1
Ольга Николаевна не ждала ответа, ибо представила себе в этот момент, как разговор с начальством кончается словом «нет». Дело ведь не в масштабах просьбы: порою добыть ставку повара в каком-то смысле трудней, чем получить ссуду на строительство. Сколько в Москве районов и сколько в каждом врачей, желающих что-то сделать для своих больных… Чем меньше просьба, тем больше таких, как ты. Мало того, существует в мире план, система, последовательность — все то, что где-то в глубине души не принимает твоя женская натура, если, конечно, это не касается планомерности и последовательности в непосредственном деле — в лечении больного. Во всем остальном вам вынь да положь, Ольга Николаевна! А вы обращаетесь не в наивное учреждение…
Но «ненаивное» учреждение ответило вам неожиданной улыбкой и обещанием. Правда, надо было немного потерпеть. Через две недели вам снова пообещали «выяснить» и «прозондировать». Сентябрь сменился октябрем, и обещание стало звучать примерно так: «Обещаем сделать все возможное. Может быть, что-то удастся сделать». Наконец, молодой, но значительный по своему положению «представитель» — тот самый, что год назад (тоже в октябре) галантно ухаживал за вами и подвез на машине, а теперь пригласил в кафе пообедать, сказал несколько туманно:
— Начистоту?.. Как бы это сформулировать? Пожалуй, так: среди важных вещей есть для нас обязательные и есть необязательные. Обязательные те, от которых зависит наш успех и репутация как организующего начала; необязательные — все остальные. Мы ждали, что ваше маленькое дело как-то проскочит в промежутке между обязательными и необязательными, притрется, замаскируется под обязательное и пройдет. Но, увы, слишком много на нас навалилось обязательных — и… — Он развел руками.
Вы моргнули несколько раз, что заменяло кивок головы.
— Допустим, я поняла. — Вы поглядели на его разведенные руки. — Итак, все, что в ваших силах, — это совет?
— Вы, Ольга, не обижайтесь. Совет есть, имеет смысл его послушать. Надо обратиться в горздрав…
— Так и знала! Продолжается «хождение».
— Я даю вам шанс, а вы не слушаете! Так вот. Вы, конечно, пойдете к такому-то? Не ходите: такая мелочь его оскорбит. И к другому тоже: он добряк, но и только. Идите к менее броской, сухой фигуре — Лакутинову. Такие дела, как ваши, больше никто не решит, остальные только запутают. Я догадываюсь, что при других обстоятельствах он был бы голова всем делам. Но у каждого свои препоны — у вас одни, у меня — другие, у третьего — третьи. Если согласны попробовать… Согласны? Тогда пишу вам его имя-отчество и телефон. Секретарши у него нет, не велика птица, но кабинет отдельный. Так, — он взглянул на часы, — Вот и кончился наш приятный обед…
Уже на следующий день «Москвич» Медведева подвез вас к трехэтажному зданию с широкими окнами напротив ГУМа.
Необходимости ехать на «Москвиче» не было, но вам хотелось видеть Олега Николаевича, и все доводы рассудка и соображения всевозможных приличий отступили. «Хотите подвезти? Опять сбежали? Подвозите!..» Оттого ли, что вы медлили войти в подъезд, или благодаря поднятому вверх лицу Олега Николаевича, вы, как и он, заметили на фасаде здания кариатид под окнами и львиные головы по карнизу, и сохранившуюся наверху старую надпись «Никольские ряды», и вывески нашего времени, украшающие подъезды. Была здесь и та, что вам требовалась…
Снова идти по лестницам… Вот это, пожалуй, самое трудное для вас — подниматься по ступенькам административного здания. Странное рождается ощущение. Как будто вы учитесь ходить. Каждая ступенька усиливает неуверенность, и вы с удивлением замечаете спокойствие на лицах служащих. Все эти люди, встреченные в гостях или на улице, будут вам понятны и все их поступки ясны, а к некоторым вы почувствуете симпатию, но здесь они преображены и отодвинуты от вас сознанием, что от движения их руки по бумаге могут происходить значительные перемещения, изменения и сотрясения в городской жизни, как движение слабосильной, в сущности, руки экскаваторщика перемещает огромный ковш шагающего экскаватора с одного места на другое.
Люди в таком здании объединены в свой особый механизм, и связи между частями похожи на лабиринт. Вам недосуг было их изучить, представить себе? Вступая в неизученную область, пеняйте на себя. Это все равно как получить пряжу от прядильного станка, не зная его устройства. И потому, идя по административной лестнице, вам впору задуматься, насколько сильнее вас Лилиана Борисовна. Она, в сущности, и помогла вам с общежитием для приезжих больных. Она ходила тогда по этой же лестнице. Она обращалась, как вам удалось вспомнить, к тому же человеку с плохо запоминающейся фамилией — Лакутинову.
