Всем нравится смотреть, как два мужика мутузят друг друга. Так было с начала времен. Если в драке участвует куча народу, теряется самое главное — интимность происходящего. Драка — манифестация естественного отбора. Люди испортили красоту драки, когда начали использовать подручные средства. Представьте себе, как два древних ящера-гиганта сходятся в битве. Какая красота! Какая мощь! Только представьте себе все хорошенько: пышная девственная природа, экзотические растения, папоротники чудовищных размеров. Для драматизма нарисуйте в воображении кровавый закат, градиент неба от желтого к красному. Ящеры тяжело ступают, взбивая кучу пыли. Бьют друг друга хвостами, пытаются дотянуться до шеи противника зубами. Силы равны — это обязательное условие, иначе смотреть неинтересно. Услышьте их рев, похожий на трубный зов слонов. Запаситесь терпением: эти парни никуда не спешат. А для одного из них сегодня и вовсе все кончится. Настоящая, примитивная доисторическая драка — что может быть лучше? В ней — вся суть жизни. Выживет более выносливый, более яростный, более сильный. В тупых мозгах гигантских ящериц нет места эмоциям, рассуждениям о Боге. Вскрыв их сознание, вы не найдете ничего кроме голода и злобы. В мгновение смерти жизнь не полетит перед их пустыми глазами. В такой драке — все драки. И два мужика, которые лупят друг друга — на пыльной арене в Риме, на ярмарке в Великом Новгороде, в товарном поезде, пересекающем Америку, — в своем величии, в своем отчаянии и в своей боли они равны тем древним ящерам. Они и есть квинтэссенция боя. Как только материя ожила, как только она столкнулась с борьбой за выживание, она научилась драться. Этот бой начался в темноте под холодными звездами, там же он однажды и закончится. Ему не смогут помешать атомные бомбы, вирус птичьего гриппа, гаснущие солнца — жизнь всегда найдет себе лазейку и просочится в будущее, чтобы продолжить драку. Вот ты сейчас читаешь это — у тебя же есть дети. Может быть, не в этот конкретный момент, но в континууме твоей жизни они появятся. Не расти их слюнтяями и трусами — прекращай. Хватит воспитывать жертв, беззубых травоядных крикливых ничтожеств. Ты же не корову породил. Вырасти из них великанов, гигантских хищных ящеров — и пусть они хорошенько откусят от пирога, пусть съедят его целиком, раз уж ты выплюнул их в мир, не спросив разрешения.

* * *

Мясник вбил топор в колоду.

Его звали Иммануил, и в этом вся хохма. Его папка говорил, что в одной древней книге было предсказано: придет мессия и заберет всех добрых людей на небеса. И даже имя было названо: Иммануил. Папка искренне недоумевал, насколько же все-таки люди лишены амбиций, раз со времен того пророчества все поголовно не называли своих детей Иммануилами. Престижно быть отцом мессии. Почет, уважение и еда на халяву — ешь, сколько влезет. Папка любит покушать. Это был, наверное, самый здоровенный мужик в округе.

Если бы была дочка, говорил папка, назвал бы также — это имя всем подходит. Непонятно, шутил он или все-таки говорил всерьез. Если эта была шутка, то только отчасти — сына-то он все-таки назвал Иммануилом.

Правда, с этим именем все не так просто. Объявился какой-то другой мессия и испортил Иммануилам всю малину. Чтобы не было противоречий, Иммануилом назвали и того, нового мессию, но в определенном возрасте. С тем новым мессией вообще было много заморочек.

Еще, вспоминал папка, наличествовал какой-то философ с таким именем, но писал такую муть, что без бутылки не разберешься. Но, с другой стороны, папка мало в чем мог разобраться без бутылки.

Иммануил любил папку. Им не свезло: мамка рано померла. Подавилась куриной костью — надо же, а? Иммануилу лет десять было тогда. Они сидели за столом, обедали, ели курочку. А эта гадкая курочка отомстила им: дорого отдала свою жизнь и расправилась с мамкой. Мамка поперхнулась, в горле забулькало, она захрипела, они с папкой подскочили к ней, начали лупить по спине со всей силы. Но все быстро закончилась. Мамка повалилась со стула и испустила дух. Печальная картина. Только юбка у нее задралась неприлично, и Иммануил увидел ее местечко. Он испытал возбуждение, а потом ему стало стыдно.

Они с папкой жили душа в душу. Папка был мясником и сына растил как будущего мясника. Иммануил хорошо кушал, во всем помогал папке, регулярно пинал соседских мальчишек по отцовскому благословению — и вырос здоровенным детиной. Иммануил казался улучшенной версией отца: там, где у старшего копился жир, у младшего росли мышцы.

