О Приюте можно сказать что угодно — что это провинция, что это отсталый городишко, что жизнь в нем бесперспективна. Можно даже заявить, что это Чистилище, преддверие Ада. Но вот библиотека в нем недурная. Если каким-то чудом вас занесет в Приют, обязательно спросите, как пройти в библиотеку. Кто собрал ее, как ему это удалось — загадка. Но загадка, которую загадали давным-давно, а разгадки как не было, так и нет, становится скучной и неуместной. Если бы люди, к примеру, узнали, что Бог есть, и это просто представитель инопланетной расы, который вывел все виды на Земле шутки ради… Скучно! И похоже на дешевую фантастику. Но речь не об этом. В библиотеке Приюта на одной из полок поверх других книг лежит маленький потрепанный томик в мягкой обложке. Он называется «Последнее искушение Христа»; автор — Никос Казандзакис. Когда-то христианство было популярной религией. Оно породило тонны произведений искусства: картины, величественные здания, книги, фильмы. Установлено, что средняя продолжительность существования религии — две тысячи лет. И ровно через две тысячи лет христианство начало сдавать позиции. Люди перестали вникать в суть, и все теологическое богатство, скопившееся веками, пошло прахом.

В Христе все больше видели человека, а не бога. Его лишили чудес, светлого небесного воинства, победы под горой Меггидо, и оставили только плеть, терновый венец и крест. Именно в это время, на закате христианства, появилась эта книга. Ее написал грек, и это важно: греки одними из первых приняли веру в Христа. «Последнее искушение» — история о том, как Христос не устоял перед искушением Сатаны и променял героическую смерть на жизнь самого обычного человека — в собственном доме, с женой, с детьми. Когда первая жена умирает, Иисус женится во второй раз. Сатана говорит ему: «Есть только одна женщина, Иисус». Речь идет о том, что все женщины — женщина. Есть роль, функция, свободная валентность, если хотите, и не имеет значения, кто займет освободившееся место. Разлука — как смена актера в телесериале. Это тот же персонаж, но у него теперь другое лицо. Женщины не зря часто появляются в божественных историях и играют в них ключевые роли. Женщины и есть божества. Точнее, все они — одно божество, Женщина. И с ней, как с Богом, нельзя разлучиться: расставшись с одной, встретишь другую. Отрекшись от одного Бога, обретешь другого.

* * *

Руслан постучал в дверь. Потом он заметил звонок и замешкался: надо ли звонить? Не напугал ли он хозяйку? Чертов Приют, у половины жителей есть звонки на дверях, у половины нет. Руслан привык стучать в дверь, это казалось ему более деликатным. Но тех, у кого звонки есть, стук пугает: им, наверное, кажется, что кто-то пытается прокрасться в их жизнь.

Сын Снежаны открыл дверь. Ну точно — взгляд настороженный, затравленный. Глаза красные: мальчишка что, плакал?

— Здравствуйте! — голос напряженный.

— Привет, — проскрипел Руслан. — Мама дома?

— Нет, но обещала, что скоро придет.

— Ты не возражаешь, если я подожду ее внутри? Я не так уж молод, мне трудно стоять под дверью.

— Да-да, конечно, — Глеб распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская гостя.

«Наивный парень, — подумал Руслан. — А если я и есть убийца?»

Руслан осмотрелся. В доме царил идеальный порядок. Интересно, когда Снежана успевает так тщательно убираться? Сам Руслан ненавидел уборку и всю жизнь прожил в обстановке, похожей на помойку. Он уважительно присвистнул:

— Должен похвалить твою маму. Она отличная хозяйка. Жаль, я уже староват для женитьбы, а то обязательно сделал бы ей предложение, — сказал Руслан, кряхтя и снимая ботинки.

— Вы это к чему? — сказал Глеб с заметным раздражением в голосе.

— У вас тут такая чистота, что с пола можно есть.

— Это я прибрался, а не мама, — усмехнулся Глеб.

Руслан заинтересованно глянул на парня.

— Ну, тебя я, увы, замуж тоже позвать не могу.

Невинная шутка вызвала какую-то странную перемену в лице Глеба. Он как будто о чем-то задумался и погрузился глубоко-глубоко в свои мысли.

— Можешь, пожалуйста, чайку мне налить? — сказал Руслан, чтобы вывести паренька из ступора.

— Да, да, конечно, — Глеб поспешно кивнул. — Вы садитесь пока. А хотите чего-нибудь к чаю?