Да, Лилиана Борисовна поднималась по этой же лестнице, но с каким-то другим чувством и знаниями, вам недоступными. И если ставка повара — действительно очень сложная вещь, то здесь вы ничего не добьетесь, а если одержите победу, то лишь благодаря тому счастью, которое иногда, как манна небесная, осеняет невежд и делает их великими…
И, уже найдя дверь с табличкой «С. С. Лакутинов», вы представили себе, как бы вознегодовала Татьяна Федоровна, подслушав ваши трусливые мысли. «Прими же хотя бы вид! — как будто зашептал голос матери. — Вид — это властитель над незнакомыми». И вы очутились с глазу на глаз с административным лицом, приняв такой вдохновенный, ослепительный и иронический вид, что у него некоторое время был охрипший голос и он осторожно откашливался, разговаривая с вами.
Правильно о нем сказал молодой «представитель» — перед вами была неброская и внешне суховатая личность лет под шестьдесят. Суховатость была прежде всего физическая и какая-то птичья: сухая, будто петушиная лапа, рука, острый обтянутый подбородок, костлявый нос. При всем том его лицо и фигура были правильные, с изящными линиями; во всем облике, даже в очках, чувствовалась некая «врачебная интеллигентность».
— Наконец я вижу, — сказал он галантно, — нашу московскую знаменитость. Никогда не предполагал, что вы еще и первая красавица Москвы!
Фраза смутила и сбила вас. Трудно быть первой красавицей Москвы и в то же время просительницей, обивающей пороги. Верный тон ускользал еще и потому, что вы как-то забыли его имя-отчество. Неназванный служащий административного здания — как больной, приходящий в сознание: с ним нет настоящего контакта. Такой служащий, пока вы его не назовете, невольно сопротивляется вам как чему-то инородному, случайному в его кабинете, пригодному только для комплиментов. Но скажите служащему «Сергей Семенович» или, кажется, «Сергей Степанович» — и вы уже ступили в круг его знакомых, в нем что-то дрогнуло и отозвалось.
— Сергей Степанович… — начали вы.
— Сергей Софронович, — поправил он.
Так начался ваш разговор.
Сергей Софронович Лакутинов высказал полное согласие с тем, что для развития ваших дел нужен настоящий стационар, а не общежитие (общежитие было, конечно, временной мерой) и тут не обойтись одним котлопунктом, нужно улучшенное медицинское обслуживание, нужна перевязочная… не будем заглядывать дальше. И все это будет, в соответствии с планом, системой, последовательностью. И в первую очередь должно быть удовлетворено ваше, в сущности, скромнейшее заявление, которое он, не прерывая беседы, успел просмотреть.
Сергей Софронович Лакутинов выразил сожаление, что идет последний квартал года и что фактор времени иногда тормозит осуществление наших добрых намерений. Никто не бог к концу года — тем более не финансовый бог. Ведь общежитие вы получили где-то к весне? К следующей весне будет у вас и стационар. Сейчас мы тоже дремать не будем. Прежде всего мы возьмемся за столовую; наша инспекция наведет порядок. А вы пока продержитесь, установите, в счет сверхурочных, дежурство на кухне общежития; от столовой будете получать не готовые блюда, а продукты. Организуйте, в конце концов, родственников на общественных началах…
— Но если все же выкроить ставку… — начали вы.
— Вы, вижу, не представляете…
— Мы ведь платим столовой за труд поваров? Эти деньги возьмем и заплатим своему повару…
Сергей Софронович Лакутинов улыбался. Хотел закурить, но, взглянув на вас, лишь поиграл большой блестящей зажигалкой.
— Если можно так перетасовывать финансы, то деньги, отпущенные, допустим, на питание, шли бы на починку шведской стенки в кабинете ЛФК, а ваша бы зарплата время от времени превращалась в единовременное пособие семьям больных.
Вы, Ольга Николаевна, вскинули голову:
— Эти азбучные истины я тоже понимаю, но здесь требуется только уполномоченная рука…
— К сожалению, Ольга Николаевна, у нас здесь ничья рука в этом смысле не уполномочена.
— Значит, идите, Ольга Николаевна, в следующую инстанцию? Это уже становится смешно. Не пойду!
