09.07.1941

Майор Нитке

Поезд вырвался из лесного коридора и, пыхтя трубой, покатился к виднеющимся впереди фермам железнодорожного моста. Широкие, мощные металлические балки, обгаженные лесными птицами, выглядывали из маскирующих их зарослей. Кусты обильно росли по берегам речки, пересекающей нити железнодорожного полотна. Железнодорожный путь недавно расчистили, четыре черные нитки рельсов тянулись далеко вперед, сливаясь воедино где-то в таинственном лесном тоннеле. Старый паровоз, натужно дыша, тащил за собой перегруженные вагоны. Восточный фронт, как прожорливый младенец, вошедший во вкус, требовал все больше и больше боеприпасов. Приграничные склады представляли собой в этот момент мечту прапорщика: даже при строгом немецком учете и педантичности узнать местонахождение и направление перемещения грузов было непростой проблемой. Еще большей проблемой являлась эта самая, не к ночи будет помянутая, ширина русских рельсов. Перегрузка с нормальных немецких вагонов на творение сумрачного восточного гения являлась необходимой мерой зла, так как процесс изменения железнодорожного полотна под стандарт великого рейха на этой ветке только начался и, судя по темпам работ, должен был закончиться как раз к взятию столицы этих славянских варваров.

Жаркое июльское небо, подобно лоскуту шелка нависшее над лесами, казалось, выпивало жизнь из всего живого, не спрятавшегося в тень. После вчерашнего переполоха и последовавшей за ним бурной реакции начальства майор Нитке вымотался морально и физически и поэтому, несмотря на относительно бодрый вид, воспринимал окружающую действительность слегка, если можно так сказать, трансцендентально. Это, впрочем, не помешало ему осуществить плановое утреннее вздрючивание подчиненных на предмет повышения морального духа, напомнив окружающим, что рядом в лесах бродят оставшиеся в живых русские диверсанты. Осуществив плановую проверку постов и отправив мотодрезину для проверки западного направления следования, майор приступил к завтраку, предусмотрительно накрытому денщиком в тени караульного помещения. Ибо, несмотря на то что солнце только начало свой неспешный бег по небосклону, в помещении находиться было просто самоубийственно. Утренний кофе, яйца всмятку и немного зачерствевший хлеб с маслом были по достоинству оценены майором и заняли законное место в его желудке. Майор делал последние глотки кофе, растягивая удовольствие в преддверии очередного тяжелого дня, когда был прерван вестовым с докладом об очередном поезде с боеприпасами, следующем в восточном направлении. Грузовой состав, поприветствовав доблестных немецких солдат гудком, шустро въехал на мост.

Внезапно настил вблизи восточного края моста вспух огромным взрывом, подбросив паровоз и буквально фрагментировав проходящих мимо часовых. Одного из солдат, находившихся ближе к месту взрыва, разорвало в клочья. Второго, размозжив кости ударной волной и содрав с него одежду, подобно пушинке метнуло на ферму моста.

Человеческое тело, как безвольная кукла, ударилось о металлоконструкцию моста и, отброшенное ударом, упало в воду. Залитые кровью меркнущие глаза часового увидели только начальный акт развернувшейся трагедии — трофейный русский паровоз, подталкиваемый в спину тяжелыми вагонами, слетел с рельсов, обрывающихся в реку, и подобно чудовищному метательному снаряду вонзился в восточный берег русской реки со странным для немецкого слуха именем — Нарев. Хлопок треснувшего от удара котла и дикое шипение и клокотание пара, сопровождающееся жуткими криками сварившихся заживо пулеметчиков восточного пулеметного гнезда, были заглушены какофоническим скрежетом сминаемых вагонов. Грузовые вагоны неумолимой инерцией громоздились один на другой, подобно моделькам в руках ребенка-великана. Буквально через несколько секунд волна деформации докатилась до конца состава, везущего столь ожидаемый люфтваффе груз фугасных авиабомб. Размещенные для безопасности в конце состава, авиабомбы недолго сопротивлялись волне пластических деформаций. Неизвестно в какой из шестидесяти тонн авиабомб сдетонировал сминаемый ударом заряд взрывчатки, но последовавший за этим взрыв прозвучал как раз над центральным быком моста, буквально испарил несущую ферменную конструкцию и поднял в воздух остальные вагоны. Хотя, скорее всего, детонация началась в первых трех вагонах, доверху забитых снарядами и зарядами для дивизионных гаубиц. Но что толку разбирать, где она началась, если в конце концов она охватила весь состав, в немалой степени благодаря размещению снарядов даже в вагонах с амуницией: жестокий снарядный голод, вызванный несовершенством транспортной сети Иванов, заставлял службы рейха забивать каждый свободный вагон доверху.