— Нет, спасибо, — сказал Руслан. — Я нахожу свои кости слишком изящными, чтобы скрывать их за жиром.

Глеб улыбнулся и ушел на кухню.

Руслан воспользовался одиночеством, чтобы хорошенько посмотреть по сторонам. Что-то беспокоило Руслана, только он не мог понять, что именно. А потом взгляд его остановился на письменном столе, стоявшем по правую руку от него. На столе лежал лист бумаги, рядом с ним — ручка, карандаш и ластик. Эти предметы были расположены в абсолютной симметрии относительно друг друга. Линии, которые они образовывали, выглядели болезненно ровными. Руслан привстал и наклонился над листком, чтобы узнать, что там написано. Аккуратным, очень ровным почерком — без каких-либо помарок и исправлений — там было выведено несколько строк. Руслан быстро пробежал их глазами: какие-то слезливые стихи.

— Интересуетесь поэзией? — громко сказал Глеб. Он стоял в дверях с чашкой в руках. От чашки вверх тянулась тонкая струйка пара.

От неожиданности Руслан вздрогнул.

— Извини, — смущенно пробормотал он. — Я так… Полюбопытствовал. Это твое?

— Да, — сказал Глеб неуверенно, будто не решил, признаваться или нет.

— Молодец, — сказал городовой. — Я не то чтобы много читал, но они показались мне такими, как бы это сказать, насыщенными? — Руслан сам понял, что звучит неубедительно, и решил исправиться, чтобы сразить парнишку наповал: — У тебя большой словарный запас. — Правда? — Глеб просиял.

«Конечно, дурень, я прочитал всего четыре строки и те по диагонали».

— Да. Сейчас мало кто занимается искусством. Я не знаю никого… Это приятно, что молодежь это… пишет… — Руслан иссяк и не знал, что сказать дальше.

— Спасибо! — обрадовался Глеб. Он, кажется, принял все за чистую монету. — Это так, пустяки. Могу показать что-то посерьезней.

«Господи!» — городовой закричал внутри себя.

— Давай, как раз скоротаем время.

Глеб пододвинул к Руслану маленькую тумбочку на колесиках, поставил на нее чай и пошел за своими шедеврами.

Руслан нервно хлебнул чай и обжегся. Чай был такой температуры, будто его только что доставили курьером из ада.

«Гребаный поэт, слишком разгорячился. Видимо, чай такой горячий, потому что он нассал туда кипятком от счастья».

Юный поэт появился с ворохом исписанных листов в руках. Он весь светился счастьем — солнце на рассвете так не сияет.

— Вот смотрите, — Глеб протянул рукопись так трепетно, будто это были по меньшей мере моисеевы скрижали. — Сверху — вот это мое самое любимое. Прочитайте, мне очень интересно, что вы скажете. Я это показывал только избранным, — парнишка кокетливо хохотнул.

«Если бы я был девушкой, а не дедушкой, я бы подумал, что он пытается меня склеить».

— Ну-ка, ну-ка, — с деланным энтузиазмом протянул Руслан.

«Черт, я как назло не надел очки. Может, оно и к лучшему».

Руслан напряг свои дальнозоркие глаза — текст на расстоянии вытянутой руки расплывался, двоился, всеми доступными способами ускользал от восприятия.

Большим перцептивным усилием Руслан продрался сквозь лучшее стихотворение Глеба. Оно было написано от второго лица в будущем времени и звучало, как какое-то туманное предсказание. Городовой понял, что основной посыл текста: мир умрет, если адресат этого стихотворения не ответит на любовь. Свежо!

Руслан, закончив чтение и выдохнув, так и сказал:

— Свежо!

— Ох, я так рад! — Глеб сложил руки на груди и разулыбался. — Никогда бы не подумал, что с вами можно поговорить о поэзии.

— Сочту это за комплимент, — вяло откликнулся Руслан.

— А еще… — начал Глеб.

От дальнейшей экзекуции Руслана спасла Снежана. Скрипнула входная дверь. Медсестра застыла на пороге, удивленно глядя на городового.

* * *

Снежана пристально смотрела на Руслана, пока это не стало неприлично. Руслан несколько раз отводил глаза — таким тяжелым был этот немигающий взгляд. Глеб в недоумении вертел головой, попеременно глядя на мать и на городового. Когда молчание стало совсем нестерпимым, Снежана широко улыбнулась и сказала с наигранным энтузиазмом:

— Руслан! Какими судьбами?