Если бы Сергей Софронович Лакутинов видел когда-нибудь сцену вашего детства, получившую название «На глубину — вброд», он уловил бы в вашем голосе опасные ноты. Но он улыбнулся, как улыбаются капризу красивой женщины. Однако оттого, что вы раздражались, его нервы тоже ответили слабым отзвуком. Ему хотелось бы видеть, что логичная манера рассуждений нравится знаменитой москвичке и сам он вам импонирует как человек объективный, обходительный и не забывающий, что говорит с дамой. Год назад он оказал вам помощь ради Лилианы Борисовны, но теперь был бы не прочь сделать вид, что это делалось ради ваших заслуг и ему было бы желательно, чтобы на вашем лице отразилась признательность. В конце концов, он не автомат вроде тех, что стоят в закусочной: опустил жетон — получил бутерброд, а не получил — значит, досада: автомат неисправен.
— Не следует горячиться, Ольга Николаевна. Вникните, пожалуйста, хотя бы в такое обстоятельство, как Реабилитационный центр. Простите, — он заметил ваш взгляд. — Я лично считал вашу кандидатуру подходящей. О, тогда было бы проще, и вам не пришлось бы за такой мелочью идти сюда. Зигзаги удачи! — Он вздохнул. — Организация центра заставила нас теперь кое в чем экономить. Но на вашем заявлении мы экономить не станем. Оставляйте его у меня — к весне, повторяю, все будет. Согласитесь: не было бы этого случая со столовой — еще год или два не было бы вашего заявления.
Вы, Ольга Николаевна, встали и отошли к окну, мельком кинув взгляд на противоположные здания… Случай — хороший учитель… Но два взрослых человека тем не менее толкут воду в ступе, и нет из этого выхода! Идет час, два, проходит жизнь, идут столетия… Брр, космическим холодом повеяло… Перед вечностью все безразлично — будет хорошее питание, не будет хорошего питания. Но если все безразлично и если для этого человека, как и для вас, ничто в конечном итоге не страшно и не смертельно, кроме холода вечности, — больные будут хорошо накормлены!
— Знаете, Сергей Степанович… Софронович… — вы обернулись от окна. — Как мизерны все наши разговоры, аргументы и контраргументы и как важны дела, даже самые мелкие! Об этом я сейчас подумала. Не хотела бы вас шокировать, но отпустить меня с отказом вам не удастся. Не так часто бывают в жизни ситуации, когда я закусываю удила, но теперь я уже закусила! — вы рассмеялись, глядя на Сергея Софроновича Лакутинова дерзкими и посветлевшими, словно от гнева, глазами.
Он не сразу ответил: ему помешал телефон. Положив трубку, он сухо извинился, что его вызывают на коллегию. Вы продолжали стоять у окна. Его сухое лицо сделалось еще суше. Теперь не только нос, но и губы походили у него на клюв, только клюв раскрытый.
— Вы никогда не задумывались, что важны не только ваши дела, но и чужие? И вообще, — вдруг проговорил он, начиная нестись по каким-то волнам, по стремнине. — У вас ЧП следуют за ЧП! Дежурный врач у вас проверяла обед? И что же? Нерадивость! Мы можем на все взглянуть по-иному. Мы можем начать думать, что хотя вы молитесь… простите, на дело, но не справляетесь с порученной вам работой. Мы здесь больше слышим о разных ЧП, чем видим результаты… Вы не даете мне закрыть кабинет…
Еще при первом слове о ЧП он распахнул дверь, и вот стоял в проеме, как в раме, слегка напоминая оскорбленного, дышащего благородством Дон-Кихота.
Внезапный вскрик и стук заставили вас широко раскрыть глаза.
— А ну, пропустите! — раздался голос Медведева. Лакутинов тотчас посторонился. — Прошу слова, уважаемое собрание!
Нагнув голову, Олег Николаевич бросил дикий взгляд, куда деть костыли. Они упали в угол, загремев со звуком сваленных дров.
— Сижу в коридоре, — почти возвестил он. — Вы кричите о ЧП! Сомневаетесь в результатах! А это что, не результат?!
Тут он притопнул негнущейся своей ногой, правой, притопнул левой и повел руками в воздухе кабинета, словно обходя танцевальный круг. И-и, эх! — сказал он, — Я вижу, что это не морская палуба, здесь некому поддержать меня, но я все же станцую. — И он неуклюже затопал своими прямыми ногами, двигаясь так же, как двигался бы разгулявшийся на карнавале парень, пытаясь танцевать на деревянных ходулях. Вы, Ольга Николаевна, пытались его остановить: это опасно, это его уложит! Но он наступал на Лакутинова, притоптывая и приговаривая:
— Значит, одни ЧП и маловато результата! Вот вам и ЧП и результат в одном объекте — это я! И-и, эх! Я летчик, у меня повреждение позвоночника, но я танцую перед вами! Надо еще поискать такого замечательного врача, как Ольга Николаевна!