Волна детонации, пробежавшая по вагонам, сложившимся в гигантскую кучу, превратила окружающую действительность в ад. Если бы глаза машиниста, привезшего этот смертоносный груз на станцию, могли еще видеть, его взору предстала бы чудовищная картина — окрестности моста перестали существовать. Скрученные взрывом ажурные фермы представляли собой чудовищный цветок, покрытый копотью и пеплом. Оси вагонов и вагонные тележки, отброшенные взрывом на двести — триста метров, срезали по пути полуметровые в диаметре сосны и зарывались глубоко в песчаную лесную почву. Гигантский котлован на месте караульного помещения навевал мысли о хранимом там немалом запасе взрывчатки, что не могло не сказаться на окружающей местности и строениях. Расположенные вокруг заграждения из колючей проволоки, закиданные поднятым взрывом мусором и исковерканными телами, перемежались воронками от сработавших противопехотных мин. Кустарник моментально потерял от ударной волны всю листву и протягивал оголенные плети к затянутому черным дымом, подожженному происшедшим титаническим взрывом небу.

Кровавое месиво из еще несколько секунд назад живых людей покрывало все доступные деревья, поврежденные взрывом. Тяжелые зазубренные осколки легко пробивали мешки пулеметных гнезд, безжалостно убивали и калечили немецких солдат, прошивали мягкое человеческое тело, ломали кости, отрывали руки и ноги…

Впрочем, живых там уже не было.

После того как земля перестала сотрясаться, наступила тишина…

И только на западной стороне реки, из-под воздвигнутого взрывом нагромождения досок, балок и кусков бетона, доносился дикий вой обожженного существа с переломанными конечностями, которое еще недавно было человеком…

09.07.1941

Ссешес Риллинтар

Халява — как много в этом слове скрывается для темноэльфийского уха, впрочем, для человеческого в нем точно много вкусного. Как еще можно назвать состояние, охватившее меня, когда бойцы осчастливили отряд ни много ни мало почти центнером взрывчатки и большим количеством разных вкусностей.

Происходящее дальше можно охарактеризовать одним словом — день рождения. Раздача пряников и, самое главное, объяснение принципа действия этих самых пряников с почти пошаговыми инструкциями по установке и использованию заставили меня просто лучиться от удовольствия. Возможность потискать и покрутить в руках различные принадлежности для взрывных работ, осознание того, что взрывчатки теперь хватит не только на слабый хлопок противопехотной гранаты, а на большее — на много большее. Загоревшееся в моих глазах недоброе пламя при рассмотрении сейсмических замыкателей и электрохимических замедлителей привело к тому, что Олег стал одной рукой аккуратно отодвигать от меня бруски взрывчатки, а другой намертво вцепился в коробку детонаторов.

Находящийся рядом с нами старшина, непосредственно участвовавший в процессе потрошения заначек диверсантов, отнесся к сцене довольно спокойно. Он просто задал один умный вопрос:

— А сколько взрывчатки надо для подрыва этого моста?

Ответом была громкая тишина, снизошедшая на наш небольшой и почти дружный коллектив.

Окинув всех собравшихся глазами, я сделал непосредственно для себя важный вывод: более или менее обращаться со взрывчаткой кроме меня умеет только капитан, но в связи с серьезным упадком сил после ранения, временным отсутствием сознания и нежелательностью его скорого подъема на ноги остаюсь только я. Проблема заключалась в следующем: показать умение работать с данным, явно не фэнтезийным, типом взрывчатки и средствами взрывания будет просто преступно по отношению к моей текущей легенде и, самое главное, к моему нежно любимому тельцу. В связи с этим нужно было срочно придумывать какой-нибудь хитрый план, позволяющий использовать данную взрывчатку и не открывающий моего явного знакомства с техническими новинками этого мира.

Естественный порыв попытаться привести капитана в сознание для выдачи нам, сирым, «цеу», был задушен мной в зародыше — незачем представляться в его глазах полным неумехой, неспособным на самостоятельные действия и добычу информации.

