетний срок выполнения кораблестроительной программы. Всего, включая мелкие суда для Каспия и Белого моря, предстояло построить 95 кораблей общей стоимостью свыше 215 млн руб. При нормальном годовом бюджете около 29,5 млн руб. Морское министерство могло выделить на эти цели в 1882–1902 годах до 102 млн руб. и нуждалось в сверхсметном ассигновании еще 114 млн руб.

Записка А.А. Пещурова стала по сути дела сводом идей, высказанных в разное время А.А. Поповым, И.А. Шестаковым, Н.М. Чихачевым, С.С. Лесовским, Г.И. Бутаковым, Н.В. Копытовым и другими адмиралами и офицерами. Видимо, ее можно считать выражением сформировавшегося к началу 80-х годов XIX века коллективного мнения большей части командного состава флота по некоторым вопросам стратегии и судостроения. Впрочем, полного единодушия среди этого большинства, конечно, не было.

Опыт Гражданской войны в США 1861–1865 годов и Русско-турецкой войны 1877–1878 годов показал перспективность минного оружия, энтузиасты которого поторопились объявить о скором конце господства броненосцев на морях. В печати появились статьи с призывами отказаться от их строительства в пользу миноносцев и крейсеров. Видимо, сомнения в целесообразности расходов на броненосцы испытывала и флотская верхушка: еще в декабре 1879 года А.А. Пещурову и С.С. Лесовскому пришлось доказывать беспочвенность таких сомнений великому князю Алексею Александровичу.

А в марте — начале апреля 1881 года, когда работа над судостроительной программой близилась к окончанию, по приказанию А.А. Пещурова адмиралам и офицерам были разосланы специально отпечатанные брошюры: «Вопрос о постройке новых броненосцев в Италии», написанную адмиралом И.А. Шестаковым, а также «О значении броненосных судов для германского флота» и «О северном германском союзном флоте», вышедшие без подписи, но принадлежавшие, скорее всего, перу Н.А. Неваховича. Последние брошюры должны были не только обосновать значение броненосцев, но и обратить внимание моряков на быстрое усиление германского флота. Вслед за ними по тем же адресам отправились литографированные копии записки А.А. Пещурова от 26 апреля.

Не все еще адмиралы успели получить их, как в Петербурге произошли события, предвещавшие близость кадровых перемен в Морском министерстве. Начались они вскоре после убийства 1 марта 1881 года народовольцами императора Александра II. Для моряков не было секретом, что взошедший на престол под именем Александра III наследник цесаревич весьма критически относился к сложившимся «под шпицем» порядкам. Разумеется, этим не замедлили воспользоваться заинтересованные в переменах лица. Едва 2 марта высшие военные и гражданские чины империи принесли в Зимнем Дворце присягу на верность государю, как 3 и 4 марта главный командир Санкт-Петербургского порта, вице-адмирал Г.И. Бутаков препроводил в канцелярию министерства доклады руководимой капитаном 1 ранга Н.В. Копытовым конторы над портом, от 12 и 25 февраля, с обоснованием необходимости снижения цен на корпус фрегата типа «Минин» и паровые машины, строившиеся на Балтийском заводе.

Завод, одно время принадлежавший английскому акционерному обществу, в 1876 году преобразованному в русское, контрольный пакет акций которого выкупило Морское министерство, пользовался значительной свободой и покровительством великого князя Константина Николаевича. Его директор, М.И. Кази, сумел сохранить не только многих инженеров-англичан, но и налаженные связи с британскими поставщиками, у которых, по сути дела в нарушение законов об употреблении в судостроении исключительно отечественных материалов, закупал сравнительно дешевые железо, сталь и готовые механизмы. Балтийский завод постоянно получал заказы, и хотя качество, как и сроки исполнения оставляли желать лучшего, к началу 1880-х годов оказался единственным предприятием министерства, способным строить наряду с корпусами кораблей машины большой мощности. В его оборудование, судя по всему, через посредство князя Э.А. Ухтомского было вложено до четверти миллиона рублей из личных средств генерал-адмирала.

Данное обстоятельство и непрерывная практика позволили настолько наладить производство, что конкуренция с заводом стала весьма трудной не только для казенных, но и для частных российских предприятий.

Однако привилегированное положение Балтийского завода, который в Морском министерстве называли «великокняжеским», намекая на участие в прибылях Константина Николаевича, устраивало не всех моряков. Правда, открыто выступить против такой льготы долго не решались. Это стало возможным лишь с воцарением Александра III. Новый монарх откровенно недолюбливал своего дядю за разорительные эксперименты в судостроении, псевдолиберализм, скверный характер и безнравственность (открытое сожительство с А.В. Кузнецовой). 17 марта государственный секретарь Е.А. Перетц отметил в дневнике, что император сказал о Константине Николаевиче своему брату, великому князю Владимиру Александровичу: «Я не могу его видеть; пусть уедет он, куда хочет».

М.И. Кази, управляющий Балтийским заводом в 1877–1893 годах

Г.И. Бутаков, разделявший чувства царя к генерал-адмиралу и его окружению, включая М.И. Кази, игнорировал едва ли не прямые приказания А.А. Пещурова заключить контракт с Балтийским заводом, что раздражало великого князя к удовольствию недоброжелателей последнего, среди которых были такие влиятельные фигуры, как К.П. Победоносцев и Н.М. Баранов. Наконец, 11 мая 1881 года, по окончании сессии Государственного Совета, Константин Николаевич отправился в свое крымское имение Орианду. А утром 19 мая А.А. Пещуров получил высочайшее повеление безотлагательно представить проект указа о временном замещении должности генерал-адмирала великим князем Алексеем Александровичем, принявшим это назначение без энтузиазма.

На следующий день Александр III в Гатчине подписал подготовленный указ, затем 23 мая вызвал к себе близкого Константину Николаевичу А.В. Головнина и приказал ему передать великому князю, чтобы он просил об отставке с постов генерал-адмирала и председателя Государственного Совета.

В понедельник, 25 мая, во время очередного доклада управляющего министерством, Александр III, по словам А.А. Пещурова заметил, что прежние планы создания морских сил, превосходящих соединенные флоты соседей России, неосуществимы, так как «Германия не допустит нас не только превзойти ее морские силы, но даже сравняться с ними, не говоря уже о других балтийских наших соседях, и что нам остается некоторая свобода действия лишь на Черном море, где нам и следует сосредоточить свою морскую деятельность».

Передав разговор с императором великому князю Алексею Александровичу в записке от 3 июня 1881 года, управляющий министерством высказал и свое убеждение в том, что западные державы никогда не позволят, чтобы Россия впредь воевала с Турцией один на один, тогда как подобная война с Германией вполне вероятна. Он писал, что существующий Балтийский флот в состоянии обезопасить Кронштадт и столицу от нападения с моря, но нужно усилить его настолько, чтобы предотвратить высадку неприятельского десанта на российской территории.

Кроме того, ему представлялось необходимым обеспечить флоту способность проводить активные операции против германских и шведских портов и даже «сразиться с германским флотом по крайней мере при равных шансах на успех. Если мы достигнем этого условия, то этим самым достигнем возможности действовать с моря наступательно против Германии, Кроме этих трех целей Балтийский флот, как флот имеющий свободный выход на просторы океана, должен выделять из себя и те отряды, которые при различных политических случайностях представляется необходимым посылать нам в Средиземное море или Восточный океан».

Заметив, что сильный флот на Черном море нужен России только для завоевания Константинополя и проливов, которое неизбежно вызовет вмешательство других держав, адмирал, решительно расходясь со мнением императора, отдавал предпочтение развитию морских сил на Балтике. Вместе с тем, сообщив великому князю о повелении Александра III тщательно обсудить его мысли, А.А. Пещуров указал на необходимость испросить высочайшее разрешение на созыв совещания с участием военного министра и министра иностранных дел. Непонятно, почему он не включил в число участников министра финансов, позиция которого, учитывая известные проблемы с бюджетом, имела существенное значение и могла повлиять на итоги будущего совещания. В подготовленной тогда же программе управляющий предложил рассмотреть вопросы о том, какие действия флота имеет в виду военное ведомство при столкновениях с Германией и Турцией. Причем, не касаясь высадки на берега Босфора, А.А. Пещуров интересовался, планируют ли армейцы «какие-либо десантные операции к германским берегам». От дипломатов требовался перечень тех пунктов Тихого океана, где следовало держать станционеров.

Тем временем, в канцелярию Морского министерства стали поступать первые отзывы адмиралов на составленный Пещуровым проект усиления флота. Всего в делах РГАВМФ сохранилось 19 записок по этому предмету. Авторы 13 из них в основном согласились с проектом управляющего и внесли в него более-менее существенные, но не принципиальные коррективы. В записках же адмирала Г.И. Бутакова, вице-адмиралов П.А. Перелешина, И.А. Шестакова, Н.М. Чихачева, контр-адмиралов В.П. Шмидта и Н.Н. Андреева содержались самостоятельные рассуждения о путях дальнейшего развития российских военно-морских сил. Наиболее разработанными оказались проекты Н.М. Чихачева и И.А. Шестакова, имевшие как общие черты, так и заметные различия.

Сходство было в том, что оба адмирала отмечали, с одной стороны, изменение политической ситуации в Европе, подразумевая, видимо, образование Германской империи, а с другой — промышленный и технический прогресс, не позволявший более придерживаться принципов императора Николая I. И Н.М. Чихачев, и И.А. Шестаков считали соревнование с Германией в судостроении бесперспективным и предлагали, при разрыве, бороться с нею крейсерскими операциями, дополняемыми береговой обороной на Балтике. Оба подчеркивали важность усиления Черноморского флота. Оба указывали, что лучше закупать дешевые материалы и готовые корабли за границей, чем переплачивать отечественным заводам за изделия низкого качества, поставляемые не в срок.