Вы, Ольга Николаевна, уже готовы были броситься прочь и больше ничего не требовать, только бы утих Медведев. Но Олег Николаевич и сам вдруг замер, сконфузился и принял от вас поднятые вами костыли.
— Он исчез… — недоуменно проговорил Олег Николаевич, тяжело дыша, со следами пота на лбу. — Зрителей нет, представление окончено…
И действительно, Сергея Софроновича Лакутинова здесь уже не было. Кабинет оставался открытым. Вы вместе с Медведевым вышли в коридор, нерешительно помолчали.
— Как вы себя чувствуете? Идите и, прошу вас, уезжайте, — сказали вы.
— Да-да, — поспешно проговорил Медведев с виноватым видом. — А вы?
— Я еще посижу в кабинете, посторожу: он же открыт. И кстати, дождусь все-таки этого беглеца.
Медведев, громко стуча по паркету, удалился.
«Вот и напортила себе, а Медведев добавил, — думали вы. — Опять, не зная броду… Дурацкая женская несдержанность!..»
В кабинет кто-то заглянул. Встал в дверях. Это был не Сергей Софронович, а незнакомый плотный мужчина ниже и толще Лакутинова, с повязкой на рукаве. Кажется, вы внизу проходили мимо него… Вахтер?
— Гражданка, — сказал вахтер. — Мне позвонили, чтоб я закрыл это помещение. А вы кто?
— Я посторонняя…
Сказали — и тотчас возникла мысль, быть может, разбуженная ненормальной выходкой Медведева.
— Посторонние должны покинуть помещение.
— Вот вам телефонный аппарат. Звоните.
— Куда?
— В милицию. Я отказываюсь покидать помещение.
Пока вахтер молчал, вы сами взяли трубку.
— Сделайте одолжение, товарищ вахтер, дайте хоть телефон соседнего отделения милиции. Оно ведь в этом здании?
Он назвал, как под гипнозом. Вы набрали номер.
— Теперь говорите, — вы протянули ему трубку.
— О чем это?
— Ни о чем. Просто вызовите сюда милиционера. Скажите, что хотите. Скажите «не телефонный разговор». Или что дверь взломана.
— А вы выйдите…
— Нет уж, посижу…
Вам удалось подчинить себе вахтера.
Однако то, что годилось для сонного мужчины с повязкой, не годилось для младшего лейтенанта милиции, который минут через пять неслышно вырос в дверях.
Это был курносый и напряженно серьезный, а в быту, наверно, смешливый парень. По глазам его было видно, что балагур — таких балагуров вы научились распознавать среди больных.
У младшего лейтенанта было, очевидно, очень хорошее и миролюбивое настроение. Он повернулся к вахтеру:
— Она что натворила?
— Ничего… — Вахтер чувствовал себя тупицей, но еще не успел рассердиться. — Она просится, чтоб забрали в милицию.
— Леди, — с юморком проговорил младший лейтенант. — По-моему, такой, как вы, там не место. У меня пока нет оснований… Простите, но что делать?
Да, конечно, младший лейтенант видел по вашему лицу, вашей позе, что будет неумно с его стороны принимать неясное женское упрямство всерьез. Его миролюбие разрушало задуманный впопыхах план. Наверно, план очень плох. Вы испугались. Нужны основания, и как можно скорее!
Что ж, основания будут…
Еще разговаривая с Лакутиновым, вы заметили, что по женской рассеянности подали ему вместе с листом заявления лист копии. Вот случай разыграть младшего лейтенанта! Вы быстро, намеренно быстро схватили копию со стола.
— Видите? На столе важный документ. Я беру! — Вы взяли со стола лакутиновскую зажигалку и чиркнули. Огонек выскочил, вырос, опалил край копии и вдруг охватил пол-листа. Милиционер успел подскочить к вам и выхватить. В руках у него оказался клочок бумаги…
Вы посмотрели вызывающим взглядом:
— Как насчет оснований?
— Добились своего, — сказал младший лейтенант уже без юмора. — Только не пожалейте об этом…
По тротуару было трудно пройти: москвичи и приезжие, как всегда, запрудили улицу перед универмагом. Каменные кариатиды на фасаде здания с тайной усмешкой глядели, как вы в сопровождении младшего лейтенанта вышли из подъезда здравоохранения и скрылись в подъезде охраны порядка.