Отодвинувшись от груды вещей, я аккуратно срезал кусок дерна и разровнял дно получившегося углубления, приготовив таким образом импровизированную чертежную доску. Навыки черчения, намертво вбитые в меня на курсе начертательной геометрии и графики в институте, позволили примерно через полчаса с помощью заостренной с одной стороны палочки, этакого импровизированного стилуса, изобразить в изометрической проекции наш уже осточертевший мост. Последовавший за этим почти двухчасовой мозговой штурм принес некоторые результаты. Оказалось, что все же некоторые знания о взрывчатке в головах окружающих меня солдат бултыхались. С горем пополам и совместным коллегиальным собранием, на основании предоставленного мной чертежа сечения элемента металлоконструкции фермы моста мы пришли к выводу: для подрыва одного элемента фермы необходим сосредоточенный заряд из порядка десяти килограммов тринитротолуола, доставшегося нам на халяву. Таким образом, для полного и гарантированного вывода моста из строя перерубанием верхнего и нижнего пояса фермы моста, разрушением приопорных участков балок фермы нам необходимо ни много ни мало количество взрывчатки, исчисляемое тоннами.

Замечательное предложение, озвученное Сергеем при негласной поддержке старшины, рассматривали чуть дольше. Сутью предложения было размещение одного массивного сосредоточенного заряда взрывчатки на центральном быку моста. При полном разрушении его мост должен был просесть, деформируя металлоконструкцию фермы. В принципе данный вид взрыва вызывал только некоторые вопросы с обеспечением герметичности заряда взрывчатки и способом его гарантированного подрыва в подводных условиях.

Вовремя проснувшийся капитан, несмотря на чрезмерную бледность и периодически закатывающиеся глаза, потребовал поднести его к «чертежной доске» и, недолго ее рассматривая, задал вопрос о геометрических размерах быка. Получив высоконаучнейший ответ, показанный в попугаях, прошептал:

— Нет, не хватит… Всего, что у нас есть, не хватит…

Данная реплика полностью ввергла присутствующих в уныние. Фактически мы рассмотрели все возможные способы взрыва этого моста с наличествующими материалами. Возникшее предложение Олега о вызове по рации звена бомбардировщиков ТБ-3 было на корню задушено только одним вопросом старшины:

— Так чего вас тогда направили?

Наступившую тишину прервал тот же старшина, с немного виноватым видом он продолжил:

— Видно, нельзя бомбами или самолетов мало. Ведь самолеты… они-то на самой линии фронта нужнее, там сейчас ребятушкам помощь ох как необходима. А мы, значит, обязаны своими силами что-нибудь придумать.

Решив не брать быка за рога, я попытался уточняющими вопросами выяснить необходимую степень разрушения моста, в надежде обойтись малыми силами и наличествующим количеством взрывчатки. Но слабый прерывающийся голос капитана поставил на моих надеждах жирный крест:

— Минимум, чтобы дней пять… по нему ни одна собака проехать не смогла…

Эта фраза поставила жирный крест на моих планах обойтись малой кровью — сказанное означало, что мост фактически нужно было снести с лица земли, ибо время строительства временного деревянного моста как раз и составляло искомые пять дней. Конечно, саперам и строителям противника можно ухудшить жизнь большим количеством невосстановимых металлоконструкций и ночным противопехотным минированием, но это лишь временные меры, и ни к чему хорошему они не приведут.

Внезапно на горизонте забрезжила лампочка одной знатной мысли: а что, если не полностью разрушить мост, а только устроить на нем завал из вагонов? Разбирать его саперы будут довольно долго. Озвученная мысль внезапно вызвала поддержку у капитана, от волнения он даже немного приподнялся и одной фразой довел эту мысль до совершенства:

— Эшелон с боеприпасами!

От такого решения нашей проблемы все резко замолчали, ведь действительно у нас мало взрывчатки для полного разрушения моста, так пусть противник сам ее подвезет и упакует. Даже если часть боеприпасов не сдетонирует, все равно приятной работу по разбору завалов сделает обязательно. Единственный и самый жирный минус данного способа уничтожения транспортной артерии врага заключался в необходимости точного времени подрыва и размещении заряда непосредственно в зоне пристального контроля оккупантов. Поверить в то, что немцы дадут осуществить ночное минирование полотна железной дороги, непосредственно находящейся на мосту, и, самое главное, не обнаружат заряд утром при плановом осмотре, было просто нереально.

