В хате полумрак. Окна завешены плащ-палатками, и только кое-где пробиваются солнечные лучи. Печь остыла. Лейтенант Петр Синенко откладывает в сторону полушубок и ложится на соломенную подстилку. Он еще долго ощущает тепло. Хочется курить, но он не решается чиркнуть спичкой.

«А вдруг разбужу кого-нибудь? Солдатам в разведку идти. Пусть поспят!..»

Синенко переворачивается на другой бок. Взгляд его устремлен на ходики. «Медленно идет время».

Петр натягивает на голову одеяло, думает о письме, которое прислал ему из Караганды старый донецкий шахтер Абакуев.

«Где это Никанорович узнал адрес полевой почты? Как он нашел меня? — размышляет Петр. — Старик он, лет семьдесят ему, а пишет: «Работаю по-прежнему в шахте, передаю местным людям опыт Донбасса».

Петр сам учился у Никаноровича шахтерской хватке. Пятнадцать лет тому назад он, впервые спустившись в забой, попал в бригаду Абакуева. Строгий бригадир считал, что только тот будет настоящим шахтером, кто выдержит трудное испытание. Он поставил Петра на самую тяжелую работу. И когда тот справился за смену с тремя нормами, Абакуев сказал:

— Ты, голубчик, на меня не сердись. Шахта — это не калач с медом. Чем горше покажется, тем слаще потом будет.

«Все это пригодилось на войне. Спасибо тебе, Никанорович, за хорошую закалку».

В июне 1941 года, уезжая отдыхать на Кавказ, Петр не знал, что ему уже не суждено вернуться на шахту… Началась война. Он сел в самолет и в тот же день в Ворошиловграде вступил добровольцем в шахтерский полк. Синенко не получал на фронте писем. Родных у него не было. Его жену и двенадцатилетнего сына расстреляли эсэсовцы, настигнув у Северного Донца подводы беженцев. И он молча, по-солдатски переживал свое горе. Неожиданное письмо обрадовало и взволновало. Петр не мог забыть последних строк письма Никаноровича и мысленно повторял их:

«Трудимся в тылу, не щадя ни здоровья, ни сил. Ждем того дня, когда вы одержите победу над врагом, и мы снова вернемся в родной Донбасс».

Запах табачного дыма проникает под одеяло. «Эх, закурить бы!» Синенко приподымается, окидывает взглядом избу. Никто из разведчиков уже не спит, но тишина полная. Ефрейтор Жигалко, примостившись у окна, чинит меховые рукавицы. Старший сержант Брагонин на подоконнике пишет письмо. Младший сержант Абашидзе, задумавшись, склонился над шахматной доской, а ефрейтор Корениха, довольный своим ходом, расплылся в улыбке и щекочет соломинкой кота. Солдаты Прохоров и Солбиев бесшумно играют в домино.

Новичок — ефрейтор Байкодамов — сидит на лавке и читает книгу. Он смугл, жилист, скуласт. Глаза у него черные, быстрые. «Славный паренек. Толковый. Будет хорошим разведчиком, — думает о нем Синенко. — Недавно пришел в нашу семью и как-то сразу прижился, полюбили его гвардейцы». Синенко спускается с печки и, закуривая сигаретку, спрашивает:

— Ну как, хорошо поспали?

— Зарядились деньков на пять, товарищ гвардии лейтенант, — улыбается Корениха и объявляет своему противнику мат.

Абашидзе признает себя побежденным, складывает шахматы в коробку.

Корениха, подойдя к Байкодамову, ласково похлопывает его по плечу:

— Ну, Есет-кисет? — И, пожалуй, в десятый раз принимается расспрашивать Байкодамова: — Так ты родом из Казани?

— Из Казани, Остап Корнеевич.

— Значит, девятый класс окончил и на фронт добровольцем?

— Добровольцем!

— А родные есть?

— Мать…

Свернув цигарку, Остап Корнеевич просит:

— Знаешь что, дорогой, прочти о Буревестнике, хочу еще раз послушать, как он там над морем действовал.

— Что ж, можно, — соглашается Есет.

И сразу все прекращают свои занятия, подсаживаются к Байкодамову. «Вот за что полюбили его разведчики», — думает Петр. И с каким-то упоением повторяет про себя: «Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем».