Разными были подходы к организации морских сил и их задачам. И.А. Шестаков обратился к своей старой идее и предложил сформировать из кораблей Балтийского флота три отряда для Тихого океана, каждый в составе четырех броненосцев 2-ro класса, четырех крейсеров 1-го класса и шести — 2-го, с тем, чтобы один отряд постоянно находился на Дальнем Востоке, другой — на пути туда, а третий — на ремонте в Кронштадте. Еще три отряда, каждый из двух броненосцев 2-го класса, двух крейсеров 1-го и двух — 2-го класса, предназначались для Средиземного моря. Те из отрядов, которые оставались в Кронштадте, вместе с шестью новыми таранами и существующими броненосными батареями, мониторами, канонерскими лодками и миноносцами, должны были обеспечить оборону балтийского побережья, а остальные — вести крейсерскую войну.

На Черном море адмирал считал нужным «иметь все в готовности для действия в удобный час», так как «исторические, экономические и естественные условия направляют в ту сторону наше развитие». Судя по всему, под «удобным часом» он понимал возможность войны с Турцией в момент «разъединения» Европы, то есть политического кризиса или вооруженного столкновения, подчеркивая необходимость в этом случае «кончать дело скорее», что, с его точки зрения, обеспечивалось наличием девяти, «для полноты тактических единиц», сильных броненосцев.

Однако особое внимание И.А. Шестаков обращал на Дальний Восток. «По мнению моему, там всего удобнее развиваться избытку наших народных сил», — писал он. «Там же, в соседстве нашем, возникает государство, обещающее стать восточною Англиею, и мы не должны допустить Японию к подобному значению. Нам указана между нею и Китаем (непосредственным соседом нашим на две с лишком тысячи верст) завидная роль посредника, которому всегда будет возможно употребить посредничество в свою пользу. На Тихом же океане, или оттуда (в особенности после прорытия Панамского перешейка, за истинную нейтральность которого ручается политический догмат Штатов), мы можем нанести существенный вред нашим европейским противникам, не исключая ближайших соседей (Германии. — Авт.), явно заботящихся о приобретении колоний. Но мечтать быть грозным без собственной базы действий — утопия. Нужно развить наши военные средства в Уссурийском крае, и постоянно содержать там силы, достаточные даже для нападения на колонии противников, не только на торговлю их. Только этим способом мы отвлечем их от наших внутренних морей, запертых трактатами и могуществом природы».

Надо сказать, что интерес адмирала к Дальнему Востоку вполне соответствовал духу времени. Он был характерен для политиков и предпринимателей последней четверти XIX века и во многом определялся, с одной стороны, теми качественными изменениями в международной торговле, которые произошли после открытия в 1869 году Суэцкого канала, значительно сократившего путь на Восток, а также с началом массового применения в 1870-х годах более экономичных судовых паровых машин двойного расширения. Возросшая рентабельность морских перевозок сделала дальневосточные рынки более привлекательными для европейской промышленности, особенно после кризиса 1873 года. К тому же рынки эти шире открылись европейским товарам после окончания Опиумных войн с Китаем и революции Мэйдзи в Японии. В тот же период завершалось освоение Соединенными Штатами своих западных территорий и началось их продвижение в сторону Азиатского материка покупкой у России в 1867 году Аляски и подписанием в 1875–1878 годах договоров с вождями островов Самоа и Гавайских. Европейские и американские изделия направлялись в порты Китая и Японии, нарастал и обратный поток китайских и японских товаров в Америку и Европу, стимулировавший интерес к тихоокеанским странам.

Что касается России, то она ближе узнала Дальний Восток благодаря начавшимся в конце 1850-х годов походам туда учебных отрядов Балтийского флота. Постепенно в российских городах и деревнях стали появляться всевозможные безделушки, преимущественно японского изготовления, привозимые офицерами и матросами. По их же рассказам с заморскими странами знакомились и обывательские массы. В апреле 1876 года было открыто так называемое «русское адмиралтейство» в деревне Иноса близ Нагасаки, а с 1880 года установились регулярные рейсы пароходов Добровольного флота из Одессы во Владивосток, с заходом в Шанхай и Нагасаки. Но российские коммерческие предприятия на Дальнем Востоке развивались крайне медленно. Освоение этого региона требовало огромных капиталовложений, длительного времени, а главное — труда и инициативы, сопоставимых с европейским и американским натиском, что не учитывалось в теоретических построениях таких энтузиастов, как И.А. Шестаков.

Адмирал Н.М. Чихачев, в отличие от И.А. Шестакова несколько лет прослуживший на Дальнем Востоке и получивший о нем более отчетливое представление, вовсе не стал затрагивать эту тему. В своем отзыве на записку А.А. Пещурова основное внимание он уделил возможной войне с Германией, относившейся, по его мнению, к числу первоклассных морских держав, против которых следовало «в Балтике вести войну оборонительную и, напротив того, в океанах вести войну наступательную. Для оборонительной войны требуется укрепить те из наших портов, которым правительство придает значение. В этих укрепленных портах иметь от Морского министерства для содействия их обороне такие средства, которые потребует Военное министерство, для выполнения тех задач, которые оно возложит на флот».

На случай войны с державами второстепенными, он считал необходимым создать эскадру из девяти сильных броненосцев, разделенных на два типа: четыре «глубокосидящих» и пять «мелкосидящих», более приспособленных к условиям Балтийского моря. Такая эскадра превзошла бы соединенные силы датского и шведского броненосных флотов, что позволило бы ей при разрыве блокировать порты этих стран. А в случае столкновения с первоклассной морской державой она могла «быть сосредоточена в укрепленном порте на Балтийском море. Если эскадра эта и не удержит от блокады наших портов, то во всяком случае весьма затруднит неприятельскую блокаду портов Финского залива, а также и всякие серьезные попытки против Кронштадта или Свеаборга, так как неприятелю для своего обеспечения и снабжения своего флота пришлось бы отделить сильную эскадру для блокады нашей эскадры из 9 броненосцев, а потому значительная часть его флота была бы отвлечена от главных целей и этим самым ослабив (так! — Авт.) себя».

Анализируя положение на юге России, Н.М. Чихачев заметил: «Неприведение в исполнение Сан-Стефанского договора и не свободный для нас Босфор дают чувствовать, что наша дипломатическая и военная задачи на Востоке еще не разрешились, а потому на Черном море более, чем где-либо мы нуждаемся в сильном флоте и, главным образом, в скорой его постройке».

Он предлагал создать флот, состоящий из восьми броненосцев, разделенных, подобно балтийским, на два типа, отличающихся осадкой, и способных «прорваться в укрепленных узкостях», то есть в Босфоре. Учел адмирал и необходимость строительства в Севастополе сухого дока для ремонта боевых кораблей.

Очень подробно Н.М. Чихачев разработал вопрос о крейсерской войне. Он считал, что такая война, «направленная на нанесение расстройства торговле, положим, хоть против Англии, косвенно отзовется весьма сильно на все морские государства, а потому весьма понятно, что мы не можем ожидать сочувствия ни в одной из морских держав, а напротив того, должны ждать не только строгого нейтралитета, но даже косвенного противодействия. При таких обстоятельствах содержание крейсеров во время войны будет весьма затруднительно, и тем затруднительнее, чем крейсеры будут мельче, малосильнее и не внушающие к себе уважения как к силе. Устройство же различных складов или rendes-vous в отдаленных пунктах океанов, для снабжения крейсеров, легко могут быть открыты неприятелем, и во всяком случае отвлекут наших крейсеров на большую часть времени от их прямого назначения, а потому при таких обстоятельствах идеалом крейсеров должна быть полная независимость от портов, чтобы они могли вмещатьщать в себе военные и другие припасы, а равно провизию по крайней мере на годовое плавание, а топлива minimum на 10 000 миль».

Образец такого крейсера адмирал видел в итальянском броненосце «Италия», способном совершать дальние походы и действовать вблизи коммерческих портов не опасаясь встречи со сторожевыми судами. Насчитывая «всего шесть мест в океанах, где может быть принесен крейсерами чувствительный ущерб неприятельской морской торговле, а именно: в Атлантическом океане на параллели 50° 30′ N шир[оты] — 8° S шир[оты], Индийский океан, Австралия и Китайское море», К.М. Чихачев полагал нужным иметь шесть крейсеров типа «Италия» в дополнение к пяти кораблям типа «Минин», «Князю Пожарскому», пяти клиперам и одному крейсеру типа «Ярославль», заказанному Добровольным флотом, чтобы держать по три корабля в каждом районе».

Броненосец «Италия», имевший мощное вооружение, большую скорость хода — 18 уз, но не имевший поясной брони; ориентируясь на этот корабль Н.М. Чихачев предлагал построить шесть крейсеров для действий на океанских коммуникациях

Крейсер «Память Меркурия» (бывший «Ярославль»)

Число построенных малых миноносок казалось ему чрезмерным, и он предлагал оставить для Кронштадта шесть, для таких балтийских портов, как Либава, Виндава, Свеаборг, Выборг, Рига и Ревель по два, а для Черного моря и Владивостока по 10 штук.