Обсуждение покатилось по второму кругу. Разглядывая чертеж нашего яблока раздора, я присмотрелся к приопорному участку восточного берега. Дело в том, что довольно высокий восточный берег был дополнительно укреплен каменной забутовкой, на которую уже в свою очередь опирались береговые концы правой и левой фермы. Между настилом моста и забутовкой обязательно должна была существовать щель. Прикинув, что для перебития металлоконструкции и разрушения настила там необходимо сформировать довольно большой сосредоточенный заряд, я уже чуть было не отказался от этой идеи. Но в голове вдруг пронеслась следующая мысль, вызвавшая у меня легкий приступ паники пополам с недоумением:

— Недостойно ilythiiri решать все грубой силой. Если перед тобой препятствие, не надо разрушать его — обойди его или сдвинь!

Похоже, моя персональная шизофрения продолжала шириться буквально на глазах. Холодный пот, резко выступивший на лбу, усилившееся сердцебиение, расширившиеся глаза — все это заставило окружающих замолчать и обратить внимание на меня. Раздался участливый голос Сергея:

— Командир, что — хреново? Может, тоже полежишь, ты же сегодня на лечение выложился, да и раненый недавно был?

Протестующим движением руки я отверг предложенную помощь и вкрадчивым низким голосом произнес:

— А зачем перебивать мост взрывом? Давайте его просто сдвинем.

Последовавшее за этим получасовое обсасывание мушиных лапок плана было уже не так интересно. Единственное, могу заострить внимание на предложенном старшиной способе подрыва — детонацией от попадания пули в шашку. Сергей в свою очередь предложил использовать для этих целей переделанный мной карабин с самодельным ПБС.

Гена с Юрой, моментально разобравшиеся в тематике, предложили сформировать заряд с помощью брезента и шпагата и дополнительно обеспечить его водонепроницаемость с помощью сосновой смолы. Тротиловые шашки в тканевой оболочке — распределенный удлиненный заряд. Все как в старинном учебнике минно-взрывного дела, это вызвало у меня такую добрую отеческую улыбку, что окружающие люди невольно отшатнулись…

— Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не карась — тьфу! В смысле — я карась, я карась!

Занимаясь таким аутотренингом, я толкал перед собой притопленный привязанным хорошим камнем и спецкарабином пакет взрывчатки. Конечно, способ обеспечения водонепроницаемости, предложенный нашими Чуком и Геком, в смысле — Геной и Юрой, работал на все сто процентов. Но главное тут в том, что к рукам эта гадость липла страшно и вызывала дикие порывы ее бросить и сразу заняться мытьем рук с песком и мылом, ибо чувствовалось: просто мыло в моем случае уже не поможет. Любовно укутав голову надерганными со дна водорослями, я, прикидываясь дохлым карасиком, медленно плыл по течению реки, чуть загребая в восточную сторону. На мосту плавно и настороженно прохаживались объекты моих ночных тренировок. Судя по всему, посещения плодотворно сказались на бдительности часовых. Следуя без остановок по полотну моста и внимательно вглядываясь в малейшие подозрительные тени, Гансы буквально радовали меня качеством дрессировки. Тихо причалив под мостом, я в первую очередь осмотрелся: конечно, освещено было почти все, но и оставшихся клочков тени должно было хватить для моего плана. Отсоединив камень и притопив его вместе с карабином в приметном месте, принялся поудобнее пристраивать взрывчатку. В конце концов, плюнув и просто взвалив на себя сверток, окончательно при этом перемазавшись в смоле, я, как черный, обросший водорослями паук, принялся подниматься по бутовой, каменной стенке, благо клали ее все же русские люди, а это означало присутствие больших, качественных щелей из-за повальной экономии раствора. Аккуратно взобравшись и протиснувшись под настил, я принялся высматривать место, достаточно близкое к опоре балки, не видное с моста и хорошо просматриваемое с противоположной стороны реки. Последнее условие было жизненно необходимо для обеспечения подрыва.