После чтения Синенко осматривает оружие и гранаты. Он следит за укладкой боеприпасов и продуктов питания.

— Смотрите, чтоб ничего не болталось, не гремело, — предупреждает он разведчиков и выходит из хаты проверить погоду.

Шагая по рыхлому снегу, Петр жалеет, что он впервые пойдет в разведку без старого друга Бунчука. Не хотели они расставаться, думали после офицерских курсов вместе воевать. Да не сбылось желание. Генерал сказал: «Бывалые люди всюду нужны, Бунчук пойдет командовать стрелковой ротой».

«Ушел Тарас и даже не заглянет к старым друзьям. Все некогда! — Да ты подожди корить товарища, — усмехается Синенко. — Сам хорош. Ни разу не зашел в стрелковую роту. Тоже друг! — А есть у меня свободная минутка? — оправдывается перед собой Синенко. — То занятие с разведчиками, то инструктаж. И за врагом следить надо, день и ночь пропадать на НП. Да к тому же еще и в разведку ходить…»

Сжимая тающий комок снега в руке, Петр заходит в хату и говорит:

— Хорошая погода для разведки. Туман все гуще и гуще.

— Это наш надежный союзник, — радуется Абашидзе.

— Остап Корнеевич еще утром предсказывал туман, он в погоде редко ошибается, — хвалит Корениху Бра-гонин.

— Ще б я погоду не вгадав? Та ніколи в житті цього не може бути. Я ж десять років головою колгоспу був. От як! — всегда переходя на украинский язык при воспоминании о своем колхозе, подает голос довольный Корениха и, для солидности слегка выпячивая грудь, обращается к Брагонину: — Після війни прошу заїхать до мене в гості на Дніпропетровщину. Там такі лани, така пшениця, вітер повіє й вона хвилями б’є, сяє на сонці. Побачите, який колгосп буде «Шлях Леніна» — кращий в області. Це ж Корениха каже, так воно й буде!

— А вы на Урал заглядывайте, Остап Корнеевич. Покажу вам мартеновские печи. Встанем рано и пойдем смотреть, как наши ребята сталь варят…

— Не председатель колхоза и не сталевар я, а простой рыбак, — отрывается от домино солдат Прохоров. — Приезжайте в Астрахань. Зорьку на рыбалке проведем… И ухой знаменитой угощу, нашей, астраханской.

— Та хіба ми юшки у нашому колгоспі не зваримо! — бьет кулаком по скамейке Остап Корнеевич.

— Сва́рите, да не такую. Мы кладем в уху черную икру для оттяжки. Уха светлой становится и на вкус хороша!

— Ні, такої ще не пробував, — признается Корениха.

Есет Байкодамов, прислушиваясь к разговору разведчиков, думает: «Есть чему поучиться. Впереди ночной поиск, а они ведут себя так, словно это их совершенно не касается. Абашидзе говорил, что новичок всегда тороплив и перед вылазкой слишком громко смеется над тем, что в обычных условиях не вызвало б даже улыбки. И сразу видно, что разведчик еще неопытен, волнуется и хочет смехом заглушить в себе тревогу. А он, Есет, не чувствует этой тревоги. Ему не терпится начать поиск с прославленными сталинградцами. Надо не выдать это нетерпение. А то еще заметит Абашидзе и подумает, что волнуюсь».

Есет поудобнее усаживается на скамейке и долго смотрит в темное окно. «Жалко… Не все желания исполняются!» Об хочет, чтоб только на миг в хате появились его школьные друзья. «Вы спорили, что меня не примут в разведку? Ну, кто оказался прав?.. И если б Зойке, сероглазой девчонке из девятого класса «В», рассказать о подвигах Синенко или Коренихи, она б исписала весь свой дневник». Байкодамову кажется, что он ясно слышит удары колокола… Шипит пар. К теплушке, постукивая каблуками, бежит, запыхавшись, Зойка:

— Есет! Тебя трудно узнать в шинели… — кричит она.

Ленька и Шурка, его закадычные школьные друзья, прыгают через глыбы льда. Зойка быстро говорит:

— Мы принесли тебе подарок от комсомола: часы со светящимся циферблатом.