В заключение Н.М. Чихачев отметил, что «без фундаментальной переорганизации русского флота все стремления Морского министерства будут тщетными и проекты, а равно и расчеты, выведенные на 20 лет, при существующей организации флота и его управлений будут невыполнимыми. Не флоты иностранных держав главным образом страшны для нас, но они пока непобедимы для нас организациею своих флотов, умением дешево строить, дешево их ремонтировать, дешево содержать свои флоты, ограничиваясь умеренным личным составом и имея в запасе прекрасно организованный резерв как судов, так и экипажей. Все, что им стоит рубль, нам обходится три».

Очередной призыв к реформированию флота Н.М. Чихачев сопроводил подробными финансовыми выкладками, свидетельствовавшими, что стоимость кораблей, запланированных А.А. Пещуровым к постройке, с учетом закупки материалов и механизмов за рубежом, завышена управляющим на 28 %. Ссылаясь на свою брошюру «Относительная производительность морских бюджетов в Европе», распространение которой было запрещено министерством, адмирал доказывал, что за те же деньги Англия, Франция, Германия строят судов гораздо больше и гораздо быстрее, а стало быть проект А.А. Пещурова «не достигает цели».

В целом записки адмиралов продемонстрировали довольно широкий спектр мнений по отдельным вопросам. Так, Н.М. Чихачев, И.А. Шестаков, П.А. Перелешин, вице-адмирал И.Г. Руднев, главный командир Черноморского флота и портов адмирал М.П. Манганари указывали на необходимость скорейшего усиления Черноморского флота, в то время как главный командир Петербургского порта адмирал Г.И. Бутаков и Н.Н. Андреев поддержали А.А. Пещурова в намерении предпочесть ему Балтийский флот. Н.М. Чихачев, И.A. Шестаков, П.А. Перелешин, В.П. Шмидт, председатель кораблестроительного отделения МТК вице-адмирал А.А. Попов и контр-адмирал О.П. Пузино выступали за крейсерскую войну, а вице-адмирал Ф.Я. Брюммер и Н.Н. Андреев отрицали ее эффективность. Г.И. Бутаков и О.П. Пузино соглашались с необходимостью провести предложенную Н.М. Чихачевым реформу, в целесообразности которой сомневался Ф.Я. Брюммер (прибавим, вместе с ненавидевшим Н.М. Чихачева великим князем Константином Николаевичем, определенное влияние коего на руководящий состав флота и после удаления от дел нельзя сбрасывать со счетов, и С.С. Лесовским). Вице-адмиралы В.А. Стеценко, А.А. Попов, Н.М. Чихачев предлагали укрепить один из незамерзающих балтийских портов, вместе с тем А.А. Попов и И.А. Шестаков настаивали на укреплении Владивостока.

 

Глава 6

Особое совещание 21 августа 1881 года. Формирование военно-морской доктрины и уточнение судостроительной программы

К концу июля 1881 года в распоряжении А.А. Пещурова находились материалы, отражавшие позицию большей части руководства ведомством. Видимо, к тому же времени сложилась благоприятная обстановка и для обсуждения поставленного императором Александром III вопроса о задачах флота. В начале августа А.А. Пещуров направил военному министру генералу П.С. Ванновскому и управляющему Министерством иностранных дел Н.К. Гирсу письма с просьбой уведомить его, когда им удобнее собраться на совещание под председательством великого князя Алексея Александровича, 13 июля утвержденного в должности генерал-адмирала. 8 августа пришел ответ Н.К. Гирса, которого больше устраивали среда и четверг. Поэтому А.А. Пещуров договорился с ним провести совещание в четверг, 20 августа, в кабинете министра иностранных дел. Об этом известили П.С. Ванновского, однако 19 августа выяснилось, что Александр III перенес на этот день осмотр Ижорских адмиралтейских заводов. Разумеется, встречу пришлось отложить, так как великий князь Алексей был обязан сопровождать императора.

Совещание состоялось 21 августа. В распоряжении исследователей есть лишь его итоговый документ, позволяющий судить о конечном, согласованном мнении министров, учитывая позицию императора признавших, что на первом плане должно стоять восстановление морских сил на Черном море, а уже затем флотов на других морях. Безусловное господство на водах Черного моря, — говорилось в постановлении, — представляет для нас задачу первостепенной важности, как в смысле участия России в общем движении и оборотах всемирной торговли, так и, в особенности, в смысле поддержания наших политических интересов, при постепенно приближающейся окончательной развязке восточного вопроса. Историческое развитие этого вопроса, и современное отношение к нему европейских держав, несомненно убеждают, что окончательная его развязка не может совершиться без участия всех великих держав, из которых каждая готовится предъявить свои специальные домогательства и поддержать их силою. Для того же, чтобы при этой ликвидации Россия не осталась навсегда обойденною и устраненною от участия во всемирных политических и торговых интересах, ей необходимо готовиться, хотя и исподволь, но неуклонно и определительно к тому, чтобы в момент наступления развязки овладеть устьем Босфора, укрепиться на обоих его берегах и, став прочно у входа в Черное море, оградить его воды и берега от всякого посягательства.

Такую операцию возможно совершить единственно посредством быстрого, почти внезапного десанта, исполненного в минуту надобности. Для чего необходимо: иметь такой боевой флот, который мог бы очистить Черное море от турок и запереть устье пролива на время переезда первого десантного эшелона, и такой транспортный флот, который мог бы перевезти в один раз корпус войск, достаточный для действий против тех сил, которыми Порта может наспех располагать в окрестностях Босфора».

Отметим сходство положений данного постановления с решениями Ливадийского совещания 1879 года. Несомненно, на них также сказалась позиция Военного министерства, в целом не изменившаяся и при новом его руководстве. Здесь, на наш взгляд, особенно чувствуется влияние начальника Главного штаба, генерал-лейтенанта Н.Н. Обручева, приверженца идеи Босфорской операции. На заседании 21 августа ее проводил П.С. Ванновский, смягчающие же формулировки принадлежат, очевидно, Н.К. Гирсу.

Отдав дань черноморским проблемам, министры, вместе с тем, согласились, что морским силам на Балтике подобает сохранять «первенствующее значение сравнительно с флотами других держав, омываемых водами этого моря. Для сего флот наш не должен уступать Германскому, а буде можно должен иметь даже перевес над ним в открытом море. Самая оборона берегов Балтийского моря должна быть активная, не допускающая блокады и готовая воспользоваться всяким удобным случаем для перехода в наступление. В этих видах, помимо численного состава судов, необходимо стремиться к тому, чтобы флот наш не был прикован большую часть года к Кронштадту, а имел более свободное и самостоятельное положение на водах Балтийского моря, что может быть достигнуто лишь устройством обеспеченных стоянок (с необходимыми мастерскими) для судов названного флота в наименее замерзающих частях наших берегов (как например Виндаве, Ганге и Балтийском порте)». Нельзя не обратить внимания на явную связь этих пожеланий с мыслями, высказанными А.А. Пещуровым в записке от 3 июня.

Задачи Сибирской флотилии совещание ограничило разведкой и транспортной службой. «Затем, в случае отдельных столкновений с Китаем и Япониею, при мирных отношениях к европейским морским державам, предстоит откомандировывать в воды Тихого океана (по примеру 1880 года) особые эскадры из состава Балтийского и Черноморского наших флотов (при чем в числе судов непременно должны быть и мелкосидящие, пригодные для действий в портах); для ограждения же общих политических интересов России необходимо располагать в водах Тихого океана достаточным количеством крейсеров, которые могли бы в случае столкновения с европейскими державами серьезно угрожать их торговле, нападая на их коммерческие суда, склады и колонии», — гласило постановление. Видимо, столь умеренный подход к нуждам дальневосточной окраины удовлетворял всех собравшихся.

И конечно же, по требованию военного министра совещание, сверх основных задач, признало необходимость обеспечить оборону низовьев Дуная, а также крепостей на Висле, Немане и в устье Западной Двины речными броненосными судами. В интересах военного ведомства и Министерства иностранных дел планировалось содержать на Каспии небольшую флотилию, включающую два крейсера и несколько пароходов.

Таким образом, собравшиеся 21 августа министры попытались совместить воедино и намерение прежнего руководства Морским ведомством развивать оборонительный флот на Балтике, а также строить крейсера для борьбы с Англией или Германией, и разделяемое Военным ведомством желание Александра III подготовиться к окончательному разрешению Восточного вопроса на Черном море, казавшемуся тогда актуальным. Судя по всему, проблемы Дальнего Востока в тот момент мало занимали А.А. Пещурова, Н.К. Гирса и П.С. Ванновского (впрочем, последний едва ли успел войти в курс всех дел своего министерства). В постановлениях нет никаких указаний на возможность существенного усиления Сибирской флотилии и соответственного оборудования Владивостокского или иного порта, способного служить как базой крейсерских операций, так и опорным пунктом при разрыве с Китаем. Не чувствуется и критического отношения к экспедиции 1880-ro года. Вместе с тем, более пристальное внимание к вопросам, касавшимся безопасности европейских границ государства, учитывая трудности освоения его восточных земель, можно признать вполне оправданным, тем более, что овладение Босфором с высокой вероятностью влекло за собой конфликт не только с Англией, но и с Австро-Венгрией и ее союзницей — Германией. В целом решения совещания заложили основы будущей морской политики России на длительный период. 22 сентября 1881 года военный министр представил итоговый документ императору Александру III, наложившему на него резолюцию: «Совершенно одобряю эти заключения». 24 сентября П.С. Ванновский сообщил об этом А.А. Пещурову.