Папка под все старался подоткнуть глубокомысленность. На все случаи жизни у него была теория. И папка говорил:

— Я ведь не зря тебя назвал Иммануилом. Не знаю насчет людей, а для животных ты будешь настоящим спасителем. Понимаешь, сынок, наша планета отличается от других тем, что на ней много воды. Правда, сейчас трудновато до воды добраться, но, поверь мне, так и есть. А вода — это волны, которые пожирают другие волны. Но это нам только так кажется. На самом деле похожие частички просто перемешиваются друг с другом — и все, суть от этого не меняется. Улавливаешь? И мы все, люди там, звери, птицы — мы вот как такие же волны. Только нам вот, конкретно нам с тобой, нужно кушать, чтобы дожить свою жизнь. Потом мы перемешаемся с другими частичками, и нас больше не будет. А пока мы расщепляем других на частички в наших животиках. Но надо делать это гуманно. В отличие от волн у живых существ есть чувства. И задача хорошего мясника — лишить жизни гуманно. Чтобы животное не мучилось. В лучшем случае, чтобы вообще не поняло, что происходит. Увы, — тут папка тяжело вздыхал, — это получается редко. Они все понимают. И кричат от ужаса. Тяжело это слышать. Ты должен стать лучшим мясником, чем я, сынок. Ты должен стать спасителем всех этих зверей. Никто не должен кричать. Поэтому тебе надо поставить руку. Ты должен бить молниеносно — как мысль. Чтобы взгляд не поспевал за твоей рукой!

И Иммануил ставил удар.

Первую корову он забил, когда ему было тринадцать. Папка считал, что мясник идет рука об руку с богами: он все время совершает жертвоприношения, он как жрец, поэтому ко всему надо подходить со смыслом. И тринадцать — злое число. Как раз для такой злой работы, как у них.

Иммануил забил корову одним ударом. И сразу понял, что это его призвание. Папка даже присвистнул:

— Ты далеко пойдешь, сынок!

Папка, разумеется, выражался фигурально: куда идти-то из Приюта?

Одно время Иммануил носился с идеей отправиться на войну. На самом деле, ему хотелось опробовать свои навыки убийцы на людях. Но эмиссары не приезжали, и тема закрылась сама собой.

Но боги всегда отвечают на наши мольбы и исполняют наши желания. Правда, зачастую очень причудливым, извращенным способом. И Иммануилу представился шанс убить человека.

Папка в последнее время ходил грустный — не узнать. Иммануил начал подозревать, что-то неладно. Гром грянул, когда отец заглянул к сыну, пока тот доил коров в коровнике. На папке лица не было. Он сказал:

— Сынок, нам надо поговорить.

Так начинаются самые неприятные разговоры.

Папка опустился на старую табуретку — дерево заскрипело под его внушительным весом.

— Я ходил к Анатолю, к доктору. У меня сердце болит в последнее время очень сильно, голова раскалывается, в боку колет. Плохо ночами сплю, ворочаюсь. Измучился уже. Анатоль меня осмотрел. Он сказал, что здоровье у меня ни к черту, что у меня целый букет болезней. У него там есть всякие предположения, но нет оборудования, чтобы посмотреть точно. — Папка потряс своей большой головой. — Но дело дрянь, сынок. Твой папка не жилец.

Иммануил слушал это и не верил своим ушам. Получается, он скоро останется совсем один? От этой мысли в глазах защипало, по щекам побежали слезы.

— Ну, что ты! — папка протянул ручищу и привлек сына к себе. — Не расстраивайся. Помнишь, что я тебе говорил. Я пожил свое. Скоро я стану частичками среди частичек — но видишь, что-то оставил после себя. Моего Иммануила, мою гордость! — и потряс его за плечо.

Иммануил слабо улыбнулся.

— Не раскисай. Ты мессия! И у меня к тебе будет одна просьба, — сказал папка серьезно. Я хочу, чтобы ты меня спас.

Иммануил нахмурил брови.

— Я хочу, чтобы через месяц, в день моего рождения, в пять утра — моя мамка говорила мне, что я родился в пять утра — да, это отличное время. Так вот, я хочу, чтобы в этот день ты подошел бы ко мне с нашим большим молотом, хорошенько размахнулся и вышиб бы мне мозги! — папка демонстративно шмякнул кулаком о раскрытую ладонь.

Иммануил опешил. Папка что — просит его убить?

Будто услышав его мысли, папка несколько раз качнул головой.

Сын яростно затряс головой:

— Нет, я не буду это делать! Ты мне нужен живой!