Наконец-то разместив свою ношу на приопорном участке, неслышной темной тенью соскользнул в воду. И тут оказалось, что я умудрился посеять карабин. Стоя раком в черной холодной ночной воде, освещаемой качающимися отсветами от немецких фонарей, и слыша своими чувствительными ушами переговоры часовых, я, подобно сборщикам устриц, перебирал ил руками, пытаясь найти вожделенный агрегат. Почти на грани паники ощутил легкое прикосновение кончика веревки, связывающей карабин с камнем, и с облегчением извлек на воздух своего красавца. Отвязав его от камня, принялся медленно, по диагонали, переплывать реку. Спустившись по течению примерно на двести метров, пристроился в промытом рекой углублении под нависшими кустами ивняка. Укрытие подбиралось мной по следующим признакам: кусты были почти полностью прозрачны по отношению к предметам, находившимся за ними на берегу, но скрывали находившееся в воде благодаря опущенным в воду густым ветвям. Прикинувшись кучкой водорослей, запутавшихся в ветвях, я притаился и принялся ждать рассвета.

Уже через несколько часов я проклял этот мост, этот карабин, этих немцев и самое главное — эти долбаные водоросли вместе с покрывающей мою кожу смолой. От водорослей жутко чесалась голова. К смоле липли все проплывающие мимо предметы и листва, к рассвету я представлял собой пример из учебника по маскировке — завернутый в брезент и промазанный смолой карабин; туловище, руки, часть лица — все это было покрыто стандартным плавающим в лесной речке сором. Уже в десяти шагах принять меня за разумное человекоподобное существо стало просто невозможно. Дошло до того, что на утренней заре я заметил карасика, пытающегося объесть с меня какие-то рыбьи вкусности и нимало не обращающего внимания на то, что перед ним вообще-то дроу. Поэтому рассвет я встретил просто как избавление, еще чуть-чуть, и я бы просто сорвался и начал расстреливать прогуливающихся по мосту часовых — просто так, из-за накопившейся злости, требующей выхода. В робких проблесках рассвета я распаковал карабин и аккуратно продул ствол, большое внимание уделив скопившейся в самодельном глушителе воде. Тихо и медленно передернув пару раз затвор, принялся вставлять по одному патроны — из имеющегося арсенала мною были выбраны бронебойно-зажигательные в надежде на то, что они надежнее сдетонируют взрывчатку. Накинув на ствол несколько прядей водорослей и установив его на заранее воткнутую в грунт рогульку, я принялся ждать появления клиента. Примерно в восемь — восемь тридцать с запада послышался тихий перестук колес.

Наведя прицел на густую тень, скрывающую мой подарочный сверток, осторожно скосил глаза на мост, пытаясь сразу увидеть и определить тип состава. Появившийся бодрый паровозик, тянущий за собой товарняки, порадовал меня, как подарок на день рождения. Дождавшись, когда сей агрегат проедет три четверти моста, я выстрелил. Громкий взбульк (обычно такой можно услышать при курении кальяна), и поднимающееся над глушителем облако пара — вот все, что случилось при нажатии на курок. Поле зрения вдруг резко окрасилось красным, и из горла раздался низкий клокочущий рык. Чертова самоделка! Ллос ее залюби! Вскочив во весь рост и сбив глушитель ударом о комель куста, я передернул затвор и выстрелил…

Полуоглушенный от выстрела и последовавшего за ним взрыва, без сил откинулся на берег, как вдруг со стороны моста раздалась череда сильных взрывов, окончившаяся одним титаническим, погрузившим меня в беспамятство и швырнувшим мое безвольное тело дальше на берег…

Тогда же

Сергей Корчагин

— Сергей, ты уверен, что это тут?

Два силуэта медленно передвигались в дыму, устилающем берега реки.

— Товарищ старшина! Ну мы же с ним вместе позицию выбирали, я ему еще предложил карабин тут оставить, чтобы с собой не тащить. А он отказался — сказал, что ночью неизвестно куда течение может вынести, искать потом до утра будет. Да вот смотрите, заводь знакомая, тут где-то.

На ободранном взрывом склоне, забросанном различным мусором и кусками дерева, старшина вдруг увидел торчащую из кустов окутанную водорослями черную руку со знакомыми когтями. Крикнув Сергею, со всех ног побежал к находке… Побитое тело с многочисленными ссадинами и рассеченным лбом, из которого медленно сочилась густая, почти черная кровь, было аккуратно перенесено на самодельные носилки. Уже удаляясь в сторону леса, Сергей оглянулся и бросил взгляд на лунный пейзаж, сменивший вчерашнюю идиллическую картинку. Сказал:

— Вот ведь гады! Это сколько ж надо взрывчатки в поезд затолкать, чтобы капитана почти за триста метров так зацепило!..