Оставалось разработать конкретный план мероприятий, прежде всего, по строительству и ремонту кораблей, портовых сооружений, заводов и мастерских, чтобы уточнить величину необходимых ассигнований. Его стержнем руководство Морским министерством сделало кораблестроительную программу, отвечавшую поставленным стратегическим целям. Поэтому именно с ее требованиями предстояло соотнести как финансовые, так и производственные ресурсы, находившиеся в распоряжении Морского ведомства, она же диктовала и задачи оборудования морских театров.

Но до того, как в министерстве началась разработка такой программы, великий князь Алексей Александрович решил сменить председателя кораблестроительного отделения МТК, надо полагать, главным образом из-за крайне отрицательного отношения императора к судам его конструкции. 14 октября 1881 года А.А. Пещуров, поддерживавший переписку с опальным Константином Николаевичем, сообщил великому князю, что на место А.А. Попова Алексей Александрович приглашает И.А. Шестакова.

Адмирал принял предложение с оговоркой, сославшись на «слабеющие силы», и отправился в поездку по английским и французским портам, чтобы ближе ознакомиться с современным судостроением. 16 ноября он был назначен на новый пост высочайшим приказом по Морскому ведомству.

Тем временем генерал-адмирал сформировал комиссию под своим председательством для «обсуждения вопроса о будущем составе флота», иначе говоря, для пересмотра предложений управляющего министерством. В нее вошли: A.А. Пещуров, главный командир Кронштадтского порта, адмирал П.В. Козакевич, Г.И. Бутаков, С.С. Лесовский, А.А. Попов, П.А. Перелешин, И.А. Шестаков, В.А. Стеценко, Ф.Я. Брюммер, О.П. Пузино, Н.Н. Андреев. Делопроизводство было поручено новому директору канцелярии, капитану 1 ранга Н.И. Казнакову. 15 ноября Пещуров распорядился собрать адмиралов на первое заседание, назначенное на пятницу, 20 ноября 1881 года, в помещении канцелярии.

Вместе с извещениями о предстоящем заседании членам комиссии разослали брошюру с отзывами М.П. Манганари, И.Ф. Лихачева, А.А. Попова, П.А. Перелешина, И.A. Шестакова, Г.И. Бутакова и Н.Н. Андреева на записку А.А. Пещурова.

Состав комиссии, конечно, был отнюдь не случаен: в нее вошли прежний и новый управляющие министерством, прежний и новый председатели кораблестроительного отделения МТК, главные командиры портов на Балтике, директор Инспекторского департамента, старшие и младшие флагманы Балтийского флота, активно обсуждавшие записку от 26 апреля. Вместе с тем, в большинстве своем они являлись сторонниками теории крейсерской войны и усиления преимущественно Балтийского флота, именно в таком духе высказались в собственноручных отзывах Г.И. Бутаков, А.А. Попов, О.П. Пузино, В.А. Стеценко, отчасти Н.Н. Андреев. Интересна в этом отношении записка С.С. Лесовского от 4 сентября 1881 года, не поспевшая к совещанию 21 августа. Предшественник А.А. Пещурова был одним из творцов морской политики второй половины 1870-х годов, хотя, разумеется, и не ведущим, но достаточно авторитетным, чтобы оказать на преемника некоторое влияние.

Составленная во французском городе Люшоне, где адмирал залечивал сломанную ногу, записка обращала внимание читателя на бурный рост германского флота, который уже в 1866 году, во время очередного Критского восстания, сумел выслать в Средиземное море отряд из четырех броненосцев, тогда как Россию представлял один фрегат «Петропавловск». Заметив, что с тех пор положение не улучшилось, С.С. Лесовский сетовал на слабость отечественных морских сил, лишенных возможности играть подобающую роль в решении «на водах Средиземного моря разных международных вопросов». Обратившись к положению на Балтике, бывший управляющий министерством указал на опасность, при разрыве с Германией, высадки ею десанта в Финляндию, что угрожало российским войскам войной на два фронта. Причем, в случае успеха Германия приобретала морские базы у ворот Кронштадта и Петербурга. Но и без такой высадки господство кайзеровского флота позволяло обеспечить снабжение наступающей германской армии по морю, не отвлекая железные дороги от переброски подкреплений.

Без каких-либо комментариев согласившись с предлагаемым А.А. Пещуровым составом сил на Черном море, адмирал затронул положение на Дальнем Востоке. Считая, что Японию поразил финансовый кризис, чреватый политической смутой и отвлекающий эту страну от усиления своего флота, он высказал уверенность в том, что Китай, все «партии» которого сходятся в «непримиримой ненависти и презрении к европейцам», опаснее, так как ради достижения самостоятельности не остановится перед расходами на вооружение. Коснувшись крейсерской войны, С.С. Лесовский сослался на вышедшую во Франции в 1875 году книгу П. Дизлера, писавшего о наилучших типах крейсеров 1-го и 2-го ранга вполне в духе теории, воспринятой и Константином Николаевичем, стремившимся сочетать дорогостоящие полуброненосные фрегаты с дешевыми клиперами.

Позиция С.С. Лесовского была близка многим членам комиссии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что несмотря на известное мнение императора о необходимости отдать предпочтение развитию Черноморского флота они основное внимание уделили Балтике и крейсерам, посвятив им четыре заседания из пяти: 20 и 27 ноября, 1 и отчасти 8 декабря. Решения комиссии были сформулированы следующим образом: «Наш Балтийский броненосный мореходный флот должен состоять из броненосцев, без разделения их на ранги и категории, но одинаково пригодных как для плавания в Балтике и европейских морях, так и для посылки в отдаленные моря по разным назначениям. При сооружении наших мореходных броненосцев следует пользоваться уже готовыми и испытанными типами, обладающими хорошими морскими качествами, но совершенствуя их постепенно и соответственно дальнейшему развитию разных отраслей военно-морского дела и техники.

Несмотря на обширные планы создания броненосного флота, «Петр Великий» в течение долгого времени оставался сильнейшим броненосцем российского флота

Броненосцы эти надо строить не как единичные суда с огромной наступательной и оборонительной силой и не для исключительных и специальных целей, а чтобы они совмещали в себе по возможности больше таких качеств, какие потребуются по нашим военно-морским стратегическим соображениям. Но во всяком случае углубление их должно быть таково, чтобы они могли проходить Суэцким и Панамским каналами, т. е. не более 26 футов.

При определении же числа и боевой силы мореходных броненосцев для Балтики следует руководствоваться тем же масштабом, какой принят за основание соображений в записке управляющего Морским министерством, т. е. по сравнению числа орудий больших калибров на наших броненосцах и на судах соседних государств, при чем число орудий в башнях принято считать вдвое».

Легко понять, что отразившиеся в журнале заседания принципы развития ударного ядра флота исключали дальнейшее увлечение «поповками», изъяны конструкции которых вполне выяснились во время перехода из Англии в Севастополь императорской яхты «Ливадия», получившей серьезные повреждения днища во время шторма 9 октября 1881 года. Большинство адмиралов предпочло не транжирить и без того ограниченных средств ради явно сомнительных экспериментов, а пустить их на создание достаточно гибкого, универсального инструмента для решения широкого круга военных и политических задач.

Императорская яхта «Ливадия», авария которой положила конец экспериментам с круглыми судами

Признав необходимость, «в стратегическом отношении, иметь на Балтике первоклассный передовой порт, откуда можно было бы во всякое время года выслать в открытое море наш боевой мореходный флот», комиссия по финансовым соображениям отложила его устройство на будущее и ограничилась выбором станции (пункта базирования). Отказавшись от Либавы, Виндавы и Моонзунда, главным образом из-за их мелководности, она постановила: «Балтийский порт приспособить, но без фортификационных укреплений, как зимнюю станцию, со всеми необходимыми портовыми учреждениями, только для временной зимней стоянки совершенно готовых к бою мореходных военных судов, для высылки их по назначению во всякое время года». Решено было также оборудовать для зимовки нескольких кораблей и в качестве «оперативного базиса в военное время» Свеаборгский порт.

Обратившись к крейсерской войне, адмиралы отметили «особенную трудность» успешного ее ведения Россией, «пока не имеющей в отдаленных морях ни колоний, ни портов, ни других безопасных убежищ, столь необходимых для крейсеров в смысле опорных пунктов, на случай весьма возможных исправлений, а также для снабжения их топливом и провизией, и наконец для освежения судовых команд. Кроме того, трудность задачи крейсерской войны для России с неприятелем, обладающим более сильным военным флотом и связанным с другими государствами более обширными интересами морской торговли, будет еще осложняться строгим нейтралитетом дружественных для России держав». Однако указав на эти весьма серьезные, едва ли преодолимые и в будущем препятствия, они все же утверждали: «Принимая во внимание географическое положение двух главных наших морей — Балтийского и Черного, которые кроме своей замкнутости, зависящей или от сил неприятеля, или от усмотрения соседних государств, закрываются еще самой природой, по климатическим условиям, вследствие более или менее продолжительного замерзания наших портов в Балтике, Комиссия единогласно признала, что при таких неблагоприятных … обстоятельствах для действий нашего флота в своих внутренних водах, крейсерская война в открытых морях представляется для России почти единственным и весьма сильным средством для нанесения во время войны существенного вреда торговым интересам неприятеля, обладающего более или менее значительным коммерческим флотом, при чем комиссией было обращено большое внимание на необходимость надлежащей фортификационной защиты Владивостока и обеспечения его хорошими путями сообщения с Сибирью, как единственного пока нашего порта в Тихом океане, который в военное время может служить хотя и отдаленным опорным пунктом для наших крейсеров».

Черноморскому флоту было посвящено заседание 4 декабря. Журнал его весьма лаконичен, несмотря на оживленные прения, развернувшиеся в действительности между оппонентами А.А. Попова и самим адмиралом по поводу строительства броненосцев его конструкции.