— Сынок, — мягко сказал папка, — твоему отцу очень больно. Это все равно случится. Но я не хочу дать болезни шанс превратить меня в мешок с говном. Я все равно умру, и ты останешься один. Это звучит жестоко, знаю, но таков закон жизни. Помоги мне уйти легко и безболезненно. Я больше ни о чем не прошу. У тебя останется дом и большое хозяйство. Ты будешь жить и ни в чем не знать нужды. Потом ты встретишь хорошую девушку, и у тебя появится ребенок. Ты ведь знаешь, как надо его назвать?

Иммануил сдерживал слезы, но тут не смог удержаться. Он издал нервный смешок, и из глаз брызнуло.

— Я вижу, что ты меня любишь, — сказал папка. — И я тебя очень люблю. Так давай сделаем это во имя любви.

— Меня же казнят за это? — схватился Иммануил за подвернувшийся кстати аргумент.

— Брось! Папка обо всем подумал! На обратном пути от доктора я заглянул к старосте. Я рассказал ему о своей ситуации и о своем решении. Я пообещал ему корову, если он отнесется ко мне с пониманием. И он отнесся. Но чтобы этот старый лис выполнил свое обещание, я напишу завещание и заверю его у какого-нибудь хорошего человека. А то знаешь, как бывает: я умру, он обвинит тебя в моей смерти и заберет все наше хозяйство.

Иммануил не слушал. Ему ужасно жаль было расставаться с папкой, но он чувствовал, что ничего уже не вернуть назад. Внутри он уже начал смиряться с потерей.

Когда отец еще раз спросил его, выполнит ли он его просьбу, Иммануил кивнул.

Месяц до убийства он помнил плохо. Он постоянно прокручивал в воображении предстоящую сцену. Он поймал себя на странной мысли: он так часто думал об этом, что захотел этого. Если бы отец вдруг передумал, это бы огорчило Иммануила.

Отец ничего не отменил. На рассвете в свой день рождения он пошел с сыном за дом. Отец выглядел бледным и разбитым, а сын дрожал от возбуждения. Лицо мужчины отекло, глаза заплыли, под ними залегла синева — в последнее время отец сильно пил.

Мужчина надел свою лучшую одежду: безразмерный пиджак и брюки горчичного цвета, которые заправил в хорошие сапоги — их он берег для особого повода и почти не надевал.

Он грузно опустился на колено, замарав неношеные брюки. Он с досадой посмотрел на испачканную ткань:

— Прощай, сынок, — сказал папка.

Иммануил посмотрел на молот в своих руках. Это был кусок старого железа на длинной потертой деревянной ручке. От него сильно пахло металлом — тяжелый, чуждый человеку запах.

Неужели он сейчас размахнется и выбьет дух из своего папки?

Отец задрожал, все его могучее тело заходило ходуном:

— Давай же, давай, не тяни, сделай это! — лихорадочно шептал он.

Иманнуил поднял молот.

— Нет, пожалуйста, сынок, прошу, не надо! Пожалуйста, не надо. Я не хочу, я не…

Шмяк!

Звук глухой, как будто качан капусты уронили на каменный пол.

Иммануил бросил молот и закричал. В этом крике нельзя было расслышать ничего, кроме первобытного торжества.

Потом он переложил тело отца в заранее заготовленный костер и поджег его. А потом кости собрал в мешок и спрятал в подвале. Они там лежат до сих пор.

Это убийство — главное событие в жизни Иммаунила.

Был еще момент, когда он некрасиво поступил с одной местной девчушкой, но она не стала раздувать скандал, и Иммануил легко отделался. С тех пор он по возможности избегал девиц. Но поскольку природа не терпит пустоты, нашлось неожиданное решение. Точнее так: спрос родил предложение.

Он тихо жил и продолжал отцовское дело. И до недавних пор почти ничего в его жизни не происходило. Пока в ней не появилась женщина.

* * *

В дверь постучали. Иммануил отрубил приличный кусок мяса от туши, которую разделывал, бросил его в морозильник и пошел открывать.

За дверью оказался сын Снежаны.

— А, это ты, — сказал Иммануил. — За мясом пришел?

Глеб кивнул.

— Ну, заходи. Сейчас заверну.

Глеб осторожно зашел внутрь, но дальше прихожей не пошел, так и остался стоять у двери. Ему не нравился мясник, хотя мама его очень хвалила и время от времени наведывалась к нему в гости. Что-то в нем было пугающее. Возможно, дело было во внушительном внешнем виде: гора мышц, бритый череп, неподвижный взгляд, как у рептилии.

Пока на кухне мясник хлопал дверями, стучал ножом и шуршал упаковкой, Глеб переминался с ноги на ногу и не находил себе места. Бывают же такие люди — могут нагнать страху одним своим видом. Как будто попал в логово людоеда.

— У тебя сумка есть? Тут много получилось! — крикнул мясник с кухни.