Звенят буфера. Мать обнимает Есета, и он чувствует на своей щеке ее слезы. Дым застилает перрон. Есет видит только красную фуражку дежурного. На вокзальных часах без четверти два.

Байкодамов не замечает, как в хату заходит генерал Курбатов.

И только команда «Встать! Смирно!» заставляет Есета вскочить.

Выслушав рапорт, командир корпуса спрашивает:

— Новички есть?

— Я, ефрейтор Байкодамов.

Генерал смотрит на юношу и, очевидно, намекая на его невысокий рост, ободряюще говорит:

— Ничего, желудь тоже вначале невелик, а потом могучий дуб никакие бури сломить не могут! — И, поправляя пенсне, Курбатов достает карманные часы. — Скоро вам, разведчики, выступать… Я на вас надеюсь. Желаю успеха. — Прощаясь, командир корпуса каждому разведчику пожимает руку.

После ухода генерала лейтенант приказывает:

— Выходи строиться!

…Разведчики идут друг за другом, увязая по колени в снегу. После метели наступила оттепель, и влажный снег оседает под ногами. В белесой мгле вспыхивают ракеты. Желтый свет дрожит в тумане и кажется огромным маслянистым пятном.

— Это их опорный пункт номер два подсвечивает, — шепчет Брагонин Синенко.

Там больше десятка блиндажей, связанных траншеями, высотка изрезана окопами и опутана спиралями Бруно. Это хорошо знает Петр, он не раз наблюдал за противником.

— А вот номер один дает о себе знать, — предупреждает Брагонин.

Справа летят трассирующие пули, и Синенко кажется, что невидимые иглы тянут за собою длинные разноцветные нити.

Разведчики долго ползут по рыхлому снегу. Туман все сгущается, и если б не компас, Петр давно бы сбился с пути.

Маскируясь в кустах и заснеженных воронках, разведчики вползают в лесок. Уже где-то сзади взвиваются ракеты, и замыкающему Прохорову каскады огней напоминают стаю мальков, когда за ними гонится щука и они рассыпаются в разные стороны.

Гвардейцы, присев на корточки, молча следят за взлетом ракет. Все ясно: разведка проникла через боевые порядки противника, перешла линию фронта.

Одна мысль тревожит Синенко: «Заметил враг или нет? Может быть, он хитрит… Нарочно пропустил разведку и сейчас начнет ее преследовать… В тылу врага никто не застрахован от сюрпризов». На всякий случай Синенко развернул разведывательную группу. «Знай гитлеровцы о нашей разведке, они б иначе освещали местность. Ракеты — верный барометр… Здесь, конечно, не хитрость. Нет! Оплошность врага. Можно продвигаться вперед», — приходит к выводу лейтенант.

Разведчики углубились в лес и, как только посветлело небо, вышли все вместе по дну оврага к дороге. На опушке дубняка Синенко устроил засаду.

Есет Байкодамов ни разу еще не видел гитлеровцев. Желание поскорей встретиться, вступить с ними в бой овладело им.

— Фашисты идут! — доносит наблюдатель Прохоров.

Есет всматривается в редеющий туман. Вдали колышется черная колонна пехоты.

— Замаскироваться! — приказывает разведчикам Синенко.

Есет хорошо видит гитлеровцев. Пилотки у них надвинуты на брови, воротники зеленых шинелей подняты. За спиной ранцы, обшитые желтым мехом, в руках черные автоматы.

Синенко, провожая взглядом гитлеровцев, записывает в блокнот: 8 ч. 25 м. По дороге строем прошло до двух рот пехоты. Постепенно запись растет: 10 ч. 17 м. — 5 бронемашин, 10 грузовиков с боеприпасами. 14 ч. 25 м. — 6 танков.

— Не везет нам… Все крупные силы… — бурчит Жигалко.

— Хоть бы один отбившийся фриц прошел по дороге! — восклицает Абашидзе.

— Вижу двух фрицев, — неожиданно произносит Корениха.

— Верно, идут! — подтверждает Брагонин.

— Вот мы их и сцапаем, — радуется Абашидзе.

— Приготовиться! — тихо подает команду Синенко.