Однако отредактированный А.А. Пещуровым текст журнала сообщает лишь, что комиссия согласилась с положениями записки от 26 апреля и постановлением Особого совещания 21 августа, указав на непременное условие — содержать в Черном море броненосцы «самого сильного типа». Впервые, хотя и очень неопределенно, упоминались транспорты, приспособленные для перевозки десантной бригады с артиллерией и кавалерией.

Сохранившиеся в фондах РГАВМФ замечания И.А. Шестакова, Г.И. Бутакова и А.А. Попова по поводу работы комиссии позволяют представить, насколько упорной была борьба между ними на заседаниях. С обеих сторон раздавалась довольно жесткая критика, не выходившая, впрочем, за рамки отдельных вопросов судостроения и стратегии. Нельзя сказать, что все предложения А.А. Попова отвергались. Так, судя по всему, именно благодаря его инициативе в журналы № 2 и № 5 внесли постановление о соединении Владивостока с Сибирью хорошими путями сообщения.

Впрочем, трудно судить о том, в какой мере эта мысль принадлежит самому адмиралу. Незадолго до начала заседаний он получил письмо от М.И. Кази, с которым был дружен. Выехавший перед тем в Монтрё к больной жене, Кази 4/16 октября 1881 года поделился с ним впечатлениями от брошюры с отзывами семи адмиралов на записку А.А. Пещурова и между прочим заметил, что «только развитием наших военно-морских сил на Тихом океане мы можем влиять нашим флотом на разрешение наших политических задач в Европе, я даже думаю, что мы не можем считать себя утвердившимися на Тихом океане, какие бы мы не сделали там затраты, пока мы не соединим нашего тихоокеанского побережья с Россией железной дорогой через Сибирь. Эта железная дорога, как бы дорого она ни стоила, необходима для возвышения экономического значения Сибири и для нашего политического значения в Европе и на Дальнем Востоке».

В том же письме М.И. Кази, видимо, вслед за Н.М. Чихачевым, которого он, тем не менее, сурово критиковал из-за личной неприязни, говорил о значении крейсеров, близких по характеристикам к броненосцам типа «Италия», утверждая, что «нам без боя уступят проливы, необходимые России для ее культурной жизни, когда увидят нас сильно утвердившимися на Тихом океане» с несколькими такими крейсерами, «способными безнаказанно опустошать богатейшие колонии наших сильнейших врагов — англичан». Конечно, то обстоятельство, что письмо M.И. Кази появилось после прочтения им записки Н.М. Чихачева, не может служить доказательством заимствования и самой идеи. Однако в этом свете по меньшей мере преувеличенным кажется вышедшее из-под его пера в июле 1892 года и спустя несколько месяцев опубликованное утверждение: «Десять, двенадцать лет назад я один твердил о крейсерах в 15 000 тонн водоизмещения».

Выступая в периодической печати, директор Балтийского завода предпочел забыть о подобных предложениях своего недруга, к тому же более трезво оценивавшего возможности крейсерской войны.

Видимо, и комиссия, включая участников Американской экспедиции 1863–1864 годов — С.С. Лесовского А.А. Попова и А.А. Пещурова не рассматривала крейсерство как панацею. Впрочем, состояние источников не позволяет вполне определенно судить об этом. 17 февраля 1882 года А.А.Попов писал Константину Николаевичу: «Вы конечно припомните, что в прошлое время не было ни одного моего доклада Вашему Императорскому Высочеству, успеху которого не противодействовал бы А.А.Пещуров, даже не деликатными способами. В настоящем случае, при таком направлении мыслей А.А. Пещурова, он придумывал в журналах заседаний, такие выражения, которые не связывали бы его действий в будущем; он не ожидал своей смены и конечно не предполагал, что таким путем он развяжет руки И.А. Шестакову».

Однако у нас нет оснований сомневаться, что журналы в целом верно передают содержание высказываний членов комиссии. Об этом свидетельствует отсутствие особых мнений, равно как и каких-либо замечаний по данному поводу в большинстве из сохранившихся писем и воспоминаний адмиралов. Надо полагать, что сколько-нибудь серьезные расхождения выявились лишь при обсуждении типов будущих кораблей. И тот факт, что в журналах настойчиво проводится мысль о необходимости строить мореходные суда, причем главным образом для Балтийского флота, подтверждает готовность обновленного руководства Морским министерством продолжать намеченную А.А. Пещуровым, по его словам, согласно указаниям Константина Николаевича, линию на расширение участия России в мировой политике.

Но материалы комиссии показывают также, что поиски компромисса между стремлением радикально решить восточный вопрос, предполагавшим усиление Черноморского флота, и желанием получить в свои руки орудие давления на Англию и отчасти Германию, требовавшим внимания к Балтийскому флоту и крейсерам, а значит и укрепления обороны Владивостока, привело к разрастанию корабельного штата, преимущественно за счет судов Сибирской флотилии, и к необходимости увеличения сверхсметных ассигнований. Видимо, по окончании заседаний комиссии, установившей лишь общее число кораблей каждого класса, канцелярия министерства приступила к разработке детального плана судостроения на предстоящий 20-летний период, завершившейся уже при преемнике А.А. Пещурова.

 

Глава 7

Первые шаги в подготовке Босфорской операции

В те же декабрьские дни 1881 года были сделаны и первые практические шаги по подготовке Морского ведомства к проведению Босфорской десантной операции. Начало ей положило письмо Д.А. Милютина А.А. Пещурову от 11 декабря 1880 года. Указав на зависимость Турции, сухопутные коммуникации которой были весьма плохими, от водных сообщений, а тем самым и от состояния защищающего их военного флота, министр отмечал: «Все политическое значение империи основывается почти исключительно на прочности ее в проливах». Подчеркнув, что «в настоящее время изучение Босфора, Дарданелл и ближайших к ним прибрежий Черного, Мраморного и Эгейского морей с особенною настоятельностью вызывает совместную деятельность агентов обоих ведомств», Милютин просил рассмотреть вопрос о назначении в Константинополь «особого офицера для совместных работ с агентом Военного министерства и изучения не только морских средств Турецкой империи, но и всех свойств приморской, береговой ее обороны».

К тому времени Морское министерство содержало трех официальных заграничных агентов: вице-адмирала И.Ф. Лихачева в Англии и Франции, вице-адмирала И.А. Шестакова в Италии и Австро-Венгрии и капитана 2 ранга Н.А. Неваховича в Германии, Дании и Голландии. Средств на четвертого агента в министерском бюджете не было. Поэтому 20 декабря А.А. Пещуров предписал главному командиру Черноморского флота и портов, адмиралу М.П. Манганари переслать командиру парохода-станционера «Тамань», капитану 1 ранга А.К. Панферову программу совместного с военным агентом сбора сведений о турецком флоте и береговой обороне.

Однако по сути дела А.К. Панферова снабдили обычной программой, предназначавшейся для командиров кораблей, отправлявшихся в заграничное плавание. Она предусматривала изучение иностранных портов, их фортификационных сооружений, мастерских, доков и складов, военных судов, а также коммерческого судоходства, особенностей местных товарных рынков и тому подобного. Д.А. Милютину сообщили копию программы, которая его, естественно, не удовлетворила. 6 января 1881 года генерал вновь обратился к А.А. Пещурову, подчеркивая, что в связи с произошедшими в последнее время на Балканах политическими переменами меняются и военные планы, «вырастает значение морского десанта», а вместе с тем потребность изучения «пунктов высадки и подступов к Босфору и Константинополю».

Военный агент в Турции, полковник В.Н. Филиппов, уже получил соответствующую инструкцию, и Д.А. Милютин настаивал на такой же ориентации работ представителя Морского ведомства.

Заметим, что письма военного министра позволяют скорректировать вывод, сделанный С.Д. Сказкиным на основе анализа записки от 5 октября 1880 года, будто для Д.А.Милютина захват проливов не только не был обязательным, но и «вообще выбывал из числа практических целей политики».

На наш взгляд, точнее было бы сказать, что генерал понимал необходимость серьезной и достаточно продолжительной подготовки к проведению операции, само начало которой ставилось им в зависимость от стабильности политического положения Турции. Отсюда и его настойчивое желание скоординировать действия непосредственно заинтересованных в данном вопросе ведомств.

Уступая такому желанию, моряки выслали 23 января 1881 года А.К. Панферову через М.П. Манганари дополнительную инструкцию. Спустя полтора месяца, 11 марта, А.А. Пещуров получил еще одно письмо Д.А. Милютина, с просьбой оказать помощь капитану А.П. Протопопову, «назначенному состоять при миссии в Афинах», в изучении района проливов. Как и прежде, Морское министерство отреагировало быстро, 16 марта уведомив об этом Кремера, а 19 марта — М.П. Манганари. Дальнейшая подготовка к Босфорской десантной операции производилась уже без Д.А. Милютина, который ушел в отставку 22 мая 1881 года, вскоре после высочайшего манифеста от 29 апреля, провозгласившего разрыв с либеральными тенденциями предыдущего царствования.

Документы свидетельствуют, что вначале представители обоих ведомств больше занимались Дарданеллами. Отчасти этому способствовало предложение оставшегося неизвестным лица продать за 45 турецких лир чертежи и планы дарданелльских укреплений. Завязалась переписка по данному вопросу. Военное Министерство прислало морякам записку об укреплениях пролива, а в ответ получило сведения о «морских учреждениях» Греции, собранные офицерами станционера в Пирее, шхуны «Псезуапе». Произошел также обмен сведениями о турецком флоте, впрочем, довольно общего характера, так как более близкому знакомству с предметом мешала строго соблюдавшаяся турками секретность, вплоть до запрета на осмотр не только судов и константинопольского адмиралтейства, но и прилегающей местности. Ссылаясь на подозрительность турок, А.К. Панферов требовал средств на оплату услуг переводчика и осведомителей, однако ему отказали.