Руслан с трудом изображал твердость — все-таки это не в его характере. Но мысль о том, что вскоре он может стать старостой, придала ему сил:

— Снежана, нам нужно поговорить. Наедине, — веско сказал он и выразительно посмотрел на Глеба. Глеб невольно ссутулился, вжал голову в плечи.

— Сынок, — сказала Снежана, — сходи погуляй. Нас с господином городовым надо поговорить.

— Ну, — в тон ей сказал городовой, — никогда господином не был. Но спасибо за понимание.

Глеб послушно двинулся к двери.

— Только куртку надень, — требовательно сказала Снежана. — Солнце садится, становится прохладно.

Когда дверь за сыном захлопнулась, Снежана опустилась в кресло напротив Руслана и грациозно закинула ногу за ногу.

Несколько мгновений между ними висело напряжение.

Первым заговорил Руслан:

— Замечательный у вас сын, — он взял со столика рукописный листы и потряс ими. — Талантливый. Я и не знал, что он поэт.

— Прекращайте это, — сказала Снежана. — Вы не возражаете, если я закурю? — и, не дожидаясь разрешения, достала из кармана легкой куртки, небрежно наброшенной на плечи, пачку сигарет и зажигалку. — Вы не курите?

— Давно бросил, — сказал городовой. — Боюсь рака легких.

Снежана хохотнула:

— Вам это не грозит.

— Почему же? — искренне удивился городовой.

— Потому что рак поражает тех, кто потерял интерес к жизни. А вы в ней очень заинтересованы.

— Любопытный взгляд. Интересно, что бы на это сказали дети, умирающие от рака.

— Что они еще не научились жить. — Снежана выпустила дым в лицо городовому.

Руслан закашлялся и бросил на стол сочинения Глеба.

— О, я бы сожгла эту дрянь, но не хочу разбивать ему сердце, — сказала Снежана, кивнув в сторону листков со стихами.

— Это жестоко, — Руслан демонстративно отстранился. — С вашей стороны было бы правильнее поддерживать сына в его увлечении. Ободрять, подбадривать. Не так уж много в Приюте поэтов. Честно говоря, не могу назвать ни одного.

— Приюту нужны хорошие поэты, а не посредственности, — отрезала Снежана.

— Ладно, дело ваше. Я не за этим сюда пришел. Литература меня мало интересует. Последнее, что я читал — «Старик и море» Хемингуэя.

— Что скажете?

— Еле осилил.

Снежана усмехнулась.

— Уважаю честность.

— Тогда перейдем к делу, — Руслан хлопнул себя по коленям. — Я пришел сюда, потому что у меня есть информация…

Городовой заметил, как Снежана подобралась — снова кошка для прыжка.

— Она касается вас и ваших отношений с Пейлом Арсином…

Снежана совладала с собой и теперь смотрела на Руслана с неподвижным лицом. Чересчур неподвижным.

— Одна птичка напела мне, что вас двоих видели перед домом кузнеца незадолго до несчастного случая, — сказав это, Руслан откинулся в кресле. — Можете рассказать об этом подробнее.

По лицу Снежаны пробежала тень, она пробежала взглядом по комнате, а потом с силой хлопнула по подлокотникам кресла и с видимым облегчением рассмеялась.

— Это вам тот мальчик сказал, да? — спросила Снежана и пощелкала пальцами, припоминая: — Как там его зовут? Сын старосты? Антон? Да, точно! Антон.

— Это к делу не имеет… — начал Руслан, но Снежана его перебила:

— Он выглядел таким напуганным. Его легко понять. — Снежана помрачнела. — Он лишился семьи. И ведь это я прикончила его папашу. Но я не жалею. Староста всегда был тем еще говнюком, а из-за смерти дочери он совсем слетел с катушек. Страшно представить, что он сделал бы со своей семьей, если бы не направил весь свой гнев на Пейла. Так что, думаю, я спасла их.

Руслан молчал, выжидая, пока Снежана сама ему все расскажет. И она не заставила себя упрашивать.