— Нет, — сказал Глеб. — Я не знал, что много. Думал, унесу в руках.

Мясник расхохотался — кажется, затрясся весь дом.

— Что это за свадьба, где мало мяса?

— А вы уже знаете, да?

— Да, Снежана мне сказала.

Мясник вышел в прихожую с большой тканевой сумкой, раздувшейся от содержимого. Мяса действительно было много. Как это все унести?

— Свадьба, надо же, а? — сказал Иммануил, протягивая сумку Глебу. — Кто бы мог подумать, да?

Мясник усмехнулся, глядя, как под весом у Глеба задрожали руки.

— Ты-то как, не расстраиваешься? — спросил мясник. — Пейла Арсина мало кто любит. Пейл Арсин, надо же. Вот это выбор!

Иммануил сверлил Глеба своим неподвижным немигающим взглядом, и чувство жути только возрастало. Казалось, что он попал в страшную сказку, где за неверный ответ можно угодить в котел.

— Я равнодушен к Пейлу, — сказал Глеб. — Главное, чтобы мама была счастлива. А она говорит, что счастлива с ним. Я рад за нее. И Пейл, видимо, неплохой человек, раз собирается узаконить отношения.

— Ну-ну, — мясник сложил руки на груди. — Посмотрим. Она пригласила меня на церемонию. Будет интересно посмотреть. Ладно, малец, береги ее, она у тебя красавица. Совет да любовь и все такое!

Глеб рад был поскорее выбраться из логова людоеда, нервно улыбнулся, кивнул и, неуклюже шагая из-за тяжелой сумки, поспешил домой.

* * *

На днях к мяснику заглянул еще один гость. Увидев на пороге Антона, сына старосты, мясник почувствовал, как в нем шевельнулся интерес.

— Привет, малой, какими судьбами? Мамка отправила за мяском? В такой-то час?

— Здравствуйте, — робко сказал мальчуган. — Нет, я сам пришел.

— И что же тебя привело? — Мясник открыл дверь шире и отошел в сторону. — Проходи, не бойся. Я, может, и не самый красивый парень в Приюте, но самый добрый — это точно.

Иммануил провел мальчика на кухню и усадил за стол.

— Хочешь есть? Я как раз ужинать собирался.

— Нет, спасибо, я сыт.

— Неправильный ответ, — сказал мясник, суетясь над едой. — Никогда не знаешь, когда удастся поесть в следующий раз. Вот, хотя бы поклюй.

Мясник щедро наложил в тарелку картофельное пюре и котлеты и поставил перед мальчиком.

— Какой аромат, а? Ну, не обижай меня, поешь. Держи, вот вилка, вот нож. Если хочешь, дам ложку для пюрешки.

— Спасибо! — сказал мальчик.

Он послушно приступил к еде. Ел он медленно и вяло — по его виду легко было понять, что он одержим какой-то одной мыслью, которая его гложет и не дает покоя. Видимо, он рад был неожиданному ужину — так разговор, который он боялся или стеснялся завести, на какое-то время откладывался. Интересно, о чем пойдет речь?

Мясник смел свою порцию, дождался, когда мальчик домучил половину угощения, и спросил:

— Ну, о чем ты хотел поговорить?

Под пристальным взглядом холодных глаз мясника мальчик вжал голову в плечи. Иммануил понял это, встал к гостю спиной и принялся мыть свою тарелку.

— Ну? — бросил он через плечо.

Маневр мясника помог. Мальчик набрал полную грудь воздуха, а потом выпалил:

— Мне папа рассказывал о вас.

— Это мне очень льстит, — сказал мясник. — Но люди часто что-то говорят друг о друге. Это нормально. Что конкретно он тебе говорил?

— Про вашего папу, — тихо сказал мальчик. Из-за шума воды звуки не сразу сложились в голове мясника в понятную фразу, но когда сложились, Иммануил очень удивился. «И что? — подумал он. — Этот маленький говнюк собрался меня шантажировать, что ли?»

— Так. И? — проговорил он раздраженным тоном, выключил воду и повернулся к гостю.

Мальчик крепился и — молодцом! — сумел выдержать его взгляд. Не всякий взрослый с этим справлялся.

Антон сказал, сдерживая дрожь в голосе.

— Я знаю, что вы не боитесь убивать. Я видел, там, у Иггдрасиля… Учитель Станислав… Вы — единственный, кто может мне помочь. Я знаю, где родители хранят всякие дорогие вещи. Там драгоценности, золото. Я заплачу.

— То есть ты хочешь, чтобы я кого-то убил.

Мальчик отвел взгляд и кивнул.

Мясник растянул тонкие губы в лягушачьей улыбке:

— Кого же?