Пароход «Тамань»

С.О. Макаров

Судя по всему, командиру «Тамани» за полгода так и не удалось сколько-нибудь продвинуть дело. Положение изменилось лишь при его преемнике, кандидатура которого определилась осенью 1881 года, когда капитан 1 ранга С.О. Макаров обратился к начальству с ходатайством о разрешении по семейным обстоятельствам провести зиму на юге. Видимо, тогда и возникла получившая одобрение Александра III мысль воспользоваться его знаниями и способностями. 17 октября управляющий министерством подписал секретное письмо послу в Турции, Е.П. Новикову, в котором говорилось о возложенном на офицера поручении по сбору сведений «относящихся как до турецкого флота, так и вообще представляющих интерес в стратегическом отношении» и просил оказать ему содействие.

Помимо инструкций, подобных уже выданным А.К. Панферову, С.О. Макаров 22 октября получил секретное предписание А.А. Пещурова: «Собрать гидрографические, метеорологические и топографические данные о берегах Босфора и выяснить: а) возможен ли десант на эти берега, в каких местах и в каких силах, б) время года и состояние погоды, наиболее благоприятные для этих операций…». Ему поручалось также определить, нужно ли предварительно разрушить береговые укрепления и какие силы для этого потребуются, возможно ли внезапное нападение миноносцев на стоянку броненосцев в бухте Золотой Рог. Четвертым пунктом значилось: «Изучить условия заграждения Босфора минами в различных местах. Составить план таких заграждений и перечислить необходимые для того материальные средства».

Надо сказать, что задача отнюдь не была для С.О. Макарова неожиданной. В 1878 году, когда появление у Константинополя английской эскадры адмирала Д. Хорнби заставило российских моряков принять меры против ее прорыва в Черное море, пароход «Великий Князь Константин» готовился ставить минные заграждения в Босфоре и у болгарских портов. Тогда командовавший им С.О. Макаров впервые провел у Бургаса остроумные опыты по измерению отклонения мин на течении: он размещал их за кормой движущегося парохода. Однако условность подобных измерений была очевидна. А.А. Пещуров предоставил ему возможность изучить вопрос на месте предполагаемых постановок.

С.О. Макаров принял командование «Таманью» во время планового посещения ею Николаева для смены части команды и профилактического ремонта. 2/14 ноября 1881 года он телеграфировал управляющему министерством о благополучном прибытии с пароходом в Константинополь, а 5 ноября в Главном Адмиралтействе получили телеграмму Е.П. Новикова о том, что командир станционера вручил письмо А.А. Пещурова от 17 октября и что необходимое содействие будет ему оказано.

С первых же дней своего пребывания в турецкой столице С.О. Макаров принял участие в дипломатической борьбе за контроль над плавучим маяком и спасательными станциями на черноморском побережье страны. В письме от 1 декабря он сообщал: «Англичане употребляют все старания, чтобы забрать его в свои руки, но наш посол при Оттоманской Порте Евгений Петрович Новиков, ясно сознавая как опасно дать англичанам устроиться у входа в Босфор, противодействует этому всеми мерами».

Позднее стало очевидным, что хлопоты Е.П. Новикова были напрасными: англичане все же возглавили турецкую спасательную службу, реорганизовав ее и превратив в эффективный орган для наблюдения за морскими подступами к проливу и оповещения о приближающихся к нему судах, что расширяло возможности береговой обороны Турции. Но осенью 1881 года, командир «Тамани» не раз консультировал как посла, так и капитана над Константинопольским портом И.П. Юговича, вошедшего в состав «международной спасательной комиссии». Впрочем, основное внимание он уделял решению тех задач, которые были поставлены перед ним управляющим министерством.

Всего полтора месяца потребовалось С.О. Макарову, чтобы обнаружить в Дарданеллах и Мраморном море, на глубине свыше 40 м., а затем и в Босфоре сильное противотечение. 24 декабря он писал А.А. Пещурову: «Нужно ли мне говорить Вашему Превосходительству, какое важное значение все это имеет по отношению к минному заграждению».

В те же дни выяснилась и устарелость русских карт Мраморного моря и Босфора, составленных еще в 1848 году, что заставило С.О. Макарова усадить офицеров станционера за их корректировку на основании новейших английских, французских карт и собственных наблюдений. Кроме того, ему удалось негласно раздобыть карты Константинопольского порта и европейского берега Черного моря у входа в Босфор, которые были высланы в Петербург при письме от 22 января 1882 года. Но к тому времени А.А. Пещуров уже покинул кресло управляющего Морским министерством.

 

Глава 8

Содействие развитию коммерческого мореходства

В начале 1880-х годов, как и в предыдущий период, российское правительство основное внимание уделяло военно-морскому флоту, регулируя развитие коммерческого судоходства преимущественно субсидиями нескольким пароходным обществам, так или иначе обеспечивавшим казенные интересы. Львиная доля субсидий перепадала Русскому обществу пароходства и торговли, учрежденному в 1856 году именно на условиях его субсидирования. С тех пор общество, начинавшее свою деятельность с пятью пароходами, разрослось до семи десятков судов, поглотив ряд мелких пароходств, и благодаря умелому руководству Н.М. Чихачева, с 1862 года занимавшего пост директора, практически монополизировало перевозки между отечественными портами Черного моря и даже потеснило иностранные компании на внешних линиях. Однако ему так и не удалось вырвать из рук иностранцев большую часть экспортных грузов. Попытки создать аналог РОПиТ на Балтике провалились, в значительной степени из-за конкуренции английских, германских, а также и финляндских судовладельцев, формально поднимавших российский флаг, но во многих отношениях остававшихся фактически самостоятельными. Несколько уцелевших в борьбе небольших обществ занимались в основном каботажными перевозками.

Развитию отечественного судоходства на Тихом океане препятствовала примитивность экономики еще не освоенных дальневосточных районов Российской империи. Впервые вопрос об учреждении четырех пароходных линий, связывающих Владивосток с портами Японского и Охотского морей, а также с Нагасаки и Шанхаем, был поставлен в 1872 году. Но лишь в 1875 году линия на Петропавловск-Камчатский и Командорские острова была передана купцу А.Ф. Филиппеусу, представлявшему интересы американского торгового дома «Гутчинсон, Кооль и К°», в 1871 году арендовавшего на 20 лет зверобойные промыслы Командорских островов и острова Тюленьего.

Пароход РОПиТ «Пушкин»

В 1879 году сообщения с Сахалином и зарубежными портами достались предприимчивому судовладельцу, купцу М.Г. Шевелеву.

Наконец, в 1880 году начались рейсы на Дальний Восток пароходов Добровольного флота, доставлявших во Владивосток из Одессы, а в первой половине 1890-х годов и из Петербурга, главным образом казенные грузы. На обратном пути они принимали партии чая в Ханькоу и, при посредничестве фирмы «Братья Фолькерт», хлопок, кофе, кокосовое масло и рис из Ост-Индии для отечественных и зарубежных получателей. Правда, как отмечал в 1882 году председатель Общества Добровольного флота К.П. Победоносцев: «Менее успешны попытки внедрить русский товар на иностранные рынки». Практически не получая прибыли, общество уже на третий год своего существования оказалось на грани банкротства и запросило государственной субсидии.

Более успешно развивалась деятельность российских арматоров на европейском Севере. Впервые пароходное сообщение по Белому морю и Ледовитому океану было установлено Товариществом Беломоро-Мурманского пароходства в 1871 году, но спустя три года оно прекратилось после гибели всех судов в навигационных авариях. Вскоре за эксплуатацию линий из Архангельска в порты Норвегии и отечественные гавани взялось Товарищество Архангельско-Мурманского пароходства (ТАМП). Его устав, высочайше утвержденный 6 мая 1875 года, предполагал порейсовую плату, а среди пайщиков крупнейшим было Министерство финансов.

Казенная субсидия, отсутствие конкуренции и выгодный контракт с Морским министерством на снабжение маяков помогли товариществу, располагавшему в первые годы своего существования всего тремя пароходами, встать на ноги.

Именно субсидии позволяли ТАМП совершать регулярные, но не всегда окупавшиеся рейсы на Мурман, а тем более на Новую Землю. Эти рейсы сыграли заметную роль в освоении Мурмана, толчок которому дали в 1858–1863 годах служебные письма и записки российского генерального консула в Христиании (Осло) А.И. Мехелина, архангельского губернатора Н.И. Арандаренко, Н.Я. Данилевского, изучавшего по заданию Министерства государственных имуществ северные морские промыслы. Правда, осознавая необходимость содействия хозяйственному освоению Севера, правительство по финансовым соображениям долгое время ограничивалось субсидированием отдельных предприятий и предоставлением налоговых льгот поселенцам на Мурмане, согласно высочайшему повелению от 22 ноября 1868 года, дополненному в 1876 году, и поселенцам на Новой Земле, согласно высочайшему повелению от 19 июля 1881 года. Заметим, что поначалу льготами охотнее пользовались не русские поморы, а норвежские рыбаки и зверопромышленники, а также финны, считавшиеся российскими подданными, но русского языка не знавшие и препятствовавшие поселению русских в своих колониях.