— Я понимаю, легко сделать поверхностные выводы. — Медсестра сделала глубокую затяжку и взмахнула кистью с сигаретой. — Когда в сцене участвует Пейл, вся сцена обретает некую двусмысленность. Конечно, чужак, белый человек! Кто знает, что там у него на уме. Мало кто знает Пейла так, как знаю я, — Снежана горько усмехнулась. — Все, что он делает, он делает во имя любви. Он готов помочь каждому. Но люди не принимают его и кусают руку, которую он им протягивает. Да, — Снежана снова затянулась, — не зря говорят, человек человеку волк. В этот раз Пейл опять просто хотел помочь. У Ивана скверный характер, это все знают. У них там что-то случилось с водопроводной трубой. Она забилась там или еще что. Вода стояла в раковине. Илона много раз говорила ему: прочисть трубу, прочисть. А он да-да, а на самом деле нет-нет. И тогда она пожаловалась Даниле, она у него покупала рыбу. И он сказал, что придет и посмотрит, в чем там дело. Они же соседи. А на следующее утро он рыбачил с Пейлом — Пейл обожает рыбалку, — они слово за слово, и Пейл вызвался помочь. Они сговорились вечером, до прихода Ивана, чтобы не провоцировать конфликт, заглянуть к ним и починить трубу или что там надо было сделать. Пейл сказал мне, и я пошла с ним за компанию. Данила вовремя не пришел, и Пейл все сделал сам. А я пока поиграла с Асей. Илона выдала нам на прощание щедрый кусок яблочного пирога. Мы ушли, и, видимо, потом случилось то, что случилось. Ужасное горе.

Снежана выставила вперед нижнюю губу и выдохнула сигаретный дым, давая понять, что история закончена.

Руслан молчал, размышляя. Эта история не противоречила тому, что ему рассказал Данила. Рыбак сказал, что после рыбалки с Пейлом он немного принял на грудь (ну конечно, немного) и заснул. А когда проснулся, вспомнил, что ему надо к Илоне — он безбожно опаздывал. Он всю дорогу бежал, чтобы успеть, и чуть было не поспел на собственные похороны: в доме на него напал Иван и едва его не прикончил.

— Вы не помните, во сколько пришли в гости?

Снежана показала ему руку, демонстрируя отсутствие часов.

— Счастливые часов не соблюдают.

— Вроде бы «не наблюдают», — поправил Руслан.

Снежана сделала небрежный жест — какая разница.

— Когда мы пришли, было светло, — сказала медсестра.

— А когда вы уходили?

— Тоже, — Снежана пожала плечами.

Руслан прислушивался к своим чувствам. Он никогда не расследовал преступления и весь его опыт был основан на книгах, которые он еще ребенком прочитал в местной библиотеке. Он нетвердо помнил, что надо двигаться от частного к общему — или наоборот. Но как это применимо к этой конкретной ситуации? Что можно считать общим, а что — частным? Оставалось только слушать врожденное чутье, позволяющее отделить правду от лжи и надеяться, что подсознательно не хочешь обмануться. Руслану нравилась Снежана: в ней чувствовался стержень. Она хорошо держала удар. Городовой не чувствовал, что его обманывают, но царившая в этом доме напряженная атмосфера настораживала его и сбивала с толку. Это чувство может никак не быть связано с преступлениями — может, тут между матерью и сыном что-то происходит. В чужой семье черт ногу сломит: вдруг сын не одобряет увлечение матери Пейлом? Или он плохо убрался, и они поссорились из-за разбросанных где попало носков? Что с тобой, Снежана, почему ты вся — как натянутая струна? Что здесь происходит?

Проклятая ответственность! Вдруг он сейчас встанет, распрощается со Снежаной, пожелает ей спокойной ночи — и снова промахнется? Медсестра побежит к Пейлу, они на радостях потрахаются, а потом схватят скалки, половники, сковородки или что там еще — и пойдут по Приюту, забивая до смерти все, что движется и дышит?

Черт! Какая нелепица! Руслан посмотрел на изящную фигуру Снежаны, на ее усталое, но от этого не менее красивое лицо. В этом лице не было ни грамма злости — только тревожная складка, отпечатавшаяся на лбу. Антон, этот маменькин сынок, сбил его с толку. Найти бы его и надрать ему задницу как следует.

Руслан почесал нос, хлебнул чай на прощание — тот остыл и оказался противным на вкус — и энергично поднялся с кресла.

— Спасибо, что поговорила со мной, — сказал городовой, не замечая, что перешел на ты. — Извини, что отнял время. Сама понимаешь, я должен был все проверить.

— Конечно, — улыбнулась Снежана. — Не хотите еще чаю?

— Нет, спасибо!

— Заходите в любое время.

— Благодарю! Всего хорошего!

Снежана проводила его до двери.

Городовой окунулся в приятную ночную прохладу. Недалеко на скамейке сидел Глеб и, запрокину голову, смотрел на звезды. Руслан махну ему на прощание, и Глеб помахал в ответ.

Руслан обернулся, чтобы улыбнуться Снежане, но она уже скрылась в доме. Городовой пожал плечами и пошел в ночь — навстречу плохим новостям.