По дороге идут два солдата и о чем-то оживленно спорят между собой. Разведчики приготовились к броску. Но в эту минуту из-за поворота показываются грузовики. Высокий немец поднимает руку — передний грузовик останавливается и забирает солдат.

— Ото не кажи гоп… — зарываясь в снег, вздыхает Корениха.

Лязгая цепями, проносятся крытые брезентом грузовики. На бортах белеют три больших буквы: OST.

— Еще все впереди, надо запастись терпением, — ободряет гвардейцев Синенко.

Но дорога пустынна, и только к вечеру проходят еще три танка.

«Не везет, страшно не везет. Генерал надеется на нас, а мы паршивого фрица достать не можем», — огорчается Петр.

Уже в густых сумерках вспыхивают вдали фары. Желтые лучи выскальзывают из-за бугра. На какую-то долю секунды они устремляются ввысь и потом, словно надломившись, падают на дорогу и гаснут.

«Неужели одиночная? — затаив дыхание, настораживается Синенко. — А что, если за ней следует колонна? Все равно… Риск благородное дело!»

— Идет легковая. Надо не промазать, — отрывисто говорит Брагонин.

Все разведчики наготове. Машина быстро приближается. «Пора, вот сейчас пора!» — мелькает у Синенко мысль.

— Вперед! — командует он и, вскинув автомат, выскакивает на дорогу. — Хальт!

Но машина не останавливается. Шофер круто сворачивает вправо, хочет объехать.

— Не уйдешь, получай! — кричит Петр.

От короткой очереди звенит стекло. Чих… чих… — повторяет мотор и глохнет. Оппель налетает на столб. Удар… И разбитая машина с распахнутыми дверцами сползает в кювет. Прохоров, первый подбежав к оппелю, стаскивает с сиденья шофера.

— Жив? — тревожно спрашивает Синенко.

— Где там… прямо в лоб стукнуло!

Ефрейтор Жигалко вытаскивает из машины гитлеровского офицера.

— И этому капут. Матерый эсэсовец… с тремя крестами… Вот бы живьем взять!

— Обыскать! — приказывает Синенко.

Но обыск ничего не дает. Кроме обычных документов капитана войск СС, ефрейтор Жигалко находит толстую пачку денег и две колоды игральных карт.

— Не те карты, — хмурится Синенко. — А нам надо сматывать удочки…

Перед уходом Есет Байкодамов ныряет в машину и снова переворачивает сиденья. Пусто. Все напрасно. Вылезая из машины, Байкодамов замечает в снегу какой-то черный предмет. «Кошелек? Нет, записная книжка!»

— Вот еще один трофей. Возьмите, — догоняя лейтенанта, говорит Байкодамов.

Синенко на ходу перелистывает блокнот. Все столбики цифр — записи каких-то расходов. На полях блокнота — тузы, короли, семерки, резко очерченные карандашом. И снова цифры, цифры. И, наконец, листки, исписанные неразборчивым почерком. «Все не то, — огорчается Петр. — Разведка не удалась! Так хорошо, незаметно начали ее и не сумели успешно завершить. Генерал ждет нашего возвращения… а мы? Даже стыдно встретиться с ним». Эти мысли не покидали Петра и все время усиливали чувство досады и неудовлетворенности. Они тревожили его даже в тот момент, когда разведка, скрываясь в лощинах, снова переходила линию фронта.

На следующий день срочной телефонограммой Синенко вызвали в штаб корпуса. Он знал, что будет накачка и готовился к ней. Но, перечитав еще раз телефонограмму, удивился: вызывай майор Овсянников, начальник наградного отдела.

«Очевидно, какое-то недоразумение», — спускаясь к майору в блиндаж, думал Синенко.

По Петр еще больше удивился, когда молодой однорукий майор предложил ему немедленно заполнить наградные листы на всех участников недавнего поиска.

— На всех? — переспросил Синенко.

— Конечно. За доставку особо важных сведений о противнике командир корпуса приказал представить к орденам и медалям. Заполняйте листы!

«Какие же это особо важные сведения? — пересчитывая наградные листы, напрягает память Синенко. — А… записная книжка гитлеровского капитана! Что в ней могло быть?»