Пароход Добровольного флота «Владивосток»

Норвежские промысловики не только заселяли западную часть Кольского полуострова, но с каждым годом все глубже проникали в российские воды и начинали вытеснять оттуда поморов. Поэтому с 1869 года, когда поморы братья Воронины обратились в Министерство внутренних дел с прошением о запрещении норвежцам промысла у российских берегов, туда хлынул поток жалоб, вызвавших мысль об учреждении крейсерства для охраны северных территориальных вод. Сочувствуя ей, Морское министерство готово было выделить одно из своих судов, но не имело средств на его содержание в продолжительном плавании.

Поэтому лишь после длительной переписки, в 1881 году Архангельский порт снарядил для патрулирования районов промысла китов шхуну «Полярная Звезда», а в 1882 году — шхуну «Бакан». Обе прежде занимались обеспечением гидрографических работ. Ветхость, малая скорость судов и ограниченные полномочия их командиров обесценили это крейсерство, оказавшееся при таких условиях бесполезным, и до 1893 года оно не возобновлялось.

В конце 1870-х годов продолжалось освоение Северного морского пути, главным образом западного его участка, проходившего через Баренцево и Карское моря. Однако производилось оно частным порядком, преимущественно на средства известных купцов М.М. Сидорова и А.М. Сибирякова, субсидировавших плавания английского капитана У. Виггинса на пароходах «Диана» в 1874 году и «Темза» в 1876 году к устью Енисея, капитана Д.И. Шваненберга на шхуне «Утренняя Заря» из Енисея в Петербург в 1877 году. На следующий год У. Виггинс совершил успешное плавание на пароходе «Уоркварт» к устью Оби, а А.М. Сибиряков на собственном пароходе «Оскар Диксон» в 1880 году попытался пройти к устью Енисея, но безуспешно. В 1875 и 1876 годах состоялись две экспедиции шведского ученого Н.А.Э. Норденшельда в Карское море. Правительство России, не принимая активного участия в этом процессе, все же в некоторой степени содействовало изучению Арктики. Так, когда на международных полярных конференциях 1879 года в Гамбурге, 1880 года в Берне и 1881 года в Петербурге по предложению австрийского исследователя, лейтенанта К. Вейпрехта была подготовлена программа Международного полярного года, предполагавшая устройство сети станций. Австро-Венгрия, Голландия и Россия взяли на себя организацию экспедиций на Новую Землю, полуостров Таймыр и в устье реки Лены. Уже в 1881 году состоялась экспедиция полковника корпуса флотских штурманов С.А. Моисеева к устью Оби, а весной 1882 года была снаряжена экспедиция лейтенанта К.П.Андреева на Новую Землю, отправившаяся в путь 22 мая.

Касаясь развития коммерческого пароходства нельзя обойти вопрос о том, в какой мере судоходные предприятия могли служить резервом личного и корабельного состава военно-морскому флоту. До известной степени ответом на него служат повторявшиеся на протяжении десятилетий сетования по поводу крайнего недостатка квалифицированных кадров. И в начале ХХ века писавшие на данную тему авторы отмечали: «Команды на коммерческие суда набираются из людей, приходящих на заработки со всех концов империи; люди эти — случайные базарные рабочие, совершенно не знакомые ни с морем, ни с морскою службой и лишенные всякого понятия о какой бы то ни было дисциплине». В подавляющем большинстве они являлись крестьянами-отходниками, нанимавшимися на короткие сроки. Поэтому, как свидетельствовала администрация РОПиТ, «в урожайные годы дело комплектования торговых судов вообще, а пароходов Русского общества в особенности, доходит до кризиса; несмотря на увеличенное содержание людей, нанятые на суда сбегают, бросают паспорта и деньги…».

Балтийские судоходные компании отличались тем, что на «всех плавающих и занимающихся каботажем судах — как паровых, так и парусных — все шкипера, штурмана и команды рижские немцы, латыши или иностранцы, и вовсе нет кровно русских». Рассчитывать на такие экипажи в случае войны, особенно с Германией, было трудно.

Следует учесть также, что с устранением в начале 1870-х годов с Балтийского моря русских каботажников, из числа жителей Осташковского уезда Тверской губернии и Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии, под сомнение была поставлена и возможность должным образом обеспечить каботажные перевозки в военное время. Подобное положение сложилось к началу 1880-х годов и на юге, где в качестве каботажных перевозчиков подвизались греки, турки, хорваты. По оценке изучавшего южный каботаж Л.П. Семечкина: «Общее число чужих судов, приходящих из-за границы для занятия каботажем у русских берегов, может быть определено, по собранным сведениям, до четвертой доли черноморского и до половины азовского каботажного флота».

Возникали проблемы и при использовании коммерческих судов в качестве вспомогательных сил военного флота. Русско-турецкая война 1877–1878 годов показала, насколько ограничены в этом отношении средства РОПиТ, передавшего морскому ведомству 13 небольших и пять более крупных пароходов. Последние, будучи вооружены для крейсерства, так и не сумели причинить неприятельскому торговому судоходству достаточно серьезного ущерба. Когда же возникла потребность выставить несколько океанских крейсеров для угрозы английской торговли, пришлось срочно закупить в Германии и США шесть крупных пароходов, так как у России на Балтике не оказалось подходящих судов.

 

Глава 9

Морское ведомство в 1881 году. Смена руководства

Для полноты характеристики разных элементов морской политики начала 1880-х годов следует сделать ряд дополнительных замечаний.

23 декабря 1880 года в Морском музее состоялась очередная военно-морская игра под руководством вице-адмирала Г.И. Бутакова. Составленная кэптеном Ф. Коломбом и получившая широкое распространение в Англии, она была в 1879 году привезена оттуда капитан-лейтенантом графом Г.М. Ниродом и с тех пор активно пропагандировалась прапорщиком корпуса флотских штурманов Н.Н. Беклемишевым. Первое время петербургские моряки, по предложению Н.В. Копытова, играли в Соляном городке, при IV отделе Императорского русского технического общества, в котором тогда председательствовал генерал-майор Н.Ф. Эгерштром, и лишь затем перебрались в зал Морского музея, занимавший часть башни Главного Адмиралтейства. Кронштадтцы познакомились с игрой 17 марта 1880 года, когда Н.Н. Беклемишев сделал о ней сообщение в зале кронштадтского Морского собрания, завершив его показательным состязанием с лейтенантом Н.Н. Шеманом при судействе капитана 1 ранга В.А. Давыдова.

После безуспешных попыток капитан-лейтенанта С.А. Скрягина возродить устаревший отечественный вариант игры, разработанный еще в 1848 году лейтенантом В.К. Войтом, стало очевидным, что основным средством развития тактического мышления флотских офицеров и впредь будет усовершенствованная Г.И. Бутаковым игра Ф. Коломба.

Недаром ей уделяли внимание многие просвещенные моряки. До конца 1880 года занятия посетили: управляющий министерством, контр-адмирал А.А. Пещуров, сразившийся с председателем артиллерийского отделения МТК, вице-адмиралом С.П. Шварцем, директор Инспекторского департамента, контр-адмирал М.Я. Федоровский, старший флагман Балтийского флота, вице-адмирал В.А. Стеценко, младшие флагманы контр-адмиралы Ф.Я. Брюммер, В.П. Шмидт, А.Е. Кроун, младший флагман Черноморского флота, контр-адмирал А.И. Баженов, начальник Морского училища и Николаевской морской академии, контр-адмирал А.П. Епанчин, член Конференции академии, контр-адмирал Р.А. Мирбах, капитан над Санкт-Петербургским портом, капитан 1 ранга Н.В. Копытов, директор министерской канцелярии, капитан 1 ранга Н.И. Казнаков, командиры судов, капитаны 1 ранга А.А. Корнилов, В.Г. Басаргин, заведующий Минным офицерским классом, капитан 1 ранга В.П. Верховской, начальник штаба главного командира Кронштадтского порта, капитан 1 ранга М.Н. Кумани, капитан 2 ранга И.М. Диков и другие.

***

В начале марта 1881 года, после переноса артиллерийского полигона с Волкова поля на Охтенское, состоялись первые в России успешные стрельбы снаряженными пироксилином снарядами в железные плиты толщиной до 152 мм. В отличие от снаряженных порохом, эти снаряды разрывались уже пробив броню. Спустя полгода, по инициативе Артиллерийского комитета была установлена «связь между опытами, производимыми артиллерийским и морским ведомствами» и налажен обмен информацией об испытаниях новых образцов оружия. В состав комитета был введен представитель Комиссии морских артиллерийских опытов, полковник Р.В. Мусселиус.

А 22 декабря генерал-майор Ф.В. Пестич на заседании IV отдела Императорского русского технического общества заявил о необходимости перейти к барбетной установке орудий, практикуемой в Англии и Франции, ввести единые станки для корабельной и береговой артиллерии, унифицировать ее снабжение и установить единообразие в обучении судовых команд.

***

С февраля 1881 года из Берлина, от Н.А. Неваховича стали поступать сообщения об увеличении морских смет, включавших ассигнования на усиление обороны Киля и отработку высадки десантов, об обсуждении планов строительства канала между Кильской бухтой и устьями Эльбы, о поездках офицеров германского Генерального штаба по балтийскому побережью.

Некоторые донесения о военных приготовлениях Германии привлекли внимание Александра III, пожелавшего узнать, в какой мере они отражают намерения соседней державы. Запросили посла в Берлине. И хотя П.А. Сабуров постарался рассеять подозрения императора, а подписание 6/18 июня 1881 года австро-русско-германского договора и свидание Александра III с Вильгельмом I в Данциге 28 августа/9 сентября несколько стабилизировали обстановку, игнорировать объективное нарастание угрозы западным границам государства было нельзя.

Впервые план их укрепления наметило стратегическое совещание 1873 года под председательством Александра II. План долго уточнялся и был утвержден императором лишь после кризиса в отношениях с Германией, 26 февраля 1881 года. Убийство Александра II приостановило его реализацию, но в марте 1882 года совещание генералов под председательством нового военного министра, генерала П.С. Ванновского подтвердило необходимость создания укрепленного плацдарма у слияния Вислы и Нарева для обеспечения мобилизации и развертывания российской армии. 27 марта заключения совещания утвердил Александр III.

Вскоре были подготовлены проекты фортификационных сооружений Ковно, Осовца, Варшавы и Новогеоргиевска. Однако чтобы обезопасить плацдарм от обхода с фланга, линию крепостей следовало довести до балтийского побережья, укрепив на нем один из портов. В этом вопросе интересы Военного и Морского Ведомств соприкасались, но не совпадали полностью. Первое больше заботилось о предотвращении неприятельского десанта в тыл приграничной оборонительной линии, второе искало незамерзающий порт.

***

Поиски незамерзающего порта, начало которым положил еще Петр I, выбравший для новой базы Балтийского флота расположенный к западу от Ревеля Рогервик, работы по оборудованию которого из-за недостатка средств были прекращены в 1768 году, продолжались до конца XIX века. Особенно активизировались они после Крымской войны. Образованный в 1856 году Комитет по береговой обороне, под председательством великого князя Константина Николаевича, вернулся к идее использовать Рогервик, с 1762 года именовавшийся Балтийским портом (ныне — Палдиски). Однако этому вновь помешали финансовые затруднения. В ноябре 1867 года капитан 2 ранга Р.А. Мирбах, воспитатель детей Константина Николаевича, от имени частного железнодорожного общества предложил обустроить Виндаву (Вентспилс), проложив туда дорогу и совместно с Министерством путей сообщения реконструировав ее небольшой торговый порт. Р.А. Мирбаха поддержал Н.К. Краббе, но железнодорожники предпочли Либаву (Лиепаю). Тем не менее, план соединения Виндавы с железнодорожной сетью страны не был забыт. В январе 1881 года Министерство путей сообщения вновь вернулось к нему и запросило мнение А.А. Пещурова, возможно, поэтому Виндава фигурировала в решениях Особого совещания 21 августа. 10 ноября управляющий сообщил путейцам, что считает ее наиболее подходящим местом для зимней стоянки военных кораблей. Правда, спустя три недели комиссия под председательством великого князя Алексея Александровича указала на Балтийский порт, но это решение не стало окончательным.

***

Новый порт требовался для размещения кораблей, значительную часть которых еще предстояло построить. Железное же судостроение в России, как отмечалось выше, имело ограниченные возможности. Самым слабым его местом оставалось конструирование и изготовление паровых машин и вспомогательных механизмов, чем занимались преимущественно такие заводы, как Балтийский, Берда и Ижорские адмиралтейские. Некоторые предприятия, подобно Невскому заводу, переориентировались на производство паровозов и иной техники. Но спрос на нее, после всплеска казенных заказов в 1877–1878 годах, упал, вернуться же к судостроению им мешало отсутствие соответствующего спроса: скудные средства основного потребителя — Морского министерства не позволяли обеспечить работой даже казенные верфи. Кроме того, российские машиностроители отнюдь не шли в голове технического прогресса.

Потребность в усвоении передового опыта заставляла министерство обращаться к таким предприятиям, как английские заводы Пенна, Эльдера, Модсли или к берлинскому заводу Эгельса. Это ставило российский флот в определенную зависимость от иностранной промышленности. Избавиться от нее можно было путем создания совместных предприятий. Поэтому в ответ на отношение министра финансов А.А. Абазы от 27 марта 1881 года, сообщавшее об адресованной ему Д. Бердом, преемником Ч. Берда, просьбе утвердить устав Акционерного общества Франко-Русских заводов, А.А. Пещуров 1 апреля дал свое согласие.

В том же году общество взяло в аренду верфь Галерного островка, и с этого момента получило возможности для определенной конкуренции Балтийскому заводу, так как возглавлявший Франко-Русский завод талантливый корабельный инженер П.К. Дю Бюи был связан с известной фирмой «Форж э Шантье де ла Медитеррани».

Вид на верфь Галерного островка, переданную в аренду Франко-Русскому заводу

***

Балтийский же завод тем временем продолжал бороться с главным командиром Петербургского порта, подвергаясь ударам не только со стороны Г.И. Бутакова и Н.В. Копытова, но и газеты «Голос», поместившей в июне 1881 года статьи, порицавшие М.И. Кази за необоснованное завышение цен. Позднее на страницах этой газеты с подобными статьями выступил и бывший член правления Балтийского железосудостроительного и механического общества Г.К. Изенбек.

Г.И. Бутаков же в мае 1881 года, дождавшись смещения Константина Николаевича, стал добиваться того, чтобы вопрос о снижении цен на фрегат «Владимир Мономах» и паровые машины рассмотрел Адмиралтейств-совет. А.А. Пещуров согласился, но как мог оттягивал доклад Г.И. Бутакова и внес его в повестку дня заседания, назначенного на 18 сентября, председательствовать в котором за отсутствием Алексея Александровича, быстро усвоившего выработанный его дядей стиль руководства советом, должен был сам управляющий.

Спустя много лет хорошо знавший его Н.Н. Мамонтов вспоминал, что разногласия между адмиралом и чиновниками чаще всего касались именно дел Балтийского и Обуховского заводов, хозяйство которых «велось не без дефектов; Пещуров же шел на всевозможные для них льготы и послабления, но отнюдь не из корысти … первому заводу он покровительствовал единственно из стремления угодить Великому князю генерал-адмиралу, материально в том заводе заинтересованному, а второму потому, что во главе его стоял личный друг Пещурова (А.А. Колокольцев)…».

Заметим, что изложение Н.Н. Мамантовым мотивов отношения к предприятию Константина Николаевича не выглядит исчерпывающим. Во всяком случае, на заседании Адмиралтейств-совета А.А. Пещуров старался помешать Г.И. Бутакову связно доложить дело, перебивал, а затем и вовсе остановил его. В результате совет утвердил цены, назначенные Балтийским заводом.

Вице-адмирал И.А. Шестаков, управляющий Морским министерством с января 1882 года

Вице-адмирал Н.В. Копытов

Возмущенный Г.И. Бутаков, которым после воцарения Александра III, помимо неприязни к М.И. Кази, двигала, надо полагать, и вполне обоснованная надежда занять место А.А. Пещурова, 19 сентября написал рапорт Алексею Александровичу, указывая на недостойное поведение управляющего министерством.

Несомненно, и помимо этого рапорта генерал-адмирал знал о допускаемых А.А. Пещуровым отступлениях от должного порядка. Знал о них и Александр III, в котором с лета 1881 года крепло желание реформировать Морское министерство, судя по всему, поддерживаемое К.П. Победоносцевым и Н.М. Барановым. Обращение Г.И. Бутакова, вероятно, оказалось той гирей, которая склонила чашу весов в пользу решительных мер.

Вечером 3 января 1882 года вице-адмирал И.А. Шестаков получил от Алексея Александровича приглашение прибыть к нему на следующее утро. Понедельник был докладным днем генерал-адмирала и управляющего министерством, поэтому И.А. Шестаков догадался, что его ожидает новое назначение. «4 января вознесся я под крышу Зимнего дворца», — писал он в своем дневнике. «Обязавши меня секретом, Алексей сказал, что очень хорошо понимает, что Пещуров, при всех его способностях, слишком привык к прежним порядкам, и с ним их изменить нельзя; вдобавок Государь не имеет к Пещурову доверия. В день Нового Года, в Гатчине, Государь спросил Великого Князя, кого он желает иметь вместо Пещурова. Алексей ответил, что не может избрать никого кроме меня (я встал и поклонился). Государь ответил радостно: "Очень рад, я сам хотел предложить его тебе, переговори с ним"».

После праздника Крещения, 7 января, генерал-адмирал принял И.А. Шестакова вместе с А.А. Пещуровым, и формальная смена управляющих Морским министерством состоялась. А.А. Пещурова назначили главным командиром Черноморского флота и портов с производством в вице-адмиралы. Стремясь развязать себе руки, И.А. Шестаков с первым же всеподданнейшим докладом «послал Алексию записку. Откровенно и без всяких оборотов я написал ему, что очень не Хотел бы кутаться в его мантию, как бы то ни было для меня выгодно; что я хочу брать на себя всю ответственность, ибо намерен действовать…». Однако генерал-адмирал резонно отозвался, что подобная перемена потребует нового закона, который еще нужно подготовить.

11 января вышел высочайший приказ о назначении И.А. Шестакова, и 13 января он уже отстаивал в Государственном Совете кредиты на новый миноносец для Черноморского флота. На следующий день управляющего впервые принял император. «Государь, высказав свои виды, налегал на сокращение и регистрацию и коснулся прежних деятелей. Он не винил Попова в хищении с пая, но действия Пещурова находил ЛОВКИМИ и сомневался, будет ли он усердно помогать мне в возрождении Черноморского флота, что стало необходимостью безотложно. «Мы потеряли Балтику, — прибавил Государь, — и разве только в союзе с Даниею и Швециею остановим Германию». Государь пожалел, что я не был призван к этой должности несколько лет назад и от души пожелал мне успеха», — вспоминал И.А. Шестаков, добавляя, что при расставании он «получил приказание разграничить министра от Генерал-Адмирала».